После этого Кудашев в течение года построил еще три самолета, улучшая их с каждым разом, так что самолет "Кудашев-4" в Петербурге на авиационной выставке был удостоен серебряной медали.
Одновременно в Киевском политехническом институте строила самолеты целая группа студентов. Из своеобразного студенческого конструкторского бюро один за другим выходили самолеты самых разнообразных, зачастую очень оригинальных конструкций. Так, например, студент Александр Данилович Карпека построил три самолета. На последнем из них летал даже Петр Николаевич Нестеров.
Необычна авиационная судьба трех братьев Касяненко, - Евгения, Ивана и Андрея. Старший, Евгений, создал как бы семейное конструкторское бюро и с помощью братьев Ивана и Андрея с 1910 по 1921 год построил шесть самолетов собственной конструкции, которые показывали неплохие результаты. В 1913 году Касяненко один из первых в мире создал легкомоторный самолет, так называемую "авиетку", предназначенную для спортивных полетов и отличающуюся двигателем малой мощности, всего в 15 лошадиных сил. Этот самолет тоже испытывал Петр Николаевич Нестеров, тогда уже прославленный автор "мертвой петли".
Но особо надо упомянуть о конструкторском студенческом коллективе, который возглавил Игорь Иванович Сикорский. Сын киевского профессора-психиатра, один из активных участников студенческого воздухоплавательного кружка, он сразу понял, что для успешной постройки аэропланов подвалы института стали тесны и нужна специальная авиационная мастерская. Но где изыскать средства? Часть денег Сикорскому предоставил отец, и, кроме того, он приглашает к себе в компанию студента Федора Былинкина, сына богатого купца, которому отец выделил деньги на постройку аэроплана. К друзьям примкнул и студент Василий Иордан. Правда, денег у него не было, но зато руки оказались золотые: он умел и столярничать, и слесарничать. Да и авиационное дело любил самозабвенно.
Вскоре на окраине Киева - Куреневке - Игорь Сикорский приобрел участок для летного поля и построил мастерские, в которых закипела работа. Именно здесь Федор Иванович Былинкин построил первый свой самолет по типу аппарата братьев Райт, который, однако, при испытании сгорел от вспышки в карбюраторе. Потом Былинкин построил еще несколько самолетов уже оригинальной конструкции. Василий Иордан тоже сконструировал интересный самолет с хорошо обтекаемыми формами, но из-за недостатка средств так и не довел его до конца.
С чего же начал Игорь Сикорский?
Поначалу он взялся за постройку геликоптеров. Но ни первый С-1, ни второй С-2 даже не оторвались от земли. Сикорский убедился, что время для них еще не наступило, и в содружестве со своими товарищами сконструировал один за другим два самолета под названием БИС №1 и БИС №2 (Былинкин, Иордан, Сикорский). Первый самолет не смог подняться, так как мощности двигателя для взлета не хватало. Друзья не унывали и научились на нем рулить. Зато второй самолет под управлением Сикорского 3 июня 1910 года пролетел по прямой около двухсот метров. После самолетов Кудашева и Гаккеля это был третий русский самолет, поднявшийся в воздух.
Но самым большим достижением конструктора перед первой мировой войной были самолеты "Русский витязь" и "Илья Муромец", построенные в Петербурге на Русско-Балтийском заводе, где Сикорский возглавил конструкторское бюро и куда пригласил много конструкторов из Киева - Александра Сергеевича Кудашева, Анатолия Анатольевича Серебренникова, Георгия Петровича Адлера и других.
"Илья Муромец"
К концу 1910 года в России насчитывалось тридцать дипломированных летчиков. Все они учились во Франции. Имена их любители авиации знали наперечет. Да и что такое 30 летчиков на такую огромную страну? Тем более, что западные страны, готовясь к войне, переводили авиацию на военные рельсы и открывали все новые и новые летные школы.
Наконец появилась первая летная школа и в России. Случилось это летом 1910 года. Да только и тут военное ведомство не очень себя беспокоило заботами: разместило ее в Гатчине, под Петербургом, вместо Учебного воздухоплавательного парка, который раньше стоял там.
Может, оно на обжитом месте и удобнее, да только о погоде никто не подумал. А она в Гатчине неустойчивая: частые дожди, осенние туманы, зимние заносы, весенняя распутица... А летать когда? Вот тогда-то и решили открыть еще одну школу в более подходящем месте - в Крыму. Сюда-то и получил назначение шеф-пилотом Михаил Ефимов.
Школа разместилась на окраине Севастополя, на Куликовом поле, рядом с морем. Место хорошее, но тесновато. Ефимов лично доложил шефу воздушного флота, прибывшему на открытие школы, что желательно выбрать более просторный аэродром, не стесненный городом и оврагом. Через год школу перевели в поселок Качу, недалеко от Севастополя. Качинская авиашкола стала самой знаменитой в нашей стране. В ней обучались тысячи прославленных авиаторов. Именно в Севастополе начали обучать летному делу не только офицеров, но и рядовых солдат, горячо стремившихся в небо.
Уже первые полеты военных аэропланов показали, что в боевых делах они могут быть очень полезны. Они успешно ведут разведку с воздуха и даже применяют учебное бомбометание. Газеты сообщают: "Авиатор Ефимов совершил на Гатчинском аэродроме первый в России ночной полет. Он имел на аэродроме прожектор и при полете бросал снаряды. Полет продолжался сорок минут на высоте двести метров". В порыве восторга репортеры забыли, что Ефимов совершал ночные полеты еще во Франции.
В Киеве Ефимов познакомился с молодым стройным человеком, который участвовал в военных маневрах в качестве внештатного пилота на пятиместном аэроплане собственной конструкции. Это и был недавний студент Киевского политехнического института Игорь Сикорский. Сикорский выполнял отдельные поручения штаба и на своем биплане показал прекрасные результаты. В ходе маневров он устанавливает три всероссийских рекорда для аппаратов отечественной конструкции - продолжительности, высоты и скорости полета.
Даже самые тупые генералы признают несомненную пользу авиации в военном деле.
"... Приходится прийти к тому заключению, - говорится в отчете, - что авиация вышла уже из области забавы и является в настоящее время боевым средством, могущим в умелых руках оказать неоценимые услуги".
В "неоценимых услугах" авиации Игорь Сикорский не сомневался еще на студенческой скамье. Но личное участие в маневрах убедило его, что для военной авиации нужен совершенно новый тип самолета, который мог бы поднимать не десятки, а сотни и тысячи килограммов груза.
В авиационных кругах шли горячие споры. Многие конструкторы за границей считали, что тяжелый многомоторный самолет просто не поднимется в воздух. Игорь Сикорский не соглашался с авторитетами и принялся за дело.
В 1913 году в один из погожих мартовских дней с Комендантского аэродрома в Петербурге поднялся в небо невиданный по тем временам самолет-гигант, созданный группой русских инженеров под руководством И.И. Сикорского и названный "Русский витязь". Его четыре мотора с огромными пропеллерами размещались по два с каждой стороны внутри биплановой коробки.
Это был первый в мире тяжелый самолет. Он неплохо летал и подтвердил правильность расчетов конструктора. Тогда Сикорский решил построить еще более мощный самолет - "Илья Муромец".
Его длина от носа застекленной кабины до конца больших рулей высоты составила более семнадцати метров. Размах верхнего крыла равнялся почти тридцати одному метру, а нижнего - 22 метрам. Четыре двигателя, изготовленные на Русско-Балтийском заводе в Петербурге, помогали развивать на "Илье Муромце" рекордную по тем временам скорость - до 115 километров в час, а максимальная высота полета или, как говорят авиаторы, потолок достигал 3500 метров.
Это действительно был богатырь, равного которому не имелось во всем мире - настоящий воздушный корабль, который мог перевозить полторы тонны груза.
Вот так в России впервые в мире поднялись в небо самолеты-гиганты. Самолеты "Илья Муромец" впоследствии участвовали во многих боевых операциях на фронтах первой мировой войны. Они постепенно совершенствовались, увеличивались их мощность и грузоподъемность.
Забегая вперед, скажем, что особенно большую роль сыграли самолеты "Илья Муромец" в годы гражданской войны в борьбе против иностранных интервентов и белогвардейских армий. Они громили войска Деникина на Дону, добивали с воздуха дивизии барона Врангеля в Крыму.
Последние усовершенствованные самолеты имели полетный вес до семи с половиной тонн и обрушивали на врагов до одной - одной с половиной тысячи килограммов бомб.
По примеру Сикорского инженер Василий Андрианович Слесарев спроектировал еще больший самолет - "Святогор". Но отсутствие двигателя не позволило закончить его постройку.
Первые полеты "Ильи Муромца" произвели настоящую сенсацию в заграничной прессе. Но как ни старались западные конструкторы, так и не смогли создать до самого конца войны самолет, который бы мог помериться силами с русским богатырем.
А тут еще и Нестеров заставил заговорить о себе весь мир, прославив русскую авиацию немеркнущим подвигом.
"В воздухе везде опора"
В Киеве, на Московской улице, среди огромных новых зданий сохранился старинный двухэтажный особняк, мимо которого я каждый раз прохожу с каким-то душевным трепетом. Здесь в 1914 году жил один из первых летчиков России, штабс-капитан Петр Николаевич Нестеров.
Это был удивительный человек. Еще с малых лет его влекло все, что летало - птицы, воздушные змеи, которые он сам любил мастерить и запускать на крутых берегах Волги в Нижнем Новгороде, где проходило его детство. По воле судьбы его отдали в Нижегородский кадетский корпус. Однако юный кадет и здесь продолжал строить большие воздушные змеи, на которых пытался летать, к величайшему неудовольствию своего начальства.
После окончания в 1904 году кадетского корпуса, семнадцатилетний Петр Нестеров поступил в Михайловское артиллерийское училище в Петербурге.
Но увы, к артиллерии его не тянуло. Он по-прежнему увлекался авиацией, читал все новинки о воздухоплавании, о первых успехах братьев Райт. о достижениях французских и особенно русских пилотов.
В каждый свой приезд на каникулы в Нижний Новгород он со склонов Волги подолгу наблюдал за полетами птиц и однажды построил планер, на котором ему удалось сделать неплохие подлеты.
Нетрудно догадаться, что, когда в 1910 году в Гатчине открылась офицерская летная школа, Нестеров стал ходатайствовать, чтобы его направили туда переучиться на авиатора.
Армейское начальство смотрело на это, как на чудачество, и не хотело отпускать способного поручика-артиллериста. Нестерову пришлось приложить немало труда и упорства, чтобы осуществить свою мечту.
Наконец его желание сбылось: в 1912 году он становится курсантом-учлетом офицерской школы.
Первые полеты завораживают его. Наконец-то он в небе! Плывет внизу аэродром с посадочными знаками, с деревянными коробочками ангаров. Но пора делать первый разворот...
- Осторожно! Блинчиком! - кричит инструктор. - Не делайте крен, а то скользнете на крыло!
Но почему "блинчиком"? Ведь и птицы в воздухе при разворотах делают крен, и велосипедисты на треке тоже накреняются в сторону разворота, иначе центробежная сила выбросит велогонщика из седла.
Нестеров пытается сам попробовать "птичий разворот", но инструктор хватается за ручку, испуганно выравнивает старый "Фарман":
- Вы что, грохнуться хотите?
В то время летчики панически боялись смелых эволюции и предпочитали разворачиваться без крена, лишь с помощью одного руля поворотов. От этого развороты были неустойчивы, медлительны, с большим радиусом. Нестеров понимал, что так летать не годится. Ведь Ефимов - он видел это сам - при разворотах часто создает довольно крутые крены. Поэтому он разворачивается быстро, красиво, а главное - устойчиво, в согласии с законами механики.
Но пока инструкторы считают: что доступно Ефимову, недостижимо для других.
При первом же самостоятельном вылете Нестеров на свой страх и риск выполняет развороты с креном. Сначала с небольшим, как бы пробуя, и убеждается, что никакого скольжения на крыло нет, аппарат разворачивается быстрее и устойчивее, чем блинчиком. Четвертый разворот на посадку он делает уже совсем по-ефимовски, с креном в сорок пять градусов. Даже инструктор оторопел: после посадки приказал сделать еще один полет.
Развороты Нестерова постепенно производят переворот во взглядах инструкторов. Со временем и другие учлеты начинают пробовать развороты с кренами и убеждаются, что это единственно правильный метод.
А Петр Николаевич Нестеров глубоко убежден, что на самолете можно делать все фигуры, которые выполняют голуби-турманы, и даже "мертвые петли", как это делают в цирке велофигуристы в своем аттракционе. Разогнавшись по крутому спуску, они описывают круг в вертикальной плоскости без всякого страха, потому что центробежная сила прижимает их к сидению в любом положении. А что мешает делать такую фигуру на самолете? После долгих размышлений Нестеров пишет: "Воздух есть среда вполне однородная во всех направлениях. Он будет удерживать в любом положении самолет при правильном управлении им".
Друзья Нестерова даже подшучивают над ним, считая его неисправимым фантазером. В рукописном журнале авиационного отдела Воздухоплавательной школы в Гатчине появилась злая эпиграмма:
Ненавидящий банальность,
Полупризнанный герой,
Бьет он на оригинальность
Своей "мертвою петлей".
Нестеров со спокойным достоинством ответил на эпиграмму экспромтом, очень точно передающим его убеждения:
Коль написано: "петля",
То, конечно, это я,
Но ручаюсь вам, друзья,
На "петлю" осмелюсь я.
Одного хочу лишь я,
Свою "петлю" осуществляя,
Чтобы эта "мертвая петля"
Была в воздухе живая.
Не мир хочу я удивить,
Не для забавы иль задора,
А вас хочу лишь убедить,
Что в воздухе везде опора.
"В воздухе везде опора"... Нестеров внимательно следил за работами профессора Жуковского, слушал его лекции. Еще в 1891 году профессор теоретически обосновал возможность выполнения "мертвой петли" на аппарате тяжелее воздуха.
Но начальство в школе и слушать не хотело ни о какой "мертвой петле". Достаточно было того, что курсанты и так каждый день ломали самолеты, и ремонтные мастерские не успевали их чинить.
Нестеров терпеливо ждал своего часа.
Наконец летная школа закончена. В 1913 году он получает назначение в Киев, сперва летчиком, а затем становится командиром XI-го Корпусного авиаотряда 3-й киевской авиационной роты.
Здесь он и решил свершить задуманное.
В Киеве Нестеров поселился на Московской улице. Ранним утром под окнами особняка останавливался блестевший черным лаком открытый автомобиль. Нестеров не задерживался. Подтянутый, стройный, он порывисто садился на кожаное сиденье, кивал водителю, и автомобиль спешил на другой конец города, где располагался Святошинский аэродром.
Самолет Нестерова узнавали в воздухе "по почерку". Штабс-капитан летал смело и мастерски.
27 августа 1913 года Нестеров стартовал на тупоносом "Ньюпоре". По решительности действий штабс-капитана даже непосвященные догадались, что час настал. Аэродром притих. Летчики и механики, офицеры штаба и военврач, десятки любопытных зрителей вне аэродрома следили, как самолет быстро набирал высоту. Вот у него уже около тысячи метров.. Летчик убрал газ и, круто опустив нос самолета, начал разгон.
Аэродром замер.
"Ньюпор", сильно разгоняясь, заревел мотором на полную мощность и круто полез вверх по огромной дуге. Круче, круче... Вот он оказался в верхней точке "мертвой петли" вверх колесами. Какая-то женщина в толпе испуганно закричала. Но "Ньюпор", как ни в чем ни бывало, продолжал полет по вертикальной дуге. Он опустил нос, снова затих мотор. Все, затаив дыхание, следили, как самолет перешел в крутое пикирование, затем плавно вышел из него и, опять оказавшись в горизонтальном полете, полностью замкнул вертикальный круг.
- Ура! - закричали на земле люди. "Мертвая петля" в воздухе оказалась вполне живой.
Весть о подвиге русского летчика как молния, разнеслась по всему свету. Долетела она и до Франции. Тамошние пилоты были и обрадованы, что действительно "в воздухе везде опора", и обескуражены, что их обошел никому не ведомый русский летчик.
Адольф Пегу, который тоже вынашивал идею "мертвой петли", сразу же помчался на аэродром, сел в свой самолет и на глазах огромной толпы благополучно выполнил фигуру в виде буквы S. Но это случилось через два дня после Нестерова. Вскоре они встретились.
Это произошло в начале мая 1914 года. Пегу приехал в Москву на "гастроли". На Ходынском аэродроме он демонстрировал полеты и одну за другой выполнял петли. Каждый раз, когда его аэроплан оказывался вверх колесами, зрители хором читали написанное на верхних крыльях имя пилота. Аэродром как бы захлебывался от восторга: "Пегу!.. Пегу!.. Пегу!.."
В этот день Нестеров проездом из Петербурга тоже оказался в Москве. В Петербурге он хлопотал о средствах для постройки самолета собственной конструкции с изменяемым углом атаки крыльев, который должен был быть более маневренным, чем французские машины.
Увы, денег ему не дали. Расстроенный летчик вечером сидел в переполненном зале Политехнического музея, где Московское общество воздухоплавания чествовало французского гостя. Председательствовал на вечере профессор Жуковский.
Пегу, рассказывая о своих полетах, честно признался, что на петлю он решился, только прочитав телеграмму из России о подвиге Нестерова.
Жуковскому сказали, что Нестеров тут, присутствует в зале.
Николай Егорович, волнуясь, поднялся из-за стола:
- Господа! Петр Николаевич Нестеров, о котором говорил сейчас наш гость, здесь...
Зал загудел, раздались аплодисменты. Нестеров смущенно поднялся. И тут Пегу спрыгнул с подмостков, подбежал к Нестерову, взял его за руку и потащил на сцену.
Зал устроил Нестерову бурную овацию. Когда, наконец, стало немного тише, Пегу объявил всему залу через переводчика:
- Я признаю первенство русского летчика.
Добившись разрешения работать над своим экспериментальным самолетом в Москве, на заводе "Дукс", Нестеров часто встречался с Жуковским и его учениками. И даже по случаю московской авиационной выставки выступил в "Летнем павильоне" с докладом о безопасности полетов. Он горячо доказывал, что летчики вообще, а военные авиаторы в особенности, должны овладевать высшим пилотажем и чувствовать себя в воздухе свободно, как птицы.
К сожалению, Нестеров не успел свершить все задуманное: 1 августа 1914 года началась мировая война.
Киевский авиаотряд немедленно отбыл на фронт. Под местечком Жолква, возле Львова, 26 августа над расположением отряда показался австрийский аэроплан. Он шел спокойно, уверенный, что никто не помешает ему бомбить русские позиции.
Зенитная артиллерия еще была слаба, а самолетов-истребителей в то время вообще еще не было.
Штабс-капитан Нестеров, заметив неприятельскую машину, побежал к своему "Ньюпору". Кто-то пытался отговорить его от вылета, доказывал, что он ничего не сможет сделать. Но Нестеров взлетел, быстро набрал высоту и ринулся на врага. Австрийский самолет "Альбатрос" стал постепенно удаляться на свою территорию, считая, что безоружный "Ньюпор" ему не помеха. Тогда Нестеров взял превышение над австрийским самолетом и, словно коршун, бросился на него сверху. Враг пытался увернуться, но было поздно. Нестеров таранил "Альбатрос", и тот, развалившись на части, рухнул вниз.
Самолет Нестерова выровнялся и начал быстро снижаться. Казалось, что все кончится благополучно. Но над самой землей самолет перевернулся, из него выпала фигурка пилота...
Нестеров погиб, но дело его осталось жить. В Великую Отечественную войну советские летчики в самые критические минуты боя смело таранили врага. Герой Советского Союза летчик Борис Ковзан за годы войны совершил четыре воздушных тарана.
Мастерство высшего пилотажа, отвага и смелость капитана Петра Николаевича Нестерова вдохновляли наших летчиков и помогли им завоевать полное превосходство над гитлеровскими стервятниками. "Мертвая петля", которую справедливо переименовали в петлю Нестерова, стала одной из основных фигур высшего пилотажа.
Сейчас ее выполняют спортсмены в аэроклубах и курсанты в авиашколах в первый же год занятий, не говоря уже о глубоких виражах и других фигурах высшего пилотажа.
Город Жолква, где погиб отважный русский летчик, ныне переименован в город Нестеров.
И знаменательно, что именно в Киеве в 1964 году в память о выполнении Нестеровым "мертвой петли" мастера спорта Владимир Воловень и Михаил Мосейчук впервые в мире выполнили петлю Нестерова в необычном строю "голова к голове".
Мне посчастливилось присутствовать при этом событии. Два пилотажных спортивных самолета "Як-18-п" взлетели с аэродрома "Чайка" и, набрав 400 метров высоты, крыло к крылу зашли на летное поле. Самолет Мосейчука поднялся чуть выше и перевернулся на спину. Под него снизу "поднырнул" самолет Воловня. Машины летели одна над другой, едва не касаясь кабинами. Малейшая неточность в технике пилотирования - и несчастье неизбежно. Но Михаил Мосейчук, вися на привязных ремнях вниз головой над кабиной друга, вел самолет идеально. Вот обе машины опустили носы и начали набирать скорость. Над центром аэродрома, на высоте 200 метров оба самолета, словно связанные вместе, в таком строю выполнили петлю Нестерова. Вся трудность этого циркового номера в том, что Воловень, находясь снаружи, выполнял нормальную петлю, а Мосейчук, вися на ремнях, обратную.
Но летчики пилотировали так, словно это были не два, а один самолет необычной конструкции с перевернутыми друг к другу кабинами...
Сейчас, когда к нам на аэродром приезжают новички-планеристы, то многие любопытствуют, можно ли и на планерах делать эти фигуры. Впервые "мертвую петлю" на планере выполнил советский планерист Василий Степанченок, доказав, что можно. Но лучше всяких слов в этом помогает убедиться показательный пилотаж на планере. Мне часто приходится демонстрировать его новичкам, и, как правило, я начинаю с петли Нестерова. Центробежная сила вдавливает меня в сидение, и в верхней точке петли я вижу, как новички, задрав головы вверх, наблюдают за моим полетом. Мне хочется крикнуть им слова Петра Николаевича Нестерова: "Как видите, в воздухе везде опора".
Пройдет лето, и эти новички сами научатся делать и глубокие виражи, и петли, и многие другие фигуры...
Вот почему я с таким душевным трепетом прохожу мимо особняка на Московской улице, где когда-то жил основоположник высшего пилотажа Петр Николаевич Нестеров.
Он погиб в двадцать семь лет и похоронен в Киеве, на Лукьяновском кладбище, совсем недалеко от того места, где когда-то был аэродром, над которым он впервые в мире совершил свой подвиг.
Летающие лодки Григоровича
К началу первой империалистической войны наряду с "Ильей Муромцем" мировую славу русской авиации принесли гидросамолеты, равных которым тогда не было. И заслуга в этом прежде всего принадлежит их конструктору, тоже воспитаннику Киевского политехнического института, впоследствии выдающемуся советскому авиаконструктору Дмитрию Павловичу Григоровичу.
Григорович не успел проявить свой талант в студенческом воздухоплавательном кружке в Киеве, так как, закончив учебу в 1910 году, переехал в Петербург, где занялся журналистикой: издавал популярный журнал "Вестник воздухоплавания". Однако практические знания, полученные в кружке, и любовь к конструкторской деятельности дремали в нем лишь до поры и как бы ждали подходящего случая.
Вскоре такой случай представился. В начале 1913 года фабриканты С.С. Щетинин и М.А. Щербаков открыли авиационный завод, куда и пригласили Дмитрия Павловича Григоровича на должность управляющего. Но завод поначалу строил небольшие серии самолетов французских конструкций, и это, конечно, было не по душе Григоровичу, мечтавшему о славе отечественной авиации. Дмитрий Павлович давно присматривался к гидросамолетам, интересовался их устройством. В то время гидросамолеты появились уже в ряде государств, и военное ведомство закупило несколько машин для нужд Балтийского флота.
И вот летом 1913 года морской летчик капитан Д.H. Александров во время одного из полетов при посадке на воду разбил летающую лодку "Доннэ-Левек". Командование авиационного отряда усмотрело в полете нарушение инструкций, и летчика ждали неприятности по службе: он мог их избежать, только отремонтировав самолет за свой счет. Александров обратился на Русско-Балтийский завод, но там с него запросили за ремонт 6500 рублей сумму, ему явно не по карману.
Тогда Дмитрий Павлович Григорович, посочувствовав пилоту, уговорил Щетинина отремонтировать летающую лодку капитана бесплатно, чтобы получить опыт работы с гидросамолетами. Прижимистый Щетинин согласился.
Никаких чертежей лодки не было, и Григорович сам восстановил ее конструкцию. Все закончилось благополучно: отремонтированная лодка отлично летала, Александров избежал неприятностей, а Григорович, получив некоторый опыт, начал проектировать гидросамолеты собственной конструкции.
Одновременно в Киевском политехническом институте строила самолеты целая группа студентов. Из своеобразного студенческого конструкторского бюро один за другим выходили самолеты самых разнообразных, зачастую очень оригинальных конструкций. Так, например, студент Александр Данилович Карпека построил три самолета. На последнем из них летал даже Петр Николаевич Нестеров.
Необычна авиационная судьба трех братьев Касяненко, - Евгения, Ивана и Андрея. Старший, Евгений, создал как бы семейное конструкторское бюро и с помощью братьев Ивана и Андрея с 1910 по 1921 год построил шесть самолетов собственной конструкции, которые показывали неплохие результаты. В 1913 году Касяненко один из первых в мире создал легкомоторный самолет, так называемую "авиетку", предназначенную для спортивных полетов и отличающуюся двигателем малой мощности, всего в 15 лошадиных сил. Этот самолет тоже испытывал Петр Николаевич Нестеров, тогда уже прославленный автор "мертвой петли".
Но особо надо упомянуть о конструкторском студенческом коллективе, который возглавил Игорь Иванович Сикорский. Сын киевского профессора-психиатра, один из активных участников студенческого воздухоплавательного кружка, он сразу понял, что для успешной постройки аэропланов подвалы института стали тесны и нужна специальная авиационная мастерская. Но где изыскать средства? Часть денег Сикорскому предоставил отец, и, кроме того, он приглашает к себе в компанию студента Федора Былинкина, сына богатого купца, которому отец выделил деньги на постройку аэроплана. К друзьям примкнул и студент Василий Иордан. Правда, денег у него не было, но зато руки оказались золотые: он умел и столярничать, и слесарничать. Да и авиационное дело любил самозабвенно.
Вскоре на окраине Киева - Куреневке - Игорь Сикорский приобрел участок для летного поля и построил мастерские, в которых закипела работа. Именно здесь Федор Иванович Былинкин построил первый свой самолет по типу аппарата братьев Райт, который, однако, при испытании сгорел от вспышки в карбюраторе. Потом Былинкин построил еще несколько самолетов уже оригинальной конструкции. Василий Иордан тоже сконструировал интересный самолет с хорошо обтекаемыми формами, но из-за недостатка средств так и не довел его до конца.
С чего же начал Игорь Сикорский?
Поначалу он взялся за постройку геликоптеров. Но ни первый С-1, ни второй С-2 даже не оторвались от земли. Сикорский убедился, что время для них еще не наступило, и в содружестве со своими товарищами сконструировал один за другим два самолета под названием БИС №1 и БИС №2 (Былинкин, Иордан, Сикорский). Первый самолет не смог подняться, так как мощности двигателя для взлета не хватало. Друзья не унывали и научились на нем рулить. Зато второй самолет под управлением Сикорского 3 июня 1910 года пролетел по прямой около двухсот метров. После самолетов Кудашева и Гаккеля это был третий русский самолет, поднявшийся в воздух.
Но самым большим достижением конструктора перед первой мировой войной были самолеты "Русский витязь" и "Илья Муромец", построенные в Петербурге на Русско-Балтийском заводе, где Сикорский возглавил конструкторское бюро и куда пригласил много конструкторов из Киева - Александра Сергеевича Кудашева, Анатолия Анатольевича Серебренникова, Георгия Петровича Адлера и других.
"Илья Муромец"
К концу 1910 года в России насчитывалось тридцать дипломированных летчиков. Все они учились во Франции. Имена их любители авиации знали наперечет. Да и что такое 30 летчиков на такую огромную страну? Тем более, что западные страны, готовясь к войне, переводили авиацию на военные рельсы и открывали все новые и новые летные школы.
Наконец появилась первая летная школа и в России. Случилось это летом 1910 года. Да только и тут военное ведомство не очень себя беспокоило заботами: разместило ее в Гатчине, под Петербургом, вместо Учебного воздухоплавательного парка, который раньше стоял там.
Может, оно на обжитом месте и удобнее, да только о погоде никто не подумал. А она в Гатчине неустойчивая: частые дожди, осенние туманы, зимние заносы, весенняя распутица... А летать когда? Вот тогда-то и решили открыть еще одну школу в более подходящем месте - в Крыму. Сюда-то и получил назначение шеф-пилотом Михаил Ефимов.
Школа разместилась на окраине Севастополя, на Куликовом поле, рядом с морем. Место хорошее, но тесновато. Ефимов лично доложил шефу воздушного флота, прибывшему на открытие школы, что желательно выбрать более просторный аэродром, не стесненный городом и оврагом. Через год школу перевели в поселок Качу, недалеко от Севастополя. Качинская авиашкола стала самой знаменитой в нашей стране. В ней обучались тысячи прославленных авиаторов. Именно в Севастополе начали обучать летному делу не только офицеров, но и рядовых солдат, горячо стремившихся в небо.
Уже первые полеты военных аэропланов показали, что в боевых делах они могут быть очень полезны. Они успешно ведут разведку с воздуха и даже применяют учебное бомбометание. Газеты сообщают: "Авиатор Ефимов совершил на Гатчинском аэродроме первый в России ночной полет. Он имел на аэродроме прожектор и при полете бросал снаряды. Полет продолжался сорок минут на высоте двести метров". В порыве восторга репортеры забыли, что Ефимов совершал ночные полеты еще во Франции.
В Киеве Ефимов познакомился с молодым стройным человеком, который участвовал в военных маневрах в качестве внештатного пилота на пятиместном аэроплане собственной конструкции. Это и был недавний студент Киевского политехнического института Игорь Сикорский. Сикорский выполнял отдельные поручения штаба и на своем биплане показал прекрасные результаты. В ходе маневров он устанавливает три всероссийских рекорда для аппаратов отечественной конструкции - продолжительности, высоты и скорости полета.
Даже самые тупые генералы признают несомненную пользу авиации в военном деле.
"... Приходится прийти к тому заключению, - говорится в отчете, - что авиация вышла уже из области забавы и является в настоящее время боевым средством, могущим в умелых руках оказать неоценимые услуги".
В "неоценимых услугах" авиации Игорь Сикорский не сомневался еще на студенческой скамье. Но личное участие в маневрах убедило его, что для военной авиации нужен совершенно новый тип самолета, который мог бы поднимать не десятки, а сотни и тысячи килограммов груза.
В авиационных кругах шли горячие споры. Многие конструкторы за границей считали, что тяжелый многомоторный самолет просто не поднимется в воздух. Игорь Сикорский не соглашался с авторитетами и принялся за дело.
В 1913 году в один из погожих мартовских дней с Комендантского аэродрома в Петербурге поднялся в небо невиданный по тем временам самолет-гигант, созданный группой русских инженеров под руководством И.И. Сикорского и названный "Русский витязь". Его четыре мотора с огромными пропеллерами размещались по два с каждой стороны внутри биплановой коробки.
Это был первый в мире тяжелый самолет. Он неплохо летал и подтвердил правильность расчетов конструктора. Тогда Сикорский решил построить еще более мощный самолет - "Илья Муромец".
Его длина от носа застекленной кабины до конца больших рулей высоты составила более семнадцати метров. Размах верхнего крыла равнялся почти тридцати одному метру, а нижнего - 22 метрам. Четыре двигателя, изготовленные на Русско-Балтийском заводе в Петербурге, помогали развивать на "Илье Муромце" рекордную по тем временам скорость - до 115 километров в час, а максимальная высота полета или, как говорят авиаторы, потолок достигал 3500 метров.
Это действительно был богатырь, равного которому не имелось во всем мире - настоящий воздушный корабль, который мог перевозить полторы тонны груза.
Вот так в России впервые в мире поднялись в небо самолеты-гиганты. Самолеты "Илья Муромец" впоследствии участвовали во многих боевых операциях на фронтах первой мировой войны. Они постепенно совершенствовались, увеличивались их мощность и грузоподъемность.
Забегая вперед, скажем, что особенно большую роль сыграли самолеты "Илья Муромец" в годы гражданской войны в борьбе против иностранных интервентов и белогвардейских армий. Они громили войска Деникина на Дону, добивали с воздуха дивизии барона Врангеля в Крыму.
Последние усовершенствованные самолеты имели полетный вес до семи с половиной тонн и обрушивали на врагов до одной - одной с половиной тысячи килограммов бомб.
По примеру Сикорского инженер Василий Андрианович Слесарев спроектировал еще больший самолет - "Святогор". Но отсутствие двигателя не позволило закончить его постройку.
Первые полеты "Ильи Муромца" произвели настоящую сенсацию в заграничной прессе. Но как ни старались западные конструкторы, так и не смогли создать до самого конца войны самолет, который бы мог помериться силами с русским богатырем.
А тут еще и Нестеров заставил заговорить о себе весь мир, прославив русскую авиацию немеркнущим подвигом.
"В воздухе везде опора"
В Киеве, на Московской улице, среди огромных новых зданий сохранился старинный двухэтажный особняк, мимо которого я каждый раз прохожу с каким-то душевным трепетом. Здесь в 1914 году жил один из первых летчиков России, штабс-капитан Петр Николаевич Нестеров.
Это был удивительный человек. Еще с малых лет его влекло все, что летало - птицы, воздушные змеи, которые он сам любил мастерить и запускать на крутых берегах Волги в Нижнем Новгороде, где проходило его детство. По воле судьбы его отдали в Нижегородский кадетский корпус. Однако юный кадет и здесь продолжал строить большие воздушные змеи, на которых пытался летать, к величайшему неудовольствию своего начальства.
После окончания в 1904 году кадетского корпуса, семнадцатилетний Петр Нестеров поступил в Михайловское артиллерийское училище в Петербурге.
Но увы, к артиллерии его не тянуло. Он по-прежнему увлекался авиацией, читал все новинки о воздухоплавании, о первых успехах братьев Райт. о достижениях французских и особенно русских пилотов.
В каждый свой приезд на каникулы в Нижний Новгород он со склонов Волги подолгу наблюдал за полетами птиц и однажды построил планер, на котором ему удалось сделать неплохие подлеты.
Нетрудно догадаться, что, когда в 1910 году в Гатчине открылась офицерская летная школа, Нестеров стал ходатайствовать, чтобы его направили туда переучиться на авиатора.
Армейское начальство смотрело на это, как на чудачество, и не хотело отпускать способного поручика-артиллериста. Нестерову пришлось приложить немало труда и упорства, чтобы осуществить свою мечту.
Наконец его желание сбылось: в 1912 году он становится курсантом-учлетом офицерской школы.
Первые полеты завораживают его. Наконец-то он в небе! Плывет внизу аэродром с посадочными знаками, с деревянными коробочками ангаров. Но пора делать первый разворот...
- Осторожно! Блинчиком! - кричит инструктор. - Не делайте крен, а то скользнете на крыло!
Но почему "блинчиком"? Ведь и птицы в воздухе при разворотах делают крен, и велосипедисты на треке тоже накреняются в сторону разворота, иначе центробежная сила выбросит велогонщика из седла.
Нестеров пытается сам попробовать "птичий разворот", но инструктор хватается за ручку, испуганно выравнивает старый "Фарман":
- Вы что, грохнуться хотите?
В то время летчики панически боялись смелых эволюции и предпочитали разворачиваться без крена, лишь с помощью одного руля поворотов. От этого развороты были неустойчивы, медлительны, с большим радиусом. Нестеров понимал, что так летать не годится. Ведь Ефимов - он видел это сам - при разворотах часто создает довольно крутые крены. Поэтому он разворачивается быстро, красиво, а главное - устойчиво, в согласии с законами механики.
Но пока инструкторы считают: что доступно Ефимову, недостижимо для других.
При первом же самостоятельном вылете Нестеров на свой страх и риск выполняет развороты с креном. Сначала с небольшим, как бы пробуя, и убеждается, что никакого скольжения на крыло нет, аппарат разворачивается быстрее и устойчивее, чем блинчиком. Четвертый разворот на посадку он делает уже совсем по-ефимовски, с креном в сорок пять градусов. Даже инструктор оторопел: после посадки приказал сделать еще один полет.
Развороты Нестерова постепенно производят переворот во взглядах инструкторов. Со временем и другие учлеты начинают пробовать развороты с кренами и убеждаются, что это единственно правильный метод.
А Петр Николаевич Нестеров глубоко убежден, что на самолете можно делать все фигуры, которые выполняют голуби-турманы, и даже "мертвые петли", как это делают в цирке велофигуристы в своем аттракционе. Разогнавшись по крутому спуску, они описывают круг в вертикальной плоскости без всякого страха, потому что центробежная сила прижимает их к сидению в любом положении. А что мешает делать такую фигуру на самолете? После долгих размышлений Нестеров пишет: "Воздух есть среда вполне однородная во всех направлениях. Он будет удерживать в любом положении самолет при правильном управлении им".
Друзья Нестерова даже подшучивают над ним, считая его неисправимым фантазером. В рукописном журнале авиационного отдела Воздухоплавательной школы в Гатчине появилась злая эпиграмма:
Ненавидящий банальность,
Полупризнанный герой,
Бьет он на оригинальность
Своей "мертвою петлей".
Нестеров со спокойным достоинством ответил на эпиграмму экспромтом, очень точно передающим его убеждения:
Коль написано: "петля",
То, конечно, это я,
Но ручаюсь вам, друзья,
На "петлю" осмелюсь я.
Одного хочу лишь я,
Свою "петлю" осуществляя,
Чтобы эта "мертвая петля"
Была в воздухе живая.
Не мир хочу я удивить,
Не для забавы иль задора,
А вас хочу лишь убедить,
Что в воздухе везде опора.
"В воздухе везде опора"... Нестеров внимательно следил за работами профессора Жуковского, слушал его лекции. Еще в 1891 году профессор теоретически обосновал возможность выполнения "мертвой петли" на аппарате тяжелее воздуха.
Но начальство в школе и слушать не хотело ни о какой "мертвой петле". Достаточно было того, что курсанты и так каждый день ломали самолеты, и ремонтные мастерские не успевали их чинить.
Нестеров терпеливо ждал своего часа.
Наконец летная школа закончена. В 1913 году он получает назначение в Киев, сперва летчиком, а затем становится командиром XI-го Корпусного авиаотряда 3-й киевской авиационной роты.
Здесь он и решил свершить задуманное.
В Киеве Нестеров поселился на Московской улице. Ранним утром под окнами особняка останавливался блестевший черным лаком открытый автомобиль. Нестеров не задерживался. Подтянутый, стройный, он порывисто садился на кожаное сиденье, кивал водителю, и автомобиль спешил на другой конец города, где располагался Святошинский аэродром.
Самолет Нестерова узнавали в воздухе "по почерку". Штабс-капитан летал смело и мастерски.
27 августа 1913 года Нестеров стартовал на тупоносом "Ньюпоре". По решительности действий штабс-капитана даже непосвященные догадались, что час настал. Аэродром притих. Летчики и механики, офицеры штаба и военврач, десятки любопытных зрителей вне аэродрома следили, как самолет быстро набирал высоту. Вот у него уже около тысячи метров.. Летчик убрал газ и, круто опустив нос самолета, начал разгон.
Аэродром замер.
"Ньюпор", сильно разгоняясь, заревел мотором на полную мощность и круто полез вверх по огромной дуге. Круче, круче... Вот он оказался в верхней точке "мертвой петли" вверх колесами. Какая-то женщина в толпе испуганно закричала. Но "Ньюпор", как ни в чем ни бывало, продолжал полет по вертикальной дуге. Он опустил нос, снова затих мотор. Все, затаив дыхание, следили, как самолет перешел в крутое пикирование, затем плавно вышел из него и, опять оказавшись в горизонтальном полете, полностью замкнул вертикальный круг.
- Ура! - закричали на земле люди. "Мертвая петля" в воздухе оказалась вполне живой.
Весть о подвиге русского летчика как молния, разнеслась по всему свету. Долетела она и до Франции. Тамошние пилоты были и обрадованы, что действительно "в воздухе везде опора", и обескуражены, что их обошел никому не ведомый русский летчик.
Адольф Пегу, который тоже вынашивал идею "мертвой петли", сразу же помчался на аэродром, сел в свой самолет и на глазах огромной толпы благополучно выполнил фигуру в виде буквы S. Но это случилось через два дня после Нестерова. Вскоре они встретились.
Это произошло в начале мая 1914 года. Пегу приехал в Москву на "гастроли". На Ходынском аэродроме он демонстрировал полеты и одну за другой выполнял петли. Каждый раз, когда его аэроплан оказывался вверх колесами, зрители хором читали написанное на верхних крыльях имя пилота. Аэродром как бы захлебывался от восторга: "Пегу!.. Пегу!.. Пегу!.."
В этот день Нестеров проездом из Петербурга тоже оказался в Москве. В Петербурге он хлопотал о средствах для постройки самолета собственной конструкции с изменяемым углом атаки крыльев, который должен был быть более маневренным, чем французские машины.
Увы, денег ему не дали. Расстроенный летчик вечером сидел в переполненном зале Политехнического музея, где Московское общество воздухоплавания чествовало французского гостя. Председательствовал на вечере профессор Жуковский.
Пегу, рассказывая о своих полетах, честно признался, что на петлю он решился, только прочитав телеграмму из России о подвиге Нестерова.
Жуковскому сказали, что Нестеров тут, присутствует в зале.
Николай Егорович, волнуясь, поднялся из-за стола:
- Господа! Петр Николаевич Нестеров, о котором говорил сейчас наш гость, здесь...
Зал загудел, раздались аплодисменты. Нестеров смущенно поднялся. И тут Пегу спрыгнул с подмостков, подбежал к Нестерову, взял его за руку и потащил на сцену.
Зал устроил Нестерову бурную овацию. Когда, наконец, стало немного тише, Пегу объявил всему залу через переводчика:
- Я признаю первенство русского летчика.
Добившись разрешения работать над своим экспериментальным самолетом в Москве, на заводе "Дукс", Нестеров часто встречался с Жуковским и его учениками. И даже по случаю московской авиационной выставки выступил в "Летнем павильоне" с докладом о безопасности полетов. Он горячо доказывал, что летчики вообще, а военные авиаторы в особенности, должны овладевать высшим пилотажем и чувствовать себя в воздухе свободно, как птицы.
К сожалению, Нестеров не успел свершить все задуманное: 1 августа 1914 года началась мировая война.
Киевский авиаотряд немедленно отбыл на фронт. Под местечком Жолква, возле Львова, 26 августа над расположением отряда показался австрийский аэроплан. Он шел спокойно, уверенный, что никто не помешает ему бомбить русские позиции.
Зенитная артиллерия еще была слаба, а самолетов-истребителей в то время вообще еще не было.
Штабс-капитан Нестеров, заметив неприятельскую машину, побежал к своему "Ньюпору". Кто-то пытался отговорить его от вылета, доказывал, что он ничего не сможет сделать. Но Нестеров взлетел, быстро набрал высоту и ринулся на врага. Австрийский самолет "Альбатрос" стал постепенно удаляться на свою территорию, считая, что безоружный "Ньюпор" ему не помеха. Тогда Нестеров взял превышение над австрийским самолетом и, словно коршун, бросился на него сверху. Враг пытался увернуться, но было поздно. Нестеров таранил "Альбатрос", и тот, развалившись на части, рухнул вниз.
Самолет Нестерова выровнялся и начал быстро снижаться. Казалось, что все кончится благополучно. Но над самой землей самолет перевернулся, из него выпала фигурка пилота...
Нестеров погиб, но дело его осталось жить. В Великую Отечественную войну советские летчики в самые критические минуты боя смело таранили врага. Герой Советского Союза летчик Борис Ковзан за годы войны совершил четыре воздушных тарана.
Мастерство высшего пилотажа, отвага и смелость капитана Петра Николаевича Нестерова вдохновляли наших летчиков и помогли им завоевать полное превосходство над гитлеровскими стервятниками. "Мертвая петля", которую справедливо переименовали в петлю Нестерова, стала одной из основных фигур высшего пилотажа.
Сейчас ее выполняют спортсмены в аэроклубах и курсанты в авиашколах в первый же год занятий, не говоря уже о глубоких виражах и других фигурах высшего пилотажа.
Город Жолква, где погиб отважный русский летчик, ныне переименован в город Нестеров.
И знаменательно, что именно в Киеве в 1964 году в память о выполнении Нестеровым "мертвой петли" мастера спорта Владимир Воловень и Михаил Мосейчук впервые в мире выполнили петлю Нестерова в необычном строю "голова к голове".
Мне посчастливилось присутствовать при этом событии. Два пилотажных спортивных самолета "Як-18-п" взлетели с аэродрома "Чайка" и, набрав 400 метров высоты, крыло к крылу зашли на летное поле. Самолет Мосейчука поднялся чуть выше и перевернулся на спину. Под него снизу "поднырнул" самолет Воловня. Машины летели одна над другой, едва не касаясь кабинами. Малейшая неточность в технике пилотирования - и несчастье неизбежно. Но Михаил Мосейчук, вися на привязных ремнях вниз головой над кабиной друга, вел самолет идеально. Вот обе машины опустили носы и начали набирать скорость. Над центром аэродрома, на высоте 200 метров оба самолета, словно связанные вместе, в таком строю выполнили петлю Нестерова. Вся трудность этого циркового номера в том, что Воловень, находясь снаружи, выполнял нормальную петлю, а Мосейчук, вися на ремнях, обратную.
Но летчики пилотировали так, словно это были не два, а один самолет необычной конструкции с перевернутыми друг к другу кабинами...
Сейчас, когда к нам на аэродром приезжают новички-планеристы, то многие любопытствуют, можно ли и на планерах делать эти фигуры. Впервые "мертвую петлю" на планере выполнил советский планерист Василий Степанченок, доказав, что можно. Но лучше всяких слов в этом помогает убедиться показательный пилотаж на планере. Мне часто приходится демонстрировать его новичкам, и, как правило, я начинаю с петли Нестерова. Центробежная сила вдавливает меня в сидение, и в верхней точке петли я вижу, как новички, задрав головы вверх, наблюдают за моим полетом. Мне хочется крикнуть им слова Петра Николаевича Нестерова: "Как видите, в воздухе везде опора".
Пройдет лето, и эти новички сами научатся делать и глубокие виражи, и петли, и многие другие фигуры...
Вот почему я с таким душевным трепетом прохожу мимо особняка на Московской улице, где когда-то жил основоположник высшего пилотажа Петр Николаевич Нестеров.
Он погиб в двадцать семь лет и похоронен в Киеве, на Лукьяновском кладбище, совсем недалеко от того места, где когда-то был аэродром, над которым он впервые в мире совершил свой подвиг.
Летающие лодки Григоровича
К началу первой империалистической войны наряду с "Ильей Муромцем" мировую славу русской авиации принесли гидросамолеты, равных которым тогда не было. И заслуга в этом прежде всего принадлежит их конструктору, тоже воспитаннику Киевского политехнического института, впоследствии выдающемуся советскому авиаконструктору Дмитрию Павловичу Григоровичу.
Григорович не успел проявить свой талант в студенческом воздухоплавательном кружке в Киеве, так как, закончив учебу в 1910 году, переехал в Петербург, где занялся журналистикой: издавал популярный журнал "Вестник воздухоплавания". Однако практические знания, полученные в кружке, и любовь к конструкторской деятельности дремали в нем лишь до поры и как бы ждали подходящего случая.
Вскоре такой случай представился. В начале 1913 года фабриканты С.С. Щетинин и М.А. Щербаков открыли авиационный завод, куда и пригласили Дмитрия Павловича Григоровича на должность управляющего. Но завод поначалу строил небольшие серии самолетов французских конструкций, и это, конечно, было не по душе Григоровичу, мечтавшему о славе отечественной авиации. Дмитрий Павлович давно присматривался к гидросамолетам, интересовался их устройством. В то время гидросамолеты появились уже в ряде государств, и военное ведомство закупило несколько машин для нужд Балтийского флота.
И вот летом 1913 года морской летчик капитан Д.H. Александров во время одного из полетов при посадке на воду разбил летающую лодку "Доннэ-Левек". Командование авиационного отряда усмотрело в полете нарушение инструкций, и летчика ждали неприятности по службе: он мог их избежать, только отремонтировав самолет за свой счет. Александров обратился на Русско-Балтийский завод, но там с него запросили за ремонт 6500 рублей сумму, ему явно не по карману.
Тогда Дмитрий Павлович Григорович, посочувствовав пилоту, уговорил Щетинина отремонтировать летающую лодку капитана бесплатно, чтобы получить опыт работы с гидросамолетами. Прижимистый Щетинин согласился.
Никаких чертежей лодки не было, и Григорович сам восстановил ее конструкцию. Все закончилось благополучно: отремонтированная лодка отлично летала, Александров избежал неприятностей, а Григорович, получив некоторый опыт, начал проектировать гидросамолеты собственной конструкции.