Именно в праздничности и драматизме Православия заключены те две великие стихии, которые влекут человека в Церковь, делают его религиозную жизнь, его труд над собой, его страдания -- осмысленными. И как жаль бывает, когда в реальной жизни православная проповедь и православная катехизическая беседа выглядят не сродно этому жизнеутверждающему, жизнепреобразующему настрою! Приходится признать: зачастую мы не только не раскрываем перед людьми глубины этой драмы и этой радости, но даже поступаем противоположным образом --запугиваем. Вероятно, это делается в расчете, чтобы человек, испугавшись предупреждений: "не ходи в мормоны, не ходи в баптисты, не ходи в католики, не ходи в обновленцы", повертелся-повертелся на месте, да от безысходности и пришел бы в православный храм. Но возможно ли из такой проповеди почерпнуть что-либо положительное? Удастся ли человеку составить какое-то представление о сути самого Православия? Станет ли православная вера его искренним убеждением? Маловероятно. На деле с ним может произойти совершенно обратное: в храм такой человек, вполне возможно, придет, но лишь затем, чтобы стать (по образу и подобию своих учителей-наставников) "образцово-показательным" ругателем всего и вся, записаться в политически верный лагерь и начать поносить на чем свет стоит "врагов истинного Православия".
Может случиться и нечто похуже. Человек вообще откажется кому-либо верить ("между собой, мол, сперва разберитесь"), либо при определенных обстоятельствах попадет в мормонскую, католическую, иеговистскую, баптистскую, обновленческую или какую другую общину, встретит там мило улыбающихся и дружно проводящих время людей, и внезапно поймет, что все слышанное о них от православных как-то не очень соответствует 'видимой действительности, после чего воодушевится и станет образцовым сектантом, навсегда сохранив при этом воспоминание о Православной церкви как о сообществе людей темных, забитых и недовольных всем окружающим миром.
Такова оборотная сторона политического, пропагандистского подхода. Таковы печальные плоды увлечения идеологией в противовес благовестию. А что следовало бы вместо этого делать и как понимать православное благовестие? Отнюдь не только как евангельскую весть -- это досужий протестантский стереотип. Для православного человека благовестие значительно шире -- это еще и весть о том, что Христос пребывает в нашей Церкви, что Церковь на протяжении уже двух тысячелетий живет и действует, что сонмы святых и праведников уже прошли тем спасительным путем, которым ныне идем мы, живущие на Земле православные христиане. Об этом-то более всего нужно говорить сегодня, и нам действительно есть о чем рассказывать людям как в России, так и на Западе. Это особенно ясно понимаешь вдали от Родины, общаясь с людьми за рубежом. В России сегодня мы лишены многих "благ цивилизации", но вместо всего этого у нас есть одно великое, хотя и не вполне нами осознаваемое благо, -- родиться и жить в православной стране. Более того, не просто в православной стране, но стране самого страдающего Православия, самого драматичного Православия на свете. Не случайно именно Россия подарила миру святых двух совершенно особых типов -страстотерпцев и юродивых. Ни в Греции, ни в какой другой православной стране страстотерпцев никогда не было и нет, а вот на Руси самыми первыми святыми становятся страстотерпцы князья Борис и Глеб, весь подвиг которых в том, чтобы со смирением принять все, даже смерть от руки убийцы.
На этой земле мы имеем возможность быть православными совершенно естественно. Для того, чтобы ощутить свою внутреннюю причастность к традиции, достаточно просто быть собой, тогда как для западного человека этот путь всегда очень мучителен. Вероятно, поэтому западное Православие представляет собой нечто совершенно иное, не похожее на Православие в России. На всей его жизни как будто лежит отпечаток тягостной борьбы, в нем скрыта какая-то неизбывная ностальгичность, и временами я остро ощущаю, к чему эта ностальгия относится. Это тоска по той самой естественности, тоска по великой Православной Родине -отражению Отечества Небесного в видимом нам материальном мире, словом, по всему тому, что мы в России имеем даром.
Главнейший аргумент в пользу Русского Православия сегодня -- само существование Православия в России в тех формах, которые уже давно нигде в мире немыслимы. Его сила и действенность видна людям невооруженным глазом. Нам нужно только не скрыть, не утаить от ближнего это сокровище, а об остальном позаботится Бог. Если перед человеком раскрыть глубину и богатство русской духовности -- это сделает его причастным традиции не по политическим мотивам, но по велению души, по внутренним сердечным побуждениям.
Представьте себе, они (верующие на Западе) слушают рассказы о духовничестве и старчестве, как дети, затаив дыхание. Для них это что-то невероятное, какое-то живое чудо. Не случайно слово "старец" в числе немногих других русских слов безо всякого перевода вошло в большинство европейских языков как символ духовной мудрости и святости жизни. Завершается лекция -- начинаются вопросы. Такие же по-детски наивные вопросы: "Татьяна, а у вас есть духовник?", "А что можно сделать, чтобы и у нас на Западе были старцы?" А ведь это говорят взрослые, солидные люди!
В 1995 году на всемирном психотерапевтическом конгрессе GWATT под Базелем (это такой очень представительный форум, проводящийся раз в 8 лет), мне даже довелось выступить перед огромной аудиторией лучших умов в этой области с докладом... о старчестве. Конгресс был посвящен проблеме "Наука и интуиция" и открывался этим докладом. По сути, это признание полного тупика, в который зашел западный мир во всех отношениях -- и в научном, и в нравственном, и в духовном.
Не все на Западе ощущают этот тупик, но все-таки есть люди, ищущие выхода. В этом своем поиске они довольно часто обращаются к опыту Православия. Многие католики в ужасе от того, что произошло с католической церковью. Они буквально на глазах лишились глубины духовной жизни, они не доверяют своим священникам. Каждый раз, когда мне приходится приезжать в Россию, я привожу с собою десятки писем, адресованных православным батюшкам. Люди описывают всю свою жизнь, вспоминают все свои грехи, начиная с детства, просят советов, молитв. Многие, хотя никогда и не бывали в России, испытывают невероятно трепетные чувства к нам и нашей стране. Говорю "невероятно", ибо мне даже после стольких лет жизни на Западе едва ли удалось в той же мере полюбить Германию или Францию.
Конечно, интерес к Православию на Западе нельзя назвать массовым явлением -- по-настоящему массовыми там являются два занятия: зарабатывание денег и потребление удовольствий, но все же в среде верующих интерес к Православию довольно значителен. Случается, даже пытаются молиться Иисусовой молитвой. Разумеется, бездуховного руководства, без налаженной приходской жизни это оказывается трудным. Переводят и читают древних отцов, абсолютным бестселлером после Библии стали "Откровенные рассказы странника..." На немецком языке мне доводилось встречать такие творения св. отцов, о которых в России никто понятия не имеет, поскольку они на русский попросту не переведены.* (*-немецкий вариант "До6ротолюбия",к примеру, содержит около двадцати пухлых томов.)
Придет ли после этого на ум идея "сблизить" православное богослужение с протестантским? Или, напротив, замкнуться в своей "православности" так, как будто ее вот-вот украдут? Когда думаешь, какие чувства довелось бы испытать, изменись (не дай Бог, конечно) Православие на западный манер, первое, что приходит в голову - это жгучий стыд за неубереженную святыню, стыд перед тысячами тех немцев, французов, англичан, итальянцев, которым хотя бы немного удалось почувствовать красоту кашей веры, которые обращались к России в своих самых сокровенных надеждах. "Зачем? Зачем не сохранили, не сберегли? Зачем угасили этот живой огонек?"
Ни у кого из этих людей нет мысли обращать нас в свою веру, доказывать свою правоту, строить коварные планы по развалу Православия. Им уже не во что нас обращать - потеряно все. Они просто ждут, чтобы им рассказали о России, о нашей церкви. Для современного Запада это явление поистине загадочное и уникальное. Когда это видишь, всегда благодаришь Господа, что Он удостоил нас такого поразительного богатства, света такой невероятной силы, который виден даже за тысячи верст.
И в этом я вижу еще одну и очень важную причину, по которой Православие сегодня должно быть открытым миру. Мы должны свидетельствовать Истину. В наши дни мы просто не имеем права не свидетельствовать. Для многих наших современников православное свидетельство -- это единственный шанс для нравственного и духовного пробуждения. И дело не в том, чтобы принимать на себя какие-то великие миссионерские задачи, бросаться всем проповедовать, организовать крестовые походы и обращать Запад в Православие -- дело вовсе не в политике и пропаганде.
Не оттолкнуть! Не пожалеть хотя бы малой частички тепла для тех, кто ищет и нуждается в нем. Суметь донести до сердца ближнего свою веру, свои убеждения, свой небольшой опыт.
Для того, чтобы человеку воспрянуть от чувства тоски и безысходности, стряхнуть с себя уныние, воскресить в себе лучшее, не нужно многого. Ему бывает достаточно просто увидеть, что есть на Земле кто-то другой, кто ищет Божьего, что Сила Божия не отступила от нас, но действенно проявляется даже в наши тяжелые времена, что существует такая Церковь, которая сохраняет целостное христианское видение мира, в которой духовность не заслонена политикой, которая не бросает свою паству на произвол судьбы, а как заботливая мать ведет своих чад ко спасению.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
Когда работа над брошюрой уже завершалась, внимание привлек опубликованный в "Православной беседе" материал под названием "Верны своей вере". В редакцию православного журнала пишет русский католик-традиционалист (так он именует себя сам), приверженец линии известного католического архиепископа Марселя Лефевра (ум. 1991), который отверг все нововведения II Ватиканского собора и основал священническое братство св. Пия X. Католики, входящие в это движение, по-прежнему совершают богослужение по старому обряду, ими осуждается экуменическая направленность действий Ватикана. Сегодня в братстве состоят четыре епископа и более трехсот священников, братство имеет немалое влияние в Европе, особенно в традиционно мыслящих кругах монашествующих.
Дмитрий Пучкин, автор письма, приводит многочисленные факты, характеризующие нынешнее состояние католичества, предупреждает православных о надвигающейся на Россию опасности церковного либерализма. Выступая с позиции здравого консерватизма, он находит множество подтверждений тому, что старая церковная католическая традиция хотя и отрицает возможность каких-либо компромиссов с иными конфессиями, сегодня оказывается куда ближе к позиции православных, чем "открытый", "дружественный ко всем христианам" и до конца реформированный католицизм.
Многие мысли, высказываемые им в своей работе, удивительно созвучны тому, о чем с такой тревогой и болью говорит Татьяна Михайловна Горичева. Прислушаемся: "[...] Пожалуй, самым пагубным деянием собора была богослужебная реформа 1969 года. Служба была не просто сокращена, а именно переделана так, чтобы больше походить на протестантскую. В частности, реже поминаются небесные силы и святые, почти нет упоминания о жертвенном характере Евхаристии, сокращено число крестных знамений, поклонов и коленопреклонений, на Страстную Пятницу священник надевает не черное литургическое облачение, а красное -- так же, как это принято у англикан.[...]
Новая месса чаще всего служится на народном языке вместо латыни (следует заметить, что практика Православных Церквей, равно как и практика традиционно настроенных униатов, использующих древние языки (церковнославянский, древнегреческий), ближе к практике като-ликов-традиционалистов, служащих по-латыни, чем к практике католиков-обновленцев и протестантов, использующих современные языки).
Отметим, что многие священники-модернисты грубо нарушают даже обновленческие литургические нормы: на их мессах поют псевдорелигиозные песни под гитару в поп- и рок-ритмах, из многих храмов выдворены старинные статуи и иконы и т.п. Польский журналист, католик-обновленец Чеслав Рыщка пишет, что, попав в католический храм в Голландии, поляк усомнился было, в церковь ли он пришел, настолько служба совсем ни на что не похожа: "...приветствие члена общины, общая песня об узниках и рабах, подведение итогов недельной деятельности общины, размышления на тему "Что мы можем сделать" (проповедь?), песня о мире и перерыв, во время которого миряне собирают пожертвования, присутствующие переговариваются друг с другом, порой дымят сигарой..." Как-то один французский священник служил на пляже мессу для экологов, приехавших на атолл Муруроа протестовать против ядерных испытаний. Он был одет (слово "облачен" здесь явно неуместно) в шорты и короткий прислужнический стихарик[...]
II Ватиканский собор одобрил экуменизм, то есть такое понимание стремления к христианскому единству, которое рассматривает различные по догматике вероисповедания как равноправных партнеров по диалогу, вводя таким образом равноправие истины и заблуждения. Декрет об экуменизме утверждает, будто инославные церкви "не лишены значения и ценности в тайне спасения", а их обряды " способны открыть доступ к общению во спасении". Участие в экуменическом движении пытаются навязать всем католикам как каноническую обязанность. О нехристианских религиях Декларация об отношении к ним кощунственно утверждает, будто церковь "не отвергает ничего из того, что истинно (?!) и свято (!!!) в этих религиях". Так в организованном Ватиканом в Ассизи межрелигиозном молении о мире во всем мире 27 октября 1986 года присутствовали заодно с анимистами, мусульманами, буддистами христиане всех исповеданий (в молении участвовал бывший тогда митрополитом Филарет (Денисенко), ныне отлученный от Церкви Архиерейским Собором 1997 года). Католический храм был предоставлен во временное пользование буддистам, и на престол они поставили статую Будды![...]
А уготавливали все эти безобразия в 50--60-е годы безобидными на первый взгляд призывами к незначительному сокращению службы и приближению ее к народу. Думается, что если православные церковные власти не примут строгие меры по отношению к тем, кто выступает за какие-либо литургические новшества, то с православным богослужением будет то же, что и с католическим, -- какой-нибудь вариант "1969 г." (наверное, более лукавый, с длинным умеренно-переходным периодом) .
Нелишне напомнить, что "аджорнаменто", то есть приноравливание церкви к сегодняшнему дню, готовилось постепенно, говорилось, будто все те же традиционные христианские идеи можно и нужно изложить "новым языком", понятным "современному человеку", а поскольку понятие "язык" трактовалось очень широко, то с помощью сего троянского коня внедрялись и новые идеи. Во вспомогательных богословских дисциплинах (истории Церкви, библеистике) стало модным выдвигать гипотезы спорного характера (такое-то сказание из житий святых -- легенда, такое-то место из Писаний -- вставка), чем психологически готовили к ревизии догматики [...]
Позволю себе в заключение сказать православным читателям: "Берегитесь экуменизма и модернизма во всех формах и видах!" Я, конечно же, как католик, занимаю принципиальную позицию по всем вопросам, в которых Православная Церковь не согласна с Римо-Католической (Филиокве, Непорочное Зачатие (Девы Марии, -прим. ред.-сост.)), но модернизм -- наихудшее зло, синтез всех ересей [...]".
Может случиться и нечто похуже. Человек вообще откажется кому-либо верить ("между собой, мол, сперва разберитесь"), либо при определенных обстоятельствах попадет в мормонскую, католическую, иеговистскую, баптистскую, обновленческую или какую другую общину, встретит там мило улыбающихся и дружно проводящих время людей, и внезапно поймет, что все слышанное о них от православных как-то не очень соответствует 'видимой действительности, после чего воодушевится и станет образцовым сектантом, навсегда сохранив при этом воспоминание о Православной церкви как о сообществе людей темных, забитых и недовольных всем окружающим миром.
Такова оборотная сторона политического, пропагандистского подхода. Таковы печальные плоды увлечения идеологией в противовес благовестию. А что следовало бы вместо этого делать и как понимать православное благовестие? Отнюдь не только как евангельскую весть -- это досужий протестантский стереотип. Для православного человека благовестие значительно шире -- это еще и весть о том, что Христос пребывает в нашей Церкви, что Церковь на протяжении уже двух тысячелетий живет и действует, что сонмы святых и праведников уже прошли тем спасительным путем, которым ныне идем мы, живущие на Земле православные христиане. Об этом-то более всего нужно говорить сегодня, и нам действительно есть о чем рассказывать людям как в России, так и на Западе. Это особенно ясно понимаешь вдали от Родины, общаясь с людьми за рубежом. В России сегодня мы лишены многих "благ цивилизации", но вместо всего этого у нас есть одно великое, хотя и не вполне нами осознаваемое благо, -- родиться и жить в православной стране. Более того, не просто в православной стране, но стране самого страдающего Православия, самого драматичного Православия на свете. Не случайно именно Россия подарила миру святых двух совершенно особых типов -страстотерпцев и юродивых. Ни в Греции, ни в какой другой православной стране страстотерпцев никогда не было и нет, а вот на Руси самыми первыми святыми становятся страстотерпцы князья Борис и Глеб, весь подвиг которых в том, чтобы со смирением принять все, даже смерть от руки убийцы.
На этой земле мы имеем возможность быть православными совершенно естественно. Для того, чтобы ощутить свою внутреннюю причастность к традиции, достаточно просто быть собой, тогда как для западного человека этот путь всегда очень мучителен. Вероятно, поэтому западное Православие представляет собой нечто совершенно иное, не похожее на Православие в России. На всей его жизни как будто лежит отпечаток тягостной борьбы, в нем скрыта какая-то неизбывная ностальгичность, и временами я остро ощущаю, к чему эта ностальгия относится. Это тоска по той самой естественности, тоска по великой Православной Родине -отражению Отечества Небесного в видимом нам материальном мире, словом, по всему тому, что мы в России имеем даром.
Главнейший аргумент в пользу Русского Православия сегодня -- само существование Православия в России в тех формах, которые уже давно нигде в мире немыслимы. Его сила и действенность видна людям невооруженным глазом. Нам нужно только не скрыть, не утаить от ближнего это сокровище, а об остальном позаботится Бог. Если перед человеком раскрыть глубину и богатство русской духовности -- это сделает его причастным традиции не по политическим мотивам, но по велению души, по внутренним сердечным побуждениям.
Представьте себе, они (верующие на Западе) слушают рассказы о духовничестве и старчестве, как дети, затаив дыхание. Для них это что-то невероятное, какое-то живое чудо. Не случайно слово "старец" в числе немногих других русских слов безо всякого перевода вошло в большинство европейских языков как символ духовной мудрости и святости жизни. Завершается лекция -- начинаются вопросы. Такие же по-детски наивные вопросы: "Татьяна, а у вас есть духовник?", "А что можно сделать, чтобы и у нас на Западе были старцы?" А ведь это говорят взрослые, солидные люди!
В 1995 году на всемирном психотерапевтическом конгрессе GWATT под Базелем (это такой очень представительный форум, проводящийся раз в 8 лет), мне даже довелось выступить перед огромной аудиторией лучших умов в этой области с докладом... о старчестве. Конгресс был посвящен проблеме "Наука и интуиция" и открывался этим докладом. По сути, это признание полного тупика, в который зашел западный мир во всех отношениях -- и в научном, и в нравственном, и в духовном.
Не все на Западе ощущают этот тупик, но все-таки есть люди, ищущие выхода. В этом своем поиске они довольно часто обращаются к опыту Православия. Многие католики в ужасе от того, что произошло с католической церковью. Они буквально на глазах лишились глубины духовной жизни, они не доверяют своим священникам. Каждый раз, когда мне приходится приезжать в Россию, я привожу с собою десятки писем, адресованных православным батюшкам. Люди описывают всю свою жизнь, вспоминают все свои грехи, начиная с детства, просят советов, молитв. Многие, хотя никогда и не бывали в России, испытывают невероятно трепетные чувства к нам и нашей стране. Говорю "невероятно", ибо мне даже после стольких лет жизни на Западе едва ли удалось в той же мере полюбить Германию или Францию.
Конечно, интерес к Православию на Западе нельзя назвать массовым явлением -- по-настоящему массовыми там являются два занятия: зарабатывание денег и потребление удовольствий, но все же в среде верующих интерес к Православию довольно значителен. Случается, даже пытаются молиться Иисусовой молитвой. Разумеется, бездуховного руководства, без налаженной приходской жизни это оказывается трудным. Переводят и читают древних отцов, абсолютным бестселлером после Библии стали "Откровенные рассказы странника..." На немецком языке мне доводилось встречать такие творения св. отцов, о которых в России никто понятия не имеет, поскольку они на русский попросту не переведены.* (*-немецкий вариант "До6ротолюбия",к примеру, содержит около двадцати пухлых томов.)
Придет ли после этого на ум идея "сблизить" православное богослужение с протестантским? Или, напротив, замкнуться в своей "православности" так, как будто ее вот-вот украдут? Когда думаешь, какие чувства довелось бы испытать, изменись (не дай Бог, конечно) Православие на западный манер, первое, что приходит в голову - это жгучий стыд за неубереженную святыню, стыд перед тысячами тех немцев, французов, англичан, итальянцев, которым хотя бы немного удалось почувствовать красоту кашей веры, которые обращались к России в своих самых сокровенных надеждах. "Зачем? Зачем не сохранили, не сберегли? Зачем угасили этот живой огонек?"
Ни у кого из этих людей нет мысли обращать нас в свою веру, доказывать свою правоту, строить коварные планы по развалу Православия. Им уже не во что нас обращать - потеряно все. Они просто ждут, чтобы им рассказали о России, о нашей церкви. Для современного Запада это явление поистине загадочное и уникальное. Когда это видишь, всегда благодаришь Господа, что Он удостоил нас такого поразительного богатства, света такой невероятной силы, который виден даже за тысячи верст.
И в этом я вижу еще одну и очень важную причину, по которой Православие сегодня должно быть открытым миру. Мы должны свидетельствовать Истину. В наши дни мы просто не имеем права не свидетельствовать. Для многих наших современников православное свидетельство -- это единственный шанс для нравственного и духовного пробуждения. И дело не в том, чтобы принимать на себя какие-то великие миссионерские задачи, бросаться всем проповедовать, организовать крестовые походы и обращать Запад в Православие -- дело вовсе не в политике и пропаганде.
Не оттолкнуть! Не пожалеть хотя бы малой частички тепла для тех, кто ищет и нуждается в нем. Суметь донести до сердца ближнего свою веру, свои убеждения, свой небольшой опыт.
Для того, чтобы человеку воспрянуть от чувства тоски и безысходности, стряхнуть с себя уныние, воскресить в себе лучшее, не нужно многого. Ему бывает достаточно просто увидеть, что есть на Земле кто-то другой, кто ищет Божьего, что Сила Божия не отступила от нас, но действенно проявляется даже в наши тяжелые времена, что существует такая Церковь, которая сохраняет целостное христианское видение мира, в которой духовность не заслонена политикой, которая не бросает свою паству на произвол судьбы, а как заботливая мать ведет своих чад ко спасению.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
Когда работа над брошюрой уже завершалась, внимание привлек опубликованный в "Православной беседе" материал под названием "Верны своей вере". В редакцию православного журнала пишет русский католик-традиционалист (так он именует себя сам), приверженец линии известного католического архиепископа Марселя Лефевра (ум. 1991), который отверг все нововведения II Ватиканского собора и основал священническое братство св. Пия X. Католики, входящие в это движение, по-прежнему совершают богослужение по старому обряду, ими осуждается экуменическая направленность действий Ватикана. Сегодня в братстве состоят четыре епископа и более трехсот священников, братство имеет немалое влияние в Европе, особенно в традиционно мыслящих кругах монашествующих.
Дмитрий Пучкин, автор письма, приводит многочисленные факты, характеризующие нынешнее состояние католичества, предупреждает православных о надвигающейся на Россию опасности церковного либерализма. Выступая с позиции здравого консерватизма, он находит множество подтверждений тому, что старая церковная католическая традиция хотя и отрицает возможность каких-либо компромиссов с иными конфессиями, сегодня оказывается куда ближе к позиции православных, чем "открытый", "дружественный ко всем христианам" и до конца реформированный католицизм.
Многие мысли, высказываемые им в своей работе, удивительно созвучны тому, о чем с такой тревогой и болью говорит Татьяна Михайловна Горичева. Прислушаемся: "[...] Пожалуй, самым пагубным деянием собора была богослужебная реформа 1969 года. Служба была не просто сокращена, а именно переделана так, чтобы больше походить на протестантскую. В частности, реже поминаются небесные силы и святые, почти нет упоминания о жертвенном характере Евхаристии, сокращено число крестных знамений, поклонов и коленопреклонений, на Страстную Пятницу священник надевает не черное литургическое облачение, а красное -- так же, как это принято у англикан.[...]
Новая месса чаще всего служится на народном языке вместо латыни (следует заметить, что практика Православных Церквей, равно как и практика традиционно настроенных униатов, использующих древние языки (церковнославянский, древнегреческий), ближе к практике като-ликов-традиционалистов, служащих по-латыни, чем к практике католиков-обновленцев и протестантов, использующих современные языки).
Отметим, что многие священники-модернисты грубо нарушают даже обновленческие литургические нормы: на их мессах поют псевдорелигиозные песни под гитару в поп- и рок-ритмах, из многих храмов выдворены старинные статуи и иконы и т.п. Польский журналист, католик-обновленец Чеслав Рыщка пишет, что, попав в католический храм в Голландии, поляк усомнился было, в церковь ли он пришел, настолько служба совсем ни на что не похожа: "...приветствие члена общины, общая песня об узниках и рабах, подведение итогов недельной деятельности общины, размышления на тему "Что мы можем сделать" (проповедь?), песня о мире и перерыв, во время которого миряне собирают пожертвования, присутствующие переговариваются друг с другом, порой дымят сигарой..." Как-то один французский священник служил на пляже мессу для экологов, приехавших на атолл Муруроа протестовать против ядерных испытаний. Он был одет (слово "облачен" здесь явно неуместно) в шорты и короткий прислужнический стихарик[...]
II Ватиканский собор одобрил экуменизм, то есть такое понимание стремления к христианскому единству, которое рассматривает различные по догматике вероисповедания как равноправных партнеров по диалогу, вводя таким образом равноправие истины и заблуждения. Декрет об экуменизме утверждает, будто инославные церкви "не лишены значения и ценности в тайне спасения", а их обряды " способны открыть доступ к общению во спасении". Участие в экуменическом движении пытаются навязать всем католикам как каноническую обязанность. О нехристианских религиях Декларация об отношении к ним кощунственно утверждает, будто церковь "не отвергает ничего из того, что истинно (?!) и свято (!!!) в этих религиях". Так в организованном Ватиканом в Ассизи межрелигиозном молении о мире во всем мире 27 октября 1986 года присутствовали заодно с анимистами, мусульманами, буддистами христиане всех исповеданий (в молении участвовал бывший тогда митрополитом Филарет (Денисенко), ныне отлученный от Церкви Архиерейским Собором 1997 года). Католический храм был предоставлен во временное пользование буддистам, и на престол они поставили статую Будды![...]
А уготавливали все эти безобразия в 50--60-е годы безобидными на первый взгляд призывами к незначительному сокращению службы и приближению ее к народу. Думается, что если православные церковные власти не примут строгие меры по отношению к тем, кто выступает за какие-либо литургические новшества, то с православным богослужением будет то же, что и с католическим, -- какой-нибудь вариант "1969 г." (наверное, более лукавый, с длинным умеренно-переходным периодом) .
Нелишне напомнить, что "аджорнаменто", то есть приноравливание церкви к сегодняшнему дню, готовилось постепенно, говорилось, будто все те же традиционные христианские идеи можно и нужно изложить "новым языком", понятным "современному человеку", а поскольку понятие "язык" трактовалось очень широко, то с помощью сего троянского коня внедрялись и новые идеи. Во вспомогательных богословских дисциплинах (истории Церкви, библеистике) стало модным выдвигать гипотезы спорного характера (такое-то сказание из житий святых -- легенда, такое-то место из Писаний -- вставка), чем психологически готовили к ревизии догматики [...]
Позволю себе в заключение сказать православным читателям: "Берегитесь экуменизма и модернизма во всех формах и видах!" Я, конечно же, как католик, занимаю принципиальную позицию по всем вопросам, в которых Православная Церковь не согласна с Римо-Католической (Филиокве, Непорочное Зачатие (Девы Марии, -прим. ред.-сост.)), но модернизм -- наихудшее зло, синтез всех ересей [...]".