Грачев Роман. Томка и блудный сын

   Ольга кивнула. Я приподнялся, давая понять, что аудиенция окончена, но посетительница задержалась на мгновение.
   – Вы найдете его?
   Что я мог ответить? Врать в глаза не люблю даже ради успокоения, но уверенности в успехе предприятия не хватало.
   – Будем стараться, Ольга.

6

   Рабочий день таки закончился. Хотя стоит отметить, что у меня редко выдаются нормированные рабочие дни. В милиции я уходил со службы, когда требовала необходимость. Явиться изволь вовремя, а когда уйдешь – одному черту известно. Иногда пропадал в загородных командировках целыми сутками, не имея возможности ни позвонить, ни написать электронное письмо. К счастью, я тогда еще был не женат и мог позволить себе относительно раздольную жизнь (впрочем, если кто помнит, супружество мое и так закончилось весьма плачевно без всякой милиции).
   В своем детективном агентстве правила для себя я, разумеется, устанавливал сам. Мне хотелось быть хорошим отцом для своей дочурки. Ждать милостей от бывшей жены Марины не приходится – за последние пару месяцев она видела Томку от силы три раза – так что приходилось волочь хомут в одиночку. Уходить старался в шесть, чтобы успеть в детский сад, но если не успевал, Олеся брала Томку с собой в магазин, иногда забирала к себе домой. В общем, как-то выкручиваюсь. Но в день визита встревоженной матери Сергея Круглова я сделал небольшое исключение: я закончил рабочий день в офисе и плавно перетянул его в свои вечерние хлопоты. Дело в том, что Кругловы проживали не очень далеко от моего дома, буквально в двух кварталах, и я мог бы по дороге сделать много полезного.
   Уходя из офиса, я пролистал бумаги с информацией, оставленной Ольгой.
   – Негусто, прямо скажем. Как старообрядцы живут, в лесу, почти без всяких контактов. – Я отобрал несколько номеров. – Эти отработаю сам.
   – Что-то серьезное? – спросил Петя.
   – Вероятность невелика. Парень наверняка сорвался, слишком много сил отдал учебе, да и дома у него не все сладко. Побегает и вернется.
   – А если?…
   – А вот это я и хочу выяснить. Его одноклассники живут рядом, опрошу сам. А ты найди парня в сети, повиси на его страницах. Нароешь что-то интересное – пиши.
   – Хорошо.
   В холле ожидала Настя. Обычно в начале седьмого от нее не оставалось даже шлейфа духов. – Ты чего не уходишь?
   Девичьи щеки залил румянец.
   – Антон Васильевич, вы обещали подумать. – Над чем?
   Я валял дурака. Конечно, я помнил о концерте, но мне иногда нравилось чувствовать себя повелителем.
   – Я хочу на Стинга… мне бы авансик небольшой на билетик до Москвы.
   – Авансик, билетик… Какая твоя любимая песня у Стинга?
   Это было довольно жестоко с моей стороны. На своем рабочем месте Настя почти всегда включала музыку, и за два года ее работы я прекрасно изучил репертуар. Никакого Стинга там рядом не стояло даже в кавер-версиях.
   Настюха еще обильнее краснела, мычала, но дальше «Англичанина в Нью-Йорке» дело не шло.
   – Ладно, расслабься. – Я вынул из кармана бумажник, отсчитал несколько купюр. – Столько хватит?
   Девушка просияла.
   – Да, конечно, спасибо большое, Антон Васильевич!
   – С тебя фотоотчет и интервью.
   На мгновение она помрачнела.
   – Шучу. Все, я ушел.
   Я покидал офис в довольно благодушном настроении и думал о том, как, по сути, просто сделать человека чуточку счастливее. Какой-то мудрец от бизнеса говорил: пусть каждый из твоих сотрудников выиграет в чем-то своем, и тогда вместе с ними выиграешь и ты.
 
   По пути домой застрял в чудовищной пробке. На важном перекрестке, через который только и можно было попасть в наш спальный район на северо-западе, случилась страшная авария, приехали гаишники и даже скорая, не выключавшая проблесковый маячок. Я передвигался со скоростью не более десяти метров в минуту. Смотрел на часы и нервничал. Не люблю опаздывать.
   Позвонил Олесе:
   – Привет, как вы там? Потеряли меня?
   – Да нет, если тебя это не очень огорчает.
   – Огорчает, конечно.
   – Шучу. Томка тебя уже заждалась, изрисовала все оставшиеся у меня чистые листы бумаги. Рисует тебя в машине, спешащего домой за любимой девочкой.
   – Машина с открытым верхом?
   – Да, похоже на «феррари».
   – У нее неплохой вкус. Как ты себя чувствуешь, Олесь?
   Она вздохнула. Очевидно, чувствовала не ахти. Если уж утром выглядела словно измятая подушка, то к вечеру полтора десятка «вождей краснокожих» могли превратить ее в мочалку.
   – Нормально, Антон. Ты приезжай поскорее, пожалуйста, у меня еще есть дела.
   Мне стало стыдно. Черт возьми, уже не впервые я своими опозданиями нарушаю ее вечерние планы. Олеся женщина терпеливая, отзывчивая, но всему есть пределы. Если она просит приехать побыстрее, значит и ее терпению приходит конец.
   Нужно что-то придумывать со своим распорядком. Подключать бабу Соню, например, или пытаться образумить Марину, напомнить о материнском долге.
   Я приблизился к заблокированному перекрестку. Моему взору предстала жуткая картина: на асфальте, лицом вниз, раскинув руки в разные стороны, лежал молодой человек, вокруг головы расплывалось красно-бурое пятно крови. В том, что парень покинул список живущих, не могло быть ни малейших сомнений – с такой травмой не живут. Голова даже слегка примялась.
   Сердце мое гулко стучало. Отвык я от мертвечины. В уголовном розыске на «мокруху» выезжали регулярно, и картины я видал такие, что не приведи господи. Но за семь лет работы моего детективного агентства убийства нам практически не попадались. Несколько раз отрабатывали свидетелей убийств по просьбе моих клиентов или по запросу из официальных органов, но непосредственно со жмуриками я больше не сталкивался. Сейчас при виде этого несчастного парня, попавшего под железную лошадь, у меня внутри что-то очень серьезно перевернулось. Бедолага куда-то не дошел, кто-то его сегодня не дождался и не дождется никогда. Несколько минут назад он был – сейчас его нет. Он чей-то сын, брат, внук, чей-то любимый, может быть. Я сам отец, и иногда от подобных мыслей все мои внутренности превращаются в лед.
   Кажется, я начинаю понимать состояние моей сегодняшней клиентки. Точнее, я понимаю состояния клиентов почти всегда, но сейчас я его чувствую. Сережку Круглова надо найти и вернуть в лоно семьи как можно скорее, и пусть они сами разбираются, живые и здоровые, кто от чего бежит.
   К детскому саду я подъехал уже ближе к половине седьмого, почти к самому крайнему сроку, прописанному в договоре. Олеся, Ваня и Томка в одиночестве сидели на участке под цветущей яблоней. Ваня читал учебник (парень, напомню, заканчивал второй класс и, будучи молчаливым увальнем, подвижным играм предпочитал хорошую книжку), Томка рисовала, положив лист бумаги на колени.
   – С меня причитается, Олесь.
   Она улыбнулась. Серые круги под глазами стали видны отчетливее, в самих глазах застыла усталость. Видя, как я изменился в лице, она поспешила успокоить:
   – Не смотри так, просто давление скачет.
   – Справишься?
   – Конечно.
   Я подошел к дочери.
   – Томыч…
   Она продолжала рисовать, не поднимая головы. Сосредоточенно шмыгала носом.
   – Подожди, пап, я уже не закончила.
   – Надо говорить «еще не закончила». У нас много дел, милая.
   – Это у тебя много дел, пап, а я просто дурака валяю.
   Я переглянулся с Олесей. Воспитательница развела руками: «Вот такие мы деловые колбасы».
   – Что ты рисуешь?
   – Тебя. Ты едешь за мной, но никак не можешь проехать мимо родничка… вот видишь, тут много машин, и на небе тучи собираются.
   У меня отвисла челюсть. По дороге сюда я застрял именно на перекрестке, именуемом в народе «Родничком». Там на повороте рядом с городским парком и сосновым бором бил родник, в советские годы очень популярный у горожан, возле него всегда толпились люди с бутылками и банками. Со временем потребность в родниковой воде отпала, да и сам родник пересох, но название осталось.
   У меня не только отпала челюсть, но и похолодели пальцы, когда Томка показала свой рисунок. Как и рассказывала по телефону Олеся, я действительно ехал в машине с открытым верхом, впереди и позади меня стояло много машин, над головой сгущались тучи, а внизу засохшим красным фломастером Томка сделала несколько неуверенных штрихов.
   – А это что? – спросил я.
   – Где?
   – Вот, внизу, на дороге, красное…
   Томка внимательно посмотрела на свой собственный рисунок, потом шустро отложила его в сторону.
   – Не знаю, пап. Ладно, пошли в магазин за мороженым!
   Я взял рисунок, аккуратно сложил вчетверо и спрятал в сумке. Этот лист станет еще одним свидетельством необычных способностей дочери.
   Прощаясь с Олесей, я счел своим долгом предостеречь:
   – Все-таки тебе лучше обратиться к врачу. Ты действительно неважно выглядишь.
   – Беспокоишься? – улыбнулась она.
   Я ничего не ответил. Просто кивнул на прощание, и мы с Томкой ушли.

7

   Шли пешком. Автомобиль я оставил на стоянке возле детского сада. Мы направлялись к одному из соседних домов, где проживал Володя Хомутов, друг Сергея Круглова. Если повезет, я застану его на месте. По крайней мере, по телефону он сказал, что готов пообщаться.
   Томка, как обычно, по пути отвлекала от размышлений.
   – Пап…
   – Да, моя хорошая?
   – Что такое любовная катастрофа?
   Я хмыкнул. Вопросы из моей дочери сыпались как конфеты из перевернутого мешка Деда Мороза. И хотя большинство из них не требовали серьезного ответа (откровенно говоря, большинство из них я просто игнорировал, отмахиваясь банальным «не знаю», что не красит меня как отца, безусловно), но иногда она спрашивала так, что я замирал на месте.
 
   – Где ты слышала эту фразу?
   Она приложила пальчик к щеке, посмотрела в небо.
   – Ну, не помню.
   – Понятно. Подсмотрела где-то в своих любимых мультиках.
   – Нет, в мультиках такое не говорят. Это был какой-то взрослый фильм. Ты заснул, а я смотрела… давно еще.
   «Ого, – подумал я, – надеюсь, это был не канал для взрослых».
   – И о чем шла речь?
   Она вздохнула.
   – Ну, там дяденька хотел тетеньку, а она его не хотела… он сказал – любовная катастрофа. Вот я и спрашиваю, что такое любовная катастрофа?
   «Это то, что получилось у нас с твоей мамой», – подумал я, а вслух начал неуверенно блеять:
   – Ну, понимаешь, это когда ты кого-то любишь, но вместо ожидаемого счастья и радости любовь твоя приносит тебе только боль и неприятности. Понимаешь?
   Томка молчала. Мне показалось, что она ничего не поняла, но я ее недооценивал. После раздумий она спросила:
   – Это как у Глюкозы в песне про снег? Она любит мальчика, ждет его во дворе, гуляет с собакой, а он выключил свет и делает вид, что его нет дома?
   – Примерно так. Только у Глюкозы была не любовная катастрофа, а, скорее, просто безответная любовь. Это не так сильно, хотя и больно, не скрою… – Безответная – это как?
   – Это когда ты любишь, а тебя – нет.
   – Ммм… – Томка помолчала, разглядывая трещины на асфальте. – А ты меня любишь?
   – Не волнуйся, – рассмеялся я, – у нас с тобой любовь взаимная. И без всяких катастроф!
   – Как скажешь, пап.
   За разговорами мы миновали школу, в которой учился Сергей Круглов, и вскоре подошли к десятиэтажному дому, стоявшему на склоне буквой «П». Гигантский двор выглядел поразительно неухоженным: две старые песочницы, скрипучие качели на углу, скамейки у подъезда да трансформаторная будка в самом центре, поросшая бурьяном – вот и все благоустройство. Не удивлюсь, если в этом доме зафиксировано повышенное количество хулиганов.
   Я снова набрал номер телефона Володи Хомутова. Он пообещал выйти через несколько минут. Говорил со мной не очень охотно, хотя я дважды особо подчеркнул, что не представляю ни полицию, ни родителей Сергея, ни другие официальные органы, заинтересованные в поимке его товарища.
   – Что мы здесь делаем, пап? – поинтересовалась дочка, присаживаясь на край песочницы. – Ждем одного мальчика.
   – Я буду с ним играть?
   – Нет, милая, с ним буду играть я.
   – А мне что делать?
   Я осмотрелся. Никаких развлечений, пригодных для шестилетней девочки, не обнаружил.
   – Выкопай ямку в песке, положи туда монетку, закопай, пописай и жди.
   Томка уставилась на меня. Душа ее разламывалась на две части: одна верила, что папа еще в своем уме, а вторая твердила – пора показать психиатру.
   Потом мы рассмеялись, и хохотали до тех пор, пока рядом с песочницей не выросла тень. Я повернулся. На нас смотрел юноша в джинсах и застиранной домашней футболке, высокий и худой, с вьющимися темными волосами до плеч. Он был смущен.
   – Владимир?
   Парень кивнул. Я протянул руку, он неуверенно подставил свою щуплую клешню. – Вы хотите узнать про Серегу?
   – Да.
   – Но я уже все рассказал.
   – Кому?
   – К нам заглядывал один с кожаной папкой несколько часов назад. – И что?
   – Ничего.
   Володя внимательно посмотрел на Томку. Моя дочка тоже хитренько поглядывала на него. Я мысленно умолял ее держать язык за зубами.
   – И тебе больше нечего добавить?
   Парень пожал плечами, оглянулся к двери своего подъезда. Сейчас он скажет, что его ждет ужин, сердитый папа, что надо готовиться к ЕГЭ и вообще он знать ничего не знает.
   Со мной у него этот номер не пройдет.
   Томыч, погуляй.
   Куда?! – развела руками дочь.
   Вон иди одуванчиков собери, я тебе венок потом сплету.
   – Точно сплетешь?
   – Точно-точно. Давай, иди, дай нам десять минут поговорить.
   – Хорошо, пап.
   Когда она удалилась на приличное расстояние, Володя поинтересовался:
   – Вы и венки плести умеете?
   – Умею. И не только из одуванчиков.
   Хомутов перестал улыбаться. Он правильно понял – я не склонен шутить.
   – В общем, так, мой юный падаван, на убитого горем товарища ты не похож, можешь даже не мучиться. Из чего я делаю вывод, что ты в курсе, куда навострил лыжи твой одноклассник.
   Володя покраснел.
   – Знаешь, сколько ежегодно детей и подростков убегают из дома?
   Он поправил очки, отрицательно покачал головой.
   – И я не знаю, но уверен, что много. А знаешь, сколько страданий они приносят своим родителям?
   – А сколько страданий родители приносят подросткам?
   – Думаешь, я никогда не был мальчишкой? Поразительная самоуверенность. Я, кстати, вообще рос без отца… – Уж лучше без отца.
   Произнеся эту нехитрую мысль, Володя нахмурился и отвернулся.
   – Тут ты не прав, юный падаван. Я в твои годы многое бы отдал за то, чтобы рядом был хоть какой-нибудь мужик, способный связать пару умных слов.
   Я оглянулся на дочь. Томка, войдя по колено в траву на окраине двора, выдергивала желтые одуванчики и складывала их в толстый букет. Я не имел ни малейшего понятия, как буду плести этот чертов венок.
   – Так, ладно, это все лирика. Я не из полиции, как ты уже понял, ни директор школы, ни папа с мамой, и меня не интересует, куришь ли ты травку и имеешь ли сексуальный опыт. Если у твоего друга Сергея проблемы, я попытаюсь ему помочь, но если ты будешь молчать и упираться, то своим молчанием создашь ему еще больше проблем. В этом случае расплачиваться будет не только он, но и ты. Решай, время пошло. Я повернулся к нему спиной, отошел от песочницы.
   – Томыч, нам пора!
   – Щас, пап, я еще немножко!
   Она набрала гигантское количество одуванчиков. Лужайка, до нашего визита радовавшая глаз яркой весенней желтизной, стала бесцветной и унылой. Томка прошла по ней как комбайн.
   – Это…
   Я обернулся. Володя смущенно поглаживал пальцем очки на переносице. Он забыл мое имя.
   – Антон Васильевич, – напомнил я.
   – Да, Антон Васильевич… вы можете обещать, что не сдадите меня? – Кому?
   – Никому.
   Я прижал кулак к груди.
   – Честное комсомольское.

8

   Серега Круглов с утра был не в духе. Именно «не в духе», а не в своем обычном флегматичном состоянии, возвышавшем его над обыденной реальностью. Сквозь строй первоклашек, провожавших будущих выпускников в холле школы с гвоздиками в руках, он шел задумчивый, не смотрел под ноги и в результате налетел на одного малыша. Мальчишка оказался не робкого десятка, обложил зазевавшегося верзилу добрым детским матюком, но Сергей этого даже не заметил. На торжественной линейке он крутил головой вокруг, и губы его искривлялись в загадочной ухмылке.
   – Ты где? – спросил его Вовка.
   Сергей посмотрел рассеянно, приоткрыв рот.
   – Понятно, еще не отошел от вчерашнего, – констатировал Володя. Вчера они сидели на балконе, смотрели на звездное небо и разговаривали. С беспечных бесед взрослеющих мальчишек перешли на предстоящие экзамены, потом заблудились в грустных размышлениях об армии, институте, выборе дороги, а под конец совсем уж неожиданно вырулили на Солнце и бескрайнюю Вселенную. Володя, как обычно, выступал скептически настроенным слушателем, а Сергей говорил о когнитивном диссонансе. Уже в одиннадцать вечера мать Вовчика выгнала их с балкона, потому что ей нужно было сушить белье.
   – Если честно, странный он был уже вчера вечером, – сказал мне Володя.
   – Все мы странные в разных ситуациях. В чем конкретно заключалась странность?
   Володя растопырил пальцы и поводил ими перед своими глазами.
   Как будто в пустоту смотрел. Фатальность какая-то.
   Фатальность? – Нечасто услышишь подобные термины от школьников.
   Да. Если бы я не знал Серегу десять лет, то сказал бы, что это глаза самоубийцы.
   Я сконфузился. Мысли о самоубийстве меня не обрадовали. Одно дело, если мальчишка сбежал из дома, чтобы разозлить или наказать обидчика-родителя, и совсем другое – когда решил наложить на себя руки и успешно реализовал идею. Трудно придумать для предков кару страшнее. – Ты уверен, что он не планировал… Володя беззаботно отмахнулся.
   – Ему слишком интересно все вокруг, чтобы расставаться с жизнью из-за какой-нибудь ерунды.
   Как следовало из рассказа Володи, на торжественной линейке Сергей Круглов присутствовал лишь физически, а астральное тело его витало в иных плоскостях. Внятных объяснений Володя не добился. Получив из рук директрисы грамоту за мифические успехи, Сережка почти сразу ушел, утвердительно кивнув лишь на договоренность собраться позже небольшой теплой компанией в местном клубе.
   Вечером заняли угловой столик в небольшом баре «Рапид» в нескольких кварталах от школы. Там они часто зависали с друзьями. На этот раз компания подобралась не очень обычная (все-таки последний звонок, как ни крути, школьникам осталось быть вместе меньше месяца): Володя, Сергей, две девушки Надя и Света – брюнетка и блондинка, отличница и хорошистка, оказавшиеся довольно интересными собеседницами и просто симпатичными девчонками; также на хвост упал троечник и умеренный хулиган Олег Пепеляев, не имевший никаких коммуникативных проблем ни с одним из своих одноклассников, а посему везде встречавший радушный прием; позже подключились два пижона Алексей и Александр, неотразимые и модные, обвешанные гаджетами как елочными игрушками. С ними остальные старались общаться нейтрально, но парни будто и не замечали этого, поглощенные собой.
   Скромничать не стали, заказали шампанского, бутербродов, шоколада. До возраста, позволявшего легально употреблять спиртные напитки, они не дотягивали, но местный бармен знал их как завсегдатаев и почти всех мог назвать поименно, а потому великодушно разрешил «нарушать безобразия». Надя и Света молниеносно опьянели и стали приставать к мальчишкам, из чего глубокомысленный Сергей тут же сделал вывод, что алкоголь действует на женщин совершенно иначе, чем на мужчин.
   – Ты хочешь сказать, – возмутилась Надя, очень скромная в обычной жизни девчонка, – что пьяная женщина – находка для мужчины?!
   – Мне и говорить ничего не нужно, – сдержанно улыбнулся Сергей, – ты прекрасно это иллюстрируешь.
   Надя обиделась окончательно, сидела в углу и смотрела на всех исподлобья, а потом подсела к Сережке, обняла его за плечи и что-то рассказывала, время от времени вытирая одинокие слезинки. – Мне показалось, она объясняется ему в любви, – сказал Володя.
   – А между ними были отношения?
   Парень задумался, глядя на песок, отрицательно покачал головой.
   – Вряд ли. Я бы знал об этом. Они с Надькой общались в основном по учебе. Но в баре она, кажется, говорила совсем о другом. Во всяком случае, Серега слушал ее очень внимательно, потом сам приобнял ее немного и как будто начал утешать. Под конец Надька вообще разревелась и надолго пропала в туалете.
   – А Сергей?
   – Серега остался медитировать. Я, честно говоря… – Володя смущенно почесал нос. – Я сам прилично выпил. Знаете, я алкоголь плохо переношу. Еще в седьмом классе как-то с Серегой решили попробовать, купили красного вина и так набрались, что я с тех пор даже думать о нем не хочу. Но тут последний звонок, сами понимаете… В общем, я за Серегой особенно не следил, меня отвлекли Леха с Саней своими ай-пэдами. Идиоты.
   – Выходит, больше ничего конкретного ты вспомнить о вчерашнем вечере не можешь?
   Володя отвернулся, тоже стал рассматривать мою дочку. Букет одуванчиков вырос до непотребных размеров, собранного количества наверняка хватило бы на несколько венков.
   – По глазам вижу, – сказал я, – что знаешь что-то важное.
   Володя продолжал таращиться в сторону. Нетрудно было предсказать, что он обязательно расколется. Нынешние подростки, современные, продвинутые и имеющие возможность получить любую интересующую их информацию, столь же прекрасно пугливы, как и мы в их годы. Сейчас этот умный мальчик со знаменитой хоккейной фамилией, в очках, с нереальным для своего возраста интеллектом и нетипичным человеческим достоинством, отчаянно стеснялся врать взрослому. Черт тебя побери, выпрямись, посмотри мне в глаза и ответь!
   – Я жду, Володь, – мягко напомнил я о своем существовании. – Ты не хочешь предавать товарища, и мне это импонирует. Стукачей сам не люблю, даже если стукач действует во благо. Но я вам не жандарм, ребята, и предательства не жду. Я хочу помочь.
   Володя покраснел.
   – Ладно, – сказал парень, придвигаясь ближе, будто не желая, чтобы нас услышали. – У него серьезные терки.
   – С кем?
   – Я не знаю точно, а он не стал рассказывать, но я нутром чувствую, что Серега попал.
   – Деньги? Девушка?
   – Возможно, и то, и другое. А может даже и третье. Серега никогда бы от меня не скрыл, мы же с ним с первого класса вместе, но тут как отрубило. «Все нормально, все нормально».
   Так ничего и не сказал?
   Нет.
   А чем все-таки вчерашний вечер закончился?
 
   Вовка шмыгнул носом.
   – Я оставался с парнями, с Олегом, Лехой и Сашкой. Светка еще посидела с нами, а потом слиняла.
   – А Сергей?
   – Серега с Надькой ушли раньше всех.
   – Не сказали куда?
   – Кто ж будет спрашивать, раз они вдвоем ушли. Не знаю, может, просто погулять.
   Володя умолк. Я понял, что больше ничего не узнаю. Впрочем, шерсти клок выдернуть удалось. – Что ты рассказал менту?
   – Почти то же самое.
   – Почти?
   – За исключением одной маленькой детали.
   Я ожидающе уставился на парня. Улыбка моя свидетельствовала о самых благородных намерениях.
   – У Сергея есть телефон, номер которого знаю только я.
   – Угу. – Я неспешно почесал пальцами подбородок. Мне не хотелось спугнуть удачу.
   – Его родители не знают, что у Сереги есть второй телефон. Он заработал на него халтуркой в интернете. Купил хороший наладонник. Отчим все равно не поймет, скажет, что «все совокупные доходы должны капать в семейный бюджет», бла-бла-бла…
   – Спокойно. Значит, говоришь, тайный канал связи у него имеется?
   – Да. Только если вы будете звонить…
   – То сразу сдам тебя с потрохами, дружище! Если ты этого боишься, зачем раскололся?
   Володя замешкался.
   – Не знаю. Мне кажется, он потом спасибо скажет.
   – Не исключено. Диктуй номер.
   Пока я забивал цифры в свой аппарат, подошла Томка. В руках она держала охапку одуванчиков с очень длинными стеблями.
   – Пап, я придумала тебе загадку.
   – Очень хорошо.
   – Зеленая, с красными глазами и красными пальцами… прилипает ко всему, до чего дотронется. Кто это?
   – Ээээ….
   Обычно ее загадки легко расшифровывались, но, видимо, постоянная практика неизбежно приводит к их усложнению. Эволюцию не отменишь.
   – Даже и не знаю. Кто же это?
   – Балда ты, пап, – вздохнула Томка – это же африканская древесная лягушка! Держи одуванчики, будешь плести мне венок.
   Хомутов рассмеялся.

9

   Томыч – бесстрашный ребенок. Точнее, непредсказуемо бесстрашный. Она не боится вещей, от которых многие ее сверстники и даже ребята постарше залезают под диван. В то же время совершенно неожиданно может выйти из себя от смешной малости, не способной испугать младенца.
   Помню, недавно к ней в гости приходил мой двоюродный племянник Матвейка. Ему тогда было семь лет, Томке – пять. В тот год мы безумно любили безвременно почившего Майкла Джексона, слушали его везде и всегда, даже поставили для новогоднего утренника в детском саду танцевальный номер в костюме короля поп-музыки. Я специально заказал фонограмму – четыре фрагмента самых известных песен Майкла продолжительностью в минуту, потом мы разучили несколько движений. Публика лежала у наших ног. Особенно удался финал, когда под звуки коды «Триллера» и безумный смех Винсента Прайса Томка опускается сначала на колени, распахнув белую рубашку, а потом падает ничком на пол, раскинув руки. Рев в зале стоял невообразимый. Фотографии с нашего выступления долго висели в фойе на втором этаже возле кабинета заведующей, а видео кто-то из сотрудников моего агентства выложил в интернет. Не помню, что там было с количеством посещений, я специально не интересовался, но посещения были.
   Словом, пятилетней фанаткой Майкла Джексона моя Тамарка была такой, что не приведи господи – в самой Америке таких не сыщешь. И вот она решила поделиться своей любовью с троюродным братцем. После многочасовой унылой возни с кубиками, машинками и пластмассовыми человеками-пауками позвала Томка Матвейку в мой кабинет, усадила гостя на диван перед большим телевизором и врубила сборник видеоклипов.
   Врубила не абы где, а на том самом «Триллере», поставленном по мотивам знаменитых зомби-фильмов Джорджа Ромеро (мертвяки никогда и нигде не были столь эффектны, как в этом ролике). Уже через минуту после начала, когда у персонажа Джексона из ушей полезли волосы, на пальцах стали вырастать когти, а во рту – огромные волчьи клыки, наш Матвейка, парнишка безобидный и бесхитростный, как все интеллигенты в пятом поколении, дал деру из комнаты и спрятался на балконе.
   – Матвей, подожди! – звала Томка – Потом будет еще интереснее! Там мертвецы из могил полезут и танцевать начнут!