Горький Максим. Мещане

(Перчихин уходит, безнадежно махая рукой. Несколько секунд тишины. Отчетливо слышны тихие ноты пьесы, которую медленно разбирает Татьяна. Петр, лежа на кушетке, вслушивается и насвистывает мелодию. Тетерев встает со стула и ходит по комнате. В сенях, за дверью, с громом падает что-то железное – ведро или самоварная труба. Слышен голос Степаниды: «Куда те черт понес»…)

   Татьяна (не прерывая игры). Как долго Нил не приходит…
   Петр. Никто не идет…
   Татьяна. Ты ждешь Елену?..
   Петр. Кого-нибудь…
   Тетерев. Никто к вам не придет…
   Татьяна. Какой вы всегда мрачный…
   Тетерев. Никто не придет к вам, ибо у вас нечего взять…
   Петр. Так говорит Терентий Богословский…
   Тетерев (настойчиво). Замечаете ли вы, что у пьяненького, подержанного птичника – жив дух и жива душа его, тогда как вы оба, стоя на пороге жизни, – полумертвы?
   Петр. А вы? Вы о себе какого мнения?
   Татьяна (вставая со стула). Господа, оставьте! Ведь уж это было, было! Вы спорили об этом…
   Петр. Мне нравится ваш стиль, Терентий Хрисанфович… И нравится ваша роль – роль судьи всех нас… Но я желал бы понять – почему именно эту роль вы играете… Вы говорите всегда так, точно читаете нам акафист за упокой…
   Тетерев. Таковых акафистов не бывает…
   Петр. Ну, всё равно. Я хочу сказать – вот вы не любите нас…
   Тетерев. Очень…
   Петр. Спасибо за откровенность.

(Входит Поля.)

   Тетерев. Кушайте на здоровье.
   Поля. Чем вы угощаете?
   Татьяна. Дерзостями…
   Тетерев. Правдой…
   Поля. А я хочу идти в театр… Не пойдет ли кто со мной?
   Тетерев. Я…
   Петр. Что сегодня?
   Поля. «Вторая молодость»… Идемте, Татьяна Васильевна?
   Татьяна. Нет… Я в этот сезон едва ли буду ходить в театр. Надоело. Меня злят, раздражают все эти драмы с выстрелами, воплями, рыданиями. (Тетерев ударяет пальцем по клавише пианино, и по комнате разливается густой печальный звук.) Все это неправда. Жизнь ломает людей без шума, без криков… без слез… незаметно…
   Петр (угрюмо). Разыгрывают драмы на тему о страданиях любви, и никто не видит тех драм, которые терзают душу человека, стоящего между «хочу» и «должен»…

(Тетерев, улыбаясь, продолжает бить по клавишам басов.)

   Поля (смущенно улыбаясь). А мне нравится в театре… ужасно. Вот, например, Дон Сезар де Базан, испанский дворянин… удивительно хорошо! Настоящий герой…
   Тетерев. Я похож на него?
   Поля. Ой, что вы! Совсем ни капли!..
   Тетерев (усмехаясь). Эх… жаль!
   Татьяна. Когда актер на сцене объясняется в любви – я слушаю и злюсь… Ведь этого не бывает, не бывает!..
   Поля. Ну, я иду… Терентий Хрисанфович, – идете?
   Тетерев (перестает трогать клавиши). Нет. Я не пойду с вами, если вы не находите во мне ничего общего с испанским дворянином…

(Поля, смеясь, уходит.)

   Петр (глядя вслед ей). Что ей испанский дворянин?
   Тетерев. Она чувствует в нем здорового человека…
   Татьяна. Он красиво одет…
   Тетерев. И весел… Веселый человек – всегда славный человек… Подлецы редко бывают веселыми людьми.
   Петр. Ну, с этой точки зрения вы должны быть величайшим злодеем на земле…
   Тетерев (снова начиная извлекать из пианино густые тихие звуки). Я просто – пьяница, не больше. Вы знаете, почему в России много пьяниц? Потому что быть пьяницей удобно. Пьяниц у нас любят. Новатора, смелого человека – ненавидят, а пьяниц – любят. Ибо всегда удобнее любить какую-нибудь мелочь, дрянь, чем что-либо крупное, хорошее…
   Петр (расхаживая по комнате). У нас в России… у нас в России… Как это странно звучит! Разве Россия – наша? Моя? Ваша? Что такое – мы? Кто – мы?
   Тетерев (напевает). Мы во-ольные птицы…
   Татьяна. Терентий Хрисанфович! Перестаньте, пожалуйста, звонить… уж очень погребально!
   Тетерев (продолжая). Я аккомпанирую настроению…

(Татьяна с досадой выходит из комнаты в сени.)

   Петр (задумчиво). Н-да… Вы… в самом деле перестаньте, это расстраивает нервы… Я думаю, что, когда француз или англичанин говорит: Франция! Англия!.. он непременно представляет себе за этим словом нечто реальное, осязаемое… понятное ему… А я говорю – Россия и – чувствую, что для меня это – звук пустой. И у меня нет возможности вложить в это слово какое-либо ясное содержание. (Пауза. Тетерев звонит.) Есть много слов, которые произносишь по привычке, не думая о том, что скрыто за ними… Жизнь… Моя жизнь… Чем наполняются эти два слова?.. (Молчит, расхаживая, Тетерев, тихо ударяя по клавишам, наполняет комнату стонущими звуками струн и с улыбкой, застывшей на его лице, следит за Петром.) Черт дернул меня принять участие в этих дурацких волнениях! Я пришел в университет учиться и учился… Перестаньте звонить, пожалуйста! Никакого режима, мешавшего мне изучать римское право, я не чувствовал… нет! По совести!.. нет, не чувствовал! Я чувствовал режим товарищества… и уступил ему. Вот два года моей жизни вычеркнуто… да! Это насилие! Насилие надо мной – не правда ли? Я думал: кончу учиться, буду юристом, буду работать… читать, наблюдать… буду жить!
   Тетерев (иронически подсказывает). Родителям на утешение, церкви и отечеству на пользу, в роли покорного слуги общества…
   Петр. Общество? Вот что я ненавижу! Оно всё повышает требования к личности, но не дает ей возможности развиваться правильно, без препятствий… Человек должен быть гражданином прежде всего! – кричало мне общество в лице моих товарищей. Я был гражданином… черт их возьми… Я… не хочу… не обязан подчиняться требованиям общества! Я – личность! Личность свободна… Слушайте! Бросьте это… этот чертов звон…
   Тетерев. Я же аккомпанирую вам… мещанин, бывший гражданином – полчаса?

(Шум за дверями в сенях.)

   Петр (раздраженно). Вы… не издевайтесь!

(Тетерев, вызывающе глядя на Петра, продолжает звонить. Входят Нил, Елена, Шишкин, Цветаева и вслед за ними Татьяна.)

   Елена. Что значит этот звон погребальный? Здравствуйте, страшный букан! Здравствуйте, почти прокурор! Что вы тут делали?
   Петр (хмуро). Глупости…
   Тетерев. Это я вызванивал отходную человеку, безвременно угасшему…
   Нил (Тетереву). Слушай! У меня к тебе просьба!

(Что-то шепчет на ухо ему. Тетерев кивает головой.)

   Цветаева. Ах, господа! Как интересно было на репетиции!
   Елена. О прокурор! Как свирепо ухаживал за мной поручик Быков!
   Шишкин. Теленок ваш Быков…
   Петр. Почему вы полагаете, что мне интересно знать, кто и как ухаживал за вами?
   Елена. Ой, вы не в духе?
   Цветаева. Петр Васильевич всегда не в духе.
   Шишкин. Это обычное состояние его духа…
   Елена. Танечка! И ты, по обыкновению, грустна, как ночь сентябрьская?
   Татьяна. Да, по обыкновению…
   Елена. А мне – ужасно весело! Господа, скажите – почему мне всегда весело?
   Нил. Отказываюсь отвечать на вопрос – мне самому тоже всегда весело!
   Цветаева. И мне!..
   Шишкин. Мне – не всегда, но…
   Татьяна. Постоянно…
   Елена. Танечка! Ты остришь! Вот хорошо! Букан! Отвечайте – почему мне весело?
   Тетерев. О воплощенное легкомыслие!
   Елена. Ка-ак! Хорошо! Я вспомню вам эти слова, когда вы будете объясняться мне в любви!
   Нил. Однако я бы поел чего-нибудь… Мне скоро на дежурство идти…
   Цветаева. На всю ночь? Бедный!
   Нил. На целые сутки… Пойду, однако, в кухню, поклонюсь Степаниде…
   Татьяна. Я скажу ей… (Уходит с Нилом.)
   Тетерев (Елене). Э… позвольте! Да разве я должен влюбиться в вас?
   Елена. Да, дерзкий человек! Да, мрачное чудовище! Да! Да!
   Тетерев (отступая пред ней). Повинуюсь… Мне это не трудно… Я однажды был влюблен сразу в двух девиц и в одну замужнюю женщину…
   Елена (продолжая наступать на него). Ну и что же?
   Тетерев. Бесполезно…
   Елена (вполголоса, указывая глазами на Петра). Что у вас с ним вышло?

(Тетерев смеется. Они тихо беседуют.)

   Шишкин (Петру). Слушай, брат, – нет ли целкового дня на три? Понимаешь – башмаки лопнули…
   Петр. На… Семь за тобой…
   Шишкин. Помню…
   Цветаева. Петр Васильевич! Почему вы не принимаете участия в наших спектаклях?
   Петр. Я же не умею играть…
   Шишкин. А мы-то разве умеем?
   Цветаева. Ходили бы хоть на репетиции. Солдатики ужасно интересные! Один, Ширков, такой уморительный! Наивный, славный, улыбается так ласково, конфузливо… и ничего не понимает…
   Петр (искоса наблюдая за Еленой). Ну, знаете, я плохо разумею, как могут быть интересны люди, которые ничего не понимают?
   Шишкин. Да ведь там не один Ширков…
   Петр. Допускаю, что их целая рота…
   Цветаева. Как можно говорить такие вещи? Вот уж не понимаю – что это у вас? Аристократизм, что ли?
   Тетерев (вдруг громко). Жалеть я не умею…
   Елена. Ш-ш-ш!..
   Петр. Как вам известно, я мещанин…
   Шишкин. Тем менее понятно твое отношение к простым людям…
   Тетерев. Меня никто никогда не жалел…
   Елена (вполголоса). А вы разве не знаете, что нужно платить добром за зло?
   Тетерев. Не имею ни крупной, ни мелкой монеты…
   Елена. Ах, тише!..
   Петр (вслушиваясь в разговор Елены с Тетеревым). А мне непонятно… чего ради вы играете в симпатии к этим простым людям…
   Цветаева. Мы – не играем… мы делимся, чем можем, с ними…
   Шишкин. И даже не это… Просто нам приятно бывать в их среде… Они безыскусственны… среди их дышишь чем-то здоровым… как в лесу. Нашему брату, буквоеду, никогда не мешает освежаться…
   Петр (настойчиво, со скрытым раздраженьем). Просто вы любите жить иллюзиями… И подходите вы к вашим солдатам с некоторым тайным намерением… смешным, простите за правду! Освежаться среди солдат – это, извините…
   Цветаева. Да не только солдат! Ведь вы же знаете, что мы устраиваем спектакли и в депо…
   Петр. Всё равно. Я говорю о том, что, называя всю эту вашу… беготню и суету живым делом, вы обманываетесь. Вы ведь убеждены, что способствуете развитию личности… и прочее… И это – самообман. Придет завтра офицер или мастер, даст личности в рожу и вышибет из ее головы всё, что вы успели заронить в нее, – если еще успели…
   Цветаева. Как досадно слушать такие речи!
   Шишкин (мрачно). Н-да… Речи неладные… Не первый раз я слышу их, и всё более они не нравятся мне… Когда-нибудь мы с тобой, Петр, разговоримся… навсегда!
   Петр (холодно и лениво). Страшусь! Но жажду этой встречи…
   Елена (горячо вскрикивает). Зачем вы напускаете на себя всё это? Господа! Зачем он хочет, чтоб его считали злым?
   Петр. Ради оригинальности, я думаю.
   Цветаева. Конечно! Интересничает! Все мужчины интересничают… при женщинах. Один изображает пессимиста, другой Мефистофеля… А сами – просто лентяи.
   Тетерев. Кратко, ясно… и здорово!
   Цветаева. А что же – комплименты я вам буду говорить? Ждите! Знаю я вас!
   Тетерев. В этом случае вы знаете больше, чем я. А не знаете ли вы, кстати, вот чего: следует платить добром за зло или не следует? То есть, проще говоря, – считаете вы добро и зло равноценными или же нет?
   Цветаева. Поехали парадоксы на немазаных колесах!
   Шишкин. Погодите, не мешайте ему! Это интересно. Я, господа, люблю Тетерева слушать! Все-таки он – нет-нет да и загонит в мозг какую-нибудь занозу… А ведь у нас у всех, правду говоря, мыслишки-то всё ходовые, стертые, как старые пятаки…
   Петр. Ты слишком великодушен… распространяя свои личные достоинства на всех…
   Шишкин. Ну-ну! Надо говорить правду, брат! Даже в пустяках надо быть правдивым! Я прямо сознаюсь – никогда еще я ни одного оригинального слова не сказал! А хочется, господа!
   Тетерев. А вот и сказал!
   Шишкин (живо). Н-ну? Врешь? Что такое?
   Тетерев. Сказал, брат! Верно… А что – сам догадайся.
   Шишкин. Ну, это нечаянно вышло…
   Тетерев. Нарочно оригинальным не будешь. Я пробовал…
   Елена. Да говорите же вы, мучитель, о добре и зле!
   Шишкин. Ну-ка, заводи философскую волынку!
   Тетерев (становясь в позу). Достопочтенные двуногие! Когда вы говорите, что зло следует оплачивать добром, – вы ошибаетесь. Зло есть качество прирожденное вам и потому – малоценное. Добро – вы сами придумали, вы страшно дорого платили за него и потому – оно суть драгоценность, редкая вещь, прекраснее которой – нет на земле ничего. Отсюда вывод – уравнивать добро со злом невыгодно для вас и бесполезно. Я говорю вам – добром платите только за добро. И никогда не платите больше того, сколько получено вами, дабы не поощрять в человеке чувство ростовщика. Ибо человек – жаден. Получив однажды больше того, сколько следовало ему, в другой раз захочет получить еще больше. А также не платите ему меньше, чем должны. Ибо если вы его раз обсчитаете – человек злопамятен! – он скажет про вас «банкроты!», перестанет уважать и в другой раз не добро уже сделает вам, а только подаст милостину. Братие! будьте строго точны в уплате за добро, содеянное вам! Ибо нет на земле ничего печальнее и противней человека, подающего милостину ближнему своему! Но за зло – всегда платите сторицею зла! Будьте жестоко щедрым, вознаграждая ближнего за зло его вам! Если он, когда вы просили хлеба, дал камень вам, – опрокиньте гору на голову его! (Тетерев начинает шутливо, постепенно переходит в серьезный тон и кончает свою речь сильно, убежденно. Кончив, он, тяжело ступая, отходит в сторону. Минута общего молчания. Все смущены, почувствовав в словах его что-то тяжелое, искреннее.)