Страница:
— Любая помощь, Агата, — говорит человек в серой шубе. — Только захоти, — и я приду и сделаю все, что ты попросишь. Решу задачу, уберу в комнате, спрячу труп, — что угодно, Агата. У тебя станет больше времени и гораздо больше сил. И, может быть, когда дело будет сделано, ты поиграешь со мной в ладоши. Но только если ты захочешь, Агата. Только если захочешь.
Агата хочет только одного — забыть этот ужасный звенящий лес, оказаться дома, дома, дома. Никогда она не пожелает помощи этого человека, никогда не позовет его, никогда –
никогда, — это так понятно, что Агата начинает смеяться. Она возьмет это кольцо, лишь бы оказаться дома, конечно. Агата подставляет ладонь, человек в серой шубе улыбается и роняет в нее прозрачное колечко. Оно действительно теплое, как оконное стекло, к которому кто-нибудь долго прижимался лбом.
— Пошел! — коротко говорит человек в шубе.
Агата покрепче хватается за теплые толстые уши бесенка, зажмуривает глаза, — и даже ледяной ветер, яростно бьющий ее в лицо и в грудь, не мешает ей кричать на всем скаку:
— Живо! Живо! Живо!
Агата несется домой.
Внезапно ветер прекращается. Агата чувствует, что скользит куда-то вниз, — сначала на попе, потом на боку, потом и вовсе вверх тормашками. Агата лежит в сугробе, над ней — небо, черное, как самая черная грязь, а справа — светлое окно родной кухни. Падая и спотыкаясь, всхлипывая и загребая ладонями снег, теряя один сапог, Агата добирается до своего дома. Она взбегает на крыльцо — и слышит за спиной дробные сбивчивые шажки по каменным ступенькам. Только тогда она вспоминает про бесенка, — он тут, смотрит на Агату жалобными глазами из-под смерзшихся ресниц.
— Пошел вон! — говорит Агата с облегчением и запускает вслед несущемуся прочь бесенку дурацким стеклянным кольцом. Кольцо проваливается в снег.
Ночью Агата видит сон — она играет в ладоши с человеком в серой мохнатой шубе. Она счастлива, игра идет все быстрее и быстрее, но Агате не страшно сбиться, а только смешно. Ладони человека в шубе раскалены, Агате очень жарко, но это не важно, потому что благодаря этой странной, невероятной игре перед Агатой снова, — совсем как в стеклянном лесу, — мелькают удивительные картинки, и Агата так нравится себе, ей так легко и так хорошо, что она до конца своих дней играла бы и играла с человеком в шубе, никогда бы не останавливалась. Беда только в том, что этой, снящейся, Агате очень жарко — и становится все жарче и жарче. Пот льет с нее ручьями, а руки начинает ломить аж до самых плеч. Снящаяся Агата сбивается, ладонь ее проваливается в пустоту, картинки исчезают. Настоящая Агата просыпается в слезах, у нее ломит руки, ноги, ломит всё тело. Мама меряет Агате температуру. У Агаты жар.
Несколько дней Агата болеет. Врач, мама и папа думают, что у нее очень тяжелый грипп, Агата почти все время в забытьи. Но на самом деле Агата знает, что она болеет от тоски, и что она все время спит, чтобы во сне играть в ладоши с ласковым человеком в огромной, мохнатой серой шубе, и чувствовать себя счастливой, умной, ловкой, хитрой Агатой, совершенно прекрасной Агатой, которая вот-вот узнает, что надо сделать, чтобы остаться такой навсегда. Но сны обрываются за одну секунду до разгадки, Агата просыпается со стонами, с ужасной головной болью, ее заставляют глотать чай, делают уколы. Понемногу лекарства начинают действовать, жар спадает, но Агата по-прежнему очень слаба, она почти все время спит, у нее болит голова.
Наконец, наступает ночь, когда Агата не выдерживает. Мама уснула, Агата вылезает из кровати. Она шатается от слабости, чтобы выбраться в коридор, ей приходится держаться за стены. У нее нет сил замотать горло шарфом, кое-как она прямо натягивает куртку прямо поверх пижамы, дрожащими руками застегивает сапоги и сапоги и выходит на задний двор. Здесь Агата становится на четвереньки и начинает ползать по снегу. От слабости ей хочется лечь на снег и поспать, но Агата ищет кольцо и, наконец, находит его в маленьком сугробе. За неделю два раза выпадал снег, но совсем понемногу. Следы, оставленные убегающим бесенком, при желании все еще можно различить.
Дрожащими замерзшими пальцами Агата берет кольцо и садится в сугроб.
— Пожалуйста, — говорит она кольцу. — Пожалуйста, — и на всякий случай зажмуривается.
Когда Агата открывает глаза, ей сперва кажется, что ничего не переменилось, — просто ее дом исчез с лица земли. Она по-прежнему сидит в сугробе и держит кольцо, но перед ней — не черный ход, ведущий на кухню, а бесконечный лес, уходящий во все стороны. От страха Агата вскакивает на ноги и начинает озираться. Нет, она никогда раньше не бывала в этом лесу, — деревья тускло блестят под лунным светом, но они не стеклянные, а металлические, все в черных пятнах. Пахнет чем-то странным и знакомым. Так пахнет в папином кабинете, когда он паяет из деталей маленькие модели самолетов, и с паяльника падают тяжелые зеркальные капли, которые быстро тускнеют, покрываясь черным нагаром. Олово, вот из чего сделаны здешние деревья.
Агата озирается, но ни белки, ни снегиря, ни даже маленького желудя, пусть и оловянных, нет в этом лесу, — только голые ветки и сухой, серый, колкий снег, похожий на крошечные капли тусклого металла. За одним из оловянных деревьев стоит, глядя на Агату, человек в серой шубе, только шуба его сейчас вывернута наизнанку, из рукавов торчит жесткий серый мех. Агата не может на него смотреть, ей страшно, и еще ей стыдно, что она попросила его помощи, хотя до этого выбросила кольцо в сугроб. Кроме того, ей очень жарко. Агата обнимает холодное оловянное дерево, но, к сожалению, это не помогает. Тогда человек в вывернутой шубе улыбается, подходит к Агате по отвратительно скрежещущему снегу и берет ее ладони в свои, — прохладные, мягкие. Жар, мучивший Агату все эти дни, словно стекает в снег по этим ласковым ладоням. Агата начинает дышать свободно, ей вдруг становится спокойно и весело, теперь она уже не понимает, почему несколько дней назад повела себя так глупо, почему выбросила кольцо, почему вообще ушла из стеклянного леса, почему не вернулась к этому человеку раньше. Человек в вывернутой шубе разговаривает с ней, говорит что-то очень смешное, и Агата тоже говорит смешное в ответ, и они оба смеются.
Человек в шубе легонько хлопает Агату по руке, а она хлопает его в ответ. Хлоп-хлоп, ладонь к ладони, правая-левая, Агата чувствует, что может продолжать эту игру в ладоши всю жизнь, всю жизнь может смотреть на удивительные картинки. Тем более, что теперь в них предстает не прошлая Агата и не будущая Агата, а совершенно сейчасошняя Агата. И вот-вот эта умная, ловкая, сильная Агата сделает что-то крайне важное, что-то, отчего все встанет на свои места. Но игра с человеком в шубе опять идет все быстрее и быстрее, картинки мелькают, Агата в панике, — нет, — умоляюще говорит она, — нет, нет, нет! — и тут ее ладонь пролетает сквозь воздух, не найдя опоры, совсем как бывало в ее снах. Человек в вывернутой шубе опускает руки. Игра окончена.
Агате в сто, нет, в тысячу раз хуже, чем было после игры в стеклянном лесу, от горя у нее болит в груди. Она опять оказывается самой обыкновенной Агатой, а не той удивительной, умной, счастливой Агатой, которой она вот-вот могла бы стать насовсем. Это так невыносимо, что Агата прижимает руки к груди и от горя сгибается пополам. Тогда человек в вывернутой шубе треплет Агату по плечу.
— Третий раз разорвет тебе сердце, Агата, — говорит он, пытаясь заглянуть Агате в глаза.
— Ты обещал помогать мне! — говорит Агата, едва не захлебываясь в подступающих слезах.
— Я обещал тебе делать все, что ты попросишь, — говорит человек в шубе. — И если ты попросишь меня сыграть с тобой в третий раз, я не смогу тебе отказать.
Тогда Агата медленно выпрямляется и вытягивает вперед ладонь. Человек в вывернутой шубе смотрит на Агату с состраданием, качает головой и тоже вытягивает вперед ладонь, но Агата быстро убирает руку.
— Да нет же, — говорит она.
Агата не намерена играть с этим человеком в ладоши. На самых кончиках ее пальцев лежит, поблескивая, маленькое стеклянное кольцо.
— Заберите его, — говорит Агата.
Человек в вывернутой шубе быстро закусывает губу, как если бы Агата сделала ему очень больно. Агата смотрит на него, потом на кольцо, — но кольца нет, есть только мокрый круг там, где оно только что лежало, — как будто растаяла небольшая льдинка с дыркой посередине. Агата снова поднимает глаза на человека в шубе, но его нет. И оловянного леса тоже нет. Агата стоит посреди чащи самого обычного леса, пахнущего смолой и сырым деревом.
Агате так невыносимо одиноко, что она не может ступить ни шагу. Ей кажется, что только что она была в сказочном дворце, — опасном, но полном волшебства, мрачном, но роскошном, волнующем, полном обещаний, — а сейчас она просто стоит одна в чащобе, пижамные штаны пропитались снегом до колена. Чувство страшной ошибки настигает Агату, чувство только что совершенной ужасной ошибки.
Тогда Агата закрывает глаза и начинает представлять себе дом. Свою кровать с хрустящими простынями, которые мама меняла два раза в день, чтобы больной Агате было прохладнее. Фарфоровые чашки с синими, как вечернее небо, завитушками. Толстого кота Кристиана, привыкшего спать на холодильнике. И маленького братика — Агата вдруг совершенно уверена, что это будет именно братик, а не сестричка, — братика, которого она еще никогда не видела, но о котором ей уже очень нравилось думать. Агата не замечает, что начала идти вперед, — прямо так, с закрытыми глазами. Она спохватывается и понимает, что движется в ту сторону, откуда доносится гул проезжающих машин. Ее дом находится прямо за дорогой, дороги не видно, но знакомый шорох колес отлично слышен в прозрачной ночной тишине. Через пятнадцать минут Агата будет дома. У нее снова начинается жар, и ей надо торопиться.
Вдруг что-то хрустит в кустах, как будто резко обломили ветку. Агата взвизгивает. Тот, кто прятался в кустах, тоже взвизгивает, бросается вправо, влево. Агата тоже бросается от страха вправо и влево. В лунном свете она видит поблескивающие рожки и очень грязную шерсть — на этот раз не серую, а коричневую. Это бесенок толстоват и неуклюж, он замер от страха и стоит столбом. Агата тоже стоит столбом, они с бесенком в панике смотрят друг на друга. Бесенок начинает часто-часто мигать, разевает рот и набирает в легкие воздуха. Агата догадывается, что должно вот-вот произойти, — и прежде, чем бесенок успевает позвать на помощь, Агата выкрикивает дрожащим голосом:
— Пошел вон!
И еще раз:
— Пошел вон! Пошел вон! Пошел вон, слышишь?! Пошел вон! Пошел вон!
Не веря своему счастью, грязный коричневый бесенок отступает назад, боясь отвести взгляд от Агаты, от ее пальца, выставленного в сторону чащи. Потом он робко поворачивается, все еще опасливо оглядываясь через косматое плечо, и, наконец, со всех ног бросается прочь, — только поблескивают в лунном свете рожки и копытца.
Некоторое время умная, сильная, смелая, удивительная Агата переводит дыхание, а потом начинает медленно брести в сторону машин, — то есть, в сторону дома.
Агата хочет только одного — забыть этот ужасный звенящий лес, оказаться дома, дома, дома. Никогда она не пожелает помощи этого человека, никогда не позовет его, никогда –
никогда, — это так понятно, что Агата начинает смеяться. Она возьмет это кольцо, лишь бы оказаться дома, конечно. Агата подставляет ладонь, человек в серой шубе улыбается и роняет в нее прозрачное колечко. Оно действительно теплое, как оконное стекло, к которому кто-нибудь долго прижимался лбом.
— Пошел! — коротко говорит человек в шубе.
Агата покрепче хватается за теплые толстые уши бесенка, зажмуривает глаза, — и даже ледяной ветер, яростно бьющий ее в лицо и в грудь, не мешает ей кричать на всем скаку:
— Живо! Живо! Живо!
Агата несется домой.
Внезапно ветер прекращается. Агата чувствует, что скользит куда-то вниз, — сначала на попе, потом на боку, потом и вовсе вверх тормашками. Агата лежит в сугробе, над ней — небо, черное, как самая черная грязь, а справа — светлое окно родной кухни. Падая и спотыкаясь, всхлипывая и загребая ладонями снег, теряя один сапог, Агата добирается до своего дома. Она взбегает на крыльцо — и слышит за спиной дробные сбивчивые шажки по каменным ступенькам. Только тогда она вспоминает про бесенка, — он тут, смотрит на Агату жалобными глазами из-под смерзшихся ресниц.
— Пошел вон! — говорит Агата с облегчением и запускает вслед несущемуся прочь бесенку дурацким стеклянным кольцом. Кольцо проваливается в снег.
Ночью Агата видит сон — она играет в ладоши с человеком в серой мохнатой шубе. Она счастлива, игра идет все быстрее и быстрее, но Агате не страшно сбиться, а только смешно. Ладони человека в шубе раскалены, Агате очень жарко, но это не важно, потому что благодаря этой странной, невероятной игре перед Агатой снова, — совсем как в стеклянном лесу, — мелькают удивительные картинки, и Агата так нравится себе, ей так легко и так хорошо, что она до конца своих дней играла бы и играла с человеком в шубе, никогда бы не останавливалась. Беда только в том, что этой, снящейся, Агате очень жарко — и становится все жарче и жарче. Пот льет с нее ручьями, а руки начинает ломить аж до самых плеч. Снящаяся Агата сбивается, ладонь ее проваливается в пустоту, картинки исчезают. Настоящая Агата просыпается в слезах, у нее ломит руки, ноги, ломит всё тело. Мама меряет Агате температуру. У Агаты жар.
Несколько дней Агата болеет. Врач, мама и папа думают, что у нее очень тяжелый грипп, Агата почти все время в забытьи. Но на самом деле Агата знает, что она болеет от тоски, и что она все время спит, чтобы во сне играть в ладоши с ласковым человеком в огромной, мохнатой серой шубе, и чувствовать себя счастливой, умной, ловкой, хитрой Агатой, совершенно прекрасной Агатой, которая вот-вот узнает, что надо сделать, чтобы остаться такой навсегда. Но сны обрываются за одну секунду до разгадки, Агата просыпается со стонами, с ужасной головной болью, ее заставляют глотать чай, делают уколы. Понемногу лекарства начинают действовать, жар спадает, но Агата по-прежнему очень слаба, она почти все время спит, у нее болит голова.
Наконец, наступает ночь, когда Агата не выдерживает. Мама уснула, Агата вылезает из кровати. Она шатается от слабости, чтобы выбраться в коридор, ей приходится держаться за стены. У нее нет сил замотать горло шарфом, кое-как она прямо натягивает куртку прямо поверх пижамы, дрожащими руками застегивает сапоги и сапоги и выходит на задний двор. Здесь Агата становится на четвереньки и начинает ползать по снегу. От слабости ей хочется лечь на снег и поспать, но Агата ищет кольцо и, наконец, находит его в маленьком сугробе. За неделю два раза выпадал снег, но совсем понемногу. Следы, оставленные убегающим бесенком, при желании все еще можно различить.
Дрожащими замерзшими пальцами Агата берет кольцо и садится в сугроб.
— Пожалуйста, — говорит она кольцу. — Пожалуйста, — и на всякий случай зажмуривается.
Когда Агата открывает глаза, ей сперва кажется, что ничего не переменилось, — просто ее дом исчез с лица земли. Она по-прежнему сидит в сугробе и держит кольцо, но перед ней — не черный ход, ведущий на кухню, а бесконечный лес, уходящий во все стороны. От страха Агата вскакивает на ноги и начинает озираться. Нет, она никогда раньше не бывала в этом лесу, — деревья тускло блестят под лунным светом, но они не стеклянные, а металлические, все в черных пятнах. Пахнет чем-то странным и знакомым. Так пахнет в папином кабинете, когда он паяет из деталей маленькие модели самолетов, и с паяльника падают тяжелые зеркальные капли, которые быстро тускнеют, покрываясь черным нагаром. Олово, вот из чего сделаны здешние деревья.
Агата озирается, но ни белки, ни снегиря, ни даже маленького желудя, пусть и оловянных, нет в этом лесу, — только голые ветки и сухой, серый, колкий снег, похожий на крошечные капли тусклого металла. За одним из оловянных деревьев стоит, глядя на Агату, человек в серой шубе, только шуба его сейчас вывернута наизнанку, из рукавов торчит жесткий серый мех. Агата не может на него смотреть, ей страшно, и еще ей стыдно, что она попросила его помощи, хотя до этого выбросила кольцо в сугроб. Кроме того, ей очень жарко. Агата обнимает холодное оловянное дерево, но, к сожалению, это не помогает. Тогда человек в вывернутой шубе улыбается, подходит к Агате по отвратительно скрежещущему снегу и берет ее ладони в свои, — прохладные, мягкие. Жар, мучивший Агату все эти дни, словно стекает в снег по этим ласковым ладоням. Агата начинает дышать свободно, ей вдруг становится спокойно и весело, теперь она уже не понимает, почему несколько дней назад повела себя так глупо, почему выбросила кольцо, почему вообще ушла из стеклянного леса, почему не вернулась к этому человеку раньше. Человек в вывернутой шубе разговаривает с ней, говорит что-то очень смешное, и Агата тоже говорит смешное в ответ, и они оба смеются.
Человек в шубе легонько хлопает Агату по руке, а она хлопает его в ответ. Хлоп-хлоп, ладонь к ладони, правая-левая, Агата чувствует, что может продолжать эту игру в ладоши всю жизнь, всю жизнь может смотреть на удивительные картинки. Тем более, что теперь в них предстает не прошлая Агата и не будущая Агата, а совершенно сейчасошняя Агата. И вот-вот эта умная, ловкая, сильная Агата сделает что-то крайне важное, что-то, отчего все встанет на свои места. Но игра с человеком в шубе опять идет все быстрее и быстрее, картинки мелькают, Агата в панике, — нет, — умоляюще говорит она, — нет, нет, нет! — и тут ее ладонь пролетает сквозь воздух, не найдя опоры, совсем как бывало в ее снах. Человек в вывернутой шубе опускает руки. Игра окончена.
Агате в сто, нет, в тысячу раз хуже, чем было после игры в стеклянном лесу, от горя у нее болит в груди. Она опять оказывается самой обыкновенной Агатой, а не той удивительной, умной, счастливой Агатой, которой она вот-вот могла бы стать насовсем. Это так невыносимо, что Агата прижимает руки к груди и от горя сгибается пополам. Тогда человек в вывернутой шубе треплет Агату по плечу.
— Третий раз разорвет тебе сердце, Агата, — говорит он, пытаясь заглянуть Агате в глаза.
— Ты обещал помогать мне! — говорит Агата, едва не захлебываясь в подступающих слезах.
— Я обещал тебе делать все, что ты попросишь, — говорит человек в шубе. — И если ты попросишь меня сыграть с тобой в третий раз, я не смогу тебе отказать.
Тогда Агата медленно выпрямляется и вытягивает вперед ладонь. Человек в вывернутой шубе смотрит на Агату с состраданием, качает головой и тоже вытягивает вперед ладонь, но Агата быстро убирает руку.
— Да нет же, — говорит она.
Агата не намерена играть с этим человеком в ладоши. На самых кончиках ее пальцев лежит, поблескивая, маленькое стеклянное кольцо.
— Заберите его, — говорит Агата.
Человек в вывернутой шубе быстро закусывает губу, как если бы Агата сделала ему очень больно. Агата смотрит на него, потом на кольцо, — но кольца нет, есть только мокрый круг там, где оно только что лежало, — как будто растаяла небольшая льдинка с дыркой посередине. Агата снова поднимает глаза на человека в шубе, но его нет. И оловянного леса тоже нет. Агата стоит посреди чащи самого обычного леса, пахнущего смолой и сырым деревом.
Агате так невыносимо одиноко, что она не может ступить ни шагу. Ей кажется, что только что она была в сказочном дворце, — опасном, но полном волшебства, мрачном, но роскошном, волнующем, полном обещаний, — а сейчас она просто стоит одна в чащобе, пижамные штаны пропитались снегом до колена. Чувство страшной ошибки настигает Агату, чувство только что совершенной ужасной ошибки.
Тогда Агата закрывает глаза и начинает представлять себе дом. Свою кровать с хрустящими простынями, которые мама меняла два раза в день, чтобы больной Агате было прохладнее. Фарфоровые чашки с синими, как вечернее небо, завитушками. Толстого кота Кристиана, привыкшего спать на холодильнике. И маленького братика — Агата вдруг совершенно уверена, что это будет именно братик, а не сестричка, — братика, которого она еще никогда не видела, но о котором ей уже очень нравилось думать. Агата не замечает, что начала идти вперед, — прямо так, с закрытыми глазами. Она спохватывается и понимает, что движется в ту сторону, откуда доносится гул проезжающих машин. Ее дом находится прямо за дорогой, дороги не видно, но знакомый шорох колес отлично слышен в прозрачной ночной тишине. Через пятнадцать минут Агата будет дома. У нее снова начинается жар, и ей надо торопиться.
Вдруг что-то хрустит в кустах, как будто резко обломили ветку. Агата взвизгивает. Тот, кто прятался в кустах, тоже взвизгивает, бросается вправо, влево. Агата тоже бросается от страха вправо и влево. В лунном свете она видит поблескивающие рожки и очень грязную шерсть — на этот раз не серую, а коричневую. Это бесенок толстоват и неуклюж, он замер от страха и стоит столбом. Агата тоже стоит столбом, они с бесенком в панике смотрят друг на друга. Бесенок начинает часто-часто мигать, разевает рот и набирает в легкие воздуха. Агата догадывается, что должно вот-вот произойти, — и прежде, чем бесенок успевает позвать на помощь, Агата выкрикивает дрожащим голосом:
— Пошел вон!
И еще раз:
— Пошел вон! Пошел вон! Пошел вон, слышишь?! Пошел вон! Пошел вон!
Не веря своему счастью, грязный коричневый бесенок отступает назад, боясь отвести взгляд от Агаты, от ее пальца, выставленного в сторону чащи. Потом он робко поворачивается, все еще опасливо оглядываясь через косматое плечо, и, наконец, со всех ног бросается прочь, — только поблескивают в лунном свете рожки и копытца.
Некоторое время умная, сильная, смелая, удивительная Агата переводит дыхание, а потом начинает медленно брести в сторону машин, — то есть, в сторону дома.