Страница:
Затем его цепи прикрепили к трону, защелкнув на замок и укрыв их фалдами шелкового плаща.
Младшие жрецы и солдаты исчезли, в помещении остались только Кейн, жрец Ямен и король Ашшур-рас-араб. Но вскоре Соломон заметил сверкнувшее за одной из колонн лезвие меча и чью-то тень, мелькнувшую за другой колонной. У него появилось ощущение, что здесь готовится какое-то представление, скорее всего — шарлатанство.
Наконец Ашшур-рас-араб поднял золотой скипетр и ударил им в гонг, висевший рядом с троном. Сочная и мелодичная нота, напоминавшая отдаленный колокольный звон, эхом отдалась в высоких темных сводах храма. Среди сумрачных колонн показалась группа людей, которые, как понял Кейн, являлись представителями знати этого фантастического города. Все они были высокими, чернобородыми, с надменным выражением лица, одетыми в шелковые одежды с драгоценными украшениями. В центре группы шел закованный в золотые цепи юноша, весь вид которого выражал обреченность и в то же время — явное неповиновение.
Процессия опустилась на колени перед королем, склонив головы до самого пола. Король что-то сказал, и они тотчас поднялись и повернулись в сторону англичанина и идола, возвышавшегося перед ним. Затем жрец Ямен, казавшийся пузатым демоном, в злобных глазах которого мелькали отблески факелов, стал выкрикивать какие-то заклинания, высыпав в жаровню горсть порошка. В то же мгновение зеленоватый дым густым облаком взвился над жаровней. Кейн едва не задохнулся от едкого густого дыма, его сознание затуманилось, он чувствовал себя словно пьяный. Судорожным движением вцепившись в свои оковы, он пытался разорвать их, бормоча при этом какие-то бессвязные клятвы и проклятия.
Жрец Ямен подошел к Кейну и, наклонившись, стал вслушиваться в его бормотание. Затем порошок догорел, дым рассеялся, и Кейн стал понемногу приходить в себя, вновь ощутив, что он сидит на троне рядом с жаровней.
Ямен повернулся к королю и низко поклонился. Затем он выпрямился и, широко раскинув руки, высокопарно заговорил. Король мрачно повторил его слова, и Соломон увидел, как побледнело лицо юноши, закованного в цепи. Стражники схватили его за руки, и группа медленно направилась к выходу из храма; шаги их гулко отдавались в тишине.
Словно призраки, из теней колонн возникли солдаты. Окружив Кейна, они повели его между колоннами, затем по сквозным галереям — обратно в комнату, где Шем снова приковал его цепями к стене. Кейн сел на кровать, уперев подбородок в кулак, и принялся размышлять о том, что сейчас произошло, но неожиданно его раздумья прервал странный шум за окном.
Англичанин выглянул из окна и увидел, как внизу, на рыночной площади, освещенной множеством факелов, собралась толпа. В центре площади на небольшом помосте возвышалась фигура человека, но из-за столпотворения Кейн не разобрал, кто это был. Стоявшего на возвышении человека окружало плотное кольцо солдат; их доспехи зловеще поблескивали, отражая мерцающий свет факелов.
Внезапно пронзительный вопль боли и ужаса прозвучал над площадью, перекрывая шум и крики толпы; на мгновение он стих, но тут же раздался вновь с еще большей, чем прежде, силой. Толпа зашумела, послышались возгласы негодования и протеста, но Кейн услышал и возгласы презрения и насмешки, даже громкий, дьявольский хохот. И вновь страшный вопль ужаса, невыносимой, нечеловеческой боли, перекрывая все остальные крики, донесся до слуха Соломона.
В коридоре раздались поспешные шаги босых ног, и в комнату вбежал молодой раб, которого звали Сула. Бросившись к окну, он просунул в него голову, напряженно вглядываясь в происходящее. Отблески факелов заплясали на его возбужденном лице.
— Люди борются с копьеносцами, — пояснил он, забыв о строжайшем приказе не вступать с узником ни в какие разговоры. — Многие люди очень любили принца Беллардата. О, бвана, в нем не было никакого зла! Зачем вы просили короля заживо содрать с него кожу?
— Я? — воскликнул пораженный Кейн. — Я ничего не говорил! Я даже никогда не видел его!
Сула повернул голову и взглянул на Кейна.
— Теперь я знаю то, о чем тайно думал, бвана, — сказал он на банту, языке, достаточно хорошо знакомом Кейну. — Вы не бог и не уста бога, но человек, похожий на того, кого я видел раньше, чем люди Нинна захватили меня в плен. Однажды, давным-давно, когда я был еще маленьким, я видел людей, которые пришли из ваших земель со своими слугами и убили наших воинов оружием, говорящим огнем и громом.
— Но меня среди них не было, — покачал головой Кейн. — Скажи мне, что все-таки происходит там, на рыночной площади?
— Они заживо сдирают кожу с принца Беллардата, — ответил Сула. — В городе многие поговаривали о том, что король и жрец Ямен ненавидят принца, который происходит из рода Абдулаев. Но у него было много сторонников в народе, особенно среди арбиев, и даже король не осмеливался приговорить его к смерти. Но когда вас тайно привели в храм, так, чтобы никто в городе на знал об этом, Ямен сказал, что вы — уста бога. И он сказал, что Баал открыл ему: принц Беллардат вызвал гнев богов. Поэтому они привели его к оракулу...
Кейну стало не по себе. Это было совершенно невероятно — его бессвязное бормотание стало причиной того, что человека приговорили к ужасной, мучительной смерти. Хитрый Ямен перевел его слова так, как ему это было выгодно, и теперь несчастный принц, которого Кейн никогда не видел раньше, корчится в судорогах под ножами палачей на рыночной площади.
— Сула, — сказал он, — как эти люди сами себя называют?
— Ассирийцы, бвана, — ответил раб, не отрывая горящих глаз от дикой кровавой сцены внизу.
4
5
Младшие жрецы и солдаты исчезли, в помещении остались только Кейн, жрец Ямен и король Ашшур-рас-араб. Но вскоре Соломон заметил сверкнувшее за одной из колонн лезвие меча и чью-то тень, мелькнувшую за другой колонной. У него появилось ощущение, что здесь готовится какое-то представление, скорее всего — шарлатанство.
Наконец Ашшур-рас-араб поднял золотой скипетр и ударил им в гонг, висевший рядом с троном. Сочная и мелодичная нота, напоминавшая отдаленный колокольный звон, эхом отдалась в высоких темных сводах храма. Среди сумрачных колонн показалась группа людей, которые, как понял Кейн, являлись представителями знати этого фантастического города. Все они были высокими, чернобородыми, с надменным выражением лица, одетыми в шелковые одежды с драгоценными украшениями. В центре группы шел закованный в золотые цепи юноша, весь вид которого выражал обреченность и в то же время — явное неповиновение.
Процессия опустилась на колени перед королем, склонив головы до самого пола. Король что-то сказал, и они тотчас поднялись и повернулись в сторону англичанина и идола, возвышавшегося перед ним. Затем жрец Ямен, казавшийся пузатым демоном, в злобных глазах которого мелькали отблески факелов, стал выкрикивать какие-то заклинания, высыпав в жаровню горсть порошка. В то же мгновение зеленоватый дым густым облаком взвился над жаровней. Кейн едва не задохнулся от едкого густого дыма, его сознание затуманилось, он чувствовал себя словно пьяный. Судорожным движением вцепившись в свои оковы, он пытался разорвать их, бормоча при этом какие-то бессвязные клятвы и проклятия.
Жрец Ямен подошел к Кейну и, наклонившись, стал вслушиваться в его бормотание. Затем порошок догорел, дым рассеялся, и Кейн стал понемногу приходить в себя, вновь ощутив, что он сидит на троне рядом с жаровней.
Ямен повернулся к королю и низко поклонился. Затем он выпрямился и, широко раскинув руки, высокопарно заговорил. Король мрачно повторил его слова, и Соломон увидел, как побледнело лицо юноши, закованного в цепи. Стражники схватили его за руки, и группа медленно направилась к выходу из храма; шаги их гулко отдавались в тишине.
Словно призраки, из теней колонн возникли солдаты. Окружив Кейна, они повели его между колоннами, затем по сквозным галереям — обратно в комнату, где Шем снова приковал его цепями к стене. Кейн сел на кровать, уперев подбородок в кулак, и принялся размышлять о том, что сейчас произошло, но неожиданно его раздумья прервал странный шум за окном.
Англичанин выглянул из окна и увидел, как внизу, на рыночной площади, освещенной множеством факелов, собралась толпа. В центре площади на небольшом помосте возвышалась фигура человека, но из-за столпотворения Кейн не разобрал, кто это был. Стоявшего на возвышении человека окружало плотное кольцо солдат; их доспехи зловеще поблескивали, отражая мерцающий свет факелов.
Внезапно пронзительный вопль боли и ужаса прозвучал над площадью, перекрывая шум и крики толпы; на мгновение он стих, но тут же раздался вновь с еще большей, чем прежде, силой. Толпа зашумела, послышались возгласы негодования и протеста, но Кейн услышал и возгласы презрения и насмешки, даже громкий, дьявольский хохот. И вновь страшный вопль ужаса, невыносимой, нечеловеческой боли, перекрывая все остальные крики, донесся до слуха Соломона.
В коридоре раздались поспешные шаги босых ног, и в комнату вбежал молодой раб, которого звали Сула. Бросившись к окну, он просунул в него голову, напряженно вглядываясь в происходящее. Отблески факелов заплясали на его возбужденном лице.
— Люди борются с копьеносцами, — пояснил он, забыв о строжайшем приказе не вступать с узником ни в какие разговоры. — Многие люди очень любили принца Беллардата. О, бвана, в нем не было никакого зла! Зачем вы просили короля заживо содрать с него кожу?
— Я? — воскликнул пораженный Кейн. — Я ничего не говорил! Я даже никогда не видел его!
Сула повернул голову и взглянул на Кейна.
— Теперь я знаю то, о чем тайно думал, бвана, — сказал он на банту, языке, достаточно хорошо знакомом Кейну. — Вы не бог и не уста бога, но человек, похожий на того, кого я видел раньше, чем люди Нинна захватили меня в плен. Однажды, давным-давно, когда я был еще маленьким, я видел людей, которые пришли из ваших земель со своими слугами и убили наших воинов оружием, говорящим огнем и громом.
— Но меня среди них не было, — покачал головой Кейн. — Скажи мне, что все-таки происходит там, на рыночной площади?
— Они заживо сдирают кожу с принца Беллардата, — ответил Сула. — В городе многие поговаривали о том, что король и жрец Ямен ненавидят принца, который происходит из рода Абдулаев. Но у него было много сторонников в народе, особенно среди арбиев, и даже король не осмеливался приговорить его к смерти. Но когда вас тайно привели в храм, так, чтобы никто в городе на знал об этом, Ямен сказал, что вы — уста бога. И он сказал, что Баал открыл ему: принц Беллардат вызвал гнев богов. Поэтому они привели его к оракулу...
Кейну стало не по себе. Это было совершенно невероятно — его бессвязное бормотание стало причиной того, что человека приговорили к ужасной, мучительной смерти. Хитрый Ямен перевел его слова так, как ему это было выгодно, и теперь несчастный принц, которого Кейн никогда не видел раньше, корчится в судорогах под ножами палачей на рыночной площади.
— Сула, — сказал он, — как эти люди сами себя называют?
— Ассирийцы, бвана, — ответил раб, не отрывая горящих глаз от дикой кровавой сцены внизу.
4
В последующие дни Сула время от времени находил возможность поговорить с Кейном. Он даже немного рассказал англичанину о происхождении жителей Нинна. Правда, он знал лишь то, что они пришли с востока много-много лет назад и построили свой мрачный город посреди каменного плато. Об этом говорили смутные легенды его племени. Его народ жил на холмистых равнинах далеко к югу отсюда и воевал с ниннитами с незапамятных времен. Люди его племени называли себя сулами, и они были сильными и воинственными. Время от времени они совершали набеги на Нинн. Изредка нинниты нападали на них, и в одном из таких набегов Сула был захвачен в плен.
«Жизнь раба у ниннитов тяжела», — сказал Сула, и Кейн в этом не сомневался — достаточно было увидеть следы от плети, дыбы и выжженное клеймо на теле юноши. Время нисколько не смягчило жестокий дух ассирийцев, не укротило их ярость, и они так и остались проклятьем древнего Востока.
Кейн хотел узнать, как этот древний народ появился в Африке, но Сула больше ничего не мог сказать. Они пришли с востока очень, очень давно — вот все, что ему было известно. Но теперь англичанин понял, почему их черты лица и язык показались ему знакомыми, — они были семитского происхождения. Внешность этих людей несколько изменилась со времен их переселения в Месопотамию, но многие из их слов имели несомненное сходство с еврейскими словами и выражениями.
Кейн узнал от Сулы, что не все жители города принадлежали к одной крови. Они не смешивались с рабами, а если такое и происходило, то ребенка от подобного союза немедленно умерщвляли. Господствующей ветвью, поведал Сула, были ассирийцы, но здесь жили и представители других народов — как простые люди, так и знатные, называвшие себя арбиями. Они похожи на ассирийцев, но кое в чем отличаются от них.
Среди жителей города были еще калдии — в основном маги и предсказатели. Ассирийцы относились к ним с некоторым пренебрежением. Шем, как сказал Сула, принадлежит к ветви эламитов, и Кейн припомнил, что это название он встречал в Библии. Их немного, но они сильны и жестоки, и жрецы используют их для наказания провинившихся. Сула и сам пострадал от рук Шема, как, впрочем, и все остальные рабы в храме.
Это был тот самый Шем, — золоченый ключ на его поясе так много значил для Кейна, мечтающего о свободе. Но бритоголовый стражник никогда не подходил близко к пленнику, если только его не сопровождали солдаты с копьями наперевес.
Не было ни одного дня, когда бы Кейн не слышал удары плетью и дикие вопли рабов, которых или нещадно хлестали, или ставили раскаленное клеймо, или заживо сдирали с них кожу. Нинн оказался сущим адом, в котором правили демонический Ашшур-рас-араб и его угодливый и хитрый помощник, жрец Ямен. Сам король считался верховным жрецом, как и его королевские предки в древней Ниневии. Внезапно Кейн понял, почему они называют его персом — они увидели в нем сходство с теми древними арийцами, которые когда-то пришли издалека, чтобы стереть Ассирийскую империю с лица земли. Спасаясь бегством именно от этих русоволосых завоевателей, нинниты и пришли в Африку.
Дни проходили один за другим, а в жизни Кейна ничего не менялось — он по-прежнему оставался пленником ниннитов. Больше ни разу ему не пришлось быть оракулом в храме.
Но вот однажды привычная череда дней нарушилась. Кейн услышал, как громко затрубили рожки на городской стене, запели литавры и зазвенела сталь на улицах. До его слуха донеслись топот ног и возбужденные крики людей. Выглянув в окно, Соломон увидел несущуюся по плато огромную толпу полуобнаженных чернокожих. Наконечники их копий сверкали на солнце, разноцветные страусиные перья на их головах развевались по ветру, а их громкие боевые кличи отчетливо доносились до слуха Кейна, несмотря на большое расстояние.
В комнату с горящими глазами вбежал Сула.
— Это мой народ! — взволнованно крикнул он. — Они идут против людей Нинна! Мои люди — воины! Богата — полководец, Катайо — король. Военные вожди нашего племени завоевывают себе славу силой своих рук, и если найдется какой-нибудь человек, который может убить военного вождя голыми руками, то он занимает его место и сам становится военным вождем. Так Богата стал полководцем, и пройдет еще немало дней, прежде чем кто-то сможет одолеть его голыми руками, потому что он сильнее всех на свете.
Кейну представилась прекрасная возможность наблюдать из своего окна за событиями в городе и даже за его пределами, потому что его комната находилась на самом верхнем этаже храма Баала. Вскоре туда торопливо вошел Ямен в сопровождении бритоголового Шема и других эламитов. Не приближаясь к Кейну, они направились к одному из окон и выглянули наружу.
Огромные ворота широко распахнулись, и ассирийцы маршем вышли из города навстречу врагу. Кейн смог приблизительно подсчитать, что их было не меньше полутора тысяч человек; еще триста солдат осталось в городе, не считая личной гвардии короля и стражников.
Соломон увидел, что войско ниннитов разделилось на четыре части: центральная, состоявшая примерно из шестисот человек, выдвинулась вперед; с флангов ее прикрывали две группы по триста человек каждая, а оставшиеся три сотни расположились позади центральной группы, между флангами, так что весь строй представлял собой следующую картину.
Ассирийцы были вооружены копьями, мечами, булавами и короткими тяжелыми луками. За их спинами висели колчаны с ощетинившимися стрелами — острыми и длинными.
Нинниты вышли на равнину в совершенном порядке и остановились, ожидая приближения нападавших. Кейн подсчитал, что чернокожих воинов было по меньшей мере тысячи три, и даже с довольно большого расстояния он смог разглядеть, что они великолепно сложены, полны сил и отваги. Но должного порядка и умения вести военные действия у них не наблюдалось — сулы представляли собой несущуюся вперед огромную беспорядочную толпу. Из строя ниннитов им навстречу полетел град стрел; их щиты из бычьей кожи оказались пробиты, словно бумажные.
Ассирийцы повесили свои щиты на шеи, чтобы освободить руки, и продолжали безостановочно поливать стрелами чернокожих воинов, которые с какой-то безрассудной отвагой еще быстрее стремились навстречу этому смертоносному ливню. Кейн видел, как один за другим падали ряды атакующих, и вскоре равнина покрылась множеством черных тел. Тем не менее они упорно продолжали наступать, расточая свои жизни, ускользающие, как песок сквозь пальцы. Кейна поразила совершенная дисциплина семитских солдат, которые действовали с таким хладнокровием, как будто это были всего лишь учения.
Когда фланги ассирийцев пошли в наступление, поддерживая центральную часть войска, толпа нападавших дрогнула и остановилась. Но внезапно от нее отделилась группа человек в четыреста; прорвавшись под ливнем стрел, они бросились на правое крыло ассирийского войска, смяв его передовые ряды. Но прежде чем они успели пустить в ход копья, резервная группа тыла поспешила на помощь флангу. Атака захлебнулась, и чернокожие воины начали отступать, не выдержав мощного натиска ассирийцев.
В воздухе засверкали мечи, и Кейн увидел, как сулы падают на землю, словно колосья под серпом жнеца. Почти все тела на окровавленной земле принадлежали чернокожим воинам, на одного мертвого ассирийца их приходилось десять.
Теперь нинниты перешли в наступление, и вот уже сулы в панике помчались по равнине назад, преследуемые сплошным потоком стрел. Ассирийцы гнали их, словно стадо животных, стреляя им в спины, рубя им головы мечами, добивая раненых кинжалами. Пленных они не брали. Сулы были плохими рабами, в чем Соломон смог убедиться в самое ближайшее время.
Собравшиеся в комнате Кейна наблюдатели приникли к окнам, не в силах оторвать глаз от кровавого зрелища. Грудь Сулы вздымалась, ноздри раздулись, глаза горели лихорадочным огнем. В этой душе дикого воина клокотала неукротимая ярость, дремавшая все годы рабства и проснувшаяся теперь при звуках боевых кличей своих соплеменников.
С пронзительным криком почуявшей кровь пантеры он прыгнул на спины своих хозяев. Прежде чем кто-нибудь из них смог шевельнуть рукой, Сула выхватил из-за пояса у Шема кинжал и вонзил его по самую рукоять между лопатками Ямена. Жрец визгливо, как женщина, завопил и, обливаясь кровью, рухнул на колени, а эламиты бросились на взбунтовавшегося раба. Шем пытался схватить Сулу за руку и вырвать кинжал, но тот намертво вцепился в другого эламита. Кружа по комнате, они кололи друг друга кинжалами. И Шему никак не удавалось их остановить.
Глаза борющихся заливала кровь, на губах выступила пена, оба были уже ранены, но не разжимали своих смертельных объятий, и каждый норовил перерезать другому горло. Шем еще раз попытался схватить Сулу за руку, но бешено вертящийся окровавленный клубок с силой оттолкнул его в сторону. Потеряв равновесие, Шем рухнул на пол возле кровати Кейна.
Прежде чем он успел шевельнуться, англичанин бросился на него, как дикая кошка. Наконец-то настал момент, которого он так долго ждал! Шем отчаянно пытался вырваться, но Кейн с такой силой надавил ему коленом на грудь, что раздался омерзительный хруст ребер. Железные пальцы Кейна сомкнулись на горле бритоголового эламита; еще мгновение, и Соломон увидел безумные выпученные глаза Шема и его вывалившийся изо рта язык. Эламит обмяк и повис в руках Кейна.
Отшвырнув его, Соломон быстро выхватил ключ из-за пояса Шема и через несколько мгновений уже был свободен от цепей. С наслаждением растирая онемевшие руки, он обвел взглядом комнату. Ямен еще корчился на полу, хрипя и булькая, а Сула и другой эламит были мертвы — они так и не разжали своих смертельных объятий, буквально разорвав друг друга на куски.
Кейн быстро выбежал из комнаты. Он еще не знал, как выскользнуть из храма, который стал ему так же ненавистен, как сам ад. Соломон побежал вниз по сквозным галереям, не встретив никого на пути, — очевидно, все служители храма собрались на городских стенах, наблюдая за сражением. Но, спустившись, он столкнулся лицом к лицу с одним из стражников, который от неожиданности тупо уставился на него. Мощный удар железного кулака — и стражник рухнул на пол как подкошенный. Схватив его копье, Кейн бросился к выходу из храма. Он надеялся, что, пока на улицах никого нет, можно беспрепятственно добежать до городской стены рядом с озером и перелезть через нее.
Но когда он стремглав выбежал на улицу, несколько человек, проходивших в это время мимо храма, с криками бросились в разные стороны, напуганные странным видом человека в лохмотьях и с копьем. Не обращая на них внимания, Кейн помчался по улице в направлении озера, снова наткнувшись на людей, которые также в панике разбежались. Он свернул в боковую улицу, надеясь таким образом срезать путь, но тут услышал грозное, леденящее душу рычание.
Кейн увидел впереди себя четырех рабов, несших богато украшенные носилки, в каких обычно ездит знать. На них сидела молодая девушка в тонком платье с дорогими украшениями, что говорило о ее высоком положении в обществе. А из-за угла, рыча и облизываясь, приближалось косматое рыжее чудище. Лев, неизвестно как оказавшийся в городе!
Рабы бросили носилки и с дикими криками разбежались. Девушка тоже закричала, но ее крик оборвался. Окаменев от ужаса, она застыла на месте, словно парализованная, безумными глазами глядя на приближающегося монстра.
Пори первых звуках жуткого звериного рева Соломон Кейн испытал мстительное удовлетворение. Нинн стал так ненавистен ему, что мысль о хищнике, который бродит по городу, пожирая всех на своем пути, доставила ему несказанную радость. Но, взглянув на хрупкую фигурку девушки, он вдруг ощутил острый приступ жалости.
Будто он сам обернулся львом, Кейн прыгнул и метнул в хищника копье со всей силой, на которую только был способен. Раздался оглушительный рев, и зверь заметался, пытаясь освободиться от застрявшего в боку копья. Наконец ему это удалось, и он, истекая кровью, вновь бросился на девушку, но вонзить в нее когти и клыки не смог — лишь столкнул ее с носилок, так что она отлетела в сторону.
Обессилев, зверь рухнул на землю, а Кейн, забыв обо всем, устремился к девушке и поднял ее, убедившись, что она не ранена, а лишь страшно напугана.
Соломон помог девушке встать на ноги и вдруг заметил, что их уже окружила плотная толпа любопытных наблюдателей. Кейн рванулся к толпе, и она тотчас начала расступаться перед ним, но тут дорогу ему преградил жрец, который громко закричал, указывая на англичанина. Человек шесть солдат с копьями наперевес бросились к нему, и в его душе закипела ярость. Он был готов голыми руками прокладывать себе путь из города, он был готов даже умереть, но не раньше, чем отправит на тот свет хотя бы нескольких ненавистных ниннитов. И в этот момент Соломон услышал топот шагов, приближающихся из-за угла, а затем увидел отряд воинов, которые возвращались с битвы.
Девушка радостно вскрикнула и, бросившись им навстречу, обвила руками шею молодого офицера, шагавшего впереди отряда. Они торопливо заговорили, и, обернувшись, девушка указала рукой в сторону Соломона. Офицер отдал короткую команду, стражники отступили, а сам он, дружелюбно улыбаясь, направился к Кейну. Англичанин понял, что офицер хочет выразить ему благодарность за спасение своей сестры или невесты. Жрец злобно заверещал что-то, но офицер сказал ему несколько слов, и тот умолк. Офицер сделал Кейну знак присоединиться к ним, но, увидев, что англичанин колеблется, вытащил из ножен меч и протянул его Соломону рукояткой вперед. Это могло быть простым знаком вежливости, и, возможно, следовало отказаться, но Кейн решил не упускать свой шанс. Сжав в ладони тяжелую рукоять меча, он почувствовал себя намного увереннее.
«Жизнь раба у ниннитов тяжела», — сказал Сула, и Кейн в этом не сомневался — достаточно было увидеть следы от плети, дыбы и выжженное клеймо на теле юноши. Время нисколько не смягчило жестокий дух ассирийцев, не укротило их ярость, и они так и остались проклятьем древнего Востока.
Кейн хотел узнать, как этот древний народ появился в Африке, но Сула больше ничего не мог сказать. Они пришли с востока очень, очень давно — вот все, что ему было известно. Но теперь англичанин понял, почему их черты лица и язык показались ему знакомыми, — они были семитского происхождения. Внешность этих людей несколько изменилась со времен их переселения в Месопотамию, но многие из их слов имели несомненное сходство с еврейскими словами и выражениями.
Кейн узнал от Сулы, что не все жители города принадлежали к одной крови. Они не смешивались с рабами, а если такое и происходило, то ребенка от подобного союза немедленно умерщвляли. Господствующей ветвью, поведал Сула, были ассирийцы, но здесь жили и представители других народов — как простые люди, так и знатные, называвшие себя арбиями. Они похожи на ассирийцев, но кое в чем отличаются от них.
Среди жителей города были еще калдии — в основном маги и предсказатели. Ассирийцы относились к ним с некоторым пренебрежением. Шем, как сказал Сула, принадлежит к ветви эламитов, и Кейн припомнил, что это название он встречал в Библии. Их немного, но они сильны и жестоки, и жрецы используют их для наказания провинившихся. Сула и сам пострадал от рук Шема, как, впрочем, и все остальные рабы в храме.
Это был тот самый Шем, — золоченый ключ на его поясе так много значил для Кейна, мечтающего о свободе. Но бритоголовый стражник никогда не подходил близко к пленнику, если только его не сопровождали солдаты с копьями наперевес.
Не было ни одного дня, когда бы Кейн не слышал удары плетью и дикие вопли рабов, которых или нещадно хлестали, или ставили раскаленное клеймо, или заживо сдирали с них кожу. Нинн оказался сущим адом, в котором правили демонический Ашшур-рас-араб и его угодливый и хитрый помощник, жрец Ямен. Сам король считался верховным жрецом, как и его королевские предки в древней Ниневии. Внезапно Кейн понял, почему они называют его персом — они увидели в нем сходство с теми древними арийцами, которые когда-то пришли издалека, чтобы стереть Ассирийскую империю с лица земли. Спасаясь бегством именно от этих русоволосых завоевателей, нинниты и пришли в Африку.
Дни проходили один за другим, а в жизни Кейна ничего не менялось — он по-прежнему оставался пленником ниннитов. Больше ни разу ему не пришлось быть оракулом в храме.
Но вот однажды привычная череда дней нарушилась. Кейн услышал, как громко затрубили рожки на городской стене, запели литавры и зазвенела сталь на улицах. До его слуха донеслись топот ног и возбужденные крики людей. Выглянув в окно, Соломон увидел несущуюся по плато огромную толпу полуобнаженных чернокожих. Наконечники их копий сверкали на солнце, разноцветные страусиные перья на их головах развевались по ветру, а их громкие боевые кличи отчетливо доносились до слуха Кейна, несмотря на большое расстояние.
В комнату с горящими глазами вбежал Сула.
— Это мой народ! — взволнованно крикнул он. — Они идут против людей Нинна! Мои люди — воины! Богата — полководец, Катайо — король. Военные вожди нашего племени завоевывают себе славу силой своих рук, и если найдется какой-нибудь человек, который может убить военного вождя голыми руками, то он занимает его место и сам становится военным вождем. Так Богата стал полководцем, и пройдет еще немало дней, прежде чем кто-то сможет одолеть его голыми руками, потому что он сильнее всех на свете.
Кейну представилась прекрасная возможность наблюдать из своего окна за событиями в городе и даже за его пределами, потому что его комната находилась на самом верхнем этаже храма Баала. Вскоре туда торопливо вошел Ямен в сопровождении бритоголового Шема и других эламитов. Не приближаясь к Кейну, они направились к одному из окон и выглянули наружу.
Огромные ворота широко распахнулись, и ассирийцы маршем вышли из города навстречу врагу. Кейн смог приблизительно подсчитать, что их было не меньше полутора тысяч человек; еще триста солдат осталось в городе, не считая личной гвардии короля и стражников.
Соломон увидел, что войско ниннитов разделилось на четыре части: центральная, состоявшая примерно из шестисот человек, выдвинулась вперед; с флангов ее прикрывали две группы по триста человек каждая, а оставшиеся три сотни расположились позади центральной группы, между флангами, так что весь строй представлял собой следующую картину.
Ассирийцы были вооружены копьями, мечами, булавами и короткими тяжелыми луками. За их спинами висели колчаны с ощетинившимися стрелами — острыми и длинными.
Нинниты вышли на равнину в совершенном порядке и остановились, ожидая приближения нападавших. Кейн подсчитал, что чернокожих воинов было по меньшей мере тысячи три, и даже с довольно большого расстояния он смог разглядеть, что они великолепно сложены, полны сил и отваги. Но должного порядка и умения вести военные действия у них не наблюдалось — сулы представляли собой несущуюся вперед огромную беспорядочную толпу. Из строя ниннитов им навстречу полетел град стрел; их щиты из бычьей кожи оказались пробиты, словно бумажные.
Ассирийцы повесили свои щиты на шеи, чтобы освободить руки, и продолжали безостановочно поливать стрелами чернокожих воинов, которые с какой-то безрассудной отвагой еще быстрее стремились навстречу этому смертоносному ливню. Кейн видел, как один за другим падали ряды атакующих, и вскоре равнина покрылась множеством черных тел. Тем не менее они упорно продолжали наступать, расточая свои жизни, ускользающие, как песок сквозь пальцы. Кейна поразила совершенная дисциплина семитских солдат, которые действовали с таким хладнокровием, как будто это были всего лишь учения.
Когда фланги ассирийцев пошли в наступление, поддерживая центральную часть войска, толпа нападавших дрогнула и остановилась. Но внезапно от нее отделилась группа человек в четыреста; прорвавшись под ливнем стрел, они бросились на правое крыло ассирийского войска, смяв его передовые ряды. Но прежде чем они успели пустить в ход копья, резервная группа тыла поспешила на помощь флангу. Атака захлебнулась, и чернокожие воины начали отступать, не выдержав мощного натиска ассирийцев.
В воздухе засверкали мечи, и Кейн увидел, как сулы падают на землю, словно колосья под серпом жнеца. Почти все тела на окровавленной земле принадлежали чернокожим воинам, на одного мертвого ассирийца их приходилось десять.
Теперь нинниты перешли в наступление, и вот уже сулы в панике помчались по равнине назад, преследуемые сплошным потоком стрел. Ассирийцы гнали их, словно стадо животных, стреляя им в спины, рубя им головы мечами, добивая раненых кинжалами. Пленных они не брали. Сулы были плохими рабами, в чем Соломон смог убедиться в самое ближайшее время.
Собравшиеся в комнате Кейна наблюдатели приникли к окнам, не в силах оторвать глаз от кровавого зрелища. Грудь Сулы вздымалась, ноздри раздулись, глаза горели лихорадочным огнем. В этой душе дикого воина клокотала неукротимая ярость, дремавшая все годы рабства и проснувшаяся теперь при звуках боевых кличей своих соплеменников.
С пронзительным криком почуявшей кровь пантеры он прыгнул на спины своих хозяев. Прежде чем кто-нибудь из них смог шевельнуть рукой, Сула выхватил из-за пояса у Шема кинжал и вонзил его по самую рукоять между лопатками Ямена. Жрец визгливо, как женщина, завопил и, обливаясь кровью, рухнул на колени, а эламиты бросились на взбунтовавшегося раба. Шем пытался схватить Сулу за руку и вырвать кинжал, но тот намертво вцепился в другого эламита. Кружа по комнате, они кололи друг друга кинжалами. И Шему никак не удавалось их остановить.
Глаза борющихся заливала кровь, на губах выступила пена, оба были уже ранены, но не разжимали своих смертельных объятий, и каждый норовил перерезать другому горло. Шем еще раз попытался схватить Сулу за руку, но бешено вертящийся окровавленный клубок с силой оттолкнул его в сторону. Потеряв равновесие, Шем рухнул на пол возле кровати Кейна.
Прежде чем он успел шевельнуться, англичанин бросился на него, как дикая кошка. Наконец-то настал момент, которого он так долго ждал! Шем отчаянно пытался вырваться, но Кейн с такой силой надавил ему коленом на грудь, что раздался омерзительный хруст ребер. Железные пальцы Кейна сомкнулись на горле бритоголового эламита; еще мгновение, и Соломон увидел безумные выпученные глаза Шема и его вывалившийся изо рта язык. Эламит обмяк и повис в руках Кейна.
Отшвырнув его, Соломон быстро выхватил ключ из-за пояса Шема и через несколько мгновений уже был свободен от цепей. С наслаждением растирая онемевшие руки, он обвел взглядом комнату. Ямен еще корчился на полу, хрипя и булькая, а Сула и другой эламит были мертвы — они так и не разжали своих смертельных объятий, буквально разорвав друг друга на куски.
Кейн быстро выбежал из комнаты. Он еще не знал, как выскользнуть из храма, который стал ему так же ненавистен, как сам ад. Соломон побежал вниз по сквозным галереям, не встретив никого на пути, — очевидно, все служители храма собрались на городских стенах, наблюдая за сражением. Но, спустившись, он столкнулся лицом к лицу с одним из стражников, который от неожиданности тупо уставился на него. Мощный удар железного кулака — и стражник рухнул на пол как подкошенный. Схватив его копье, Кейн бросился к выходу из храма. Он надеялся, что, пока на улицах никого нет, можно беспрепятственно добежать до городской стены рядом с озером и перелезть через нее.
Но когда он стремглав выбежал на улицу, несколько человек, проходивших в это время мимо храма, с криками бросились в разные стороны, напуганные странным видом человека в лохмотьях и с копьем. Не обращая на них внимания, Кейн помчался по улице в направлении озера, снова наткнувшись на людей, которые также в панике разбежались. Он свернул в боковую улицу, надеясь таким образом срезать путь, но тут услышал грозное, леденящее душу рычание.
Кейн увидел впереди себя четырех рабов, несших богато украшенные носилки, в каких обычно ездит знать. На них сидела молодая девушка в тонком платье с дорогими украшениями, что говорило о ее высоком положении в обществе. А из-за угла, рыча и облизываясь, приближалось косматое рыжее чудище. Лев, неизвестно как оказавшийся в городе!
Рабы бросили носилки и с дикими криками разбежались. Девушка тоже закричала, но ее крик оборвался. Окаменев от ужаса, она застыла на месте, словно парализованная, безумными глазами глядя на приближающегося монстра.
Пори первых звуках жуткого звериного рева Соломон Кейн испытал мстительное удовлетворение. Нинн стал так ненавистен ему, что мысль о хищнике, который бродит по городу, пожирая всех на своем пути, доставила ему несказанную радость. Но, взглянув на хрупкую фигурку девушки, он вдруг ощутил острый приступ жалости.
Будто он сам обернулся львом, Кейн прыгнул и метнул в хищника копье со всей силой, на которую только был способен. Раздался оглушительный рев, и зверь заметался, пытаясь освободиться от застрявшего в боку копья. Наконец ему это удалось, и он, истекая кровью, вновь бросился на девушку, но вонзить в нее когти и клыки не смог — лишь столкнул ее с носилок, так что она отлетела в сторону.
Обессилев, зверь рухнул на землю, а Кейн, забыв обо всем, устремился к девушке и поднял ее, убедившись, что она не ранена, а лишь страшно напугана.
Соломон помог девушке встать на ноги и вдруг заметил, что их уже окружила плотная толпа любопытных наблюдателей. Кейн рванулся к толпе, и она тотчас начала расступаться перед ним, но тут дорогу ему преградил жрец, который громко закричал, указывая на англичанина. Человек шесть солдат с копьями наперевес бросились к нему, и в его душе закипела ярость. Он был готов голыми руками прокладывать себе путь из города, он был готов даже умереть, но не раньше, чем отправит на тот свет хотя бы нескольких ненавистных ниннитов. И в этот момент Соломон услышал топот шагов, приближающихся из-за угла, а затем увидел отряд воинов, которые возвращались с битвы.
Девушка радостно вскрикнула и, бросившись им навстречу, обвила руками шею молодого офицера, шагавшего впереди отряда. Они торопливо заговорили, и, обернувшись, девушка указала рукой в сторону Соломона. Офицер отдал короткую команду, стражники отступили, а сам он, дружелюбно улыбаясь, направился к Кейну. Англичанин понял, что офицер хочет выразить ему благодарность за спасение своей сестры или невесты. Жрец злобно заверещал что-то, но офицер сказал ему несколько слов, и тот умолк. Офицер сделал Кейну знак присоединиться к ним, но, увидев, что англичанин колеблется, вытащил из ножен меч и протянул его Соломону рукояткой вперед. Это могло быть простым знаком вежливости, и, возможно, следовало отказаться, но Кейн решил не упускать свой шанс. Сжав в ладони тяжелую рукоять меча, он почувствовал себя намного увереннее.
5
Офицер и его люди, сопровождающие Кейна, быстро шли по улицам города, оглядываясь и петляя. Пытались ли они запутать англичанина или всего лишь хотели избавиться от возможного преследования жреца, Соломон пока не понял, и лишь меч, который он ощущал в своей руке, придавал ему уверенности.
Наконец они остановились перед длинным домом из обожженного кирпича, в котором, по всей видимости, и жил офицер. Дом был двухэтажным, с небольшим внутренним двориком и садом.
Как только они вошли туда, офицер и девушка торопливо заговорили приглушенными голосами, изредка поглядывая на Кейна. Англичанин напрягся, догадавшись, что говорят о нем, но не смог понять ни единого слова и на всякий случай еще крепче сжал рукоять меча.
На улице уже темнело, и девушка принялась вынимать из кувшинов с маслом фитили, чтобы зажечь лампы; в неровном мерцающем свете рубины на ее платье сверкали, словно крупные капли крови. Она предложила Кейну кувшин вина, но англичанин как можно более вежливо отказался, используя жесты вместо слов. Соломон не решился выпить вина, предпочитая сохранить сознание в полной ясности, — ведь он до сих пор не знал, что ждет его дальше. Кейн заметил, что девушка бросает на него пылкие взгляды, и по всему было видно, что она привыкла получать все, чего хочет. Но он бесстрастно смотрел на складки ее тонкого полупрозрачного одеяния, украшенного драгоценными камнями, будто не замечая ее призывных знаков. Затем его холодный взгляд пуританина встретился с ее взглядом, она вспыхнула и, сердито надув губки, повернулась и ушла в другую комнату, всем своим видом выражая крайнее недовольство.
В дом вошли солдаты, которых офицер отправлял с каким-то поручением, и доложили о его выполнении своему командиру, уже успевшему, как заметил Кейн, вложить в ножны новый меч. По выражению лица офицера англичанин понял, что тот услышал какие-то благоприятные новости, но при этом он выглядел крайне взволнованно.
Девушка подошла к солдатам. Не похоже, чтобы она пыталась соблазнить кого-нибудь из них, но они тотчас принялись пожирать ее глазами. Она не обращала на это никакого внимания и, указав на Кейна, быстро спросила что-то у солдат. Оказалось, девушка просила их обратиться к чужестранцу на различных языках, и среди них действительно нашелся один, говоривший на банту — языке, довольно хорошо знакомом Соломону.
Теперь у них появился переводчик, и девушка сообщила Кейну, что ее зовут Сидури, а офицера, который приходился ей братом, — Лабаши. В свою очередь Соломон рассказал ей о своих приключениях в этом городе.
— Мы привели тебя сюда, чтобы помочь тебе, — выслушав его, сказала она.
— Тогда помогите мне выбраться из города!
— Это невозможно. Город окружен людьми короля Ашшура-рас-араба, — покачала головой Сидури и, взяв Кейна за руку, повела его на крышу.
Англичанин увидел мириады огней на городских стенах; множество светящихся колец двигались от центра к окраинам, — видимо, люди в факелами прочесывали город в поисках беглеца. Кейн ощутил ярость зверя, которого преследуют охотники, не оставляя ему ни малейшей надежды на спасение. Он судорожно сжал рукоять меча, полный горячей решимости вступить в смертельную схватку с врагом, а не дожидаться, когда за ним придут и вновь закуют в ненавистные цепи.
Сидури потянула его за рукав, и они вернулись вниз.
— У нас есть план, — объявила она Кейну.
Он попытался узнать подробности, но Сидури больше ничего не сказала — может быть, она еще злилась на англичанина, проявившего равнодушие к ее прелестям. Соломон уже собирался обратиться к Лабаши, но вдруг в дом один за другим стали заходить люди. По-видимому, здесь намечалось какое-то тайное собрание, потому что все входили в полном молчании, обмениваясь между собой лишь знаками и жестами. Некоторые из пришедших были в одеждах жрецов, но более скромных и строгих, чем те, которые он видел раньше. Другие, одетые в шелковые плащи, явно принадлежали к городской знати. Телосложением и чертами лица они отличались от большинства жителей Нинна, и кожа их была намного светлее. Среди собравшихся оказалось и несколько военных.
Несколько человек, столпившись у стены, начали тихо о чем-то совещаться, изредка бросая взгляды на Кейна. Подойдя к ним, Сидури попыталась принять участие в дискуссии, но на нее никто не обращал внимания, за исключением одного молодого человека высокого роста и очень светлокожего, который явно был ее обожателем.
Прислонившись к стене, Кейн молча ждал, чем все это кончится, полагаясь лишь на волю Провидения. Он уже начал терять терпение, когда наконец увидел, что совещавшиеся пришли к единому решению.
— Ну, что вы решили? — спросил Соломон.
Неожиданно за всех ответила Сидури:
— Ты не можешь покинуть город, пока королем здесь является Ашшур-рас-араб. Ты должен помочь нам свергнуть его. Сыграй роль оракула для нас, как ты это делал для него.
Кейн вспомнил едкий тошнотворный дым, вызвавший у него полубредовое состояние, и решительно замотал головой:
— Нет! Я не буду!
— Ты ничем не рискуешь. Калдии, — Сидури указала на жрецов, — приготовили снадобье, которое защитит тебя от действия дурмана. Играя роль оракула, ты будешь осознавать все, что делаешь.
— Нет! — продолжал упорствовать англичанин, ни за что не желавший участвовать в обрядах чуждой ему религии.
Собравшиеся переглянулись, и по комнате пронесся неодобрительный гул разочарования, но тут вперед вышел Лабаши и жестом успокоил всех, затем повернулся к Кейну и объяснил ему положение дел.
Среди офицеров и части аристократов давно зреет недовольство жестокостью Ашшур-рас-араба, объяснил Лабаши. Они надеялись, что принц Беллардат поведет их против короля, но принца приговорили к смерти — именно так Ямен истолковал слова англичанина, которые он, одурманенный, произносил в храме.
Большинство воинов Ашшура, которые пали в сегодняшней битве, были ассирийцами, поэтому калдии и арбии расценили это как знак судьбы, благоприятствующей к ним. А теперь судьба еще раз оказалась милостивой к заговорщикам, предоставив в их распоряжение англичанина. Как оракул он мог бы убедить Ашшур-рас-араба, что тот должен уступить трон Лабаши, который был очень популярен среди аристократов.
Наконец они остановились перед длинным домом из обожженного кирпича, в котором, по всей видимости, и жил офицер. Дом был двухэтажным, с небольшим внутренним двориком и садом.
Как только они вошли туда, офицер и девушка торопливо заговорили приглушенными голосами, изредка поглядывая на Кейна. Англичанин напрягся, догадавшись, что говорят о нем, но не смог понять ни единого слова и на всякий случай еще крепче сжал рукоять меча.
На улице уже темнело, и девушка принялась вынимать из кувшинов с маслом фитили, чтобы зажечь лампы; в неровном мерцающем свете рубины на ее платье сверкали, словно крупные капли крови. Она предложила Кейну кувшин вина, но англичанин как можно более вежливо отказался, используя жесты вместо слов. Соломон не решился выпить вина, предпочитая сохранить сознание в полной ясности, — ведь он до сих пор не знал, что ждет его дальше. Кейн заметил, что девушка бросает на него пылкие взгляды, и по всему было видно, что она привыкла получать все, чего хочет. Но он бесстрастно смотрел на складки ее тонкого полупрозрачного одеяния, украшенного драгоценными камнями, будто не замечая ее призывных знаков. Затем его холодный взгляд пуританина встретился с ее взглядом, она вспыхнула и, сердито надув губки, повернулась и ушла в другую комнату, всем своим видом выражая крайнее недовольство.
В дом вошли солдаты, которых офицер отправлял с каким-то поручением, и доложили о его выполнении своему командиру, уже успевшему, как заметил Кейн, вложить в ножны новый меч. По выражению лица офицера англичанин понял, что тот услышал какие-то благоприятные новости, но при этом он выглядел крайне взволнованно.
Девушка подошла к солдатам. Не похоже, чтобы она пыталась соблазнить кого-нибудь из них, но они тотчас принялись пожирать ее глазами. Она не обращала на это никакого внимания и, указав на Кейна, быстро спросила что-то у солдат. Оказалось, девушка просила их обратиться к чужестранцу на различных языках, и среди них действительно нашелся один, говоривший на банту — языке, довольно хорошо знакомом Соломону.
Теперь у них появился переводчик, и девушка сообщила Кейну, что ее зовут Сидури, а офицера, который приходился ей братом, — Лабаши. В свою очередь Соломон рассказал ей о своих приключениях в этом городе.
— Мы привели тебя сюда, чтобы помочь тебе, — выслушав его, сказала она.
— Тогда помогите мне выбраться из города!
— Это невозможно. Город окружен людьми короля Ашшура-рас-араба, — покачала головой Сидури и, взяв Кейна за руку, повела его на крышу.
Англичанин увидел мириады огней на городских стенах; множество светящихся колец двигались от центра к окраинам, — видимо, люди в факелами прочесывали город в поисках беглеца. Кейн ощутил ярость зверя, которого преследуют охотники, не оставляя ему ни малейшей надежды на спасение. Он судорожно сжал рукоять меча, полный горячей решимости вступить в смертельную схватку с врагом, а не дожидаться, когда за ним придут и вновь закуют в ненавистные цепи.
Сидури потянула его за рукав, и они вернулись вниз.
— У нас есть план, — объявила она Кейну.
Он попытался узнать подробности, но Сидури больше ничего не сказала — может быть, она еще злилась на англичанина, проявившего равнодушие к ее прелестям. Соломон уже собирался обратиться к Лабаши, но вдруг в дом один за другим стали заходить люди. По-видимому, здесь намечалось какое-то тайное собрание, потому что все входили в полном молчании, обмениваясь между собой лишь знаками и жестами. Некоторые из пришедших были в одеждах жрецов, но более скромных и строгих, чем те, которые он видел раньше. Другие, одетые в шелковые плащи, явно принадлежали к городской знати. Телосложением и чертами лица они отличались от большинства жителей Нинна, и кожа их была намного светлее. Среди собравшихся оказалось и несколько военных.
Несколько человек, столпившись у стены, начали тихо о чем-то совещаться, изредка бросая взгляды на Кейна. Подойдя к ним, Сидури попыталась принять участие в дискуссии, но на нее никто не обращал внимания, за исключением одного молодого человека высокого роста и очень светлокожего, который явно был ее обожателем.
Прислонившись к стене, Кейн молча ждал, чем все это кончится, полагаясь лишь на волю Провидения. Он уже начал терять терпение, когда наконец увидел, что совещавшиеся пришли к единому решению.
— Ну, что вы решили? — спросил Соломон.
Неожиданно за всех ответила Сидури:
— Ты не можешь покинуть город, пока королем здесь является Ашшур-рас-араб. Ты должен помочь нам свергнуть его. Сыграй роль оракула для нас, как ты это делал для него.
Кейн вспомнил едкий тошнотворный дым, вызвавший у него полубредовое состояние, и решительно замотал головой:
— Нет! Я не буду!
— Ты ничем не рискуешь. Калдии, — Сидури указала на жрецов, — приготовили снадобье, которое защитит тебя от действия дурмана. Играя роль оракула, ты будешь осознавать все, что делаешь.
— Нет! — продолжал упорствовать англичанин, ни за что не желавший участвовать в обрядах чуждой ему религии.
Собравшиеся переглянулись, и по комнате пронесся неодобрительный гул разочарования, но тут вперед вышел Лабаши и жестом успокоил всех, затем повернулся к Кейну и объяснил ему положение дел.
Среди офицеров и части аристократов давно зреет недовольство жестокостью Ашшур-рас-араба, объяснил Лабаши. Они надеялись, что принц Беллардат поведет их против короля, но принца приговорили к смерти — именно так Ямен истолковал слова англичанина, которые он, одурманенный, произносил в храме.
Большинство воинов Ашшура, которые пали в сегодняшней битве, были ассирийцами, поэтому калдии и арбии расценили это как знак судьбы, благоприятствующей к ним. А теперь судьба еще раз оказалась милостивой к заговорщикам, предоставив в их распоряжение англичанина. Как оракул он мог бы убедить Ашшур-рас-араба, что тот должен уступить трон Лабаши, который был очень популярен среди аристократов.