Страница:
С. Мне жаль слышать это.
M. Это принесло большое горе и тяжелые переживания и мне и моей жене и вызвало разлад в нашей семье. Но просто убить бедного ребенка - такое никогда не приходило нам в голову. Как видите, у меня было много причин, не связанных с национал-социализмом, чтобы полностью разделить мнение епископа. И я восхищался его гражданским мужеством, которое, как мне казалось, было редкостью для того времени. Я предупредил епископа, что ему не следует продолжать в том же духе, иначе его ждет лагерь. Он ответил, что ничего другого сделать не может... и что у него нет выбора. Я вспомнил, что однажды и Лютер произнес что-то в этом роде, и спросил епископа, что могло бы заставить его замолчать. Он потребовал, чтобы вся программа была полностью и немедленно отменена, а он взамен больше ничего не будет говорить и писать о ней. Вернувшись в Берлин, я поговорил с Гиммлером и Геббельсом, которые сообщили мне, что Гитлер был в ярости и этот злыдень Борман хотел не только арестовать епископа, но и казнить его. Я подготовил отчет и вручил его и Геббельсу и Гиммлеру, и, к большому счастью, Гитлер согласился остановить программу. Должен сказать, что Борман был в бешенстве, но это никого не беспокоило. И я был не единственный, кто заступился за епископа перед Гитлером. Другие члены его ставки и некоторые люди из высших правительственных кругов тоже присоединились. Фюрер отменил приказ, и фон Гален сдержал свое слово. Борману, конечно, не нравилось, что ему стали поперек дороги, а он был способен на любое вероломство, так что я постоянно посылал людей из гестапо, дабы убедиться, что епископу не грозит опасность. Его арестовали по делу 20 июля, и он был в заключении, но, уверяю вас, находился в хороших условиях и не подвергался жестокостям и оскорблениям. Да, это было некрасивое дело, но на востоке убийства продолжались. Думаю, что, если бы жертвы не были немецкими гражданами, отношение к этому было бы более терпимое. Фон Галену повезло. Один клирик из Берлина скончался в лагере, потому что поднял ту же тему, что и фон Гален. Это было очень глупо с его стороны, потому что дело уже закончилось, а вся идея в целом более не подлежала какому-либо обсуждению. Но, конечно, мертвых это не воскресит, верно?
С. Да. Фон Гален умер сразу после войны, выражая недовольство тем, как союзники обращаются с военнопленными. Вам это известно?
М. Да. Это сделали вы?
С. Сделали что?
М. Убили епископа, конечно.
С. Нет. Он был старый человек и умер от пищевого отравления.
М. Вы говорите точь-в-точь как Гейдрих.
С. Это оскорбительно.
M. Таким был Гейдрих. Хотя нет, он, скорее всего, убил бы епископа, подстроив автокатастрофу или взрыв самолета... точь-в-точь как ваш мистер Черчилль любил поступать со своими собственными врагами. Нет, я не думаю, что это вы убили епископа, но лет через двадцать вас могут обвинить в этом.
С. Фон Гален считается одним из столпов антигитлеровского сопротивления...
М. О, какая нелепость. В этом нет ни капли истины. Епископ был убежденным националистом, но он был еще более убежденным католиком, и одна вера победила в нем другую. Я могу заверить вас, исходя из того что знаю сам, что у фон Галена не было ничего общего с извращением Штауффенбергом или вечно ноющими старыми генералами. Его сопротивление основано на его вере, а не на его эго. В конечном счете, это существенная разница, и я уверен, что вы это понимаете. Знаете, тюремные лагеря были заполнены самыми разными людьми, не только евреями и противниками Гитлера. Кого только не было среди заключенных, начиная с коммунистов, извращенцев, профессиональных преступников и заканчивая религиозными фанатиками, лицами, лишенными гражданства, бродягами, бездельниками и прочими. Ведь из того, что кто-то был в лагере, не следует, что надо делать из него святого, и если вы еще в этом не убедились, я уверен, что вам это предстоит. Нельзя делать святых из отбросов. Почему вы просто не пригласите всех узников лагерей в Соединенные Штаты и не обеспечите им государственные должности? Через несколько месяцев большинство из них отправится обратно на корабле в Бремен, а вам придется произвести дезинфекцию в их кабинетах.
С. Я знаю, что у нас есть проблемы такого рода, и мы хотели бы получить доступ к вашим документам, чтобы положить им конец.
М. Огромный поток этих ничтожеств хлынул в вашу страну, как я полагаю, используя свое заключение в лагере как своего рода моральную визу. На самом деле у меня нет этих документов, потому что лагерная система не находилась под моим контролем, но я думаю, что можно проверить имена по судебным отчетам и спискам осужденных, к которым я имею доступ. Поверьте, подобные люди не нужны вам в вашей стране. Оставим евреев в стороне, ибо большую часть своего служебного времени я потратил, сажая под замок подобных типов... изгоняя их из общества. Я имею в виду преступников, дегенератов, коммунистов и антиобщественно настроенных людей. Я видел своими глазами, какой ужасный вред могут причинить эти твари хорошо организованному обществу. Во время имперского периода законы, естественно, были ужесточены, но народ Германии не устраивал беспорядков, не хныкал и не призывал к актам гражданского неповиновения. Когда в 1918 году наступил крах, все эти твари выбрались из своих нор и начали расползаться по улицам. В крупных городах появились танцевальные бары для гомосексуалистов и лесбиянок, стали распространяться извращения и порнография, возросло употребление наркотиков, и тяжкие преступления совершались везде, даже в маленьких городках и деревушках. Профессиональные коммунистические агитаторы, в большинстве своем иностранцы, взбаламучивали низшие классы и подстрекали их к открытому мятежу против социальной системы, которая, как они чувствовали, сможет лишить их заслуженных наград.
С. В каком смысле наград?
M. Во всяком обществе есть люди, которые могут созидать и созидают, и пока нация стабильна, остальные тоже стремятся им соответствовать -хорошо зарабатывать и кормить семью или поступать в университет и получать хорошее образование. Недовольные в большинстве своем являются неудавшимися интеллектуалами или, вернее, псевдоинтеллектуалами. В глубине души они знают или догадываются, что они ничего собою не представляют. Они ничего не могут создать... они не умеют ни рисовать, ни писать стихи или пьесы, ничего такого, что было бы замечено. То, что они делают, низкого качества и не имеет спроса на свободном рынке. Об этом есть у Паскаля.
С. Где?
М. В его трактате "Мысли несчастливые". Насколько я помню, у него говорится, что люди хотели бы быть великими, но знают, что они ничтожны, хотели бы быть счастливыми, но знают, что они жалки, хотели бы быть совершенными, но понимают, что они преисполнены недостатков, и хотели бы пользоваться уважением и любовью других, но знают, что их пороки заслуживают только презрения. Я полагаю, что смысл этого пассажа такой. И затем там говорится, что таких людей охватывает злоба и ненависть к тем истинам, которые ясно показывают их несовершенство. Подобный человек становится коммунистом или либералом, как их называют в Англии. Он понимает, что, только сведя всех людей к общему заурядному состоянию, он может почувствовать себя если не выше, то хотя бы равным им. Такие люди не способны созидать, творить, но единственно могут разрушать то, что создали другие. Этих людей вы можете найти в академическом мире, где они захлебываются ненавистью к тому, чему учат и чего не могут создавать сами, или в профсоюзах, где они проклинают человека, построившего завод, чего они сами сделать не в состоянии. И если они приходят к власти, они только разрушают все, к чему прикасаются. Я знаю, что у вас много таких в вашей стране, многие родились там, но гораздо больше подобных бежали из Европы. У меня был непосредственный опыт работы с ними, а у вас нет. Вышвырните их из страны, пока они не загадили все вокруг. Они начинают с того, что требуют от вас признать идею, что все люди равны и что каждый человек должен быть равен... но не выше... своему соседу. В математике это называется общим знаменателем. Затем эти невостребованные интеллектуалы требуют, чтобы все люди были равны, а они, конечно, стали бы естественными лидерами народных масс вследствие своего умственного превосходства. Они начинают манипулировать массами, к которым снисходят с приказом сбросить существующее правительство и посадить на это место их самих. И на смену тирании рынка, которая более или менее естественна, приходит тирания интеллектуалов-неудачников, которые убеждены, что они одни правы, и хотят заставить всякого, кто не столь блестящ, поклоняться им, как глиняным божкам. Я мог бы высказать свои соображения и о Боге тоже. Во что бы вы ни верили, я должен сказать, что без Бога, или прочного морального стержня, общество быстро распадется на отдельные фракции, каждая из которых будет стремиться занять пустующий престол. Когда вы разрушаете или принижаете авторитет главной моральной опоры, вы оставляете позади вакуум. А что вы можете сказать о вакууме?
С. Что природа не терпит пустоты, конечно...
М. И что-нибудь заполняет ее Берегитесь человека, который хочет стать Богом.
С. Не применимо ли это к Гитлеру?
М. Я имел в виду Ленина, но, пожалуй, в определенном смысле это применимо и к Гитлеру. Хотя в другом смысле - нет. После 1918 года в Германии возник социальный, политический и моральный хаос. Большинство людей хотят только мира и покоя, так что они рассуждают лишь о том, как устроиться в жизни и улучшать свое благосостояние. Во времена Веймара чувство принадлежности к обществу было утрачено, как и вера в достижение успеха путем честного труда. Тогда повсюду царили продажность, порок и преступность, и задачей Гитлера было показать угнетенным поражением и даже напуганным народным массам, что еще сохранились какие-то ценности и что они все же могут еще восстановить некий моральный порядок в их жизни. В отличие от Сталина, который управляет, держа народ в страхе, Гитлер никогда не упускал из виду желаний народа и всегда учитывал их. Вот мы с вами несколько минут назад говорили о фон Галене. Гитлер был явно разъярен, что кто-то осмелился публично бросить вызов его авторитету, но он ясно видел, что если он предпримет что-нибудь против епископа, это очень повредит ему в глазах немецкого народа.
С. Но евреи?
М. В Германии большинство людей весьма благосклонно относились к тому, чтобы выдворить евреев вон из страны. Не устраивать резню на улицах, но заставить их покинуть германское общество. В этом смысле Гитлер лишь откликнулся на желание народа. С другой стороны, он был интеллектуальным антисемитом, то есть он облекал свою нелюбовь к евреям в интеллектуальные формулы. Для него, безусловно, не составляло проблемы восстановить народные массы против них. Я считаю, что правосудие совершило большую ошибку, потому что теперь за нами придут поколения, которым придется выслушивать бесконечный поток еврейских жалоб, и долго еще, после сошествия в могилу последнего члена партии, его дети, внуки и правнуки будут вынуждены оправдываться и каяться. В этом кроется опасность для евреев: в конце концов немцы устанут от постоянных обвинений в военных преступлениях, создании лагерей смерти и тому подобном и просто отвернутся от своих обвинителей. И к чему это приведет? К насилию? Нет, к равнодушию, что гораздо хуже.
С. С исторической точки зрения я с вами согласен, но сегодняшней Германии все еще приходится платить за события, связанные с Третьим рейхом.
М. Совершенно верно. И Советам тоже в конце концов придется заплатить за гораздо большие ужасы, которые они навлекли на свой собственный народ. И это никогда не кончится, так ведь? Что я вам говорил насчет крысиного помета?
С. Я помню, как вы высказывали ваши взгляды.
М. Вы с ними согласны?
С. Моя миссия не в том, чтобы соглашаться или не соглашаться с вами. У меня просто есть некий список вопросов, которые я должен вам задать. Наша беседа, которая сейчас записывается, безусловно интересна и очень часто провокационна, но всему свое место, генерал.
М. Вы считаете, что я вас провоцирую?
С. Конечно, считаю. И вам доставляет большое удовольствие задевать меня. Хотел бы я знать, зачем вы это делаете.
М. Чтобы показать вам, что вы и сами виновны в том, в чем обвиняете меня.
С. Виновны в чем?
М. В неосторожности. Я пережил стабильность кайзеровского периода, потрясения крупнейшей войны, крушение всего моего общества, революцию и уличную резню, которая всегда была их неизбежным следствием, политическую реакцию, войны, катастрофические бомбежки и массовые убийства. Вы же только наблюдали за всем этим из сытой, незаинтересованной страны. Каждое правительство оправдывает свои действия перед историей и своим народом, с помощью пропаганды. Вы наблюдаете за всем со стороны: раз об этом написано в книге, значит, это должно быть правдой. Потому что вот оно здесь, на этой самой странице. Немцы во время войны 1914 года занимались промышленной переработкой трупов и гвоздями прибивали младенцев к стене. Это должно быть правдой, потому что так говорят британцы. С другой стороны, вы перебили всех ваших краснокожих и потратили немало времени, вешая на деревьях черномазых. Потом, есть еще евреи, которые, как всем известно, убивают христианских младенцев и едят их во время своих религиозных ритуалов. Каких еще бессмыслиц можем мы наговорить здесь? Рабоче-крестьянский рай? Блага коммунизма? Ленин воскрешает мертвых и ходит по воде ради создания поколения слабоумных университетских профессоров и бездарных поэтов? А как насчет британцев, которые убивают ирландцев? Или бельгийцев, которые несли цивилизацию неграм в Конго бичом и картечью? А вспомните армян, которых терзали турки. И вот еще что нужно принять во внимание. Британцы в Южной Африке истребляли белое население {Речь идет о бурах - Примеч. ред.} в самых первых концентрационных лагерях. Теперь, когда я больше не служу в полиции, я могу извлечь некоторую пользу из своего досуга и оглянуться - туда, откуда я прибыл, чтобы попытаться посмотреть на все взглядом орла, парящего над землей, а не червя, который роется в ней.
КУРТ ГЕРШТАЙН: СМЯТЕННАЯ ДУША
Одной из загадок того времени стал человек, существовавший как бы в двух измерениях, реальном и мнимом. Его воображаемые свидетельства о системе концентрационных лагерей вызывали радость у одних и недоверие у других, и Курт Герштайн стал чем-то вроде чревовещателя. В этой главе говорится о судьбе этого загадочного человека и его последних днях.
С.... Я хотел бы узнать, известно ли вам что-нибудь о некоем человеке из СС. Особом человеке. Я знаю, в СС служило множество непростых людей, но, когда я изучал дело этого человека, работая над материалами Нюрнберга, многое осталось невыясненным. Весьма загадочная и сложная оказалась ситуация.
М. Вы совершенно правы. В СС состояли миллионы людей, и я едва знал их крохотную часть. Имя?
С. Курт Герштайн.
М. О да, я помню его. Младший офицерский чин. Связан с отделом медицинской службы.
С. Был замешан в отравлении газом...
М. Да, тот самый. В чем вопрос?
С. Как вы узнали о нем и что именно вы узнали?
М. Иногда хорошая память - это настоящее наказание, позвольте вам заметить. Столько мусора скапливается в голове. Герштайн работал в Люблине вместе с вашим добрым другом Глобочником...
С. Пожалуйста, оставьте ваш сарказм.
М. Что ж, среди моих друзей он, конечно, не числился. Герштайн попал в сферу моего внимания, я думаю, в начале 1944 года. Или, может быть, в конце 1943-го. Это было тогда, когда Гиммлер заставил Глобочника закрыть его лагеря и уничтожить малейшие их следы. Да, думаю, это было, скорее, в конце 1943 года. Плюс-минус месяц или два. У меня был с Гиммлером частный разговор об этом человеке. Тот повсюду распространял клеветническую информацию о деятельности СС, и Гиммлеру пришлось его арестовать, но тем не менее утверждения этого человека о том, что массовые отравления газом продолжаются и десятки тысяч людей гибнут каждый день, его встревожили. Герштайн упоминал также фюрера, якобы присутствовавшего при этом, и все такое прочее. Гиммлер просто разрывался между яростью и страхом, потому что это предприятие Глобочника... лагеря в Люблине и других местах, которые контролировал Глобочник... не подлежали какому-либо обсуждению. Никто не должен был даже знать об этом. А Герштайн бегал по разным людям, рассказывая эти небылицы, и слухи достигли нас... гестапо... и кто-то сразу донес Гиммлеру. С первого взгляда Гиммлер понял, что у Герштайна не все в порядке с головой, но он не мог решить, что с ним делать.
С. И за этим решением обратились к вам?
М. Так и есть. Мы забрали Герштайна из камеры, и я очень сурово допросил его. Я не психиатр, но и мне было очевидно, что этот человек находится в очень тяжелом нервном состоянии и что его поведение не совсем адекватно. Я пригласил помочь мне в работе компетентного психиатра из госпиталя "Шарите", который присутствовал на допросах. Криминальные или политические вопросы - пожалуйста, но проблемы психики - это не моя сфера, как вы понимаете. Нет нужды подробно пересказывать весь допрос, но я могу кратко изложить главное. Кстати, вы судили Герштайна в Нюрнберге?
С. Нет, не судили. Расскажите мне о нем, и затем я объясню вам причину моего интереса.
М. Конечно. Этот человек имел какое-то техническое образование... университетский курс... и был религиозным фанатиком. По-видимому, он переходил от одной группы к другой... протестант... и всегда был занят каким-нибудь новым проектом. Скорее, безобидный назойливый тип, который многократно задерживался сотрудниками гестапо и получил предупреждение держаться подальше от политики. Во время войны он вступил в СС, куда его приняли с неохотой из-за его прошлого, но тогда нужен был каждый. Он был определен в отдел дезинфекции медицинской службы СС и затем отправлен в район Люблина. Понимаете, именно туда, где Глобочник предполагал устроить свои еврейские "потемкинские деревни". Гиммлер хотел собрать местных польских евреев и депортированных из других мест с тем, чтобы они организовали свои собственные контролируемые общины на востоке Польши. Предполагалось, что эти евреи будут работать на маленьких фабриках и обеспечивать рейх и готовой продукцией, и сырьем. Франк, тогдашний губернатор, возражал против этого, потому что хотел видеть на этой территории немцев, и столкнулся со странными воззрениями Гиммлера. Гиммлер иногда верил в самые невозможные вещи, позвольте доложить вам. И там развернул свою деятельность его дорогой друг, Глобочник, член его, Гиммлера, администрации, глупый, как пень, который пытался организовать этакие счастливые маленькие фабрики и поселки для депортированных городских евреев, чтобы шить там меховые шубы. Глобочник тут же столкнулся с непроходимым упрямством поляков, помехами со стороны Франка и, к довершению всего этого, с огромным числом евреев, которые неожиданно начали прибывать в этот еврейский трудовой рай. Разумеется, Глобочник лгал Гиммлеру и говорил, что результаты его стараний с каждым днем становятся все успешнее, так что сейчас на него навалились целые горы евреев, которых некуда девать и нечем кормить. И тогда, не зная, что еще с ними делать, он начал их убивать, а все новые и новые депортированные прибывали и прибывали. Глобочник едва справлялся с убийством нескольких сотен, набивая их в кузов фургона и накачивая туда по трубе выхлопные газы, но это занимало долгие часы и было по-настоящему отвратительно. Фургон заполнялся тем, что мы, в полиции, называем телесными выделениями. Мой помощник, которого я отправил туда, услыхав об этом, вернулся назад с позеленевшим лицом, если хотите знать. Глобочник и его добрый приятель Вирт не умели убивать этих жалких созданий достаточно быстро, пока этот самый Герштайн, который отвечал за дезинфекцию, не изобрел удачный способ и научил своих замечательных начальников убивать людей более чистоплотно и в большем количестве. У Герштайна было воздухонепроницаемое строение с воротами с одной стороны и отверстием в крыше. Сначала они набивали помещение евреями, а потом Герштайн забирался на крышу, открывал люк и высыпал внутрь помещения содержимое банок - кристаллы цианида. Потом люк захлопывался. Как я понимаю, этот метод работал довольно хорошо... гораздо лучше, чем фургон.
С. Я бы так не выразился, но продолжайте.
М. После этого Герштайн влип в это ужасное дело, так как сам вызвался на роль эксперта, и теперь его место было на крыше: травить евреев газом. В конце концов, его рассудок не выдержал, у него начались галлюцинации и страшные ночные кошмары, так что с работы его убрали, но было уже слишком поздно. Теперь он начал говорить всем и каждому, что он только наблюдал за этим, а сам ничего не делал, и пытался очистить свою совесть обращением к Богу, уверившись, что он был только невольным очевидцем. Подобное, кстати, не было таким уж редким событием в некоторых из этих лагерей. Большинство людей не могло забыть о таких ужасах, и многие сошли с ума, а некоторые покончили с собой.
С. Значит, Герштайн сошел с ума?
М. Именно так. Его рассудок повредился, и он ходил по Берлину, обращаясь к верующим людям... и даже требуя встречи с Его Святейшеством, чтобы тот отпустил ему грехи. Я думаю, что во времена настоящих потрясений протестанты обращаются к Риму. Вы не согласны?
С. Пожалуйста, оставим религию в стороне.
М. Таково мое мнение. Проговорив с Герштайном около трех часов, я сумел добиться от него, помимо изложения маниакальных религиозных идей, подлинных фактов и велел моему личному секретарю записать его признание. Это было сделано с целью получить лишние свидетельства против Глобочника, которого я все еще собирался схватить. Врач сообщил мне, что у Герштайна сильнейший маниакальный психоз и маловероятно, чтобы он оправился. Он добавил, что Герштайн вынужден постоянно повторяться, стремясь уменьшить свою вину в преступлениях. Я сказал этому доктору, что, если он проболтается обо всем этом хотя бы словечком, я тут же отдам его под расстрел, и он, естественно, пообещал мне хранить молчание.
С. А Герштайн?
М. Ну что, мы поместили его в одно закрытое учреждение. Гиммлер хотел казнить его, но я указал, что нам следует обходиться с Герштайном так, будто он совершенно безумен. Одному богу известно, со сколькими людьми он говорил, и его казнь только придала бы правдоподобие его россказням. В основе своей эти истории были правдивы в том, что касалось газовых камер, но Герштайн притянул сюда и Гитлера, и Гиммлера, и кое-кого еще. Он якобы видел Гитлера в Аушвице наблюдающим за казнями и рассказывал о совещаниях с Гиммлером, где шла речь о даже еще более масштабных умерщвлениях газом. Естественно, Гитлер никогда не был в Аушвице и Гиммлер никогда не совещался с Герштайном. Насколько мне известно, Герштайн до сих пор находится в психиатрической лечебнице. Может быть, вы мне скажете, почему он вас так интересует?
С. Разумеется. По-видимому, он вышел из лечебницы и жил в маленьком городке на западе. Когда американцы стали приближаться, он стал очень истеричным, и однажды утром его нашли в квартире мертвым - он повесился на чердачной балке. Он надел свой мундир, и когда прибыли люди из CIC, они подумали, что это значительное лицо, особенно после того, как домовладелец сообщил им о том, что Герштайн передал ему чемодан с очень важными документами. Труп Герштайна уже начал смердеть, так что они сожгли его, а потом просмотрели его бумаги. Я видел эти бумаги и согласен с вами и с начальником бригады из CIC в том, что Герштайн был не вполне здоров. Некоторые из его обвинений были несостоятельны, некоторые имели смысл, так что следствие в Нюрнберге взяло понемногу то отсюда, то оттуда и подготовило интересный и ужасающий документ. Его нужно было перепечатать, конечно, на английском, и из-за этого на суде возникли сложности. У меня появились подозрения давно, и ваш рассказ лишь подтверждает их, но знаете, у этого человека репутация была отчасти как у великого героя Сопротивления. Какая ирония, что он сам и сделал достоянием гласности это дело с цианидом. Я имею в виду его бумаги... он упоминает о близких отношениях с доктором Нимеллером...
М. Ах да, я и забыл об этом. Нимеллер сидел в тюрьме за антиправительственную агитацию, и я припоминаю, что Герштайн заявлял, будто ежедневно общается с ним. Поскольку это означало бы серьезное нарушение тюремной системы безопасности, я лично расследовал эту историю. Ничего подобного, конечно, не было. Нимеллер никогда не слышал о Герштайне и, безусловно, никогда с ним не общался. Не было и никаких представителей Его Святейшества, не знаю, писал ли Герштайн об этом, а Ватикан не собирался присылать личный самолет, чтобы доставить Герштайна в Рим для беседы с Папой.
M. Это принесло большое горе и тяжелые переживания и мне и моей жене и вызвало разлад в нашей семье. Но просто убить бедного ребенка - такое никогда не приходило нам в голову. Как видите, у меня было много причин, не связанных с национал-социализмом, чтобы полностью разделить мнение епископа. И я восхищался его гражданским мужеством, которое, как мне казалось, было редкостью для того времени. Я предупредил епископа, что ему не следует продолжать в том же духе, иначе его ждет лагерь. Он ответил, что ничего другого сделать не может... и что у него нет выбора. Я вспомнил, что однажды и Лютер произнес что-то в этом роде, и спросил епископа, что могло бы заставить его замолчать. Он потребовал, чтобы вся программа была полностью и немедленно отменена, а он взамен больше ничего не будет говорить и писать о ней. Вернувшись в Берлин, я поговорил с Гиммлером и Геббельсом, которые сообщили мне, что Гитлер был в ярости и этот злыдень Борман хотел не только арестовать епископа, но и казнить его. Я подготовил отчет и вручил его и Геббельсу и Гиммлеру, и, к большому счастью, Гитлер согласился остановить программу. Должен сказать, что Борман был в бешенстве, но это никого не беспокоило. И я был не единственный, кто заступился за епископа перед Гитлером. Другие члены его ставки и некоторые люди из высших правительственных кругов тоже присоединились. Фюрер отменил приказ, и фон Гален сдержал свое слово. Борману, конечно, не нравилось, что ему стали поперек дороги, а он был способен на любое вероломство, так что я постоянно посылал людей из гестапо, дабы убедиться, что епископу не грозит опасность. Его арестовали по делу 20 июля, и он был в заключении, но, уверяю вас, находился в хороших условиях и не подвергался жестокостям и оскорблениям. Да, это было некрасивое дело, но на востоке убийства продолжались. Думаю, что, если бы жертвы не были немецкими гражданами, отношение к этому было бы более терпимое. Фон Галену повезло. Один клирик из Берлина скончался в лагере, потому что поднял ту же тему, что и фон Гален. Это было очень глупо с его стороны, потому что дело уже закончилось, а вся идея в целом более не подлежала какому-либо обсуждению. Но, конечно, мертвых это не воскресит, верно?
С. Да. Фон Гален умер сразу после войны, выражая недовольство тем, как союзники обращаются с военнопленными. Вам это известно?
М. Да. Это сделали вы?
С. Сделали что?
М. Убили епископа, конечно.
С. Нет. Он был старый человек и умер от пищевого отравления.
М. Вы говорите точь-в-точь как Гейдрих.
С. Это оскорбительно.
M. Таким был Гейдрих. Хотя нет, он, скорее всего, убил бы епископа, подстроив автокатастрофу или взрыв самолета... точь-в-точь как ваш мистер Черчилль любил поступать со своими собственными врагами. Нет, я не думаю, что это вы убили епископа, но лет через двадцать вас могут обвинить в этом.
С. Фон Гален считается одним из столпов антигитлеровского сопротивления...
М. О, какая нелепость. В этом нет ни капли истины. Епископ был убежденным националистом, но он был еще более убежденным католиком, и одна вера победила в нем другую. Я могу заверить вас, исходя из того что знаю сам, что у фон Галена не было ничего общего с извращением Штауффенбергом или вечно ноющими старыми генералами. Его сопротивление основано на его вере, а не на его эго. В конечном счете, это существенная разница, и я уверен, что вы это понимаете. Знаете, тюремные лагеря были заполнены самыми разными людьми, не только евреями и противниками Гитлера. Кого только не было среди заключенных, начиная с коммунистов, извращенцев, профессиональных преступников и заканчивая религиозными фанатиками, лицами, лишенными гражданства, бродягами, бездельниками и прочими. Ведь из того, что кто-то был в лагере, не следует, что надо делать из него святого, и если вы еще в этом не убедились, я уверен, что вам это предстоит. Нельзя делать святых из отбросов. Почему вы просто не пригласите всех узников лагерей в Соединенные Штаты и не обеспечите им государственные должности? Через несколько месяцев большинство из них отправится обратно на корабле в Бремен, а вам придется произвести дезинфекцию в их кабинетах.
С. Я знаю, что у нас есть проблемы такого рода, и мы хотели бы получить доступ к вашим документам, чтобы положить им конец.
М. Огромный поток этих ничтожеств хлынул в вашу страну, как я полагаю, используя свое заключение в лагере как своего рода моральную визу. На самом деле у меня нет этих документов, потому что лагерная система не находилась под моим контролем, но я думаю, что можно проверить имена по судебным отчетам и спискам осужденных, к которым я имею доступ. Поверьте, подобные люди не нужны вам в вашей стране. Оставим евреев в стороне, ибо большую часть своего служебного времени я потратил, сажая под замок подобных типов... изгоняя их из общества. Я имею в виду преступников, дегенератов, коммунистов и антиобщественно настроенных людей. Я видел своими глазами, какой ужасный вред могут причинить эти твари хорошо организованному обществу. Во время имперского периода законы, естественно, были ужесточены, но народ Германии не устраивал беспорядков, не хныкал и не призывал к актам гражданского неповиновения. Когда в 1918 году наступил крах, все эти твари выбрались из своих нор и начали расползаться по улицам. В крупных городах появились танцевальные бары для гомосексуалистов и лесбиянок, стали распространяться извращения и порнография, возросло употребление наркотиков, и тяжкие преступления совершались везде, даже в маленьких городках и деревушках. Профессиональные коммунистические агитаторы, в большинстве своем иностранцы, взбаламучивали низшие классы и подстрекали их к открытому мятежу против социальной системы, которая, как они чувствовали, сможет лишить их заслуженных наград.
С. В каком смысле наград?
M. Во всяком обществе есть люди, которые могут созидать и созидают, и пока нация стабильна, остальные тоже стремятся им соответствовать -хорошо зарабатывать и кормить семью или поступать в университет и получать хорошее образование. Недовольные в большинстве своем являются неудавшимися интеллектуалами или, вернее, псевдоинтеллектуалами. В глубине души они знают или догадываются, что они ничего собою не представляют. Они ничего не могут создать... они не умеют ни рисовать, ни писать стихи или пьесы, ничего такого, что было бы замечено. То, что они делают, низкого качества и не имеет спроса на свободном рынке. Об этом есть у Паскаля.
С. Где?
М. В его трактате "Мысли несчастливые". Насколько я помню, у него говорится, что люди хотели бы быть великими, но знают, что они ничтожны, хотели бы быть счастливыми, но знают, что они жалки, хотели бы быть совершенными, но понимают, что они преисполнены недостатков, и хотели бы пользоваться уважением и любовью других, но знают, что их пороки заслуживают только презрения. Я полагаю, что смысл этого пассажа такой. И затем там говорится, что таких людей охватывает злоба и ненависть к тем истинам, которые ясно показывают их несовершенство. Подобный человек становится коммунистом или либералом, как их называют в Англии. Он понимает, что, только сведя всех людей к общему заурядному состоянию, он может почувствовать себя если не выше, то хотя бы равным им. Такие люди не способны созидать, творить, но единственно могут разрушать то, что создали другие. Этих людей вы можете найти в академическом мире, где они захлебываются ненавистью к тому, чему учат и чего не могут создавать сами, или в профсоюзах, где они проклинают человека, построившего завод, чего они сами сделать не в состоянии. И если они приходят к власти, они только разрушают все, к чему прикасаются. Я знаю, что у вас много таких в вашей стране, многие родились там, но гораздо больше подобных бежали из Европы. У меня был непосредственный опыт работы с ними, а у вас нет. Вышвырните их из страны, пока они не загадили все вокруг. Они начинают с того, что требуют от вас признать идею, что все люди равны и что каждый человек должен быть равен... но не выше... своему соседу. В математике это называется общим знаменателем. Затем эти невостребованные интеллектуалы требуют, чтобы все люди были равны, а они, конечно, стали бы естественными лидерами народных масс вследствие своего умственного превосходства. Они начинают манипулировать массами, к которым снисходят с приказом сбросить существующее правительство и посадить на это место их самих. И на смену тирании рынка, которая более или менее естественна, приходит тирания интеллектуалов-неудачников, которые убеждены, что они одни правы, и хотят заставить всякого, кто не столь блестящ, поклоняться им, как глиняным божкам. Я мог бы высказать свои соображения и о Боге тоже. Во что бы вы ни верили, я должен сказать, что без Бога, или прочного морального стержня, общество быстро распадется на отдельные фракции, каждая из которых будет стремиться занять пустующий престол. Когда вы разрушаете или принижаете авторитет главной моральной опоры, вы оставляете позади вакуум. А что вы можете сказать о вакууме?
С. Что природа не терпит пустоты, конечно...
М. И что-нибудь заполняет ее Берегитесь человека, который хочет стать Богом.
С. Не применимо ли это к Гитлеру?
М. Я имел в виду Ленина, но, пожалуй, в определенном смысле это применимо и к Гитлеру. Хотя в другом смысле - нет. После 1918 года в Германии возник социальный, политический и моральный хаос. Большинство людей хотят только мира и покоя, так что они рассуждают лишь о том, как устроиться в жизни и улучшать свое благосостояние. Во времена Веймара чувство принадлежности к обществу было утрачено, как и вера в достижение успеха путем честного труда. Тогда повсюду царили продажность, порок и преступность, и задачей Гитлера было показать угнетенным поражением и даже напуганным народным массам, что еще сохранились какие-то ценности и что они все же могут еще восстановить некий моральный порядок в их жизни. В отличие от Сталина, который управляет, держа народ в страхе, Гитлер никогда не упускал из виду желаний народа и всегда учитывал их. Вот мы с вами несколько минут назад говорили о фон Галене. Гитлер был явно разъярен, что кто-то осмелился публично бросить вызов его авторитету, но он ясно видел, что если он предпримет что-нибудь против епископа, это очень повредит ему в глазах немецкого народа.
С. Но евреи?
М. В Германии большинство людей весьма благосклонно относились к тому, чтобы выдворить евреев вон из страны. Не устраивать резню на улицах, но заставить их покинуть германское общество. В этом смысле Гитлер лишь откликнулся на желание народа. С другой стороны, он был интеллектуальным антисемитом, то есть он облекал свою нелюбовь к евреям в интеллектуальные формулы. Для него, безусловно, не составляло проблемы восстановить народные массы против них. Я считаю, что правосудие совершило большую ошибку, потому что теперь за нами придут поколения, которым придется выслушивать бесконечный поток еврейских жалоб, и долго еще, после сошествия в могилу последнего члена партии, его дети, внуки и правнуки будут вынуждены оправдываться и каяться. В этом кроется опасность для евреев: в конце концов немцы устанут от постоянных обвинений в военных преступлениях, создании лагерей смерти и тому подобном и просто отвернутся от своих обвинителей. И к чему это приведет? К насилию? Нет, к равнодушию, что гораздо хуже.
С. С исторической точки зрения я с вами согласен, но сегодняшней Германии все еще приходится платить за события, связанные с Третьим рейхом.
М. Совершенно верно. И Советам тоже в конце концов придется заплатить за гораздо большие ужасы, которые они навлекли на свой собственный народ. И это никогда не кончится, так ведь? Что я вам говорил насчет крысиного помета?
С. Я помню, как вы высказывали ваши взгляды.
М. Вы с ними согласны?
С. Моя миссия не в том, чтобы соглашаться или не соглашаться с вами. У меня просто есть некий список вопросов, которые я должен вам задать. Наша беседа, которая сейчас записывается, безусловно интересна и очень часто провокационна, но всему свое место, генерал.
М. Вы считаете, что я вас провоцирую?
С. Конечно, считаю. И вам доставляет большое удовольствие задевать меня. Хотел бы я знать, зачем вы это делаете.
М. Чтобы показать вам, что вы и сами виновны в том, в чем обвиняете меня.
С. Виновны в чем?
М. В неосторожности. Я пережил стабильность кайзеровского периода, потрясения крупнейшей войны, крушение всего моего общества, революцию и уличную резню, которая всегда была их неизбежным следствием, политическую реакцию, войны, катастрофические бомбежки и массовые убийства. Вы же только наблюдали за всем этим из сытой, незаинтересованной страны. Каждое правительство оправдывает свои действия перед историей и своим народом, с помощью пропаганды. Вы наблюдаете за всем со стороны: раз об этом написано в книге, значит, это должно быть правдой. Потому что вот оно здесь, на этой самой странице. Немцы во время войны 1914 года занимались промышленной переработкой трупов и гвоздями прибивали младенцев к стене. Это должно быть правдой, потому что так говорят британцы. С другой стороны, вы перебили всех ваших краснокожих и потратили немало времени, вешая на деревьях черномазых. Потом, есть еще евреи, которые, как всем известно, убивают христианских младенцев и едят их во время своих религиозных ритуалов. Каких еще бессмыслиц можем мы наговорить здесь? Рабоче-крестьянский рай? Блага коммунизма? Ленин воскрешает мертвых и ходит по воде ради создания поколения слабоумных университетских профессоров и бездарных поэтов? А как насчет британцев, которые убивают ирландцев? Или бельгийцев, которые несли цивилизацию неграм в Конго бичом и картечью? А вспомните армян, которых терзали турки. И вот еще что нужно принять во внимание. Британцы в Южной Африке истребляли белое население {Речь идет о бурах - Примеч. ред.} в самых первых концентрационных лагерях. Теперь, когда я больше не служу в полиции, я могу извлечь некоторую пользу из своего досуга и оглянуться - туда, откуда я прибыл, чтобы попытаться посмотреть на все взглядом орла, парящего над землей, а не червя, который роется в ней.
КУРТ ГЕРШТАЙН: СМЯТЕННАЯ ДУША
Одной из загадок того времени стал человек, существовавший как бы в двух измерениях, реальном и мнимом. Его воображаемые свидетельства о системе концентрационных лагерей вызывали радость у одних и недоверие у других, и Курт Герштайн стал чем-то вроде чревовещателя. В этой главе говорится о судьбе этого загадочного человека и его последних днях.
С.... Я хотел бы узнать, известно ли вам что-нибудь о некоем человеке из СС. Особом человеке. Я знаю, в СС служило множество непростых людей, но, когда я изучал дело этого человека, работая над материалами Нюрнберга, многое осталось невыясненным. Весьма загадочная и сложная оказалась ситуация.
М. Вы совершенно правы. В СС состояли миллионы людей, и я едва знал их крохотную часть. Имя?
С. Курт Герштайн.
М. О да, я помню его. Младший офицерский чин. Связан с отделом медицинской службы.
С. Был замешан в отравлении газом...
М. Да, тот самый. В чем вопрос?
С. Как вы узнали о нем и что именно вы узнали?
М. Иногда хорошая память - это настоящее наказание, позвольте вам заметить. Столько мусора скапливается в голове. Герштайн работал в Люблине вместе с вашим добрым другом Глобочником...
С. Пожалуйста, оставьте ваш сарказм.
М. Что ж, среди моих друзей он, конечно, не числился. Герштайн попал в сферу моего внимания, я думаю, в начале 1944 года. Или, может быть, в конце 1943-го. Это было тогда, когда Гиммлер заставил Глобочника закрыть его лагеря и уничтожить малейшие их следы. Да, думаю, это было, скорее, в конце 1943 года. Плюс-минус месяц или два. У меня был с Гиммлером частный разговор об этом человеке. Тот повсюду распространял клеветническую информацию о деятельности СС, и Гиммлеру пришлось его арестовать, но тем не менее утверждения этого человека о том, что массовые отравления газом продолжаются и десятки тысяч людей гибнут каждый день, его встревожили. Герштайн упоминал также фюрера, якобы присутствовавшего при этом, и все такое прочее. Гиммлер просто разрывался между яростью и страхом, потому что это предприятие Глобочника... лагеря в Люблине и других местах, которые контролировал Глобочник... не подлежали какому-либо обсуждению. Никто не должен был даже знать об этом. А Герштайн бегал по разным людям, рассказывая эти небылицы, и слухи достигли нас... гестапо... и кто-то сразу донес Гиммлеру. С первого взгляда Гиммлер понял, что у Герштайна не все в порядке с головой, но он не мог решить, что с ним делать.
С. И за этим решением обратились к вам?
М. Так и есть. Мы забрали Герштайна из камеры, и я очень сурово допросил его. Я не психиатр, но и мне было очевидно, что этот человек находится в очень тяжелом нервном состоянии и что его поведение не совсем адекватно. Я пригласил помочь мне в работе компетентного психиатра из госпиталя "Шарите", который присутствовал на допросах. Криминальные или политические вопросы - пожалуйста, но проблемы психики - это не моя сфера, как вы понимаете. Нет нужды подробно пересказывать весь допрос, но я могу кратко изложить главное. Кстати, вы судили Герштайна в Нюрнберге?
С. Нет, не судили. Расскажите мне о нем, и затем я объясню вам причину моего интереса.
М. Конечно. Этот человек имел какое-то техническое образование... университетский курс... и был религиозным фанатиком. По-видимому, он переходил от одной группы к другой... протестант... и всегда был занят каким-нибудь новым проектом. Скорее, безобидный назойливый тип, который многократно задерживался сотрудниками гестапо и получил предупреждение держаться подальше от политики. Во время войны он вступил в СС, куда его приняли с неохотой из-за его прошлого, но тогда нужен был каждый. Он был определен в отдел дезинфекции медицинской службы СС и затем отправлен в район Люблина. Понимаете, именно туда, где Глобочник предполагал устроить свои еврейские "потемкинские деревни". Гиммлер хотел собрать местных польских евреев и депортированных из других мест с тем, чтобы они организовали свои собственные контролируемые общины на востоке Польши. Предполагалось, что эти евреи будут работать на маленьких фабриках и обеспечивать рейх и готовой продукцией, и сырьем. Франк, тогдашний губернатор, возражал против этого, потому что хотел видеть на этой территории немцев, и столкнулся со странными воззрениями Гиммлера. Гиммлер иногда верил в самые невозможные вещи, позвольте доложить вам. И там развернул свою деятельность его дорогой друг, Глобочник, член его, Гиммлера, администрации, глупый, как пень, который пытался организовать этакие счастливые маленькие фабрики и поселки для депортированных городских евреев, чтобы шить там меховые шубы. Глобочник тут же столкнулся с непроходимым упрямством поляков, помехами со стороны Франка и, к довершению всего этого, с огромным числом евреев, которые неожиданно начали прибывать в этот еврейский трудовой рай. Разумеется, Глобочник лгал Гиммлеру и говорил, что результаты его стараний с каждым днем становятся все успешнее, так что сейчас на него навалились целые горы евреев, которых некуда девать и нечем кормить. И тогда, не зная, что еще с ними делать, он начал их убивать, а все новые и новые депортированные прибывали и прибывали. Глобочник едва справлялся с убийством нескольких сотен, набивая их в кузов фургона и накачивая туда по трубе выхлопные газы, но это занимало долгие часы и было по-настоящему отвратительно. Фургон заполнялся тем, что мы, в полиции, называем телесными выделениями. Мой помощник, которого я отправил туда, услыхав об этом, вернулся назад с позеленевшим лицом, если хотите знать. Глобочник и его добрый приятель Вирт не умели убивать этих жалких созданий достаточно быстро, пока этот самый Герштайн, который отвечал за дезинфекцию, не изобрел удачный способ и научил своих замечательных начальников убивать людей более чистоплотно и в большем количестве. У Герштайна было воздухонепроницаемое строение с воротами с одной стороны и отверстием в крыше. Сначала они набивали помещение евреями, а потом Герштайн забирался на крышу, открывал люк и высыпал внутрь помещения содержимое банок - кристаллы цианида. Потом люк захлопывался. Как я понимаю, этот метод работал довольно хорошо... гораздо лучше, чем фургон.
С. Я бы так не выразился, но продолжайте.
М. После этого Герштайн влип в это ужасное дело, так как сам вызвался на роль эксперта, и теперь его место было на крыше: травить евреев газом. В конце концов, его рассудок не выдержал, у него начались галлюцинации и страшные ночные кошмары, так что с работы его убрали, но было уже слишком поздно. Теперь он начал говорить всем и каждому, что он только наблюдал за этим, а сам ничего не делал, и пытался очистить свою совесть обращением к Богу, уверившись, что он был только невольным очевидцем. Подобное, кстати, не было таким уж редким событием в некоторых из этих лагерей. Большинство людей не могло забыть о таких ужасах, и многие сошли с ума, а некоторые покончили с собой.
С. Значит, Герштайн сошел с ума?
М. Именно так. Его рассудок повредился, и он ходил по Берлину, обращаясь к верующим людям... и даже требуя встречи с Его Святейшеством, чтобы тот отпустил ему грехи. Я думаю, что во времена настоящих потрясений протестанты обращаются к Риму. Вы не согласны?
С. Пожалуйста, оставим религию в стороне.
М. Таково мое мнение. Проговорив с Герштайном около трех часов, я сумел добиться от него, помимо изложения маниакальных религиозных идей, подлинных фактов и велел моему личному секретарю записать его признание. Это было сделано с целью получить лишние свидетельства против Глобочника, которого я все еще собирался схватить. Врач сообщил мне, что у Герштайна сильнейший маниакальный психоз и маловероятно, чтобы он оправился. Он добавил, что Герштайн вынужден постоянно повторяться, стремясь уменьшить свою вину в преступлениях. Я сказал этому доктору, что, если он проболтается обо всем этом хотя бы словечком, я тут же отдам его под расстрел, и он, естественно, пообещал мне хранить молчание.
С. А Герштайн?
М. Ну что, мы поместили его в одно закрытое учреждение. Гиммлер хотел казнить его, но я указал, что нам следует обходиться с Герштайном так, будто он совершенно безумен. Одному богу известно, со сколькими людьми он говорил, и его казнь только придала бы правдоподобие его россказням. В основе своей эти истории были правдивы в том, что касалось газовых камер, но Герштайн притянул сюда и Гитлера, и Гиммлера, и кое-кого еще. Он якобы видел Гитлера в Аушвице наблюдающим за казнями и рассказывал о совещаниях с Гиммлером, где шла речь о даже еще более масштабных умерщвлениях газом. Естественно, Гитлер никогда не был в Аушвице и Гиммлер никогда не совещался с Герштайном. Насколько мне известно, Герштайн до сих пор находится в психиатрической лечебнице. Может быть, вы мне скажете, почему он вас так интересует?
С. Разумеется. По-видимому, он вышел из лечебницы и жил в маленьком городке на западе. Когда американцы стали приближаться, он стал очень истеричным, и однажды утром его нашли в квартире мертвым - он повесился на чердачной балке. Он надел свой мундир, и когда прибыли люди из CIC, они подумали, что это значительное лицо, особенно после того, как домовладелец сообщил им о том, что Герштайн передал ему чемодан с очень важными документами. Труп Герштайна уже начал смердеть, так что они сожгли его, а потом просмотрели его бумаги. Я видел эти бумаги и согласен с вами и с начальником бригады из CIC в том, что Герштайн был не вполне здоров. Некоторые из его обвинений были несостоятельны, некоторые имели смысл, так что следствие в Нюрнберге взяло понемногу то отсюда, то оттуда и подготовило интересный и ужасающий документ. Его нужно было перепечатать, конечно, на английском, и из-за этого на суде возникли сложности. У меня появились подозрения давно, и ваш рассказ лишь подтверждает их, но знаете, у этого человека репутация была отчасти как у великого героя Сопротивления. Какая ирония, что он сам и сделал достоянием гласности это дело с цианидом. Я имею в виду его бумаги... он упоминает о близких отношениях с доктором Нимеллером...
М. Ах да, я и забыл об этом. Нимеллер сидел в тюрьме за антиправительственную агитацию, и я припоминаю, что Герштайн заявлял, будто ежедневно общается с ним. Поскольку это означало бы серьезное нарушение тюремной системы безопасности, я лично расследовал эту историю. Ничего подобного, конечно, не было. Нимеллер никогда не слышал о Герштайне и, безусловно, никогда с ним не общался. Не было и никаких представителей Его Святейшества, не знаю, писал ли Герштайн об этом, а Ватикан не собирался присылать личный самолет, чтобы доставить Герштайна в Рим для беседы с Папой.