Страница:
— Он не мертв, — возразил коринфиец, склонившись над телом Конана. — Он всего лишь оглушен, и уже приходит в себя.
При этих словах шум возобновился. Арат пытался добраться до лежащего. Иванос в конце концов вынул меч и заслонил собой Конана, приготовившись защищать его. Оливия поняла, что коринфиец стал на сторону Конана не ради самого Конана, а чтобы воспротивиться Арату. Похоже было, что эти двое — помощники Сергиуша, и между ними не было дружбы. После дальнейших споров было решено связать Конана и забрать с собой, а о его участи договориться позднее.
Киммериец, который начал постепенно приходить в себя, был связан кожаными поясами. Затем четверо пиратов подняли его и с жалобами и проклятиями потащили с собой. Отряд пиратов возобновил путешествие по плато. Тело Сергиуша оставили лежать там, где оно упало — уродливая фигура, развалившаяся на омытой солнечными лучами земле.
Наверху среди скал Оливия лежала, оглушенная разразившимся несчастьем. Она не могла ни пошевелиться, ни заговорить, могла только лежать там и смотреть остановившимся от ужаса взором, как свирепая орда уносит прочь ее защитника.
Сколько времени она так пролежала, Оливия не знала. Ей было видно, как пираты добрались до руин и вошли внутрь, втащив с собой пленника. Она смотрела, как они появляются и исчезают в дверях постройки и проломах ее стен, ворошат груды каменных обломков и слоняются вокруг стен. Через некоторое время два десятка пиратов снова пересекли плато и исчезли за краем плато в западной стороне, волоча за собой тело Сергиуша — надо полагать, чтобы сбросить его в море. Около руин остальные ломали деревья, готовя костер. Оливия слышала их крики, но на расстоянии не разбирала слов. Слышала она и голоса тех, кто ушел в лес, отдающиеся эхом среди деревьев. Через некоторое время они вернулись с бочонками вина и кожаными мешками, набитыми провизией, злобно чертыхаясь под своей ношей.
Все это Оливия отмечала чисто механически. Ее переутомленный мозг был готов отключиться. Только когда она осталась одна, беззащитная, Оливия поняла, как много значила для нее защита киммерийца. Она смутно удивилась прихотям Судьбы, которая сделала дочь короля спутницей варвара с окровавленными руками. Затем пришло отвращение к людям, считавшимся цивилизованными. Ее отец и Шах Амурас были цивилизованными. И оба доставляли ей только страдания. Она никогда не встречала цивилизованного человека, который обращался бы добр к ней, если за его действиями не просматривались какие-то скрытые мотивы. Конан защищал ее, помогал ей и — до сих пор — ничего не требовал взамен. Уронив голову на руки, Оливия плакала, пока отдаленные крики непристойного пиршества не вернули девушку к ее собственным опасностям.
Она перевела взгляд с темной громады развалин, где мельтешили фантасмагорические фигуры пиратов, крошечные на расстоянии, на сумеречные глубины леса. Даже если ее страхи прошлой ночью в руинах были снами, опасность, что скрывалась в этой зеленой громаде листвы, не была лишь частью кошмара. Был ли Конан убит, или его взяли в плен, ее единственный выбор лежит между тем, чтобы отдать себя морским волкам и тем, чтобы остаться на этом населенном дьяволами острове.
Когда Оливия полностью осознала весь ужас своего положения, силы оставили ее, и она потеряла сознание.
3
4
При этих словах шум возобновился. Арат пытался добраться до лежащего. Иванос в конце концов вынул меч и заслонил собой Конана, приготовившись защищать его. Оливия поняла, что коринфиец стал на сторону Конана не ради самого Конана, а чтобы воспротивиться Арату. Похоже было, что эти двое — помощники Сергиуша, и между ними не было дружбы. После дальнейших споров было решено связать Конана и забрать с собой, а о его участи договориться позднее.
Киммериец, который начал постепенно приходить в себя, был связан кожаными поясами. Затем четверо пиратов подняли его и с жалобами и проклятиями потащили с собой. Отряд пиратов возобновил путешествие по плато. Тело Сергиуша оставили лежать там, где оно упало — уродливая фигура, развалившаяся на омытой солнечными лучами земле.
Наверху среди скал Оливия лежала, оглушенная разразившимся несчастьем. Она не могла ни пошевелиться, ни заговорить, могла только лежать там и смотреть остановившимся от ужаса взором, как свирепая орда уносит прочь ее защитника.
Сколько времени она так пролежала, Оливия не знала. Ей было видно, как пираты добрались до руин и вошли внутрь, втащив с собой пленника. Она смотрела, как они появляются и исчезают в дверях постройки и проломах ее стен, ворошат груды каменных обломков и слоняются вокруг стен. Через некоторое время два десятка пиратов снова пересекли плато и исчезли за краем плато в западной стороне, волоча за собой тело Сергиуша — надо полагать, чтобы сбросить его в море. Около руин остальные ломали деревья, готовя костер. Оливия слышала их крики, но на расстоянии не разбирала слов. Слышала она и голоса тех, кто ушел в лес, отдающиеся эхом среди деревьев. Через некоторое время они вернулись с бочонками вина и кожаными мешками, набитыми провизией, злобно чертыхаясь под своей ношей.
Все это Оливия отмечала чисто механически. Ее переутомленный мозг был готов отключиться. Только когда она осталась одна, беззащитная, Оливия поняла, как много значила для нее защита киммерийца. Она смутно удивилась прихотям Судьбы, которая сделала дочь короля спутницей варвара с окровавленными руками. Затем пришло отвращение к людям, считавшимся цивилизованными. Ее отец и Шах Амурас были цивилизованными. И оба доставляли ей только страдания. Она никогда не встречала цивилизованного человека, который обращался бы добр к ней, если за его действиями не просматривались какие-то скрытые мотивы. Конан защищал ее, помогал ей и — до сих пор — ничего не требовал взамен. Уронив голову на руки, Оливия плакала, пока отдаленные крики непристойного пиршества не вернули девушку к ее собственным опасностям.
Она перевела взгляд с темной громады развалин, где мельтешили фантасмагорические фигуры пиратов, крошечные на расстоянии, на сумеречные глубины леса. Даже если ее страхи прошлой ночью в руинах были снами, опасность, что скрывалась в этой зеленой громаде листвы, не была лишь частью кошмара. Был ли Конан убит, или его взяли в плен, ее единственный выбор лежит между тем, чтобы отдать себя морским волкам и тем, чтобы остаться на этом населенном дьяволами острове.
Когда Оливия полностью осознала весь ужас своего положения, силы оставили ее, и она потеряла сознание.
3
Когда Оливия очнулась, солнце уже висело низко. Слабый ветерок доносил крики пиратов и обрывки непристойной песни. Девушка осторожно поднялась и посмотрела в их сторону. Она увидела, что пираты собрались вокруг огромного костра близ руин. Ее сердце подпрыгнуло, когда из постройки показалась группа, которая тащила какой-то предмет, которым, как она знала, был Конан. Они прислонили его к стене. Как видно, он по-прежнему был крепко связан. Последовал долгий спор с размахиванием руками и хватанием за оружие. Наконец они отволокли его обратно в зал и снова принялись накачиваться элем. Оливия вздохнула. По крайней мере, теперь она знала, что киммериец все еще жив. Новая решимость овладела ей. Как только опустится ночь, она прокрадется в эти мрачные развалины и либо освободит его, либо ее схватят при попытке это сделать. И девушка знала, что в ее решении был не только эгоистический интерес.
С такими мыслями она выбралась из своего убежища, чтобы собрать и поесть орехов. На скалах росло несколько ореховых деревьев. Оливия ничего не ела с прошлого дня. Собирая орехи, она никак не могла отделаться от чувства, что за ней наблюдают. Девушка нервно оглядывалась на скалы, но там никого не было. Внезапно страшное подозрение заставило ее задрожать. Она подобралась к северной оконечности скал и долго смотрела вниз, на колышущуюся зеленую массу листвы. Лес уже скрылся в закатных сумерках. Она ничего не увидела. Не может быть, чтобы за ней следило нечто, таящееся в лесу! Но она явственно ощущала взгляд невидимых глаз и чувствовала, что нечто живое и обладающее сознанием знает о ее присутствии, и ему известно ее укрытие.
Прокравшись обратно в свое убежище среди камней, Оливия лежала, наблюдая за развалинами в отдалении, пока ночная тьма не скрыла их. Теперь их местоположение выдавал только огромный костер, на фоне которого пьяно шарахались темные тени.
Оливия встала. Пришло время попытаться сделать то, что она задумала. Но сначала она прокралась к северной оконечности скал и всмотрелась в лес, окаймляющий плато. Напрягая зрение в слабом свете звезд, она вдруг замерла, и ледяная рука коснулась ее сердца.
Далеко внизу что-то двигалось. Словно бы черная тень отделилась от скопища теней. Нечто медленно продвигалось вверх по отвесному утесу — неясная фигура, бесформенная в полутьме. Паника схватила Оливию за горло, и девушка едва сдержала крик, что рвался с ее губ. Повернувшись, она бросилась вниз по южному склону.
Бегство по темным скалам было кошмаром, в котором она скользила и карабкалась, хватаясь за острые камни похолодевшими пальцами. Когда Оливия ранила свою нежную кожу и ударялась телом о выступы валунов, через которые Конан вчера перенес ее так легко, она снова осознала свою зависимость от варвара с железными мускулами. Но эта мысль мелькнула и пропала в водовороте страхов и ощущений безумного бегства.
Спуск казался ей бесконечным, но наконец ее ноги коснулись травы. С безумной быстротой отчаяния девушка бросилась бежать к костру, который пылал как огненное сердце ночи. На бегу она услышала позади грохот камней, сыплющихся с крутого склона, и шум словно придал ей крылья. Девушка не осмеливалась даже задуматься над тем, что за зловещая тварь, взбираясь на скалы, обрушила эти камни.
Необходимость серьезных физических усилий ослабила владевший ею слепой страх, и когда Оливия приблизилась к развалинам, ее мысли были ясными и рассудок настороже, хотя ноги ее подкашивались от перенапряжения.
Девушка опустилась на землю и поползла на животе, пока не добралась до небольшого деревца, которое избежало топоров пиратов. Оттуда она стала наблюдать за врагами. Они уже поужинали, но продолжали пить, зачерпывая оловянными кружками или украшенными драгоценностями кубками из винных бочонков с выбитыми днищами. Некоторые уже заснули здесь же, на траве, и оглашали ночь пьяным храпом. Другие, пошатываясь, побрели внутрь развалин. Конана нигде не было видно. Оливия продолжала лежать на земле. Трава вокруг нее и листья над ее головой покрылись росой. Люди вокруг костра ругались, играли в азартные игры и спорили. Около костра осталось всего несколько человек; остальные ушли спать в руины.
Девушка лежала, наблюдая за ними. Нервы ее были напряжены от ожидания и от мыслей о том, что может в свою очередь наблюдать за ней из темноты — или незаметно подкрадываться к ней. Время тянулось медленно, словно в свинцовых башмаках. Один за другим пьяные погружались в тяжелую дремоту, пока все они не улеглись рядом с догорающим костром.
Оливия некоторое время колебалась. Ее побудило к действию серебристое сияние, поднимающееся из-за деревьев. Вставала луна!
С судорожным вздохом девушка поднялась на ноги и направилась к руинам. Тело ее покрылось гусиной кожей, когда она шла на цыпочках между пьяных, уснувших перед входом в развалины. Внутри было еще больше пиратов. Они ворочались и бормотали в тяжелом сне, но ни один не проснулся, когда она проскользнула среди них. Всхлип радости сорвался с ее губ, когда она увидела Конана. Киммериец не спал. Он был привязан к колонне стоя. Глаза его блестели, отражая проникающий внутрь постройки свет догорающего костра.
Осторожно обходя спящих, Оливия приблизилась к нему. Как тихо она ни ступала, он услышал ее шаги; увидел ее, когда ее силуэт вырисовался на фоне входа. Едва уловимая ухмылка коснулась его суровых губ.
Оливия добралась до Конана и на мгновение приникла к нему. Он ощутил грудью частое биение ее сердца. Сквозь широкий пролом в стене прокрался лунный луч, и воздух вдруг словно стал заряжен напряжением. Конан ощутил это, и мускулы его непроизвольно напряглись. Оливия тоже ощутила это, и прерывисто вздохнула. Спящие продолжали бормотать и похрапывать. Быстро нагнувшись, Оливия вытащила кинжал из-за пояса его бесчувственного владельца и занялась веревками, опутывающими Конана. Это были морские снасти, толстые и прочные, завязанные морскими узлами. Она отчаянно работала кинжалом, а полоса лунного света медленно подбиралась к подножиям черных фигур в нишах между колоннами.
Дыхание неровно вырывалось из груди Оливии. Запястья Конана были свободны, но локти и ноги оставались крепко привязанными. Девушка бросила быстрый взгляд на статуи вдоль стен: ожидающие. Казалось, они наблюдают за ней с чудовищным терпением, не присущим ни жизни, ни смерти, с терпением, свойственным им одним. Пьяные на полу застонали и заворочались во сне. Лунный свет полз по залу, касаясь подножий черных фигур. Веревки упали с рук Конана. Он забрал у девушки кинжал и разрезал путы на ногах одним сильным и резким взмахом. Конан шагнул вперед, разминая затекшее тело и стоически терпя агонию возобновляющегося кровообращения. Оливия приникла к нему, дрожа как лист. Был ли то обман зрения, или лунный свет действительно зажег глаза статуй зловещим огнем, так что они красновато тлели во тьме, подобно углям костра?
Конан рванулся с места внезапно, как кошка джунглей. Он выхватил свой меч из груды оружия неподалеку, поднял Оливию на руки и выскользнул в пролом заросшей лианами стены.
Они не обменялись ни словом. С девушкой на руках Конан устремился через плато, залитое лунным светом. Оливия обняла его крепкую шею и склонила темноволосую голову ему на могучее плечо. Ее охватило восхитительное чувство безопасности.
Несмотря на ношу, киммериец быстро пересек плато. Оливия, открыв глаза, увидела, что они находятся в тени утесов.
— Что-то взобралось на скалы, — шепнула она. — Я слышала, как оно карабкается позади, когда спускалась.
— Нам придется рискнуть, — проворчал он.
— Я не боюсь — теперь, — вздохнула она.
— Ты не боялась и тогда, когда пришла освободить меня, — ответил он.
— Кром, ну и денек был! Никогда не слышал столько споров и воплей. Я чуть не оглох. Арат хотел отрезать мне голову, а Иванос не соглашался, чтобы разозлить Арата, которого он терпеть не может. Весь день они грызлись друг с другом, а команда быстро перепилась, и уже не могла голосовать ни за одного, ни за другого…
Он внезапно оборвал фразу и замер, подобный бронзовой статуе в лунном свете. Быстрым движением он опустил девушку на землю позади себя. Коснувшись ногами мягкой почвы, Оливия увидела то, что прервало речь Конана. И закричала.
Из тени утесов появилась чудовищная неуклюжая фигура — человекоподобный ужас, жуткое, карикатурное создание.
В целом очертания фигуры напоминали человеческие. Но лицо существа, явственно различимое в лунном свете, было звериным: близко посаженные глаза, вывернутые ноздри и огромная пасть с отвисшими губами, в которой сверкали белые клыки. Существо было покрыто косматой серой шерстью, в которой попадались белые пряди, блестящие серебром в сиянии луны. Его чудовищные уродливые лапы свисали почти до земли. Туловище зверя было невероятных размеров, а мощные нижние лапы — короткими. Ростом существо было выше человека, который стоял перед ним; размах его грудной клетки и плеч потрясал воображение, а гигантские верхние лапы напоминали узловатые стволы деревьев.
Освещенная луной картина закачалась перед глазами Оливии. Вот, значит, и конец их пути — ибо какое человеческое существо способно противостоять свирепой ярости этой волосатой горы мускулов? Но когда она перевела взгляд расширенных от ужаса глаз на бронзовую фигуру, стоящую лицом к лицу с чудовищем, она почувствовала, что в противниках есть нечто общее. Сходство это было пугающим. Противостояние Конана и человекоподобного существа было похоже не на борьбу человека и зверя, а на конфликт между двумя дикими созданиями, равно свирепыми и беспощадными. Сверкнув белыми клыками, чудовище бросилось на противника.
Разведя в стороны могучие лапы, зверь ринулся вперед с ошеломляющей быстротой, поразительной для его массивной туши и коротких ног.
Действия Конана были столь стремительны, что Оливия не смогла уследить за ними. Она увидела только, что он каким-то образом избежал смертельной хватки, и его меч, сверкнув подобно белой молнии, отсек одну из чудовищных лап выше локтя. Кровь хлынула рекой. Отрубленная лапа упала на землю, жутко извиваясь. Но еще в момент удара вторая уродливая лапа ухватила Конана за волосы.
Только железные мускулы шеи спасли киммерийца — иначе его шея была бы сломана в тот же миг. Его левая рука уперлась в горло зверя, левое колено было притиснуто к волосатому животу твари. И началась ужасная схватка, которая длилась лишь несколько секунд, но эти секунды показались парализованной ужасом девушке часами.
Обезьяна мертвой хваткой вцепилась Конану в волосы, таща его к клыкам, сверкающим белизной в лунном свете. Киммериец сопротивлялся, не давая согнуть свою левую руку, тогда как меч в его правой руке ходил взад-вперед как мясницкий нож, снова и снова врезаясь в пах, живот и грудь противника. Зверь дрался в наводящем ужас молчании. Не было заметно, чтобы его ослабила потеря крови, струившейся ручьями из чудовищных ран. Невероятная сила обезьяны постепенно одерживала верх над железными мускулами Конана. Рука Конана неотвратимо сгибалась под давлением; противник подтаскивал его все ближе и ближе к чудовищной пасти, ощерившейся клыками, с которых капала слюна. Теперь сверкающие глаза варвара смотрели прямо в налитые кровью глазки обезьяны. Конан нанес противнику еще один удар мечом, и меч застрял в теле зверя. Напрасно варвар пытался его вытащить. В этот миг страшная пасть, которая скалилась всего в нескольких дюймах от лица Конана, судорожно захлопнулась. Варвар упал на землю, отброшенный чудовищем в предсмертных конвульсиях.
Оливия, почти теряя сознание, увидела, как обезьяна зашаталась, опустилась на землю, скорчилась и по-человечески ухватилась за рукоять меча, торчащую из ее тела. Еще одно чудовищное мгновение, затем по огромному туловищу прошла дрожь, и оно застыло.
Кона поднялся на ноги и захромал к мертвому врагу. Киммериец тяжело дышал и шел как человек, чьи мускулы и кости подверглись предельному испытанию на прочность. Он пощупал свою окровавленную голову и выругался при виде длинных прядей черных волос, намокших от крови, которые были зажаты в волосатой лапе мертвого чудовища.
— Кром! — взревел он, хватая ртом воздух. — Я чувствую себя так, будто меня пытали! Я бы лучше сразился с дюжиной воинов. Еще немного, и он бы откусил мне голову. Будь он проклят, он вырвал у меня половину волос!
Взявшись за рукоять меча обеими руками, он с усилием вытащил оружие. Оливия подобралась поближе, взяла его за руку и широко открытыми глазами уставилась на распростертое на земле чудовище.
— Кто… кто это? — прошептала она.
— Серая человекообезьяна, — буркнул Конан. — Людоед. Они немые. Обитают в холмах на восточном берегу моря. Как эта добралась до острова, понятия не имею. Может быть, ее смыло с берега штормом и она приплыла на бревне.
— Это она бросила камень?
— Да. У меня появилось такое подозрение, когда мы стояли в чаще и я увидел склонившиеся книзу ветки у нас над головой. Эти твари всегда прячутся в самой чащобе и редко показываются оттуда. Не знаю, что привело ее на открытое место, но для нас это оказалось удачным. Среди деревьев я бы с ней не справился.
— Она шла за мной. — Оливия задрожала. — Я видела, как она карабкалась на скалы.
— Повинуясь инстинкту, тварь пряталась в тени утесов, вместо того, чтобы последовать за тобой через плато. Они обитают во мраке, в потаенных местах, и ненавидят солнце и луну.
— Как ты думаешь, здесь есть другие?
— Нет. Иначе бы они напали на пиратов, когда те шли через лес. Серая обезьяна осторожна, несмотря на свою страшную силу. Поэтому она и не решилась напасть на нас в чаще. Она, должно быть, очень уж хотела заполучить тебя, раз решилась атаковать на открытом месте. Что…
Он резко обернулся туда, откуда они пришли. Ночь разорвал жуткий крик. Он раздался из развалин.
За первым воплем последовала безумная мешанина визга, крика, завываний и стонов агонии. Хотя им сопутствовало лязганье стали, звуки походили скорее на шум кровавой бойни, нежели битвы.
Конан застыл на месте. Девушка прижалась к нему в безумном ужасе. Шум возвысился яростным крещендо. Киммериец повернулся и направился к краю плато, где темнели заросли деревьев. Ноги Оливии дрожали так сильно, что она не могла идти. Конан обернулся, подхватил ее на руки и понес. Когда девушка снова оказалась в колыбели его могучих рук, сердце ее перестало колотиться так бешено.
Они шли по темному лесу, но густые тени больше не таили ужасов, а серебро лунных лучей не выхватывало из тьмы зловещих фигур. Ночные птицы сонно бормотали. Вопли кровавой резни затихли позади, расстояние приглушило их до неузнаваемости. Где-то крикнул попугай, точно сверхъестественное эхо: «Йахкулан йок тха, ксуххалла!» Они добрались до воды, к самому краю которой подступал лес, и увидели стоящую на якоре галеру, парус которой белел в лунном свете. Звезды уже начинали бледнеть, предвещая рассвет.
С такими мыслями она выбралась из своего убежища, чтобы собрать и поесть орехов. На скалах росло несколько ореховых деревьев. Оливия ничего не ела с прошлого дня. Собирая орехи, она никак не могла отделаться от чувства, что за ней наблюдают. Девушка нервно оглядывалась на скалы, но там никого не было. Внезапно страшное подозрение заставило ее задрожать. Она подобралась к северной оконечности скал и долго смотрела вниз, на колышущуюся зеленую массу листвы. Лес уже скрылся в закатных сумерках. Она ничего не увидела. Не может быть, чтобы за ней следило нечто, таящееся в лесу! Но она явственно ощущала взгляд невидимых глаз и чувствовала, что нечто живое и обладающее сознанием знает о ее присутствии, и ему известно ее укрытие.
Прокравшись обратно в свое убежище среди камней, Оливия лежала, наблюдая за развалинами в отдалении, пока ночная тьма не скрыла их. Теперь их местоположение выдавал только огромный костер, на фоне которого пьяно шарахались темные тени.
Оливия встала. Пришло время попытаться сделать то, что она задумала. Но сначала она прокралась к северной оконечности скал и всмотрелась в лес, окаймляющий плато. Напрягая зрение в слабом свете звезд, она вдруг замерла, и ледяная рука коснулась ее сердца.
Далеко внизу что-то двигалось. Словно бы черная тень отделилась от скопища теней. Нечто медленно продвигалось вверх по отвесному утесу — неясная фигура, бесформенная в полутьме. Паника схватила Оливию за горло, и девушка едва сдержала крик, что рвался с ее губ. Повернувшись, она бросилась вниз по южному склону.
Бегство по темным скалам было кошмаром, в котором она скользила и карабкалась, хватаясь за острые камни похолодевшими пальцами. Когда Оливия ранила свою нежную кожу и ударялась телом о выступы валунов, через которые Конан вчера перенес ее так легко, она снова осознала свою зависимость от варвара с железными мускулами. Но эта мысль мелькнула и пропала в водовороте страхов и ощущений безумного бегства.
Спуск казался ей бесконечным, но наконец ее ноги коснулись травы. С безумной быстротой отчаяния девушка бросилась бежать к костру, который пылал как огненное сердце ночи. На бегу она услышала позади грохот камней, сыплющихся с крутого склона, и шум словно придал ей крылья. Девушка не осмеливалась даже задуматься над тем, что за зловещая тварь, взбираясь на скалы, обрушила эти камни.
Необходимость серьезных физических усилий ослабила владевший ею слепой страх, и когда Оливия приблизилась к развалинам, ее мысли были ясными и рассудок настороже, хотя ноги ее подкашивались от перенапряжения.
Девушка опустилась на землю и поползла на животе, пока не добралась до небольшого деревца, которое избежало топоров пиратов. Оттуда она стала наблюдать за врагами. Они уже поужинали, но продолжали пить, зачерпывая оловянными кружками или украшенными драгоценностями кубками из винных бочонков с выбитыми днищами. Некоторые уже заснули здесь же, на траве, и оглашали ночь пьяным храпом. Другие, пошатываясь, побрели внутрь развалин. Конана нигде не было видно. Оливия продолжала лежать на земле. Трава вокруг нее и листья над ее головой покрылись росой. Люди вокруг костра ругались, играли в азартные игры и спорили. Около костра осталось всего несколько человек; остальные ушли спать в руины.
Девушка лежала, наблюдая за ними. Нервы ее были напряжены от ожидания и от мыслей о том, что может в свою очередь наблюдать за ней из темноты — или незаметно подкрадываться к ней. Время тянулось медленно, словно в свинцовых башмаках. Один за другим пьяные погружались в тяжелую дремоту, пока все они не улеглись рядом с догорающим костром.
Оливия некоторое время колебалась. Ее побудило к действию серебристое сияние, поднимающееся из-за деревьев. Вставала луна!
С судорожным вздохом девушка поднялась на ноги и направилась к руинам. Тело ее покрылось гусиной кожей, когда она шла на цыпочках между пьяных, уснувших перед входом в развалины. Внутри было еще больше пиратов. Они ворочались и бормотали в тяжелом сне, но ни один не проснулся, когда она проскользнула среди них. Всхлип радости сорвался с ее губ, когда она увидела Конана. Киммериец не спал. Он был привязан к колонне стоя. Глаза его блестели, отражая проникающий внутрь постройки свет догорающего костра.
Осторожно обходя спящих, Оливия приблизилась к нему. Как тихо она ни ступала, он услышал ее шаги; увидел ее, когда ее силуэт вырисовался на фоне входа. Едва уловимая ухмылка коснулась его суровых губ.
Оливия добралась до Конана и на мгновение приникла к нему. Он ощутил грудью частое биение ее сердца. Сквозь широкий пролом в стене прокрался лунный луч, и воздух вдруг словно стал заряжен напряжением. Конан ощутил это, и мускулы его непроизвольно напряглись. Оливия тоже ощутила это, и прерывисто вздохнула. Спящие продолжали бормотать и похрапывать. Быстро нагнувшись, Оливия вытащила кинжал из-за пояса его бесчувственного владельца и занялась веревками, опутывающими Конана. Это были морские снасти, толстые и прочные, завязанные морскими узлами. Она отчаянно работала кинжалом, а полоса лунного света медленно подбиралась к подножиям черных фигур в нишах между колоннами.
Дыхание неровно вырывалось из груди Оливии. Запястья Конана были свободны, но локти и ноги оставались крепко привязанными. Девушка бросила быстрый взгляд на статуи вдоль стен: ожидающие. Казалось, они наблюдают за ней с чудовищным терпением, не присущим ни жизни, ни смерти, с терпением, свойственным им одним. Пьяные на полу застонали и заворочались во сне. Лунный свет полз по залу, касаясь подножий черных фигур. Веревки упали с рук Конана. Он забрал у девушки кинжал и разрезал путы на ногах одним сильным и резким взмахом. Конан шагнул вперед, разминая затекшее тело и стоически терпя агонию возобновляющегося кровообращения. Оливия приникла к нему, дрожа как лист. Был ли то обман зрения, или лунный свет действительно зажег глаза статуй зловещим огнем, так что они красновато тлели во тьме, подобно углям костра?
Конан рванулся с места внезапно, как кошка джунглей. Он выхватил свой меч из груды оружия неподалеку, поднял Оливию на руки и выскользнул в пролом заросшей лианами стены.
Они не обменялись ни словом. С девушкой на руках Конан устремился через плато, залитое лунным светом. Оливия обняла его крепкую шею и склонила темноволосую голову ему на могучее плечо. Ее охватило восхитительное чувство безопасности.
Несмотря на ношу, киммериец быстро пересек плато. Оливия, открыв глаза, увидела, что они находятся в тени утесов.
— Что-то взобралось на скалы, — шепнула она. — Я слышала, как оно карабкается позади, когда спускалась.
— Нам придется рискнуть, — проворчал он.
— Я не боюсь — теперь, — вздохнула она.
— Ты не боялась и тогда, когда пришла освободить меня, — ответил он.
— Кром, ну и денек был! Никогда не слышал столько споров и воплей. Я чуть не оглох. Арат хотел отрезать мне голову, а Иванос не соглашался, чтобы разозлить Арата, которого он терпеть не может. Весь день они грызлись друг с другом, а команда быстро перепилась, и уже не могла голосовать ни за одного, ни за другого…
Он внезапно оборвал фразу и замер, подобный бронзовой статуе в лунном свете. Быстрым движением он опустил девушку на землю позади себя. Коснувшись ногами мягкой почвы, Оливия увидела то, что прервало речь Конана. И закричала.
Из тени утесов появилась чудовищная неуклюжая фигура — человекоподобный ужас, жуткое, карикатурное создание.
В целом очертания фигуры напоминали человеческие. Но лицо существа, явственно различимое в лунном свете, было звериным: близко посаженные глаза, вывернутые ноздри и огромная пасть с отвисшими губами, в которой сверкали белые клыки. Существо было покрыто косматой серой шерстью, в которой попадались белые пряди, блестящие серебром в сиянии луны. Его чудовищные уродливые лапы свисали почти до земли. Туловище зверя было невероятных размеров, а мощные нижние лапы — короткими. Ростом существо было выше человека, который стоял перед ним; размах его грудной клетки и плеч потрясал воображение, а гигантские верхние лапы напоминали узловатые стволы деревьев.
Освещенная луной картина закачалась перед глазами Оливии. Вот, значит, и конец их пути — ибо какое человеческое существо способно противостоять свирепой ярости этой волосатой горы мускулов? Но когда она перевела взгляд расширенных от ужаса глаз на бронзовую фигуру, стоящую лицом к лицу с чудовищем, она почувствовала, что в противниках есть нечто общее. Сходство это было пугающим. Противостояние Конана и человекоподобного существа было похоже не на борьбу человека и зверя, а на конфликт между двумя дикими созданиями, равно свирепыми и беспощадными. Сверкнув белыми клыками, чудовище бросилось на противника.
Разведя в стороны могучие лапы, зверь ринулся вперед с ошеломляющей быстротой, поразительной для его массивной туши и коротких ног.
Действия Конана были столь стремительны, что Оливия не смогла уследить за ними. Она увидела только, что он каким-то образом избежал смертельной хватки, и его меч, сверкнув подобно белой молнии, отсек одну из чудовищных лап выше локтя. Кровь хлынула рекой. Отрубленная лапа упала на землю, жутко извиваясь. Но еще в момент удара вторая уродливая лапа ухватила Конана за волосы.
Только железные мускулы шеи спасли киммерийца — иначе его шея была бы сломана в тот же миг. Его левая рука уперлась в горло зверя, левое колено было притиснуто к волосатому животу твари. И началась ужасная схватка, которая длилась лишь несколько секунд, но эти секунды показались парализованной ужасом девушке часами.
Обезьяна мертвой хваткой вцепилась Конану в волосы, таща его к клыкам, сверкающим белизной в лунном свете. Киммериец сопротивлялся, не давая согнуть свою левую руку, тогда как меч в его правой руке ходил взад-вперед как мясницкий нож, снова и снова врезаясь в пах, живот и грудь противника. Зверь дрался в наводящем ужас молчании. Не было заметно, чтобы его ослабила потеря крови, струившейся ручьями из чудовищных ран. Невероятная сила обезьяны постепенно одерживала верх над железными мускулами Конана. Рука Конана неотвратимо сгибалась под давлением; противник подтаскивал его все ближе и ближе к чудовищной пасти, ощерившейся клыками, с которых капала слюна. Теперь сверкающие глаза варвара смотрели прямо в налитые кровью глазки обезьяны. Конан нанес противнику еще один удар мечом, и меч застрял в теле зверя. Напрасно варвар пытался его вытащить. В этот миг страшная пасть, которая скалилась всего в нескольких дюймах от лица Конана, судорожно захлопнулась. Варвар упал на землю, отброшенный чудовищем в предсмертных конвульсиях.
Оливия, почти теряя сознание, увидела, как обезьяна зашаталась, опустилась на землю, скорчилась и по-человечески ухватилась за рукоять меча, торчащую из ее тела. Еще одно чудовищное мгновение, затем по огромному туловищу прошла дрожь, и оно застыло.
Кона поднялся на ноги и захромал к мертвому врагу. Киммериец тяжело дышал и шел как человек, чьи мускулы и кости подверглись предельному испытанию на прочность. Он пощупал свою окровавленную голову и выругался при виде длинных прядей черных волос, намокших от крови, которые были зажаты в волосатой лапе мертвого чудовища.
— Кром! — взревел он, хватая ртом воздух. — Я чувствую себя так, будто меня пытали! Я бы лучше сразился с дюжиной воинов. Еще немного, и он бы откусил мне голову. Будь он проклят, он вырвал у меня половину волос!
Взявшись за рукоять меча обеими руками, он с усилием вытащил оружие. Оливия подобралась поближе, взяла его за руку и широко открытыми глазами уставилась на распростертое на земле чудовище.
— Кто… кто это? — прошептала она.
— Серая человекообезьяна, — буркнул Конан. — Людоед. Они немые. Обитают в холмах на восточном берегу моря. Как эта добралась до острова, понятия не имею. Может быть, ее смыло с берега штормом и она приплыла на бревне.
— Это она бросила камень?
— Да. У меня появилось такое подозрение, когда мы стояли в чаще и я увидел склонившиеся книзу ветки у нас над головой. Эти твари всегда прячутся в самой чащобе и редко показываются оттуда. Не знаю, что привело ее на открытое место, но для нас это оказалось удачным. Среди деревьев я бы с ней не справился.
— Она шла за мной. — Оливия задрожала. — Я видела, как она карабкалась на скалы.
— Повинуясь инстинкту, тварь пряталась в тени утесов, вместо того, чтобы последовать за тобой через плато. Они обитают во мраке, в потаенных местах, и ненавидят солнце и луну.
— Как ты думаешь, здесь есть другие?
— Нет. Иначе бы они напали на пиратов, когда те шли через лес. Серая обезьяна осторожна, несмотря на свою страшную силу. Поэтому она и не решилась напасть на нас в чаще. Она, должно быть, очень уж хотела заполучить тебя, раз решилась атаковать на открытом месте. Что…
Он резко обернулся туда, откуда они пришли. Ночь разорвал жуткий крик. Он раздался из развалин.
За первым воплем последовала безумная мешанина визга, крика, завываний и стонов агонии. Хотя им сопутствовало лязганье стали, звуки походили скорее на шум кровавой бойни, нежели битвы.
Конан застыл на месте. Девушка прижалась к нему в безумном ужасе. Шум возвысился яростным крещендо. Киммериец повернулся и направился к краю плато, где темнели заросли деревьев. Ноги Оливии дрожали так сильно, что она не могла идти. Конан обернулся, подхватил ее на руки и понес. Когда девушка снова оказалась в колыбели его могучих рук, сердце ее перестало колотиться так бешено.
Они шли по темному лесу, но густые тени больше не таили ужасов, а серебро лунных лучей не выхватывало из тьмы зловещих фигур. Ночные птицы сонно бормотали. Вопли кровавой резни затихли позади, расстояние приглушило их до неузнаваемости. Где-то крикнул попугай, точно сверхъестественное эхо: «Йахкулан йок тха, ксуххалла!» Они добрались до воды, к самому краю которой подступал лес, и увидели стоящую на якоре галеру, парус которой белел в лунном свете. Звезды уже начинали бледнеть, предвещая рассвет.
4
В призрачно-бледном свете предрассветного утра горстка окровавленных фигур в лохмотьях выбралась из леса на берег. Их было сорок четыре человека, запуганных и упавших духом. Задыхаясь от спешки, они вошли в воду и побрели вброд к галере. Грубый оклик с борта судна заставил их остановиться.
Силуэтом на фоне светлеющего неба они увидели Конана Киммерийца, стоящего на носу галеры с мечом в руке. Легкий ветерок развевал черную гриву его волос.
— Стоять! — приказал он. — Не подходите ближе. Что вам нужно, псы?
— Пусти нас на корабль! — крикнул волосатый пират, трогая пальцем кровоточащий обрубок уха. — Мы хотим убраться с этого дьявольского острова.
— Первому, кто попытается влезть на борт, я вышибу мозги, — пообещал Конан.
Их было сорок четыре против него одного, но преимущество было на его стороне. События этой ночи напрочь выбили из пиратов боевой дух.
— Позволь нам попасть на корабль, добрый Конан, — жалобно заскулил замориец, подпоясанный красным кушаком, боязливо оглядываясь через плечо на молчаливый лес. — Нас так покалечили, искусали, разодрали на части, мы так устали от драки и бегства, что ни один из нас не в силах поднять меч.
— Где этот пес Арат? — спросил Конан.
— Мертв, как и остальные! На нас напали дьяволы! Они набросились на нас и стали разрывать на куски, прежде чем мы успели проснуться. Дюжину хороших бойцов они растерзали во сне. Развалины были полны теней с горящими глазами, острыми клыками и когтями.
— О да, — вмешался другой пират. — Это были демоны острова, которые приняли вид статуй, чтобы обмануть нас. Иштар! Подумать только, мы устроились на ночлег среди них. Мы не трусы, мы сражались с ними так долго, как смертные могут сражаться с силами тьмы. Затем мы бросились бежать, оставив их терзать трупы, точно шакалы. Но они наверняка бросятся за нами в погоню.
— Да, да, пусти нас на борт! — вскричал тощий шемит. — Пусти нас миром, или нам придется сделать это с оружием в руках. Мы так измучены, что ты наверняка убьешь многих, но тебе не удастся перебить всех нас.
— Тогда я пробью дыру в днище и потоплю корабль, — угрюмо ответил Конан. В ответ поднялся хор яростных возражений, который Конан заставил умолкнуть львиным рыком.
— Псы! С какой стати я должен помогать своим врагам? Пустить вас на борт, чтобы вы вырезали мне сердце?
— Нет, нет! — наперебой закричали они. — Мы твои друзья, Конан! Друзья и товарищи! Нам незачем ссориться между собой. Мы ненавидим короля Турана, но не друг друга.
Их взгляды впились в его темное хмурое лицо.
— Тогда, если я принадлежу к Братству, — проворчал он, — его законы распространяются на меня. И, раз я убил вашего главаря в честном поединке, я — ваш капитан!
Никто не возражал. Пираты были так истерзаны и напуганы, что единственным их желанием было поскорее убраться с этого жуткого острова. Конан поискал взглядом окровавленную фигуру коринфийца.
— Эй, Иванос! — крикнул он. — Ты уже однажды встал на мою сторону. Поддержишь ли ты меня сейчас?
— О да, клянусь Митрой! — пират, почувствовав, куда ветер дует, был рад оказаться поближе к Конану. — Он прав, парни. Он наш законный капитан!
Последовали одобрительные возгласы. Пиратам, может быть, недоставало энтузиазма, но в их голосах звучала неподдельная искренность, которую усиливало ощущение молчаливого леса позади, который мог таить чернокожих красноглазых дьяволов с окровавленными клыками.
— Поклянитесь на мечах, — потребовал Конан.
К нему протянулись сорок четыре рукояти мечей и сорок четыре голоса произнесли пиратскую клятву верности.
Конан ухмыльнулся и вложил в ножны меч.
— Поднимайтесь на борт, мои храбрецы, и беритесь за весла.
Он обернулся и поднял на ноги Оливию, которая пряталась за планширом.
— А что будет со мной, капитан? — спросила она.
— Чего бы ты хотела? — спросил он, внимательно глядя на нее.
— Я бы хотела пойти с тобой, куда бы ни лежал твой путь! — воскликнула она, обвивая белыми руками его бронзовую шею.
Пираты, перебиравшиеся через борт, при виде девушки задохнулись от изумления.
— Даже если это путь кровавых сражений? — спросил он. — Этот корабль окрасит кровью синеву любых вод, куда бы он ни плыл.
— Да. Я готова плыть с тобой по любым морям, синим или красным, — горячо ответила она. — Ты варвар, а я вне закона, я отвергнута моим народом. Мы оба парии, мы бродяги на этой земле. Возьми меня с собой!
Порывисто рассмеявшись, он поднял ее к своим яростным губам.
— Я сделаю тебя королевой Синего Моря! Поднимайте якорь, псы! Мы еще подпалим штаны королю Йилдизу, клянусь Кромом!
Силуэтом на фоне светлеющего неба они увидели Конана Киммерийца, стоящего на носу галеры с мечом в руке. Легкий ветерок развевал черную гриву его волос.
— Стоять! — приказал он. — Не подходите ближе. Что вам нужно, псы?
— Пусти нас на корабль! — крикнул волосатый пират, трогая пальцем кровоточащий обрубок уха. — Мы хотим убраться с этого дьявольского острова.
— Первому, кто попытается влезть на борт, я вышибу мозги, — пообещал Конан.
Их было сорок четыре против него одного, но преимущество было на его стороне. События этой ночи напрочь выбили из пиратов боевой дух.
— Позволь нам попасть на корабль, добрый Конан, — жалобно заскулил замориец, подпоясанный красным кушаком, боязливо оглядываясь через плечо на молчаливый лес. — Нас так покалечили, искусали, разодрали на части, мы так устали от драки и бегства, что ни один из нас не в силах поднять меч.
— Где этот пес Арат? — спросил Конан.
— Мертв, как и остальные! На нас напали дьяволы! Они набросились на нас и стали разрывать на куски, прежде чем мы успели проснуться. Дюжину хороших бойцов они растерзали во сне. Развалины были полны теней с горящими глазами, острыми клыками и когтями.
— О да, — вмешался другой пират. — Это были демоны острова, которые приняли вид статуй, чтобы обмануть нас. Иштар! Подумать только, мы устроились на ночлег среди них. Мы не трусы, мы сражались с ними так долго, как смертные могут сражаться с силами тьмы. Затем мы бросились бежать, оставив их терзать трупы, точно шакалы. Но они наверняка бросятся за нами в погоню.
— Да, да, пусти нас на борт! — вскричал тощий шемит. — Пусти нас миром, или нам придется сделать это с оружием в руках. Мы так измучены, что ты наверняка убьешь многих, но тебе не удастся перебить всех нас.
— Тогда я пробью дыру в днище и потоплю корабль, — угрюмо ответил Конан. В ответ поднялся хор яростных возражений, который Конан заставил умолкнуть львиным рыком.
— Псы! С какой стати я должен помогать своим врагам? Пустить вас на борт, чтобы вы вырезали мне сердце?
— Нет, нет! — наперебой закричали они. — Мы твои друзья, Конан! Друзья и товарищи! Нам незачем ссориться между собой. Мы ненавидим короля Турана, но не друг друга.
Их взгляды впились в его темное хмурое лицо.
— Тогда, если я принадлежу к Братству, — проворчал он, — его законы распространяются на меня. И, раз я убил вашего главаря в честном поединке, я — ваш капитан!
Никто не возражал. Пираты были так истерзаны и напуганы, что единственным их желанием было поскорее убраться с этого жуткого острова. Конан поискал взглядом окровавленную фигуру коринфийца.
— Эй, Иванос! — крикнул он. — Ты уже однажды встал на мою сторону. Поддержишь ли ты меня сейчас?
— О да, клянусь Митрой! — пират, почувствовав, куда ветер дует, был рад оказаться поближе к Конану. — Он прав, парни. Он наш законный капитан!
Последовали одобрительные возгласы. Пиратам, может быть, недоставало энтузиазма, но в их голосах звучала неподдельная искренность, которую усиливало ощущение молчаливого леса позади, который мог таить чернокожих красноглазых дьяволов с окровавленными клыками.
— Поклянитесь на мечах, — потребовал Конан.
К нему протянулись сорок четыре рукояти мечей и сорок четыре голоса произнесли пиратскую клятву верности.
Конан ухмыльнулся и вложил в ножны меч.
— Поднимайтесь на борт, мои храбрецы, и беритесь за весла.
Он обернулся и поднял на ноги Оливию, которая пряталась за планширом.
— А что будет со мной, капитан? — спросила она.
— Чего бы ты хотела? — спросил он, внимательно глядя на нее.
— Я бы хотела пойти с тобой, куда бы ни лежал твой путь! — воскликнула она, обвивая белыми руками его бронзовую шею.
Пираты, перебиравшиеся через борт, при виде девушки задохнулись от изумления.
— Даже если это путь кровавых сражений? — спросил он. — Этот корабль окрасит кровью синеву любых вод, куда бы он ни плыл.
— Да. Я готова плыть с тобой по любым морям, синим или красным, — горячо ответила она. — Ты варвар, а я вне закона, я отвергнута моим народом. Мы оба парии, мы бродяги на этой земле. Возьми меня с собой!
Порывисто рассмеявшись, он поднял ее к своим яростным губам.
— Я сделаю тебя королевой Синего Моря! Поднимайте якорь, псы! Мы еще подпалим штаны королю Йилдизу, клянусь Кромом!