— У него в руке револьвер... Дэн, у него револьвер.
Глава 20
Глава 21
Глава 22
Глава 20
Это был не револьвер, а всего-навсего разводной гаечный ключ. Вот тогда Баллард впервые понял, почему Кёрни никогда не берет с собой оружие на задание, да и другим запрещает. Будь у него с собой револьвер, он выстрелил бы еще до того, как понял, что у Одума нет огнестрельного оружия. Видя, что ни один из них не пытается бежать, растерявшийся Одум остановился в десяти шагах. Он оказался низеньким, дородным, бледным человечком со взлохмаченными волосами и в очках с линзами, напоминающими толстое бутылочное стекло. Да, его явно не назовешь ни высоким, ни красивым, ни обаятельным, подумал Баллард. Просто драный кот.
— Кто?.. — Одум запнулся и прочистил горло. По его голосу чувствовалось, что он жутко испуган. — Кто вы, черт бы вас побрал, такие?
Кёрни сразу же перешел в наступление:
— Вы Чарлз М. Гриффин?
— Нет... но... я...
— Если вы не Гриффин, то мы и знать не хотим, кто вы такой.
Баллард любил наблюдать, как работает Кёрни, как он берет инициативу в свои руки, загоняя противника в угол. Его шеф повернулся к машине, вынуждая Одума продолжать спор с широкой, облаченной в делового покроя пиджак спиной.
— Я... Какого дьявола вы забрали машину? — спросил Одум. Его подруга оставалась сидеть в «торонадо», темная тень с освещенными сзади золотистыми волосами.
Кёрни повернулся к бывшему заключенному. И все тем же резким тоном повторил:
— Вы Чарлз М. Гриффин?
— Я уже сказал вам, что нет. Но...
— Тогда не ваше собачье дело, почему мы забрали эту машину. — И он вновь отвернулся.
Осмелевший Одум шагнул по направлению к нему. Баллард, со сжатыми кулаками, вышел из-за передней части машины, но Одум, хотя и держал гаечный ключ, видимо, не собирался затевать драку.
— Послушайте, ребята... я... я заплатил триста баксов... за пользование этой машиной. Наличными. Вы не можете просто так...
— Мы уже изъяли ее. — Сложив на груди руки, Кёрни оперся спиной о дверь; теперь он говорил со спокойствием фермера, обсуждающего виды на урожай. — Вы можете отдать ключи и убираться отсюда.
— Но это же моя машина, — с отчаянием сказал Одум.
— Этого не может быть, — терпеливо, рассудительно, как отец, понятными словами рассказывающий своему сынку о птицах и пчелах, принялся разъяснять Кёрни. — Машина принадлежит Калифорнийскому гражданскому банку и зарегистрирована на имя Чарлза М. Гриффина. Вы же не станете утверждать, что вы Гриффин?
— Но я дал этому парню триста баксов.
Кёрни, все так же со сложенными на груди руками, подался вперед, всей своей волей, сконцентрировавшейся в голосе и теле, требуя ответа:
— Это был Гриффин?
Одум усиленно заморгал, словно собирался расплакаться.
— Да. Он самый. Глория готова присягнуть...
— Свидетельство Глории не может быть принято в суде, — холодно сказал Кёрни. — А кто такая Глория?
— В суде... — испуганно повторил Одум. — Глория Роуз... Она... послушайте... при чем тут суд?..
— Женщина в «торонадо»?
— Н-да.
— Гм, — произнес Кёрни таким тоном, будто подтвердились худшие его подозрения. — Она живет по адресу: 1902, Гавалло-роуд, квартира номер 7, не так ли?
Конечно же, этот черт — и до чего же догадливый! — определил номер квартиры по отсеку, в котором стоял желтый «торонадо». Он, очевидно, машинально запомнил марки всех стоявших в гараже машин. А вот он, Баллард, не мог бы назвать марки ни одной из них.
— О да... сэр. — Обращение «сэр» было добавлено с некоторой задержкой.
Сол Сэвидж, сидя за своим старым деревянным столом, наверняка проинструктировал Одума, предварительно усадив его на стул с прямой спинкой, о требованиях, соблюдение которых обязательно для всех условно освобожденных. Неужели вода из душа и впрямь лила на более комфортабельное вращающееся кресло? Или это просто хитрая уловка Сэвиджа. Да, сэр. Тут Баллард мысленно выругал себя. Не хватало еще жалеть этого гада, который, возможно, проломил Барту череп, использовав вот этот самый гаечный ключ, который сейчас в его руке, ненужный и бесполезный, словно кисточка на хвосте осла?
— С прошлого вторника вы жили с Глорией Роуз по этому адресу, что является грубым нарушением установленных для условно освобожденных правил. Что вы можете сказать в свое оправдание?
— Я...
Его глаза метались между двумя детективами, выискивая в них хоть какую-нибудь слабинку. Баллард молчал с каменным видом. Гранитное лицо Кёрни сохраняло свое обычное выражение.
— Я... ничего, сэр.
— Хорошо. — Кёрни проговорил это так, будто оказывал Одуму большую милость. Он повернулся к Балларду: — Мистер Бим, что сказал сегодня мистер Сэвидж по поводу этого «тандерберда»?
Баллард поспешил сказать то, чего, как он предполагал, хотел от него Кёрни:
— Он выразил серьезную обеспокоенность, когда я сказал ему, что его подопечный, вопреки требованиям инструкции, возможно, раскатывает на автомобиле.
— Вот именно, — сказал, как отрубил, Кёрни.
Одум зашаркал ногами.
— Послушайте... я еще не успел... ему сказать, но на этой неделе...
— Но ведь машина-то не ваша.
— Но я заплатил за нее триста баксов...
— Откуда же вы их взяли? Напечатали, что ли?
— Господи! — провопил он. — Да нет же.
Услышав его крик, женщина вышла из машины. Всего предыдущего разговора она не слышала и теперь стояла возле машины в безмолвной нерешительности.
— И она знает о вас и Шарон Биглер? — безжалостно спросил Кёрни, чуть понизив голос, однако, чтобы его не слышала женщина.
Одум машинально оглянулся на «торонадо». Видя, что его подруга стоит возле машины, он почти истерически замахал ей, чтобы она не подходила ближе. Поколебавшись, она вновь села в машину. Баллард знал, что этого-то и добивался Кёрни. Одна из важнейших заповедей детектива — никогда не выставлять мужчину в дурацком свете перед женщиной. Оскорбленная гордость может пробудить дремлющий дух сопротивления.
Кёрни утешающе положил руку на плечо низкорослого Одума:
— Мистер Одум, мы полагаем, что вы стали жертвой обмана со стороны бесстыдного мошенника.
— Но он дал мне расписку и регистрационную карточку.
— Они у вас при себе?
— ' У меня в бумажнике...
Он положил разводной ключ на асфальт и, порывшись в бумажнике, вытащил оттуда свернутый листок бумаги, очень похожий на оберточную. У него также была белая регистрационная карточка, которая в Калифорнии выдается тем, кто пользуется машиной временно — в отличие от постоянных владельцев.
— Взгляните. — Тупой в заусеницах ноготь Одума прошелся по написанной от руки расписке и остановился под косой росписью: Чарлз М. Гриффин.
Кёрни посмотрел на него пронизывающим взглядом, на этот раз не добиваясь никаких театральных эффектов.
— А вам не показалось странным, что он отдал автомобиль стоимостью в пять тысяч долларов за триста? Да еще всучил расписку на оберточной бумаге? Вы не подумали, что все это липа?
— Он... — Глаза за толстыми линзами беспокойно забегали. — Он сказал, что из банка мне пришлют новую платежную книжку. После покупки машины я должен был выплачивать очередные взносы и, видите ли, кроме трехсот баксов, которые я ему дал, требовалось внести еще двести. За февраль и март.
— Но вы не внесли эти деньги?
— У меня... было... туго с деньгами.
— А как, по-вашему, он должен был поступить, когда банк потребовал с него немедленной уплаты невнесенных взносов?
Одум поочередно переводил встревоженный взгляд с Бал-ларда на Кёрни, с Кёрни на машину. Наконец, прочистив горло, он сказал:
— Видите ли, я должен был получать всю корреспонденцию на его имя. И еще он сказал, что, как только продаст машину, на пару лет уедет из страны. Поэтому я подумал, что не стану пересылать ему предупреждения по адресу, который он обещал мне дать.
— Но так и не дал? — уточнил Баллард.
— Нет. И никакой корреспонденции так и не приходило.
— Каким образом вы узнали, что автомобиль продается?
— По объявлению в газете. Там назывался лишь телефонный номер. Мне пришлось поехать в Сан-Хосе, чтобы осмотреть машину. Это был какой-то дом с участком, не помню номера.
— 1545, Мидфилд-роуд? — подсказал Баллард.
— Да, верно. После того как мы оформили продажу машины, он попросил меня получать его корреспонденцию. Сказал, что не доверяет почте. Я не хотел, чтобы эта корреспонденция приходила в пансионат, где я живу, вы ведь знаете, что этот адрес имеется у Сэвиджа, поэтому я сразу же подумал о Шарон. С Глорией я познакомился уже позже. Пару недель я не говорил Шарон об этом, просто забыл...
Это объясняло, почему отправленное письмо возвратилось обратно с адресом Биглера.
— Не могу ли я... оставить у себя машину... пока?..
— Нет, — решительно отрезал Кёрни. — Разумеется, мы вам дадим свою личную расписку об изъятии у вас машины и регистрационной карточки. Я уверен, что позднее вы сможете договориться с банком. И мы все уладим с Сэвиджем.
— Да, да, — подхватил Баллард. — Мы скажем ему, что полученная нами информация оказалась ложной, что вы не водите машину.
В конце концов Одум пожал плечами и косо улыбнулся. Баллард даже смог представить себе, как он подделывает чеки в барах Ист-Бея. У него был золотой зуб впереди. Этот зуб вместе с широкой улыбкой, очками и косматыми волосами придавал ему вид человека простодушного и милого и, уж конечно, неспособного украсть.
— Да, мистер Сэвидж ничего не узнает. — Он показал пальцем на «торонадо» и сидящую в нем блондинку.
— Это останется нашим маленьким секретом, мистер Одум, — утешительным тоном произнес Кёрни.
Одум отдал ключи; они помогли ему перенести весь инструмент в «торонадо». Это были единственные его личные вещи, лежавшие в «тандерберде». Как только Кёрни и Баллард отошли, Глория Роуз принялась сердито отчитывать своего приятеля. Баллард сообщил в полицию о произведенном изъятии; к тому времени, когда он вышел из телефонной будки, перебранка уже закончилась. Оставляя на асфальте следы шин, «торонадо» рванулся с места и покатил прочь.
— Ставлю десять против семи, что эти триста долларов дала она, — сказал Кёрни. — Вероятно, он даже взял у нее пять стосотенных, сказав, что двести пошлет в банк.
Баллард был того же мнения. Даже такую небольшую дичь, как Одум, Глория Роуз могла приманить лишь с помощью денег. В жизни не видывал он более безобразной женщины, во всяком случае, выше шеи. Похоже, Одум нашел ее в собачьем питомнике. Пошел за колли — вернулся с Глорией Роуз.
Кёрни задумчиво смотрел вслед уехавшему автомобилю.
— Ну, что ты думаешь? Похож ли маленький Хоуи на описание того чокнутого с фонарем, который лез под юбку к танцовщице? Что она о нем говорила? Высокий? Смуглый? Красивый? Этот парень выглядит так, словно двадцать лет просидел в сортире.
— И все же в этом Одуме, должно быть, есть что-то такое, Дэн. А Шарон Биглер?
Кёрни нетерпеливо покачал головой:
— Эта шлюха готова спустить трико перед любым мужиком, лишь бы у него стоял. Одного того, что ее муж недолюбливает Одума, достаточно, чтобы она с ним переспала.
— Стало быть, мы вернулись к тому, с чего начали. Это все же Гриффин. И мы не имеем понятия, где он находится, — есть только предположение, что он уехал из страны. Но теперь у нас со всеми заключены соглашения о выдаче преступника.
— И все же мы продвинулись, — сказал Кёрни, садясь в «тандерберд». — Мы можем исключить Одума из числа подозреваемых. И мы знаем, что если Гриффин и уезжал из страны, он возвратился — кто-то же шарахнул Барта по голове! Я вернусь в Конкорд, к моей машине, и завтра утром на жесткой сцепке отбуксирую этот «тандерберд» к нам в контору. А ты поезжай домой и поспи.
— То-то счастье, — проворчал Баллард, ощущая навалившуюся слабость.
— Кто?.. — Одум запнулся и прочистил горло. По его голосу чувствовалось, что он жутко испуган. — Кто вы, черт бы вас побрал, такие?
Кёрни сразу же перешел в наступление:
— Вы Чарлз М. Гриффин?
— Нет... но... я...
— Если вы не Гриффин, то мы и знать не хотим, кто вы такой.
Баллард любил наблюдать, как работает Кёрни, как он берет инициативу в свои руки, загоняя противника в угол. Его шеф повернулся к машине, вынуждая Одума продолжать спор с широкой, облаченной в делового покроя пиджак спиной.
— Я... Какого дьявола вы забрали машину? — спросил Одум. Его подруга оставалась сидеть в «торонадо», темная тень с освещенными сзади золотистыми волосами.
Кёрни повернулся к бывшему заключенному. И все тем же резким тоном повторил:
— Вы Чарлз М. Гриффин?
— Я уже сказал вам, что нет. Но...
— Тогда не ваше собачье дело, почему мы забрали эту машину. — И он вновь отвернулся.
Осмелевший Одум шагнул по направлению к нему. Баллард, со сжатыми кулаками, вышел из-за передней части машины, но Одум, хотя и держал гаечный ключ, видимо, не собирался затевать драку.
— Послушайте, ребята... я... я заплатил триста баксов... за пользование этой машиной. Наличными. Вы не можете просто так...
— Мы уже изъяли ее. — Сложив на груди руки, Кёрни оперся спиной о дверь; теперь он говорил со спокойствием фермера, обсуждающего виды на урожай. — Вы можете отдать ключи и убираться отсюда.
— Но это же моя машина, — с отчаянием сказал Одум.
— Этого не может быть, — терпеливо, рассудительно, как отец, понятными словами рассказывающий своему сынку о птицах и пчелах, принялся разъяснять Кёрни. — Машина принадлежит Калифорнийскому гражданскому банку и зарегистрирована на имя Чарлза М. Гриффина. Вы же не станете утверждать, что вы Гриффин?
— Но я дал этому парню триста баксов.
Кёрни, все так же со сложенными на груди руками, подался вперед, всей своей волей, сконцентрировавшейся в голосе и теле, требуя ответа:
— Это был Гриффин?
Одум усиленно заморгал, словно собирался расплакаться.
— Да. Он самый. Глория готова присягнуть...
— Свидетельство Глории не может быть принято в суде, — холодно сказал Кёрни. — А кто такая Глория?
— В суде... — испуганно повторил Одум. — Глория Роуз... Она... послушайте... при чем тут суд?..
— Женщина в «торонадо»?
— Н-да.
— Гм, — произнес Кёрни таким тоном, будто подтвердились худшие его подозрения. — Она живет по адресу: 1902, Гавалло-роуд, квартира номер 7, не так ли?
Конечно же, этот черт — и до чего же догадливый! — определил номер квартиры по отсеку, в котором стоял желтый «торонадо». Он, очевидно, машинально запомнил марки всех стоявших в гараже машин. А вот он, Баллард, не мог бы назвать марки ни одной из них.
— О да... сэр. — Обращение «сэр» было добавлено с некоторой задержкой.
Сол Сэвидж, сидя за своим старым деревянным столом, наверняка проинструктировал Одума, предварительно усадив его на стул с прямой спинкой, о требованиях, соблюдение которых обязательно для всех условно освобожденных. Неужели вода из душа и впрямь лила на более комфортабельное вращающееся кресло? Или это просто хитрая уловка Сэвиджа. Да, сэр. Тут Баллард мысленно выругал себя. Не хватало еще жалеть этого гада, который, возможно, проломил Барту череп, использовав вот этот самый гаечный ключ, который сейчас в его руке, ненужный и бесполезный, словно кисточка на хвосте осла?
— С прошлого вторника вы жили с Глорией Роуз по этому адресу, что является грубым нарушением установленных для условно освобожденных правил. Что вы можете сказать в свое оправдание?
— Я...
Его глаза метались между двумя детективами, выискивая в них хоть какую-нибудь слабинку. Баллард молчал с каменным видом. Гранитное лицо Кёрни сохраняло свое обычное выражение.
— Я... ничего, сэр.
— Хорошо. — Кёрни проговорил это так, будто оказывал Одуму большую милость. Он повернулся к Балларду: — Мистер Бим, что сказал сегодня мистер Сэвидж по поводу этого «тандерберда»?
Баллард поспешил сказать то, чего, как он предполагал, хотел от него Кёрни:
— Он выразил серьезную обеспокоенность, когда я сказал ему, что его подопечный, вопреки требованиям инструкции, возможно, раскатывает на автомобиле.
— Вот именно, — сказал, как отрубил, Кёрни.
Одум зашаркал ногами.
— Послушайте... я еще не успел... ему сказать, но на этой неделе...
— Но ведь машина-то не ваша.
— Но я заплатил за нее триста баксов...
— Откуда же вы их взяли? Напечатали, что ли?
— Господи! — провопил он. — Да нет же.
Услышав его крик, женщина вышла из машины. Всего предыдущего разговора она не слышала и теперь стояла возле машины в безмолвной нерешительности.
— И она знает о вас и Шарон Биглер? — безжалостно спросил Кёрни, чуть понизив голос, однако, чтобы его не слышала женщина.
Одум машинально оглянулся на «торонадо». Видя, что его подруга стоит возле машины, он почти истерически замахал ей, чтобы она не подходила ближе. Поколебавшись, она вновь села в машину. Баллард знал, что этого-то и добивался Кёрни. Одна из важнейших заповедей детектива — никогда не выставлять мужчину в дурацком свете перед женщиной. Оскорбленная гордость может пробудить дремлющий дух сопротивления.
Кёрни утешающе положил руку на плечо низкорослого Одума:
— Мистер Одум, мы полагаем, что вы стали жертвой обмана со стороны бесстыдного мошенника.
— Но он дал мне расписку и регистрационную карточку.
— Они у вас при себе?
— ' У меня в бумажнике...
Он положил разводной ключ на асфальт и, порывшись в бумажнике, вытащил оттуда свернутый листок бумаги, очень похожий на оберточную. У него также была белая регистрационная карточка, которая в Калифорнии выдается тем, кто пользуется машиной временно — в отличие от постоянных владельцев.
— Взгляните. — Тупой в заусеницах ноготь Одума прошелся по написанной от руки расписке и остановился под косой росписью: Чарлз М. Гриффин.
Кёрни посмотрел на него пронизывающим взглядом, на этот раз не добиваясь никаких театральных эффектов.
— А вам не показалось странным, что он отдал автомобиль стоимостью в пять тысяч долларов за триста? Да еще всучил расписку на оберточной бумаге? Вы не подумали, что все это липа?
— Он... — Глаза за толстыми линзами беспокойно забегали. — Он сказал, что из банка мне пришлют новую платежную книжку. После покупки машины я должен был выплачивать очередные взносы и, видите ли, кроме трехсот баксов, которые я ему дал, требовалось внести еще двести. За февраль и март.
— Но вы не внесли эти деньги?
— У меня... было... туго с деньгами.
— А как, по-вашему, он должен был поступить, когда банк потребовал с него немедленной уплаты невнесенных взносов?
Одум поочередно переводил встревоженный взгляд с Бал-ларда на Кёрни, с Кёрни на машину. Наконец, прочистив горло, он сказал:
— Видите ли, я должен был получать всю корреспонденцию на его имя. И еще он сказал, что, как только продаст машину, на пару лет уедет из страны. Поэтому я подумал, что не стану пересылать ему предупреждения по адресу, который он обещал мне дать.
— Но так и не дал? — уточнил Баллард.
— Нет. И никакой корреспонденции так и не приходило.
— Каким образом вы узнали, что автомобиль продается?
— По объявлению в газете. Там назывался лишь телефонный номер. Мне пришлось поехать в Сан-Хосе, чтобы осмотреть машину. Это был какой-то дом с участком, не помню номера.
— 1545, Мидфилд-роуд? — подсказал Баллард.
— Да, верно. После того как мы оформили продажу машины, он попросил меня получать его корреспонденцию. Сказал, что не доверяет почте. Я не хотел, чтобы эта корреспонденция приходила в пансионат, где я живу, вы ведь знаете, что этот адрес имеется у Сэвиджа, поэтому я сразу же подумал о Шарон. С Глорией я познакомился уже позже. Пару недель я не говорил Шарон об этом, просто забыл...
Это объясняло, почему отправленное письмо возвратилось обратно с адресом Биглера.
— Не могу ли я... оставить у себя машину... пока?..
— Нет, — решительно отрезал Кёрни. — Разумеется, мы вам дадим свою личную расписку об изъятии у вас машины и регистрационной карточки. Я уверен, что позднее вы сможете договориться с банком. И мы все уладим с Сэвиджем.
— Да, да, — подхватил Баллард. — Мы скажем ему, что полученная нами информация оказалась ложной, что вы не водите машину.
В конце концов Одум пожал плечами и косо улыбнулся. Баллард даже смог представить себе, как он подделывает чеки в барах Ист-Бея. У него был золотой зуб впереди. Этот зуб вместе с широкой улыбкой, очками и косматыми волосами придавал ему вид человека простодушного и милого и, уж конечно, неспособного украсть.
— Да, мистер Сэвидж ничего не узнает. — Он показал пальцем на «торонадо» и сидящую в нем блондинку.
— Это останется нашим маленьким секретом, мистер Одум, — утешительным тоном произнес Кёрни.
Одум отдал ключи; они помогли ему перенести весь инструмент в «торонадо». Это были единственные его личные вещи, лежавшие в «тандерберде». Как только Кёрни и Баллард отошли, Глория Роуз принялась сердито отчитывать своего приятеля. Баллард сообщил в полицию о произведенном изъятии; к тому времени, когда он вышел из телефонной будки, перебранка уже закончилась. Оставляя на асфальте следы шин, «торонадо» рванулся с места и покатил прочь.
— Ставлю десять против семи, что эти триста долларов дала она, — сказал Кёрни. — Вероятно, он даже взял у нее пять стосотенных, сказав, что двести пошлет в банк.
Баллард был того же мнения. Даже такую небольшую дичь, как Одум, Глория Роуз могла приманить лишь с помощью денег. В жизни не видывал он более безобразной женщины, во всяком случае, выше шеи. Похоже, Одум нашел ее в собачьем питомнике. Пошел за колли — вернулся с Глорией Роуз.
Кёрни задумчиво смотрел вслед уехавшему автомобилю.
— Ну, что ты думаешь? Похож ли маленький Хоуи на описание того чокнутого с фонарем, который лез под юбку к танцовщице? Что она о нем говорила? Высокий? Смуглый? Красивый? Этот парень выглядит так, словно двадцать лет просидел в сортире.
— И все же в этом Одуме, должно быть, есть что-то такое, Дэн. А Шарон Биглер?
Кёрни нетерпеливо покачал головой:
— Эта шлюха готова спустить трико перед любым мужиком, лишь бы у него стоял. Одного того, что ее муж недолюбливает Одума, достаточно, чтобы она с ним переспала.
— Стало быть, мы вернулись к тому, с чего начали. Это все же Гриффин. И мы не имеем понятия, где он находится, — есть только предположение, что он уехал из страны. Но теперь у нас со всеми заключены соглашения о выдаче преступника.
— И все же мы продвинулись, — сказал Кёрни, садясь в «тандерберд». — Мы можем исключить Одума из числа подозреваемых. И мы знаем, что если Гриффин и уезжал из страны, он возвратился — кто-то же шарахнул Барта по голове! Я вернусь в Конкорд, к моей машине, и завтра утром на жесткой сцепке отбуксирую этот «тандерберд» к нам в контору. А ты поезжай домой и поспи.
— То-то счастье, — проворчал Баллард, ощущая навалившуюся слабость.
Глава 21
Как же они могли ошибиться? Начиная свою пятидесятимильную поездку в Сан-Франциско, Баллард мысленно прокрутил все пять дел, которые он расследовал, ища напавшего на Барта преступника. Не дал ли он где-нибудь промашки? Может быть, преступник вовсе не из тех, что у них на подозрении? Может быть, его нападение связано с каким-то случаем из жизни Барта, о котором он сам не имеет никакого представления?
Или полицейские все же были правы? Барт взял «ягуар» для какой-то своей, неизвестной им личной цели и свалился с обрыва по роковой случайности?
Да нет, это просто чушь. Ни с чем не сообразная. Наверняка он что-то упустил или неправильно истолковал в деле Гриффина, что-то такое, что не заметил или неверно истолковал сам Кёрни, но именно в этом и заключается разгадка...
Тут Баллард вдруг осознал, что его уже второй раз вызывает по радио чей-то незнакомый голос.
— СФ-6 слушает. — Панический страх кольнул его в самое сердце. Неужели что-то с Бартом?
— Вы, Ларри Баллард?
— Десять четыре. Ларри Баллард. Говорите, пожалуйста.
— Говорит Данлоп Йенсен, СПИ. Гизелла Марк попросила меня передать вам сообщение из Сан-Франциско.
СПИ — служба передачи информации. Баллард вспомнил, что Гизелла рассказывала ему об этом человеке — инвалиде, не выходящем из дома, живущем в горах за Оклендом и ретранслирующем передачи местных оркестров, а также передающем телевизионным станциям за соответствующую мзду — в чрезвычайных случаях и бесплатно — сведения о пожарах, ограблениях и других событиях.
— Вы слышите меня, СФ-6?
— Ясно и отчетливо. Слушаю ваше сообщение.
Баллард был изрядно удивлен, что его голос звучит так бесстрастно. Страх все еще не отпускал его. Гизелла не стала бы связываться с ним ночью по радио, не будь на то веской причины. Неужели Барт... умер? Или еще того хуже, превратился в растение? Оклендский контрольный пункт в это время закрыт, а зона действия сан-францисского контрольного пункта не простирается сюда, за ист-бейские холмы, поэтому Гизелле и пришлось прибегнуть к помощи Данлопа Йенсена.
— Передаю сообщение, — послышался голос Йенсена. — Барт пришел в себя, в полном сознании.
Господи Боже мой, какая радость!
— Десять четыре. Сообщение принято и понято. Скажите, вы пьете бурбон?
— Все, что мне попадается, СФ-6. — Ответ прозвучал с неожиданной теплотой. — И пью так, что не стоял бы на ногах, если бы они у меня были.
— Тогда в воскресенье ждите нас с Гизеллой. Мы непременно прихватим бутылочку вина.
— Буду ждать, — радостно сказал Йенсен, давая отбой.
Баллард невольно нажал на педаль газа, и «форд» ринулся к Бей-Бриджу со скоростью, которая дорого бы ему обошлась, если бы дорожный патруль в это время не пил кофе в круглосуточном кафе в Оринда-Виллидж.
«Тандерберд» не был оборудован радиотелефоном, поэтому Кёрни не слышал разговора между Баллардом и Данлопом Йенсеном. Он поддерживал скорость в шестьдесят миль, слушая песни и музыку в стиле кантри и вестерн, отбивая ритм пальцами по рулю. Если тот факт, что их расследование зашло в тупик, и волновал Кёрни, то по его лицу этого нельзя было сказать. Он уже много лет занимался своим делом и достаточно хорошо знал себя, поэтому умел сдерживать нетерпение.
Не то, чтобы знать себя, было дьявольски важно для частного детектива — важнее было знать других людей. Поэтому можно было не давить на Паркера, на Хоукли, но нельзя было прекращать поиски Гриффина. Он обязательно доберется до этого сукина сына. В отличие от Балларда, он не сомневался, что они и тут идут по ложному следу.
Нет, нет, они на верном пути. Просто не смогли еще взять быка за рога. Нет сомнения, что на Хеслипа было совершено нападение, причем либо самим Гриффином, либо кем-нибудь, кто пытался его прикрыть.
Стало быть, надо вернуться к Гриффину. И начать с уже имеющейся информации. Большой, обычно добродушно-веселый парень с материнским комплексом, сорока — сорока пяти лет, лысеющий, с бачками, слишком много пьющий, весом в двести десять фунтов, физически вполне способный оглушить Барта ударом по голове, втащить его в «ягуар» и спустить с обрыва.
Физически крепкий, но достаточно ли хорошо он умеет шевелить мозгами? Как, например, Паркер? Сомнительно. Могли такой парень, как Гриффин, которого называет «ужасно милым» большая ненасытная телка, любящий свою мамочку с ее яблочными пирогами и проявляющий миссионерские наклонности, совершенно сбиться с пути, стать жадным вором, растратчиком, который за несколько лет присвоил тридцать тысяч баксов?
В его уме промелькнула какая-то смутная мысль, и хотя он тут же снял ногу с акселератора, притормозил, все равно так и не смог ее уловить. Покачав головой, Кёрни снова прибавил скорость. Жаль, что он не уловил эту мысль, но ничего не поделаешь.
Он снова принялся думать о Гриффине, в чьем характере столько противоречивого. И о его матери. После ее смерти Гриффин стал вести типичную для холостяков разгульную жизнь. Выпивка, распутная танцовщица, большой, достаточно респектабельный спортивный автомобиль. Что проявляется в его поступках: радость по поводу новообретенной свободы или горечь одиночества? Неужели Шери послужила ему какой-никакой заменой матери? Может быть, в этом и надо искать ключ? Почему он сказал Шери, что разделается с этим оборотнем с фонарем? Было ли под этой угрозой какое-нибудь основание?
Кёрни вновь покачал головой. Рыцарское благородство как-то не сочетается со звериным умением Гриффина запутывать следы. Не сочетается с той жестокостью, с какой он принимал решение об устранении людей. И не важно, что при этом им руководил панический страх.
Впечатление такое, будто в Гриффине уживаются два разных человека. Как если бы...
Кёрни резко свернул в правый переулок, не забыв при этом посмотреть в зеркало заднего обзора. Нет ли у Гриффина того, что психиатры называют «раздвоением личности»? Ведь это он был возмущен приставаниями своего курчавого друга к Шери и он же продал мебель, которой она пользовалась. Ответ на вопрос напрашивался сам собой, и проверить, правилен ли этот ответ, было совсем нетрудно. Надо только задать Одуму те вопросы, которые следовало задать сразу же, как только он понял, что Одума можно обвинить разве что в природной глупости.
Кёрни вырулил обратно на пустынное шоссе и направился ближайшим путем в Антиох. К Одуму и его безобразной подруге, чтобы получить ответ на два вопроса.
Это, конечно, не разрешит все их проблемы. Но если он прав, то узнает кто, а также почему напал на Барта. Ибо Барт был близок, он даже сам не понимал, как близок, к раскрытию какой-то преступной тайны. Оказалось, что он не просто милый симпатичный парень, но и человек, умеющий глубоко копать. Тут в одном деле есть кое-что забавное. Может, это только совпадение...
Судя по нанесенному ему едва ли не смертельному удару, это было далеко не совпадение.
Похоже, я старею, подумал Кёрни, начинаю туговато соображать. Как я мог не увидеть очевидных ответов на вопросы, касающиеся всего эпизода в Сан-Хосе. Пошел по ложному следу. В течение нескольких дней, даже недель считаю живым человека умершего, точнее — убитого. И это убийство, вероятно, произошло девятого февраля.
Было уже за полночь, когда Кёрни подошел к дому номер 1902 по Гавалло-роуд в Антиохе. Он перебирал в уме четыре возможных способа проникновения в запертый дом, но ни один из них ему не понадобился. Как раз в это время, держа на поводке длинношерстную чихуахуа[3], величиной да и очертаниями тела похожую на белку, из подъезда вышел хмурого вида человек в теплом халате и шлепанцах.
Собачонка яростно залаяла на Кёрни, но он успел схватить дверь прежде, чем сработала пневматическая защелка. Детектив с приветливой улыбкой сказал: «Добрый вечер», на что человек с кислым лицом ответил: «С ума можно сойти! Каждую ночь в полночь! Каждую ночь!»
Кёрни, продолжая улыбаться, кивнул и поднялся по лестнице на верхний этаж, а затем прошел налево к седьмой квартире. Он вытащил из кармана гаечный ключ, который предназначался для того, чтобы проникать в дом третьим способом — через разбитое окно, и принялся стучать по полой внутри березовой двери. Он продолжал стучать — ни тихо ни громко, ни быстро ни медленно, пока изнутри не послышался сердитый сдавленный голос.
Через несколько секунд дверь открылась и наружу выглянул Одум. Он был без очков, в наспех надетых шортах, не скрывавших его сплошь волосатого тела.
— Дать бы тебе в нос, приятель, за то, что ты заявился так поздно, — сказал он. — Я...
— Я должен был задать вам два вопроса, — произнес Кёрни твердым голосом, с решительностью, которой немногие могли противостоять. Одум, во всяком случае, не мог. Он — слабак, неудачник, и можно было не сомневаться, что еще до окончания года вновь окажется за решеткой. С той же неизбежностью, с какой мотылек летит на огонь, он всегда принимает неверные решения.
Близорукие глаза узнали наконец Кёрни.
— Вы? — воскликнул он. — Я думал... Какие же это вопросы?
— Вопрос первый: как выглядел Гриффин? Вопрос второй: сообщили ли вы его описание черному детективу Хеслипу во вторник?
Одум ответил на оба вопроса.
Через десять минут Кёрни был в «тандерберде». У него уже не оставалось времени, чтобы отвезти машину Гриффина в Конкорд и пересесть на свой автомобиль. Разумеется, если кто-нибудь захочет вызвать его по радиотелефону, то не сможет, но кому он может понадобиться среди ночи.
Нет, надо доехать до города, найти где-нибудь телефонный справочник и узнать адрес. Если адреса там нет, придется заехать в контору ДКК и посмотреть городской адресный справочник. Потому что ответы Одума подтвердили его подозрения.
Убийца отнюдь не был дураком, он просто не понимал всей сложности человеческих судеб. И не знал, что человека, вызванного в суд, а затем отпущенного под залог в шестьсот долларов и исчезнувшего, будут неизбежно разыскивать адвокат, страховой агент и детективное агентство. И если уж говорить о глупости, то почему он, Кёрни, не осознал уже давно, что для покупки в рассрочку «тандерберда» Гриффин использовал адрес дома в Кастро-Вэлли, откуда выехал за месяц до этого. Это, вероятно, все еще был его официальный адрес, ибо после утверждения завещания дом должен был принадлежать ему. И как избиратель, он, вероятно, был зарегистрирован по этому адресу.
Какой ляп, какой жуткий ляп!
Хорошо еще, Барт не умер. Пока, во всяком случае. Покончив с этим делом, надо будет позвонить в больницу, может быть, заехать. Нет даже необходимости спрашивать Барта, чем он занимался во вторник, после того как уехал от Одума. Кёрни уже знал. Остается только надеяться, что найти тело окажется не так уж трудно. Он догадывался, где оно должно быть. Вот настоящая причина распродажи мебели. Следует учесть также, что убийца действовал во взвинченном состоянии: сперва нанеси удар, а о последствиях задумывайся позже. Так он поступил в случае с Бартом.
Или полицейские все же были правы? Барт взял «ягуар» для какой-то своей, неизвестной им личной цели и свалился с обрыва по роковой случайности?
Да нет, это просто чушь. Ни с чем не сообразная. Наверняка он что-то упустил или неправильно истолковал в деле Гриффина, что-то такое, что не заметил или неверно истолковал сам Кёрни, но именно в этом и заключается разгадка...
Тут Баллард вдруг осознал, что его уже второй раз вызывает по радио чей-то незнакомый голос.
— СФ-6 слушает. — Панический страх кольнул его в самое сердце. Неужели что-то с Бартом?
— Вы, Ларри Баллард?
— Десять четыре. Ларри Баллард. Говорите, пожалуйста.
— Говорит Данлоп Йенсен, СПИ. Гизелла Марк попросила меня передать вам сообщение из Сан-Франциско.
СПИ — служба передачи информации. Баллард вспомнил, что Гизелла рассказывала ему об этом человеке — инвалиде, не выходящем из дома, живущем в горах за Оклендом и ретранслирующем передачи местных оркестров, а также передающем телевизионным станциям за соответствующую мзду — в чрезвычайных случаях и бесплатно — сведения о пожарах, ограблениях и других событиях.
— Вы слышите меня, СФ-6?
— Ясно и отчетливо. Слушаю ваше сообщение.
Баллард был изрядно удивлен, что его голос звучит так бесстрастно. Страх все еще не отпускал его. Гизелла не стала бы связываться с ним ночью по радио, не будь на то веской причины. Неужели Барт... умер? Или еще того хуже, превратился в растение? Оклендский контрольный пункт в это время закрыт, а зона действия сан-францисского контрольного пункта не простирается сюда, за ист-бейские холмы, поэтому Гизелле и пришлось прибегнуть к помощи Данлопа Йенсена.
— Передаю сообщение, — послышался голос Йенсена. — Барт пришел в себя, в полном сознании.
Господи Боже мой, какая радость!
— Десять четыре. Сообщение принято и понято. Скажите, вы пьете бурбон?
— Все, что мне попадается, СФ-6. — Ответ прозвучал с неожиданной теплотой. — И пью так, что не стоял бы на ногах, если бы они у меня были.
— Тогда в воскресенье ждите нас с Гизеллой. Мы непременно прихватим бутылочку вина.
— Буду ждать, — радостно сказал Йенсен, давая отбой.
Баллард невольно нажал на педаль газа, и «форд» ринулся к Бей-Бриджу со скоростью, которая дорого бы ему обошлась, если бы дорожный патруль в это время не пил кофе в круглосуточном кафе в Оринда-Виллидж.
«Тандерберд» не был оборудован радиотелефоном, поэтому Кёрни не слышал разговора между Баллардом и Данлопом Йенсеном. Он поддерживал скорость в шестьдесят миль, слушая песни и музыку в стиле кантри и вестерн, отбивая ритм пальцами по рулю. Если тот факт, что их расследование зашло в тупик, и волновал Кёрни, то по его лицу этого нельзя было сказать. Он уже много лет занимался своим делом и достаточно хорошо знал себя, поэтому умел сдерживать нетерпение.
Не то, чтобы знать себя, было дьявольски важно для частного детектива — важнее было знать других людей. Поэтому можно было не давить на Паркера, на Хоукли, но нельзя было прекращать поиски Гриффина. Он обязательно доберется до этого сукина сына. В отличие от Балларда, он не сомневался, что они и тут идут по ложному следу.
Нет, нет, они на верном пути. Просто не смогли еще взять быка за рога. Нет сомнения, что на Хеслипа было совершено нападение, причем либо самим Гриффином, либо кем-нибудь, кто пытался его прикрыть.
Стало быть, надо вернуться к Гриффину. И начать с уже имеющейся информации. Большой, обычно добродушно-веселый парень с материнским комплексом, сорока — сорока пяти лет, лысеющий, с бачками, слишком много пьющий, весом в двести десять фунтов, физически вполне способный оглушить Барта ударом по голове, втащить его в «ягуар» и спустить с обрыва.
Физически крепкий, но достаточно ли хорошо он умеет шевелить мозгами? Как, например, Паркер? Сомнительно. Могли такой парень, как Гриффин, которого называет «ужасно милым» большая ненасытная телка, любящий свою мамочку с ее яблочными пирогами и проявляющий миссионерские наклонности, совершенно сбиться с пути, стать жадным вором, растратчиком, который за несколько лет присвоил тридцать тысяч баксов?
В его уме промелькнула какая-то смутная мысль, и хотя он тут же снял ногу с акселератора, притормозил, все равно так и не смог ее уловить. Покачав головой, Кёрни снова прибавил скорость. Жаль, что он не уловил эту мысль, но ничего не поделаешь.
Он снова принялся думать о Гриффине, в чьем характере столько противоречивого. И о его матери. После ее смерти Гриффин стал вести типичную для холостяков разгульную жизнь. Выпивка, распутная танцовщица, большой, достаточно респектабельный спортивный автомобиль. Что проявляется в его поступках: радость по поводу новообретенной свободы или горечь одиночества? Неужели Шери послужила ему какой-никакой заменой матери? Может быть, в этом и надо искать ключ? Почему он сказал Шери, что разделается с этим оборотнем с фонарем? Было ли под этой угрозой какое-нибудь основание?
Кёрни вновь покачал головой. Рыцарское благородство как-то не сочетается со звериным умением Гриффина запутывать следы. Не сочетается с той жестокостью, с какой он принимал решение об устранении людей. И не важно, что при этом им руководил панический страх.
Впечатление такое, будто в Гриффине уживаются два разных человека. Как если бы...
Кёрни резко свернул в правый переулок, не забыв при этом посмотреть в зеркало заднего обзора. Нет ли у Гриффина того, что психиатры называют «раздвоением личности»? Ведь это он был возмущен приставаниями своего курчавого друга к Шери и он же продал мебель, которой она пользовалась. Ответ на вопрос напрашивался сам собой, и проверить, правилен ли этот ответ, было совсем нетрудно. Надо только задать Одуму те вопросы, которые следовало задать сразу же, как только он понял, что Одума можно обвинить разве что в природной глупости.
Кёрни вырулил обратно на пустынное шоссе и направился ближайшим путем в Антиох. К Одуму и его безобразной подруге, чтобы получить ответ на два вопроса.
Это, конечно, не разрешит все их проблемы. Но если он прав, то узнает кто, а также почему напал на Барта. Ибо Барт был близок, он даже сам не понимал, как близок, к раскрытию какой-то преступной тайны. Оказалось, что он не просто милый симпатичный парень, но и человек, умеющий глубоко копать. Тут в одном деле есть кое-что забавное. Может, это только совпадение...
Судя по нанесенному ему едва ли не смертельному удару, это было далеко не совпадение.
Похоже, я старею, подумал Кёрни, начинаю туговато соображать. Как я мог не увидеть очевидных ответов на вопросы, касающиеся всего эпизода в Сан-Хосе. Пошел по ложному следу. В течение нескольких дней, даже недель считаю живым человека умершего, точнее — убитого. И это убийство, вероятно, произошло девятого февраля.
Было уже за полночь, когда Кёрни подошел к дому номер 1902 по Гавалло-роуд в Антиохе. Он перебирал в уме четыре возможных способа проникновения в запертый дом, но ни один из них ему не понадобился. Как раз в это время, держа на поводке длинношерстную чихуахуа[3], величиной да и очертаниями тела похожую на белку, из подъезда вышел хмурого вида человек в теплом халате и шлепанцах.
Собачонка яростно залаяла на Кёрни, но он успел схватить дверь прежде, чем сработала пневматическая защелка. Детектив с приветливой улыбкой сказал: «Добрый вечер», на что человек с кислым лицом ответил: «С ума можно сойти! Каждую ночь в полночь! Каждую ночь!»
Кёрни, продолжая улыбаться, кивнул и поднялся по лестнице на верхний этаж, а затем прошел налево к седьмой квартире. Он вытащил из кармана гаечный ключ, который предназначался для того, чтобы проникать в дом третьим способом — через разбитое окно, и принялся стучать по полой внутри березовой двери. Он продолжал стучать — ни тихо ни громко, ни быстро ни медленно, пока изнутри не послышался сердитый сдавленный голос.
Через несколько секунд дверь открылась и наружу выглянул Одум. Он был без очков, в наспех надетых шортах, не скрывавших его сплошь волосатого тела.
— Дать бы тебе в нос, приятель, за то, что ты заявился так поздно, — сказал он. — Я...
— Я должен был задать вам два вопроса, — произнес Кёрни твердым голосом, с решительностью, которой немногие могли противостоять. Одум, во всяком случае, не мог. Он — слабак, неудачник, и можно было не сомневаться, что еще до окончания года вновь окажется за решеткой. С той же неизбежностью, с какой мотылек летит на огонь, он всегда принимает неверные решения.
Близорукие глаза узнали наконец Кёрни.
— Вы? — воскликнул он. — Я думал... Какие же это вопросы?
— Вопрос первый: как выглядел Гриффин? Вопрос второй: сообщили ли вы его описание черному детективу Хеслипу во вторник?
Одум ответил на оба вопроса.
Через десять минут Кёрни был в «тандерберде». У него уже не оставалось времени, чтобы отвезти машину Гриффина в Конкорд и пересесть на свой автомобиль. Разумеется, если кто-нибудь захочет вызвать его по радиотелефону, то не сможет, но кому он может понадобиться среди ночи.
Нет, надо доехать до города, найти где-нибудь телефонный справочник и узнать адрес. Если адреса там нет, придется заехать в контору ДКК и посмотреть городской адресный справочник. Потому что ответы Одума подтвердили его подозрения.
Убийца отнюдь не был дураком, он просто не понимал всей сложности человеческих судеб. И не знал, что человека, вызванного в суд, а затем отпущенного под залог в шестьсот долларов и исчезнувшего, будут неизбежно разыскивать адвокат, страховой агент и детективное агентство. И если уж говорить о глупости, то почему он, Кёрни, не осознал уже давно, что для покупки в рассрочку «тандерберда» Гриффин использовал адрес дома в Кастро-Вэлли, откуда выехал за месяц до этого. Это, вероятно, все еще был его официальный адрес, ибо после утверждения завещания дом должен был принадлежать ему. И как избиратель, он, вероятно, был зарегистрирован по этому адресу.
Какой ляп, какой жуткий ляп!
Хорошо еще, Барт не умер. Пока, во всяком случае. Покончив с этим делом, надо будет позвонить в больницу, может быть, заехать. Нет даже необходимости спрашивать Барта, чем он занимался во вторник, после того как уехал от Одума. Кёрни уже знал. Остается только надеяться, что найти тело окажется не так уж трудно. Он догадывался, где оно должно быть. Вот настоящая причина распродажи мебели. Следует учесть также, что убийца действовал во взвинченном состоянии: сперва нанеси удар, а о последствиях задумывайся позже. Так он поступил в случае с Бартом.
Глава 22
Когда Баллард припарковал свою машину на Буш-стрит и направился к больнице Тринити, все кругом обволакивал тяжелый промозглый туман. Пятидесяти шагов оказалось достаточно, чтобы и одежда и волосы отсырели. Вызывая лифт, он вытер лицо носовым платком. Лифт спускался так медленно, что он успел купить в торговом автомате пару конфет, съел одну и принялся за другую, пока наконец дождался его прибытия.
В холле на третьем этаже было тепло и спокойно, здесь царила полутьма, лишь в дальнем конце, на столе у дежурной сестры, ярко горела белая лампа. Из-за стола поднялась полная фигура в белом халате; он узнал сестру с острым, как бурав, взглядом, которая утром в ту самую среду была шокирована грубостью доктора Уитейкера. Неужели это было в среду? С тех пор, казалось, прошли не дни, а недели. Помимо своей воли он широко зевнул.
— Мистер Баллард? — спросила сестра приглушенным сердитым голосом.
— Он самый.
— Доктор сказал, чтобы я пропустила вас, — проворчала она. — Но часы для посещения давным-давно кончились.
На какой-то миг Баллард подумал, что сообщение по радиотелефону было жестоким розыгрышем. Хеслип лежал такой же безмолвный, как и прежде. Глаза закрыты, голова забинтована. Но выражение лица вскочившей при его появлении Коринны убедило его, что все в порядке.
— Ожидая, когда вы приедете, он заснул, — сказал Уитейкер. Пижонистый маленький доктор сидел на подлокотнике кресла, которое занимала Гизелла Марк; одна его рука лежала на спинке, обвивая таким образом ее плечи, другая как бы случайно касалась то одного, то другого голого предплечья. Его ухаживание, казалось, забавляло высокую блондинку, так, вероятно, чувствовала бы себя борзая, принимая заигрывания мопса.
— Ты получил мое радиосообщение? — По-видимому, Гизелла была в восторге от появления Балларда.
— От Данлопа Йенсена? Да. Я обещал поставить ему бутылочку.
Она поднялась быстрым гибким движением, оправила свою короткую клетчатую шерстяную юбочку:
— Ты хочешь, чтобы я при этом присутствовала?
— Я уже пообещал это от твоего имени.
Баллард, не без некоторых опасений, повернулся к Коринне. Поднявшись на цыпочках, она приложила кончики пальцев к его шее:
— Извини меня, Ларри. Гизелла рассказала мне...
Баллард обнял ее. Она крепко прижалась к нему. Уитейкер кашлянул, и в это время с кровати послышался слабый голос:
— Убери свои руки, нахал!
Не отпуская Коринну, Баллард устремил взгляд на Хеслипа. Он внимательно осмотрел прикрытое одеялом неподвижное тело от забинтованной головы до ступней. И, как бы не веря себе, покачал головой:
В холле на третьем этаже было тепло и спокойно, здесь царила полутьма, лишь в дальнем конце, на столе у дежурной сестры, ярко горела белая лампа. Из-за стола поднялась полная фигура в белом халате; он узнал сестру с острым, как бурав, взглядом, которая утром в ту самую среду была шокирована грубостью доктора Уитейкера. Неужели это было в среду? С тех пор, казалось, прошли не дни, а недели. Помимо своей воли он широко зевнул.
— Мистер Баллард? — спросила сестра приглушенным сердитым голосом.
— Он самый.
— Доктор сказал, чтобы я пропустила вас, — проворчала она. — Но часы для посещения давным-давно кончились.
На какой-то миг Баллард подумал, что сообщение по радиотелефону было жестоким розыгрышем. Хеслип лежал такой же безмолвный, как и прежде. Глаза закрыты, голова забинтована. Но выражение лица вскочившей при его появлении Коринны убедило его, что все в порядке.
— Ожидая, когда вы приедете, он заснул, — сказал Уитейкер. Пижонистый маленький доктор сидел на подлокотнике кресла, которое занимала Гизелла Марк; одна его рука лежала на спинке, обвивая таким образом ее плечи, другая как бы случайно касалась то одного, то другого голого предплечья. Его ухаживание, казалось, забавляло высокую блондинку, так, вероятно, чувствовала бы себя борзая, принимая заигрывания мопса.
— Ты получил мое радиосообщение? — По-видимому, Гизелла была в восторге от появления Балларда.
— От Данлопа Йенсена? Да. Я обещал поставить ему бутылочку.
Она поднялась быстрым гибким движением, оправила свою короткую клетчатую шерстяную юбочку:
— Ты хочешь, чтобы я при этом присутствовала?
— Я уже пообещал это от твоего имени.
Баллард, не без некоторых опасений, повернулся к Коринне. Поднявшись на цыпочках, она приложила кончики пальцев к его шее:
— Извини меня, Ларри. Гизелла рассказала мне...
Баллард обнял ее. Она крепко прижалась к нему. Уитейкер кашлянул, и в это время с кровати послышался слабый голос:
— Убери свои руки, нахал!
Не отпуская Коринну, Баллард устремил взгляд на Хеслипа. Он внимательно осмотрел прикрытое одеялом неподвижное тело от забинтованной головы до ступней. И, как бы не веря себе, покачал головой: