Эта забавная деталь — спрятанные под землю петухи — в свое время умилила Андрея. Но теперь он вдруг подумал: а не подтверждает ли она истинность рассказа? Подобное трудно, пожалуй, придумать просто так, без всяких оснований.
— А Бонампак? — спросил он профессора.
В самом деле, нашел же американский кинооператор Джайлз Хили в 1946 году с помощью местных индейцев затерянный в джунглях древний храм Бонампак? О существовании его никто раньше и не подозревал, хотя, как потом выяснилось, некоторые, менее счастливые исследователи проходили буквально в сотне метров от развалин — и не заметили их!
Напоминание о Бонампаке заставило профессора задуматься.
— Ладно, спите спокойно. Попробуем поискать этот затерянный город, — сказал он. — Все-таки Бэтмен ведь действительно хорошо знает здешние леса. Не обманул нас с пирамидой и священным колодцем.
ОПАСНЫЙ ПОЛЕТ
ЗАТЕРЯННЫЙ ГОРОД
ЛЕСНОЙ ПЛЕН
— А Бонампак? — спросил он профессора.
В самом деле, нашел же американский кинооператор Джайлз Хили в 1946 году с помощью местных индейцев затерянный в джунглях древний храм Бонампак? О существовании его никто раньше и не подозревал, хотя, как потом выяснилось, некоторые, менее счастливые исследователи проходили буквально в сотне метров от развалин — и не заметили их!
Напоминание о Бонампаке заставило профессора задуматься.
— Ладно, спите спокойно. Попробуем поискать этот затерянный город, — сказал он. — Все-таки Бэтмен ведь действительно хорошо знает здешние леса. Не обманул нас с пирамидой и священным колодцем.
ОПАСНЫЙ ПОЛЕТ
Рано утром, прихватив с собой нескольких рабочих, они отправились к самолету. Джонни посадил его на сей раз довольно далеко от пирамиды и на такой крошечной прогалинке, что взлететь с нее без предварительной расчистки было не по силам даже ему. Рабочие начали валить деревья и вырубать кусты.
Взлетели они только после полудня. Времени оставалось мало, но Джонни был верен себе: запутывая по привычке следы в небе, он несколько раз закладывал глубокие виражи и резко менял курс.
Альварес чертыхался, вертя перед носом совершенно бесполезную карту. Андрей украдкой посмеивался над ним, отвернувшись к окошку.
— Там пирамиды! — вдруг вскрикнул Альварес.
— Где? — Андрей вертел головой во все стороны, но в его оконце было видно только вздыбившееся небо.
— Конечно, это пирамиды! И что-то еще просматривается за листвой. Дьявол, что же он так крутит!
Самолет выровнялся. Джонни обернулся к ним и крикнул:
— Видели город? Готовьтесь, иду на посадку.
Ощетинившаяся вершинами деревьев земля стремительно приближалась. Между деревьями никакого просвета… Куда же он хочет садиться?!
Внезапно мотор громко зачихал и смолк.
— Где же мой ремень? — донеслись в наступившей тишине до Андрея слова профессора. — Ах да, ведь он оборвался…
Совсем рядом за окошком замелькали вершины деревьев. Ветки почти задевали за стекло!
Андрей невольно зажмурился и отшатнулся от окна.
Машину начало неистово швырять из стороны в сторону.
Неужели сели?!
Раздался громкий треск… Самолет уткнулся носом в землю. Кабина так накренилась, что Андрей повис на поясном ремне и перебирал ногами, пытаясь нащупать пол.
Теперь в кабине царила тишина, только где-то вдалеке верещали перепуганные обезьяны. И тишина эта становилась все тревожнее с каждой секундой.
— Помогите мне отцепиться! — крикнул Андрей, чтобы только ее нарушить.
Но ему никто не ответил.
Альварес неподвижно лежал в углу, уткнувшись лицом в пол. Из кабинки пилота не доносилось ни звука.
Кое-как, срывая ногти, Андрей отцепил ремень и бросился к профессору.
— Альварес!
Тот глухо застонал и медленно приподнялся. Все лицо его было залито кровью.
— Что с вами?
— Не знаю. А что с Джонни?
Андрей, скользя по накренившемуся полу, подобрался к пилотской кабинке и заглянул в нее.
Джонни сидел на своем месте в каменной позе какого-то истукана. Андрей даже подумал, что он убит наповал, и с трепетом тронул его за плечо.
Летчик медленно обернулся.
— Вы живы? — с облегчением спросил Андрей.
Джонни ничего не ответил и, снова отвернувшись, уставился на приборный щиток, усыпанный осколками стекла.
Андрей вернулся к Альваресу. Тот все еще грузно сидел на полу, неловко привалившись к стенке.
— Вытрите мне лицо, — попросил он. — Глаза слипаются, ничего не вижу. Это кровь?
— Кровь. Не трогайте руками, можете занести инфекцию. Сейчас я достану аптечку.
Андрей отыскал спирт и начал тампоном осторожно стирать кровь с лица профессора. Руки плохо слушались его.
Альварес морщился.
Правый глаз у него весь заплыл, над бровью виднелась глубокая рана. Андрей начал бинтовать ее.
— Голова трещит, прямо раскалывается, — пожаловался профессор. — А что с Джонни?
— Цел. Сидит у себя в кабинке.
— А машина?
— Не знаю.
— Чего же он ее не осмотрит? Эй, Бэтмен!
— Ну, — глухо откликнулся Джонни.
— Что с машиной, почему ты не посмотришь? Или собираешься везти нас дальше, прямехонько на тот свет? — оживая, сердито спросил Альварес.
Летчик ничего не ответил.
Андрей открыл дверцу и помог профессору выбраться из самолета.
С первого взгляда было ясно, что дела плохи. Самолет стоял, накренившись на левое крыло и уткнувшись мотором в землю. Винт сломан, обшивка крыла сильно ободрана.
— Н-да, — пробормотал Альварес. — Как мы уцелели, трудно понять. А ты что, не собираешься вылезать? — неуклюже задрав забинтованную голову, крикнул он летчику, все так же неподвижно сидевшему в своей кабинке.
— Я не могу вылезти, — угрюмо ответил Джонни.
Они бросились к нему.
— В чем дело? Ты ранен? — спросил Альварес.
— Рука не поднимается.
— Что же вы сразу не сказали, что ранены? — спросил Андрей. — Я думал, у вас все в порядке.
Они помогли летчику выбраться из кабины.
На подбородке у Джонни было несколько ссадин, левая рука безжизненно повисла, словно обрубленная ветвь.
Распоров замасленный комбинезон летчика, Андрей начал осматривать руку.
— Здесь больно?
— Больно.
— Почему же вы не скажете?
— Хваленый индейский стоицизм, — вмешался Альварес. — Ты уж, пожалуйста, говори, где именно у тебя болит, а то доктор не разберется. Сидит себе, а я думал, ты вообще не ранен. Ну что, доктор?
— Боюсь, перелом ключицы. На всякий случай забинтую покрепче. Хорошо, хоть не открытый.
Подложив под мышку поврежденной руки толстый валик из тряпок, Андрей крепко прибинтовал его к обнаженному телу летчика, радуясь в душе, что не поленился в горячке сборов проштудировать учебники и освежить в памяти врачебные познания. Вот они и пригодились.
После перевязки Джонни осмотрел самолет, а потом они уселись в тени, чтобы обсудить положение.
Оно было нелегким. У самолета сломаны не только винт, но и шасси. Отремонтировать его здесь собственными силами невозможно. Придется пока оставить машину и пешком пробиваться к реке, до нее, по расчетам Джонни, километров шестьдесят. А там надо построить плот и плыть на нем до лагеря лесорубов — самый разумный вариант.
— Но сначала я покажу вам обещанный город, — сказал неожиданно Джонни. — Это будет небольшой крюк, миль восемь.
— Какой там еще город, когда у тебя сломана рука! — напустился на него профессор. — Тебе надо поскорее в больницу…
— Нет, сначала город. А то вы подумаете, будто я вас обманывал.
Андрей с профессором переглянулись.
Андрею показалось, что уцелевший глаз профессора сверкал из-под повязки разгорающимся азартом исследователя, или он приписывал ему свои собственные желания? Уж очень было обидно возвратиться ни с чем, оказавшись так близко от затерянного города…
Альварес неопределенно хмыкнул и опустил голову.
— Но, Джонни… Вам в самом деле нужно поскорее в больницу, — не очень уверенно сказал Андрей — Вам нужен покой.
— Я пойду к реке только через город, — сказал Джонни. И добавил, вставая: — Или оставьте меня здесь, буду чинить самолет.
— Это одной-то рукой? — проворчал Альварес. — Ты упрям как мул. Ладно, утром посмотрим, куда идти. А сейчас давайте закусим. Что-то у меня аппетит разгорелся. Может, это нервное, а, доктор? Разрядка после потрясения? Разжигайте костер, а я достану продукты.
Он полез в самолет и начал выбрасывать из него гамаки, лопаты, кастрюльки.
Андрей принялся разжигать костер.
— Черт, никак не найду этот проклятый мешок с аварийным запасом. Мы же не израсходовали его в прошлый раз. Куда он делся? Вы не видали?
— Не ищите его, — хмуро сказал летчик.
— То есть как не ищите? — профессор уставился одним глазом на летчика, забавно, по-птичьи, склонив забинтованную голову набок. — Ага, понимаю… Ты все сожрал и пропил со своими дружками — и консервы и шоколад. Так?
Джонни, отвернувшись, мрачно молчал.
— Madre de Dios! Хорошенькое дело! — заорал профессор, грозя ему кулаком. — Теперь нам нечего есть. Ты понимаешь, в какое положение нас поставил?
— Ну, теперь бесполезно кричать, — примирительно сказал Андрей. — У меня в сумке есть плитка шоколада и галеты…
— Галеты! — фыркнул Альварес, уничтожающе посмотрев на него. — Шоколад! — и, махнув рукой, скрылся в самолете.
Итак, положение их неожиданно резко ухудшилось. До ближайшего: жилья — полторы сотни миль через непроходимый лес. Никаких продуктов у них нет. Придется кормиться охотой. Хорошо хоть Джонни не пропил и экспедиционную винтовку с тремя десятками патронов.
Выгрузив из самолета все вещи, которые предстояло взять с собой, они начали маскировать машину срубленными ветками. Джонни помогал им одной рукой, не обращая внимания на свирепые окрики Альвареса и уговоры Андрея. Теперь, наученные горьким опытом, они закрыли самолет гораздо тщательнее, чем в тот раз…
Потом развесили гамаки и в быстро сгущающихся сумерках сели перекусить, разложив на куске брезента все, что нашлось съедобного: плитку шоколада, начатую пачку соленых галет и два подгнивших апельсина. Сердито сопя, Альварес разделил все это на три равные кучки.
Джонни не притронулся к своей порции.
— Ешь, не валяй дурака! — накинулся на него профессор. Но вскоре сдался и махнул рукой: — Черт с тобой, упрямый мул. Но завтра — никаких фокусов. Мы пойдем прямо к реке. У тебя сломана рука, у меня раскалывается голова, продуктов нет. Эх, жалко, Чако мы не взяли, он бы охотился. Нам сейчас не до затерянных городов. Ты один знаешь, куда нас завез и как отсюда выбираться. Так вот, я тебе приказываю как начальник экспедиции, который тебя нанял: мы идем прямо к реке!
Джонни встал и пошел к своему гамаку.
Уморившись, все спали крепко. А рано утром, едва над головами в густой листве забрезжила заря и начали перекликаться проснувшиеся птицы, быстро свернули свой нехитрый лагерь и тронулись в путь.
Джонни показал, в какую сторону идти. Альварес подозрительно посверлил его непроницаемое лицо своим единственным глазом, потом неловко задрав перевязанную голову, долго высматривал, где за деревьями вставало солнце, что-то прикидывая и проверяя.
— Ладно, — сказал он наконец. — Пошли.
У них был только один мачете, и Андрей с профессором прорубали дорогу, передавая его друг другу. Джонни пытался возражать и даже один раз ухватился здоровой рукой за мачете, пытаясь отобрать его, но Альварес вырвал у него нож и погрозил кулаком. Джонни не оставалось ничего иного, как смириться, хотя даже по его каменному лицу было видно, как это для него нелегко.
Целый день до самого вечера они рубили, рубили, рубили неподатливые пружинящие ветки, обливаясь потом и спотыкаясь на каждом шагу об узловатые корни деревьев. Отдыхали всего три раза по пятнадцать минут. Ничего не ели весь день, и не хотелось. Зверски хотелось только пить, но воды во фляжках было мало. Ее берегли, лишь слегка смачивая губы, когда становилось невтерпеж.
Они валились с ног.
— Давайте разбивать лагерь, — сказал Альварес, хотя еще было светло.
— Пройдем подальше, — возразил Джонни.
— Зачем? — с подозрением спросил профессор.
— До города осталось с полмили. Я же говорил, — спокойно ответил летчик, и в глазах его проскользнула усмешка.
Взлетели они только после полудня. Времени оставалось мало, но Джонни был верен себе: запутывая по привычке следы в небе, он несколько раз закладывал глубокие виражи и резко менял курс.
Альварес чертыхался, вертя перед носом совершенно бесполезную карту. Андрей украдкой посмеивался над ним, отвернувшись к окошку.
— Там пирамиды! — вдруг вскрикнул Альварес.
— Где? — Андрей вертел головой во все стороны, но в его оконце было видно только вздыбившееся небо.
— Конечно, это пирамиды! И что-то еще просматривается за листвой. Дьявол, что же он так крутит!
Самолет выровнялся. Джонни обернулся к ним и крикнул:
— Видели город? Готовьтесь, иду на посадку.
Ощетинившаяся вершинами деревьев земля стремительно приближалась. Между деревьями никакого просвета… Куда же он хочет садиться?!
Внезапно мотор громко зачихал и смолк.
— Где же мой ремень? — донеслись в наступившей тишине до Андрея слова профессора. — Ах да, ведь он оборвался…
Совсем рядом за окошком замелькали вершины деревьев. Ветки почти задевали за стекло!
Андрей невольно зажмурился и отшатнулся от окна.
Машину начало неистово швырять из стороны в сторону.
Неужели сели?!
Раздался громкий треск… Самолет уткнулся носом в землю. Кабина так накренилась, что Андрей повис на поясном ремне и перебирал ногами, пытаясь нащупать пол.
Теперь в кабине царила тишина, только где-то вдалеке верещали перепуганные обезьяны. И тишина эта становилась все тревожнее с каждой секундой.
— Помогите мне отцепиться! — крикнул Андрей, чтобы только ее нарушить.
Но ему никто не ответил.
Альварес неподвижно лежал в углу, уткнувшись лицом в пол. Из кабинки пилота не доносилось ни звука.
Кое-как, срывая ногти, Андрей отцепил ремень и бросился к профессору.
— Альварес!
Тот глухо застонал и медленно приподнялся. Все лицо его было залито кровью.
— Что с вами?
— Не знаю. А что с Джонни?
Андрей, скользя по накренившемуся полу, подобрался к пилотской кабинке и заглянул в нее.
Джонни сидел на своем месте в каменной позе какого-то истукана. Андрей даже подумал, что он убит наповал, и с трепетом тронул его за плечо.
Летчик медленно обернулся.
— Вы живы? — с облегчением спросил Андрей.
Джонни ничего не ответил и, снова отвернувшись, уставился на приборный щиток, усыпанный осколками стекла.
Андрей вернулся к Альваресу. Тот все еще грузно сидел на полу, неловко привалившись к стенке.
— Вытрите мне лицо, — попросил он. — Глаза слипаются, ничего не вижу. Это кровь?
— Кровь. Не трогайте руками, можете занести инфекцию. Сейчас я достану аптечку.
Андрей отыскал спирт и начал тампоном осторожно стирать кровь с лица профессора. Руки плохо слушались его.
Альварес морщился.
Правый глаз у него весь заплыл, над бровью виднелась глубокая рана. Андрей начал бинтовать ее.
— Голова трещит, прямо раскалывается, — пожаловался профессор. — А что с Джонни?
— Цел. Сидит у себя в кабинке.
— А машина?
— Не знаю.
— Чего же он ее не осмотрит? Эй, Бэтмен!
— Ну, — глухо откликнулся Джонни.
— Что с машиной, почему ты не посмотришь? Или собираешься везти нас дальше, прямехонько на тот свет? — оживая, сердито спросил Альварес.
Летчик ничего не ответил.
Андрей открыл дверцу и помог профессору выбраться из самолета.
С первого взгляда было ясно, что дела плохи. Самолет стоял, накренившись на левое крыло и уткнувшись мотором в землю. Винт сломан, обшивка крыла сильно ободрана.
— Н-да, — пробормотал Альварес. — Как мы уцелели, трудно понять. А ты что, не собираешься вылезать? — неуклюже задрав забинтованную голову, крикнул он летчику, все так же неподвижно сидевшему в своей кабинке.
— Я не могу вылезти, — угрюмо ответил Джонни.
Они бросились к нему.
— В чем дело? Ты ранен? — спросил Альварес.
— Рука не поднимается.
— Что же вы сразу не сказали, что ранены? — спросил Андрей. — Я думал, у вас все в порядке.
Они помогли летчику выбраться из кабины.
На подбородке у Джонни было несколько ссадин, левая рука безжизненно повисла, словно обрубленная ветвь.
Распоров замасленный комбинезон летчика, Андрей начал осматривать руку.
— Здесь больно?
— Больно.
— Почему же вы не скажете?
— Хваленый индейский стоицизм, — вмешался Альварес. — Ты уж, пожалуйста, говори, где именно у тебя болит, а то доктор не разберется. Сидит себе, а я думал, ты вообще не ранен. Ну что, доктор?
— Боюсь, перелом ключицы. На всякий случай забинтую покрепче. Хорошо, хоть не открытый.
Подложив под мышку поврежденной руки толстый валик из тряпок, Андрей крепко прибинтовал его к обнаженному телу летчика, радуясь в душе, что не поленился в горячке сборов проштудировать учебники и освежить в памяти врачебные познания. Вот они и пригодились.
После перевязки Джонни осмотрел самолет, а потом они уселись в тени, чтобы обсудить положение.
Оно было нелегким. У самолета сломаны не только винт, но и шасси. Отремонтировать его здесь собственными силами невозможно. Придется пока оставить машину и пешком пробиваться к реке, до нее, по расчетам Джонни, километров шестьдесят. А там надо построить плот и плыть на нем до лагеря лесорубов — самый разумный вариант.
— Но сначала я покажу вам обещанный город, — сказал неожиданно Джонни. — Это будет небольшой крюк, миль восемь.
— Какой там еще город, когда у тебя сломана рука! — напустился на него профессор. — Тебе надо поскорее в больницу…
— Нет, сначала город. А то вы подумаете, будто я вас обманывал.
Андрей с профессором переглянулись.
Андрею показалось, что уцелевший глаз профессора сверкал из-под повязки разгорающимся азартом исследователя, или он приписывал ему свои собственные желания? Уж очень было обидно возвратиться ни с чем, оказавшись так близко от затерянного города…
Альварес неопределенно хмыкнул и опустил голову.
— Но, Джонни… Вам в самом деле нужно поскорее в больницу, — не очень уверенно сказал Андрей — Вам нужен покой.
— Я пойду к реке только через город, — сказал Джонни. И добавил, вставая: — Или оставьте меня здесь, буду чинить самолет.
— Это одной-то рукой? — проворчал Альварес. — Ты упрям как мул. Ладно, утром посмотрим, куда идти. А сейчас давайте закусим. Что-то у меня аппетит разгорелся. Может, это нервное, а, доктор? Разрядка после потрясения? Разжигайте костер, а я достану продукты.
Он полез в самолет и начал выбрасывать из него гамаки, лопаты, кастрюльки.
Андрей принялся разжигать костер.
— Черт, никак не найду этот проклятый мешок с аварийным запасом. Мы же не израсходовали его в прошлый раз. Куда он делся? Вы не видали?
— Не ищите его, — хмуро сказал летчик.
— То есть как не ищите? — профессор уставился одним глазом на летчика, забавно, по-птичьи, склонив забинтованную голову набок. — Ага, понимаю… Ты все сожрал и пропил со своими дружками — и консервы и шоколад. Так?
Джонни, отвернувшись, мрачно молчал.
— Madre de Dios! Хорошенькое дело! — заорал профессор, грозя ему кулаком. — Теперь нам нечего есть. Ты понимаешь, в какое положение нас поставил?
— Ну, теперь бесполезно кричать, — примирительно сказал Андрей. — У меня в сумке есть плитка шоколада и галеты…
— Галеты! — фыркнул Альварес, уничтожающе посмотрев на него. — Шоколад! — и, махнув рукой, скрылся в самолете.
Итак, положение их неожиданно резко ухудшилось. До ближайшего: жилья — полторы сотни миль через непроходимый лес. Никаких продуктов у них нет. Придется кормиться охотой. Хорошо хоть Джонни не пропил и экспедиционную винтовку с тремя десятками патронов.
Выгрузив из самолета все вещи, которые предстояло взять с собой, они начали маскировать машину срубленными ветками. Джонни помогал им одной рукой, не обращая внимания на свирепые окрики Альвареса и уговоры Андрея. Теперь, наученные горьким опытом, они закрыли самолет гораздо тщательнее, чем в тот раз…
Потом развесили гамаки и в быстро сгущающихся сумерках сели перекусить, разложив на куске брезента все, что нашлось съедобного: плитку шоколада, начатую пачку соленых галет и два подгнивших апельсина. Сердито сопя, Альварес разделил все это на три равные кучки.
Джонни не притронулся к своей порции.
— Ешь, не валяй дурака! — накинулся на него профессор. Но вскоре сдался и махнул рукой: — Черт с тобой, упрямый мул. Но завтра — никаких фокусов. Мы пойдем прямо к реке. У тебя сломана рука, у меня раскалывается голова, продуктов нет. Эх, жалко, Чако мы не взяли, он бы охотился. Нам сейчас не до затерянных городов. Ты один знаешь, куда нас завез и как отсюда выбираться. Так вот, я тебе приказываю как начальник экспедиции, который тебя нанял: мы идем прямо к реке!
Джонни встал и пошел к своему гамаку.
Уморившись, все спали крепко. А рано утром, едва над головами в густой листве забрезжила заря и начали перекликаться проснувшиеся птицы, быстро свернули свой нехитрый лагерь и тронулись в путь.
Джонни показал, в какую сторону идти. Альварес подозрительно посверлил его непроницаемое лицо своим единственным глазом, потом неловко задрав перевязанную голову, долго высматривал, где за деревьями вставало солнце, что-то прикидывая и проверяя.
— Ладно, — сказал он наконец. — Пошли.
У них был только один мачете, и Андрей с профессором прорубали дорогу, передавая его друг другу. Джонни пытался возражать и даже один раз ухватился здоровой рукой за мачете, пытаясь отобрать его, но Альварес вырвал у него нож и погрозил кулаком. Джонни не оставалось ничего иного, как смириться, хотя даже по его каменному лицу было видно, как это для него нелегко.
Целый день до самого вечера они рубили, рубили, рубили неподатливые пружинящие ветки, обливаясь потом и спотыкаясь на каждом шагу об узловатые корни деревьев. Отдыхали всего три раза по пятнадцать минут. Ничего не ели весь день, и не хотелось. Зверски хотелось только пить, но воды во фляжках было мало. Ее берегли, лишь слегка смачивая губы, когда становилось невтерпеж.
Они валились с ног.
— Давайте разбивать лагерь, — сказал Альварес, хотя еще было светло.
— Пройдем подальше, — возразил Джонни.
— Зачем? — с подозрением спросил профессор.
— До города осталось с полмили. Я же говорил, — спокойно ответил летчик, и в глазах его проскользнула усмешка.
ЗАТЕРЯННЫЙ ГОРОД
Это был в самом деле настоящий город!
Они добрались до него такими усталыми, что даже у Альвареса не нашлось сил ни ругаться с упрямым летчиком, ни осматривать развалины первого здания, на которые они буквально наткнулись, прорубаясь сквозь чащу. Эти руины так вросли за века в землю и так густо их оплели лианы и прикрыли своими ветвями кустарники, что путешественники, наверное, прошли бы мимо, ничего не заметив. Но Альварес, шедший впереди, остановился перед грудой камней. Широким лезвием мачете он машинально счистил мох с одного из них и вскрикнул…
На сером, источенном веками камне явственно проступал древний рельеф!
А дальше за деревьями темнел какой-то холм с необычно крутыми склонами. Это, конечно, пирамида! И вон вторая, третья… А там среди зелени что-то призрачно белеет — неужели каменная стена?!
Но сумерки быстро сгущались, и у них уже не оставалось никаких сил, чтобы сделать еще хоть один шаг. Тут же, возле этих развалин, они кое-как развесили гамаки и забылись до утра тяжелым сном без сновидений. А когда Андрей утром проснулся, Альвареса и Джонни уже не было. Ушли осматривать найденный город?
Андрей, глотая голодную слюну, поспешил последовать их примеру.
Конечно, он прежде всего начал с пирамиды — и самой большой из трех. Ее вершина пряталась в листве так что высоту определить было трудно.
«Но уж не меньше тридцати метров», — подумал Андрей, карабкаясь по широким крутым ступеням, выступающим из земли.
Местами лестницы расширялись, образуя нечто вроде террас со скульптурными украшениями по краям в виде массивных каменных масок грозно оскалившихся ягуаров. Некоторые из них были разбиты и полузанесены землей, другие отлично сохранились.
Лестница вела из сумрака кустарников все выше. Никаких перил у нее не было, и когда Андрей оглядывался и смотрел вниз, у него начинала кружиться голова.
На плоской вершине пирамиды оказалось большое здание с остатками каменной, суживающейся кверху башни, тоже напоминавшей своими очертаниями пирамиду.
Андрей заглянул в дверной проем. Внутри было темно. Только смутно выступали по углам скульптуры, увенчанные высокими головными уборами.
Профессора тут нет, а без него осматривать этот не то храм, не то дворец Андрей не решился.
Альвареса он нашел в небольшом храме на вершине второй пирамиды. Присев на корточки, профессор сосредоточенно изучал иероглифы, покрывавшие одну из колонн от сводчатого потолка до самого основания.
— Седьмой век, кажется, — сказал он, поворачиваясь к Андрею. — Совсем неплохо. Все три пирамиды древние, построены в самую пору расцвета города. Тут уж сомнений никаких.
Но Андрей смотрел не на колонну, а себе под ноги, словно пытаясь пронизать взглядом толщу пирамиды и угадать: а есть ли в ней гробница?
Увы, никто пока не мог этого сказать. Каменные плиты пола завалены накопившейся за века землей. И нечего даже думать начинать какие-нибудь раскопки, имея один-единственный мачете…
Выстрел, а затем сразу второй, раздавшиеся неподалеку, заставили их переглянуться.
Неужели их выследили и сюда пробрались бандиты?
Профессор и Андрей начали поспешно спускаться с пирамиды. И на полдороге замерли, услышав вдруг разбойничий пронзительный свист…
— Кажется, дело плохо, — пробормотал профессор. — А винтовка осталась у Джонни.
Крадучись, замирая на каждом шагу, они начали пробираться сквозь кусты. Колючие ветки цеплялись за одежду, предательски трещали под ногами.
«Чепуха какая, — подумал Андрей. — Вот не знал, что придется, как в детстве, играть в индейцев. Да еще так неумело…»
Вкусный, очень аппетитный запах защекотал ноздри.
— Пахнет чем-то жареным, — растерянно прошептал профессор.
Они осторожно выглянули из кустов.
И увидели Джонни, возившегося у костра. Он был один, и деловитый вид его их сразу успокоил.
— Где вы пропадали? — сердито сказал Джонни, когда они подошли поближе. — Завтрак давно готов.
— Это ты стрелял? — спросил профессор.
— Я.
— Одной рукой?! — воскликнул Андрей.
— Мне достаточно и одной, — невозмутимо ответил Джонни. — Все равно какой — правой или левой.
Они с наслаждением растянулись на брезенте у костра, жадно принюхиваясь к вкуснейшему запаху, который разносился по всему лесу.
— Чем ты нас угощаешь? — нетерпеливо спросил Альварес.
— Игуана, — лаконично ответил Джонни, раскладывая большие куски мяса на листья какого-то лопуха, заменявшие тарелки.
— О-о! — восхитился Альварес. — Нам крупно повезло.
А Буланов смотрел на свою порцию с опаской, чувствуя, как к горлу подступает неприятный комок…
Игуана… Хм. Ведь это же громадная тропическая ящерица, он видел их дважды в лесу. Странное, какое-то доисторическое на вид чудовище с волнистым, зазубренным гребнем вдоль головы и спины, придававшим ему воинственный и грозный вид. Кажется, сейчас она на тебя бросится и сожрет. Но есть ее…
— Не медлите, мой молодой друг, — проговорил с набитым ртом Альварес. — Это же деликатес. Жареная игуана! Такого вы не попробуете даже в Париже у «Максима».
Довод был довольно сомнительный, но Андрей мужественно взялся за вилку, решив испытать все, что положено отважному путешественнику по тропическим дебрям.
С опаской проглотил первый кусок — и облизнулся. К его удивлению, игуана в самом деле оказалась вкусной. Мясо напоминало курятину или, пожалуй, индейку. А может, просто Андрей был зверски голоден? Во всяком случае, он справился со своей порцией, не отстав от товарищей, и с трудом поборол желание облизать листок, заменявший тарелку, как это сделал Джонни.
Никаких раскопок они вести не могли и все-таки никак не решались покинуть древний город. Провели день, лазая среди развалин, потом второй…
Все пространство между пирамидами, теперь густо заросшее лесом, было когда-то, несомненно, огромной центральной площадью города.
Город был большой, судя по всему, в нем жили тысячи людей — почему они покинули его?
Все те же вопросы, и никто на свете не может ответить на них.
Пугая бесчисленных летучих мышей, Андрей и Альварес бродили по темным сводчатым переходам храмов. Тишина. Вода капает с потолков. Узкие лестницы уводят вниз, в подземные галереи.
Луч фонарика выхватывает из мрака суровые и важные лица каких-то богов или жрецов. А вот скульптура человека, застывшего навсегда в позе исступленного танца: рот раскрыт, парят над землей ноги в сандалиях, до смешного похожих на нынешние босоножки…
Поворот коридора — и вдруг через пролом в потолке врывается солнечный свет, слепя глаза.
Войдя в эту комнату, Андрей почувствовал какой-то смолистый, довольно сильный, а главное — необычно живой для этих древних развалин запах. Он стал осматриваться, стараясь найти его источник, и обмер…
В углу стоял маленький примитивный божок из глины, а по бокам его — два глиняных горшка.
Горшки были целыми, неразбитыми, новыми!
Не могло быть никаких сомнений: их поставили сюда недавно, уж, конечно, не сотни лет назад.
Кто?
Андрей позвал из соседней комнаты Альвареса. Тот вошел и тоже сразу начал принюхиваться.
— Лакандоны! — воскликнул он, увидев горшки и идола. — До сих пор приносят жертвы на древние пепелища и даже жгут ту же самую копаловую смолу, что и жрецы майя.
Лакандоны — загадочное индейское племя, их осталось, говорят, на земле не больше трех сотен… Древнейшие обитатели этих лесов! Их история и происхождение столь же таинственны, как и судьба древних майя.
Ученые до сих пор спорят, потомки ли это обитателей покинутых городов — тех беднейших земледельцев, которые, возможно, пережили загадочную катастрофу, но никуда не ушли, а остались жить в лесах. Или, может быть, это древнейшее самобытное племя, обитавшее здесь с незапамятных времен по соседству с народом майя? Говорят они на языке майя, хотя и не умеют читать древние письмена, причем на юкатанском наречии. Может, это подтверждает, что когда-то лакандоны отступили в леса с севера под натиском испанских завоевателей?
А когда конкистадоры добрались и сюда и отступать уже было некуда, свободолюбивые лакандоны дали им дружный отпор и превратили свои непроходимые леса в «край войны» — так его и называли испанские хронисты. В сущности, они не покорились и поныне, продолжают вести в глуши лесов тот же образ жизни, что и много веков назад.
Выйдя из храма, Андрей несколько раз оглянулся вокруг, словно надеясь увидеть таинственных обитателей леса. Но лес был все так же пустынен, а древний город мертв и заброшен…
Призрачно белели среди листвы стены давно покинутых храмов. У подножия большой пирамиды они образовали целый ансамбль с небольшим двориком.
В некоторых храмах стены внутри были голыми, строгими. В других — попадалась цветная роспись, потускневшая от времени: по всем четырем стенам, словно преследуя друг друга, замерли в живых, напряженных позах фигуры людей в богатых одеждах, с какими-то музыкальными инструментами, с веерами, с оружием. Танцуют они или идут на битву?
Было похоже, что здания в этом древнем городе располагались самым свободным и причудливым образом. Никакой строгой системы, никаких улиц.
Фасады зданий и лестницы разрушены корнями деревьев, проросших в расщелинах между узорчатыми камнями.
В центре небольшого круглого здания наткнулись на остатки какого-то непонятного сооружения из темных, словно закопченных камней. Вокруг них полукругом три невысокие каменные скамьи. Больше в этом странном здании ничего не было.
— Что это такое? — спросил Альвареса Андрей.
Тот хитро прищурился и ответил:
— Уж кому-кому, а вам бы следовало догадаться самому. Посмотрите внимательнее. Это вам ничего не напоминает?
Андрей еще раз огляделся вокруг, задумчиво потрогал замшелый камень скамьи и, посмотрев на профессора, покачал головой.
— Да это же темаскаль! Как она называется у вас… Где моются с веником! — закричал Альварес и добавил по-русски: — Ба-ня, верно? Это мне трудно было догадаться о назначении дома, а вы-то! Тут был каменный очаг. На раскаленные камни плескали воду, а халач-виник сидел на скамье и наслаждался, У вас моются так же, верно?
— Верно, — засмеялся Андрей. — Но поэтому-то мне и нелегко было догадаться. Ведь совсем невероятно встретить нашу российскую баню в здешних краях.
В густой траве лежали каменные алтари с рельефными изображениями пышно одетых людей с жесткими горбоносыми лицами и огромные каменные головы ягуаров.
Альварес и Андрей нашли в зарослях шесть календарных стел. Некоторые лежали на земле, другие стояли почти прямо, будто вросли в землю. Самая ранняя из них была воздвигнута в пятом веке нашей эры, самая поздняя — скорее всего в конце девятого…
Опять тот же загадочный рубеж девятого века!
Одна из стел оказалась разбитой на четыре куска неправильной формы, и Альварес многозначительно показал на них Андрею.
Кто и когда разбил эту стелу? Или ее просто разрушило время? Но почему оно тогда пощадило другие, даже более древние памятники?
Вопросы так и витали в затерянном городе. И никто не мог на них ответить.
Альварес, забыв обо всем на свете, бродил среди развалин, зарисовывал, фотографировал, время от времени издавая громкие ликующие вскрики.
Многие барельефы находились в самых неудобных местах, словно древние художники вовсе не заботились о том, сможет ли их рассмотреть набожная толпа: достаточно, чтобы видели сами боги, как их чтят. Эти украшения профессору приходилось фотографировать или зарисовывать лежа и рискуя свернуть себе шею. К тому же ему мешала повязка, он то и дело чертыхался и грозился сорвать ее: много ли рассмотришь одним глазом?
Андрей утешал его тем, что ведь они скоро вернутся сюда с инструментами, рабочие расчистят заросли, и тогда все можно будет изучить и рассмотреть как следует.
Они изголодались, исхудали, устали лазать по развалинам. Все эти дни почти ничего не ели. Джонни удалось подстрелить еще лишь одну игуану да зазевавшуюся обезьяну-ревуна, которую он поджарил на самодельном вертеле. Но от этого блюда и Андрей и Альварес отказались…
Надо было уходить отсюда.
Глядя на пирамиды, Андрей глубокомысленно процитировал:
— «В сухой пустыне, на движущемся песке для жаждущего все равно: будет ли во рту его жемчуг или раковина… «
— Как вы сказали? — оживился Альварес.
Андрей повторил и добавил:
— Это Саади. Был такой превосходный поэт у нас в Средней Азии в давние времена.
— О, Саади, конечно… Мудрый человек, и он прав. Нам надо поскорее уносить отсюда ноги, как это ни обидно. А то мы рискуем умереть с голоду, любуясь на эти древние памятники, которые, к сожалению, несъедобны. А тогда они, пожалуй, еще надолго останутся неизвестными человечеству…
Утром они покинули затерянный город. И Альварес и Андрей шли медленно и все оглядывались назад, словно опасаясь, что развалины среди зарослей вдруг исчезнут, сгинут, будто колдовское наваждение, затеряются навсегда, и они уже никогда больше не найдут к ним дороги…
Только Джонни шагал, не оглядываясь и высматривая среди листвы какую-нибудь дичь, и его широкое, скуластое лицо древнего жреца не выражало решительно никаких эмоций.
Они добрались до него такими усталыми, что даже у Альвареса не нашлось сил ни ругаться с упрямым летчиком, ни осматривать развалины первого здания, на которые они буквально наткнулись, прорубаясь сквозь чащу. Эти руины так вросли за века в землю и так густо их оплели лианы и прикрыли своими ветвями кустарники, что путешественники, наверное, прошли бы мимо, ничего не заметив. Но Альварес, шедший впереди, остановился перед грудой камней. Широким лезвием мачете он машинально счистил мох с одного из них и вскрикнул…
На сером, источенном веками камне явственно проступал древний рельеф!
А дальше за деревьями темнел какой-то холм с необычно крутыми склонами. Это, конечно, пирамида! И вон вторая, третья… А там среди зелени что-то призрачно белеет — неужели каменная стена?!
Но сумерки быстро сгущались, и у них уже не оставалось никаких сил, чтобы сделать еще хоть один шаг. Тут же, возле этих развалин, они кое-как развесили гамаки и забылись до утра тяжелым сном без сновидений. А когда Андрей утром проснулся, Альвареса и Джонни уже не было. Ушли осматривать найденный город?
Андрей, глотая голодную слюну, поспешил последовать их примеру.
Конечно, он прежде всего начал с пирамиды — и самой большой из трех. Ее вершина пряталась в листве так что высоту определить было трудно.
«Но уж не меньше тридцати метров», — подумал Андрей, карабкаясь по широким крутым ступеням, выступающим из земли.
Местами лестницы расширялись, образуя нечто вроде террас со скульптурными украшениями по краям в виде массивных каменных масок грозно оскалившихся ягуаров. Некоторые из них были разбиты и полузанесены землей, другие отлично сохранились.
Лестница вела из сумрака кустарников все выше. Никаких перил у нее не было, и когда Андрей оглядывался и смотрел вниз, у него начинала кружиться голова.
На плоской вершине пирамиды оказалось большое здание с остатками каменной, суживающейся кверху башни, тоже напоминавшей своими очертаниями пирамиду.
Андрей заглянул в дверной проем. Внутри было темно. Только смутно выступали по углам скульптуры, увенчанные высокими головными уборами.
Профессора тут нет, а без него осматривать этот не то храм, не то дворец Андрей не решился.
Альвареса он нашел в небольшом храме на вершине второй пирамиды. Присев на корточки, профессор сосредоточенно изучал иероглифы, покрывавшие одну из колонн от сводчатого потолка до самого основания.
— Седьмой век, кажется, — сказал он, поворачиваясь к Андрею. — Совсем неплохо. Все три пирамиды древние, построены в самую пору расцвета города. Тут уж сомнений никаких.
Но Андрей смотрел не на колонну, а себе под ноги, словно пытаясь пронизать взглядом толщу пирамиды и угадать: а есть ли в ней гробница?
Увы, никто пока не мог этого сказать. Каменные плиты пола завалены накопившейся за века землей. И нечего даже думать начинать какие-нибудь раскопки, имея один-единственный мачете…
Выстрел, а затем сразу второй, раздавшиеся неподалеку, заставили их переглянуться.
Неужели их выследили и сюда пробрались бандиты?
Профессор и Андрей начали поспешно спускаться с пирамиды. И на полдороге замерли, услышав вдруг разбойничий пронзительный свист…
— Кажется, дело плохо, — пробормотал профессор. — А винтовка осталась у Джонни.
Крадучись, замирая на каждом шагу, они начали пробираться сквозь кусты. Колючие ветки цеплялись за одежду, предательски трещали под ногами.
«Чепуха какая, — подумал Андрей. — Вот не знал, что придется, как в детстве, играть в индейцев. Да еще так неумело…»
Вкусный, очень аппетитный запах защекотал ноздри.
— Пахнет чем-то жареным, — растерянно прошептал профессор.
Они осторожно выглянули из кустов.
И увидели Джонни, возившегося у костра. Он был один, и деловитый вид его их сразу успокоил.
— Где вы пропадали? — сердито сказал Джонни, когда они подошли поближе. — Завтрак давно готов.
— Это ты стрелял? — спросил профессор.
— Я.
— Одной рукой?! — воскликнул Андрей.
— Мне достаточно и одной, — невозмутимо ответил Джонни. — Все равно какой — правой или левой.
Они с наслаждением растянулись на брезенте у костра, жадно принюхиваясь к вкуснейшему запаху, который разносился по всему лесу.
— Чем ты нас угощаешь? — нетерпеливо спросил Альварес.
— Игуана, — лаконично ответил Джонни, раскладывая большие куски мяса на листья какого-то лопуха, заменявшие тарелки.
— О-о! — восхитился Альварес. — Нам крупно повезло.
А Буланов смотрел на свою порцию с опаской, чувствуя, как к горлу подступает неприятный комок…
Игуана… Хм. Ведь это же громадная тропическая ящерица, он видел их дважды в лесу. Странное, какое-то доисторическое на вид чудовище с волнистым, зазубренным гребнем вдоль головы и спины, придававшим ему воинственный и грозный вид. Кажется, сейчас она на тебя бросится и сожрет. Но есть ее…
— Не медлите, мой молодой друг, — проговорил с набитым ртом Альварес. — Это же деликатес. Жареная игуана! Такого вы не попробуете даже в Париже у «Максима».
Довод был довольно сомнительный, но Андрей мужественно взялся за вилку, решив испытать все, что положено отважному путешественнику по тропическим дебрям.
С опаской проглотил первый кусок — и облизнулся. К его удивлению, игуана в самом деле оказалась вкусной. Мясо напоминало курятину или, пожалуй, индейку. А может, просто Андрей был зверски голоден? Во всяком случае, он справился со своей порцией, не отстав от товарищей, и с трудом поборол желание облизать листок, заменявший тарелку, как это сделал Джонни.
Никаких раскопок они вести не могли и все-таки никак не решались покинуть древний город. Провели день, лазая среди развалин, потом второй…
Все пространство между пирамидами, теперь густо заросшее лесом, было когда-то, несомненно, огромной центральной площадью города.
Город был большой, судя по всему, в нем жили тысячи людей — почему они покинули его?
Все те же вопросы, и никто на свете не может ответить на них.
Пугая бесчисленных летучих мышей, Андрей и Альварес бродили по темным сводчатым переходам храмов. Тишина. Вода капает с потолков. Узкие лестницы уводят вниз, в подземные галереи.
Луч фонарика выхватывает из мрака суровые и важные лица каких-то богов или жрецов. А вот скульптура человека, застывшего навсегда в позе исступленного танца: рот раскрыт, парят над землей ноги в сандалиях, до смешного похожих на нынешние босоножки…
Поворот коридора — и вдруг через пролом в потолке врывается солнечный свет, слепя глаза.
Войдя в эту комнату, Андрей почувствовал какой-то смолистый, довольно сильный, а главное — необычно живой для этих древних развалин запах. Он стал осматриваться, стараясь найти его источник, и обмер…
В углу стоял маленький примитивный божок из глины, а по бокам его — два глиняных горшка.
Горшки были целыми, неразбитыми, новыми!
Не могло быть никаких сомнений: их поставили сюда недавно, уж, конечно, не сотни лет назад.
Кто?
Андрей позвал из соседней комнаты Альвареса. Тот вошел и тоже сразу начал принюхиваться.
— Лакандоны! — воскликнул он, увидев горшки и идола. — До сих пор приносят жертвы на древние пепелища и даже жгут ту же самую копаловую смолу, что и жрецы майя.
Лакандоны — загадочное индейское племя, их осталось, говорят, на земле не больше трех сотен… Древнейшие обитатели этих лесов! Их история и происхождение столь же таинственны, как и судьба древних майя.
Ученые до сих пор спорят, потомки ли это обитателей покинутых городов — тех беднейших земледельцев, которые, возможно, пережили загадочную катастрофу, но никуда не ушли, а остались жить в лесах. Или, может быть, это древнейшее самобытное племя, обитавшее здесь с незапамятных времен по соседству с народом майя? Говорят они на языке майя, хотя и не умеют читать древние письмена, причем на юкатанском наречии. Может, это подтверждает, что когда-то лакандоны отступили в леса с севера под натиском испанских завоевателей?
А когда конкистадоры добрались и сюда и отступать уже было некуда, свободолюбивые лакандоны дали им дружный отпор и превратили свои непроходимые леса в «край войны» — так его и называли испанские хронисты. В сущности, они не покорились и поныне, продолжают вести в глуши лесов тот же образ жизни, что и много веков назад.
Выйдя из храма, Андрей несколько раз оглянулся вокруг, словно надеясь увидеть таинственных обитателей леса. Но лес был все так же пустынен, а древний город мертв и заброшен…
Призрачно белели среди листвы стены давно покинутых храмов. У подножия большой пирамиды они образовали целый ансамбль с небольшим двориком.
В некоторых храмах стены внутри были голыми, строгими. В других — попадалась цветная роспись, потускневшая от времени: по всем четырем стенам, словно преследуя друг друга, замерли в живых, напряженных позах фигуры людей в богатых одеждах, с какими-то музыкальными инструментами, с веерами, с оружием. Танцуют они или идут на битву?
Было похоже, что здания в этом древнем городе располагались самым свободным и причудливым образом. Никакой строгой системы, никаких улиц.
Фасады зданий и лестницы разрушены корнями деревьев, проросших в расщелинах между узорчатыми камнями.
В центре небольшого круглого здания наткнулись на остатки какого-то непонятного сооружения из темных, словно закопченных камней. Вокруг них полукругом три невысокие каменные скамьи. Больше в этом странном здании ничего не было.
— Что это такое? — спросил Альвареса Андрей.
Тот хитро прищурился и ответил:
— Уж кому-кому, а вам бы следовало догадаться самому. Посмотрите внимательнее. Это вам ничего не напоминает?
Андрей еще раз огляделся вокруг, задумчиво потрогал замшелый камень скамьи и, посмотрев на профессора, покачал головой.
— Да это же темаскаль! Как она называется у вас… Где моются с веником! — закричал Альварес и добавил по-русски: — Ба-ня, верно? Это мне трудно было догадаться о назначении дома, а вы-то! Тут был каменный очаг. На раскаленные камни плескали воду, а халач-виник сидел на скамье и наслаждался, У вас моются так же, верно?
— Верно, — засмеялся Андрей. — Но поэтому-то мне и нелегко было догадаться. Ведь совсем невероятно встретить нашу российскую баню в здешних краях.
В густой траве лежали каменные алтари с рельефными изображениями пышно одетых людей с жесткими горбоносыми лицами и огромные каменные головы ягуаров.
Альварес и Андрей нашли в зарослях шесть календарных стел. Некоторые лежали на земле, другие стояли почти прямо, будто вросли в землю. Самая ранняя из них была воздвигнута в пятом веке нашей эры, самая поздняя — скорее всего в конце девятого…
Опять тот же загадочный рубеж девятого века!
Одна из стел оказалась разбитой на четыре куска неправильной формы, и Альварес многозначительно показал на них Андрею.
Кто и когда разбил эту стелу? Или ее просто разрушило время? Но почему оно тогда пощадило другие, даже более древние памятники?
Вопросы так и витали в затерянном городе. И никто не мог на них ответить.
Альварес, забыв обо всем на свете, бродил среди развалин, зарисовывал, фотографировал, время от времени издавая громкие ликующие вскрики.
Многие барельефы находились в самых неудобных местах, словно древние художники вовсе не заботились о том, сможет ли их рассмотреть набожная толпа: достаточно, чтобы видели сами боги, как их чтят. Эти украшения профессору приходилось фотографировать или зарисовывать лежа и рискуя свернуть себе шею. К тому же ему мешала повязка, он то и дело чертыхался и грозился сорвать ее: много ли рассмотришь одним глазом?
Андрей утешал его тем, что ведь они скоро вернутся сюда с инструментами, рабочие расчистят заросли, и тогда все можно будет изучить и рассмотреть как следует.
Они изголодались, исхудали, устали лазать по развалинам. Все эти дни почти ничего не ели. Джонни удалось подстрелить еще лишь одну игуану да зазевавшуюся обезьяну-ревуна, которую он поджарил на самодельном вертеле. Но от этого блюда и Андрей и Альварес отказались…
Надо было уходить отсюда.
Глядя на пирамиды, Андрей глубокомысленно процитировал:
— «В сухой пустыне, на движущемся песке для жаждущего все равно: будет ли во рту его жемчуг или раковина… «
— Как вы сказали? — оживился Альварес.
Андрей повторил и добавил:
— Это Саади. Был такой превосходный поэт у нас в Средней Азии в давние времена.
— О, Саади, конечно… Мудрый человек, и он прав. Нам надо поскорее уносить отсюда ноги, как это ни обидно. А то мы рискуем умереть с голоду, любуясь на эти древние памятники, которые, к сожалению, несъедобны. А тогда они, пожалуй, еще надолго останутся неизвестными человечеству…
Утром они покинули затерянный город. И Альварес и Андрей шли медленно и все оглядывались назад, словно опасаясь, что развалины среди зарослей вдруг исчезнут, сгинут, будто колдовское наваждение, затеряются навсегда, и они уже никогда больше не найдут к ним дороги…
Только Джонни шагал, не оглядываясь и высматривая среди листвы какую-нибудь дичь, и его широкое, скуластое лицо древнего жреца не выражало решительно никаких эмоций.
ЛЕСНОЙ ПЛЕН
О последующих днях блужданий в лесу у Андрея остались какие-то смутные, обрывочные воспоминания. И неужели это продолжалось только шестнадцать дней, а не целую вечность?
Опять они шли и, меняясь с Альваресом, все рубили, рубили, превратившись в какие-то автоматы. Откуда у них брались силы — непонятно.
Питались они впроголодь и чем попало. Приходилось беречь быстро таявшие патроны, Джонни теперь охотился на игуан по первобытному индейскому способу, подкрадываясь к ним с заостренной палкой вместо копья. Бить надо было метко, потому что раненые игуаны отчаянно сопротивлялись и могли сильно исцарапать своими острыми когтями. А каждая ранка в этом насыщенном влагой и всяческой живностью воздухе грозила заражением. Но и одной рукой Джонни поражал цель без промаха.
Опять они шли и, меняясь с Альваресом, все рубили, рубили, превратившись в какие-то автоматы. Откуда у них брались силы — непонятно.
Питались они впроголодь и чем попало. Приходилось беречь быстро таявшие патроны, Джонни теперь охотился на игуан по первобытному индейскому способу, подкрадываясь к ним с заостренной палкой вместо копья. Бить надо было метко, потому что раненые игуаны отчаянно сопротивлялись и могли сильно исцарапать своими острыми когтями. А каждая ранка в этом насыщенном влагой и всяческой живностью воздухе грозила заражением. Но и одной рукой Джонни поражал цель без промаха.