Страница:
Среди перечисленных прокурором преступлений, которые, по его мнению, был: совершены в Заксенхаузене, числилось умерщвление заключенных в газовых камерах. Немецкие власти не беспокоили такие «мелочи», что за два года до процесса чисто сионистский Институт современной истории уже установил: газаций не было ни в Заксенхаузене, ни в других лагерях на территории рейха.
В послевоенные годы все «лагеря уничтожения» (они обозначены черным фоном) в силу ситуации «оказались» к востоку от «железного занавеса» и были недоступны для западных исследователей.
Для облегчения задачи потенциальным свидетелям был прислан фотоальбом со снимками подозреваемых, дабы они отыскали в нем на досуге нескольких извергов, по возможности мрачного вида. В заключение высказывалась просьба сообщить о неизвестных случаях «жестокого обращения». Если срок давности уже истек, то, согласно Гирлиху, могло выясниться, что «в случае поступления дополнительных сведений жестокое обращение может оказаться убийством». Короче говоря, для воспитания народа нужны были лагерные палачи, которым можно было бы вынести приговор, и потому — как говорит Гирлих — власти знали о местопребывании всех подозреваемых в преступлениях эсэсовцев [211].
При таком «правосудии» презумпция невиновности не принималась во внимание как правовой принцип. Штеглих выразительно описывает атмосферу, созданную в Германии перед освенцимским процессом во Франкфурте. Задолго до его начала пресса дружно взялась за промывку мозгов: обвиняемые — мелкая сошка, не лучше и не хуже других, но попавшая в сети правосудия, изображались зверьми в человеческом обличьи; после начала процесса в городе, в кирхе апостола Павла, открылась выставка, посвященная Освенциму, школьников каждый день приводили в зал заседаний.
Наряду с другими источниками, правосудие пользовалось материалами «Комитета узников Освенцима», которому генеральный прокурор выразил свою благодарность в следующих словах [212]:
Но почему же ни один из обвиняемых не отрицал существование газовых камер? В этом еще раз можно увидеть силу самовнушения. Вполне возможно, что туповатый человек — имеющий определенные духовные способности разбирается лучше, чем лагерный охранник — начинает сомневаться в своем рассудке, читая ежедневно в «Бильд-цайтунг» и слыша напрямую от обвинителей, этих высокообразованных господ, что он лично участвовал в уничтожении газом миллионов людей. Отчего обвиняемый должен вести себя иначе, чем крестьянская девушка XVI века, которой судья в точности описывал, как она совокуплялась с князем тьмы на Брокене в Вальпургиевую ночь?
Поскольку самовнушение в лучшем случае лишь отчасти объясняет ситуацию, то взглянем на дело с другой стороны:
По мнению Фориссона, ни одной ведьме не приходило на ум заявить: «Я не имела сношений с чертом, потому что он не существует». Для такой матерой ведьмы костер наверняка сделали бы раза в два выше. У обвиняемой ведьмы был один шанс — отрицать не существование черта, а общение с ним [213].
Так как на процессах о холокосте геноцид евреев и существование газовых камер не исследуется, а заранее принимается как установленный факт, то обвиняемый, отрицающий газовые камеры, заранее был бы квалифицирован как недостойный доверия; его «упертость» выглядела бы как отягчающее обстоятельство. По этой причине большинство обвиняемых, договорившись с защитой, прибегало к уловкам: они или отрицали личное участие в газации или же — если показания свидетелей были чересчур весомыми — ссылались на приказ. Роберт Серватиус, защитник Эйхманна, в газовые камеры не верил, но побоялся заявить об этом в Иерусалиме, так как его бы первым самолетом отправили домой [214].
Для обвиняемого, не бывшего идеалистом (разве идеалисты идут в лагерную охрану?), важна не историческая истина, а оправдание или — если это невозможно — максимально мягкий приговор. Для адвоката тоже не столь интересны исторические факты, сколько оправдательный или гуманный приговор подзащитному.
Остановимся вкратце на роли прокуроров и судей в процессах. Хотя органы юстиции в демократическом государстве в целом действительно независимы от властей, однако в названных процессах давление на юстицию было так велико, что от прокуроров и судей требовалось бы подлинное мужество, чтобы усомниться в догмах. Если бы кто-то из них и проявил бы мужество, то после воплей «мировой общественности», т.е. нескольких сотен журналистов, поставляющих новости и комментарии, он был бы через несколько часов отставлен от должности и его карьера наверняка окончилась бы.
Верно пишет Штеглих в конце своего труда [215]:
В описанной ситуации никакой порядочный юрист не согласился бы быть прокурором или адвокатом на процессе о лагерях, а уступил бы место личности типа Адальберта Рюкерта. Для достижения нужной воспитательной цели, а именно — осуждения обвиняемого (ради соблюдения фикции правового процесса выносились, конечно, и оправдательные приговоры), суды закрывали глаза на смехотворные благоглупости, рассказываемые свидетелями. Поэтому Филипп Мюллер и мог излагать перед франкфуртским судом свои больные садистские измышления о младенцах, кипящих в человечьем жире. Сему «пережившему холокост» нечего было бояться — ни одного свидетеля на процессах не обвинили в лжесвидетельстве.
Приговоры соответствовали уровню проведения процессов. Если д-р Лукас, отправивший — если верить суду — в газовые камеры 4000 евреев, отделался на освенцимском процессе во Франкфурте тремя годами и тремя месяцами заключения, то это говорит о том, что судья сам не верил в чушь о газовых камерах. Зато не повезло обвиняемому, который получил пожизненный срок за то, что убил заключенного, бросив в него бутылку.
И когда обвиняемого Роберта Мулку, осужденного на 14 лет тюрьмы, выпустили через четыре месяца «по состоянию здоровья», то даже тупица должен сообразить: сторговавшись, Мулка подкупил суд своим покаянием относительно газовых камер и обеспечил досрочное освобождение в качестве услуги за назидательно-нужные для народа показания [216].
Ах да, мы как будто позабыли о Рихарде Бэре, третьем и последнем коменданте Освенцима, арестованном в декабре 1960 года и назначенным на освенцимском процессе главным обвиняемым. Очевидно, он поверг обвинение в страшное затруднение своим упрямством, поклявшись на допросах всеми святыми, что Освенциме не было ничего похожего на газовую камеру (на этом утверждении правда, не настаиваем — протоколы допросов недоступны общественности). Трудившийся на лесозаготовках, Бэр вряд ли был субтильного телосложения, но в июне 1963 года он, увы, вдруг умер от сердечного приступа, находясь в предварительном заключении.
В акте вскрытия Института судебной медицины во Франкфурте сказано, «нельзя исключить» прием яда; по приказу Генерального прокурора (еврея) Фрица Бауэра труп был сожжен [217].
А такого неудобного свидетеля, как Поль Рассинье, к суду и близко не подпустили — экспертом его не взяли, а, когда он решил поехать на процесс как частное лицо, его сняли с поезда и отправили обратно на французскую границу.
Да, так творилось (и творится) право в «самом свободном за всю историю немецком государстве». На результаты этих процессов опирается затем историческая наука, ибо у нее иных доказательств холокоста нет. Со своей стороны, обращаясь к историческим фактам, ссылаются на экспертизу «историю „Историков“, подобных Шефлеру и Крауснику, в основном поставлял Институт современной истории, своего рода „министерство правды“ Оруэлла, главная, в единственная задачей которого состоит в фальсификации прошлого посредством изображения немецкого народа как преступника. Суды, занимающиеся осужден нацистских преступников, опираются на свидетельства названных „историков «историки“ затем ссылаются на приговоры судов для формирования пропагандистской исторической картины.
Рука руку моет. Указанные факты всплыли на поверхность благодаря прежде всего Штеглиху. За это у него сократили пенсию и лишили докторской степени ссылкой на закон 1939 года о лишении академических званий, подписанный лично Гитлером [218]. Ценность свидетельских показаний, сделанных на подобных процессах, наиболее полно высветило дело Валуса [219].
В 1974 году Визенталь обнаружил, что Фрэнк Валус, гражданин США, родом из Польши, в войну служа у немцев палачом, совершил ужасные преступления в отношении евреев. В январе 1977 Валусу было предъявлено обвинение. Визенталь хотел передать Валуса коммунистической Польше, где его наверняка ожидало пожизненное тюремное заключение. Целых 11 свидетелей-евреев под клятвой показали, что Валус дубинкой зверским образом убил старуху, молодую женщину и много детей. Чтобы организовать свою защиту, рабочий-пенсионер Валус влез долги на сумму в 60 000 долларов. Наконец, ему удалось получить из Германии документы, из которых явствовало, что в указанное время его вообще не был Польше, а он работал на баварском хуторе, где его помнили как «Францля». Обвинение рухнуло. Валусу просто повезло. Он остался на свободе, но Визенталь его разорил. Зато не повезло Ивану Демянюку, украинцу, работавшему до пенсии на автозаводе.
Ганс Петер Рульман в своей насыщенной фактами книге «Дело Демянюка» описывает, как из-за махинаций КГБ, министерства юстиции США и израильских властей этот невинный человек был заклеймен гнуснейшим убийцей всех времен. Лжедистория этого дела такова:
От большевистского ига, основанного на терроре и убийствах, ни один народ, пожалуй, так сильно не пострадал, как украинский. По оценкам, 8...10 млн. украинцев погибли в Гулаге, были казнены или умерли от голода в 1932...33 годах, который Сталин вызвал искусственно, чтобы сломить крестьянское сопротивление коллективизации. Неудивительно, что на Украине вермахт встретили в 1941 году с ликованием *. Так как многие работники большевистского аппарата насилия были евреи, то после прихода немцев и падения соввласти произошли страшные погромы, жертвой которых стали тысячи невинных евреев. С этим периодом у многих евреев связана ненависть к украинцам, на которых была возложена коллективная вина за погромы и убийства. (Если бы кто-нибудь объявил евреев виновными в красном терроре — а шесть главных начальников Гулага, названные у Солженицына, были евреями, — то обвиненные по праву запротестовали бы против принципа коллективной вины). Когда председательница организации «Американцы за права человека на Украине» в вежливом письме к Дову Бен Мейеру, спикеру израильского парламента, выразила озабоченность поведением органов юстиции Израиля в деле Демянюка, тот ответил [220]:
Вернемся к Украине периода второй мировой войны. Следуя идиотской доктрине о расовой неполноценности славян (которую, как показывает случай с украинцами, разделяет спикер парламента Израиля), нацисты совершили самую большую глупость во время войны. Вместо того, чтобы на равных сотрудничать с украинцами и русскими, что вызвало бы крах большевиков, они создали новый строй угнетения, погнали миллионы славян на принудительные работы и беззастенчиво грабили завоеванные территории. Не прошло и года, как нацисты полностью утратили доверие местного гражданского населения, и на Украине возникло партизанское движение, которое вело столь же мужественную, сколь и бесперспективную войну на два фронта, против немцев и против большевиков. Украинцам, готовым сражаться на стороне немцев, долгое время пришлось служить в роли вспомогательных сил. Лишь после того, как военная удача отвернулась от нацистов, они попытались выправить свою безумную политику и согласились на формирование украинской национальной армии. Но было уже слишком поздно.
Родившийся в 1920 году Демянюк попал в 1942 в плен. Чтобы не испытывать голод и тяготы в лагере для военнопленных, он вступил, как и многие его земляки, в украинскую эсэсовскую дивизию. По окончанию войны ему удалось избежал судьбы большинства его соратников, которых союзники выдали красным, а те их сразу отправили в Гулаг *.
Два года Демянюк работал в Германии в американской армии и в начале 1950-х годов выехал в США. Перед этим он вытравил эсэсовское обозначение группы крови, ибо иначе ему вряд ли удалось иммигрировать. Для Демянюка роковым стало участие в работе украинских эмигрантов. Чтобы очернить украинских эмигрантов как нацистов, прокоммунистические газеты постоянно писали об украинских «военных преступниках в США». «Юкраиниэн ньюс», просоветский журнал, занимаясь расследованием, нашел в поселке в Огайо, где жил Демянюк, 70 подобных «преступников» и выяснил, что некий Иван Демянюк в 1943 году в Собиборе убивал евреев газом. На Демянюка обратила внимание служба эмиграции США, которая послала в Израиль группу «следователей» с фотографиями различных украинских «нацистов» и там семеро «уцелевших в холокосте» вычислили Демянюка как «Ивана Грозного», палача Треблинки.
На двух треблинкских процессах, в публикациях, посвященных лагерю, имя Демянюка ни разу не фигурировало. В книге о Треблинке, выпущенной на иврите в 1947 году, Рахель Ауэрбах упоминает только украинца-садиста Ивана Броша. Однако когда в 1979 году книга вышла по-английски, фамилии Броша в ней уже не было, поскольку началась травля Демянюка.
«Доказательство» представило КГБ, прислав копию удостоверения из учебного лагеря Травники, где во время войны украинцы и другие советские граждане обучались на охранников (в основном для охраны имений, но и лагерей тоже). Изготавливая фальшивку, в КГБ не очень-то старались: рост Демянюка был указан неправильно; в документе не были проставлены дата выдачи и срок действия. Однако даже если бы удостоверение было настоящим, то оно пошло бы Демянюку на пользу, а не во вред, потому что из него явствовало, что в 1943 году Демянюк был послан в Собибор и потому не мог быть в Треблинке.
Тем не менее, министерство юстиции США, которое превратилось в исполнительный орган сионистов, признало копию. Другим доказательством было сочтено удаление подозреваемым эсэсовского обозначения группы крови, хотя данная татуировка имелась только у фронтовиков, а не у охранников. Демянюка могли, конечно, отправить на фронт после ликвидации лагеря Треблинка в сентябре 1943 года, но тогда нацисты, столь строго сохранявшие тайну «окончательного решения», рисковали, ибо, попав в плен, их палач № 1 мог бы все разболтать.
В начале 1986 года Демянюка выдали Израилю, государству, которого еще не было, когда в Треблинке якобы свершались массовые убийства. Польша и СССР к выдаче Демянюка не проявили ни малейшего интереса.
Лишь год спустя советские власти удосужились предоставить оригинал удостоверения Демянюка. Проведенный в США химанализ показал, что в фотобумаге содержится окисел титана, который в качестве химикалии начал употребляться лишь в 1960-х годах. Профессор Вольфганг Шеффлер, ездивший в Израиль для экспертизы, подтвердил подлинность документа — на нем ведь имелась свастика!
Итак, процесс против Демянюка можно было начинать. Десятки свидетелей под клятвой показывали, что творил Демянюк в Треблинке. Он лично умертвил газом 80 000 евреев. Одному заключенному он предложил обесчестить девочку и пристрелил его, когда тот не смог справиться. Он отрезал евреям уши, отдавая их в газовой камере. Штыком он вырезал у евреев из тела куски мяса; вспарывал саблей животы у беременных женщин. Еврейкам он обрубал мечом груди перед тем, как они входили в газовую камеру. Он расстреливал, резал, забивал, душил, порол до смерти узников или медленно морил их голодом. И Демянюку, конечно, вынесли смертный приговор.
Тем временем правительству Израиля (которое думало, естественно, не о Демянюке, а о поддержании истерии вокруг холокоста и очернении украинского народа) показалось, что оно совершило ошибку. Если украинца казнить, то может возникнуть риск конфронтации между Израилем и бесконечно снисходительными американцами. А если его отпустить, после того как толпы свидетелей под клятвой заклеймили Демянюка как монстра, убивавшего газом, душившего, избивавшего, отрезавшего уши, вспарывавшего животы и отрубавшего груди, то тогда, пожалуй, у кого-то может появиться мысль о достоверности на подобных процессах показаний свидетелей-евреев, а ведь на этих показаниях строится вся история холокоста и ее без них нет.
Адвокаты Демянюка подыгрывали обвинению по известному сценарию, настаивая, что их подзащитного, увы, с кем-то спутали, не решаясь однако ставить под сомнение официальный образ Треблинки. В сентябре 1993 года произошло неслыханное: Демянюк, очевидно, под американским давлением, был выпущен из Израиля на свободу…
Треблинка или паралич разума
Для облегчения задачи потенциальным свидетелям был прислан фотоальбом со снимками подозреваемых, дабы они отыскали в нем на досуге нескольких извергов, по возможности мрачного вида. В заключение высказывалась просьба сообщить о неизвестных случаях «жестокого обращения». Если срок давности уже истек, то, согласно Гирлиху, могло выясниться, что «в случае поступления дополнительных сведений жестокое обращение может оказаться убийством». Короче говоря, для воспитания народа нужны были лагерные палачи, которым можно было бы вынести приговор, и потому — как говорит Гирлих — власти знали о местопребывании всех подозреваемых в преступлениях эсэсовцев [211].
При таком «правосудии» презумпция невиновности не принималась во внимание как правовой принцип. Штеглих выразительно описывает атмосферу, созданную в Германии перед освенцимским процессом во Франкфурте. Задолго до его начала пресса дружно взялась за промывку мозгов: обвиняемые — мелкая сошка, не лучше и не хуже других, но попавшая в сети правосудия, изображались зверьми в человеческом обличьи; после начала процесса в городе, в кирхе апостола Павла, открылась выставка, посвященная Освенциму, школьников каждый день приводили в зал заседаний.
Наряду с другими источниками, правосудие пользовалось материалами «Комитета узников Освенцима», которому генеральный прокурор выразил свою благодарность в следующих словах [212]:
«При подготовке обширного дела, посвященного еще нераскрытым преступлениям в Освенциме, вы значительно облегчили нашу тяжелую и ответственную задачу, собрав и предоставив важнейшие документальные материалы и сообщив имена многих свидетелях в стране и заграницей. Мы разделяем озабоченность и беспокойство уцелевших и внимаем немым голосам миллионов жертв, вместо которых говорите вы, дабы все еще могущие быть найденными палачи Освенцима, несмотря на их скрытность, были выявлены быстро и сполна, и понесли справедливое наказание».Генеральному «прокурору» не требовалось, оказывается, доказывать убийство миллионов в Освенциме, ему все было ясно уже до начала процесса! Но чтобы сказала пресса и общественность, если бы на обычном процессе об убийстве родственникам или друзьям жертвы было поручено собрать обвинительный материал и назвать свидетелей!
Но почему же ни один из обвиняемых не отрицал существование газовых камер? В этом еще раз можно увидеть силу самовнушения. Вполне возможно, что туповатый человек — имеющий определенные духовные способности разбирается лучше, чем лагерный охранник — начинает сомневаться в своем рассудке, читая ежедневно в «Бильд-цайтунг» и слыша напрямую от обвинителей, этих высокообразованных господ, что он лично участвовал в уничтожении газом миллионов людей. Отчего обвиняемый должен вести себя иначе, чем крестьянская девушка XVI века, которой судья в точности описывал, как она совокуплялась с князем тьмы на Брокене в Вальпургиевую ночь?
Поскольку самовнушение в лучшем случае лишь отчасти объясняет ситуацию, то взглянем на дело с другой стороны:
По мнению Фориссона, ни одной ведьме не приходило на ум заявить: «Я не имела сношений с чертом, потому что он не существует». Для такой матерой ведьмы костер наверняка сделали бы раза в два выше. У обвиняемой ведьмы был один шанс — отрицать не существование черта, а общение с ним [213].
Так как на процессах о холокосте геноцид евреев и существование газовых камер не исследуется, а заранее принимается как установленный факт, то обвиняемый, отрицающий газовые камеры, заранее был бы квалифицирован как недостойный доверия; его «упертость» выглядела бы как отягчающее обстоятельство. По этой причине большинство обвиняемых, договорившись с защитой, прибегало к уловкам: они или отрицали личное участие в газации или же — если показания свидетелей были чересчур весомыми — ссылались на приказ. Роберт Серватиус, защитник Эйхманна, в газовые камеры не верил, но побоялся заявить об этом в Иерусалиме, так как его бы первым самолетом отправили домой [214].
Для обвиняемого, не бывшего идеалистом (разве идеалисты идут в лагерную охрану?), важна не историческая истина, а оправдание или — если это невозможно — максимально мягкий приговор. Для адвоката тоже не столь интересны исторические факты, сколько оправдательный или гуманный приговор подзащитному.
Остановимся вкратце на роли прокуроров и судей в процессах. Хотя органы юстиции в демократическом государстве в целом действительно независимы от властей, однако в названных процессах давление на юстицию было так велико, что от прокуроров и судей требовалось бы подлинное мужество, чтобы усомниться в догмах. Если бы кто-то из них и проявил бы мужество, то после воплей «мировой общественности», т.е. нескольких сотен журналистов, поставляющих новости и комментарии, он был бы через несколько часов отставлен от должности и его карьера наверняка окончилась бы.
Верно пишет Штеглих в конце своего труда [215]:
«Данный способ определения приговора жутким образам напоминает методы, применявшиеся в средневековых процессах ведьм. На них, как известно, преступление тоже лишь „предполагалось“, поскольку в принципе оно было недоказуемо. Даже самые видные юристы того времени… полагают, что при „трудно доказуемых преступлениях“ незачем заниматься сбором объективных данных, если в основе лежит „предположение“. В деле доказуемости бесовских шашней, места шабаша ведьм и прочего вздора судьи Средневековья оказывались точно в таком же положении, как наши „просвещенные“ судьи XX века относительно „газовых камер“. Им приходилось в это верить, иначе их самих послали бы на костер, как — но в переносном смысле — поступили бы с судьями в освенцимском процессе».Приведенная параллель — впечатляет: на процессах ведьм тоже имелись «свидетельские показания» и «признания преступниц», но никогда для доказательства не предъявлялась метла, на которой можно было летать по воздуху, а совокупление ведьм с рогатым оставалось без последствий — суду никогда в качестве corpus delicti не был представлен чертов сын с рогами, хвостом и козлиными ногами.
В описанной ситуации никакой порядочный юрист не согласился бы быть прокурором или адвокатом на процессе о лагерях, а уступил бы место личности типа Адальберта Рюкерта. Для достижения нужной воспитательной цели, а именно — осуждения обвиняемого (ради соблюдения фикции правового процесса выносились, конечно, и оправдательные приговоры), суды закрывали глаза на смехотворные благоглупости, рассказываемые свидетелями. Поэтому Филипп Мюллер и мог излагать перед франкфуртским судом свои больные садистские измышления о младенцах, кипящих в человечьем жире. Сему «пережившему холокост» нечего было бояться — ни одного свидетеля на процессах не обвинили в лжесвидетельстве.
Приговоры соответствовали уровню проведения процессов. Если д-р Лукас, отправивший — если верить суду — в газовые камеры 4000 евреев, отделался на освенцимском процессе во Франкфурте тремя годами и тремя месяцами заключения, то это говорит о том, что судья сам не верил в чушь о газовых камерах. Зато не повезло обвиняемому, который получил пожизненный срок за то, что убил заключенного, бросив в него бутылку.
И когда обвиняемого Роберта Мулку, осужденного на 14 лет тюрьмы, выпустили через четыре месяца «по состоянию здоровья», то даже тупица должен сообразить: сторговавшись, Мулка подкупил суд своим покаянием относительно газовых камер и обеспечил досрочное освобождение в качестве услуги за назидательно-нужные для народа показания [216].
Ах да, мы как будто позабыли о Рихарде Бэре, третьем и последнем коменданте Освенцима, арестованном в декабре 1960 года и назначенным на освенцимском процессе главным обвиняемым. Очевидно, он поверг обвинение в страшное затруднение своим упрямством, поклявшись на допросах всеми святыми, что Освенциме не было ничего похожего на газовую камеру (на этом утверждении правда, не настаиваем — протоколы допросов недоступны общественности). Трудившийся на лесозаготовках, Бэр вряд ли был субтильного телосложения, но в июне 1963 года он, увы, вдруг умер от сердечного приступа, находясь в предварительном заключении.
В акте вскрытия Института судебной медицины во Франкфурте сказано, «нельзя исключить» прием яда; по приказу Генерального прокурора (еврея) Фрица Бауэра труп был сожжен [217].
А такого неудобного свидетеля, как Поль Рассинье, к суду и близко не подпустили — экспертом его не взяли, а, когда он решил поехать на процесс как частное лицо, его сняли с поезда и отправили обратно на французскую границу.
Да, так творилось (и творится) право в «самом свободном за всю историю немецком государстве». На результаты этих процессов опирается затем историческая наука, ибо у нее иных доказательств холокоста нет. Со своей стороны, обращаясь к историческим фактам, ссылаются на экспертизу «историю „Историков“, подобных Шефлеру и Крауснику, в основном поставлял Институт современной истории, своего рода „министерство правды“ Оруэлла, главная, в единственная задачей которого состоит в фальсификации прошлого посредством изображения немецкого народа как преступника. Суды, занимающиеся осужден нацистских преступников, опираются на свидетельства названных „историков «историки“ затем ссылаются на приговоры судов для формирования пропагандистской исторической картины.
Рука руку моет. Указанные факты всплыли на поверхность благодаря прежде всего Штеглиху. За это у него сократили пенсию и лишили докторской степени ссылкой на закон 1939 года о лишении академических званий, подписанный лично Гитлером [218]. Ценность свидетельских показаний, сделанных на подобных процессах, наиболее полно высветило дело Валуса [219].
В 1974 году Визенталь обнаружил, что Фрэнк Валус, гражданин США, родом из Польши, в войну служа у немцев палачом, совершил ужасные преступления в отношении евреев. В январе 1977 Валусу было предъявлено обвинение. Визенталь хотел передать Валуса коммунистической Польше, где его наверняка ожидало пожизненное тюремное заключение. Целых 11 свидетелей-евреев под клятвой показали, что Валус дубинкой зверским образом убил старуху, молодую женщину и много детей. Чтобы организовать свою защиту, рабочий-пенсионер Валус влез долги на сумму в 60 000 долларов. Наконец, ему удалось получить из Германии документы, из которых явствовало, что в указанное время его вообще не был Польше, а он работал на баварском хуторе, где его помнили как «Францля». Обвинение рухнуло. Валусу просто повезло. Он остался на свободе, но Визенталь его разорил. Зато не повезло Ивану Демянюку, украинцу, работавшему до пенсии на автозаводе.
Ганс Петер Рульман в своей насыщенной фактами книге «Дело Демянюка» описывает, как из-за махинаций КГБ, министерства юстиции США и израильских властей этот невинный человек был заклеймен гнуснейшим убийцей всех времен. Лжедистория этого дела такова:
От большевистского ига, основанного на терроре и убийствах, ни один народ, пожалуй, так сильно не пострадал, как украинский. По оценкам, 8...10 млн. украинцев погибли в Гулаге, были казнены или умерли от голода в 1932...33 годах, который Сталин вызвал искусственно, чтобы сломить крестьянское сопротивление коллективизации. Неудивительно, что на Украине вермахт встретили в 1941 году с ликованием *. Так как многие работники большевистского аппарата насилия были евреи, то после прихода немцев и падения соввласти произошли страшные погромы, жертвой которых стали тысячи невинных евреев. С этим периодом у многих евреев связана ненависть к украинцам, на которых была возложена коллективная вина за погромы и убийства. (Если бы кто-нибудь объявил евреев виновными в красном терроре — а шесть главных начальников Гулага, названные у Солженицына, были евреями, — то обвиненные по праву запротестовали бы против принципа коллективной вины). Когда председательница организации «Американцы за права человека на Украине» в вежливом письме к Дову Бен Мейеру, спикеру израильского парламента, выразила озабоченность поведением органов юстиции Израиля в деле Демянюка, тот ответил [220]:
«Вначале я вообще не хотел отвечать на Ваше письмо, потому что со времен Богдана Хмельницкого у еврейского народа есть большие и определенные претензии к украинскому народу… Однако поразмыслив, я пришел к выводу — заявление, подобное Вашему, написанное американской гражданкой (даже если она украинка), нельзя оставить без ответа… Я советую Вам и Вашим друзьям, каждый день — а не только по воскресеньям — бывать в церкви и на коленях, до тех пор пока из них не пойдет кровь, просить прощения за содеянное Вашим народом нашему».К чести Израиля надо отметить, что не все его граждане приветствовали расовую ненависть спикера парламента в духе «Штюрмера», и на расиста-фанатика с резкими словами обрушился Авраам Шифрин, писатель и бывший узник Гулага [221].
Вернемся к Украине периода второй мировой войны. Следуя идиотской доктрине о расовой неполноценности славян (которую, как показывает случай с украинцами, разделяет спикер парламента Израиля), нацисты совершили самую большую глупость во время войны. Вместо того, чтобы на равных сотрудничать с украинцами и русскими, что вызвало бы крах большевиков, они создали новый строй угнетения, погнали миллионы славян на принудительные работы и беззастенчиво грабили завоеванные территории. Не прошло и года, как нацисты полностью утратили доверие местного гражданского населения, и на Украине возникло партизанское движение, которое вело столь же мужественную, сколь и бесперспективную войну на два фронта, против немцев и против большевиков. Украинцам, готовым сражаться на стороне немцев, долгое время пришлось служить в роли вспомогательных сил. Лишь после того, как военная удача отвернулась от нацистов, они попытались выправить свою безумную политику и согласились на формирование украинской национальной армии. Но было уже слишком поздно.
Родившийся в 1920 году Демянюк попал в 1942 в плен. Чтобы не испытывать голод и тяготы в лагере для военнопленных, он вступил, как и многие его земляки, в украинскую эсэсовскую дивизию. По окончанию войны ему удалось избежал судьбы большинства его соратников, которых союзники выдали красным, а те их сразу отправили в Гулаг *.
Два года Демянюк работал в Германии в американской армии и в начале 1950-х годов выехал в США. Перед этим он вытравил эсэсовское обозначение группы крови, ибо иначе ему вряд ли удалось иммигрировать. Для Демянюка роковым стало участие в работе украинских эмигрантов. Чтобы очернить украинских эмигрантов как нацистов, прокоммунистические газеты постоянно писали об украинских «военных преступниках в США». «Юкраиниэн ньюс», просоветский журнал, занимаясь расследованием, нашел в поселке в Огайо, где жил Демянюк, 70 подобных «преступников» и выяснил, что некий Иван Демянюк в 1943 году в Собиборе убивал евреев газом. На Демянюка обратила внимание служба эмиграции США, которая послала в Израиль группу «следователей» с фотографиями различных украинских «нацистов» и там семеро «уцелевших в холокосте» вычислили Демянюка как «Ивана Грозного», палача Треблинки.
На двух треблинкских процессах, в публикациях, посвященных лагерю, имя Демянюка ни разу не фигурировало. В книге о Треблинке, выпущенной на иврите в 1947 году, Рахель Ауэрбах упоминает только украинца-садиста Ивана Броша. Однако когда в 1979 году книга вышла по-английски, фамилии Броша в ней уже не было, поскольку началась травля Демянюка.
«Доказательство» представило КГБ, прислав копию удостоверения из учебного лагеря Травники, где во время войны украинцы и другие советские граждане обучались на охранников (в основном для охраны имений, но и лагерей тоже). Изготавливая фальшивку, в КГБ не очень-то старались: рост Демянюка был указан неправильно; в документе не были проставлены дата выдачи и срок действия. Однако даже если бы удостоверение было настоящим, то оно пошло бы Демянюку на пользу, а не во вред, потому что из него явствовало, что в 1943 году Демянюк был послан в Собибор и потому не мог быть в Треблинке.
Тем не менее, министерство юстиции США, которое превратилось в исполнительный орган сионистов, признало копию. Другим доказательством было сочтено удаление подозреваемым эсэсовского обозначения группы крови, хотя данная татуировка имелась только у фронтовиков, а не у охранников. Демянюка могли, конечно, отправить на фронт после ликвидации лагеря Треблинка в сентябре 1943 года, но тогда нацисты, столь строго сохранявшие тайну «окончательного решения», рисковали, ибо, попав в плен, их палач № 1 мог бы все разболтать.
В начале 1986 года Демянюка выдали Израилю, государству, которого еще не было, когда в Треблинке якобы свершались массовые убийства. Польша и СССР к выдаче Демянюка не проявили ни малейшего интереса.
Лишь год спустя советские власти удосужились предоставить оригинал удостоверения Демянюка. Проведенный в США химанализ показал, что в фотобумаге содержится окисел титана, который в качестве химикалии начал употребляться лишь в 1960-х годах. Профессор Вольфганг Шеффлер, ездивший в Израиль для экспертизы, подтвердил подлинность документа — на нем ведь имелась свастика!
Итак, процесс против Демянюка можно было начинать. Десятки свидетелей под клятвой показывали, что творил Демянюк в Треблинке. Он лично умертвил газом 80 000 евреев. Одному заключенному он предложил обесчестить девочку и пристрелил его, когда тот не смог справиться. Он отрезал евреям уши, отдавая их в газовой камере. Штыком он вырезал у евреев из тела куски мяса; вспарывал саблей животы у беременных женщин. Еврейкам он обрубал мечом груди перед тем, как они входили в газовую камеру. Он расстреливал, резал, забивал, душил, порол до смерти узников или медленно морил их голодом. И Демянюку, конечно, вынесли смертный приговор.
Тем временем правительству Израиля (которое думало, естественно, не о Демянюке, а о поддержании истерии вокруг холокоста и очернении украинского народа) показалось, что оно совершило ошибку. Если украинца казнить, то может возникнуть риск конфронтации между Израилем и бесконечно снисходительными американцами. А если его отпустить, после того как толпы свидетелей под клятвой заклеймили Демянюка как монстра, убивавшего газом, душившего, избивавшего, отрезавшего уши, вспарывавшего животы и отрубавшего груди, то тогда, пожалуй, у кого-то может появиться мысль о достоверности на подобных процессах показаний свидетелей-евреев, а ведь на этих показаниях строится вся история холокоста и ее без них нет.
Адвокаты Демянюка подыгрывали обвинению по известному сценарию, настаивая, что их подзащитного, увы, с кем-то спутали, не решаясь однако ставить под сомнение официальный образ Треблинки. В сентябре 1993 года произошло неслыханное: Демянюк, очевидно, под американским давлением, был выпущен из Израиля на свободу…
Треблинка или паралич разума
Проиграв Освенцим и впридачу Майданек, экстерминисты руками и ногами будут цепляться за Треблинку. Скажем, был ли в Треблинке Фред Лейхтер? Высчитал ли он пропускную мощность крематориев и определил ли их мощность? В Треблинке Лейхтер не мог изучать крематории потому, что их там никогда не было, а газовые камеры обследовать по той причине, что они бесследно исчезли.
Итак, обратимся к Треблинке. Об этом лагере ужасов советский еврей Василий Гросман так пишет в репортаже «Ад Треблинки» [222]:
Итак, обратимся к Треблинке. Об этом лагере ужасов советский еврей Василий Гросман так пишет в репортаже «Ад Треблинки» [222]:
«Эсэсовский рейхсфюрер Генрих Гиммлер нашел эту печальную пустошь и счел ее подходящей для устройства здесь всемирного лобного места. Со времен доисторического варварства вплоть до наших суровых дней род человеческий никогда не знал ничего подобного. Возможно, что подобного вообще не было во вселенной. Здесь была создана самая большая эсэсовская бойня для людей, которая превзошла Собибор, Майданек, Белзец и Освенцим.
В Треблинке было два разных лагеря: рабочий лагерь №1, где работали узники разной национальности, в основном поляки, и лагерь №2 для евреев…
В течение 13 месяцев шли составы в Треблинку и в каждом составе было 60 вагонов, на которых мелом были нанесены цифры: 150-180-200. Эти цифры означали число людей в вагоне. Железнодорожники и крестьяне тайком считали составы… Если даже наполовину уменьшить названные свидетелями цифры прошедших в Треблинку составов, то и тогда количество людей, доставленных за 13 месяцев, достигнет приблизительно трех миллионов…
Все нижесказанное составлено по рассказам живых свидетелей, со слов людей, работавших с первого дня постройки лагеря до 2 августа 1943 года, когда обреченные на смерть восстали, сожгли лагерь и ушли в леса…
Ежедневно через Треблинку проходило до 20 000 человек и спокойными днями были такие, когда с вокзала прибывало всего 6000...7000 человек…
Рассказывая о последнем страшном составе, все свидетели упоминали дикие поступки человекоподобного существа — эсэсовца Цепфа. Он специализировался на убийстве детей. Обладая огромной силой, этот субъект неожиданно вырывал из толпы ребенка, как дубинкой крутил им в воздухе, бил головой о землю или разрывал его тело пополам…
Треблинка не сразу возникла в виде промышленного комплекса. Она росла постепенно, расширялась; закладывались новые предприятия. Сперва были построены три газовые камеры небольшого размера.
Первые три бетонированные камеры были невелики — 5х5 м, т.е. каждая площадью в 25 кв.м… Новые камеры были размером 7х8 м, т.е. площадью в 56 кв.м., а если к ним прибавить площади трех прежних камер, которые и позже использовались для небольших групп, то общая площадь для убийства достигала в Треблинке 635 кв.м. В камеру заталкивали 400...600 человек. Следовательно, при полной загрузке десять камер за один рабочий цикл уничтожали в среднем 4 000...6 000 человек…
Треблинка действовала 13 месяцев и, если вычесть 90 дней на ремонт, остановку, отсутствие составов, то выйдет десять полных рабочих месяцев. Если в месяц прибывало в среднем 300 000 человек, то за 10 месяцев в Треблинке было уничтожено три миллиона…
Для умерщвления применялись разные способы: выхлопные газы от мотора тяжелого танка, работавшего в Треблинке на электростанции… Второй способ — из камер при помощи особых насосов откачивали воздух… И третий, более редкий, но тоже применявшийся, — убийство паром…
Трупы грузились на платформы и отвозились к большим братским могилам. Тесными рядами их укладывали друг на друга, прижимая поплотнее… В конце зимы 1942...43 гг. в Треблинку прибыл Гиммлер… приказал немедленно вырыть трупы и сжечь все до одного, пепел и золу вывезти из лагеря и развеять по полям и дорогам. Поскольку в земле находились уже миллионы трупов, то это задание казалось необычно сложным и трудоемким…
Из Германии приехал пятидесятилетний эсэсовец, специалист и мастер своего дела. Сколько разносторонних мастеров выдвинул гитлеровский режим — специалистов по убийству малых детей, мастеров по газации и постройке газовых камер и по научно организованному разрушению больших городов всего за один день! Нашелся и специалист по эксгумации и сжиганию миллионов человеческих трупов. Под его руководством приступили к постройке печей…
Работали день и ночь. Люди, участвовавшие в сжигании трупов, рассказывают, что печи напоминали огромные вулканы, ужасный жар от которых опалял лица работавших, а пламя вырывалось на восьми — десятиметровую высоту. Плотные черные столбы жирного дыма вздымались к небу и висели в воздухе тяжелым непродвижным пологом. Ночью жители окрестных деревень видели пламя на расстоянии 30...40 км…
Страшные печи Треблинки работали беспрерывно день и ночь, но, несмотря на это, не могли справиться с миллионами трупов. К тому же все время на газацию доставлялись новые партии, загружая печи…
В конце июля зной стал удушающим. Когда вскрыли могилы, из них, как из гигантского котла, вырвался пар. Мерзкая вонь и жара от печей убивали изнуренных людей, которые, вытаскивая трупы, валились замертво или падали на колосники…
Долг писателя — рассказать о страшной правде, а гражданский долг читателя — знать о ней. Всякий, кто отвернется от этой правды, закроет на нее глаза или пройдет мимо, оскорбляет память убитых. Неведающий всей правды никогда не поймет, против какого врага, против какого чудовища вела борьбу не на жизнь, а на смерть наша великая святая Красная армия…