Тарамис застонала, как от удара ножом в сердце:
– О Иштар! Это Краллид!
– Да, это Краллид! Он пытался взбунтовать народ. Уверял, глупец, что Конан был прав насчет того, что я не настоящая королева. Дурень, неужели он полагал, что чернь с палками и мотыгами поднимется против солдат Сокола? Ну и поплатился за свою глупость. Собаки терзают его обезглавленное тело во дворе, а дурная голова полетит в помойную яму к червям. Что, сестричка, неужели ты все-все слезы выплакала? Прекрасно! Под конец я приготовила для тебя отличную пытку – ты увидишь еще много таких картинок! – и Саломея торжествующе потрясла головой Краллида.
В эту минуту она не походила на существо, произведенное на свет женщиной.
Тарамис не поднимала глаз. Она лежала ничком на грязном холодном полу и тонкое ее тело сотрясалось рыданиями. Стиснутыми кулачками она колотила по каменным плитам.
Саломея медленно пошла к двери под звон браслетов.
Через несколько минут ведьма была у выхода из подземелья. Ожидавший там человек повернулся к ней. Это был огромный шемит с мрачными глазами и широкими плечами. Длинная черная борода его свисала на могучую грудь, обтянутую серебристой кольчугой.
– Ну что, завыла? – голос его был подобен реву буйвола – низкий, глубокий, как отдаленные гром. Это был командир наемников, один из немногих приближенных Констанция, посвященных в тайну судьбы королевы Каурана.
– Разумеется, Кумбанигаш. Есть в ее душе струны, которых я еще не касалась. Когда одно чувство притупляется, всегда можно найти другое, более отзывчивое на пытки.
К ним приблизилась согбенная фигура в лохмотьях – грязная, со спутанными волосами, потешно прихрамывающая. Один из нищих, что ночуют в открытых садах и аллеях дворца.
– Лови, пес! – Саломея кинула ему голову Краллида. – Лови, немтырь. Брось ее в ближайшую выгребную яму... Кумбанигаш, он глухой – покажи ему, что нужно сделать!
Командир исполнил поручение, а растрепанный нищий закивал головой – дескать, понял, – и медленно стал бултыхать в сторону.
– Зачем затягивать этот фарс, – гремел Кумбанигаш. – Ты уже так прочно сидишь на троне, что никакие силы не снимут тебя оттуда. Что такого, если глупые кауранцы узнают правду? Все равно они ничего не смогут сделать. Так царствуй под своим собственным именем. Покажи им их бывшую повелительницу и повели отрубить ей голову на площади!
– Еще не время, достойный Кумбанигаш.
Тяжелая дверь закрылась и заглушила высокий голос Саломеи и громовую речь Кумбанигаша.
Нищий притаился в одном из уголков сада. Там не было никого, чтобы заметить: руки, крепко обхватившие отрубленную голову – тонкие, мускулистые, – никак не вяжутся с горбатой фигурой и грязными тряпками.
– Я узнал! – шепот был едва слышным. – Она жива! О, Краллид, твои муки не были напрасными! Они замкнули ее в подземелье! Иштар, богиня честных людей, помоги мне!
– О Иштар! Это Краллид!
– Да, это Краллид! Он пытался взбунтовать народ. Уверял, глупец, что Конан был прав насчет того, что я не настоящая королева. Дурень, неужели он полагал, что чернь с палками и мотыгами поднимется против солдат Сокола? Ну и поплатился за свою глупость. Собаки терзают его обезглавленное тело во дворе, а дурная голова полетит в помойную яму к червям. Что, сестричка, неужели ты все-все слезы выплакала? Прекрасно! Под конец я приготовила для тебя отличную пытку – ты увидишь еще много таких картинок! – и Саломея торжествующе потрясла головой Краллида.
В эту минуту она не походила на существо, произведенное на свет женщиной.
Тарамис не поднимала глаз. Она лежала ничком на грязном холодном полу и тонкое ее тело сотрясалось рыданиями. Стиснутыми кулачками она колотила по каменным плитам.
Саломея медленно пошла к двери под звон браслетов.
Через несколько минут ведьма была у выхода из подземелья. Ожидавший там человек повернулся к ней. Это был огромный шемит с мрачными глазами и широкими плечами. Длинная черная борода его свисала на могучую грудь, обтянутую серебристой кольчугой.
– Ну что, завыла? – голос его был подобен реву буйвола – низкий, глубокий, как отдаленные гром. Это был командир наемников, один из немногих приближенных Констанция, посвященных в тайну судьбы королевы Каурана.
– Разумеется, Кумбанигаш. Есть в ее душе струны, которых я еще не касалась. Когда одно чувство притупляется, всегда можно найти другое, более отзывчивое на пытки.
К ним приблизилась согбенная фигура в лохмотьях – грязная, со спутанными волосами, потешно прихрамывающая. Один из нищих, что ночуют в открытых садах и аллеях дворца.
– Лови, пес! – Саломея кинула ему голову Краллида. – Лови, немтырь. Брось ее в ближайшую выгребную яму... Кумбанигаш, он глухой – покажи ему, что нужно сделать!
Командир исполнил поручение, а растрепанный нищий закивал головой – дескать, понял, – и медленно стал бултыхать в сторону.
– Зачем затягивать этот фарс, – гремел Кумбанигаш. – Ты уже так прочно сидишь на троне, что никакие силы не снимут тебя оттуда. Что такого, если глупые кауранцы узнают правду? Все равно они ничего не смогут сделать. Так царствуй под своим собственным именем. Покажи им их бывшую повелительницу и повели отрубить ей голову на площади!
– Еще не время, достойный Кумбанигаш.
Тяжелая дверь закрылась и заглушила высокий голос Саломеи и громовую речь Кумбанигаша.
Нищий притаился в одном из уголков сада. Там не было никого, чтобы заметить: руки, крепко обхватившие отрубленную голову – тонкие, мускулистые, – никак не вяжутся с горбатой фигурой и грязными тряпками.
– Я узнал! – шепот был едва слышным. – Она жива! О, Краллид, твои муки не были напрасными! Они замкнули ее в подземелье! Иштар, богиня честных людей, помоги мне!
4
Гарет наполнил алым вином украшенный самоцветами кубок, а потоп пустил золоченый сосуд по черному дереву столешницы прямо в руки Конану-киммерийцу.
Одеяние Гарета могло бы стать предметом зависти как любого варварского вождя, обожающего пышность, так и князя Запада, обладающего хорошим вкусом.
Вождь разбойников пустыни был облачен в белую шелковую тунику, расшитую на груди жемчугом и перетянутую в талии поясом из золотой м серебряной канители, переплетенной причудливыми узорами. Стальной остроконечный шлем был обернут тюрбаном из зеленого атласа и инкрустирован золотом с черной эмалью. Пышные шальвары заправлены в сапоги из выделанной кожи. Единственным оружием Гарета был широкий кривой кинжал в ножнах из слоновой кости, по моде номадов заткнутый за пояс над левым бедром.
Удобно расположившись в резном кресле, Гарет вытянул скрещенные ноги и звучно прихлебывал благородный напиток из драгоценного кубка.
В противоположность утонченному облику мунгана, киммериец выглядел куда проще. Черные, гладко причесанные волосы, загорелое лицо в сетке шрамов, яркие голубые глаза. На нем была вороненая кольчуга, а единственным украшением служила золотая пряжка пояса, поддерживающего меч в истертых кожаных ножнах.
Они были вдвоем в шатре из тонкого шелка, освещаемом восточными светильниками. Пол был застлан трофейными коврами, шкурами зверей и бархатными подушками.
Извне в шатер доносился низкий шум большого военного лагеря. Время от времени ветер пустыни заставлял трепетать вершины пальмовых деревьев.
– Судьба изменчива! – воскликнул Гарет и, слегка распустив алый кушак, потянулся к сосуду с вином. – Некогда был я мунганским вельможей, ныне предводительствую народами пустыни. Семь месяцев назад ты висел на кресте в двух полетах стрелы от стен Каурана, а сейчас – доверенный человек самого удачливого грабителя между туранскими укреплениями и пастбищами Запада. Ты должен благодарить меня!
– За то, что пригодился тебе? – рассмеялся Конан и поднял кубок. – Если ты позволяешь человеку подняться вверх, так уж наверное, не без выгоды. А я добивался всего в жизни своей силой, потом и кровью. – Он поглядел на свои изуродованные ладони. Да и многих шрамов на теле еще не было семь месяцев назад.
– Верно, ты дерешься как целое полчище дьяволов, – согласился Гарет. – Но ты же не думаешь, что из-за твоих доблестей в орду приходят все новые и новые люди. Племенам номадов всегда не доставало удачливого вождя. Наверное, поэтому они предпочитают доверять чужеземцам, а не соплеменникам. Отныне для нас нет невозможного. Сейчас под моей рукой одиннадцать тысяч воинов. Через год их будет втрое больше. До сих пор мы грабили только пограничные города Турана. С тридцатью тысячами мы оставим набеги и поведем правильную войну, покорим королевство Шем. Если будешь послушен, останешься моей правой рукой – министром, канцлером, вице-королем. Сейчас нужно ударить на восток, взять туранскую крепость Везек – там собирают пошлину с караванов и можно поживиться.
Конан отрицательно покачал головой.
– Я так не думаю.
– Что значит – ты так не думаешь? Я возглавляю войско, мне и думать!
– Воинов и сейчас хватит для моих целей, – ответил киммериец. – Не оплаченный долг тяготит меня.
– Ах, вон как, – Гарет глянул исподлобья и отхлебнул вина. – Ты все никак не можешь забыть этот крест? Похвально, но с этим придется обождать.
– Когда-то ты обещал помочь взять Кауран, – сказал Конан.
– Верно, да ведь это когда было? Я в ту пору и не предполагал, что соберется такая армия. Кроме того, я собирался пограбить город, а не захватывать его. Я не хочу ослаблять своих воинов, а Кауран – крепкий орешек. Вот через год, тогда...
– Через неделю, – оборвал его Конан и твердость этих слов заставила мунгана изменить тон.
– Послушай, дружище, если бы я даже решился погубить своих ребят, ты что думаешь – неужели наши волки сумеют осадить и взять неприступный Кауран?
– Не будет ни осады, ни приступа. Я знаю, как выманить Констанция за стены.
– Ну и что? – в гневе воскликнул Гарет. – Пока мы будем осыпать друг друга стрелами, не их, а нашей коннице придется туго. Их отряды пройдут через нас, как нож сквозь масло.
– Такого не будет, если за нами встанут три тысячи отчаянных гиборийских всадников, привыкших сражаться в строю по моей науке.
– Где же ты возьмешь три тысячи гиборийцев? – рассмеялся Гарет. – Разве что из воздуха наколдуешь?
– Они уже есть, – твердо сказал Конан. – Три тысячи кауранских воинов кочуют в оазисе Акель и ждут моего приказа.
– Что? – Гарет стал похож на загнанного волка.
– Что слышал. Эти люди бежали от власти Констанция. Большинство из них скитались по пустыне как изгнанники. Зато теперь это закаленные и готовые на все солдаты. Это тигры-людоеды. Каждый стоит троих наемников. Беда и неволя укрепляют истинных мужей и наполняют их мышцы адским пламенем. Они бродили мелкими группами и требовали вождя. Я связался с ними через моих посыльных. Они собрались в оазисе и ждут команды.
– И все это без моего ведома? – в глазах Гарета появился зловещий блеск, рука нашаривала кинжал.
– Они признали мою власть. А не твою.
– И что ты наобещал этим выродкам?
– Я сказал, что волки пустыни помогут им распластать Констанция и вернуть Кауран его жителям.
– Дурак. Ты что, вождем себя вообразил?
Оба вскочили. Дьявольские огни плясали в серых зрачках Гарета, губы киммерийца тронула грозная усмешка.
– Я прикажу разодрать тебя четырьмя конями, – процедил сквозь зубы мунган.
– Кликни людей да прикажи, – сказал Конан. – Авось послушаются.
Хищно ослабившись, Гарет поднял руку и остановился – его удержала уверенность Конана.
– Выродок с западных гор, – прошипел он. – Как же ты осмелился на заговор?
– В это не было нужды, – ответил Конан. – Ты лгал, когда говорил, что люди идут к нам не из-за меня. Как раз наоборот. Они, правда, выполняют твои приказы, но сражаются за меня. Короче, двум вождям здесь не бывать, а все знают, что я сильнее тебя. Мы с ними прекрасно понимаем друг друга – ведь я такой же варвар, как они.
– Но что скажет армия, когда ты прикажешь ей биться для пользы Каурана?
– Подчинится. Я обещал им караван золота из дворцовых сокровищниц. Кауран заплатит хороший выкуп за изгнание Констанция. А уж потом пойдем на Туран, как задумано. Народ подобрался жадный, им хоть с Констанцием биться, хоть с кем.
В глазах Гарета появилось осознание краха. За кровожадными мечтами о собственной империи от просмотрел то, что творилось под боком. Мелочи вдруг обрели настоящее значение. Он понял, что слова Конана – не пустая угроза. В черной кольчуге перед ним стоял подлинный предводитель зуагиров.
– Так погибни, собака! – зарычал мунган и схватился за кинжал. Но рука Конана с кошачьей быстротой метнулась вперед и кисть ее сомкнулась не предплечье Гарета. Раздался треск костей и напряженная тишина повисла в шатре. Мужи стояли лицом к лицу, неподвижные, точно статуи. Капли пота выступили на лбу Гарета.
Конан засмеялся, но кулака не разжал.
– Неужели ты выдержишь это, Гарет?
Улыбка все еще бродила по лицу Конана. Мышцы его заиграли, сплетаясь в ременные узлы, а могучие пальцы вонзились в дрожащую руку мунгана. Послышался хруст трущихся друг об дружку костей и лицо Гарета стало серым как пепел. Из прикушенных губ брызнула кровь – но он не издал ни звука.
Смеясь, Конан освободил его и отступил на шаг. Мунган покачнулся и оперся здоровой рукой о стол.
– Я дарю тебе твою жизнь, Гарет, так, как ты подарил мне мою, – спокойно сказал Конан. – Хотя ты снял меня с креста исключительно для своей пользы. Тяжкое это было для меня испытание, ты бы его не выдержал. Это под силу только нам, варварам с Запада. Ступай, садись на своего коня – он привязан за шатром, вода и пища во вьюках. Отъезда твоего не увидит никто, но поспеши – побежденному владыке не место в пустыне. Если воины увидят тебя, калеку, лишенного власти, то живым не отпустят.
Молча Гарет выслушал Конана и так же в молчании повернулся и вышел из шатра. Молча взобрался он в седло высокого белого жеребца, привязанного в тени раскидистой пальмы, молча вложил покалеченную руку за ворот туники, поворотил коня и отправился на восток, в пустыню, чтобы навсегда исчезнуть из жизни зуагиров.
Конан остался один. Он осушил кубок и вытер губы. Ему стало легко. Отшвырнул кубок в угол, поправил ремень и вышел вон. На минуту он остановился и оглядел море палаток из верблюжьей шерсти, расстилающееся перед ним. Между палаток бродили люди в белом. Они пели, ссорились, чинили конскую сбрую и точили сабли.
Голос Конана был подобен грому и раскаты его донеслись до самых дальних шатров:
– Эй вы, канальи, навострите уши и слушайте! Ступайте все сюда – я хочу вам кое-что поведать!
Одеяние Гарета могло бы стать предметом зависти как любого варварского вождя, обожающего пышность, так и князя Запада, обладающего хорошим вкусом.
Вождь разбойников пустыни был облачен в белую шелковую тунику, расшитую на груди жемчугом и перетянутую в талии поясом из золотой м серебряной канители, переплетенной причудливыми узорами. Стальной остроконечный шлем был обернут тюрбаном из зеленого атласа и инкрустирован золотом с черной эмалью. Пышные шальвары заправлены в сапоги из выделанной кожи. Единственным оружием Гарета был широкий кривой кинжал в ножнах из слоновой кости, по моде номадов заткнутый за пояс над левым бедром.
Удобно расположившись в резном кресле, Гарет вытянул скрещенные ноги и звучно прихлебывал благородный напиток из драгоценного кубка.
В противоположность утонченному облику мунгана, киммериец выглядел куда проще. Черные, гладко причесанные волосы, загорелое лицо в сетке шрамов, яркие голубые глаза. На нем была вороненая кольчуга, а единственным украшением служила золотая пряжка пояса, поддерживающего меч в истертых кожаных ножнах.
Они были вдвоем в шатре из тонкого шелка, освещаемом восточными светильниками. Пол был застлан трофейными коврами, шкурами зверей и бархатными подушками.
Извне в шатер доносился низкий шум большого военного лагеря. Время от времени ветер пустыни заставлял трепетать вершины пальмовых деревьев.
– Судьба изменчива! – воскликнул Гарет и, слегка распустив алый кушак, потянулся к сосуду с вином. – Некогда был я мунганским вельможей, ныне предводительствую народами пустыни. Семь месяцев назад ты висел на кресте в двух полетах стрелы от стен Каурана, а сейчас – доверенный человек самого удачливого грабителя между туранскими укреплениями и пастбищами Запада. Ты должен благодарить меня!
– За то, что пригодился тебе? – рассмеялся Конан и поднял кубок. – Если ты позволяешь человеку подняться вверх, так уж наверное, не без выгоды. А я добивался всего в жизни своей силой, потом и кровью. – Он поглядел на свои изуродованные ладони. Да и многих шрамов на теле еще не было семь месяцев назад.
– Верно, ты дерешься как целое полчище дьяволов, – согласился Гарет. – Но ты же не думаешь, что из-за твоих доблестей в орду приходят все новые и новые люди. Племенам номадов всегда не доставало удачливого вождя. Наверное, поэтому они предпочитают доверять чужеземцам, а не соплеменникам. Отныне для нас нет невозможного. Сейчас под моей рукой одиннадцать тысяч воинов. Через год их будет втрое больше. До сих пор мы грабили только пограничные города Турана. С тридцатью тысячами мы оставим набеги и поведем правильную войну, покорим королевство Шем. Если будешь послушен, останешься моей правой рукой – министром, канцлером, вице-королем. Сейчас нужно ударить на восток, взять туранскую крепость Везек – там собирают пошлину с караванов и можно поживиться.
Конан отрицательно покачал головой.
– Я так не думаю.
– Что значит – ты так не думаешь? Я возглавляю войско, мне и думать!
– Воинов и сейчас хватит для моих целей, – ответил киммериец. – Не оплаченный долг тяготит меня.
– Ах, вон как, – Гарет глянул исподлобья и отхлебнул вина. – Ты все никак не можешь забыть этот крест? Похвально, но с этим придется обождать.
– Когда-то ты обещал помочь взять Кауран, – сказал Конан.
– Верно, да ведь это когда было? Я в ту пору и не предполагал, что соберется такая армия. Кроме того, я собирался пограбить город, а не захватывать его. Я не хочу ослаблять своих воинов, а Кауран – крепкий орешек. Вот через год, тогда...
– Через неделю, – оборвал его Конан и твердость этих слов заставила мунгана изменить тон.
– Послушай, дружище, если бы я даже решился погубить своих ребят, ты что думаешь – неужели наши волки сумеют осадить и взять неприступный Кауран?
– Не будет ни осады, ни приступа. Я знаю, как выманить Констанция за стены.
– Ну и что? – в гневе воскликнул Гарет. – Пока мы будем осыпать друг друга стрелами, не их, а нашей коннице придется туго. Их отряды пройдут через нас, как нож сквозь масло.
– Такого не будет, если за нами встанут три тысячи отчаянных гиборийских всадников, привыкших сражаться в строю по моей науке.
– Где же ты возьмешь три тысячи гиборийцев? – рассмеялся Гарет. – Разве что из воздуха наколдуешь?
– Они уже есть, – твердо сказал Конан. – Три тысячи кауранских воинов кочуют в оазисе Акель и ждут моего приказа.
– Что? – Гарет стал похож на загнанного волка.
– Что слышал. Эти люди бежали от власти Констанция. Большинство из них скитались по пустыне как изгнанники. Зато теперь это закаленные и готовые на все солдаты. Это тигры-людоеды. Каждый стоит троих наемников. Беда и неволя укрепляют истинных мужей и наполняют их мышцы адским пламенем. Они бродили мелкими группами и требовали вождя. Я связался с ними через моих посыльных. Они собрались в оазисе и ждут команды.
– И все это без моего ведома? – в глазах Гарета появился зловещий блеск, рука нашаривала кинжал.
– Они признали мою власть. А не твою.
– И что ты наобещал этим выродкам?
– Я сказал, что волки пустыни помогут им распластать Констанция и вернуть Кауран его жителям.
– Дурак. Ты что, вождем себя вообразил?
Оба вскочили. Дьявольские огни плясали в серых зрачках Гарета, губы киммерийца тронула грозная усмешка.
– Я прикажу разодрать тебя четырьмя конями, – процедил сквозь зубы мунган.
– Кликни людей да прикажи, – сказал Конан. – Авось послушаются.
Хищно ослабившись, Гарет поднял руку и остановился – его удержала уверенность Конана.
– Выродок с западных гор, – прошипел он. – Как же ты осмелился на заговор?
– В это не было нужды, – ответил Конан. – Ты лгал, когда говорил, что люди идут к нам не из-за меня. Как раз наоборот. Они, правда, выполняют твои приказы, но сражаются за меня. Короче, двум вождям здесь не бывать, а все знают, что я сильнее тебя. Мы с ними прекрасно понимаем друг друга – ведь я такой же варвар, как они.
– Но что скажет армия, когда ты прикажешь ей биться для пользы Каурана?
– Подчинится. Я обещал им караван золота из дворцовых сокровищниц. Кауран заплатит хороший выкуп за изгнание Констанция. А уж потом пойдем на Туран, как задумано. Народ подобрался жадный, им хоть с Констанцием биться, хоть с кем.
В глазах Гарета появилось осознание краха. За кровожадными мечтами о собственной империи от просмотрел то, что творилось под боком. Мелочи вдруг обрели настоящее значение. Он понял, что слова Конана – не пустая угроза. В черной кольчуге перед ним стоял подлинный предводитель зуагиров.
– Так погибни, собака! – зарычал мунган и схватился за кинжал. Но рука Конана с кошачьей быстротой метнулась вперед и кисть ее сомкнулась не предплечье Гарета. Раздался треск костей и напряженная тишина повисла в шатре. Мужи стояли лицом к лицу, неподвижные, точно статуи. Капли пота выступили на лбу Гарета.
Конан засмеялся, но кулака не разжал.
– Неужели ты выдержишь это, Гарет?
Улыбка все еще бродила по лицу Конана. Мышцы его заиграли, сплетаясь в ременные узлы, а могучие пальцы вонзились в дрожащую руку мунгана. Послышался хруст трущихся друг об дружку костей и лицо Гарета стало серым как пепел. Из прикушенных губ брызнула кровь – но он не издал ни звука.
Смеясь, Конан освободил его и отступил на шаг. Мунган покачнулся и оперся здоровой рукой о стол.
– Я дарю тебе твою жизнь, Гарет, так, как ты подарил мне мою, – спокойно сказал Конан. – Хотя ты снял меня с креста исключительно для своей пользы. Тяжкое это было для меня испытание, ты бы его не выдержал. Это под силу только нам, варварам с Запада. Ступай, садись на своего коня – он привязан за шатром, вода и пища во вьюках. Отъезда твоего не увидит никто, но поспеши – побежденному владыке не место в пустыне. Если воины увидят тебя, калеку, лишенного власти, то живым не отпустят.
Молча Гарет выслушал Конана и так же в молчании повернулся и вышел из шатра. Молча взобрался он в седло высокого белого жеребца, привязанного в тени раскидистой пальмы, молча вложил покалеченную руку за ворот туники, поворотил коня и отправился на восток, в пустыню, чтобы навсегда исчезнуть из жизни зуагиров.
Конан остался один. Он осушил кубок и вытер губы. Ему стало легко. Отшвырнул кубок в угол, поправил ремень и вышел вон. На минуту он остановился и оглядел море палаток из верблюжьей шерсти, расстилающееся перед ним. Между палаток бродили люди в белом. Они пели, ссорились, чинили конскую сбрую и точили сабли.
Голос Конана был подобен грому и раскаты его донеслись до самых дальних шатров:
– Эй вы, канальи, навострите уши и слушайте! Ступайте все сюда – я хочу вам кое-что поведать!
5
Люди, собравшиеся в башне при городской стене, внимательно прислушивались к речам одного из них. Все они были молоды, но крепки и ловки. Чувствовалась в них закалка, которую дают тяжкие испытания. Все они были в кольчугах, в кожаных кафтанах и при мечах.
– Я знал, что Конан прав – это не Тарамис! – толковал Валерий. – Целый месяц под видом глухого побирушки я слонялся возле дворца. И, наконец, убедился в своих давних подозрениях. Наша королева томится в дворцовом подземелье. Стал выжидать удобного случая. Тут мне и подвернулся стражник-шемит. Я его оглушил, затащил в ближайший погреб и допросил с пристрастием. Перед тем как сдохнуть, вот что он мне сказал: Каураном правит ведьма по имени Саломея, а Тарамис заключена в самом глубоком подземелье. А этот набег зуагиров нам крепко поможет. Что намерен предпринять Конан – угадать трудно. Наверняка он посчитается с Констанцием, но, возможно, разграбит и разрушит город. Это ведь варвар, нам его не понять. Тогда у нас одна задача – в разгар битвы освободить Тарамис. Констанций выведет войско в поле, они уже оседлают коней. В городе нет припасов, чтобы выдержать осаду – слишком уж внезапно воины Конана появились под стенами. А киммериец как раз готовился к осаде: разведка доложила, что зуагиры тащат стенобитные машины и осадные башни. Все это придумал Конан, он ведь все военные науки Запада превзошел. Непременно выведет Констанций всех своих солдат, чтобы одним ударом покончить с врагом. В городе останется едва ли сотни три шемитов, да и те будут на стенах и у ворот. Тюрьма останется почти без охраны. А когда освободим Тарамис, посмотрим, как дело пойдет. Если победит Конан, покажем Тарамис людям и призовем к восстанию. И народ поднимется, сомнений нет! У нас хватит сил перебить шемитов хоть голыми руками. А потом мы закроем ворота и от наемников, и от кочевников. Ни те, ни другие не попадут в город. А уж тогда можно и с Конаном толковать. Он всегда был верен присяге. А когда узнает правду, да королева сама его попросит – может, и отступит. Но вероятнее всего, Констанций разгромит Конана. Тогда придется бежать из города и спасть королеву. Вы все поняли?
Собравшиеся разом кивнули.
– Доверим же мечи наши и души богине Иштар и пойдем к тюрьме – наемники выходят из города через Южные ворота!
Так оно и было. Солнце играло на остроконечных шлемах, непрерывным потоком льющихся через широкие ворота, на белых чепраках тяжелых боевых коней.
Битва должна была начаться с атаки тяжелой конницы, как принято на Востоке. Всадники выплывали из городских ворот стальной рекой – грозные мужи в вороненых и серебристых кольчугах в кирасах, в сплошных панцирях, бородатые, с хищными носами. Свирепые глаза их выражали решимость и ярость.
Люди высыпали на улицы, выглядывали из окон, молча провожали взорами чужеземных воинов, вышедших защитить чужой город. А горожанам было все равно.
На башне, возвышающейся над широкой улицей, что вела к Южным воротам, Саломея иронически разглядывала Констанция, который препоясался мечом и натянул рукавицы из стальных чешуек. Из окна доносился шум движущегося войска – поскрипывание сбруи и тяжелый конский топот по мостовой.
– Прежде чем стемнеет, – сказал Констанций и подкрутил усы, – у тебя будет множество пленников, чтобы насытить твоего дьявола в храме. Ему, поди, надоели мягкие тела горожан? Может, ему номады понравятся – они жилистые!
– Смотри сам не нарвись на тварь еще более дикую, чем мой Тауг, – ответила Саломея. – Помни, кто ведет врагов.
– Память у меня хорошая, потому и выхожу ему навстречу. Этот паршивый пес воевал на Западе и знает толк в штурме городов. Мои разведчики подобрались к их лагерю, а это нелегко, ведь у номадов орлиное зрение. Все же они разглядели, что верблюды волокли и катапульты, и тараны, и осадные башни. Клянусь Иштар! Чтобы все это соорудить, десять тысяч человек должны были трудиться не меньше месяца. А где он взял материалы – ума не приложу. Неужели договорился с туранцами? Впрочем, ему все это не понадобится. Я уже дрался с этими песчаными волками. Сперва перестрелка – тут моих воинов убережет броня, – потом атака. Мои полки прорвут слабый строй номадов, развернутся, ударят сзади и разгонят это воинство на все четыре стороны. Вечером я войду в Южные ворота и сотни пленников поплетутся за хвостом моего коня. Ночью мы устроим на дворцовой площади праздник – мои ребята любят сжигать пленных живьем и сдирать с них кожу. Что же касается Конана, то неплохо бы взять его живым и посадить на кол перед дворцом.
– Развлекайтесь сколько влезет, – равнодушно откликнулась Саломея. – Я давно мечтала о платье из человеческой кожи. Но уж сотню пленных отдай мне – и на жертвенник, и для Тауга.
– Все будет по твоему слову, – ответил Констанций и бронированной ладонью зачесал волосы назад. – Итак, иду сразиться и победить во имя незапятнанной чести Тарамис! – он взял украшенный перьями шлем на изгиб левой руки, правой же отдал шутовской салют. Через минуту с улицы донесся его властный голос, отдававший команды.
Саломея лениво приподнялась, потянулась и позвала:
– Занг!
Бесшумный жрец с лицом из желтого пергамента скользнул в комнату.
Саломея указала на возвышение из слоновой кости, на котором лежали два хрустальных шара и велела жрецу взять тот, что поменьше.
– Поезжай за Констанцием. Будешь сообщать о ходе сражения. Ступай!
Человечек с пергаментным лицом низко поклонился, спрятал шар в складки черного плаща и поспешно вышел. В городе стало тихо. Через минуту послышался топот коня, затем – грохот закрываемых ворот.
По широкой мраморной лестнице Саломея поднялась на крышу, защищенную от солнца балдахином. Отсюда открывался вид на опустевшие улицы и безлюдную дворцовую площадь – народ Каурана предпочитал держаться подальше от опоганенного храма. Город словно вымер.
Только на южной стене и на крышах прилегающих к ней домов толпились горожане. Они не издавали обычных в таких случаях приветственных криков, ибо не знали – победы желать Констанцию или поражения. Победа – значит снова вернется иго ненавистных шемитов, поражение – значит, в городе будет грабеж и резня. Никаких вестей Конан не подавал, а то, что он варвар – помнили все.
Полки наемников выходили на равнину. Далеко – далеко, на этом берегу реки можно было разглядеть волну конницы. Противоположный берег был усеян темными точками – осадные машины оставались на месте. Должно быть, Конан опасался удара в момент переправы.
Отряды Констанция тронулись – сперва шагом, потом рысью. Низкий рев донесся до стоящих на стене.
Две встречные волны столкнулись и перемешались в сплошную клубящуюся массу. Нельзя было понять, кто ударил первым.
Тучи пыли, поднятой копытами, покрыли поле сражения, как туман. Изредка из этого тумана выныривали всадники и снова скрывались, временами сверкало оружие.
Саломея недовольно передернула плечами и спустилась вниз. Во дворце было тихо – все слуги и рабы вместе с горожанами таращились на сражение. Ведьма вошла в зал, где прощалась с Констанцием, и подошла к возвышению. Она увидела, что хрустальный шар помутнел и покрылся алыми пятнами. Саломея склонилась над ним и прошептала заклинание.
– Занг! – позвала она. – Занг!
Внутри шара поплыли туманные пятна, распадаясь в мелкую пыль. Мелькали неясные темные силуэты. Иногда, как молния в ночи, сверкала полированная сталь.
Затем появилось лицо Занга – такое четкое, словно он сам стоял перед Саломеей и глядел на нее выпученными глазами. По голому черепу текла кровь, желтая кожа была в пыли. Губы его дрогнули. Случись в зале посторонний, он бы ничего не услышал. Но для Саломеи голос жреца звучал отчетливо, словно и не было между ними нескольких миль. Только демоны тьмы ведали, что за магические нити связывали оба шара.
– Саломея! – сказал раненый.
– Я слышу! – крикнула ведьма. – Говори!
– Мы погибли! Кауран потерян. Клянусь Сетом! Подо мной убили коня, я не могу убежать! Вокруг падают люди... Эти, в серебристых кольчугах, гибнут как мухи...
– Перестань скулить и говори, что случилось! – фыркнула Саломея.
– Мы пошли навстречу этим псам пустыни, – начал жрец. – И они двинулись к нам. Полетели тучи стрел и номады дрогнули. Констанций скомандовал атаку и мы двинулись сомкнутыми рядами. И тогда их орда расступилась вправо и влево и нам предстали несколько тысяч гиборийских всадников – их никто не ждал! Кауранские витязи, охваченные гневом! Огромные детины на могучих конях и в полном вооружении! Плотным железным клином они прошли сквозь нас. Мы и заметить не успели, как строй был разрезан пополам. И тогда с двух сторон ударили кочевники. Наши ряды смешались, нас сломали и перебили! Это хитрый дьявол Конан! Осадные машины были для виду – одни каркасы из пальмовых стволов да раскрашенные тряпки. Наши разведчики ошиблись. Коварством выманили нашу армию за городские стены на погибель! Шемиты Сокола бегут! Конан зарубил Кумбанигаша. Констанция я не вижу. Кауранцы терзают нас, словно львы-людоеды, кочевники расстреливают из луков... Я... ах-х...
В хрустале блеснула сталь, брызнула кровь – изображение исчезло, словно лопнул пузырь на воде. Саломея застыла, вглядываясь с опустевший кристалл. Потом хлопнула в ладоши, и в комнате появился жрец, точь-в-точь похожий на покойного Занга.
– Констанций разбит, – торопливо сказала она. – Мы погибли. Скоро Конан начнет ломиться в городские ворота. Не сомневаюсь, что со мной будет тогда. Но сперва я уверюсь, что моя проклятая сестричка никогда уже не взойдет на трон. Будь что будет, но мы угостим Тауга на славу! Ступай за мной!
Они уже спускались во двор, когда со стен донесся нарастающий рев – толпа, стоявшая там, поняла, что победил Конан. Из облаков пыли вырывались всадники и устремлялись к городу.
Дворец был соединен с тюрьмой длинной галереей под островерхой крышей. Потом Саломея и жрец вошли в широкий коридор, откуда круто вниз уходили ступени. Вдруг Саломея встала как вкопанная и проклятье застыло на ее губах. В полумраке возле стены лежал стражник-шемит, уставив короткую бороду в потолок. Голова его была почти отделена от тела.
Внизу раздавались приглушенные голоса и шаги нескольких человек, на стене появились отблески пламени.
Саломея отступила во тьму и притаилась за массивной колонной, туда же укрылся и жрец. Рука ведьмы потянулась к висящей на поясе позолоченной сумочке.
– Я знал, что Конан прав – это не Тарамис! – толковал Валерий. – Целый месяц под видом глухого побирушки я слонялся возле дворца. И, наконец, убедился в своих давних подозрениях. Наша королева томится в дворцовом подземелье. Стал выжидать удобного случая. Тут мне и подвернулся стражник-шемит. Я его оглушил, затащил в ближайший погреб и допросил с пристрастием. Перед тем как сдохнуть, вот что он мне сказал: Каураном правит ведьма по имени Саломея, а Тарамис заключена в самом глубоком подземелье. А этот набег зуагиров нам крепко поможет. Что намерен предпринять Конан – угадать трудно. Наверняка он посчитается с Констанцием, но, возможно, разграбит и разрушит город. Это ведь варвар, нам его не понять. Тогда у нас одна задача – в разгар битвы освободить Тарамис. Констанций выведет войско в поле, они уже оседлают коней. В городе нет припасов, чтобы выдержать осаду – слишком уж внезапно воины Конана появились под стенами. А киммериец как раз готовился к осаде: разведка доложила, что зуагиры тащат стенобитные машины и осадные башни. Все это придумал Конан, он ведь все военные науки Запада превзошел. Непременно выведет Констанций всех своих солдат, чтобы одним ударом покончить с врагом. В городе останется едва ли сотни три шемитов, да и те будут на стенах и у ворот. Тюрьма останется почти без охраны. А когда освободим Тарамис, посмотрим, как дело пойдет. Если победит Конан, покажем Тарамис людям и призовем к восстанию. И народ поднимется, сомнений нет! У нас хватит сил перебить шемитов хоть голыми руками. А потом мы закроем ворота и от наемников, и от кочевников. Ни те, ни другие не попадут в город. А уж тогда можно и с Конаном толковать. Он всегда был верен присяге. А когда узнает правду, да королева сама его попросит – может, и отступит. Но вероятнее всего, Констанций разгромит Конана. Тогда придется бежать из города и спасть королеву. Вы все поняли?
Собравшиеся разом кивнули.
– Доверим же мечи наши и души богине Иштар и пойдем к тюрьме – наемники выходят из города через Южные ворота!
Так оно и было. Солнце играло на остроконечных шлемах, непрерывным потоком льющихся через широкие ворота, на белых чепраках тяжелых боевых коней.
Битва должна была начаться с атаки тяжелой конницы, как принято на Востоке. Всадники выплывали из городских ворот стальной рекой – грозные мужи в вороненых и серебристых кольчугах в кирасах, в сплошных панцирях, бородатые, с хищными носами. Свирепые глаза их выражали решимость и ярость.
Люди высыпали на улицы, выглядывали из окон, молча провожали взорами чужеземных воинов, вышедших защитить чужой город. А горожанам было все равно.
На башне, возвышающейся над широкой улицей, что вела к Южным воротам, Саломея иронически разглядывала Констанция, который препоясался мечом и натянул рукавицы из стальных чешуек. Из окна доносился шум движущегося войска – поскрипывание сбруи и тяжелый конский топот по мостовой.
– Прежде чем стемнеет, – сказал Констанций и подкрутил усы, – у тебя будет множество пленников, чтобы насытить твоего дьявола в храме. Ему, поди, надоели мягкие тела горожан? Может, ему номады понравятся – они жилистые!
– Смотри сам не нарвись на тварь еще более дикую, чем мой Тауг, – ответила Саломея. – Помни, кто ведет врагов.
– Память у меня хорошая, потому и выхожу ему навстречу. Этот паршивый пес воевал на Западе и знает толк в штурме городов. Мои разведчики подобрались к их лагерю, а это нелегко, ведь у номадов орлиное зрение. Все же они разглядели, что верблюды волокли и катапульты, и тараны, и осадные башни. Клянусь Иштар! Чтобы все это соорудить, десять тысяч человек должны были трудиться не меньше месяца. А где он взял материалы – ума не приложу. Неужели договорился с туранцами? Впрочем, ему все это не понадобится. Я уже дрался с этими песчаными волками. Сперва перестрелка – тут моих воинов убережет броня, – потом атака. Мои полки прорвут слабый строй номадов, развернутся, ударят сзади и разгонят это воинство на все четыре стороны. Вечером я войду в Южные ворота и сотни пленников поплетутся за хвостом моего коня. Ночью мы устроим на дворцовой площади праздник – мои ребята любят сжигать пленных живьем и сдирать с них кожу. Что же касается Конана, то неплохо бы взять его живым и посадить на кол перед дворцом.
– Развлекайтесь сколько влезет, – равнодушно откликнулась Саломея. – Я давно мечтала о платье из человеческой кожи. Но уж сотню пленных отдай мне – и на жертвенник, и для Тауга.
– Все будет по твоему слову, – ответил Констанций и бронированной ладонью зачесал волосы назад. – Итак, иду сразиться и победить во имя незапятнанной чести Тарамис! – он взял украшенный перьями шлем на изгиб левой руки, правой же отдал шутовской салют. Через минуту с улицы донесся его властный голос, отдававший команды.
Саломея лениво приподнялась, потянулась и позвала:
– Занг!
Бесшумный жрец с лицом из желтого пергамента скользнул в комнату.
Саломея указала на возвышение из слоновой кости, на котором лежали два хрустальных шара и велела жрецу взять тот, что поменьше.
– Поезжай за Констанцием. Будешь сообщать о ходе сражения. Ступай!
Человечек с пергаментным лицом низко поклонился, спрятал шар в складки черного плаща и поспешно вышел. В городе стало тихо. Через минуту послышался топот коня, затем – грохот закрываемых ворот.
По широкой мраморной лестнице Саломея поднялась на крышу, защищенную от солнца балдахином. Отсюда открывался вид на опустевшие улицы и безлюдную дворцовую площадь – народ Каурана предпочитал держаться подальше от опоганенного храма. Город словно вымер.
Только на южной стене и на крышах прилегающих к ней домов толпились горожане. Они не издавали обычных в таких случаях приветственных криков, ибо не знали – победы желать Констанцию или поражения. Победа – значит снова вернется иго ненавистных шемитов, поражение – значит, в городе будет грабеж и резня. Никаких вестей Конан не подавал, а то, что он варвар – помнили все.
Полки наемников выходили на равнину. Далеко – далеко, на этом берегу реки можно было разглядеть волну конницы. Противоположный берег был усеян темными точками – осадные машины оставались на месте. Должно быть, Конан опасался удара в момент переправы.
Отряды Констанция тронулись – сперва шагом, потом рысью. Низкий рев донесся до стоящих на стене.
Две встречные волны столкнулись и перемешались в сплошную клубящуюся массу. Нельзя было понять, кто ударил первым.
Тучи пыли, поднятой копытами, покрыли поле сражения, как туман. Изредка из этого тумана выныривали всадники и снова скрывались, временами сверкало оружие.
Саломея недовольно передернула плечами и спустилась вниз. Во дворце было тихо – все слуги и рабы вместе с горожанами таращились на сражение. Ведьма вошла в зал, где прощалась с Констанцием, и подошла к возвышению. Она увидела, что хрустальный шар помутнел и покрылся алыми пятнами. Саломея склонилась над ним и прошептала заклинание.
– Занг! – позвала она. – Занг!
Внутри шара поплыли туманные пятна, распадаясь в мелкую пыль. Мелькали неясные темные силуэты. Иногда, как молния в ночи, сверкала полированная сталь.
Затем появилось лицо Занга – такое четкое, словно он сам стоял перед Саломеей и глядел на нее выпученными глазами. По голому черепу текла кровь, желтая кожа была в пыли. Губы его дрогнули. Случись в зале посторонний, он бы ничего не услышал. Но для Саломеи голос жреца звучал отчетливо, словно и не было между ними нескольких миль. Только демоны тьмы ведали, что за магические нити связывали оба шара.
– Саломея! – сказал раненый.
– Я слышу! – крикнула ведьма. – Говори!
– Мы погибли! Кауран потерян. Клянусь Сетом! Подо мной убили коня, я не могу убежать! Вокруг падают люди... Эти, в серебристых кольчугах, гибнут как мухи...
– Перестань скулить и говори, что случилось! – фыркнула Саломея.
– Мы пошли навстречу этим псам пустыни, – начал жрец. – И они двинулись к нам. Полетели тучи стрел и номады дрогнули. Констанций скомандовал атаку и мы двинулись сомкнутыми рядами. И тогда их орда расступилась вправо и влево и нам предстали несколько тысяч гиборийских всадников – их никто не ждал! Кауранские витязи, охваченные гневом! Огромные детины на могучих конях и в полном вооружении! Плотным железным клином они прошли сквозь нас. Мы и заметить не успели, как строй был разрезан пополам. И тогда с двух сторон ударили кочевники. Наши ряды смешались, нас сломали и перебили! Это хитрый дьявол Конан! Осадные машины были для виду – одни каркасы из пальмовых стволов да раскрашенные тряпки. Наши разведчики ошиблись. Коварством выманили нашу армию за городские стены на погибель! Шемиты Сокола бегут! Конан зарубил Кумбанигаша. Констанция я не вижу. Кауранцы терзают нас, словно львы-людоеды, кочевники расстреливают из луков... Я... ах-х...
В хрустале блеснула сталь, брызнула кровь – изображение исчезло, словно лопнул пузырь на воде. Саломея застыла, вглядываясь с опустевший кристалл. Потом хлопнула в ладоши, и в комнате появился жрец, точь-в-точь похожий на покойного Занга.
– Констанций разбит, – торопливо сказала она. – Мы погибли. Скоро Конан начнет ломиться в городские ворота. Не сомневаюсь, что со мной будет тогда. Но сперва я уверюсь, что моя проклятая сестричка никогда уже не взойдет на трон. Будь что будет, но мы угостим Тауга на славу! Ступай за мной!
Они уже спускались во двор, когда со стен донесся нарастающий рев – толпа, стоявшая там, поняла, что победил Конан. Из облаков пыли вырывались всадники и устремлялись к городу.
Дворец был соединен с тюрьмой длинной галереей под островерхой крышей. Потом Саломея и жрец вошли в широкий коридор, откуда круто вниз уходили ступени. Вдруг Саломея встала как вкопанная и проклятье застыло на ее губах. В полумраке возле стены лежал стражник-шемит, уставив короткую бороду в потолок. Голова его была почти отделена от тела.
Внизу раздавались приглушенные голоса и шаги нескольких человек, на стене появились отблески пламени.
Саломея отступила во тьму и притаилась за массивной колонной, туда же укрылся и жрец. Рука ведьмы потянулась к висящей на поясе позолоченной сумочке.
6
Яркое и дымное пламя факела пробудило королеву Каурана от сна. Она поднялась, опираясь на руки и открыла глаза. Наверное, Саломея что-то задумала! Но раздался взволнованный голос:
– Тарамис! О, моя королева!
Она сперва подумала, что продолжает спать, но глаза ее увидели за пламенем блеск оружия и человеческие фигуры. Пятеро людей склонились над ней – грозные чернобородые загорелые лица.
Королева завернулась в лохмотья и, сжавшись в комок, ожидали своей участи.
Один из пришельцев пал на колени и простер к ней руки.
– О Тарамис! Иштар помогла разыскать тебя! Помнишь ли ты меня? Я Валерий. Когда-то, после битвы при Корвеке ты удостоила меня поцелуем...
– Валерий... – простонала королева. – Я, должно быть, сплю... Это новая ворожба Саломеи...
– Нет! – голос его дрожал. – Твои верные слуги пришли спасти тебя. Но нужно торопиться. На равнине Констанций сражается с Конаном, который привел из-за реки зуагиров, но сотни три шемитов все еще в городе. Стражник убит, вот его ключи. Других часовых не видно. Уходим быстро!
Королева облегченно вздохнула и потеряла сознание. Не раздумывая, Валерий подхватил ее на руки и пошел вслед за тем, кто нес факел. Они стали подниматься по сырым ступеням лестницы – казалось, им не будет конца – и очутились в коридоре. Вдруг возле портала факел погас, а тот, кто его нес, издал короткий предсмертный стон. Голубая вспышка выхватила на миг из темноты разъяренные лица Саломеи и ее спутника.
Вспышка была такой яркой, что кауранцы ослепли. Валерий с королевой на руках продолжал бежать, слыша за спиной звуки убийственных ударов, стоны и хищное сопение. Но тут сильный толчок поверг воина на пол, а королеву вырвали у него из рук. Он кое-как поднялся и затряс головой, чтобы прогнать ослепление. Он был один в коридоре, его спутники лежали в крови, покрытые глубокими ранами. Ослепленные адским пламенем, они, должно быть, и не защищались. Все были мертвы.
Королева исчезла.
Грубо выругавшись, Валерий вытащил меч, снял погнутый шлем и что было сил хватил им об пол. Из раны на голове по лицу потекла теплая струйка. Он несколько раз оборотился, прикидывая, в какую сторону унесли Тарамис, и услышал, что кто-то зовет его:
– Валерий! Валерий!
Спотыкаясь, он побежал на голос и через минуту в его руках оказалось знакомое стройное тело.
– Игва! Да ты с ума сошла!
– Я должна, должна была пойти сюда, – со слезами в голосе сказала девушка. – Я следила за вами и спряталась во дворе за аркой. Только что я видела ее и слугу, который тащил женщину. Я узнала Тарамис и поняла, что вам не повезло... Ты ранен!
– Царапина, – он оттолкнул ее руку. – Вперед, Игва! Показывай, куда они побежали!
– Через двор в сторону храма.
Молодой воин побледнел.
– Во имя Иштар! Вот ведьма! Она решила принести Тарамис в жертву своему демону! Скорее беги к людям на южной стене и скажи, что нашлась настоящая королева и ведьма тащит ее в храм. Беги!
– Тарамис! О, моя королева!
Она сперва подумала, что продолжает спать, но глаза ее увидели за пламенем блеск оружия и человеческие фигуры. Пятеро людей склонились над ней – грозные чернобородые загорелые лица.
Королева завернулась в лохмотья и, сжавшись в комок, ожидали своей участи.
Один из пришельцев пал на колени и простер к ней руки.
– О Тарамис! Иштар помогла разыскать тебя! Помнишь ли ты меня? Я Валерий. Когда-то, после битвы при Корвеке ты удостоила меня поцелуем...
– Валерий... – простонала королева. – Я, должно быть, сплю... Это новая ворожба Саломеи...
– Нет! – голос его дрожал. – Твои верные слуги пришли спасти тебя. Но нужно торопиться. На равнине Констанций сражается с Конаном, который привел из-за реки зуагиров, но сотни три шемитов все еще в городе. Стражник убит, вот его ключи. Других часовых не видно. Уходим быстро!
Королева облегченно вздохнула и потеряла сознание. Не раздумывая, Валерий подхватил ее на руки и пошел вслед за тем, кто нес факел. Они стали подниматься по сырым ступеням лестницы – казалось, им не будет конца – и очутились в коридоре. Вдруг возле портала факел погас, а тот, кто его нес, издал короткий предсмертный стон. Голубая вспышка выхватила на миг из темноты разъяренные лица Саломеи и ее спутника.
Вспышка была такой яркой, что кауранцы ослепли. Валерий с королевой на руках продолжал бежать, слыша за спиной звуки убийственных ударов, стоны и хищное сопение. Но тут сильный толчок поверг воина на пол, а королеву вырвали у него из рук. Он кое-как поднялся и затряс головой, чтобы прогнать ослепление. Он был один в коридоре, его спутники лежали в крови, покрытые глубокими ранами. Ослепленные адским пламенем, они, должно быть, и не защищались. Все были мертвы.
Королева исчезла.
Грубо выругавшись, Валерий вытащил меч, снял погнутый шлем и что было сил хватил им об пол. Из раны на голове по лицу потекла теплая струйка. Он несколько раз оборотился, прикидывая, в какую сторону унесли Тарамис, и услышал, что кто-то зовет его:
– Валерий! Валерий!
Спотыкаясь, он побежал на голос и через минуту в его руках оказалось знакомое стройное тело.
– Игва! Да ты с ума сошла!
– Я должна, должна была пойти сюда, – со слезами в голосе сказала девушка. – Я следила за вами и спряталась во дворе за аркой. Только что я видела ее и слугу, который тащил женщину. Я узнала Тарамис и поняла, что вам не повезло... Ты ранен!
– Царапина, – он оттолкнул ее руку. – Вперед, Игва! Показывай, куда они побежали!
– Через двор в сторону храма.
Молодой воин побледнел.
– Во имя Иштар! Вот ведьма! Она решила принести Тарамис в жертву своему демону! Скорее беги к людям на южной стене и скажи, что нашлась настоящая королева и ведьма тащит ее в храм. Беги!