(Повернулся к Ягужинскому.)
Чего молчишь?!
Ягужинский
Потому не смею и говорить… Тут еще записочки обнаружились… Только ты их сам прочти, государь!
(Передает письма Петру.)
Петр
(заглянул в записку)
«Майне либе Кетхен! Майне вундершойн Медхен…» Что это? Стихи, что ль?
Ягужинский
Не берусь судить… Я по-немецки не очень.
Петр
(вглядываясь в записку, что-то бормочет по-немецки)
«…унд кюссен, – «целую» значит, – зих ихре цартхайте халз»… Что за «цархайте халз»?
Ягужинский
«Твою нежную шею»… По словарю сверял.
Петр
(гневно)
Смотри, Паша! С огнем играешь… Ты зачем эти записки мне принес? Может, он и не посылал их вовсе?
Ягужинский
Посылал, государь. Это копии. Да там и ответы царицы имеются… Я их просто переводить не решился…
Петр
(смял записки)
Не верю! Все вы, сукины дети, царя обманываете, но чтоб и Катя?! Не верю! Что у ней до меня было, того, считай, не было. При мне живом – ничего нет и не будет!! Это Монс, подлец, специально подстроил, чтоб, если на взятках царице попадется, отступного требовать… Где он? Вези к нему!!
Ягужинский
Я его уже сюда доставил. Только сам допроси, государь. Тет на тет. Без свидетелей. Чтоб даже я не знал…
Петр
Ишь какой! Все вокруг царя вьетесь, а как ему трудно – пусть сам выкручивается? Будешь свидетелем! За то тебе прокурорское жалованье плачу! Кто еще про эти письма мог знать?
Ягужинский
Ванька Балакирев. Он на посылках был, цидульки разносил… Но, думаю, не читал… Вроде парень честный.
Петр
На дыбе проверишь!! А сейчас – приведи Монса!
Ягужинский быстро выходит. Петр молча сидит, уставившись в одну точку.
Где-то далеко шуты запевают протяжную песню… Сопровождаемый Ягужинским, появляется Монс. Он не замечает Петра.
Ягужинский
Сюда, пожалуйте, Виллим Иванович! Проходите, не опасайтесь.
Монс
Опасаться следует вам, сударь! О вашем самоуправстве немедленно доложу государю, как только представится случай!
Ягужинский
(с улыбкой)
Представится, Виллим Иванович! Непременно представится!
(Улыбается.)
Монс
(резко)
И вот уж улыбок ваших бессмысленных, Павел Иванович, я более терпеть не намерен! Вам это не личит, поскольку для шуток потребна свобода мышления, а вы сим качеством не обладаете!
Ягужинский
Да уж извините, Виллим Иванович… Я уж и стараюсь улыбку сдерживать, да не всегда выходит… А покуда обернитесь, голубчик, с вами поговорить хотят…
Монс
Кто еще?
(Резко оборачивается.)
Петр подходит к Монсу, долго смотрит ему в глаза. Монс не выдерживает взгляда, неожиданно падает в обморок. Петр устало опускается на стул, быстро подставленный Ягужинским.
Петр
Вот ты ничего лишнего и не услыхал, Паша! Верно?
Ягужинский
Нет, государь. Спасибо тебе!
Появляется Екатерина с двумя стаканами чая.
Екатерина
Я тебе, Петруша, сюда решила принесть…
(Осекается, увидев лежащего Монса.)
Петр
Спасибо, мутер! Горло пересохло… Садись! Выпьем с тобой чайку!
Ягужинский быстро ставит второй стул. Екатерина садится напротив. Несколько мгновений они молча пьют чай над распростертым на полу Монсом. Где-то далеко шуты запевают унылую песню.
Петр
Чего-то скушно они поют… Паша? Сходи! Попроси, чтоб повеселей…
Ягужинский
Непременно, государь… И опять спасибо тебе.
(Быстро уходит.)
Екатерина
(испуганным шепотом)
Чего со мной теперь будет?..
Петр
…Письма твои, Катя, всегда любил читать… Неграмотно, и каракули вроде по-русски рисовала, а уж так-то потешно получалось…
Екатерина
Казнить надумал?..
Петр
«…Гораздо о тебе скучаю, друг мой сердечный Питер… Пожалуй в забвение нас не учини, к нам пребывай али забирай к себе…»
(Усмехнулся.)
Екатерина
Не говори сейчас так, Петя. Скажи по-другому… Как умеешь! «Блядва! – скажи. – Сука!»
Петр
Нельзя! С царицей на Руси так не разговаривают!
Екатерина
(кричит)
А ты порви завещание! Прошу тебя, Петя! Сделай милость, сам живи да царствуй!
Петр
Я мертвый уже, Катя. Неужто не видишь?
С шумом и песней врываются шуты. Впереди Балакирев.
Шуты
(поют)
Ой, судари-судари!
Ой, дури-дури-дури!
Как на елке, на ели
Пташки свадьбу завели,
На самой на макушечке,
Венчались две кукушечки!
Ягужинский
(подошел к Петру, тихо)
Балакирева когда брать?
Петр
Ну не сейчас же… Экий ты жестокий, Павел! Пусть допоют…
Балакирев и шуты
(поют)
Заплетается язык,
Языкнулся заплетык!
Говорят, мол, в бабах худо.
В девках хуже и того:
Повернешься с боку на бок —
Рядом нету никого…
Ой, судари-судари!
Ой, дури-дури-дури!..
Часть вторая
Музыкальная интермедия
Шуты запевают протяжную песню про то, что от сумы и тюрьмы в России зарекаться нельзя. Песня сопровождается аккомпанементом кандального перезвона.
Картина пятая
Тюремное помещение. За столом – Ягужинский. Охранник вводит Балакирева. Тот в тюремной робе, на ногах кандалы.
Охранник
Ваше превосходительство! Каторжанин Иван Балакирев доставлен!
Ягужинский
(недовольно)
Зачем кандалы?
Охранник
Ранее замечен был в попытках к бегству!
Ягужинский
Снять немедленно!
(Охранник поспешно достал ключ, отстегнул кандальный замок.)
Ступай!
(Охранник вышел.)
Ну, здравствуй, Балакирев!
Балакирев
Здравия желаю, ваше сиятельство!
Ягужинский
Молодец. Отвечаешь бодро. Выглядишь хуже… Тяжела, видно, жизнь каторжная?..
Балакирев
(поспешно)
Никак нет. Жалоб не имеем. Все хорошо.
Ягужинский
(с усмешкой)
Врешь… Коли хорошо – зачем убегал?
Балакирев
Осмелюсь доложить, ваше сиятельство, – я только во сне убегал. Наяву сидел как положено.
Ягужинский
Как это – во сне? Куда во сне?..
Балакирев
В Тверь. Домой… Дуню повидать…
Ягужинский
И кто ж тебя там поймал… во сне?
Балакирев
Посидельцу одному про сон поведал, а он охране пересказал… Меня сразу в кандалы!
Ягужинский
Дурачье! Не понимают, что во сне и в кандалах убегать можно…
Балакирев
Осмелюсь возразить. С умом все сделано: в кандалах человек вообще не спит…
Ягужинский
(недовольно)
Ах дикость российская! Уж сколько с ней покойный царь Петр Алексеевич боролся, дубиной вышибал, а она все в нравах наших.
(Заметив удивление Балакирева.)
Чего вылупился? Не знал про смерть царя?
Балакирев
Нет… Когда ж сия беда случилась?
Ягужинский
Уж боле двух месяцев, как государь Петр Алексеевич скончался… Упокой Бог его душу!
(Крестится.)
Кто сейчас правит на Руси, знаешь?
Балакирев
Никак нет.
Ягужинский
И охрана не сказывала?
Балакирев
Так не спрашивал…
Ягужинский
Да что ж это у нас за народ такой? По каторгам сидят и даже не интересуются, при каком таком правлении страдают? Знай же: царица Екатерина Первая нынче на троне… При ней делами управляет специальная коллегия сенаторов. Впоследствии же российский трон перейдет либо ее дочери Анне Петровне с принцем Голштинским, либо внуку Петру Алексеевичу, сыну Алексея Петровича, либо дочерям Иоанна, брата Петра Алексеевича, Анне Иоанновне, Прасковье Иоанновне, Катерине Иоанновне, либо их тетке Анне Леопольдовне… Чего заморгал-то?
Балакирев
Леопольдовне… Запоминаю, ваше сиятельство!
Ягужинский
(усмехнулся)
Не забивай голову! Главное запомни: помилование к тебе пришло от прокурора Павла Ивановича…
Балакирев
От кого ж каторжанину добра ждать, как не от прокурора? Век вам благодарные!..
Ягужинский
Ты это сейчас с подгребкой сказал?
(Улыбнулся.)
Молодец! Я теперь подгребки понимаю и сам ими пользуюсь… Вот, к примеру, Иван, ты ведь не знаешь, что в столице зимой творилось… Царь в страшный гнев тогда вошел. Монсу голову отрубил. А потом и другие головы полетели. Министры… Генералы! Шутовская команда ваша тоже под руку попала! Педрилку-итальянца помнишь? Финита ему вышла!! Царь лично палкой прибил!.. Карлика, что про курей пел, – того тоже прибил! Вместе с курями! Короче, в живых из старой команды остались Ушастый, Лакоста да ты! А почему? А потому, что я по доброте душевной вовремя вас всех в тюрьму посадил!
(Смеется.)
Во, какая прокурорская шутка получилась. Чего ж не смеешься?
Балакирев
С первого раза не забрало, ваше сиятельство. Тонковато! Ежели еще разок каторгой облагодетельствуете, оно веселей и пойдет…
Ягужинский
(обрадованно)
Давно б так! Узнаю друга Ваню! Знать, пора ему в баню…
(Смеется.)
Вот это «Ване – баню» после меня так в народ пошло – ну все-все вокруг повторяют… Ей-богу!
(Кричит.)
Эй, Шапский! Давай «Ванечку – веничком»! Поддай-ка пару, чтоб было ему впору…
(Замялся.)
Не, тут пока не складно… Ну, ничего! Мы с тобой, Ваня, вместе это докаламбурим… Вместе! Дай только срок!
(Уходит.)
Повалил пар. Появился Шапский с вениками. Левый глаз у него перевязан повязкой. С шумом ворвалась шутовская команда, загремела шайками, заплескала водой. Сорвали с Балакирева одежду, расстелили на полатях, Шапский затряс вениками, засвященнодействовал.
Шапский
Расслабсь, Ваня! Не кнутом же огуливаю… От веничка березой начнешь пахнуть, сок побежит, почки набухнут… И-ех! И-ех!
(Хлещет веником. Балакирев сладостно покрякивает.)
Стони, Ваня! Кричи! Шоб тот свой крик в пыточной перекричать… И-ех! Ты если на меня обиду имеешь за прошлое, то зря. Я ведь тогда, считай, спасал тебя от беды!.. Это у нас, у кнутмайстеров, такая хитрость имеется: кого очень любим – бьем кратко, но сильно!.. Чтоб подследственный сразу в бессознательность улетал и ничего лишнего на себя наговорить не мог… Уж на меня и обер-прокурор гневался! Погоди, говорит, махать, он сейчас в чем-то уже признаться хочет… А я тебя – р-раз! – поперек спины, и ты снова в отключке… Можно сказать, от плахи спас!
Балакирев
Спасибо, князь-папа. Век не забуду!
Шапский
Сочтемся!.. Ты сейчас команде нашей очень надобен. Русского шутовства ведь и не осталось. При дворе Голштинские да Остерманы верховодят. Моду завели шутковать только на немецкий манер… А какие у немцев шутки: воздух подпортить да на яйцо сесть?.. Дикость!.. Наследника, мальчонку Петрушу Второго, и того испортили… Научили забаве – шуту на голову яблоко поставить да из лука стрельнуть… «Вильгельм Телль» шутка прозывается.
Балакирев
Это он тебе левый глаз-то?..
Шапский
Правый. Теперь остатний левый специальной кольчужкой прикрываю… Ты тоже поостерегись, когда к нему поведут!
Балакирев
(испуганно)
Зачем? Нет… Я свое отшутил! Я в отставку надумал проситься… Домой… В деревню.
Шапский
Рано в деревню… России послужить надо, Ванька!! Остынь!..
(И окатил Балакирева шайкой ледяной воды.)
Балакирев взвизгнул. Шуты накрыли его простыней, туго запеленали, убежали со смехом.
…Появилась фрейлина Головкина, сняла простыню.
Головкина
(приветливо)
Здравствуй, Ванечка!
Балакирев
(прикрывшись рукой)
…Ой! Срам! Сударыня, я ж голый!
Головкина
Да чего ж стыдиться, Ваня? Мы ж при дворе служим… Да и что енто за срам, коли он у тебя в одной ладошке поместился?..
(Смеется кокетливо.)
Иди ко мне, глупенький.
Балакирев
Зачем?
Головкина
Не боись… Дурного не сделаю.
(Достала опасную бритву, открыла лезвие.)
Иди, кому говорю! Велено тебя побрить-постричь на европейский манер…
Балакирев перекрестился, подошел, сел. Головкина ловко намылила ему физиономию, заработала лезвием.
Височки нынче носят короче… А усики – ниточкой али таким «саксонским червячком»… Не дергайся! Я ж стараюсь…
Балакирев
Благодарствую, сударыня. Но я за прошлые ваши старания цельный год отсидел.
Головкина
Думаешь, я донос на тебя писала?
Балакирев
Думать в тюрьме не положено. Показали – прочитал.
Головкина
(невозмутимо)
Это меня Ягужинский заставил. Сама ж была против… Вот те крест! Со слезами писала – так тебя было жалко… Но нынче – все! Переметнулась.
(Тихо.)
Я нынче под Шафировым. Он обходительней и к царице нынче ближе… Тебе, кстати, тоже гостинчик прислал…
(Вынула пульверизатор, стала опрыскивать Балакирева. Тот недовольно вскочил.)
Балакирев
Не нужен мне ваш гостинчик! Ничего не нужно! Домой я уезжаю! К маменьке!
Головкина
Чего орешь? Придет срок – пошлют и к маменьке… А нынче при дворе она служит. И Дуня твоя тоже при дворе… И ребеночек…
Балакирев
К-какой ребеночек? Чей?
Головкина
Говорят, твой… вроде… А может, и не твой? Какая разница, Ваня? Мы все здесь, при дворе, как одна семья…
С шумом входит Меншиков.
Меншиков
Иван! Сукин кот! Где ты? Не один, что ль?
Головкина
Один он, один…
(Поспешно собирает парикмахерские принадлежности.)
Меншиков
Пошла вон! Бесстыжая! Придумали на курляндский манер с мужиками париться…
Головкина
А то я с вами на русский манер не парилась…
Меншиков
Иди отсюда, кому говорю!
Головкина испуганно убегает.
Совсем в России порядка не стало. Уж и в бане под каждой шайкой – шпиен… Ну, здорово, Иван!
Балакирев
Здравствуйте, Александр Данилович!
Обнялись.
Меншиков
Вот мы и снова свиделись. И снова ты голый, как тогда в полку… на дежурстве, когда первый раз увидел.
(Втянул носом воздух.)
Фу! Как она тебя Шафировым-то провоняла… Придется дух его перешибать!
(Полез в карман, достал флягу.)
Давай помянем государя нашего великого, друга моего незабвенного Петра Алексеевича…
(Налил Балакиреву в чарку, сам глотнул из фляги.)
Балакирев
(выпив)
Ух! Крепка водка княжеская…
Меншиков
Царский рецепт. Спирт, на гонобобеле настоянный… Ну, давай по второй…За дам. За царицу нашу обожаемую, Екатерину Алексеевну!
Балакирев
Святое дело!
Выпили.
Меншиков
И сразу по третьей, чтоб разговор потек…
Балакирев
Не откажусь! На посошок!
Меншиков
Далеко ль собрался?
Балакирев
В деревню… В отставку думаю проситься…
Меншиков
(погрозил кулаком)
В отставку солдат только в гробу уходит! Понял? Ты мне тут надобен… Пей!
Выпили.
Меншиков
(завинчивает пробку)
Фляга пулей семь раз простреленная, а не течет. Всю Северную войну со мной прошла, в кунсткамеру отдал… А ныне обратно вернул. Такое времечко пришло, Иван: не выпьешь с утра – дня не проживешь. Царь-то, умирая, завещания ведь не отписал… Сказал только: «Оставляю все…» – и душа отлетела. А чего «все»?.. Кому «все»?! Сразу тут такое началось!.. Народ зашумел. Сенат затрясся. Кабы я тогда ночью не ворвался во дворец с преображенцами, не быть бы Кате царицей… А все же трудно державу держать без ясного Петрова указа. Бояре мальчишку, внука его, на трон тянут… Нас, конюховых детей, люто ненавидят. Да и соратнички мои, графы да бароны, которым я же родословные подарил, теперь под меня и копают! Ягужинский – с одной стороны, Шафиров – с другой… Прямо Полтава на Неве.
(Таинственно.)
А хуже всего с Катериной… Уж, кажется, знаю царицу давно, и душевно, и на ощупь… а вот нет. Подсадил на трон – она умом поехала… Взаправду решила, что державой командовать сможет… Пить начала. Трубку курит… Вакханкой сделалась! И указы издает… «Исполняя волю нашего покойного государя, повелеваю…» А волю-то Петра по снам разгадывает… Ей-богу! У нее на эту дурь совсем ум за разум зашел. Говорит, вещие сны ей снятся каждую ночь… И она по им живет. Ты, Вань, сны толковать умеешь?
Балакирев
Не очень. Так, чему бабка учила: хлеб видишь – к дождю, говно – к деньгам…
Меншиков
Нет… Это и я знаю. У царицы совсем непонятные сны… Вот вчера рассказывала: иду, говорит, в горах, Альпах, с козленочком… Подходят к ручью… Козленочек и говорит: сестрица, сестрица, можно воды напиться? А она его вдруг как толкнет в пропасть… И сама смеется… А он пьет… Нет, погоди, напутал… Он летит… Она пьет… Или оба?.. Такой вот дурацкий сон! К чему?
Балакирев
(подумав)
Может, и вам не пить боле, Александр Данилович?
Меншиков
Не получается, Ваня…
(Достал флягу, хлебнул.)
Струны внутри натянуты, колки надо чуток отпустить. Ведь всю жизнь под страхом живешь… Вот я ныне всего достиг, генерал над генералами стал, а все равно, как Петра вспомню, мурашки бегают…
(Перешел на шепот.)
Говорят, он и сейчас часто ночами по дворцу ходит…
Балакирев
Кто?
Меншиков
Царь усопший.
Балакирев
(испуганно крестится)
Свят… свят…
Меншиков
Охрана видала… Появляется, сказывают, такой весь бледный… в голубом парадном камзоле… шляпе… в башмаках стоптанных… О, гляди!!
При этих словах Меншиков вдруг издал какой-то странный звук ужаса и ткнул пальцем в глубь коридора. Балакирев испуганно обернулся. Из темноты медленно и торжественно к ним плыла фигура Петра, одетого в парадный камзол… Меншиков и Балакирев разом рухнули на колени.
Меншиков
Не погуби, мин херц!! Не погуби!
(Крестится.)
Балакирев
(бьет лбом об пол)
Невиновный я, Петр Алексеич. Враги очернили… Отпусти меня, царь, со двора! Я боле в тюрьму не хочу!
Меншиков
И я не хочу! За обоих, Ванька, проси… За обоих!..
Фигура Петра остановилась перед ними. Из-за нее вышел худенький старичок – художник Растрелли.
Растрелли
(глядя на стоящих на коленях Меншикова и Балакирева)
Ноте белло, синьоры! Нехорошо!.. Нельзя молиться истукан!.. То первобытное язычество есть…
Меншиков
(поднял голову, обалдело смотрит на старичка)
Ты кто?
Растрелли
Я есть итальянский художник Растрелли. А это – восковой фигур царь Петр Романов. Сделан мной по приказу императриц…
Меншиков
(поднимается с колен)
Ну, дед… Ну, Растрелли хренов… Да тебя уже за одну фамилию к стенке ставить пора!! Ты что, совсем одурел – такую особу по коридорам возить?!!
Растрелли
Императриц велель доставить сей фигур в Большой зал…
Меншиков
(передразнивая)
«Императриц велель»… Так ты доставь как положено. Чай, не шкаф везешь?! Предупреждать же людей надо! У всех нервы сейчас как тетива…
(Берется за ручку тележки, на которой установлена фигура.)
Отойди, итальянец!.. Твое дело слепить, а дальше уж мы сами своего государя до места доведем… Подмогни, Иван!
Балакирев взялся за ручку. Вдвоем они медленно повезли фигуру по коридору, выкрикивая: «По-берегись!! Русский царь Петр Алексеевич идет! По-бере-гись!!!»
Затемнение
Картина шестая
Резкий музыкальный аккорд, напоминающий звук охотничьей трубы. Топот копыт. Лай собак. Выстрелы…
Через анфиладу дворцовых комнат гневно шагает Екатерина. У нее на голове треуголка Петра, в руках – трость. В зубах – трубка. За царицей семенят испуганные фрейлины. Среди них – Анисья Кирилловна и Бурыкина.
Екатерина
Всех выгоню!.. Всех! Не зря, видать, царь Петр об вас дубинку сломал, надо и мою на прочность проверять!
(Замахнулась на фрейлин тростью, те рухнули на колени.)
Анисья Кирилловна
Казни, царица, но не виноватые мы…
Бурыкина
Не виноватые!..
Екатерина
А кто ж виноватый?
Анисья Кирилловна
Коли начистоту – принц Голштинский… Карл-Фридрих-Теодор…
Бурыкина
Голштинский… Теодор…
Анисья Кирилловна
Это он, принц, взял поутру царевича Петрушу на охоту.
Бурыкина
(подсказывая)
На псовую…
Анисья Кирилловна
(Бурыкиной)
Не кукуй ты, мать, над ухом!
(Екатерине.)
На псовую…
Екатерина
И что?
Анисья Кирилловна
Поначалу – ничего. Потом двоих подстрелили…
Екатерина
Кого? Псов, что ль?
Бурыкина
Одного – пса… Другой – егерь оказался.
Екатерина
Господи! Пресвятая Богородица! Что творят!
(Испуганно крестится.)
Анисья Кирилловна
(Бурыкиной)
Погоди ты пугать царицу, Степановна! Успеем ешшо!
(Екатерине.)
Не подстрелили, а так – чуток подранили… Пес, конечно, сдох, а егерь ничего… Да и что ему сделается – мужик беспородный. Ему свинец в жопе – только крепче сидеть!!
Бурыкина
Это верно. А уж потом…
Анисья Кирилловна
(перебивая)
…А уж потом охотнички наши разогрелись, перезарядились… И тут как раз из кустов энтот французский посол… как его прозывают-то… месье де Тертерьян…
Бурыкина
В буклях…
Анисья Кирилловна
В буклях весь… де Тер-тер… И сам тоже на тетерева похож!.. Ну, наш Петруша, как шум в кустах услыхал, так из двух стволов – жах!!!
Екатерина
А вы-то, дуры, куда смотрели?
Бурыкина
Мы в трубу смотрели… С пригорка!
Анисья Кирилловна
Нас же не допускают… Сказали – не бабское, мол, дело охота!..
Екатерина
Кто сказал? Кто мог сказать, коли я велела? Да будет ли при дворе порядок?! Нет, не могу! Сломаю палку, ей-богу, сломаю! Унмеглих!!
(Напряженно пытается сломать трость двумя руками, это у нее не получается, в отчаянии отшвыривает палку, фрейлины испуганно дрожат.)
Я вам, дурам, сколько объясняла: при дворе нет баб-мужиков. Все вы – при должностях!! Вас няньками к царевичу приставили. К наследнику престола российского!! Значит, вы ни на шаг от него отходить не смеете…
Анисья Кирилловна
Мы-то не отходим. Он, пострел, от нас все убегает!
Екатерина
Держать! Хоть на цепи, но держать!
Анисья Кирилловна
Он и цепь перегрызет! Мальчишка-то с норовом, дедовская кровь бушует. Да и не в себе он часто бывает… Петрушенька наш, голубчик…
Екатерина
Как «не в себе»? А в ком? Чего недоговариваешь?
Бурыкина
(решительно)
Была не была! Я скажу! Мы, Бурыкины, наушничать не любим, но и врать не станем! Царица-матушка, спаивает прынц Голштинский нашего царевича…
Екатерина
Да что он, сдурел? Петруше всего одиннадцать годков.
Анисья Кирилловна
То-то и оно, связался черт с младенцем. Сам пьет и ему наливает! «Что это, – говорит, – за русский царь, коли он не пьет с детства?» Так, мол, Петр Алексеевич ему наказал…
Екатерина
Врет! При мне разговор был… Про царство говорили, помню, но чтоб про детство пьяное – такого не было!..
Бурыкина
Врет, конечно. А все нам не легче… Сегодня комнату царевича прибирала, вон чего нашла…
(Протягивает Екатерине флягу.)
Екатерина
(берет флягу, нюхает)
Чего-то запах знакомый!
(Делает глоток.)
Гонобобель! Меншиковский замес… Ну-ка, Кирилловна!
(Протягивает флягу Анисье Кирилловне.)
Анисья Кирилловна
(сделав внушительный глоток)
Он! Голштынский все больше «киршенвассер» приносит. На черешневых косточках… А Ягужинский – тот на рябине предпочитает…
Екатерина
(в ужасе)
Да у вас что там, в детской комнате, кабак, что ль?
(Вырвала флягу, сделала громадный глоток.)
Всю Россию споили, сукины дети! И народ!.. И царевича! И царицу!
(Снова пьет, хмелеет на глазах.)
Так! Все! Я этому безобразию предел положу. Где секлетарь?
Головкина
Какой?
Екатерина
Мой!
Головкина
Так новый не назначен еще, ваше величество…
Екатерина
А старый где?
Головкина
Казнен-с…
Екатерина
Как это «казнен-с»?..
Головкина
Окончательно, ваше величество! Год назад. Это ж Виллим Монс был…
Екатерина
Вилли? Казнен? Наш Виля?..
(Всхлипнула, но тут же словно взяла себя в руки, протрезвела.)
Вот дура! Как будто я не помню… Это ж я вас всех проверяю – не спились ли? А ну, вынь заколку из волос! Немедля!!
Головкина вырвала заколку, волосы рассыпались.
Во! Так тебе более идет. Верно говорю?
Фрейлины закивали.
А ты, Степановна, бери перо, бумагу, пиши мой новый указ.
Бурыкина поспешно взяла перо и бумагу.
«Я, государыня всея Руси Екатерина Алексеевна, во исполнение воли покойного царя повелеваю…» Чего ж не пишешь?
Бурыкина
Я ж неграмотная, ваше величество. Может, кто из фрейлинов поученей?
Екатерина
(сурово глянув на фрейлин)
Они-то поученей. Только доверия никому. Такого за спиной об тебе понапишут – опять головы рубить придется! Нет! Мне в секлетари человек простой надобен… Вроде тебя!
(Фрейлинам назидательно.)
Вот ведь: дура безграмотная, а царица сказала «пиши» – она без размышлений тут же перо обмакнула, а только потом спохватилась… Не то что вы, все с рассуждениями да подколками… Простой человек мне в секлетари нужен, верный!
Анисья Кирилловна
Может, Ванечку моего кликнуть, государыня?
Екатерина
Какого еще Ванечку?
Анисья Кирилловна
Сынка. Ванечку Балакирева. Он и простой, и верный вам всегда слуга, царица, не сумневайтесь!
Екатерина
Да он разве жив?
Анисья Кирилловна
(крестится)
Господь с тобой, царица-матушка! Жив-здоров, пятый день как из тюрьмы вернулся…
Бурыкина