Страница:
мужчину,никогда не принимавшего снотворного, мучило другое – борьба со сном. Свинским сном. И телом он – свинья. Свинья во плоти. Грязная свинья во плоти!.. Главным мучением
мужчиныбыла борьба с этой грязной свиньей, жаждущей сна. «Графиня страдала бессонницею». Заболел бессонницей. Неужели это болезнь, с которой нужно бороться, чтобы не быть грязной свиньей? Чтобы грязной свиньи не существовало. Возможно, поэтому такая болезнь и подходила аристократии девятнадцатого века. Ведь страдала бессонницей в «Пиковой даме» старая русская графиня девятнадцатого века. А потом она умерла. Неужели когда-нибудь и
мужчинатоже будет страдать бессонницей? Все же утверждать, что этого никогда не случится, тоже нельзя. Но сейчас он мучился от сонной болезни, которая, точно насмехаясь над смыслом самого его существования, манит, то провоцируя, то соблазняя. Нет на свете большего удовольствия, чем сон; забывая о сне, работают только отпетые дураки. Хочу еще поспать! Хочу поспать!! Хочу поспать!!! Но без конца спать невозможно. Одним словом – таково было главное, непреодолимое мучение
мужчины.Можно даже сказать, что для него борьба с грязной свиньей, жаждущей сна, сопротивление этой свинской тяжести, наваливающейся на него, были мучением всей его жизни.
Почему же, несмотря на это, мужчина,никогда не знавший, что такое бессонница, той ночью испытал ее? Возвращаясь домой из фехтовального зала, куда он ходил, чтобы посмотреть, как фехтует его сын, он зашел в спортивный магазин, где купил ему новое защитное снаряжение, а себе – бамбуковый меч. Может быть, это и явилось причиной бессонницы?
– Пап, ты умеешь фехтовать?
– Да-а, умею.
– А где ты учился?
– У твоего дедушки.
– Когда?
– Сейчас вспомню… еще когда учился в третьем классе начальной школы.
– Значит, дедушка тогда еще был жив?
– Конечно, был жив. Иначе как бы он мог меня учить?
– А какой у тебя дан? [7]
– Ну… пожалуй, как у Кубо-сэнсэя.
– Быть не может! У Кубо-сэнсэя шестой дан! С тобой он запросто справится.
Мужчинатоже ходил когда-то с отцом в фехтовальный зал полицейского управления. Но тогда все было наоборот: фехтовал с полицейским он, как сейчас сын, а смотрел его отец. Сколько лет было отцу? Он родился в 1899 году, мужчина– в 1932-м. Значит, так: отец умер в 1945 году в возрасте 46 лет, мужчинебыло 13, а когда ему было столько же, сколько лет сейчас сыну, то есть 10, отцу исполнилось 42. На три года старше, чем мужчинасейчас. И все-таки интересно, какой дан был у отца? Черной повязки у отца не было. Не было и красной, а вот желтая, какую носят не имеющие дана, была. Значит, никакого дана отец не имел? Однажды в бане он спросил об этом у отца. Но как спросил? Вопрос в употреблении слов. Например, «пап» он никогда не произносил. Значит, спросил не теми словами, с какими к нему обратился сын. Мужчинаназывал отца «папочка». Какой у тебя дан, папочка? А может быть, и повежливей: скажи, пожалуйста, какой у тебя дан? Он никак не мог вспомнить. Но ответа отца не забыл:
– В руках выдающегося каллиграфа любая кисть хороша!
Мужчинепоказалось, что он снова видит лежащего в бассейне бани Гоэмона обнаженного отца. В каком он учился классе? В третьем, наверное. Брат, на три года старше него, ходил еще в среднюю школу, значит, мужчина долженбыл учиться максимум в третьем классе. По случаю завершения строительства спортивного зала отец преподнес в дар начальной школе, где учились его дети, защитное снаряжение. Об этом сообщил на утренней поверке, проходившей на спортплощадке, директор школы, но сейчас ему не хотелось подробно вспоминать о состоявшейся тогда церемонии. Тридцать комплектов? А может быть, и пятьдесят? Во всяком случае, на стене под алтарем только что выстроенного спортивного зала было развешано снаряжение, преподнесенное отцом. Доспехи, защищавшие туловище, были детские, из бамбука, и на внутренней стороне красной эмалью выведено имя дарителя. Интересно, спрашивал он обо всем этом у отца? Помнит мужчиналишь не имевшие ни малейшего отношения к защитному снаряжению какие-то упражнения с бамбуковым мечом, которые отец каждое утро заставлял его повторять на заднем дворе их дома. Там были два склада, запертых на толстые, словно тюремные, засовы, а против них – ворота для грузовиков, привозивших товары, которые сгружались в эти склады. Отец стоял обычно посредине двора спиной к складам. Сначала наступал старший брат. При этом отец, отражая удары его бамбукового меча, отступал к складам. Потом брат, отражая удары отца, отступал к воротам. Затем снова наступал брат. Потом его место занимал мужчина.И все повторялось сначала. А вот был ли при этом младший брат, он не в силах вспомнить, сколько ни старается. Может быть, его еще не обучали утренним упражнениям с бамбуковым мечом?
Мужчинаи его младший брат, бывшие погодками, буквально рвали друг у друга грудь матери. Тут нет ничего удивительного. Однажды бабушка купила им в подарок детскую военную форму – они подрались за нее; мужчинедостался китель, брату – брюки. Но в общем он не особенно задирался с братом. Скорее всего, потому, что изо всех сил соперничал с другим, который был старше его на три года; а его отношения с младшим, как он помнит, почти никогда особенно не затуманивались, он завидовал ему, пожалуй, только в одном – тому до поражения Японии не пришлось ходить в старорежимную, пропитанную милитаристским духом, среднюю школу. Япония капитулировала, когда младший был учеником шестого класса начальной школы, а он сам учился в первом классе средней. Такое крохотное, в один шаг, расстояние между ними позволяло ему, хотя были-то они всего лишь погодками, смотреть на него свысока, как на всех остальных младших братьев. Во всяком случае, именно так это отложилось в его памяти.
В конце концов письмо от младшего брата нашлось – оно лежало в мешке для бумаг, висевшем на стене его комнаты. Это был большой мешок, изначально предназначавшийся скорее всего для шлепанцев, – жена купила его у супруги члена муниципалитета от их района. Но сначала он обнаружил не нужную ему открытку с новым адресом брата, которую он начал искать, а пропагандистскую, выпущенную к недавно проводившимся выборам в палату советников. Под фотографией кандидата от всеяпонского округа стояли имена рекомендателей, а сбоку расписался его младший брат. Мужчинапочему-то знал, что тот совмещает свою основную работу с деятельностью в местном отделении некоей политической партии. Может быть, он слышал об этом от матери, приезжавшей погостить. Кажется, мать сказала тогда: «Дурацкое занятие». Мужчинане испытал особого неудовольствия от того, что брат прислал ему предвыборную открытку. На каждых выборах самые разные партии и организации обычно присылали ему множество подобных открыток. Это не означает, разумеется, что пропагандистские поздравительные открытки от чужих людей он ставил на одну доску с такой же открыткой, полученной от брата. Хотя и не думал, что брат расписался рядом с именами рекомендателей для того, чтобы повлиять на его решение. Наверное, у него даже в мыслях такого не было. Потому-то мужчинане испытал никакого неудовольствия, получив предвыборную открытку брата – не то что когда приходили подобные же открытки от совершенно чужих людей. На каждых выборах он слышал обращенный к нему призыв: «Жители района!» Это кричали в мегафон с агитационной машины, носившейся по их району. И всякий раз его злили эти истошные вопли. Но он не был в состоянии отклонить призывы, обращенные к нему через мегафон агитационной машины. Ведь он и в самом деле один из тех, кого они именуют «жителями района». Да и может ли кто-нибудь отклонить эти призывы? Пропагандистская открытка брата по своему тону значительно деликатнее истошных призывов, звучавших через мегафон, которые он слушал на каждых выборах. А эта призывала его: «Братец!» Братец… И поскольку с призывом обращался к нему не кто иной, как брат, мужчинане мог отклонить его. Ведь они же как-никак братья. Мужчина,конечно, не пошел голосовать. И брату не ответил. До сих пор он никак не связан ни с какими политическими или религиозными организациями. Он не подписывал никаких воззваний, содержащих проповеди тех или иных доктрин. Может быть, потому, что он убежденный индивидуалист? Возможно, это недоверие к политике? Примиренчество, свойственное простым людям? А может быть, стремление к затворничеству? Или же он просто разозлился? Нет, если бы разозлился, то непременно воспользовался бы этим! На поставленные перед собой пять вопросов и одно восклицание мужчинабыл не в состоянии дать вразумительный ответ – он не был к этому готов. Одним словом, мужчинабыл убежден в том, что на свете нет ничего, что стоило бы отвергать. Имеет ли кто-либо право отвергать чужих ему людей? Ведь он и ему подобные живут, лишь отвергая чужих и будучи отвергаемы ими. Можно ли безапелляционно утверждать, что чужие, которых собирается отвергать мужчина,в свою очередь не отвергнут его самого? В век, в который живут мужчинаи ему подобные, от имени человечества отвергается только насилие. И можно предположить, что отвергнуть от имени народа насилие – значит создать мир, в котором мыслимо существование, хотя люди и отвергают друг друга. В данном случае слово «отвергать» вполне правомерно заменить словом «третировать».
Мужчинатак ничего и не ответил на предельно деликатный призыв: «Братец!» После выборов он прочел в газете, что кандидат, изображенный на пропагандистской открытке брата, был избран. Мужчинасейчас никак не может вспомнить не только его лица – в этом нет ничего удивительного, – но даже имени. Какой же он после этого брат. А они ведь действительно братья – сыновья одного отца, лежавшего тогда обнаженным в бассейне бани Гоэмона.
– Мы все вышли из гоголевской «Шинели»!
Мужчинапробормотал это, будто разговаривал сам с собой, обнаружив среди писем, лежавших в конверте для бумаг, открытку с новым адресом брата. На сей раз он, разумеется, не мог произнести эту фразу Достоевского по-русски. Мы все… мы все братья, обреченные быть детьми отца… детьми отца. Но до сих пор мы живем, никак несвязанные между собой. Мы все порознь. Сообщение брата о перемене адреса было не напечатано типографским способом, а написано от руки. Причем написано от имени брата рукой его жены. Мужчиначуть покачал головой. Хотя открытка и написана от руки женой брата, все равно текст представлял собой обыкновенное, как это принято по этикету, сообщение о перемене адреса, которое всегда печатают типографским способом. В ней ничего не говорилось ни о детях, ни о муже, ни о матери, ни о братьях, ни о сестре, живущих в Фукуока. Не было в ней и вопросов о его семье. Открытка, начисто лишенная душевности! Правда, какую душевность можно ждать от сообщения о перемене адреса – к чему она? И мужчинане удивился бы, если бы открытка была напечатана в типографии. Но открытка, пришедшая от брата, была написана от руки его женой. Это уже другое дело. Он попытался вспомнить ее лицо, слова, которые он когда-то слышал от нее. Кажется, так: «Даже вкусная приправа к рису была, а вы не пришли», а может быть: «Даже была вкусная приправа к рису, которую я приготовила, жаль, что не пришли». Так ли она сказала, иначе ли – не важно, но мужчинавосхитился тогда, с какой ловкостью она произнесла свою колкость. Может быть, основанием для ее колкости было то, что тогда произошло? Едва ли! Тем более что и по времени это не совпадает. Мужчинаездил в Фукуока на свадьбу сестры намного позже того, как получил сообщение о новом адресе брата. Он сразу же обратил внимание на это несоответствие. Он горько усмехнулся. А вдруг открыток с типографски отпечатанным текстом просто не хватило? Но в таком случае ему можно было просто не посылать сообщения о новом адресе. При всем при том получить открытку от брата с печатным текстом – тоже, в общем-то, странно. Слова, казалось бы, одни и те же, но смысл разный. Однако в данном случае вопрос был не в печатном тексте, а прежде всего в том, что открытка была от брата и его жены. Мужчина,конечно, не собирался делать в связи с этим далеко идущие выводы. Кому он мог представить свои выводы, касающиеся брата и его жены? Мужчинаи брат разошлись кто куда, и теперь их жизни уже никак не были связаны между собой. Их объединяло одно – ежемесячно и тот и другой посылали матери определенную сумму денег. Помимо этого, ничего общего между ними обнаружить было невозможно.
Иероглифы на открытке, в которой сообщалось о новом адресе, были выведены четко и аккуратно. Почерк просто каллиграфический. Иероглифы не мелкие и в то же время не крупные. И выписаны прекрасно.
Прежде всего мужчинанаписал на открытке, которую он собирался послать матери, адрес, а потом переписал его в свою записную книжку. Сколько же раз за эти два месяца пошлет он матери письма? Мужчина стал вновь засовывать в мешок для бумаг разбросанные по полу письма, в мгновение ока набив его до отказа. Ничего лишнего как будто не положил, значит, он всегда был таким раздутым. С последней пачкой писем в руках мужчинаприкинул, войдут ли они в мешок для бумаг, и начал всовывать туда по одному письму. Но вот он набил его уже так, что стало невозможно засунуть даже тоненькую открытку – ни наискось, ни поперек, а в руках осталось еще штук четырнадцать-пятнадцать писем. Почему же то, что раньше лежало там, не хочет возвратиться на свое прежнее место? Мужчинапосмотрел на коробку со старыми письмами, стоявшую на шкафчике. Но протянул он руку не к этой коробке. Он начал с того, что положил на татами оставшиеся письма, а потом стал пачками вытаскивать из мешка для бумаг те, что только что всунул туда, и класть на них сверху. Затем сел, скрестив ноги, перед образовавшейся горкой и принялся выбирать оттуда письма матери. Зачем?
Правда, выбирать письма матери из переполненного мешка для бумаг и раньше не было бы таким уж бессмысленным занятием. Письма матери, уже не вмещавшиеся в мешок, он бросал в коробку со старыми письмами, и навести в ней порядок давно следовало. Но на его рабочем столе лежала незавершенная работа, не окончив которую он не сможет предпринять первое в жизни заграничное путешествие.
– Из-за такого-то пустяка, – пробормотал вслух мужчина,усаживаясь скрестив ноги перед разбросанными на татами письмами. Сейчас, наверное, часа два ночи. И он единственный, кто не спит в их 3DK. Почему вы не атакуете Вэйхайвэй? Мать печалится. Во имя чего вы пошли на войну? Во имя того, чтобы, отдав свои жизни за императора…Это письмо. Читая это письмо матери, моряк плакал, стоя на палубе корабля. Мать моряка. Это были слова из песни «Герой моряк». Пластинку с ней ставили беспрерывно еще в ту пору, когда мужчинаучился в начальной школе. Песню «Герой моряк» постоянно исполняли во время игры в сваливание шеста на школьных спортивных соревнованиях. Он и сейчас часто напевает ее про себя. И будет напевать еще очень долго, до самой смерти. Ведь с ней неразрывно связана чуть ли не вся судьба мужчины– тут уж ничего не поделаешь.
– Из-за такого-то пустяка, – снова пробормотал он вслух.
Мужчиназажал в руке письма матери, выбранные из разбросанных на татами. Почему ты заставил Масако-сан прекратить занятия английским языком? Разумеется, этого не было в письмах матери. Так что ему не нужно было причитать по этому поводу. Единственное, на что он был способен, это подумать: не остановится ли время на том, что происходит сейчас? Но нужно было подниматься. Сидя футон не расстелешь. Он начал с того, что стал снова пачками засовывать в мешок письма, рассыпанные на татами. Писем от матери оказалось восемнадцать. Из них шесть открыток. Те, которые пришли до прошлого года, лежали в коробке со старыми письмами, значит, в течение месяца приходило в среднем два письма и одна открытка. Кроме того, были еще и письма, адресованные детям. Все выбранные письма мужчинасложил стопкой на столе, а открытку, написанную матери по новому адресу брата, положил у телефона в столовой-кухне. Всю корреспонденцию, которую он складывал там с вечера, жена на следующее утро опускала в почтовый ящик. В столовой-кухне было темно, но мужчина,не зажигая света, на ощупь проделал все, что было необходимо. Потом вернулся к своему рабочему столу, отобранные им восемнадцать писем матери вложил в большой плотный конверт и спрятал в металлический шкафчик.
Однако вскоре ему пришлось вынуть их обратно. Через несколько дней от матери пришло новое письмо. И его непосредственной причиной послужила открытка мужчины,которую он, будто опомнившись, неожиданно для себя написал как-то вечером. В общем, судя по тому, что писала мать, виной всему была его «скоропалительная открытка».
– Скоропалительная?
– Видимо, открытка, которую ты послал, оказалась преждевременной, – сказала жена, прочитав вслух письмо матери. – Да и я хороша, нужно было и мне быть повнимательней.
– Ведь еще июль?
– Значит, поспешил на месяц. Мама переезжает к брату в августе.
– Но все равно, писать «скоропалительная»…
Взяв письмо матери после того, как жена прочла его, он вложил его в тот самый большой плотный конверт. Сколько же еще прислала мать писем до того, как он отправился в поездку? Пять, шесть? Семь, восемь? И почти все ему прочла вслух жена. С очередным письмом матери в руке она появлялась в его комнате обычно в то время, когда он сидел, склонившись, за своим рабочим столом. Письма матери всегда приходили на имя мужчиныи его жены. Замысел матери ему тоже был совершенно ясен. Все было связано с братом и его женой. Но говорить это своей жене ему не хотелось. Она будет толковать это так, как обычно толкуют жены. Но расспрашивать ее время еще не пришло. Он считал также, что не настало и время, чтобы самому давать пояснения и комментарии. Поэтому всякий раз, когда приходило очередное письмо от матери и жена вслух прочитывала его, мужчинаклал его все в тот же большой плотный конверт. Разумеется, главное, что содержалось в письмах, он улавливал. И письма производили на него большее впечатление, чем если бы он сам их прочитывал.
Во время чтения жены мужчинато и дело смеялся. То он хихикал, то хохотал в голос, а жена, видя, что он смеется, стала читать громче. Он представил себе, как тридцатисемилетний братец получает оплеуху от матери. Конечно, в действительности ничего подобного случиться не могло. Время оплеух, которые щедро раздавала мать сыновьям, давно прошло. Но интересно, по какой причине брат и его жена нарушили обещание, данное матери? Если виной тому «скоропалительная открытка» мужчины,то они умудрились истолковать ее так, чтобы изменить свое решение? Или, может быть, он неверно понимает, что имела в виду мать, говоря о «скоропалительности»? Во всяком случае, у брата не могло не быть веских оснований. Но мужчинеписала обо всем этом только мать. От братьев писем не было. Почему? Может быть, потому, что вопрос был не столь серьезен, как можно было судить по письмам матери? Мужчинаподумывал написать прямо брату. Что же все-таки случилось? Неужели они с женой обиделись за то, что в своей «скоропалительной» открытке он не передал им привета? А вдруг мать договорилась о переезде с одним только братом? И не случилось ли так, что его «скоропалительная» открытка привела к тому, что жена брата заупрямилась? И принялась ругаться: почему, мол, мы с тобой, когда ты третий сын, должны брать к себе мать, если у нее есть еще Двое старших? Но мужчинатак и не написал письма брату.
Даже если тот и изменил свое решение из-за того, что «с головой ушел в эту отвратительную политику», как писала мать, он все равно был бессилен воспрепятствовать этому. То же самое, если даже «предательство», о котором пишет мать, произошло в результате каких-то раздоров между братом и его женой. Ведь брат делит судьбу со своей женой, а не с ним – братом, хотя они и дети одного отца, лежавшего тогда в бассейне бани Гоэмона. И все же… Не означают-ли все эти регулярно приходящие письма, что мать хочет прожить два месяца в доме мужчины?!
В это время за его спиной послышались голоса детей.
– Папа, почему ты не съездил на родину?
– По работе не мог.
– Родина бабушки – это и твоя родина, папа?
– Да-а.
– Ты мою открытку опустил в ящик?
– Да-а.
Большой плотный конверт, лежащий на рабочем столе, – мужчинанеотрывно смотрел на него, возвратившись через неделю из своей поездки, в которой предполагал пробыть десять дней, – был, несомненно, тем самым конвертом, где хранились письма матери. Неужели он в тисках?
– Скажи, поездом можно доехать до самого бабушкиного дома?
– Не спрашивай глупостей! Конечно, до него проще простого доехать на поезде!
Куда же все-таки переехала мать? Ведь уже август. Когда дети вышли из комнаты, он, продолжая стоять, глянул сверху вниз на свой рабочий стол. Потом выдвинул кресло, сел в него – перед ним лежал большой конверт, точно вспухший от недовольства, которое испытывал мужчина.
Почему же, несмотря на это, мужчина,никогда не знавший, что такое бессонница, той ночью испытал ее? Возвращаясь домой из фехтовального зала, куда он ходил, чтобы посмотреть, как фехтует его сын, он зашел в спортивный магазин, где купил ему новое защитное снаряжение, а себе – бамбуковый меч. Может быть, это и явилось причиной бессонницы?
– Пап, ты умеешь фехтовать?
– Да-а, умею.
– А где ты учился?
– У твоего дедушки.
– Когда?
– Сейчас вспомню… еще когда учился в третьем классе начальной школы.
– Значит, дедушка тогда еще был жив?
– Конечно, был жив. Иначе как бы он мог меня учить?
– А какой у тебя дан? [7]
– Ну… пожалуй, как у Кубо-сэнсэя.
– Быть не может! У Кубо-сэнсэя шестой дан! С тобой он запросто справится.
Мужчинатоже ходил когда-то с отцом в фехтовальный зал полицейского управления. Но тогда все было наоборот: фехтовал с полицейским он, как сейчас сын, а смотрел его отец. Сколько лет было отцу? Он родился в 1899 году, мужчина– в 1932-м. Значит, так: отец умер в 1945 году в возрасте 46 лет, мужчинебыло 13, а когда ему было столько же, сколько лет сейчас сыну, то есть 10, отцу исполнилось 42. На три года старше, чем мужчинасейчас. И все-таки интересно, какой дан был у отца? Черной повязки у отца не было. Не было и красной, а вот желтая, какую носят не имеющие дана, была. Значит, никакого дана отец не имел? Однажды в бане он спросил об этом у отца. Но как спросил? Вопрос в употреблении слов. Например, «пап» он никогда не произносил. Значит, спросил не теми словами, с какими к нему обратился сын. Мужчинаназывал отца «папочка». Какой у тебя дан, папочка? А может быть, и повежливей: скажи, пожалуйста, какой у тебя дан? Он никак не мог вспомнить. Но ответа отца не забыл:
– В руках выдающегося каллиграфа любая кисть хороша!
Мужчинепоказалось, что он снова видит лежащего в бассейне бани Гоэмона обнаженного отца. В каком он учился классе? В третьем, наверное. Брат, на три года старше него, ходил еще в среднюю школу, значит, мужчина долженбыл учиться максимум в третьем классе. По случаю завершения строительства спортивного зала отец преподнес в дар начальной школе, где учились его дети, защитное снаряжение. Об этом сообщил на утренней поверке, проходившей на спортплощадке, директор школы, но сейчас ему не хотелось подробно вспоминать о состоявшейся тогда церемонии. Тридцать комплектов? А может быть, и пятьдесят? Во всяком случае, на стене под алтарем только что выстроенного спортивного зала было развешано снаряжение, преподнесенное отцом. Доспехи, защищавшие туловище, были детские, из бамбука, и на внутренней стороне красной эмалью выведено имя дарителя. Интересно, спрашивал он обо всем этом у отца? Помнит мужчиналишь не имевшие ни малейшего отношения к защитному снаряжению какие-то упражнения с бамбуковым мечом, которые отец каждое утро заставлял его повторять на заднем дворе их дома. Там были два склада, запертых на толстые, словно тюремные, засовы, а против них – ворота для грузовиков, привозивших товары, которые сгружались в эти склады. Отец стоял обычно посредине двора спиной к складам. Сначала наступал старший брат. При этом отец, отражая удары его бамбукового меча, отступал к складам. Потом брат, отражая удары отца, отступал к воротам. Затем снова наступал брат. Потом его место занимал мужчина.И все повторялось сначала. А вот был ли при этом младший брат, он не в силах вспомнить, сколько ни старается. Может быть, его еще не обучали утренним упражнениям с бамбуковым мечом?
Мужчинаи его младший брат, бывшие погодками, буквально рвали друг у друга грудь матери. Тут нет ничего удивительного. Однажды бабушка купила им в подарок детскую военную форму – они подрались за нее; мужчинедостался китель, брату – брюки. Но в общем он не особенно задирался с братом. Скорее всего, потому, что изо всех сил соперничал с другим, который был старше его на три года; а его отношения с младшим, как он помнит, почти никогда особенно не затуманивались, он завидовал ему, пожалуй, только в одном – тому до поражения Японии не пришлось ходить в старорежимную, пропитанную милитаристским духом, среднюю школу. Япония капитулировала, когда младший был учеником шестого класса начальной школы, а он сам учился в первом классе средней. Такое крохотное, в один шаг, расстояние между ними позволяло ему, хотя были-то они всего лишь погодками, смотреть на него свысока, как на всех остальных младших братьев. Во всяком случае, именно так это отложилось в его памяти.
В конце концов письмо от младшего брата нашлось – оно лежало в мешке для бумаг, висевшем на стене его комнаты. Это был большой мешок, изначально предназначавшийся скорее всего для шлепанцев, – жена купила его у супруги члена муниципалитета от их района. Но сначала он обнаружил не нужную ему открытку с новым адресом брата, которую он начал искать, а пропагандистскую, выпущенную к недавно проводившимся выборам в палату советников. Под фотографией кандидата от всеяпонского округа стояли имена рекомендателей, а сбоку расписался его младший брат. Мужчинапочему-то знал, что тот совмещает свою основную работу с деятельностью в местном отделении некоей политической партии. Может быть, он слышал об этом от матери, приезжавшей погостить. Кажется, мать сказала тогда: «Дурацкое занятие». Мужчинане испытал особого неудовольствия от того, что брат прислал ему предвыборную открытку. На каждых выборах самые разные партии и организации обычно присылали ему множество подобных открыток. Это не означает, разумеется, что пропагандистские поздравительные открытки от чужих людей он ставил на одну доску с такой же открыткой, полученной от брата. Хотя и не думал, что брат расписался рядом с именами рекомендателей для того, чтобы повлиять на его решение. Наверное, у него даже в мыслях такого не было. Потому-то мужчинане испытал никакого неудовольствия, получив предвыборную открытку брата – не то что когда приходили подобные же открытки от совершенно чужих людей. На каждых выборах он слышал обращенный к нему призыв: «Жители района!» Это кричали в мегафон с агитационной машины, носившейся по их району. И всякий раз его злили эти истошные вопли. Но он не был в состоянии отклонить призывы, обращенные к нему через мегафон агитационной машины. Ведь он и в самом деле один из тех, кого они именуют «жителями района». Да и может ли кто-нибудь отклонить эти призывы? Пропагандистская открытка брата по своему тону значительно деликатнее истошных призывов, звучавших через мегафон, которые он слушал на каждых выборах. А эта призывала его: «Братец!» Братец… И поскольку с призывом обращался к нему не кто иной, как брат, мужчинане мог отклонить его. Ведь они же как-никак братья. Мужчина,конечно, не пошел голосовать. И брату не ответил. До сих пор он никак не связан ни с какими политическими или религиозными организациями. Он не подписывал никаких воззваний, содержащих проповеди тех или иных доктрин. Может быть, потому, что он убежденный индивидуалист? Возможно, это недоверие к политике? Примиренчество, свойственное простым людям? А может быть, стремление к затворничеству? Или же он просто разозлился? Нет, если бы разозлился, то непременно воспользовался бы этим! На поставленные перед собой пять вопросов и одно восклицание мужчинабыл не в состоянии дать вразумительный ответ – он не был к этому готов. Одним словом, мужчинабыл убежден в том, что на свете нет ничего, что стоило бы отвергать. Имеет ли кто-либо право отвергать чужих ему людей? Ведь он и ему подобные живут, лишь отвергая чужих и будучи отвергаемы ими. Можно ли безапелляционно утверждать, что чужие, которых собирается отвергать мужчина,в свою очередь не отвергнут его самого? В век, в который живут мужчинаи ему подобные, от имени человечества отвергается только насилие. И можно предположить, что отвергнуть от имени народа насилие – значит создать мир, в котором мыслимо существование, хотя люди и отвергают друг друга. В данном случае слово «отвергать» вполне правомерно заменить словом «третировать».
Мужчинатак ничего и не ответил на предельно деликатный призыв: «Братец!» После выборов он прочел в газете, что кандидат, изображенный на пропагандистской открытке брата, был избран. Мужчинасейчас никак не может вспомнить не только его лица – в этом нет ничего удивительного, – но даже имени. Какой же он после этого брат. А они ведь действительно братья – сыновья одного отца, лежавшего тогда обнаженным в бассейне бани Гоэмона.
– Мы все вышли из гоголевской «Шинели»!
Мужчинапробормотал это, будто разговаривал сам с собой, обнаружив среди писем, лежавших в конверте для бумаг, открытку с новым адресом брата. На сей раз он, разумеется, не мог произнести эту фразу Достоевского по-русски. Мы все… мы все братья, обреченные быть детьми отца… детьми отца. Но до сих пор мы живем, никак несвязанные между собой. Мы все порознь. Сообщение брата о перемене адреса было не напечатано типографским способом, а написано от руки. Причем написано от имени брата рукой его жены. Мужчиначуть покачал головой. Хотя открытка и написана от руки женой брата, все равно текст представлял собой обыкновенное, как это принято по этикету, сообщение о перемене адреса, которое всегда печатают типографским способом. В ней ничего не говорилось ни о детях, ни о муже, ни о матери, ни о братьях, ни о сестре, живущих в Фукуока. Не было в ней и вопросов о его семье. Открытка, начисто лишенная душевности! Правда, какую душевность можно ждать от сообщения о перемене адреса – к чему она? И мужчинане удивился бы, если бы открытка была напечатана в типографии. Но открытка, пришедшая от брата, была написана от руки его женой. Это уже другое дело. Он попытался вспомнить ее лицо, слова, которые он когда-то слышал от нее. Кажется, так: «Даже вкусная приправа к рису была, а вы не пришли», а может быть: «Даже была вкусная приправа к рису, которую я приготовила, жаль, что не пришли». Так ли она сказала, иначе ли – не важно, но мужчинавосхитился тогда, с какой ловкостью она произнесла свою колкость. Может быть, основанием для ее колкости было то, что тогда произошло? Едва ли! Тем более что и по времени это не совпадает. Мужчинаездил в Фукуока на свадьбу сестры намного позже того, как получил сообщение о новом адресе брата. Он сразу же обратил внимание на это несоответствие. Он горько усмехнулся. А вдруг открыток с типографски отпечатанным текстом просто не хватило? Но в таком случае ему можно было просто не посылать сообщения о новом адресе. При всем при том получить открытку от брата с печатным текстом – тоже, в общем-то, странно. Слова, казалось бы, одни и те же, но смысл разный. Однако в данном случае вопрос был не в печатном тексте, а прежде всего в том, что открытка была от брата и его жены. Мужчина,конечно, не собирался делать в связи с этим далеко идущие выводы. Кому он мог представить свои выводы, касающиеся брата и его жены? Мужчинаи брат разошлись кто куда, и теперь их жизни уже никак не были связаны между собой. Их объединяло одно – ежемесячно и тот и другой посылали матери определенную сумму денег. Помимо этого, ничего общего между ними обнаружить было невозможно.
Иероглифы на открытке, в которой сообщалось о новом адресе, были выведены четко и аккуратно. Почерк просто каллиграфический. Иероглифы не мелкие и в то же время не крупные. И выписаны прекрасно.
Прежде всего мужчинанаписал на открытке, которую он собирался послать матери, адрес, а потом переписал его в свою записную книжку. Сколько же раз за эти два месяца пошлет он матери письма? Мужчина стал вновь засовывать в мешок для бумаг разбросанные по полу письма, в мгновение ока набив его до отказа. Ничего лишнего как будто не положил, значит, он всегда был таким раздутым. С последней пачкой писем в руках мужчинаприкинул, войдут ли они в мешок для бумаг, и начал всовывать туда по одному письму. Но вот он набил его уже так, что стало невозможно засунуть даже тоненькую открытку – ни наискось, ни поперек, а в руках осталось еще штук четырнадцать-пятнадцать писем. Почему же то, что раньше лежало там, не хочет возвратиться на свое прежнее место? Мужчинапосмотрел на коробку со старыми письмами, стоявшую на шкафчике. Но протянул он руку не к этой коробке. Он начал с того, что положил на татами оставшиеся письма, а потом стал пачками вытаскивать из мешка для бумаг те, что только что всунул туда, и класть на них сверху. Затем сел, скрестив ноги, перед образовавшейся горкой и принялся выбирать оттуда письма матери. Зачем?
Правда, выбирать письма матери из переполненного мешка для бумаг и раньше не было бы таким уж бессмысленным занятием. Письма матери, уже не вмещавшиеся в мешок, он бросал в коробку со старыми письмами, и навести в ней порядок давно следовало. Но на его рабочем столе лежала незавершенная работа, не окончив которую он не сможет предпринять первое в жизни заграничное путешествие.
– Из-за такого-то пустяка, – пробормотал вслух мужчина,усаживаясь скрестив ноги перед разбросанными на татами письмами. Сейчас, наверное, часа два ночи. И он единственный, кто не спит в их 3DK. Почему вы не атакуете Вэйхайвэй? Мать печалится. Во имя чего вы пошли на войну? Во имя того, чтобы, отдав свои жизни за императора…Это письмо. Читая это письмо матери, моряк плакал, стоя на палубе корабля. Мать моряка. Это были слова из песни «Герой моряк». Пластинку с ней ставили беспрерывно еще в ту пору, когда мужчинаучился в начальной школе. Песню «Герой моряк» постоянно исполняли во время игры в сваливание шеста на школьных спортивных соревнованиях. Он и сейчас часто напевает ее про себя. И будет напевать еще очень долго, до самой смерти. Ведь с ней неразрывно связана чуть ли не вся судьба мужчины– тут уж ничего не поделаешь.
– Из-за такого-то пустяка, – снова пробормотал он вслух.
Мужчиназажал в руке письма матери, выбранные из разбросанных на татами. Почему ты заставил Масако-сан прекратить занятия английским языком? Разумеется, этого не было в письмах матери. Так что ему не нужно было причитать по этому поводу. Единственное, на что он был способен, это подумать: не остановится ли время на том, что происходит сейчас? Но нужно было подниматься. Сидя футон не расстелешь. Он начал с того, что стал снова пачками засовывать в мешок письма, рассыпанные на татами. Писем от матери оказалось восемнадцать. Из них шесть открыток. Те, которые пришли до прошлого года, лежали в коробке со старыми письмами, значит, в течение месяца приходило в среднем два письма и одна открытка. Кроме того, были еще и письма, адресованные детям. Все выбранные письма мужчинасложил стопкой на столе, а открытку, написанную матери по новому адресу брата, положил у телефона в столовой-кухне. Всю корреспонденцию, которую он складывал там с вечера, жена на следующее утро опускала в почтовый ящик. В столовой-кухне было темно, но мужчина,не зажигая света, на ощупь проделал все, что было необходимо. Потом вернулся к своему рабочему столу, отобранные им восемнадцать писем матери вложил в большой плотный конверт и спрятал в металлический шкафчик.
Однако вскоре ему пришлось вынуть их обратно. Через несколько дней от матери пришло новое письмо. И его непосредственной причиной послужила открытка мужчины,которую он, будто опомнившись, неожиданно для себя написал как-то вечером. В общем, судя по тому, что писала мать, виной всему была его «скоропалительная открытка».
– Скоропалительная?
– Видимо, открытка, которую ты послал, оказалась преждевременной, – сказала жена, прочитав вслух письмо матери. – Да и я хороша, нужно было и мне быть повнимательней.
– Ведь еще июль?
– Значит, поспешил на месяц. Мама переезжает к брату в августе.
– Но все равно, писать «скоропалительная»…
Взяв письмо матери после того, как жена прочла его, он вложил его в тот самый большой плотный конверт. Сколько же еще прислала мать писем до того, как он отправился в поездку? Пять, шесть? Семь, восемь? И почти все ему прочла вслух жена. С очередным письмом матери в руке она появлялась в его комнате обычно в то время, когда он сидел, склонившись, за своим рабочим столом. Письма матери всегда приходили на имя мужчиныи его жены. Замысел матери ему тоже был совершенно ясен. Все было связано с братом и его женой. Но говорить это своей жене ему не хотелось. Она будет толковать это так, как обычно толкуют жены. Но расспрашивать ее время еще не пришло. Он считал также, что не настало и время, чтобы самому давать пояснения и комментарии. Поэтому всякий раз, когда приходило очередное письмо от матери и жена вслух прочитывала его, мужчинаклал его все в тот же большой плотный конверт. Разумеется, главное, что содержалось в письмах, он улавливал. И письма производили на него большее впечатление, чем если бы он сам их прочитывал.
«Он с головой ушел в эту отвратительную политическую деятельность и поэтому свою собственную жену как следует воспитать не может.Жена читала вслух, спокойным голосом. Опасение потерять самообладание угрожало скорее мужчине.Слушая чтение жены, он то и дело нервно потирал щеку. Но делал он это, скорее всего, потому, что до сих пор помнил оплеуху матери. Оплеухи матери были знаменитыми в их семье. Даже бабка, которая без конца на всех ворчала, ошарашенно смотрела на эти ее оплеухи. До какого же возраста он получал их? До того, как перешел в пятый класс начальной школы? Или до шестого класса? Во всяком случае, он прекрасно помнит, какие у матери пальцы, только благодаря ее оплеухам. У нее не просто были длинные пальцы – вся ладонь казалась специально созданной для оплеух. Неужели и сейчас она способна так же больно влеплять свои оплеухи?
Но этим дело не ограничивается. У меня, правда, они попросили прощения – плохо, мол, поступили, – но я им простить не могу. И не потому, что действия их мне отвратительны. Просто, если оставить без последствий их предательство, в будущем они, я думаю, столкнутся с серьезными трудностями. И, как мне кажется, не за горами тот день, когда они понаделают непоправимых глупостей.
То, что произошло, позорно. И касается не только их двоих – позор падает на всю нашу семью. Я считаю себя обязанной без утайки говорить им правду в глаза, пока они как следует не осознают всю низость совершенного ими».
Во время чтения жены мужчинато и дело смеялся. То он хихикал, то хохотал в голос, а жена, видя, что он смеется, стала читать громче. Он представил себе, как тридцатисемилетний братец получает оплеуху от матери. Конечно, в действительности ничего подобного случиться не могло. Время оплеух, которые щедро раздавала мать сыновьям, давно прошло. Но интересно, по какой причине брат и его жена нарушили обещание, данное матери? Если виной тому «скоропалительная открытка» мужчины,то они умудрились истолковать ее так, чтобы изменить свое решение? Или, может быть, он неверно понимает, что имела в виду мать, говоря о «скоропалительности»? Во всяком случае, у брата не могло не быть веских оснований. Но мужчинеписала обо всем этом только мать. От братьев писем не было. Почему? Может быть, потому, что вопрос был не столь серьезен, как можно было судить по письмам матери? Мужчинаподумывал написать прямо брату. Что же все-таки случилось? Неужели они с женой обиделись за то, что в своей «скоропалительной» открытке он не передал им привета? А вдруг мать договорилась о переезде с одним только братом? И не случилось ли так, что его «скоропалительная» открытка привела к тому, что жена брата заупрямилась? И принялась ругаться: почему, мол, мы с тобой, когда ты третий сын, должны брать к себе мать, если у нее есть еще Двое старших? Но мужчинатак и не написал письма брату.
Даже если тот и изменил свое решение из-за того, что «с головой ушел в эту отвратительную политику», как писала мать, он все равно был бессилен воспрепятствовать этому. То же самое, если даже «предательство», о котором пишет мать, произошло в результате каких-то раздоров между братом и его женой. Ведь брат делит судьбу со своей женой, а не с ним – братом, хотя они и дети одного отца, лежавшего тогда в бассейне бани Гоэмона. И все же… Не означают-ли все эти регулярно приходящие письма, что мать хочет прожить два месяца в доме мужчины?!
В это время за его спиной послышались голоса детей.
– Папа, почему ты не съездил на родину?
– По работе не мог.
– Родина бабушки – это и твоя родина, папа?
– Да-а.
– Ты мою открытку опустил в ящик?
– Да-а.
Большой плотный конверт, лежащий на рабочем столе, – мужчинанеотрывно смотрел на него, возвратившись через неделю из своей поездки, в которой предполагал пробыть десять дней, – был, несомненно, тем самым конвертом, где хранились письма матери. Неужели он в тисках?
– Скажи, поездом можно доехать до самого бабушкиного дома?
– Не спрашивай глупостей! Конечно, до него проще простого доехать на поезде!
Куда же все-таки переехала мать? Ведь уже август. Когда дети вышли из комнаты, он, продолжая стоять, глянул сверху вниз на свой рабочий стол. Потом выдвинул кресло, сел в него – перед ним лежал большой конверт, точно вспухший от недовольства, которое испытывал мужчина.