Грешнов Михаил. На семьдесят седьмой параллели

   Это и еще многое бросал я в эфир. Просил соединить пеня с Красноярском, вызвать инженеров, ученых.
   Наконец мне удалось связаться с поисковой группой нашего треста, работавшей на берегу Хатаяги.
   - Витька, ты? - спросил радист Андреев. - Что у вас там стряслось? Живы?..
   Минуту слушал, как мне показалось, рассеянно.
   - Что-то ты говоришь не то... - перебил. - Свяжу тебя с Башиным. Через тридцать минут мой сеанс. Жди.
   Еще около часа сидим у рации. Лица Ильи и Ани каменеют от ожидания. Может, Андреев забыл? Или вовсе махнул рукой? Тогда идти через тундру на океан, сигналить кораблям с берега. До океана пятьдесят километров - два дня пути через болота... А что подумает Лиа, когда увидит, что кто-то из нас ушел? Не усмотрит ли в этом опасности для себя?
   Но вот в наушниках запела морзянка:
   - Главный радист Таймырской георазведки Башин слушает!
   - Володька! - воспрянул я. - У нее складывается мнение, что мы на Земле почти дикари. Чем мы разубедим ее? Рассказами?.. Она принимает на шар изображение любой точки планеты, видит такое, что нам не снилось. В любую минуту она может покинуть Землю. Понимаешь ты - навсегда!.. Умоляю тебя, Володя, позови к аппарату начальника, иначе - не знаю! - разобью себе голову от отчаяния!
   Башин ответил:
   - Дурак!
   И прекратил прием.
   С минуту мы сидим ошеломленные.
   - А черт! - вскочил вдруг Илья. - С твоим Башиным!.. Ведь она может сейчас улететь! Я пойду!
   Сбросил плащ, зашагал к шару.
   - Илья! - крикнула Аня.
   Брагин не обернулся. Мы встали и пошли за ним. Мы не знали, чего хочет Илья, но вспомнили слова Лии о том, как трудно цивилизации разных планет вступают в контакт. Столкнулись две маленькие частицы разных миров, - и вот уже налицо непонимание, почти конфликт... Трудные были эти полкилометра. Конечно, Лиа видела нас, - после встречи мы подходили к шару впервые. Чего мы хотели? Этого не понимали мы сами, не знали, что сделает Илья через минуту Лиа может прочесть его мысли, но мы с Аней этого не могли. Что у него на уме? Дойдем ли мы вообще до шара?..
   Но мы дошли. Теперь мы увидели все втроем, - возможно, потому, что чувства наши были обострены, - как раздвинулись стенки шара и Лиа вышла навстречу. Она смотрела в глаза Илье, остановившемуся в трех шагах от нее. Илья не опустил взгляда.
   - Я хочу рассказать, - произнес он, - как было.
   Тут только мы поняли Илью и его порыв. Каким бы могуществом ни владела Лиа, она могла видеть Землю такой, какова она в данный момент, сейчас. Надо было показать ей историю, пусть не планеты, - нашей страны.
   - Какие у тебя есть возможности? - спросила Лиа.
   - Память! - сказал Илья.
   - Хочешь отдать мне память? Это опасно!.. - На ее лице отразилось смятение. - Процесс отдачи необратим. Ты умрешь от истощения нервных клеток.
   - Люди Земли - не трусы! - сказал Илья.
   - Что же движет тобой? - с любопытством спросила Лиа.
   - Правда!
   - О чем?
   - О нашей стране.
   - Земле?..
   - О Земле - тоже.
   Лиа раздумывала, колебалась.
   - Что же вы?!. - почти крикнул Илья.
   - Не могу согласиться, - сказала Лиа. - Ты погибнешь.
   - Илья! - Аня испуганно тронула его за плечо.
   Но остановить Брагина было невозможно. Он воевал на фронтах Великой Отечественной войны, ходил в атаку. И сейчас Илья шел в атаку. Он чувствовал себя солдатом на передовой линии всех землян.
   Лиа видела решимость Ильи. Понимала ли она его правильно? Может быть, приняла его резкость за вызов ее миру. Посчитала, что отступать нельзя, и приняла вызов?..
   - Говори, - сказала она. - Вспоминай!.. - Повернула вкруг запястья браслет. Шар вспыхнул белой чистой поверхностью.
   Илья рассказывал образами. Все, что он видел в жизни, знал по книгам и кинофильмам, сейчас проносилось, как вихрь, на белом экране. Никакие слова не могли бы успеть за полетом мысли: плыли истощенные нивы царской России, дымы заводов, первые забастовки... Бесконечная лестница, по которой бегут и падают люди, и коляска с ребенком катится, катится по ступеням... А вот другая лестница... с оружием в руках рвутся кронштадтцы; шалаш из ветвей, человек, склонившийся над листками бумаги: "Промедление - смерти подобно..."
   - Ленин! - сказал Илья.
   - Ленин?.. - переспросила Лиа, словно хотела запомнить, как звучит имя.
   А на шаре уже картины гражданской войны, строительство, потом медленно, будто Илья нарочно сдержал рассказ, чтобы убедить Лию, поплыли картины нашей Земли - Волга в среднем ее течении. Жигули. Илья родился на Волге и знал то, о чем теперь рассказывал. Лиа видела Землю в картинах, принятых шаром, - коралловые острова, сельву Южной Америки, клены Канады. Но видеть так, как хотел показать и показывал Илья, она не могла. Аня, Виталий знали Илью - ели с ним хлеб и соль, - но и они не предполагали, что в душе Илья был поэтом. Только поэт мог показать нежность утреннего тумана, и серебро на траве, и неописуемую синь июльского дня, и сахарную мякоть арбуза; лодчонку, прикорнувшую на лимане, всплеск осетра, крестьянский праздник в волжском селе... Любовь к Земле сделала поэтом Илью, и та же любовь показала его глазами первые бомбовые удары по этой Земле, пыльные шеренги солдат, и как умирали солдаты, стояли насмерть за землю и выстояли.
   Илья не боялся показывать смерть. Он верил, что эта смерть во имя любви к Земле, и заставлял верить пришелицу.
   Аня, Виталий видели торжество в рассказе Ильи. "Понимаете?.." - спрашивал гостью Илья, показывая рейхстаг, набитый солдатами...
   Шар погас. Лиа глядела на Брагина. Потом медленно и молча кивнула ему - словно поклонилась землянину.
   В лагерь мы возвращались втроем. Из того, что рассказал Лие Илья, он ничего не помнил.
   Диалог четвертый
   Лиа пришла на следующее утро. Села к костру. Молчали все четверо. Не потому, что не о чем было говорить: каждый из нас готов был отстаивать Землю до последнего вздоха. Лиа сказала:
   - Я не могу обвинять вас. И помочь не могу. У вас большой путь, и вы обязаны пройти его сами. Так - везде. Одни страдают меньше, другие больше. У вас трудная планета, и ваш путь - трудный. Но мы будем помнить о вас... - Она взглянула на Илью. - О вашей стране.
   Тогда неожиданно для всех Аня сказала:
   - Покажите нам свой мир. Умеете ли вы смеяться, ласкать детей? Что любите и что ненавидите?..
   Мы переводили глаза с Ани на гостью.
   - Какие вы есть? - добивалась Аня.
   - Хотите все это знать? - спросила наконец Лиа.
   - Хотим! - в голосе Ани было еще больше решимости.
   - Для чего?
   - Если ваш мир хороший - покажите нам!
   Наступило молчание. Лиа о чем-то думала. Мы ждали.
   - Нашей планеты скоро не будет, - сказала она. - Но какая она сейчас, я покажу... - подняла руки к агатовой броши.
   Сумеречный свет тундры померк, как будто спустилась ночь. Но тут же, раздвинув тьму, брызнули солнечные лучи, расплавили тундру, озера. От яркого света мы прикрыли глаза рукой. Когда же осмелились глянуть, - ничего привычного перед нами не было. Летела навстречу даль, - и горы, и между ними равнина, как распахнутые ворота: входите! Но это ощущение продолжалось секунду: горы стояли на месте, равнина была под нами, - мы летели над незнакомой страной. Она вся была в зелени, покрытая лесом. Но тут мы ошиблись: в пущах деревьев мелькали невысокие здания, нити тропинок. Это был сад - бесконечный парк, выращенный заботливыми руками. Мы плыли над ним бесшумно, как на воздушном шаре. И снова ошиблись, мы воспринимали все слишком по-земному... Навстречу нам попадались небольшие диски светлых тонов: оранжевые, желтые, голубые, - самолеты, вернее сказать, - дисколеты. В каждом сквозь полупрозрачную сферу можно было увидеть одного-двух пассажиров. Встречались группы машин - по пять-шесть дисколетов. Они летели так плотно один к другому, точно были связаны невидимой нитью. Все вместе, как стая скворцов, они меняли направление полета, будто управляемые одной рукой. Так оно, наверно, и было на самом деле: всю группу вел кто-то один, машины управлялись синхронно.
   То, что проплывало внизу, нельзя было назвать ни селом, ни городом. Не было административных зданий, кварталов и площадей, не было полей - ни распаханных, ни засеянных. Не видно было машин. Может быть, люди получали все от деревьев?..
   Дисколет начал снижаться, почти коснулся вершин и сел на поляне, против светло-синего дома. Открытая терраса ступенями сбегала к земле. Земля была такая же, как у нас: серая, утоптанная ногами; там, где часто ходили, трава была примята... В глубине террасы открылась стеклянная дверь, ведущая из внутренних комнат. Вышел мужчина, пожилой, в светлой одежде. За руку он держал девочку. Тотчас она вырвалась от него и, прыгая по ступеням, устремилась навстречу, как показалось, - нам. Была она тонкая, хрупкая, большелобая, темноглазая, похожая на Лию, бежала со всех ног и кричала что-то веселое. Вот она близко, рядом, приникает глазами к лицу, к нашим глазам...
   Вдруг что-то с шелестом развернулось над нами, словно упругий воздух наполнял парус. Исчезли только что светившие нам глаза. Померк свет незнакомой планеты. Прихлынула темнота, взревел ветер - вой урагана. Закачались кругом дымные смерчи, все в молниях, в светящейся электричеством бахроме. Пыль шла стеной, кажется, обжигала и царапала нам лица. Сквозь нее, как фонарь, просвечивал белый шар, такой же, как тот, что стоит против нашей палатки. Облако дыма накрыло его, сдвинуло, покатило на скалы.
   - Уго!.. - крикнула Лиа.
   Мы вскочили на ноги. В темноте, в буре, бушевавшей вокруг, мы не видели Лии, - чувствовали, что она поднялась во весь рост. Еще раз мелькнул перед нами шар, уже не катившийся, - прыгавший с камня на камень, - и картина исчезла.
   - Уго!.. - Лиа кинулась к своему шару.
   Тундра звенела от ее крика:
   - Уго!..
   Боль, страх, отчаяние, призыв звучали в этом единственном слове.
   Мы стояли растерянные. Второй раз мы слышали голос Лии очень высокий и звонкий. Она бежала, почти не касаясь земли, будто у нее были крылья, и только следы, вспыхивавшие на влажном мху, говорили, как быстро ей надо бежать, чтобы успеть на выручку другу.
   Казалось, и шар чувствовал, что надо спешить, - вспыхнул фиолетовым светом, раскрылся навстречу ей. Все остальное произошло мгновенно: раздался громовой гул, шар подпрыгнул на двадцать, на тридцать метров, на секунду повис, - наливаясь голубым ослепительным светом. Вслед ему, со стоном и чавканьем, поднялось из болота длинное металлическое копье маяк, служивший Лие для приземления. Не успели мы моргнуть глазом, - шар и копье скрылись в низких надвинувшихся на тундру тучах.
   3
   Четыре дня до очередного сеанса связи минули. Виталий не подошел к передатчику. Не подошел и в следующий вторник. А еще через два дня над тундрой затарахтел вертолет.
   - Какого лешего! - ругался летчик, кособоко посадив машину на кочки. - Почему молчали? Травкин разбил кулаки об стол: вызвать!..
   Никто из троих пилоту не отвечал. Свертывали палатку, плащи, грузили в кабину рацию...
   - Языки проглотили? - не унимался пилот. - Разделает вас начальник, - будьте здоровы!
   - Пошел ты!.. - огрызнулся Илья.
   Молча сидели в кабине, не глядя в иллюминаторы. Всю ответственность за неудавшийся контакт с планетой гаммы Цефея они взяли на одних себя. Эта ответственность угнетала их. Может быть, не случись с Уго несчастья, все обернулось бы по-другому? А теперь и жертва Ильи оказалась напрасной: память к нему не возвращалась...
   Травкия с молодыми геологами не церемонился:
   - Что вы мне суете тетрадь? Пишите рапорт, что источник излучения не нашли! Получите среднемесячный, без премиальных...
   Большинство геологов были в тайге и в тундра, не знали об этой истории. Но те, кто. оставался на базе, - Башин, коллекторы, - считали рассказы Ильи, Ани и Виталия выдумкой и не верили ничему. Разнос, учиненный Травкиным из-за неудачного поиска, право же казался весомее и реальней всяких фантазий.
   Не поверили и тогда, когда на второй неделе по прибытии на базу умер Илья.
   Записки Виталия среди прочих ненужных бумаг со стола Травкина попали в конторский архив. Там их и удалось разыскать.
   Тетрадь помечена 1951 годом. На ней еще не выцвели черпала от авторучки.