Страница:
– Главное, чтобы ему нравилась.
– Ему, по-моему, ты нравишься.
– Настя, прекрати, – я разозлилась. Разозлилась потому, что мне были приятны ее слова. Потому, что Андрей мне все-таки нравился. И мне хотелось, чтобы все было именно так, как говорила Настя: я ему нравилась, и он пошел бы меня провожать. Но это просто невозможно. Неприлично. Так нельзя.
– Нет, ты точно ненормальная, – Настя покачала головой, – давай пятьсот рублей и проваливай.
Мне стало смешно.
– Настюш, я тебя обожаю, – достав из кармана сложенные сторублевки, я протянула их подруге, – как приеду, я тебе позвоню.
– Давай, удачи тебе в командировке, – Настя улыбнулась мне в ответ и чмокнула в щеку, – жалко, а так бы, может, породнились…
– Мы и так почти родные, – извиняющимся тоном сказала я, – ну, прости, Насть, ну ты же понимаешь…
Распрощавшись, я ушла. И, придя домой, конечно же, пожалела о том, что не послушалась Настю. Посидела бы еще немного, глядишь, и правда Андрей бы меня проводил. И даже, может быть, зашел в гости. Я мельком оглянула свою комнату – прибрано, уютно. Не стыдно принимать гостей. Только свитера валяются на диване, но это даже неплохо – комната выглядит жилой и естественной. Сразу становится ясно, что никого специально не ждали, что всегда так чисто… Да, а что толку? Все равно никто не пришел. И сама в этом виновата. Я вздохнула. Ну и ладно, зато свитера спокойно примерю. Выбрав светло-серый свитер, я немного покрутилась перед зеркалом. Да, в джинсах и свитере я себе нравилась. Какая-то и стройная вроде, и современная вполне. Почему я на работу не хожу в джинсах? Нет, я не чумичка какая-то, носящая только скромненькую юбочку ниже колен и темненькую кофточку. Хожу и в брюках, и блузки у меня вполне модные. Но джинсы – это что-то совсем другое. Их плотное облегание меня и радует и смущает одновременно. Поэтому на работу я хожу в довольно широких брюках, а джинсы оставляю на походы к Насте, в магазин или просто для дома. Или вот для командировки.
Лежа в кровати, я позволила себе немного помечтать, что было бы, если бы Андрей пошел меня провожать. Мы остановились бы около подъезда, и он, придерживая тяжелую дверь, сказал бы: «Давай провожу тебя до квартиры, а то мало ли что…» и я, улыбнувшись, молча кивнула бы головой. Около квартиры я, открывая дверь ключом, вежливости ради, пригласила бы его на чашку чая или кофе, и он бы зашел. Конечно, Андрей попытался бы обнять меня прямо в коридоре, но я, изящно выскользнув из его рук, прошла бы на кухню ставить чайник. Он прошел бы следом, и, подойдя ко мне сзади, обнял за плечи. Я удивленно бы обернулась, и его губы встретились бы с моими. На этом месте я расхохоталась. Господи, до чего же банально! Я даже не придумала ничего своего. Этот эпизод был настолько явственно взят из какого-нибудь фильма или вычитан в какой-нибудь книжке, что даже Андрей в нем казался каким-то совсем ненастоящим, а только смутно имеющим что-то общее с реальным мужчиной, сидевшим сегодня со мной за одним столом. Этот реальный мужчина даже не сделал попытки удержать меня. Я вздохнула. Но все равно, приятно было представить волнующий, нежный, романтичный поцелуй с красивым мужчиной, совершенно забыв при том, что он женат. Я свернулась в клубок под одеялом и закрыла глаза, снова прокручивая в уме красивый эпизод с провожанием: подъезд, тяжелая дверь, приглашение на чашку чая, поцелуй. Кино про любовь со мной в главной роли…
Проснулась я за пять минут до будильника. Как всегда. Потянувшись, бросила взгляд на часы и снова прикрыла глаза. Пять минут, как всегда, на то, чтобы вспомнить, что мне снилось. Где-то когда-то в каком-то журнальном психологическом тесте был вопрос: «Просыпаясь, Вы первым делом… а) вспоминаете, что вам снилось; б) планируете предстоящий день; в) просто встаете». Почему-то я этот вопрос запомнила. Наверное, потому, что ответила тогда неправду. Я ответила, что планирую свой день, а на самом деле я всегда вспоминаю, что мне снилось. Потому что очень часто мне снятся интересные, сюжетные сны. То я кого-то спасаю, то путешествую, то влюбляюсь, даже дерусь иногда. Жутко интересно. Хотя и нельзя так выразиться. Как говорила моя бабушка, «жутко» и «интересно» – это не сочетаемые слова, как и «страшно нравится». Но мне и правда страшно нравятся мои сны, именно потому, что в них мне жутко интересно. Прости, бабушка, но у нас на работе так все говорят. Но сегодня мне не снилось ничего. Точнее, конечно, я просто не помню. Это из-за выпитого вчера бокала вина. Я и раньше замечала, что хорошее красное вино действует на меня как снотворное – я сплю после него как убитая. Зазвенел будильник, и я поднялась. Пора на работу. Привычный утренний ритм: душ, чайник на плиту, утюгом чуть погладить водолазку, немного теней на веки… Уже на ходу допивая чашку зеленого чая и быстро проверяя, не забыла ли ключи, часы и телефон, я вдруг осознала, как хорошо, что поезд у меня дополнительный и отправляется попозже, успею после работы зайти домой, спокойно поужинать и переодеться.
Рабочий день пролетел совсем незаметно. Приходили посетители, звонил телефон, кто-то что-то рассказывал за чаем. Абсолютно спокойный, привычный рабочий день. Я, прямо с утра забрав нужные для командировки документы, записав хорошо знакомый адрес министерства на отдельный листок бумаги и засунув его за корочку паспорта – на всякий случай, вдруг споткнусь, как говорится, и забуду, проверив билеты, командировочное удостоверение и сложив все в один пакет, переключилась на обычную работу. О вчерашнем вечере я вспоминала только иногда и, честно говоря, думала не столько о реальном ужине, сколько о несостоявшихся проводах. Жалела, что не послушалась Настю. Но особенно предаваться воспоминаниям мне было некогда – работы много, да и вспоминать-то, строго говоря, оказалось нечего. Поэтому, когда в телефонной трубке раздалось: «Лен, привет, это Андрей», я пришла в замешательство.
– Привет! – Мой голос прозвучал, наверное, удивленно, потому что Андрей произнес как-то чересчур поспешно:
– Лена, Настя просила передать, что ты забыла перчатки. Ты ведь уезжаешь сегодня, они тебе нужны, наверное?
– Перчатки? Нет, Андрей, у меня еще одна пара есть. – Вдруг я испугалась, что это звучит невежливо. Люди беспокоятся, переживают, а тут им говорят, что, дескать, зря беспокоились. Мне стало неловко, и я добавила как можно душевнее: – Хотя, спасибо, конечно, большое.
– Точно не нужны? – спросил Андрей довольно весело.
– Точно, – в тон ему ответила я.
– У тебя как там, много вещей? Сумки тяжелые? – так же шутливо продолжал расспрашивать Андрей. – Может, проводить тебя?
– Нет, спасибо большое, но у меня всего один пакет практически с одной бумажкой, – произнесла я все это шутливо и непринужденно, стараясь подыграть ему, даже хихикнула в трубку. Говоря все это, я одновременно понимала, что опять все делаю не так.
– Точно? – переспросил Андрей, но уже не так бодро, как сначала.
– Точно. – Мне очень хотелось сказать ему, что проводить меня можно и без тяжелых сумок. Что просто приятно, когда кто-то машет тебе рукой на перроне и, жестикулируя под окном, просит «пиши», «звони», «возвращайся скорее». Мне очень хотелось все это сказать, но я боялась. Боялась сказать ему, что мне было бы приятно, если бы он меня проводил. А вдруг он скажет, что раз перчатки не нужны и сумок тяжелых нет, то чего я пойду? Вдруг Андрей подумает, что я к нему пристаю? Вдруг он совсем не хотел идти меня провожать, а это Настя пытается нас как-то подтолкнуть друг к другу? Я так и представляла, как она говорит: «Андрей, позвони, может, ей перчатки нужны и спроси, помочь ли ей донести сумки. Давай звони!», а он пытается отвертеться: «Да неудобно, что я скажу, позвони сама…», а Настя: «Чего тут неудобного, давай я тебе сейчас номер наберу…» и – так далее и тому подобное. В общем, довольно живо я все это себе представила и решительно повторила:
– Точно, Андрей, провожать меня не нужно, спасибо.
– Ну, счастливого пути тогда.
– Спасибо.
Положив трубку, я задумалась. Интересно, хотел он меня проводить или просто из вежливости предложил? Самое грустное в этой истории то, что теперь я этого никогда не узнаю. Настя не признается ни в чем, даже если это она все устроила. В некоторых случаях она способна молчать как стойкий оловянный солдатик или, вернее, как партизан. Андрей тоже никогда не скажет правды. Даже если предположить, что у нас когда-нибудь случится разговор на эту тему, он все равно скажет, типа, да ты что, конечно, я хотел тебя проводить. А если нет, разве бы я стал предлагать! Но разве мужчина скажет женщине такую правду – я не хотел тебя провожать, меня заставили тебе позвонить! Они всегда врут. Да и женат он. А это означает только одно – если он даже хотел меня проводить, значит, будет потом врать своей жене. Кругом одна ложь.
За полчаса до конца рабочего дня я еще раз проверила билеты, бумаги и командировочное удостоверение, уточнила у Ирины, куда и кому сдавать документы, и наконец собралась. Уже выходя из кабинета, я неожиданно остановилась в дверях и бросила взгляд на свой стол. Появилось странное чувство, что я забыла нечто такое, что всегда беру с собой. Повинуясь этому чувству, я еще раз подошла к столу и несколько раз выдвинула ящики, переложила бумаги, в смутной надежде, что найду то, что нужно.
– Лена, ты чего? – Ирина удивленно посмотрела на меня. – Потеряла что-нибудь?
– Да нет вроде. Просто чувство такое, что забыла что-то, – сказала я довольно неуверенно, – а что – вспомнить не могу.
– Главное – билеты, деньги и документы, – весело заметила начальница, – а остальное все пустяки. Когда уезжаешь – всегда боишься что-нибудь забыть. Не бери в голову.
– Да, конечно, – соглашаюсь я, – «главное» я проверила.
– Ну, и счастливо тебе. В четверг прямо с поезда не несись на работу-то, – Ирина усмехнулась, – часам к двенадцати подходи, а то и к обеду.
– Спасибо, – радостно кивнула я. До чего ж приятно, когда начальство хорошее – понимающее, – хоть душ принять с поезда спокойно…
– Вот-вот.
Наконец я ушла. Ушла с чувством, что все-таки что-то оставила. Дома это чувство меня не покидало, но я, махнув рукой, переключилась на сборы. Поужинав и собравшись, я какое-то время еще слонялась по пустой квартире, в основном оценивающе поглядывая на себя в зеркало, а потом решила, что уже пора. Ничего страшного, если я на вокзал приеду пораньше, это лучше, чем опоздать, потому что еще неизвестно, как с автобусом повезет, не на такси же потом мчаться. Я нашла весьма веские и объективные причины, чтобы выехать пораньше, но, уже присаживаясь на диван – «посидеть на дорожку», призналась себе, что жду прихода к поезду Андрея. С чего это вдруг я так решила – понять невозможно, но было такое чувство, что он станет меня провожать, поэтому я должна оказаться на вокзале заранее. В общем, я вышла из дома довольно рано.
Пасмурный весенний день заканчивался серым вечером. На улице было уже довольно темно, но с автобусом мне повезло, я ждала его не больше пяти минут, и вскоре уже стояла на вокзале. Посадку еще даже не объявляли, и весь народ толпился в светлом и теплом зале ожидания. И я тоже. Поставив свой пакет на широкий подоконник, я поглядывала по сторонам. Никого нет, как сказала бы Настя, если в целой толпе не видела нужного человека. Наконец диктор правильно-приветливым голосом сообщила, что можно занимать места согласно купленным билетам, – и весь народ двинулся на перрон, а я осталась стоять около окна. Я стояла и ждала Андрея: он ведь не знал, какой у меня вагон, и если бы я села в поезд, то он меня наверняка не нашел бы. Поэтому я и стояла в зале ожидания. Здесь меня найти легко. Стрелка на больших вокзальных часах, висящих над выходом прямо перед глазами, быстро бежала по кругу. Я переводила взгляд с часов на двери и снова на часы: оставалось совсем немного времени до отправления поезда, а Андрея не было. А почему вдруг я решила, что он придет? Потому что мне этого хотелось? И пусть я сама сказала, чтобы Андрей не приходил на вокзал, сказала твердо и однозначно. Пусть. Но если он хотел прийти, разве мои слова послужили бы помехой? Я вздохнула. Все правильно: «если хотел» – вот определяющие слова. Не пришел – значит, не хотел.
Радостно-ожидающее настроение сменилось досадой на собственную глупость. До отправления поезда осталось десять минут. Я схватила пакет и решительно пошла на перрон. Я не сердилась на мужчину, что он оказался таким недогадливым, а удивлялась самой себе. Ну, сколько можно? Вечно я воображаю себе какое-то развитие событий, продумаю слова, интонации, поступки, все распишу, как в театре, до мельчайших подробностей, а когда в жизни все получается совсем не так, или вообще ничего не случается из моих мечтаний, расстраиваюсь. Хорошо хоть на людей не злюсь за то, что они не сделали или не сказали именно то, что я им придумала. Ну конечно, если бы еще и на людей злилась – то была бы не просто дурочкой-мечтательницей, а шизофреничкой. Слава богу, до этого еще не дошло. Но если и дальше буду фантазировать, то скоро свихнусь совсем.
Пожилая проводница, проверив мой билет, равнодушно сообщила, что у меня семнадцатое место, и отвернулась к стоящей рядом с ней проводнице соседнего вагона. А я, оглянувшись еще раз – «никого нет», прошла в полутемный вагон. Пассажиров было не очень много, боковые места почти нигде не заняты, и вообще оставалось много свободных мест. Еще бы: середина недели, дополнительный поезд… Вот и мое место. На соседней полке сидел какой-то парень, уставившись в окно.
– Добрый вечер, – вежливо поздоровалась я.
– Добрый, – невнятно пробурчал он в ответ.
Вот интересно, почему в наших поездах при посадке свет не включают? Каждый раз я этому удивляюсь. Вот тронется поезд – врубят свет на полную мощность, и до одиннадцати он будет гореть, хотя в поезде большинство пассажиров укладываются спать сразу после десяти. И вот весь вагон спит при ярком свете. А при посадке – полумрак, даже не разглядеть попутчиков.
Я сняла куртку, уложила пакет под сиденье и уселась около окна. Мне был хорошо виден перрон, почти под каждым окном кто-то стоял, смешно размахивая руками, подавая непонятные знаки и пытаясь что-то сказать. Провожающие. Им, наверное, не очень уютно – на улице сыро и как-то промозгло, но почти никто не уходил. И Андрей мог бы стоять так же… Я вздохнула. Раз уж так хотела, чтобы он пришел, то могла бы ему об этом сказать. Чуть заметный толчок, и в вагоне ярко вспыхнул свет. Машинально я зажмурила глаза и откинулась назад, под тень опущенной верхней полки. Поехали.
– Будешь?
Я открыла глаза. Парень, мой сосед, смотрел на меня, а на столе стояли две бутылки какого-то импортного пива.
– Нет, спасибо, – еще чего не хватало!
Вслух я, естественно, сказала только первую часть фразы, ту, где «нет, спасибо».
– Может, чего покрепче? У меня есть.
Он что, издевается надо мной? Я внимательно посмотрела на попутчика: ну да, усмехается, и глаза вон как горят, наверняка уже «принял на грудь». Так, кажется, это называется.
– Нет, спасибо, ничего не хочу, – я старалась говорить вежливо, но твердо. Я читала где-то, что с пьяными лучше не спорить, не переубеждать их, не отмалчиваться, чтобы не злить, но и не вступать в долгие разговоры.
– Да я не пьян, ты не бойся, детка.
Кажется, мне достался «веселый» попутчик. И главное, больше в нашем купе, вернее, в нашем отсеке, никого не было даже на боковых местах, чтобы хоть переключить его внимание на кого-то другого. Ну, ничего, сейчас проводница соберет билеты, принесет белье, и я лягу спать. Переживу как-нибудь эту ночь. Всего одна ночь.
– Я ничего не боюсь, – я решила не реагировать на «детку», как и на утверждение, что он не пьян. Понимала же, что спорить не стоит. Пробормотала ответ и уставилась в окно.
– В командировку в Москву?
– Да, – я старалась выражаться как можно лаконичнее, и головы при ответе от окна не отворачивала.
– Там уже и не видно ничего, в окне-то, – прервал недолгое молчание парень, – темень сплошная.
Я, повернув голову, слабо улыбнулась и, не проронив ни слова, снова перевела взгляд на темное окно. Честно говоря, сначала он не показался мне таким болтливым. В темном стекле вагонного окна я увидела его отражение. Он сидел, довольно бесцеремонно уставившись на меня. Почему-то в этот раз я совсем не обольщалась на свой счет, хоть и выглядела, по-моему, неплохо – джинсы и свитер придавали мне уверенности. Но у меня даже мысли не мелькнуло, что он смотрит на меня потому, что я ему понравилась. Просто смотреть здесь больше не на кого. И эта уверенность меня не расстраивала, а скорее, наоборот, утешала. Потому что, во-первых, это не мой тип мужчины – одет в какие-то потертые джинсы, в том смысле, что не стильно потертые, а просто потертые. На лбу шрам, причем недавний, розоватый еще, после пьянки какой-нибудь, наверное, полученный. Да и поведение – бесцеремонное, неинтеллигентное… Нет, такие мне не нравятся. Ну а во-вторых, вполне вероятно, что сейчас, как только соберут билеты, он уйдет искать себе собутыльника или собеседника поразговорчивей и поинтересней. А я смогу спокойно лечь спать. И помечтать о том, что было бы, если бы Андрей все-таки пришел меня провожать. В мечтах же можно забыть, что он женат. В общем, полчаса, ну, в крайнем случае, час, придется подождать и можно будет ложиться.
– Билеты, пожалуйста, – проводница устало присела на край полки, – постель брать будете?
– Да, конечно, – я протянула свой билет, – сколько?
– Семьдесят пять рублей, – женщина повернулась к соседу, – а вы брать будете?
– Да, пожалуйста, – почему-то с усмешкой произнес парень, достал из кармана сторублевку и положил ее на столик, – порядок есть порядок.
– Можете и не брать, – пожала плечами проводница, – только вы же до самой Москвы едете, устанете сидеть всю ночь.
– Да-да, – как-то отстраненно согласился парень, – до самой Москвы.
Я тоже достала сто рублей. Женщина привычно отсчитала нам сдачу.
– Чай будете? – спросила она, задержав в руке мелочь.
– Нет, спасибо, я не буду, – поспешно сказала я. Мне не жалко было пять или семь рублей на чай, просто хотелось пораньше лечь.
– Спасибо, я – пиво, – улыбнулся парень, кивнув на стоящие на столе, но так и не открытые до сих пор бутылки. Даже странно.
Проводница, молча кивнув и положив на стол мелочь, прошла дальше.
– За постельным самим идти? – спросил меня сосед.
– Нет, она принесет, как только соберет билеты, – вежливо ответила я. Видно, давно он не ездил в поездах, если задает такие вопросы.
– Пойдем, покурим? – предложил попутчик, достав из висевшей за его спиной кожаной куртки красивую пачку каких-то сигарет.
– Я не курю.
– Что ж ты такая скучная-то, а? Не пьешь, не куришь…
Ну вот, дождалась. Теперь уже мне прямо в лицо говорят, что я скучная. Стало ужасно обидно. И еще обиднее то, что я не нашла сразу, что ему ответить. Просто пожала плечами и продолжила смотреть в темное окно. Глаза мои наполнились слезами. Вот тоже новость. Я уже давно не плачу. Тем более по таким пустякам. Ну, подумаешь – нагрубил какой-то пьяный дурак. Чего рыдать-то? В оконном отражении я увидела, как он, постояв секунду, снова усмехнулся и, ловко и красиво, как в кино, подбросив и поймав сигаретную пачку, ушел. Украдкой я вытерла чуть-чуть выступившую слезу. Скорей бы уж постельное белье принесли, чтобы можно было отвернуться к стенке и, придумав достойный и гордый ответ этому нахалу, уснуть. Мерный стук колес, мелькающие в темноте редкие огоньки, невнятный, еле слышный шум соседей за перегородкой постепенно успокоят меня. Вот сейчас он вернется, и я ему скажу… Во-первых, с какой стати он мне «тыкает» все время – мы с ним на брудершафт не пили, а во-вторых, не его это дело, какая я – скучная или нескучная. Нет, лучше скажу ему с насмешкой, что мне его жаль, раз веселье для него – это курево и выпивка. Интересный человек вовсе не обязательно курит, пьет и болтает что ни попадя. И еще, грубость никогда не украшала настоящего мужчину. Я вздохнула: вот что нужно было сказать сразу. Посмотреть спокойным, даже высокомерным взглядом настоящей королевы, которую просто не могут задеть слова мелкого уличного торговца, и снисходительно произнести: «Грубость – не есть достоинство настоящего мужчины». И пусть бы краснел и смущался. Надо было. А теперь уж поздно. Что после драки кулаками-то махать? Ничего, в следующий раз обязательно скажу. И плакать не буду ни за что. И чего это вдруг на меня так подействовали его слова? Он ведь даже, если по-честному-то разобраться, и не грубил. Тон у него был веселый, немного удивленный и даже какой-то сочувствующий. Человек сказал правду. И что с того, что его правда мне не понравилась? Почему я расстроилась аж до слез? Я вглядывалась в темное стекло и пыталась понять, в чем причина. Вернее, в ком? Во мне? В нем? А может быть, в Андрее? Может, мне стало обидно, что он не пришел к поезду? То есть обидело именно это, а слова соседа – всего лишь повод поплакать? Я прислушивалась к себе. Жаль, конечно, что никто не стоял под окном, провожая меня, но это в данной ситуации скорее лишь повод пожалеть, что нахал-сосед не видел, что меня провожает мужчина. Наверное, поостерегся бы грубить тогда. Я усмехнулась своим мыслям. Значит, все-таки задели именно его слова. Почему?
В оконном отражении я увидела, что сосед вернулся. Как интересно! Я много ездила в поездах, иногда мне попадались интересные, приятные попутчики, и мы разговаривали, как обычно, о том, кто куда едет и какая ожидается погода в пункте назначения. Иногда встречались совершенно неразговорчивые люди, и я, помолчав и посмотрев в окно, быстро укладывалась спать. По-разному бывало. Но никогда раньше я не использовала темное стекло в качестве средства наблюдения за кем-либо. А это, оказывается, довольно удобно. Вот сейчас, например, не поворачивая головы, я знаю, что парень пришел и молча стоит в проходе, облокотившись на верхние полки, и смотрит на меня. Оконное стекло, словно большое зеркало, отражало все до мельчайших подробностей. Парень стоял, чуть покачиваясь в такт поезда, не улыбался и не хмурился, просто смотрел, как будто задумавшись о чем-то. Наверное, решал, пойти сразу искать себе сотоварищей или дождаться, пока принесут постельное белье, за которое уплачено семьдесят пять рублей. Он стоял уже довольно долго, и молчание, которого мне так хотелось вначале и от которого я, в общем-то, никогда не испытывала дискомфорта, вдруг начало тяготить меня. Его молчаливое «нависание» за моей спиной создавало ощущение опасности, хоть я и могла контролировать любое его движение. Впрочем, он и не двигался, но мне все равно стало неуютно. Как все-таки хорошо, что я еду не в купейном вагоне! В подтверждение моим мыслям кто-то прошел по длинному проходу, попросив моего соседа посторониться и дав мне возможность повернуть голову, якобы среагировав на звук. Я обернулась и встретилась взглядом с парнем.
– Ну что, насмотрелась? – насмешливо спросил он, усаживаясь напротив меня.
– На что? – просто отреагировала я, а ведь хотела попросить его обращаться ко мне на «вы».
– На меня, – парень широко и снисходительно улыбнулся.
Что-то насторожило меня в этой улыбке. Какое-то несоответствие, то ли слов, то ли интонации, то ли взгляда. Я не успела разобраться, что именно, потому что вдруг поняла: все это время, пока разглядывала его в «зеркале» окна, он рассматривал меня и прекрасно видел, что за ним наблюдают. Краска залила мое лицо, и стало трудно дышать. И я не нашла ничего умнее, чем сказать:
– Я на вас не смотрела.
Он засмеялся. И я расстроилась еще больше. Ну почему бы и мне ему не ответить какой-нибудь интеллигентно-изощренной грубостью? Типа «было бы, на что смотреть», или «меня пьяницы не интересуют», или еще лучше «алкоголики – не мой профиль». Конечно, это не очень интеллигентно и совсем не изощренно, ну пусть бы хоть так, чем краснеть и врать как школьница.
– Н-да, – парень постучал пальцами по столу и улыбнулся в своей непонятной манере, – я надеялся, что хоть здесь повезет – попутчица достанется напоследок веселая, а тут… никакого просвета.
И тут я не выдержала.
– А почему вы все время мне грубите? – Мой голос дрожал, а в глазах снова появились предательские слезы. Я старалась дышать поглубже – слышала, что так можно заставить слезы уйти обратно. – Почему?
– А разве я грублю? – довольно искренне удивился попутчик.
– Конечно. – Я не смотрела на него. – Конечно, грубите – «тыкаете» все время, обзываетесь…
– Ну, прости, детка, я не хотел. Просто… – он замолк на какое-то мгновение, а затем продолжил: – Так вышло.
Ни капли раскаяния, сожаления или искренности в его словах не слышалось. Насмешка и что-то еще. Злость, что ли, какая-то. Ну и пусть! Чего же это постельное-то так долго не несут?! Скорей бы уж закончить этот бессмысленный разговор.
– Тебя как зовут-то? – Ну совсем не мог молчать парень. Я даже не понимала – пьян он или нет. Запаха алкоголя нет, пиво стояло нетронутое, координация движений у него не нарушена, а вот какая-то неестественная веселость и то ли нервозность, то ли взбудораженность чувствовалась. Может, он наркоман? Ну тогда вообще пиши пропало. Пойду к проводнику и попрошу перевести меня куда-нибудь на другое место. Вагон, слава богу, не был переполнен. Только как все про него узнать? Я вспомнила, как однажды мы с друзьями направлялись куда-то, и к нам подошел молоденький парнишка. Он спросил что-то у одного из наших ребят, тот объяснил. А потом сказал, что незнакомец был наркоманом. Я еще спросила, откуда, мол, ты знаешь? Друг посмеялся и объяснил, что взгляд у наркомана обычно будто прозрачный, не фиксирующийся на предмете. А у моего соседа, интересно, такой?
– Ему, по-моему, ты нравишься.
– Настя, прекрати, – я разозлилась. Разозлилась потому, что мне были приятны ее слова. Потому, что Андрей мне все-таки нравился. И мне хотелось, чтобы все было именно так, как говорила Настя: я ему нравилась, и он пошел бы меня провожать. Но это просто невозможно. Неприлично. Так нельзя.
– Нет, ты точно ненормальная, – Настя покачала головой, – давай пятьсот рублей и проваливай.
Мне стало смешно.
– Настюш, я тебя обожаю, – достав из кармана сложенные сторублевки, я протянула их подруге, – как приеду, я тебе позвоню.
– Давай, удачи тебе в командировке, – Настя улыбнулась мне в ответ и чмокнула в щеку, – жалко, а так бы, может, породнились…
– Мы и так почти родные, – извиняющимся тоном сказала я, – ну, прости, Насть, ну ты же понимаешь…
Распрощавшись, я ушла. И, придя домой, конечно же, пожалела о том, что не послушалась Настю. Посидела бы еще немного, глядишь, и правда Андрей бы меня проводил. И даже, может быть, зашел в гости. Я мельком оглянула свою комнату – прибрано, уютно. Не стыдно принимать гостей. Только свитера валяются на диване, но это даже неплохо – комната выглядит жилой и естественной. Сразу становится ясно, что никого специально не ждали, что всегда так чисто… Да, а что толку? Все равно никто не пришел. И сама в этом виновата. Я вздохнула. Ну и ладно, зато свитера спокойно примерю. Выбрав светло-серый свитер, я немного покрутилась перед зеркалом. Да, в джинсах и свитере я себе нравилась. Какая-то и стройная вроде, и современная вполне. Почему я на работу не хожу в джинсах? Нет, я не чумичка какая-то, носящая только скромненькую юбочку ниже колен и темненькую кофточку. Хожу и в брюках, и блузки у меня вполне модные. Но джинсы – это что-то совсем другое. Их плотное облегание меня и радует и смущает одновременно. Поэтому на работу я хожу в довольно широких брюках, а джинсы оставляю на походы к Насте, в магазин или просто для дома. Или вот для командировки.
Лежа в кровати, я позволила себе немного помечтать, что было бы, если бы Андрей пошел меня провожать. Мы остановились бы около подъезда, и он, придерживая тяжелую дверь, сказал бы: «Давай провожу тебя до квартиры, а то мало ли что…» и я, улыбнувшись, молча кивнула бы головой. Около квартиры я, открывая дверь ключом, вежливости ради, пригласила бы его на чашку чая или кофе, и он бы зашел. Конечно, Андрей попытался бы обнять меня прямо в коридоре, но я, изящно выскользнув из его рук, прошла бы на кухню ставить чайник. Он прошел бы следом, и, подойдя ко мне сзади, обнял за плечи. Я удивленно бы обернулась, и его губы встретились бы с моими. На этом месте я расхохоталась. Господи, до чего же банально! Я даже не придумала ничего своего. Этот эпизод был настолько явственно взят из какого-нибудь фильма или вычитан в какой-нибудь книжке, что даже Андрей в нем казался каким-то совсем ненастоящим, а только смутно имеющим что-то общее с реальным мужчиной, сидевшим сегодня со мной за одним столом. Этот реальный мужчина даже не сделал попытки удержать меня. Я вздохнула. Но все равно, приятно было представить волнующий, нежный, романтичный поцелуй с красивым мужчиной, совершенно забыв при том, что он женат. Я свернулась в клубок под одеялом и закрыла глаза, снова прокручивая в уме красивый эпизод с провожанием: подъезд, тяжелая дверь, приглашение на чашку чая, поцелуй. Кино про любовь со мной в главной роли…
Проснулась я за пять минут до будильника. Как всегда. Потянувшись, бросила взгляд на часы и снова прикрыла глаза. Пять минут, как всегда, на то, чтобы вспомнить, что мне снилось. Где-то когда-то в каком-то журнальном психологическом тесте был вопрос: «Просыпаясь, Вы первым делом… а) вспоминаете, что вам снилось; б) планируете предстоящий день; в) просто встаете». Почему-то я этот вопрос запомнила. Наверное, потому, что ответила тогда неправду. Я ответила, что планирую свой день, а на самом деле я всегда вспоминаю, что мне снилось. Потому что очень часто мне снятся интересные, сюжетные сны. То я кого-то спасаю, то путешествую, то влюбляюсь, даже дерусь иногда. Жутко интересно. Хотя и нельзя так выразиться. Как говорила моя бабушка, «жутко» и «интересно» – это не сочетаемые слова, как и «страшно нравится». Но мне и правда страшно нравятся мои сны, именно потому, что в них мне жутко интересно. Прости, бабушка, но у нас на работе так все говорят. Но сегодня мне не снилось ничего. Точнее, конечно, я просто не помню. Это из-за выпитого вчера бокала вина. Я и раньше замечала, что хорошее красное вино действует на меня как снотворное – я сплю после него как убитая. Зазвенел будильник, и я поднялась. Пора на работу. Привычный утренний ритм: душ, чайник на плиту, утюгом чуть погладить водолазку, немного теней на веки… Уже на ходу допивая чашку зеленого чая и быстро проверяя, не забыла ли ключи, часы и телефон, я вдруг осознала, как хорошо, что поезд у меня дополнительный и отправляется попозже, успею после работы зайти домой, спокойно поужинать и переодеться.
Рабочий день пролетел совсем незаметно. Приходили посетители, звонил телефон, кто-то что-то рассказывал за чаем. Абсолютно спокойный, привычный рабочий день. Я, прямо с утра забрав нужные для командировки документы, записав хорошо знакомый адрес министерства на отдельный листок бумаги и засунув его за корочку паспорта – на всякий случай, вдруг споткнусь, как говорится, и забуду, проверив билеты, командировочное удостоверение и сложив все в один пакет, переключилась на обычную работу. О вчерашнем вечере я вспоминала только иногда и, честно говоря, думала не столько о реальном ужине, сколько о несостоявшихся проводах. Жалела, что не послушалась Настю. Но особенно предаваться воспоминаниям мне было некогда – работы много, да и вспоминать-то, строго говоря, оказалось нечего. Поэтому, когда в телефонной трубке раздалось: «Лен, привет, это Андрей», я пришла в замешательство.
– Привет! – Мой голос прозвучал, наверное, удивленно, потому что Андрей произнес как-то чересчур поспешно:
– Лена, Настя просила передать, что ты забыла перчатки. Ты ведь уезжаешь сегодня, они тебе нужны, наверное?
– Перчатки? Нет, Андрей, у меня еще одна пара есть. – Вдруг я испугалась, что это звучит невежливо. Люди беспокоятся, переживают, а тут им говорят, что, дескать, зря беспокоились. Мне стало неловко, и я добавила как можно душевнее: – Хотя, спасибо, конечно, большое.
– Точно не нужны? – спросил Андрей довольно весело.
– Точно, – в тон ему ответила я.
– У тебя как там, много вещей? Сумки тяжелые? – так же шутливо продолжал расспрашивать Андрей. – Может, проводить тебя?
– Нет, спасибо большое, но у меня всего один пакет практически с одной бумажкой, – произнесла я все это шутливо и непринужденно, стараясь подыграть ему, даже хихикнула в трубку. Говоря все это, я одновременно понимала, что опять все делаю не так.
– Точно? – переспросил Андрей, но уже не так бодро, как сначала.
– Точно. – Мне очень хотелось сказать ему, что проводить меня можно и без тяжелых сумок. Что просто приятно, когда кто-то машет тебе рукой на перроне и, жестикулируя под окном, просит «пиши», «звони», «возвращайся скорее». Мне очень хотелось все это сказать, но я боялась. Боялась сказать ему, что мне было бы приятно, если бы он меня проводил. А вдруг он скажет, что раз перчатки не нужны и сумок тяжелых нет, то чего я пойду? Вдруг Андрей подумает, что я к нему пристаю? Вдруг он совсем не хотел идти меня провожать, а это Настя пытается нас как-то подтолкнуть друг к другу? Я так и представляла, как она говорит: «Андрей, позвони, может, ей перчатки нужны и спроси, помочь ли ей донести сумки. Давай звони!», а он пытается отвертеться: «Да неудобно, что я скажу, позвони сама…», а Настя: «Чего тут неудобного, давай я тебе сейчас номер наберу…» и – так далее и тому подобное. В общем, довольно живо я все это себе представила и решительно повторила:
– Точно, Андрей, провожать меня не нужно, спасибо.
– Ну, счастливого пути тогда.
– Спасибо.
Положив трубку, я задумалась. Интересно, хотел он меня проводить или просто из вежливости предложил? Самое грустное в этой истории то, что теперь я этого никогда не узнаю. Настя не признается ни в чем, даже если это она все устроила. В некоторых случаях она способна молчать как стойкий оловянный солдатик или, вернее, как партизан. Андрей тоже никогда не скажет правды. Даже если предположить, что у нас когда-нибудь случится разговор на эту тему, он все равно скажет, типа, да ты что, конечно, я хотел тебя проводить. А если нет, разве бы я стал предлагать! Но разве мужчина скажет женщине такую правду – я не хотел тебя провожать, меня заставили тебе позвонить! Они всегда врут. Да и женат он. А это означает только одно – если он даже хотел меня проводить, значит, будет потом врать своей жене. Кругом одна ложь.
За полчаса до конца рабочего дня я еще раз проверила билеты, бумаги и командировочное удостоверение, уточнила у Ирины, куда и кому сдавать документы, и наконец собралась. Уже выходя из кабинета, я неожиданно остановилась в дверях и бросила взгляд на свой стол. Появилось странное чувство, что я забыла нечто такое, что всегда беру с собой. Повинуясь этому чувству, я еще раз подошла к столу и несколько раз выдвинула ящики, переложила бумаги, в смутной надежде, что найду то, что нужно.
– Лена, ты чего? – Ирина удивленно посмотрела на меня. – Потеряла что-нибудь?
– Да нет вроде. Просто чувство такое, что забыла что-то, – сказала я довольно неуверенно, – а что – вспомнить не могу.
– Главное – билеты, деньги и документы, – весело заметила начальница, – а остальное все пустяки. Когда уезжаешь – всегда боишься что-нибудь забыть. Не бери в голову.
– Да, конечно, – соглашаюсь я, – «главное» я проверила.
– Ну, и счастливо тебе. В четверг прямо с поезда не несись на работу-то, – Ирина усмехнулась, – часам к двенадцати подходи, а то и к обеду.
– Спасибо, – радостно кивнула я. До чего ж приятно, когда начальство хорошее – понимающее, – хоть душ принять с поезда спокойно…
– Вот-вот.
Наконец я ушла. Ушла с чувством, что все-таки что-то оставила. Дома это чувство меня не покидало, но я, махнув рукой, переключилась на сборы. Поужинав и собравшись, я какое-то время еще слонялась по пустой квартире, в основном оценивающе поглядывая на себя в зеркало, а потом решила, что уже пора. Ничего страшного, если я на вокзал приеду пораньше, это лучше, чем опоздать, потому что еще неизвестно, как с автобусом повезет, не на такси же потом мчаться. Я нашла весьма веские и объективные причины, чтобы выехать пораньше, но, уже присаживаясь на диван – «посидеть на дорожку», призналась себе, что жду прихода к поезду Андрея. С чего это вдруг я так решила – понять невозможно, но было такое чувство, что он станет меня провожать, поэтому я должна оказаться на вокзале заранее. В общем, я вышла из дома довольно рано.
Пасмурный весенний день заканчивался серым вечером. На улице было уже довольно темно, но с автобусом мне повезло, я ждала его не больше пяти минут, и вскоре уже стояла на вокзале. Посадку еще даже не объявляли, и весь народ толпился в светлом и теплом зале ожидания. И я тоже. Поставив свой пакет на широкий подоконник, я поглядывала по сторонам. Никого нет, как сказала бы Настя, если в целой толпе не видела нужного человека. Наконец диктор правильно-приветливым голосом сообщила, что можно занимать места согласно купленным билетам, – и весь народ двинулся на перрон, а я осталась стоять около окна. Я стояла и ждала Андрея: он ведь не знал, какой у меня вагон, и если бы я села в поезд, то он меня наверняка не нашел бы. Поэтому я и стояла в зале ожидания. Здесь меня найти легко. Стрелка на больших вокзальных часах, висящих над выходом прямо перед глазами, быстро бежала по кругу. Я переводила взгляд с часов на двери и снова на часы: оставалось совсем немного времени до отправления поезда, а Андрея не было. А почему вдруг я решила, что он придет? Потому что мне этого хотелось? И пусть я сама сказала, чтобы Андрей не приходил на вокзал, сказала твердо и однозначно. Пусть. Но если он хотел прийти, разве мои слова послужили бы помехой? Я вздохнула. Все правильно: «если хотел» – вот определяющие слова. Не пришел – значит, не хотел.
Радостно-ожидающее настроение сменилось досадой на собственную глупость. До отправления поезда осталось десять минут. Я схватила пакет и решительно пошла на перрон. Я не сердилась на мужчину, что он оказался таким недогадливым, а удивлялась самой себе. Ну, сколько можно? Вечно я воображаю себе какое-то развитие событий, продумаю слова, интонации, поступки, все распишу, как в театре, до мельчайших подробностей, а когда в жизни все получается совсем не так, или вообще ничего не случается из моих мечтаний, расстраиваюсь. Хорошо хоть на людей не злюсь за то, что они не сделали или не сказали именно то, что я им придумала. Ну конечно, если бы еще и на людей злилась – то была бы не просто дурочкой-мечтательницей, а шизофреничкой. Слава богу, до этого еще не дошло. Но если и дальше буду фантазировать, то скоро свихнусь совсем.
Пожилая проводница, проверив мой билет, равнодушно сообщила, что у меня семнадцатое место, и отвернулась к стоящей рядом с ней проводнице соседнего вагона. А я, оглянувшись еще раз – «никого нет», прошла в полутемный вагон. Пассажиров было не очень много, боковые места почти нигде не заняты, и вообще оставалось много свободных мест. Еще бы: середина недели, дополнительный поезд… Вот и мое место. На соседней полке сидел какой-то парень, уставившись в окно.
– Добрый вечер, – вежливо поздоровалась я.
– Добрый, – невнятно пробурчал он в ответ.
Вот интересно, почему в наших поездах при посадке свет не включают? Каждый раз я этому удивляюсь. Вот тронется поезд – врубят свет на полную мощность, и до одиннадцати он будет гореть, хотя в поезде большинство пассажиров укладываются спать сразу после десяти. И вот весь вагон спит при ярком свете. А при посадке – полумрак, даже не разглядеть попутчиков.
Я сняла куртку, уложила пакет под сиденье и уселась около окна. Мне был хорошо виден перрон, почти под каждым окном кто-то стоял, смешно размахивая руками, подавая непонятные знаки и пытаясь что-то сказать. Провожающие. Им, наверное, не очень уютно – на улице сыро и как-то промозгло, но почти никто не уходил. И Андрей мог бы стоять так же… Я вздохнула. Раз уж так хотела, чтобы он пришел, то могла бы ему об этом сказать. Чуть заметный толчок, и в вагоне ярко вспыхнул свет. Машинально я зажмурила глаза и откинулась назад, под тень опущенной верхней полки. Поехали.
– Будешь?
Я открыла глаза. Парень, мой сосед, смотрел на меня, а на столе стояли две бутылки какого-то импортного пива.
– Нет, спасибо, – еще чего не хватало!
Вслух я, естественно, сказала только первую часть фразы, ту, где «нет, спасибо».
– Может, чего покрепче? У меня есть.
Он что, издевается надо мной? Я внимательно посмотрела на попутчика: ну да, усмехается, и глаза вон как горят, наверняка уже «принял на грудь». Так, кажется, это называется.
– Нет, спасибо, ничего не хочу, – я старалась говорить вежливо, но твердо. Я читала где-то, что с пьяными лучше не спорить, не переубеждать их, не отмалчиваться, чтобы не злить, но и не вступать в долгие разговоры.
– Да я не пьян, ты не бойся, детка.
Кажется, мне достался «веселый» попутчик. И главное, больше в нашем купе, вернее, в нашем отсеке, никого не было даже на боковых местах, чтобы хоть переключить его внимание на кого-то другого. Ну, ничего, сейчас проводница соберет билеты, принесет белье, и я лягу спать. Переживу как-нибудь эту ночь. Всего одна ночь.
– Я ничего не боюсь, – я решила не реагировать на «детку», как и на утверждение, что он не пьян. Понимала же, что спорить не стоит. Пробормотала ответ и уставилась в окно.
– В командировку в Москву?
– Да, – я старалась выражаться как можно лаконичнее, и головы при ответе от окна не отворачивала.
– Там уже и не видно ничего, в окне-то, – прервал недолгое молчание парень, – темень сплошная.
Я, повернув голову, слабо улыбнулась и, не проронив ни слова, снова перевела взгляд на темное окно. Честно говоря, сначала он не показался мне таким болтливым. В темном стекле вагонного окна я увидела его отражение. Он сидел, довольно бесцеремонно уставившись на меня. Почему-то в этот раз я совсем не обольщалась на свой счет, хоть и выглядела, по-моему, неплохо – джинсы и свитер придавали мне уверенности. Но у меня даже мысли не мелькнуло, что он смотрит на меня потому, что я ему понравилась. Просто смотреть здесь больше не на кого. И эта уверенность меня не расстраивала, а скорее, наоборот, утешала. Потому что, во-первых, это не мой тип мужчины – одет в какие-то потертые джинсы, в том смысле, что не стильно потертые, а просто потертые. На лбу шрам, причем недавний, розоватый еще, после пьянки какой-нибудь, наверное, полученный. Да и поведение – бесцеремонное, неинтеллигентное… Нет, такие мне не нравятся. Ну а во-вторых, вполне вероятно, что сейчас, как только соберут билеты, он уйдет искать себе собутыльника или собеседника поразговорчивей и поинтересней. А я смогу спокойно лечь спать. И помечтать о том, что было бы, если бы Андрей все-таки пришел меня провожать. В мечтах же можно забыть, что он женат. В общем, полчаса, ну, в крайнем случае, час, придется подождать и можно будет ложиться.
– Билеты, пожалуйста, – проводница устало присела на край полки, – постель брать будете?
– Да, конечно, – я протянула свой билет, – сколько?
– Семьдесят пять рублей, – женщина повернулась к соседу, – а вы брать будете?
– Да, пожалуйста, – почему-то с усмешкой произнес парень, достал из кармана сторублевку и положил ее на столик, – порядок есть порядок.
– Можете и не брать, – пожала плечами проводница, – только вы же до самой Москвы едете, устанете сидеть всю ночь.
– Да-да, – как-то отстраненно согласился парень, – до самой Москвы.
Я тоже достала сто рублей. Женщина привычно отсчитала нам сдачу.
– Чай будете? – спросила она, задержав в руке мелочь.
– Нет, спасибо, я не буду, – поспешно сказала я. Мне не жалко было пять или семь рублей на чай, просто хотелось пораньше лечь.
– Спасибо, я – пиво, – улыбнулся парень, кивнув на стоящие на столе, но так и не открытые до сих пор бутылки. Даже странно.
Проводница, молча кивнув и положив на стол мелочь, прошла дальше.
– За постельным самим идти? – спросил меня сосед.
– Нет, она принесет, как только соберет билеты, – вежливо ответила я. Видно, давно он не ездил в поездах, если задает такие вопросы.
– Пойдем, покурим? – предложил попутчик, достав из висевшей за его спиной кожаной куртки красивую пачку каких-то сигарет.
– Я не курю.
– Что ж ты такая скучная-то, а? Не пьешь, не куришь…
Ну вот, дождалась. Теперь уже мне прямо в лицо говорят, что я скучная. Стало ужасно обидно. И еще обиднее то, что я не нашла сразу, что ему ответить. Просто пожала плечами и продолжила смотреть в темное окно. Глаза мои наполнились слезами. Вот тоже новость. Я уже давно не плачу. Тем более по таким пустякам. Ну, подумаешь – нагрубил какой-то пьяный дурак. Чего рыдать-то? В оконном отражении я увидела, как он, постояв секунду, снова усмехнулся и, ловко и красиво, как в кино, подбросив и поймав сигаретную пачку, ушел. Украдкой я вытерла чуть-чуть выступившую слезу. Скорей бы уж постельное белье принесли, чтобы можно было отвернуться к стенке и, придумав достойный и гордый ответ этому нахалу, уснуть. Мерный стук колес, мелькающие в темноте редкие огоньки, невнятный, еле слышный шум соседей за перегородкой постепенно успокоят меня. Вот сейчас он вернется, и я ему скажу… Во-первых, с какой стати он мне «тыкает» все время – мы с ним на брудершафт не пили, а во-вторых, не его это дело, какая я – скучная или нескучная. Нет, лучше скажу ему с насмешкой, что мне его жаль, раз веселье для него – это курево и выпивка. Интересный человек вовсе не обязательно курит, пьет и болтает что ни попадя. И еще, грубость никогда не украшала настоящего мужчину. Я вздохнула: вот что нужно было сказать сразу. Посмотреть спокойным, даже высокомерным взглядом настоящей королевы, которую просто не могут задеть слова мелкого уличного торговца, и снисходительно произнести: «Грубость – не есть достоинство настоящего мужчины». И пусть бы краснел и смущался. Надо было. А теперь уж поздно. Что после драки кулаками-то махать? Ничего, в следующий раз обязательно скажу. И плакать не буду ни за что. И чего это вдруг на меня так подействовали его слова? Он ведь даже, если по-честному-то разобраться, и не грубил. Тон у него был веселый, немного удивленный и даже какой-то сочувствующий. Человек сказал правду. И что с того, что его правда мне не понравилась? Почему я расстроилась аж до слез? Я вглядывалась в темное стекло и пыталась понять, в чем причина. Вернее, в ком? Во мне? В нем? А может быть, в Андрее? Может, мне стало обидно, что он не пришел к поезду? То есть обидело именно это, а слова соседа – всего лишь повод поплакать? Я прислушивалась к себе. Жаль, конечно, что никто не стоял под окном, провожая меня, но это в данной ситуации скорее лишь повод пожалеть, что нахал-сосед не видел, что меня провожает мужчина. Наверное, поостерегся бы грубить тогда. Я усмехнулась своим мыслям. Значит, все-таки задели именно его слова. Почему?
В оконном отражении я увидела, что сосед вернулся. Как интересно! Я много ездила в поездах, иногда мне попадались интересные, приятные попутчики, и мы разговаривали, как обычно, о том, кто куда едет и какая ожидается погода в пункте назначения. Иногда встречались совершенно неразговорчивые люди, и я, помолчав и посмотрев в окно, быстро укладывалась спать. По-разному бывало. Но никогда раньше я не использовала темное стекло в качестве средства наблюдения за кем-либо. А это, оказывается, довольно удобно. Вот сейчас, например, не поворачивая головы, я знаю, что парень пришел и молча стоит в проходе, облокотившись на верхние полки, и смотрит на меня. Оконное стекло, словно большое зеркало, отражало все до мельчайших подробностей. Парень стоял, чуть покачиваясь в такт поезда, не улыбался и не хмурился, просто смотрел, как будто задумавшись о чем-то. Наверное, решал, пойти сразу искать себе сотоварищей или дождаться, пока принесут постельное белье, за которое уплачено семьдесят пять рублей. Он стоял уже довольно долго, и молчание, которого мне так хотелось вначале и от которого я, в общем-то, никогда не испытывала дискомфорта, вдруг начало тяготить меня. Его молчаливое «нависание» за моей спиной создавало ощущение опасности, хоть я и могла контролировать любое его движение. Впрочем, он и не двигался, но мне все равно стало неуютно. Как все-таки хорошо, что я еду не в купейном вагоне! В подтверждение моим мыслям кто-то прошел по длинному проходу, попросив моего соседа посторониться и дав мне возможность повернуть голову, якобы среагировав на звук. Я обернулась и встретилась взглядом с парнем.
– Ну что, насмотрелась? – насмешливо спросил он, усаживаясь напротив меня.
– На что? – просто отреагировала я, а ведь хотела попросить его обращаться ко мне на «вы».
– На меня, – парень широко и снисходительно улыбнулся.
Что-то насторожило меня в этой улыбке. Какое-то несоответствие, то ли слов, то ли интонации, то ли взгляда. Я не успела разобраться, что именно, потому что вдруг поняла: все это время, пока разглядывала его в «зеркале» окна, он рассматривал меня и прекрасно видел, что за ним наблюдают. Краска залила мое лицо, и стало трудно дышать. И я не нашла ничего умнее, чем сказать:
– Я на вас не смотрела.
Он засмеялся. И я расстроилась еще больше. Ну почему бы и мне ему не ответить какой-нибудь интеллигентно-изощренной грубостью? Типа «было бы, на что смотреть», или «меня пьяницы не интересуют», или еще лучше «алкоголики – не мой профиль». Конечно, это не очень интеллигентно и совсем не изощренно, ну пусть бы хоть так, чем краснеть и врать как школьница.
– Н-да, – парень постучал пальцами по столу и улыбнулся в своей непонятной манере, – я надеялся, что хоть здесь повезет – попутчица достанется напоследок веселая, а тут… никакого просвета.
И тут я не выдержала.
– А почему вы все время мне грубите? – Мой голос дрожал, а в глазах снова появились предательские слезы. Я старалась дышать поглубже – слышала, что так можно заставить слезы уйти обратно. – Почему?
– А разве я грублю? – довольно искренне удивился попутчик.
– Конечно. – Я не смотрела на него. – Конечно, грубите – «тыкаете» все время, обзываетесь…
– Ну, прости, детка, я не хотел. Просто… – он замолк на какое-то мгновение, а затем продолжил: – Так вышло.
Ни капли раскаяния, сожаления или искренности в его словах не слышалось. Насмешка и что-то еще. Злость, что ли, какая-то. Ну и пусть! Чего же это постельное-то так долго не несут?! Скорей бы уж закончить этот бессмысленный разговор.
– Тебя как зовут-то? – Ну совсем не мог молчать парень. Я даже не понимала – пьян он или нет. Запаха алкоголя нет, пиво стояло нетронутое, координация движений у него не нарушена, а вот какая-то неестественная веселость и то ли нервозность, то ли взбудораженность чувствовалась. Может, он наркоман? Ну тогда вообще пиши пропало. Пойду к проводнику и попрошу перевести меня куда-нибудь на другое место. Вагон, слава богу, не был переполнен. Только как все про него узнать? Я вспомнила, как однажды мы с друзьями направлялись куда-то, и к нам подошел молоденький парнишка. Он спросил что-то у одного из наших ребят, тот объяснил. А потом сказал, что незнакомец был наркоманом. Я еще спросила, откуда, мол, ты знаешь? Друг посмеялся и объяснил, что взгляд у наркомана обычно будто прозрачный, не фиксирующийся на предмете. А у моего соседа, интересно, такой?