Говард Роберт Ирвин. Драгоценности Гуахаура

Роберт Ирвин Говард
Драгоценности Гуахаура

Глава первая
Пути интриги

   Скалы круто вздымались над изумрудным океаном ветвей и листьев, над грудами камней, сверкавших подобно голубым нефритам и темно-красным рубинам под лучами восходящего солнца. Изгибаясь, скалы расходились все дальше на восток и на запад, над колыхавшимся под жарким ветром пологом джунглей. Этот гигантский палисад с его крутыми склонами скал, с ослепительно сверкавшими в них кусками кварца, казался неприступным. Но путник, совершавший утомительное восхождение наверх, находился уже на полпути к вершине.
   Человек этот был из рода «людей холмов», привычных к непростой жизни в горах, к тому же был он человеком недюжинной ловкости и силы. Вся его одежда состояла из пары коротких шелковых штанов и жестких сандалий, каковые он нес, перекинув через плечо.
   Меч и кинжал, болтавшиеся на поясе, явно мешали ему.
   Он был мощного телосложения, этот горец с гибким и мускулистым телом барса. Бронзовый загар покрывал его спину, а густая черная грива волос были перехвачена у висков серебряным обручем.
   Железные мускулы смельчака, его твердые ноги и быстрые глаза хорошо слушались его на этом трудном и опасном подъеме. Ниже, в котловине зеленым морем шумели и волновались джунгли. Выше по склону нависал край скалы, черный на фоне утреннего неба.
   Человек был утомлен. Он спешил, но тем не менее двигался со скоростью улитки, ощупывая руками и ногами каждый выступ и трещину в стене. Иногда находил удобные выбоины и ниши, где можно было передохнуть, а иногда повисал на самых кончиках пальцев.
   Медленно, сражаясь за каждую пядь, извиваясь как червь, он все же поднимался вверх. Время от времени он останавливался, чтобы перевести дух и отереть пот со лба и внимательно разглядывал простиравшиеся внизу джунгли.
   Он пытался высмотреть в зеленом море хоть какой-нибудь признак человеческой жизни или малейшего движения.
   Вершина была уже совсем близко, но ему был виден только участок скалы в несколько футов высотой и щель в толще отвесной стены. Немного погодя он добрался и до нее.
   Щель оказалась неглубокой каверной у самого края скалы. Горец удовлетворенно крякнул и закрепился на краю, опершись на него локтями. Пещерка, нет, скорее просто ниша в скале была уже кем-то занята. Маленькая скорченная мумия, сложив руки на ссохшейся груди, уронив маленькую сморщенную голову на грудь, недвижно сидела в нише, прислонившись к скале. Руки и ноги мумии были перехвачены сыромятными ремнями, давно превратившимися в окаменевшие обрывки. Одежда давно истлела и превратилась в пыль. Между скрещенными руками и поникшей головой покоился пожелтевший, как слоновая кость, и заскорузлый от времени свиток пергамента.
   Отдыхавший протянул руку и выдернул свиток. Не глядя, он сунул его за пояс, подтянулся и выпрямился во весь рост. Подпрыгнув он схватился за выступ скалы и, снова подтянувшись на руках, оказался наверху.
   Там он остановился, с трудом переводя дыхание, и посмотрел вниз.
   Это было похоже на то, как если бы смотреть сверху вовнутрь огромной каменной чаши. Дно чаши покрывала густая растительность, но снаружи лес нигде больше не был таким дремучим. Скалы, окаймлявшие чашу, не имели просветов и располагались на одинаковой высоте.
   Странный каприз природы не вязался с окружающим миром: огромный, три-четыре мили в диаметре естественный амфитеатр, заполненный непроходимым лесом и окруженный частоколом скал.
   Человек на скале недолго размышлял над проделками Богов. В последнем рывке он достиг вершин возросших несколько ниже по склону деревьев и облегченно вздохнул, увидев мелькнувшие среди зелени мраморные купола. Это был не мираж, не миф; под ним лежал заброшенный и покинутый всеми легендарный дворец Алкменона.
   Конан-Киммериец, воин с Барачагских островов, с Черного берега и прочих мест, где жизнь была дикой, добрался до королевства Кешана и, гонимый алчностью к воспетым в мифах сокровищам, превосходившим своими размерами богатства Туранских королей, отправился в эти края.
   Варварское королевство Кешан лежало в восточных землях Куша, где широкие луга граничили с лесами, наступавшими с юга. Населяла страну смешанная раса: смуглокожая знать управляла народом, в большинстве своем состоявшем из негров. Правители королевства — принцы и великие жрецы — считали себя потомками белой расы, в незапамятные времена управлявшей страной со столицею в Алкменоне. Говорящие о разном легенды и мифы не давали точного объяснения упадку королевства и уходу жителей из города. Не менее смутными были и рассказы о зубах Гуахаура — сокровище Алкменона. Но и этих крох оказалось достаточно, чтобы заставить Конана решиться на дальний поход в Кешан, через степи и джунгли, через горы и водопады.
   Он достиг Кешана, — края, который был сказкой, мифом для многих народов севера и запада, и услышал много рассказов, подтверждавших слухи о драгоценных зубах Гуахаура. Не смог он узнать только о точном местонахождении сокровищ: в Кешане не любили любопытных чужаков.
   Но чужеземец не выказал замешательства. С холодным высокомерием он предложил величавым, увешанным безвкусными драгоценностями вельможам ценные подарки. Он представился им профессиональным воином, забредшим в Кешан в поисках службы. Он предложил за хорошую плату обучить армию Кешана и повести ее против соседнего Пунта, — старого врага, чья недавняя победа на полях сражений привела в ярость раздражительного повелителя Кешана.
   Предложение Конана было не таким дерзким, как могло бы показаться. Слава о нем летела впереди него, достигнув даже отдаленного Кешана. Его имя прославили подвиги, совершенные им на южных берегах, когда он был предводителем черных корсаров. Им восхищались, его боялись во всех черных владениях.
   Он выдержал испытания, придуманные для него лукавыми вельможами. В пограничных стычках Конан великолепно преподал врагам искусство настоящего рукопашного боя.
   Его отвага и неустрашимость покорили правителей королевства, наслышанных уже о его славе военачальника. Казалось, теперь планы Конана смогут осуществиться.
   Для Конана главным было подольше задержаться в Кешане, чтобы выяснить, где спрятаны сокровища Гуахаура. Но тут произошло непредвиденное — в Кешан прибыло посольство из Зимбабве во главе с Тхутмекри.
   Мошенником и авантюристом слыл хитрый стигиец Тхутмекри, и потому он представился королю Кешана монархом огромного королевства, простиравшегося на востоке.
   Тхутмекри и киммериец давно знали друг друга, но все дело заключалось в том, что стигиец сам хотел покорить Пунт, — королевство, которое недавно изгнало из Зимбабве торговцев, разорив и предав огню крепость.
   Он предлагал королю Кешана вторгнуться в Пунт с востока с отрядами негров-копьеносцев, шемитских стрелков и наемников, и помочь королю захватить вражеские владения.
   Щедрые властители Зимбабве пожелали только монополии в торговле с Кешаном и его данниками, а в качестве залога верности — зубы Гуахаура. Тхутмекри заверил подозрительных вождей, что зубы будут храниться во дворце Зимбабве, за изваяниями золотых идолов Дагона и Деркето, — священных гостей в священной усыпальнице королевства. Это заявление вызвало у Конана хмурую усмешку.
   Киммериец не стал противоречить Тхутмекри и его шемитскому партнеру Зардхебе. Он понимал, что если стигиец настоит на своем предложении, он тут же потребует немедленно изгнать Конана как соперника. Конан должен был обнаружить сокровище и исчезнуть с ним до того, как повелитель Кешана даст себя уговорить. Конан был совершенно уверен, что драгоценные зубы спрятаны не в Кешане, королевской столице, где рой соломенных лачуг окружал обнесенный глиняной стеной дворец из бамбука и глины.
   Пока монарх окуривался благовониями с беспокойным и нетерпеливым гостем, верховный жрец объявил, что необходимо вначале выяснить решение богов касательно заключения союза с Зимбабве, а потом уже закреплять этот союз залогами и обетами, подтверждающими его нерушимость и святость. Жрец предлагал с оракулом из Алкменона.
   Это предложение вызвало благоговейный трепет, взволнованные толки и в хижинах, и во дворце.
   Безмолвие мертвого города не нарушалась жрецами уже сто лет. Считалось, что оракулом Алкменона была принцесса Йелайя, последняя женщина правительница города, умершая в самом расцвете юности и красоты. Тело ее чудесным образом не истлело, оставшись молодым и прекрасным. В прежние времена жрецы приходили в священный город, и принцесса учила их колдовству. Но последний жрец оказался подлым вором, пытавшимся украсть священные зубы Гуахаура. Он умер внезапно, во дворце, о котором покинувшие его служители рассказывали ужасные истории, отпугнувшие жрецов от оракула на добрую сотню лет.
   Однако Норулга, верховный жрец, убежденный в своей честности и знании оракула, объявил, что пойдет в священный город с группой приверженцев и возродит старинный обычай. Узнав об этом, Конан решил тут же покинуть Кешан, и на целую ночь опередить главного жреца.
   Проскакав верхом ночь, день и еще одну ночь, Конан на рассвете подъехал к скалам Алкменона, приближаться к которым не смел никто, кроме священников. Скалы возвышались на самом юге королевства, в сердце безлюдных джунглей.
   Никто из людей не смог бы преодолеть эти скалы, и никто, кроме жрецов, не знал тайного входа в долину. Конан не стал искать этого входа. Кручи, неприступные для людей равнин, болот и лесов, были вполне пригодны для уроженца холмистой, сумрачной Киммерии.
   Сейчас, стоя на вершине скалы, он любовался круглой долиной и дивился мысли, что мор, войны и суеверия могли заставить людей покинуть эту твердыню, чтобы потом те растворились среди окружавших их черных племен.
   Долина была оплотом, крепостью, убежищем. Дворец стоял с тех пор, как здесь поселились королевская семья и двор. Зеленые массы колыхавшихся джунглей скрыли в себе его развалины. Но мелькавшие в гуще ветвей купола по-прежнему были покрыты знаками королевского двора Алкменона.
   Конан медленно спустился по внутренней, более пологой и шершавой, чем внешняя, стороне скал.
   Сжимая меч в одной руке, он огляделся вокруг. Видимо, люди не зря говорили, что Алкменон стал городом призраков. Но Конан был достаточно осторожен и внимателен. Тишина была полной, не слышно было даже шороха листьев. Он наклонился, чтобы всмотреться в просветы между деревьями, но не увидел ничего, кроме уходящих в голубой мрак стволов.
   Конан очень осторожно, держа меч в руке, продолжал вглядываться в заросли. Зрачки его быстро скользили из стороны в сторону, упругая поступь стала бесшумной.
   Его окружали обломки замершей жизни: мраморные высохшие фонтаны, руины осыпавшихся стен посреди тонких деревьев. Едва различались линии четко спланированных некогда рощ и лужаек, широкие тротуары тянулись между деревьями, разбитые и проросшие красной травой.
   Конан с трудом различал стены, покрытые орнаментами, резные каменные решетки: возможно, здесь были прежде места увеселений.
   Массивные здания с мерцающими среди листвы куполами становились все ближе и различимее. Пробившись сквозь густые заросли дикого винограда, киммериец вышел на широкое ровное пространство, не занятое растительностью.
   Его взгляду предстал широкий портик королевского дворца. Поднимаясь по крутым мраморным ступеням, Конан заметил, что дворец сохранился гораздо лучше других построек, какие он мельком увидел недавно.
   Массивные колонны и мощные стены, похоже, не хотели уступать натиску времени. Мертвая тишина стояла в этом мертвом городе. Даже кошачья поступь Конана казалась непозволительно шумной в этой оглушительной тишине.
   Где-то здесь, во дворце, находился портрет или изваяние, служившее для жрецов Кешана оракулом, и здесь же, если верить слухам, были спрятаны сокровища былых владык Алкменона.
   Конан вошел в высокий зал с мощными высокими колоннами. Между ними возвышались стены с зияющими дырами от давно истлевших дверей. Пройдя полутемный зал, он вошел в одну такую дыру и оказался в огромном куполообразном помещении, очевидно, когда-то служившим аудиенц-залом повелителей Алкменона.
   Это было помещение восьмиугольной формы с высоким округлым потолком, сквозь искусно прорезанные окна которого лился дневной свет, прекрасно освещая все внутри. У дальней стены находилось возвышение с лазуритовыми ступенями, и на этом возвышении покоилось массивное кресло с расписными подлокотниками и высокой узорчатой спинкой, которая, несомненно, когда-то поддерживала золотой парчовый балдахин. Глаза Конана засияли: это был легендарный золотой трон королей Алкменона.
   Удачная находка, если, конечно, удастся унести его отсюда. Конан прикинул на глаз, сколько трон может весить. Близость богатства разжигало его воображение, усиливало его алчность. Ему не терпелось погрузить свои пальцы в груды сокровищ, описанных ему рассказчиками на торговых площадях Кешана. Они говорили, искренне веря в свои слова, про алмазы, рубины, сапфиры и изумруды, про все сокровища пролетевших веков.
   Он ожидал обнаружить изображение оракула здесь, в тронном зале, но оно наверняка находилось в другой части дворца, если, конечно, оно существовало на самом деле. Но в последнем Конан нисколько не сомневался.
   За троном он обнаружил узкий арочный проход, когда-то, возможно, замаскированный занавесью. Конан заглянул в него и увидел, что он ведет в пустой альков с коридором, начинавшимся в его правом углу. Конан обследовал другую арку слева от трона, и нашел необычную дверь с порталом из золота, украшенную искусно вырезанным орнаментом.
   Конан толкнул двери, и они распахнулись с такой легкостью, словно кто-то недавно смазал их петли. Войдя вовнутрь, он осмотрелся вокруг.
   Он стоял в квадратной комнате, небольшой, с мраморными стенами и резным потолком, украшенным золотой инкрустацией. Фигуры из золота стояли вдоль стен. Других дверей в комнате не было. Конан автоматически запомнил все подробности обстановки.
   Вдруг его внимание приковал чей-то взгляд. Осторожно повернув голову, он увидел существо, глядевшее на него с постамента из слоновой кости.
   Его лицо не было вырезано из камня или слоновой кости, это было настоящее лицо, живое, к тому же, как чуть позже заметил Конан, оно принадлежало стройной женской фигуре в роскошных одеждах.
   Конан и представить себе не мог, как много веков эта фигура сохранялась нетленной, благодаря черной магии и колдовству. Все детали ее одеяния остались нетронутыми. Конан помрачнел. Где-то в глубине души возникло смутное беспокойство. Колдовство, спасшее тело от тления, не должно было подействовать на одежду, но увы, это было именно так. Нагрудная накидка, набранная из золотых пластин, золоченые сандалии, короткая юбка из шелка на драгоценном поясе — все это не носило никаких следов времени и разрушения.
   И после своей смерти принцесса Йелайя была по-прежнему прекрасна.
   Ее тело, словно вырезанное из алебастра, тем не менее казалось живым и чувственным. Что-то демоническое было в этой женской фигуре.
   Конан стоял, подозрительно разглядывая ее, потом постучал мечом по возвышению. Он предложил, что сокровища могли храниться именно под постаментом, но отзвук удара был звонким и коротким, как от сплошного камня. В нерешительности Конан обошел помещение. Он не знал, куда идти дальше, а времени оставалось очень мало. Жрец выболтал проститутке, что сокровища хранятся во дворце. Но дворец был необъятен. Может быть, ему следует остаться здесь, спрятаться, и, дождавшись, когда уйдут жрецы из Кешана, продолжить поиски?
   Но если жрецы найдут сокровища и унесут их с собою, что тогда?
   Конан был уверен, что Тхутмекри удалось подкупить Гурулга.
   Конан хорошо знал Тхутмекри и мог предвидеть его действия. Тхутмекри требовал сокровища как залог преданности королей Кешана. Это было в его духе.
   Как только этот авантюрист получит сокровища, властители Зимбабве начнут военные действия. Пунт будет одновременно атакован с востока и запада; когда же Пунт и Кешан будут обессилены и вымотаны войной, короли Зимбабве сокрушат их обоих. Они разграбят Кешан и доберутся сюда. Они подвергнут пыткам все королевство и наконец все равно узнают дорогу в заброшенный Алкменон.
   Но была и другая возможность у Тхутмекри — просто-напросто, заполучив сокровища Гуахаура, исчезнуть с ними.
   Конан понимал, что поход в Алкменон для беседы с оракулом — всего лишь уловка, чтобы заставить короля Кешана согласиться с мнением хитрого стигийца. Он знал, что Гурулга так же лжив и коварен, как и все остальные в этой шайке. Конан не стал обращаться к верховному жрецу, ибо он не мог соперничать во взяточничестве с Тхутмекри. Попытайся Конан подкупить жреца, и тот бы одним ударом избавил Тхутмекри от соперника, объявив Конана интриганом и врагом Кешана. Но Конан хотел узнать, чем можно было подкупить человека, имевшего доступ к величайшему сокровищу мира.
   К тому же Конан опасался, что оракул действительно мог говорить от имени богов и, заговорив о нем, выдать его с головой жрецам в ответственный миг.
   Конан, не обнаружив ничего в комнате с оракулом, прошел в тронную залу. Он попытался приподнять золотой трон, и это ему удалось. Пол под троном тоже был цельным. Конан снова обыскал альков. В памяти он все время возвращался к тайному склепу рядом с оракулом.
   Он начал тщательно выстукивать стены, и наконец обнаружил пустоты напротив входа в узкий коридор. Приглядевшись, он заметил между мраморными панелями более широкую, чем в других местах, щель.
   Конан вставил в щель клинок и нажал на лезвие.
   Панель отошла, открыв за собой пустую нишу в стене. Конан зло выругался. Ниша, казалось, была пустой всегда. Но склонившись ниже, Конан заметил в стене, на уровне рта. систему каких-то ящичков. Он заглянул в них, но это оказались всего лишь дырки в стене, разделявшей альков и комнату с оракулом. Звуковые отверстия! Конан усмехнулся.
   Тайна оракула объяснялась проще, чем он мог ожидать. Гурулга должен, судя по всему, посадить к этим отверстиям себя или кого-то из своих слуг, чтобы тот пророчествовал голосом Йелайи перед доверчивыми зрителями.
   Кое-что вспомнив, Конан достал свиток пергамента, взятый у мумии, и осторожно развернул его. Свиток едва не рассыпался в его руках. Конан задумался над покрывавшими пергамент письменами.
   В своих странствиях по разным царствам Конан овладел разговором и чтением на многих языках. Ученые жрецы дивились его способности быстро перенимать чужую речь. Конан нередко попадал в переделки, в которых только знание языка спасало его от неминуемой гибели.
   Знаки на пергаменте были смутно знакомы и в то же время непонятны. Вскоре он сообразил, почему это было так.
   Это был древний пилеитилинский язык, имевший большие отличия от современной письменности. Рукопись поставила его в тупик. Он обнаружил лишь одно знакомое слово, часто повторяющееся в тексте. Это было имя: Иакин. Возможно, имя писавшего…
   Конан старательно шевелил губами, вспоминая забытые слова в попытке прочесть таинственный манускрипт. Он выяснил, что автор письма, Иакин, пришел издалека и со своей свитой проник в Алкменон.
   Последующий текст изобиловал незнакомыми оборотами и фразами.
   Конану стало ясно из прочитанного, что Иакин предвидел свою кончину. Именно там, на перевале, его и настигла смерть. Выполняя волю умирающего, слуги оставили его в пещерке.
   Странно, но Иакин не упоминался ни в одной из легенд о Алкменоне. Он пришел в долину, очевидно, уже после ухода из нее жителей. На это и указывал манускрипт. Казалось непонятным то, что жрецы, приходившие когда-то к оракулу, не встретили этого Иакина и его слуг. Видимо, он приходил еще до того, как жрецы в последний раз пришли сюда, чтобы проститься с мертвой принцессой. Легенды умалчивали об этом, рассказывая о покинутом мертвом городе.
   Зачем жил человек в этом заброшенном городе, и куда вернулись слуги, избавившись от покойника.
   Конан пожал плечами и спрятал свиток за пазуху. Вдруг среди полной тишины потрясающе неправдоподобно прогремел звон огромного гонга.
   Конан мгновенно, как кошка, развернулся, потрясая мечом. Он вгляделся в темноту коридора, из которого донесся звон. Неужели жрецы из Кешана? Невероятно… Он знал, что они не могли так быстро добраться сюда. Но звук гонга неоспоримо указывал на чье-то присутствие.
   Конан, как правило, действовал напрямик, подчиняясь своей природе варвара. Вот и сейчас, вместо того, чтобы убежать или спрятаться, Конан побежал навстречу неведомому звуку. Он бежал бесшумно, как пантера, глаза его сузились, губы сжались. Чувство опасности пробудило в нем первобытную ярость.
   Он выбежал из коридора в маленький дворик. Большой золотой диск висел на торчащей из стены ручке. Это и был гонг. Молоток из латуни лежал рядом, но вокруг — ни звука, ни следов человека. Конан притаился, замерев в проеме двери. Все было тихо. Наконец ему надоело ждать, и он скользнул через дворик, готовый отпрыгнуть или нанести удары направо и налево, молниеносные, как удары кобры.
   Он подошел к гонгу и всмотрелся в проемы ближайших к нему арок. Под одной из них он увидел темное помещение, заваленное обломками. Позади гонга лежали мраморные отполированные плиты, на которых не отпечатались ничьи следы. Но в воздухе висел еще слабый, еле уловимый запах, неясный для Конана. Ноздри его расширились и задрожали, как у зверя, но он так и не смог понять, что это за запах.
   Конан повернулся лицом к арке. Плиты, на которых он стоял, неожиданно ушли у него из-под ног. Он раскинул руки, пытаясь ухватиться за края пропасти, но они осыпались, не выдержав тяжести его тела. Он рухнул вниз. Стремительный поток воды подхватил Конана и понес его с огромной скоростью.

Глава вторая
Божество пробуждается

   Вначале Конан не стал бороться с уносившим его потоком.
   Сжимая зубами меч, он держался на плаву, продолжая нестись сквозь непроглядную мглу.
   Конан старался не думать о том, что его ждет впереди. Неожиданно луч света прорезал тьму впереди него. Он увидел волновавшуюся поверхность воды и крутые каменные стены, смыкавшиеся сводом наверху. Прямо под арочной крышей тянулся узкий карниз, но Конану было не дотянуться до него. В крыше зиял широкий провал, сквозь него проходил свет. За этим столбом света царила кромешная тьма, и Конан ужаснулся при мысли о том, что сейчас он проскочит мимо и окажется вновь в темноте и неизвестности.
   Тут он заметил, что с карниза к поверхности воды опускались бронзовые ступени.
   Конан тут же схватился за одну из них, борясь с течением, выносившим его на середину. Конан неистово сражался с волнами и все ближе подбирался к берегу, с трудом беря каждый фут. Изогнувшись, он наконец вцепился в край лестницы и повис на руках.
   Через мгновение Конан выбрался из ледяного потока и всем телом налег на позеленевшие ступеньки. Они легко выдержали киммерийца, когда он взобрался на карниз, бегущий вдоль всей стены.
   Конан пригнулся, чтобы головой не задеть потолка.
   Он наткнулся на бронзовую дверь, но та не поддалась ему.
   Тогда он взял рукой меч, который все это время сжимал руками, и засунул в ножны, сплюнув кровь из порезанных губ. Потом занялся пробитой крышей.
   Он просунул руки в трещину, осторожно проверив, выдержит ли камень его вес. Проникнув, наконец, сквозь отверстие в крыше, Конан обнаружил, что попал в широкое, сильно разрушенное помещение.
   Крыша почти вся провалилась, как и пол, лежавший под сводом подземного канала.
   Конан решил, что он все еще во дворце. Как много в нем комнат, в этом чертоге королей! Еще он сообразил, что предательские плиты пола могут снова обвалиться под ним и низринуть его во все тот же поток.
   Интересно, сколько людей до него попадало сюда вот так же? Он задумался: провалились ли плиты под его весом случайно или кто-то устроил ему ловушку? Ясно было одно: он здесь не один. Кто-то ударил в золотой гонг. Были ли этот шум приманкой для него?
   Тишина во дворце таила в себе неясную опасность.
   Может быть, кто-то другой проник сюда с той же целью, что и он сам? Внезапно в памяти всплыл злосчастный Иакин. Что, если этот человек нашел священные зубы Гуахаура? А его слуги забрали их с собой?
   Чувство, что за ним следит невидимка, приводило его в ярость.
   Конан двинулся по коридору, ведущему, как он предполагал, обратно в ту часть дворца, где он разыскивал сокровища. Мысленно он все время возвращался к загадочной обитательнице комнаты оракула. Ключ к сокровищам находился где-то поблизости от нее. Конан был почти уверен в этом.
   Он продвинулся все дальше по разрушенным комнатам и залам.
   Вскоре он нашел коридор, ведущий в тронную залу. Он решил, что спрячется и дождется прихода жрецов, а после фарса с оракулом двинется тайком за ними, когда те пойдут добывать сокровища. Возможно, жрецы заберут лишь часть драгоценностей, а он возьмет оставшиеся. Конан снова вошел в святилище оракула и уставился на неподвижную фигуру Йелайи, перед которой люди трепетали когда-то, как перед божеством, застывшим в неземном величии. Что за тайну скрывала эта чудесная статуя?
   Конан вздрогнул. Он шумно втянул воздух, и волосы встали дыбом на затылке. Тело принцессы все еще лежало перед ним, безмолвное и безжизненное, все та же одежда покрывала ее, но странная перемена сразу бросалась в глаза: на щеках принцессы играл румянец, губы порозовели…