Страница:
Василий Горъ
Хейсар
© Горъ В., 2013
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Глава 1
Бельвард из Увераша
Второй день
второй десятины первого травника.
…Протиснувшись сквозь прутья покосившегося плетня, донельзя грязный полуторагодовалый хряк забавно пошевелил пятачком и, хрюкнув, с деловым видом отправился исследовать соседский двор. Заглянул в рассохшееся ведро, обнюхал пыльный мешок из-под муки, сделал шаг в направлении обглоданной кости, валяющейся рядом с собачьей конурой, увидел хмурую морду ее обитателя и замер.
Дикая помесь ларранской сторожевой и волка лениво оторвала голову от передних лап и предупредительно рыкнула.
Хряк презрительно фыркнул и взрыл землю правым передним копытцем.
Не ответить на вызов пес не смог и, в мгновение ока оказавшись на ногах, молча рванул в атаку.
Короткий разгон, прыжок – и подранный свиненок, истошно визжа, бросился наутек. Но не тут-то было – вошедший в раж преследователь вцепился ему в загривок и коротким, но мощным рывком могучей шеи сбил хряка с ног.
Массивная трехведерная колода, ненароком задетая кем-то из них, перышком отлетела в сторону и зацепила рогатину, подпиравшую веревку с вывешенным на ней бельем. Полощущееся на ветру тряпье мигом оказалось на земле, а через пару ударов сердца по одной из простыней пронесся окровавленный, оглушительно верещащий хряк…
…Добрых минуты три ларранский ублюдок творил со своей жертвой что хотел, а потом в покосившемся сарае раздался возмущенный вопль, и во двор вылетела тощая, похожая на скелет, обтянутый кожей, молодка лиственей эдак восемнадцати-двадцати.
Увидев, во что превратилось ее белье, девица побагровела от бешенства, уперла в бока кулаки и заорала на всю Черную Слободу:
– Малашка, курица ты нетоптаная! Ты че там, спишь, шоли? Разуй бельма, овца колченогая, – твой вшивый боров рвет мое белье!!!
– Это я-то нетоптаная? Да я Найяру родила раньше, чем тя от сиськи оторвали!!! – донеслось из-за плетня.
– Борова забери, ты, тугоухая старуха! Он мне уже все белье изгваздал, слышишь?!
– Кто старуха, я старуха? Да ты на себя пасмари!!! На тя без слез не взглянешь – вон-а, одни кожа да кости! Потому-та на тя даж плешивый кобеляка не позарится!
– Да ты че? Правда, шоль? А чей-та вчерась, кады я Мутьку доила, твой через забор пялился та-й вздыхал, як телок увечный?
В соседнем дворе что-то громыхнуло, и над плетнем показалась голова и плечи дородной бабищи, выглядящей вдвое старше молодки:
– Эт хто, Анвирка, шоль?
– А хто ишо у нас плешивый кобеляка?
– Да ты… ты… да я те ща, вертихвостка кривоногая, все космы-т нечесаные повыдергаю!
– Грабли коротки!!!
– Эт у меня-т коротки?!
– И у тебя, и у твоего Анвирки…
…Поняв, что бабская свара вот-вот перерастет в потасовку, Бельвард презрительно поморщился, отвернулся от окна и… наткнулся взглядом на невесть откуда взявшегося в комнате Слизня:
– Ты уже вернулся?
– Да, ваш-мл-сть… – кивнул Серый[1]. – Только что…
– Ну и?
– Приехал…
Юноша взвыл:
– И ты молчишь?!
– Я позвал, ваш-мл-сть, а вы не услышали…
С ненавистью покосившись на окно, за которым продолжалась перебранка, Бельвард сжал кулаки и с огромным трудом заставил себя успокоиться:
– Взяли?
– Да…
– Тогда веди!!!
…Дом на углу улицы Трех Снопов и Заречной сиял, как донжон замка Увераш в ночь перед Солнцеворотом[2]: окна второго этажа, затянутые стеклом, а не бычьими пузырями и завешенные самыми настоящими занавесками, горели светом масляных светильников, а по обе стороны от двери во двор полыхали факелы.
Здесь, в Черной Слободе, такое буйство огня и света выглядело довольно странно, поэтому первое, что сделал Бельвард, подобравшись вплотную к забору, – это нашел подходящую щель между досок и вгляделся в закрытый возок, стоящий в самой середине двора.
Как он и предполагал, «доживающий свои дни рыдван на колесах» оказался на ремнях[3] – значит, вышел из рук не самого дешевого каретного мастера и изначально предназначался для выездов инкогнито! Через мгновение, оценив стать невзрачных, но от этого не менее выносливых и дорогих скарцев[4], он повернулся к Слизню и с усмешкой поинтересовался:
– Купчиха, говоришь?
Серый недоуменно хмыкнул, потом приник к щели и с хрустом почесал небритый подбородок:
– Мде-е-е…
– Вот тебе и «мде»… – шепотом передразнил его Бельвард. – Белая[5], причем не из последних…
Слизень согласно кивнул, потом повернулся к нему лицом и угрюмо вздохнул:
– Мы ворохнулись[6]… Но уже отелились[7]. Что вы хотите в ответку[8]?
– Чего?
– Мы ошиблись, ваша милость. И уже закончили работу. Значит, вы вправе уменьшить оплату или не заплатить нам ни копья[9]…
Рвать только что налаженные связи с Серыми ради жизни какой-то там дворянки, и тем паче из-за собственной жадности, Бельвард не собирался. Поэтому представил, что бы в этой ситуации сказал его отец, и хмуро сдвинул брови к переносице:
– Боюсь, ее смерть создаст мне определенные проблемы. Радовать это не может, поэтому…
Слизень ощутимо напрягся.
Юноша расчетливо выдержал довольно длинную паузу и, решив, что заставил Слизня оценить всю глубину сделанной им ошибки, криво усмехнулся:
– …поэтому ты будешь должен мне одну услугу! А за это дело – если, конечно, вы взяли того, кого обещали, – я заплачу вам всю сумму до последнего желтка[10]…
– Слово… – облегченно выдохнул Серый. – То есть я согласен.
– Я тебя услышал.
…На первые результаты работы пятерки[11] Серого Бельвард наткнулся сразу же, как проскользнул в неприметную калитку, ведущую на задний двор: черная полоса взрытой земли, начинающаяся в луже крови у стены, заканчивалась у стоптанного сапога, торчащего из-под куста смородины.
Остальные «результаты» были в доме: в прихожей, рядом с входной дверью, валялся щит[12] с перехваченным горлом, чуть поодаль лежала бездыханная девица с бесстыже задранными юбками, а на площадке второго этажа, вжавшись спиной в щель между ажурными балясинами и глядя на мир мертвыми глазами, сидел еще один член гильдии Охранников.
Втянув ноздрями пьянящий запах свежепролитой крови, юноша облизал пересохшие губы и беззвучно рассмеялся.
– Сюда, ваша милость! – донеслось из коридора.
Перешагнув через алое озерцо, Бельвард торопливо добрался до предупредительно распахнутой двери, вошел в комнату и прикипел взглядом к лицу мужчины, лежащего на полу.
Сросшиеся брови, мясистый нос с узнаваемой горбинкой, тоненькая полоска шрама на левой скуле, яркие голубые глаза – вне всякого сомнения, человек, с ненавистью глядящий на него, был не кто иной, как Карваль из Голона!
– Он!!! – удовлетворенно выдохнул он, снял с пояса кошель с сотней золотых и, подкинув его на руке, бросил Слизню. – Если подождете с полчаса, то, когда я с ним закончу, сможете снять с него и его забавы[13] все, что имеет хоть какую-то цену…
Отказываться от приработка Серый не захотел, поэтому вместо того, чтобы быстренько исчезнуть с места преступления, пообещал ждать столько, сколько потребуется.
Бельвард мысленно усмехнулся, мазнул взглядом по телу лежащей ничком девушки, оглядел стол, на котором не было ни еды, ни вина, комнату, лишенную даже намека на кровать, и удивленно приподнял бровь: судя по обстановке, эта парочка не собиралась ни есть, ни миловаться!
Задумчиво покосившись на Карваля, юноша сделал шаг к его забаве и, заметив, как напрягся пленник, удовлетворенно оскалился:
– А ведь она тебе дорога…
Пленник гневно сверкнул глазами и что-то замычал.
– Нет, кляп я доставать не буду! – ухмыльнулся Бельвард. – Мне за глаза хватит той муки, которую я вижу в твоем взгляде…
– О-о о-о-у е-е о-у!!!
– Конечно, попробую… – хохотнул юноша, неторопливо подошел к девушке, перевернул ее на спину, оглядел ее платье, выдержанное в черно-вишневых[14] тонах, потом наткнулся взглядом на горбинку на носу и расплылся в счастливой улыбке: – О-о-о!!! Так это же твоя сестра! А я думал, что она, как и твои родители, вырвала тебя из своего сердца!
– Я е-я у-ю!!! – выгнувшись дугой, промычал Карваль.
– Нет, это я тебя убью… – взявшись за шнуровку шоссов, оскалился Бельвард. – Но сначала ссильничаю и убью ее…
– Е-е-о-а-о?!
– За что? Ну как тебе сказать? – Юноша вытянул из ножен кинжал, поддел его острием подол верхнего платья девушки и одним движением вспорол его почти до пояса. – Помнится, на суде ты очень красиво рассуждал о справедливости…
Голон напрягся изо всех сил, стараясь разорвать путы, но не преуспел.
Бельвард полюбовался на его искаженное отчаянием лицо, потом распорол нижнее платье графини д’Голон, провел пальцем по ее белоснежному бедру от колена до лона и возбужденно сглотнул:
– Так вот, Бездушный отнял у меня двух братьев и будущее, а ты помешал мне забрать его жизнь…
– А-о-а?
– А она – средство, которое позволит мне отравить последние мгновения твоего существования…
второй десятины первого травника.
…Протиснувшись сквозь прутья покосившегося плетня, донельзя грязный полуторагодовалый хряк забавно пошевелил пятачком и, хрюкнув, с деловым видом отправился исследовать соседский двор. Заглянул в рассохшееся ведро, обнюхал пыльный мешок из-под муки, сделал шаг в направлении обглоданной кости, валяющейся рядом с собачьей конурой, увидел хмурую морду ее обитателя и замер.
Дикая помесь ларранской сторожевой и волка лениво оторвала голову от передних лап и предупредительно рыкнула.
Хряк презрительно фыркнул и взрыл землю правым передним копытцем.
Не ответить на вызов пес не смог и, в мгновение ока оказавшись на ногах, молча рванул в атаку.
Короткий разгон, прыжок – и подранный свиненок, истошно визжа, бросился наутек. Но не тут-то было – вошедший в раж преследователь вцепился ему в загривок и коротким, но мощным рывком могучей шеи сбил хряка с ног.
Массивная трехведерная колода, ненароком задетая кем-то из них, перышком отлетела в сторону и зацепила рогатину, подпиравшую веревку с вывешенным на ней бельем. Полощущееся на ветру тряпье мигом оказалось на земле, а через пару ударов сердца по одной из простыней пронесся окровавленный, оглушительно верещащий хряк…
…Добрых минуты три ларранский ублюдок творил со своей жертвой что хотел, а потом в покосившемся сарае раздался возмущенный вопль, и во двор вылетела тощая, похожая на скелет, обтянутый кожей, молодка лиственей эдак восемнадцати-двадцати.
Увидев, во что превратилось ее белье, девица побагровела от бешенства, уперла в бока кулаки и заорала на всю Черную Слободу:
– Малашка, курица ты нетоптаная! Ты че там, спишь, шоли? Разуй бельма, овца колченогая, – твой вшивый боров рвет мое белье!!!
– Это я-то нетоптаная? Да я Найяру родила раньше, чем тя от сиськи оторвали!!! – донеслось из-за плетня.
– Борова забери, ты, тугоухая старуха! Он мне уже все белье изгваздал, слышишь?!
– Кто старуха, я старуха? Да ты на себя пасмари!!! На тя без слез не взглянешь – вон-а, одни кожа да кости! Потому-та на тя даж плешивый кобеляка не позарится!
– Да ты че? Правда, шоль? А чей-та вчерась, кады я Мутьку доила, твой через забор пялился та-й вздыхал, як телок увечный?
В соседнем дворе что-то громыхнуло, и над плетнем показалась голова и плечи дородной бабищи, выглядящей вдвое старше молодки:
– Эт хто, Анвирка, шоль?
– А хто ишо у нас плешивый кобеляка?
– Да ты… ты… да я те ща, вертихвостка кривоногая, все космы-т нечесаные повыдергаю!
– Грабли коротки!!!
– Эт у меня-т коротки?!
– И у тебя, и у твоего Анвирки…
…Поняв, что бабская свара вот-вот перерастет в потасовку, Бельвард презрительно поморщился, отвернулся от окна и… наткнулся взглядом на невесть откуда взявшегося в комнате Слизня:
– Ты уже вернулся?
– Да, ваш-мл-сть… – кивнул Серый[1]. – Только что…
– Ну и?
– Приехал…
Юноша взвыл:
– И ты молчишь?!
– Я позвал, ваш-мл-сть, а вы не услышали…
С ненавистью покосившись на окно, за которым продолжалась перебранка, Бельвард сжал кулаки и с огромным трудом заставил себя успокоиться:
– Взяли?
– Да…
– Тогда веди!!!
…Дом на углу улицы Трех Снопов и Заречной сиял, как донжон замка Увераш в ночь перед Солнцеворотом[2]: окна второго этажа, затянутые стеклом, а не бычьими пузырями и завешенные самыми настоящими занавесками, горели светом масляных светильников, а по обе стороны от двери во двор полыхали факелы.
Здесь, в Черной Слободе, такое буйство огня и света выглядело довольно странно, поэтому первое, что сделал Бельвард, подобравшись вплотную к забору, – это нашел подходящую щель между досок и вгляделся в закрытый возок, стоящий в самой середине двора.
Как он и предполагал, «доживающий свои дни рыдван на колесах» оказался на ремнях[3] – значит, вышел из рук не самого дешевого каретного мастера и изначально предназначался для выездов инкогнито! Через мгновение, оценив стать невзрачных, но от этого не менее выносливых и дорогих скарцев[4], он повернулся к Слизню и с усмешкой поинтересовался:
– Купчиха, говоришь?
Серый недоуменно хмыкнул, потом приник к щели и с хрустом почесал небритый подбородок:
– Мде-е-е…
– Вот тебе и «мде»… – шепотом передразнил его Бельвард. – Белая[5], причем не из последних…
Слизень согласно кивнул, потом повернулся к нему лицом и угрюмо вздохнул:
– Мы ворохнулись[6]… Но уже отелились[7]. Что вы хотите в ответку[8]?
– Чего?
– Мы ошиблись, ваша милость. И уже закончили работу. Значит, вы вправе уменьшить оплату или не заплатить нам ни копья[9]…
Рвать только что налаженные связи с Серыми ради жизни какой-то там дворянки, и тем паче из-за собственной жадности, Бельвард не собирался. Поэтому представил, что бы в этой ситуации сказал его отец, и хмуро сдвинул брови к переносице:
– Боюсь, ее смерть создаст мне определенные проблемы. Радовать это не может, поэтому…
Слизень ощутимо напрягся.
Юноша расчетливо выдержал довольно длинную паузу и, решив, что заставил Слизня оценить всю глубину сделанной им ошибки, криво усмехнулся:
– …поэтому ты будешь должен мне одну услугу! А за это дело – если, конечно, вы взяли того, кого обещали, – я заплачу вам всю сумму до последнего желтка[10]…
– Слово… – облегченно выдохнул Серый. – То есть я согласен.
– Я тебя услышал.
…На первые результаты работы пятерки[11] Серого Бельвард наткнулся сразу же, как проскользнул в неприметную калитку, ведущую на задний двор: черная полоса взрытой земли, начинающаяся в луже крови у стены, заканчивалась у стоптанного сапога, торчащего из-под куста смородины.
Остальные «результаты» были в доме: в прихожей, рядом с входной дверью, валялся щит[12] с перехваченным горлом, чуть поодаль лежала бездыханная девица с бесстыже задранными юбками, а на площадке второго этажа, вжавшись спиной в щель между ажурными балясинами и глядя на мир мертвыми глазами, сидел еще один член гильдии Охранников.
Втянув ноздрями пьянящий запах свежепролитой крови, юноша облизал пересохшие губы и беззвучно рассмеялся.
– Сюда, ваша милость! – донеслось из коридора.
Перешагнув через алое озерцо, Бельвард торопливо добрался до предупредительно распахнутой двери, вошел в комнату и прикипел взглядом к лицу мужчины, лежащего на полу.
Сросшиеся брови, мясистый нос с узнаваемой горбинкой, тоненькая полоска шрама на левой скуле, яркие голубые глаза – вне всякого сомнения, человек, с ненавистью глядящий на него, был не кто иной, как Карваль из Голона!
– Он!!! – удовлетворенно выдохнул он, снял с пояса кошель с сотней золотых и, подкинув его на руке, бросил Слизню. – Если подождете с полчаса, то, когда я с ним закончу, сможете снять с него и его забавы[13] все, что имеет хоть какую-то цену…
Отказываться от приработка Серый не захотел, поэтому вместо того, чтобы быстренько исчезнуть с места преступления, пообещал ждать столько, сколько потребуется.
Бельвард мысленно усмехнулся, мазнул взглядом по телу лежащей ничком девушки, оглядел стол, на котором не было ни еды, ни вина, комнату, лишенную даже намека на кровать, и удивленно приподнял бровь: судя по обстановке, эта парочка не собиралась ни есть, ни миловаться!
Задумчиво покосившись на Карваля, юноша сделал шаг к его забаве и, заметив, как напрягся пленник, удовлетворенно оскалился:
– А ведь она тебе дорога…
Пленник гневно сверкнул глазами и что-то замычал.
– Нет, кляп я доставать не буду! – ухмыльнулся Бельвард. – Мне за глаза хватит той муки, которую я вижу в твоем взгляде…
– О-о о-о-у е-е о-у!!!
– Конечно, попробую… – хохотнул юноша, неторопливо подошел к девушке, перевернул ее на спину, оглядел ее платье, выдержанное в черно-вишневых[14] тонах, потом наткнулся взглядом на горбинку на носу и расплылся в счастливой улыбке: – О-о-о!!! Так это же твоя сестра! А я думал, что она, как и твои родители, вырвала тебя из своего сердца!
– Я е-я у-ю!!! – выгнувшись дугой, промычал Карваль.
– Нет, это я тебя убью… – взявшись за шнуровку шоссов, оскалился Бельвард. – Но сначала ссильничаю и убью ее…
– Е-е-о-а-о?!
– За что? Ну как тебе сказать? – Юноша вытянул из ножен кинжал, поддел его острием подол верхнего платья девушки и одним движением вспорол его почти до пояса. – Помнится, на суде ты очень красиво рассуждал о справедливости…
Голон напрягся изо всех сил, стараясь разорвать путы, но не преуспел.
Бельвард полюбовался на его искаженное отчаянием лицо, потом распорол нижнее платье графини д’Голон, провел пальцем по ее белоснежному бедру от колена до лона и возбужденно сглотнул:
– Так вот, Бездушный отнял у меня двух братьев и будущее, а ты помешал мне забрать его жизнь…
– А-о-а?
– А она – средство, которое позволит мне отравить последние мгновения твоего существования…
Глава 2
Кром Меченый
Третий день второй десятины первого травника.
…К концу часа волка[15] Дейр[16] наконец добрался до конца Пути[17] и ненадолго замер перед последним Шагом. Я закрыл глаза и мысленно застонал – Аррата[18], вымотанная бесконечным бегом от Ватаги Лесовиков, была уже совсем близко и в ближайшие минуты должна была оказаться в безопасности. Подарив ему[19] долгожданное Темное Посмертие.
Ему. Но не мне…
«Я готова… – мысленно повторил я набившие оскомину слова, сказанные леди Мэйнарией сразу после оглашения приговора Королевского Суда, и обессиленно закрыл глаза. – Когда в дорогу?»
Вот уже почти четверо суток эти две коротенькие фразы рвали мне душу, как клещи палача: все три варианта действий, которые я мог предпринять, казались мне неправильными!
Остановиться в Шаге от цели? Тогда я нарушал клятву, данную Двуликому, и тем самым терял возможность воссоединиться с родными.
Разделить Путь на двоих? Но в Дороге к Посмертию[20], которую я знал наизусть, не было ни слова о попутчиках! А если бы и были, то я бы не смог посчитать таковым человека, которого собственноручно сталкивал с Последней Грани.
Уйти одному, нарушив данное слово и оставив баронессу д’Атерн в Авероне? Тогда я обрекал ее на позорную смерть!
…Гард’эйт – это Великий Дар… – восторженно глядя на меня, воскликнул Вага Крыло Бури. – Теперь я вижу, что ты получил его заслуженно!
– Я не хочу ее смерти… – глядя на выходящих из Дворца Правосудия белых, угрюмо выдохнул я.
– Твоими устами говорит Барс… – восхищенно воскликнул хейсар. – Ты ощутил, что несешь ответственность еще и за ашиару Мэйнарию…
– Я НЕ ХОЧУ ЕЕ СМЕРТИ!!! – взвыл я, поняв, что горец не понял сути сказанного. – Я почти прошел свой Путь и вот-вот получу Темное Посмертие! Темное Посмертие – это уход! Мой и ее! Скажи, как мне отказаться от этого Дара?
Побратим короля посмотрел на меня бешеным взглядом и зарычал:
– Не оскорбляй свою гард’эйт, илгиз[21]! Человек, отдавший тебе свою жизнь, недостоин такого позора!
– Позора?
Видимо вспомнив, что я не хейсар и не могу знать всех особенностей этой клятвы, Вага взял себя в руки и снизошел до объяснений:
– Гард’эйт, не сумевшего разделить жизнь со своим майягардом, побивают камнями. А род, воспитавший труса, предают забвению…
– «Весь Путь Идущего – это череда малых и больших Испытаний…» – глядя, как в свечении Дейра тускнеет россыпь Ватаги Лесовиков, горько пробормотал я. – «В малых Бог-Отступник проверяет на излом тело. В больших – Дух и Веру. Да, именно так, а не наоборот: раны, увечья и даже смерть во время истинного Шага приведут Идущего к Цели, а одна-единственная ошибка в Выборе столкнет его с Пути…»
«Столкнула… – мелькнуло на краю сознания. – Уже давно… В тот день, когда я решил переночевать в замке Атерн…»
Мысль была грязной. До безумия. И до безумия же подлой. Поэтому я виновато склонил голову и принялся читать «Покаяние» – единственную молитву с просьбой о прощении, которую я знал. Естественно, обращаясь не к Богу-Отцу, а к Богу-Отступнику. И не с самого начала, в котором братья во Свете каялись во всех грехах, которые когда-либо существовали, а с середины:
– Устрашившись выбора, я, Кром по прозвищу Меченый, идущий по предначертанному тобою Пути, запятнал свою душу сомнением. Не отврати от меня лика своего, даруй мне силу духа, ясность ума и умение отличать истинное от ложного…
Бог-Отступник смотрел на меня, так как через считаные мгновения после того, как я дочитал последние строки, за моей спиной еле слышно скрипнула дверь, а тишину комнаты для телохранителей разорвал тихий шепот баронессы д’Атерн:
– Кро-о-ом?
«Да, Мэй?» – хотел было сказать я, повернулся к двери и онемел: леди Мэйнария стояла в дверном проеме в тоненькой ночной рубашке на голое тело. Босая и простоволосая. И до ужаса напоминала Ларку!
Оглядев меня с ног до головы, она зябко повела плечами и грустно вздохнула:
– Ну вот, опять не спишь…
Я пожал плечами: заснешь тут, как же.
Как ни странно, этот короткий и почти ничего не значащий жест вывел баронессу из себя:
– Сколько можно молчать? Скажи мне хотя бы одно слово!
Я сглотнул подступивший к горлу комок и сказал первое, что пришло мне в голову:
– Зря…
– Зря? – эхом переспросила она и нехорошо прищурилась: – А ты бы стал строить из себя эйдине[22], зная, что для меня это закончится Декадой Воздаяния[23]?
– Ничем бы это для меня не закончилось… – угрюмо буркнул я. – В ночь перед казнью меня бы выпустили из тюрьмы, а всем заинтересованным лицам сообщили бы, что я так сильно испугался наказания, что откусил себе язык и истек кровью…
– Н-не поняла?
– Граф Рендалл дал мне слово, что после суда меня вывезут из Аверона и отпустят на все четыре стороны. Таким образом, дадут мне возможность завершить свой Путь и получить Темное Посмертие, не забирая с собой тебя…
Девушка на негнущихся ногах подошла к моей кровати, рухнула на край перины, запустила пальцы в волосы и застонала.
У меня пересохло во рту и потемнело в глазах – я понимал, что леди Мэйнария не горит желанием уходить, но почему-то считал, что она не захочет демонстрировать свое нежелание так явно.
За пару минут, потребовавшихся ей, чтобы хоть как-то смириться с упущенными возможностями, мое и без того омерзительное настроение стало еще хуже. И к моменту, когда баронесса подняла на меня взгляд, я был готов услышать все что угодно. Включая проклятия.
– Получается, что его светлость пытался спасти мне жизнь?
Я ошарашенно почесал затылок – вместо того чтобы думать об ожидающем ее уходе в Небытие, леди Мэйнария разбиралась с мотивами поведения графа Рендалла.
– Ну да…
– Кром! Я должна перед ним извиниться!
– Попроси у леди Этерии карету… – буркнул я. – Думаю, она не откажет.
– Попрошу… И съезжу к нему… Сегодня же! – кивнула баронесса. Потом сгорбила плечи и потерянно вздохнула: – Знаешь, а ведь я была уверена, что ради моего спасения ты отказался от своего Пути…
«Почти отказался… Аж два раза. Но меня уберег Двуликий…» – угрюмо подумал я. А вслух сказал совсем не это: – Клятвы, данные Богам, не нарушают…
– Да-а-а? – криво усмехнулась Мэйнария. – Тогда почему ты вот уже трое суток ломаешь голову, пытаясь придумать, как уйти без меня?
– Я думаю не об этом… – вздохнул я.
– А о чем?
– О том, что Испытание, ниспосланное мне Двуликим, слишком сложное для меня…
– А для нас двоих?
– Мэй! Ты совсем молода! Ты должна жить – блистать на балах, очаровывать мужчин, рожать детей, наконец!
Баронесса посмотрела на меня как на юродивого и… горько рассмеялась:
– Очаровывать? Кого? Ты видел, как на меня смотрели все те, кто присутствовал во Дворце Правосудия? Как на дешевую, потасканную розу[24]!
– Но ведь мэтр Регмар…
– Кром! – перебила меня она. – Ты что, не понимаешь? Для всего дворянства Вейнара я – подстилка Двуликого! И это мнение не изменит ни свидетельство Регмара, ни личное заступничество Вседержителя!
– Прости…
– За что? За то, что ты спас меня от акрида? За то, что не дал меня ссильничать и убить вассалам графа Варлана, лесовикам и грабителям из Меллора? Или за то, что благодаря тебе я смогла восстановить доброе имя моего отца?
– Мэй…
Баронесса мигом оказалась на ногах, подскочила ко мне, встала на цыпочки и ласково провела ладошкой по моей щеке:
– Не рви себе душу! Наш путь предначертан Богами, и мы обязаны пройти его до конца…
– Боюсь, он получится совсем коротким… – вздохнул я и, взяв с подоконника свой посох, показал ей коротенький отрезок чистого дерева, на котором могла поместиться всего одна зарубка.
– Тем больше причин прожить каждую минуту отведенного нам срока так, чтобы им… – баронесса показала пальцем в потолок, – не было за нас стыдно…
Ее устами вещали Боги. И я смирился – прислонил посох к стене и обреченно кивнул:
– Хорошо…
Леди Мэйнария прищурилась:
– Значит, ты больше не будешь целыми днями молчать?
– Нет, не буду…
– Тогда… скажи, пожалуйста, почему шестая зарубка… – она скользнула к посоху и ткнула пальцем в Путь, – какая-то не такая?
Правое предплечье – место, куда тогда попал арбалетный болт, – неприятно заныло, а вслед за ним запульсировало и ребро, сломанное ударом крестьянского цепа.
Я привычно поскреб ногтями белесое пятнышко шрама, почесал бок и… удивленно приподнял бровь – при виде этих жестов во взгляде баронессы появилось сочувствие и понимание:
– Как я и предполагала…
– Что «предполагала»?
– В тот день тебя ранили в правую руку и… в бок. Значит, резать пришлось левой…
Мысль о том, что она не просто хранила мой посох, а пыталась представить каждый из сделанных мною Шагов, согрела душу:
– Все зажило. Уже давно…
– Видела… – кивнула баронесса и густо покраснела. Видимо, сообразив, о чем она, невинная девушка, говорит с мужчиной.
Чтобы сгладить возникшую неловкость, я поинтересовался, не холодно ли ей стоять босиком на холодном полу.
Девушка благодарно улыбнулась, сорвалась с места, запрыгнула на мою кровать и… юркнула под мое одеяло!!!
Я покачал головой и показал взглядом на неприкрытую дверь:
– Боюсь, тебя неправильно поймут…
– Действительно… – согласилась баронесса. – Я – в постели, а ты – стоишь! Присаживайся…
– Мэй!!!
– Я по тебе скучала… Очень… И не уйду, пока не наговорюсь вдосталь…
…Как только со двора послышался голос первого проснувшегося обитателя особняка барона Дамира, Мэйнария сокрушенно вздохнула, отпустила мою руку, за которую держалась всю ночь, и выскользнула из-под одеяла:
– Я – к себе…
Я кивнул: ее планы на день мы уже обсудили, причем не один раз, и я знал, что ей надо как можно быстрее привести себя в порядок, чтобы успеть добраться до королевского дворца до того, как граф Грасс выберется из своих покоев.
Мой кивок оказался ошибкой – баронесса, почти добравшаяся до двери, остановилась между мною и мерной свечой, повернулась ко мне вполоборота и возмущенно зашипела:
– Кто-то обещал не молчать!
Я торопливо опустил взгляд – свет свечи, пробившийся сквозь тонкую ночную рубашку, демонстрировал мне очертания ее груди, волнующий изгиб поясницы, длинные бедра и… заставлял вспоминать, как все это выглядело при свете дня.
– Кро-о-ом? Ты чего? – почувствовав мое состояние, тихонечко спросила Мэй.
– Я буду ждать… – выдохнул я, решив, что такой ответ ее удовлетворит. Не тут-то было – девушка подошла ко мне вплотную и пальчиком заставила меня поднять голову.
– Что с тобой?
Ее грудь замерла в ладони от моего носа, и мне вдруг показалось, что я явственно вижу белоснежную кожу в крупных пупырышках и светло-розовый сосок, сжавшийся на холодном ветру.
– Ты… краснеешь? Почему? – удивилась баронесса, а через пару мгновений тихонечко захихикала: – Кром, ты чудо…
– Почему?
– Потому!!! – воскликнула она, растрепала мне волосы, прикоснулась губами к моей щеке и исчезла…
…Лежать на кровати, смотреть в потолок и видеть перед собой обнаженную Мэйнарию оказалось не менее сложно, чем решиться сделать последний Шаг вдвоем: уже через пару минут после ее ухода я почувствовал себя похотливым животным и попытался вышибить эти образы из головы наиболее действенным способом – тренировкой.
Отжимания до предела не помогли. Приседания до упаду – тоже. И я, решив подойти к делу посерьезнее, подхватил свой посох и отправился искать место, где можно выложиться до предела.
Нашел. И довольно быстро – первый же попавшийся навстречу вассал барона Дамира, выслушав мой вопрос, расплылся в ослепительной улыбке и, аккуратно поставив на пол ведро с кипятком, попросил меня следовать за собой.
Я, естественно, согласился – и через пару минут оказался в великолепном тренировочном зале, одна из стен которого оказалась увешанной разнообразным оружием, а вторая – здоровенными зеркалами.
Оглядев все это великолепие, я отрицательно помотал головой и попросил слугу проводить меня туда, где обычно занимается их стража.
Парень улыбнулся еще шире и… заявил, что мне, ЛИЧНОМУ ГОСТЮ ЕГО СЮЗЕРЕНА, не пристало заниматься где-нибудь, кроме этого зала!
Я попытался объяснить, что это ошибка, что я – всего лишь спутник баронессы д’Атерн и даже не дворянин, на что получил убийственный ответ:
– Если вы сомневаетесь в моих словах – поинтересуйтесь у ее милости…
Пожав плечами, я развернулся к двери и… чуть не сбил с ног скользнувшую в зал баронессу Этерию Кейвази. Почему-то одетую по-хейсарски.
– Доброе утро, Кром! – ничуть не удивившись тому, что я нахожусь в зале для белых, поздоровалась она. – Решил потренироваться?
Я склонил голову и пожал плечами:
– Доброе утро, ваша милость! Хотел… Где-нибудь за заднем дворе…
Баронесса смешно наморщила носик и фыркнула:
– А чем тебе не угодил этот зал?
– Ваша милость, зал – прекрасный! Но он не для меня…
Этерия Кейвази жестом приказала слуге испариться и, дождавшись, пока он закроет за собой дверь, без тени улыбки посмотрела на меня:
– Я предложила свое гостеприимство не баронессе д’Атерн и ее спутнику, а моей подруге и человеку, чью дружбу я хотела бы заслужить!
– Ваша милость, о чем вы? Я – простолюдин, а вы – дворянка! О какой дружбе между нами может идти речь?
Выслушав мою тираду до конца, Этерия Кейвази зачем-то поправила ножны с Волчьими Клыками и весело улыбнулась:
– Мой пра-пра-прадед, Харред Жеребец, самый обычный водонос[25] при дворце Эйзела второго Латирдана, получил баронский титул и лен Кейвази за то, что месяц или полтора не вылезал из спальни вдовствующей королевы Агилиары. Основатель рода Фаррат, Цейрин Рыжий, выжлятник[26] Ваграна Первого, получил патент только за то, что помог разрешиться от бремени любимой суке короля. Лайвер Косорукий, будущий граф Тьюварр, стал дворянином, просто помочившись в пропасть…
…К концу часа волка[15] Дейр[16] наконец добрался до конца Пути[17] и ненадолго замер перед последним Шагом. Я закрыл глаза и мысленно застонал – Аррата[18], вымотанная бесконечным бегом от Ватаги Лесовиков, была уже совсем близко и в ближайшие минуты должна была оказаться в безопасности. Подарив ему[19] долгожданное Темное Посмертие.
Ему. Но не мне…
«Я готова… – мысленно повторил я набившие оскомину слова, сказанные леди Мэйнарией сразу после оглашения приговора Королевского Суда, и обессиленно закрыл глаза. – Когда в дорогу?»
Вот уже почти четверо суток эти две коротенькие фразы рвали мне душу, как клещи палача: все три варианта действий, которые я мог предпринять, казались мне неправильными!
Остановиться в Шаге от цели? Тогда я нарушал клятву, данную Двуликому, и тем самым терял возможность воссоединиться с родными.
Разделить Путь на двоих? Но в Дороге к Посмертию[20], которую я знал наизусть, не было ни слова о попутчиках! А если бы и были, то я бы не смог посчитать таковым человека, которого собственноручно сталкивал с Последней Грани.
Уйти одному, нарушив данное слово и оставив баронессу д’Атерн в Авероне? Тогда я обрекал ее на позорную смерть!
…Гард’эйт – это Великий Дар… – восторженно глядя на меня, воскликнул Вага Крыло Бури. – Теперь я вижу, что ты получил его заслуженно!
– Я не хочу ее смерти… – глядя на выходящих из Дворца Правосудия белых, угрюмо выдохнул я.
– Твоими устами говорит Барс… – восхищенно воскликнул хейсар. – Ты ощутил, что несешь ответственность еще и за ашиару Мэйнарию…
– Я НЕ ХОЧУ ЕЕ СМЕРТИ!!! – взвыл я, поняв, что горец не понял сути сказанного. – Я почти прошел свой Путь и вот-вот получу Темное Посмертие! Темное Посмертие – это уход! Мой и ее! Скажи, как мне отказаться от этого Дара?
Побратим короля посмотрел на меня бешеным взглядом и зарычал:
– Не оскорбляй свою гард’эйт, илгиз[21]! Человек, отдавший тебе свою жизнь, недостоин такого позора!
– Позора?
Видимо вспомнив, что я не хейсар и не могу знать всех особенностей этой клятвы, Вага взял себя в руки и снизошел до объяснений:
– Гард’эйт, не сумевшего разделить жизнь со своим майягардом, побивают камнями. А род, воспитавший труса, предают забвению…
– «Весь Путь Идущего – это череда малых и больших Испытаний…» – глядя, как в свечении Дейра тускнеет россыпь Ватаги Лесовиков, горько пробормотал я. – «В малых Бог-Отступник проверяет на излом тело. В больших – Дух и Веру. Да, именно так, а не наоборот: раны, увечья и даже смерть во время истинного Шага приведут Идущего к Цели, а одна-единственная ошибка в Выборе столкнет его с Пути…»
«Столкнула… – мелькнуло на краю сознания. – Уже давно… В тот день, когда я решил переночевать в замке Атерн…»
Мысль была грязной. До безумия. И до безумия же подлой. Поэтому я виновато склонил голову и принялся читать «Покаяние» – единственную молитву с просьбой о прощении, которую я знал. Естественно, обращаясь не к Богу-Отцу, а к Богу-Отступнику. И не с самого начала, в котором братья во Свете каялись во всех грехах, которые когда-либо существовали, а с середины:
– Устрашившись выбора, я, Кром по прозвищу Меченый, идущий по предначертанному тобою Пути, запятнал свою душу сомнением. Не отврати от меня лика своего, даруй мне силу духа, ясность ума и умение отличать истинное от ложного…
Бог-Отступник смотрел на меня, так как через считаные мгновения после того, как я дочитал последние строки, за моей спиной еле слышно скрипнула дверь, а тишину комнаты для телохранителей разорвал тихий шепот баронессы д’Атерн:
– Кро-о-ом?
«Да, Мэй?» – хотел было сказать я, повернулся к двери и онемел: леди Мэйнария стояла в дверном проеме в тоненькой ночной рубашке на голое тело. Босая и простоволосая. И до ужаса напоминала Ларку!
Оглядев меня с ног до головы, она зябко повела плечами и грустно вздохнула:
– Ну вот, опять не спишь…
Я пожал плечами: заснешь тут, как же.
Как ни странно, этот короткий и почти ничего не значащий жест вывел баронессу из себя:
– Сколько можно молчать? Скажи мне хотя бы одно слово!
Я сглотнул подступивший к горлу комок и сказал первое, что пришло мне в голову:
– Зря…
– Зря? – эхом переспросила она и нехорошо прищурилась: – А ты бы стал строить из себя эйдине[22], зная, что для меня это закончится Декадой Воздаяния[23]?
– Ничем бы это для меня не закончилось… – угрюмо буркнул я. – В ночь перед казнью меня бы выпустили из тюрьмы, а всем заинтересованным лицам сообщили бы, что я так сильно испугался наказания, что откусил себе язык и истек кровью…
– Н-не поняла?
– Граф Рендалл дал мне слово, что после суда меня вывезут из Аверона и отпустят на все четыре стороны. Таким образом, дадут мне возможность завершить свой Путь и получить Темное Посмертие, не забирая с собой тебя…
Девушка на негнущихся ногах подошла к моей кровати, рухнула на край перины, запустила пальцы в волосы и застонала.
У меня пересохло во рту и потемнело в глазах – я понимал, что леди Мэйнария не горит желанием уходить, но почему-то считал, что она не захочет демонстрировать свое нежелание так явно.
За пару минут, потребовавшихся ей, чтобы хоть как-то смириться с упущенными возможностями, мое и без того омерзительное настроение стало еще хуже. И к моменту, когда баронесса подняла на меня взгляд, я был готов услышать все что угодно. Включая проклятия.
– Получается, что его светлость пытался спасти мне жизнь?
Я ошарашенно почесал затылок – вместо того чтобы думать об ожидающем ее уходе в Небытие, леди Мэйнария разбиралась с мотивами поведения графа Рендалла.
– Ну да…
– Кром! Я должна перед ним извиниться!
– Попроси у леди Этерии карету… – буркнул я. – Думаю, она не откажет.
– Попрошу… И съезжу к нему… Сегодня же! – кивнула баронесса. Потом сгорбила плечи и потерянно вздохнула: – Знаешь, а ведь я была уверена, что ради моего спасения ты отказался от своего Пути…
«Почти отказался… Аж два раза. Но меня уберег Двуликий…» – угрюмо подумал я. А вслух сказал совсем не это: – Клятвы, данные Богам, не нарушают…
– Да-а-а? – криво усмехнулась Мэйнария. – Тогда почему ты вот уже трое суток ломаешь голову, пытаясь придумать, как уйти без меня?
– Я думаю не об этом… – вздохнул я.
– А о чем?
– О том, что Испытание, ниспосланное мне Двуликим, слишком сложное для меня…
– А для нас двоих?
– Мэй! Ты совсем молода! Ты должна жить – блистать на балах, очаровывать мужчин, рожать детей, наконец!
Баронесса посмотрела на меня как на юродивого и… горько рассмеялась:
– Очаровывать? Кого? Ты видел, как на меня смотрели все те, кто присутствовал во Дворце Правосудия? Как на дешевую, потасканную розу[24]!
– Но ведь мэтр Регмар…
– Кром! – перебила меня она. – Ты что, не понимаешь? Для всего дворянства Вейнара я – подстилка Двуликого! И это мнение не изменит ни свидетельство Регмара, ни личное заступничество Вседержителя!
– Прости…
– За что? За то, что ты спас меня от акрида? За то, что не дал меня ссильничать и убить вассалам графа Варлана, лесовикам и грабителям из Меллора? Или за то, что благодаря тебе я смогла восстановить доброе имя моего отца?
– Мэй…
Баронесса мигом оказалась на ногах, подскочила ко мне, встала на цыпочки и ласково провела ладошкой по моей щеке:
– Не рви себе душу! Наш путь предначертан Богами, и мы обязаны пройти его до конца…
– Боюсь, он получится совсем коротким… – вздохнул я и, взяв с подоконника свой посох, показал ей коротенький отрезок чистого дерева, на котором могла поместиться всего одна зарубка.
– Тем больше причин прожить каждую минуту отведенного нам срока так, чтобы им… – баронесса показала пальцем в потолок, – не было за нас стыдно…
Ее устами вещали Боги. И я смирился – прислонил посох к стене и обреченно кивнул:
– Хорошо…
Леди Мэйнария прищурилась:
– Значит, ты больше не будешь целыми днями молчать?
– Нет, не буду…
– Тогда… скажи, пожалуйста, почему шестая зарубка… – она скользнула к посоху и ткнула пальцем в Путь, – какая-то не такая?
Правое предплечье – место, куда тогда попал арбалетный болт, – неприятно заныло, а вслед за ним запульсировало и ребро, сломанное ударом крестьянского цепа.
Я привычно поскреб ногтями белесое пятнышко шрама, почесал бок и… удивленно приподнял бровь – при виде этих жестов во взгляде баронессы появилось сочувствие и понимание:
– Как я и предполагала…
– Что «предполагала»?
– В тот день тебя ранили в правую руку и… в бок. Значит, резать пришлось левой…
Мысль о том, что она не просто хранила мой посох, а пыталась представить каждый из сделанных мною Шагов, согрела душу:
– Все зажило. Уже давно…
– Видела… – кивнула баронесса и густо покраснела. Видимо, сообразив, о чем она, невинная девушка, говорит с мужчиной.
Чтобы сгладить возникшую неловкость, я поинтересовался, не холодно ли ей стоять босиком на холодном полу.
Девушка благодарно улыбнулась, сорвалась с места, запрыгнула на мою кровать и… юркнула под мое одеяло!!!
Я покачал головой и показал взглядом на неприкрытую дверь:
– Боюсь, тебя неправильно поймут…
– Действительно… – согласилась баронесса. – Я – в постели, а ты – стоишь! Присаживайся…
– Мэй!!!
– Я по тебе скучала… Очень… И не уйду, пока не наговорюсь вдосталь…
…Как только со двора послышался голос первого проснувшегося обитателя особняка барона Дамира, Мэйнария сокрушенно вздохнула, отпустила мою руку, за которую держалась всю ночь, и выскользнула из-под одеяла:
– Я – к себе…
Я кивнул: ее планы на день мы уже обсудили, причем не один раз, и я знал, что ей надо как можно быстрее привести себя в порядок, чтобы успеть добраться до королевского дворца до того, как граф Грасс выберется из своих покоев.
Мой кивок оказался ошибкой – баронесса, почти добравшаяся до двери, остановилась между мною и мерной свечой, повернулась ко мне вполоборота и возмущенно зашипела:
– Кто-то обещал не молчать!
Я торопливо опустил взгляд – свет свечи, пробившийся сквозь тонкую ночную рубашку, демонстрировал мне очертания ее груди, волнующий изгиб поясницы, длинные бедра и… заставлял вспоминать, как все это выглядело при свете дня.
– Кро-о-ом? Ты чего? – почувствовав мое состояние, тихонечко спросила Мэй.
– Я буду ждать… – выдохнул я, решив, что такой ответ ее удовлетворит. Не тут-то было – девушка подошла ко мне вплотную и пальчиком заставила меня поднять голову.
– Что с тобой?
Ее грудь замерла в ладони от моего носа, и мне вдруг показалось, что я явственно вижу белоснежную кожу в крупных пупырышках и светло-розовый сосок, сжавшийся на холодном ветру.
– Ты… краснеешь? Почему? – удивилась баронесса, а через пару мгновений тихонечко захихикала: – Кром, ты чудо…
– Почему?
– Потому!!! – воскликнула она, растрепала мне волосы, прикоснулась губами к моей щеке и исчезла…
…Лежать на кровати, смотреть в потолок и видеть перед собой обнаженную Мэйнарию оказалось не менее сложно, чем решиться сделать последний Шаг вдвоем: уже через пару минут после ее ухода я почувствовал себя похотливым животным и попытался вышибить эти образы из головы наиболее действенным способом – тренировкой.
Отжимания до предела не помогли. Приседания до упаду – тоже. И я, решив подойти к делу посерьезнее, подхватил свой посох и отправился искать место, где можно выложиться до предела.
Нашел. И довольно быстро – первый же попавшийся навстречу вассал барона Дамира, выслушав мой вопрос, расплылся в ослепительной улыбке и, аккуратно поставив на пол ведро с кипятком, попросил меня следовать за собой.
Я, естественно, согласился – и через пару минут оказался в великолепном тренировочном зале, одна из стен которого оказалась увешанной разнообразным оружием, а вторая – здоровенными зеркалами.
Оглядев все это великолепие, я отрицательно помотал головой и попросил слугу проводить меня туда, где обычно занимается их стража.
Парень улыбнулся еще шире и… заявил, что мне, ЛИЧНОМУ ГОСТЮ ЕГО СЮЗЕРЕНА, не пристало заниматься где-нибудь, кроме этого зала!
Я попытался объяснить, что это ошибка, что я – всего лишь спутник баронессы д’Атерн и даже не дворянин, на что получил убийственный ответ:
– Если вы сомневаетесь в моих словах – поинтересуйтесь у ее милости…
Пожав плечами, я развернулся к двери и… чуть не сбил с ног скользнувшую в зал баронессу Этерию Кейвази. Почему-то одетую по-хейсарски.
– Доброе утро, Кром! – ничуть не удивившись тому, что я нахожусь в зале для белых, поздоровалась она. – Решил потренироваться?
Я склонил голову и пожал плечами:
– Доброе утро, ваша милость! Хотел… Где-нибудь за заднем дворе…
Баронесса смешно наморщила носик и фыркнула:
– А чем тебе не угодил этот зал?
– Ваша милость, зал – прекрасный! Но он не для меня…
Этерия Кейвази жестом приказала слуге испариться и, дождавшись, пока он закроет за собой дверь, без тени улыбки посмотрела на меня:
– Я предложила свое гостеприимство не баронессе д’Атерн и ее спутнику, а моей подруге и человеку, чью дружбу я хотела бы заслужить!
– Ваша милость, о чем вы? Я – простолюдин, а вы – дворянка! О какой дружбе между нами может идти речь?
Выслушав мою тираду до конца, Этерия Кейвази зачем-то поправила ножны с Волчьими Клыками и весело улыбнулась:
– Мой пра-пра-прадед, Харред Жеребец, самый обычный водонос[25] при дворце Эйзела второго Латирдана, получил баронский титул и лен Кейвази за то, что месяц или полтора не вылезал из спальни вдовствующей королевы Агилиары. Основатель рода Фаррат, Цейрин Рыжий, выжлятник[26] Ваграна Первого, получил патент только за то, что помог разрешиться от бремени любимой суке короля. Лайвер Косорукий, будущий граф Тьюварр, стал дворянином, просто помочившись в пропасть…