Газеты просто сошли с ума. Когда команда Брэнтфорда приехала на турнир, в одной из газет появилась большая статья под заголовком: «В город ворвался торнадо Гретцки!» На их первую игру собралось 10 тысяч зрителей. Когда «Брэнтфорд» выиграл у «Техаса» со счетом 25:0, а Уэйн забил 7 голов и сделал четыре голевые передачи (повторив, таким образом, рекорд результативности в одном турнирном матче, принадлежавшем Ги Лафлеру), казалось, что только о нем и говорит весь город. Один журнал посвятил Уэйну весь первый разворот. Заголовок был набран красным шрифтом такого размера, каким, наверное, пишут об объявлении войны: «В одиннадцать лет – 950 голов, в этом году – 140, вчера вечером – 7!» Они, правда, немного напутали с возрастом, но в остальном все было верно.
Первая победа, однако, не доказывала ничего. Команда «Ричардсон» из Техаса была новой, ее игроки приехали впервые на турнир набираться опыта и сразу в первом круге наскочили на крепкую команду из старой хоккейной лиги с хорошими традициями. Они катались только два года, не имели прочных хоккейных навыков и никогда до этого не играли перед толпой зрителей больше ста человек. Когда они выехали на лед «Колизея», увидели многотысячную толпу на трибунах, посмотрели на разминку «Брэнтфорда», то впали в панику. Потом их тренер объяснил: «Тот парень, что стоял у нас в воротах в этом матче, никогда раньше этим не занимался. Но что нам было делать? Наш постоянный голкипер просто заболел от страха».
Этот матч вовсе не был достойным испытанием для команды Брэнтфорда и для Уэйна. Но семь голов – это семь голов. И газеты были полны историй о мальчике из Брэнтфорда, забившем 378 голов за один сезон. Все хотели посмотреть на него. Приезжали репортеры из Монреаля и Торонто. Маленькие девочки хотели получить у него автограф. Люди толкали друг друга и говорили, когда он проходил мимо: «C'est le grand Gretzky!»[11]
А ему только месяц назад исполнилось тринадцать лет. Он был мал ростом для своего возраста, очень стеснителен, легко краснел и хотел одного: просто играть в хоккей.
Это был большой турнир, и для Уэйна – событие захватывающее. Он хотел бы побродить по знаменитой спортивной арене и осмотреть все вокруг, ведь это был дом знаменитого клуба. Но он не мог этого сделать, потому что, где бы он ни появился, его окружали любители автографов. Наконец он придумал.
Грег Стефан, вратарь «Брэнтфорда», тоже был блондином и примерно того же роста, что и Уэйн. На рукавах клубных пиджаков команды Брэнтфорда были нашивки с фамилиями мальчиков. Так что, когда Уэйн хотел пойти куда-нибудь неузнанным, он просто менялся пиджаками с Грегом. «Я немного побуду Грегом, а Грег – мной. Интересно, сколько ребят получили сегодня мой автограф в исполнении Грега?» – смеялся он.
Во втором матче «Брэнтфорд» выиграл у «Беконсфилда» 9:1. Уэйн немного простыл, но честно отыграл всю игру. Забил два гола и сделал три передачи. К этому времени стало сложно раздобыть билеты даже для родителей участников. Трудности такого рода меня всегда раздражают. То же самое было и в прошлый раз на турнире «Золотая подкова» в Берлингтоне, тогда я попал просто в неловкое положение. Я встал в очередь за билетами для всех нас. Когда наконец я добрался до окошка кассы и купил билеты, решил сразу приобрести билеты и на следующую игру. Но кассирша сказала, что я смогу получить их только завтра. Значит, опять стоять в очереди. И тогда я решил пошутить на прощание.
– Ладно, – сказал я, – приду завтра с сыном, Уэйном Гретцки.
Но девушка не засмеялась. Она почему-то испугалась и прежде, чем я успел остановить ее, выскочила из своей будочки. Вернулась она с каким-то начальником. Он долго извинялся за что-то передо мной и потом выдал мне пропуск на всю семью. Мне было страшно неловко. Как, пожалуй, никогда в жизни.
«Брэнтфорд» пробился в четвертьфинал, где должен был встретиться с «Верден Мэйпл Лифс». В этой команде тогда играл молодой Дени Савар, сейчас – звезда «Чикаго Блэк Хоукс». Вечером перед игрой Уэйна так часто останавливали любители автографов, что он боялся не попасть вовремя в раздевалку. Наконец он попросил полицейского проводить его.
«Брэнтфорд» выиграл 7:3, причем Уэйн забил три шайбы. На следующий день в монреальской «Стар» тренер «Вердена» задавал вопрос: «Можно ли остановить мальчика, который мыслит, как профессионал? Талант – одно дело, но если у него и голова работает, как надо, то задача становится почти невыполнимой». «Монреаль Матэн» посвятила этой игре целый фоторепортаж на развороте да еще дала фотографию Уэйна на первой странице.
Успех опьянял. Но «Брэнтфорд» и Уэйн мчались к краю пропасти. То ли никто не видел, то ли об этом не хотели говорить, но у «Брэнтфорда» была очень короткая скамейка запасных. В команде имелись хорошие вратари, она много забивала, но в ней было всего тринадцать игроков. Рано или поздно это должно было сыграть свою роль.
Команда «Ошауа», сколько помню, часто выигрывала у нас с перевесом в одну шайбу. Для детской команды Брэнтфорда она всегда была трудным соперником. И вот в полуфинале турнира «Ошауа» снова встретила «Брэнтфорд».
И все повторилось. «Ошауа» опять выиграла. Уэйн, как всегда, играл в защите, но когда счет стал равным 4:4, тренер выдвинул его вперед. Это был рискованный, но точно рассчитанный ход. Матч Уэйн закончил с одним голом и тремя голевыми передачами (всего в четырех играх он забил 13 голов и сделал 13 передач), но «Брэнтфорд» проиграл 4:9.
Мы все были страшно огорчены. Помню, я в отчаянии стукнул кулаком: «Ну, ничего, когда-нибудь я вернусь сюда». Я действительно был на этом катке на первой игре Уэйна в ВХА. Но этот неудачный для нас турнир не оказался бесполезным, он преподал нам несколько уроков на тему детского хоккея. Да и жизни вообще.
Первый, для Уэйна, был дан тут же после игры, на пресс-конференции директором-распорядителем турнира, очень добрым и понимающим человеком. Он заметил Уэйна, сжавшегося в комочек в кресле, с глазами, полными слез, как будто наступил конец света. Он подошел к нему и сказал: «Уэйн, ты должен понять, что в спорте всегда одна команда должна победить, другая – проиграть. Думаю, ты согласишься: побеждает сильнейший. Я понимаю, ты хотел выиграть, но спорт есть спорт. Ты можешь гордиться тем, что многие люди приходили посмотреть твою игру. На всех четырех играх трибуны были заполнены». (Общее число зрителей на турнире достигло 140 166 человек, на 25 тысяч больше, чем в предыдущем году.) «Многие ребята пока лишены возможности играть в хоккей, – продолжал директор. – Все деньги, полученные от этого турнира, пойдут на развитие детского хоккея, чтобы помочь этим мальчишкам. И ты для этого сделал немало».
И еще один урок. Он касается детского хоккея. Я уже не раз говорил, как обманчивы и ненадежны прогнозы, когда маленькие игроки начинают мечтать о карьере профессионалов.
В «Ошауа» был замечательный парнишка Гроув Саттон, забивший в игре с «Брэнтфордом» пять шайб, а к концу победного финального матча с «Питерборо» имевший на своем счету семнадцать голов. Когда закончилась встреча с «Брэнтфордом», тренер «Ошауа» Бил Уайт заявил репортерам: «Тут все говорили о Гретцки. Но я никогда не променяю на него Саттона».
Гроув Саттон так и не попал ни в ВХА, ни в НХЛ. От детского хоккея до профессионального долгая-долгая дорога. И какими бы легкими ни казались первые шаги по ней, это не значит, что тебе удастся пройти этот путь до конца и достичь заветной цели.
«Я не вернусь домой, отец! Ни за что…»
Хоккей дал возможность Уэйну объехать весь мир. Он был в Советском Союзе, играл в Европе, не раз пересек всю Северную Америку. Часто он вбегает в самолет, когда уже собираются убирать трап – такой уж он человек…
Но самым длинным и тяжелым из всех его путешествий был переезд из Брэнтфорда в Торонто, до которого всего 60 миль. Он тянулся четыре месяца, считая поездку в Верховный суд провинции Онтарио. И прежде чем он завершился, я начал думать, что весь мир спятил. Для меня это классический пример того, что получается, когда взрослые усердно вмешиваются в детские игры, даже забывая, для кого, собственно, эти игры существуют.
Шел 1975 год, Уэйну было четырнадцать лет, и мы уже поняли, что обязаны вмешаться в ход событий. Напряженность жизни звезды в родном городе, да еще таком маленьком, оказалась слишком сильной для Уэйна. Нам казалось, детство его испорчено.
Надо знать тогдашнего Уэйна. Сейчас, когда вы видите его дающим интервью на телевидении или на приемах, он общителен, раскован, уверен в себе. Но раньше все было не так. Если кто-то обращался к нему, Уэйн краснел и пытался сбежать. О, интервью он давал и тогда, он привык к ним с шести лет. Но в обычной жизни он был страшно застенчив. Он все таил в себе. Мы боялись, что такая замкнутость может повредить его душевному здоровью.
Казалось бы, наступило самое прекрасное время для него, но он не был счастлив.
Мы с женой хотели только одного, чтобы он жил обычной нормальной жизнью. В Брэнтфорде Уэйн Гретцки жить нормально не мог.
Возможен был один выход: отправить его в другой город, где бы он мог быть просто одним из многих мальчишек, играющих в хоккей. В каком-нибудь большом городе вроде Торонто, где много хороших игроков и он мог бы, как мы думали, затеряться среди них. Кажется, рассуждали мы правильно, но к чему это привело!…
Многие до сих пор гадают: почему мы так поступили? Некоторые считают, что мы думали только о хоккее. И хотели просто-напросто перевести его в лучшую лигу любой ценой. По мнению этих людей, мы выставили из дома собственного сына, чтобы обеспечить ему карьеру. Они убеждены, что мы с женой способны на такое.
Но все обстояло совсем иначе.
Сначала мы были против. Категорически. И – для сведения – идея вообще принадлежала не нам, а Уэйну… Долго мы говорили: «Нет». Но он убедил нас, показав, насколько он повзрослел. Он доказал, что является более зрелым человеком по сравнению с теми взрослыми, которые пытались помешать ему.
В наших поездках на хоккейные и бейсбольные турниры мы познакомились с Сэмом Макмастером, возглавлявшим «Янг Нэйшиналз». Это спортивная организация, имеющая команды во всех подразделениях «Метрополитен Торонто Хокки Лиг» (МТХЛ). В ней зарегистрировано около 10 тысяч игроков всех возрастов. «Янг Нэйшиналз» хорошо организованы и в турнирах, кажется, всегда побеждали или были близки к победе. Уэйн знал команду, относился с уважением к ней и к ее руководителю. И потому, когда однажды Сэм позвонил и спросил сына, как прошел его хоккейный сезон, Уэйн, не колеблясь, выложил ему правду.
«Не очень хорошо», – сказал он. И объяснил. Он играет с одними и теми же мальчиками уже несколько лет и опять будет играть с ними же, ребята они неплохие, но их родители почему-то относятся к нему враждебно. И он очень устал от их бесконечных нападок.
«Ну раз дело так плохо, не хочешь ли ты переехать в Торонто и играть в нашей команде?» – предложил Сэм.
Все вышло совершенно случайно. Сэм вовсе не стремился заполучить нового игрока, ему не нужно было срочно укреплять свою команду или создавать хоккейную империю. Когда Уэйн сказал, что ему очень хотелось бы переехать, Сэм велел ему посоветоваться с родителями и дать знать о нашем решении. Так что на нас никто не давил. Кроме Уэйна.
А он хотел уехать. Он так обрадовался этой возможности. И его реакция на предложение только подтвердила наши опасения насчет невыносимости его жизни в Брэнтфорде. Только он увидел лазейку, как тут же решил ею воспользоваться.
Мы сказали: «Нет». Он наш сын. Мы хотим, чтобы он жил дома. Поищем другой путь. Выход должен быть. Мы не можем отпустить нашего мальчика в Торонто. Мало ли что случится? Пьянки, наркотики… Да есть тысячи способов попасть в беду!… Не поедет, и все. Мы не желали ничего слушать об отъезде.
Но он не отставал. Он просил, мы возражали, он снова просил, мы снова говорили: «Нет». И так до бесконечности. Наконец он решил узнать, почему мы не хотим отпустить его. Он был серьезен и спокоен. Он имеет право знать.
– Брось, Уэйн, – сказал я. – Ты не поедешь. И не проси. Мне надоело спорить об этом.
– Нет, ты скажи почему? – настаивал он. – Ты можешь объяснить? Или вы просто упрямитесь?
Он бил нас нашим же оружием. Филис и я всегда учили детей, что у всего, что делаешь, должен быть резон. Теперь он просил нас объяснить наш отказ. Мы оказались загнаны в угол.
– Ну хорошо, – сказал я. – В большом городе легко можно попасть в дурную компанию и втянуться в ее дела. Да, втянуться, даже если понимаешь, что поступаешь плохо. Только ради того, чтобы тебя приняли за своего парня.
Я никогда не забуду его взгляда в ответ.
– Ты имеешь в виду наркотики и все такое?
– Да, – пришлось признаться мне.
– И это единственная причина?
– Да.
– О'кей, дай мне денег, скажи, какой наркотик тебя интересует, и через полчаса я принесу его тебе.
Сначала я думал, что ослышался. На меня как будто обрушилась тонна кирпичей. И, помню, мне стало не по себе, так я был потрясен. Наш четырнадцатилетний сын заявляет, что наркотики есть везде! Даже в нашем Брэнтфорде есть места, где можно их свободно достать, и если бы он захотел, он бы употреблял их. Но дело в том, что он не собирается становиться наркоманом.
Я посмотрел на Филис. Она только кивнула головой. Уэйн все видел.
– Ну, теперь я могу ехать? – спросил он. Я снова посмотрел на Филис.
– Может, оно и к лучшему, – сказала она.
Мы вдруг поняли, что сын наш достаточно взрослый человек. Правда, пришлось посоветоваться с его учителями, с президентом детского хоккейного клуба. Они выразили свое согласие.
Потом мы поговорили с Уэйном.
– Хорошо, ты можешь ехать, – сказал я.
И больше я не возвращался к этому вопросу.
Однако, как выяснилось, добиться нашего согласия было самым легким делом. Дальше началось такое! Но по порядку.
Уэйн позвонил Сэму и сообщил, что ему позволили ехать. На уик-энд Сэм приехал в Брэнтфорд уточнить детали.
– Ты уверен, что это не против правил? – спросил я его. – Ты уверен, что все получится?
– Дельце простое, мы провернем его так, что пальчики оближешь, – уверенно сказал он.
Тогда вмешалась Филис:
– Хорошо бы обойтись без суда. Он только повторил:
– Дело такое, что пальчики оближешь!
Сначала все шло гладко. МТХЛ разрешила Уэйну играть в Торонто, если его отпустит ассоциация Брэнтфорда и он будет проживать в Торонто. Казалось бы, все хорошо. Рон Севьер, президент городской ассоциации детского хоккея Брэнтфорда, выдал нам разрешение и пожелал удачи. Билл Корниш, менеджер команды, в которой должен был играть Уэйн, и его жена Рита предложили Уэйну жить у них вместе с их сыном. Он сможет жить в хорошей семье, ходить в школу, познакомиться с новыми ребятами и даже поехать в Европу на товарищеские встречи!… Горизонт для него раздвинется, свистопляска вокруг него исчезнет – чего еще желать?!
И к тому же он будет почти рядом с нами. Я повторял всем потом, когда началась шумиха: «У нас не каменный век. Есть телефон. Он звонит каждый вечер. Приезжает на уик-энд. Мы ездим на игры. От Брэнтфорда до Торонто только 60 миль. Через 90 минут мы вместе. Почему все переживают так, будто мы отправили его одного на Луну?»
Но все вокруг страшно переполошились. Если бы мы послали своего сына в школу, расположенную в два раза дальше, никто бы и слова не сказал. Многие так делают, чтобы дать детям хорошее образование. И мы сделали то же самое: постарались обеспечить мальчику лучшие условия жизни. Причем я не имею в виду лучшую хоккейную команду. Меня всегда изумляло, что люди так считают – мол, мы готовы на все ради хоккея, даже отсылаем из дома сына! Ведь у нас в Брэнтфорде – одна из лучших в стране детских хоккейных лиг. В Торонто больше игроков, но уровень, может быть, такой же высокий, и не более. Все, кто интересуется хоккеем, должны были бы это понимать. Но считают до сих пор, что мы продали Уэйна в рабство. Вот в чем я никак не могу разобраться и сейчас.
С одной стороны, я полагаю, всех возмутило, что для переезда Уэйна в Торонто мы оформили Билла Корниша его опекуном. В детском хоккее есть правило – и это очень хорошее правило! – согласно которому, если я живу в Брэнтфорде, мои дети должны играть в Брэнтфорде. Я за это правило. Но ведь случай с. Уэйном был особый. Если бы речь шла просто о переходе из команды в команду, тогда можно было возмущаться нашим поступком. Но дело было в переезде парня в другой город. В Торонто его ждали опекун, его дом. Правительство провинции признало этот факт. Когда мы записывали Уэйна в школу, проблем не было. Он был принят, как любой мальчишка из Торонто.
Но хоккейные деятели все восприняли по-другому. Мы были Гретцки, и мы двигали нашего сына. Мы, считали они, хотим создать для него особые условия…
Пришел сентябрь, Уэйну нужно было регистрироваться. Ассоциация детского хоккея Онтарио (ОМХА) поджидала нас во всеоружии.
Мы не делали секрета из своих намерений. ОМХА узнала о планах переезда еще в июле, и никто тогда не сказал ни слова против. (Если бы ОМХА известила нас, что не утвердит переход, мы бы никогда не пошли на него.) Уэйн получил благословение МТХЛ. Он подписал регистрационную карточку. И вдруг в сентябре – Уэйн уже живет в Торонто, определен в школу – до нас начинают доходить разные слухи.
Сначала Сэму намекнули в хоккейной лиге Торонто (МТХЛ): могут возникнуть осложнения, ОМХА считает, что разрешения городской ассоциации Брэнтфорда недостаточно, для перехода в другую команду ему нужно разрешение ОМХА, а его трудно будет получить.
15 сентября я слушал по радио спортивные новости, и вдруг диктор объявил: «Один из руководителей ОМХА заявил, что Уэйну Гретцки не разрешено играть в Торонто, ведь его родители там не живут».
Надо сказать, Уэйн был не одинок в беде. Родители одного мальчика из Брайтона, провинция Онтарио, тоже устроили своего сына жить под опекой в Торонто и играть в младшей команде «Янг Нэйшиналз». Так что было два одинаковых случая. Просто Уэйну уделили больше внимания.
Сэм написал Алану Иглсону, адвокату и одному из влиятельнейших людей в хоккее, обрисовал ситуацию и попросил помощи. Контора Иглсона выделила нам адвоката, и обе семьи отправились в Торонто, чтобы просить компанию взрослых мужчин позволить двум мальчишкам играть в хоккей. Ребята были с нами, но лучше бы их там не было. Все обернулось так, будто они здесь ни при чем. Борьба шла между взрослыми.
Они нам отказали.
Сколько буду жить, не забуду это заседание. Собралось человек 60 из ОМХА, все в темных брюках и красных пиджаках. Все такие солидные.
Разговор вертелся вокруг да около. Они спрашивали нас, почему он переехал, мы объясняли. Один из них сказал: он понимает, что пришлось пережить Уэйну в Брэнтфорде, он видел его в игре и наблюдал за тем, что творилось при этом. Мы объясняли: нас заботит прежде всего благополучие сына, а не его хоккейная карьера. Родители второго мальчика объяснили свое решение тем, что они хотели определить его в школу с иной системой обучения, но в районе, где он сможет играть в хоккей в своей возрастной группе, а не с более старшими ребятами, как это было в Брайтоне. В нашем случае все оказалось очевидным. Мы думали, что логика победит.
Однако все вышло по-другому.
Джим Кинли, президент ОМХА, сказал: он лично сочувствует нам, но они не могут делать исключений, потому что тогда «каждый сможет воспользоваться этим».
И тут я завелся:
– «Каждый»? Да я не позволил бы уехать из дома даже остальным своим детям! Но ведь ситуация с Уэйном – исключительная. Он – не обычный мальчик. Даже собравшиеся здесь не могут не признать этого!
Но все было напрасно. Мы не могли ничего изменить.
– Считаем, – сказал мистер Кинли, – что в интересах мальчиков жить с родителями. Так будет лучше для них.
После заседания он издал официальный документ, гласивший: «Данное постановление подтверждает наше первоначальное решение, основанное на правилах, утвержденных Канадской ассоциацией любительского хоккея».
«Из правил Канадской ассоциации любительского хоккея, – сказал мистер Кинли, – следует, что игроки до восемнадцати лет могут переезжать из города в город только со своими родителями или опекунами. Опекунство должно быть оформлено до 1 января того года, когда переезжает игрок».
Наш адвокат оспаривал это решение. Он считал, что порой складываются обстоятельства, когда мальчик может сменить команду, и для этого достаточно разрешения, подписанного президентом и секретарем его бывшего клуба. Но из его стараний ничего не вышло. ОМХА приняла решение не в нашу пользу. Когда мы уходили, мальчики плакали.
За дверями нас ждали телевизионные камеры. Мы хотели, чтобы наши сыновья играли в хоккей там, где им нравится, и учились бы при этом в школе, которую мы считаем подходящей для них. А из этого раздули ужасную сенсацию. Все требовали от нас заявлений и деклараций. И я сделал заявление.
«Мой отец, – сказал я, – выходец из России. Он приехал в США, потом переселился на север, в Канаду.
Он вступил в канадскую армию и участвовал в сражениях. Вернувшись с войны, он поселился в Брэнтфорде. Отец всегда гордился тем, что он гражданин Канады. «В Канаде, – говорил он мне, – ты можешь делать, что хочешь, поехать, куда хочешь, говорить, что хочешь, конечно, в пределах законов государства». Мой отец перевернулся бы в гробу, узнав, что его внук не может поехать в город по своему выбору, жить там с людьми, с которыми ему хочется, и заниматься тем, чем он хочет. Это – справедливо?»
Так закончилось тогдашнее заседание. Но борьба продолжалась. Все, что последовало за этим, напоминало игру в снежки. Мы бросали в них, они – в нас. Только вместо снега в ход шла бумага. Мы обжаловали решение ОМХА в Ассоциации хоккея Онтарио, они направили нашу жалобу обратно в ОМХА и оставили решение на их усмотрение. Мы подали в Верховный суд провинции Онтарио, добиваясь разрешения для наших сыновей играть в детских командах города Торонто, и одновременно подали апелляцию в Ассоциацию любительского хоккея Канады (КАХА). Судья отклонил наш иск по двум причинам: во-первых, он считал, что не достигшие восемнадцатилетия мальчики не могут привлечь ОМХА к суду, а во-вторых, по его мнению, мы использовали еще не все возможности апелляции в хоккейных организациях.
Оставался последний путь. Можно было обратиться к трибуналу ОХА (Хоккейной ассоциации Онтарио), независимому органу из трех человек, который обычно решает конфликты, если стороны не могут прийти к согласию. Однако на это могло уйти несколько месяцев, а уже наступил октябрь, и Уэйн не мог играть. Мы чувствовали себя подавленными. Но не Уэйн. Он не знал, что можно предпринять и возможно ли вообще что-либо сделать. Но зато он знал, чего хочет.
Я же был готов сдаться.
– Уэйн, придется вернуться домой и играть в Брэнтфорде, – сказал я ему.
– Я не вернусь домой ни за что, – ответил он без всяких колебаний.
В Торонто он мог играть теперь только в команде юниоров «Б». Вы спросите: почему же ему можно было играть в Торонто в юношеской команде и нельзя – в детской? Потому что юношеские команды подчинены ОХА, а не Ассоциации детского хоккея (ОМХА). К счастью, ОМХА не дисквалифицировала Уэйна, а только запретила ему переход. Если бы его дисквалифицировали и ОХА утвердила дисквалификацию, он бы оказался в западне.
Сэм Макмастер предложил:
– Он живет в Торонто, учится здесь в школе. Пусть играет за команду юниоров «Б».
– Ты сошел с ума? – взорвался я. – В этой команде двадцатилетние парни. Это взрослые мужчины! А Уэйну четырнадцать лет! Он весит всего 54 килограмма! Его попросту задавят у борта!
– Уолтер, все будет хорошо, – сказал мне Сэм.
– Отец, все будет хорошо, – поддержал его Уэйн.
И мы отправились на встречу со старшим тренером команды Джином Попилом. Это был тот еще тип! Его спокойствию можно было только позавидовать!
Уэйн, конечно, сильно нервничал. Очень не хотел возвращаться домой, но… Может быть, в этой команде его ждут только тренировки? А на игру его никогда не выпустят?… Вот чего он опасался! Он боялся, что ему не дадут играть. Больше его ничего не пугало. Он не боялся играть со взрослыми парнями.
Его нужно было подбодрить. Попил, поздоровавшись, ничего больше не говорил. Он обматывал лентой ручку клюшки. Он мотал, и мотал, и мотал. Можно было подумать, у него нет других интересов в жизни.
Сэм посмотрел на Уэйна.
– Ну, Уэйн, ты подписываешь регистрационную карточку или нет? Джин не может ждать целый день. Решайся!
Уэйн схватил ручку и подписал карточку. Он будет играть! У него появился шанс. Все, чего он хотел. Остальное его не пугало.
«Проснись, Уэйн, игра идет!»
Казалось, наступили спокойные времена. После всех споров, перебранок и борьбы с ОМХА, после судебного разбирательства и связанного с ними шума в газетах Уэйн наконец прочно утвердился в юношеском хоккее.
Первая победа, однако, не доказывала ничего. Команда «Ричардсон» из Техаса была новой, ее игроки приехали впервые на турнир набираться опыта и сразу в первом круге наскочили на крепкую команду из старой хоккейной лиги с хорошими традициями. Они катались только два года, не имели прочных хоккейных навыков и никогда до этого не играли перед толпой зрителей больше ста человек. Когда они выехали на лед «Колизея», увидели многотысячную толпу на трибунах, посмотрели на разминку «Брэнтфорда», то впали в панику. Потом их тренер объяснил: «Тот парень, что стоял у нас в воротах в этом матче, никогда раньше этим не занимался. Но что нам было делать? Наш постоянный голкипер просто заболел от страха».
Этот матч вовсе не был достойным испытанием для команды Брэнтфорда и для Уэйна. Но семь голов – это семь голов. И газеты были полны историй о мальчике из Брэнтфорда, забившем 378 голов за один сезон. Все хотели посмотреть на него. Приезжали репортеры из Монреаля и Торонто. Маленькие девочки хотели получить у него автограф. Люди толкали друг друга и говорили, когда он проходил мимо: «C'est le grand Gretzky!»[11]
А ему только месяц назад исполнилось тринадцать лет. Он был мал ростом для своего возраста, очень стеснителен, легко краснел и хотел одного: просто играть в хоккей.
Это был большой турнир, и для Уэйна – событие захватывающее. Он хотел бы побродить по знаменитой спортивной арене и осмотреть все вокруг, ведь это был дом знаменитого клуба. Но он не мог этого сделать, потому что, где бы он ни появился, его окружали любители автографов. Наконец он придумал.
Грег Стефан, вратарь «Брэнтфорда», тоже был блондином и примерно того же роста, что и Уэйн. На рукавах клубных пиджаков команды Брэнтфорда были нашивки с фамилиями мальчиков. Так что, когда Уэйн хотел пойти куда-нибудь неузнанным, он просто менялся пиджаками с Грегом. «Я немного побуду Грегом, а Грег – мной. Интересно, сколько ребят получили сегодня мой автограф в исполнении Грега?» – смеялся он.
Во втором матче «Брэнтфорд» выиграл у «Беконсфилда» 9:1. Уэйн немного простыл, но честно отыграл всю игру. Забил два гола и сделал три передачи. К этому времени стало сложно раздобыть билеты даже для родителей участников. Трудности такого рода меня всегда раздражают. То же самое было и в прошлый раз на турнире «Золотая подкова» в Берлингтоне, тогда я попал просто в неловкое положение. Я встал в очередь за билетами для всех нас. Когда наконец я добрался до окошка кассы и купил билеты, решил сразу приобрести билеты и на следующую игру. Но кассирша сказала, что я смогу получить их только завтра. Значит, опять стоять в очереди. И тогда я решил пошутить на прощание.
– Ладно, – сказал я, – приду завтра с сыном, Уэйном Гретцки.
Но девушка не засмеялась. Она почему-то испугалась и прежде, чем я успел остановить ее, выскочила из своей будочки. Вернулась она с каким-то начальником. Он долго извинялся за что-то передо мной и потом выдал мне пропуск на всю семью. Мне было страшно неловко. Как, пожалуй, никогда в жизни.
«Брэнтфорд» пробился в четвертьфинал, где должен был встретиться с «Верден Мэйпл Лифс». В этой команде тогда играл молодой Дени Савар, сейчас – звезда «Чикаго Блэк Хоукс». Вечером перед игрой Уэйна так часто останавливали любители автографов, что он боялся не попасть вовремя в раздевалку. Наконец он попросил полицейского проводить его.
«Брэнтфорд» выиграл 7:3, причем Уэйн забил три шайбы. На следующий день в монреальской «Стар» тренер «Вердена» задавал вопрос: «Можно ли остановить мальчика, который мыслит, как профессионал? Талант – одно дело, но если у него и голова работает, как надо, то задача становится почти невыполнимой». «Монреаль Матэн» посвятила этой игре целый фоторепортаж на развороте да еще дала фотографию Уэйна на первой странице.
Успех опьянял. Но «Брэнтфорд» и Уэйн мчались к краю пропасти. То ли никто не видел, то ли об этом не хотели говорить, но у «Брэнтфорда» была очень короткая скамейка запасных. В команде имелись хорошие вратари, она много забивала, но в ней было всего тринадцать игроков. Рано или поздно это должно было сыграть свою роль.
Команда «Ошауа», сколько помню, часто выигрывала у нас с перевесом в одну шайбу. Для детской команды Брэнтфорда она всегда была трудным соперником. И вот в полуфинале турнира «Ошауа» снова встретила «Брэнтфорд».
И все повторилось. «Ошауа» опять выиграла. Уэйн, как всегда, играл в защите, но когда счет стал равным 4:4, тренер выдвинул его вперед. Это был рискованный, но точно рассчитанный ход. Матч Уэйн закончил с одним голом и тремя голевыми передачами (всего в четырех играх он забил 13 голов и сделал 13 передач), но «Брэнтфорд» проиграл 4:9.
Мы все были страшно огорчены. Помню, я в отчаянии стукнул кулаком: «Ну, ничего, когда-нибудь я вернусь сюда». Я действительно был на этом катке на первой игре Уэйна в ВХА. Но этот неудачный для нас турнир не оказался бесполезным, он преподал нам несколько уроков на тему детского хоккея. Да и жизни вообще.
Первый, для Уэйна, был дан тут же после игры, на пресс-конференции директором-распорядителем турнира, очень добрым и понимающим человеком. Он заметил Уэйна, сжавшегося в комочек в кресле, с глазами, полными слез, как будто наступил конец света. Он подошел к нему и сказал: «Уэйн, ты должен понять, что в спорте всегда одна команда должна победить, другая – проиграть. Думаю, ты согласишься: побеждает сильнейший. Я понимаю, ты хотел выиграть, но спорт есть спорт. Ты можешь гордиться тем, что многие люди приходили посмотреть твою игру. На всех четырех играх трибуны были заполнены». (Общее число зрителей на турнире достигло 140 166 человек, на 25 тысяч больше, чем в предыдущем году.) «Многие ребята пока лишены возможности играть в хоккей, – продолжал директор. – Все деньги, полученные от этого турнира, пойдут на развитие детского хоккея, чтобы помочь этим мальчишкам. И ты для этого сделал немало».
И еще один урок. Он касается детского хоккея. Я уже не раз говорил, как обманчивы и ненадежны прогнозы, когда маленькие игроки начинают мечтать о карьере профессионалов.
В «Ошауа» был замечательный парнишка Гроув Саттон, забивший в игре с «Брэнтфордом» пять шайб, а к концу победного финального матча с «Питерборо» имевший на своем счету семнадцать голов. Когда закончилась встреча с «Брэнтфордом», тренер «Ошауа» Бил Уайт заявил репортерам: «Тут все говорили о Гретцки. Но я никогда не променяю на него Саттона».
Гроув Саттон так и не попал ни в ВХА, ни в НХЛ. От детского хоккея до профессионального долгая-долгая дорога. И какими бы легкими ни казались первые шаги по ней, это не значит, что тебе удастся пройти этот путь до конца и достичь заветной цели.
«Я не вернусь домой, отец! Ни за что…»
«Позволить тебе играть в юношеской команде „Б“? Против двадцатилетних парней? Ты сошел с ума?»
Уолтер Гретцки. 1975 год
Хоккей дал возможность Уэйну объехать весь мир. Он был в Советском Союзе, играл в Европе, не раз пересек всю Северную Америку. Часто он вбегает в самолет, когда уже собираются убирать трап – такой уж он человек…
Но самым длинным и тяжелым из всех его путешествий был переезд из Брэнтфорда в Торонто, до которого всего 60 миль. Он тянулся четыре месяца, считая поездку в Верховный суд провинции Онтарио. И прежде чем он завершился, я начал думать, что весь мир спятил. Для меня это классический пример того, что получается, когда взрослые усердно вмешиваются в детские игры, даже забывая, для кого, собственно, эти игры существуют.
Шел 1975 год, Уэйну было четырнадцать лет, и мы уже поняли, что обязаны вмешаться в ход событий. Напряженность жизни звезды в родном городе, да еще таком маленьком, оказалась слишком сильной для Уэйна. Нам казалось, детство его испорчено.
Надо знать тогдашнего Уэйна. Сейчас, когда вы видите его дающим интервью на телевидении или на приемах, он общителен, раскован, уверен в себе. Но раньше все было не так. Если кто-то обращался к нему, Уэйн краснел и пытался сбежать. О, интервью он давал и тогда, он привык к ним с шести лет. Но в обычной жизни он был страшно застенчив. Он все таил в себе. Мы боялись, что такая замкнутость может повредить его душевному здоровью.
Казалось бы, наступило самое прекрасное время для него, но он не был счастлив.
Мы с женой хотели только одного, чтобы он жил обычной нормальной жизнью. В Брэнтфорде Уэйн Гретцки жить нормально не мог.
Возможен был один выход: отправить его в другой город, где бы он мог быть просто одним из многих мальчишек, играющих в хоккей. В каком-нибудь большом городе вроде Торонто, где много хороших игроков и он мог бы, как мы думали, затеряться среди них. Кажется, рассуждали мы правильно, но к чему это привело!…
Многие до сих пор гадают: почему мы так поступили? Некоторые считают, что мы думали только о хоккее. И хотели просто-напросто перевести его в лучшую лигу любой ценой. По мнению этих людей, мы выставили из дома собственного сына, чтобы обеспечить ему карьеру. Они убеждены, что мы с женой способны на такое.
Но все обстояло совсем иначе.
Сначала мы были против. Категорически. И – для сведения – идея вообще принадлежала не нам, а Уэйну… Долго мы говорили: «Нет». Но он убедил нас, показав, насколько он повзрослел. Он доказал, что является более зрелым человеком по сравнению с теми взрослыми, которые пытались помешать ему.
В наших поездках на хоккейные и бейсбольные турниры мы познакомились с Сэмом Макмастером, возглавлявшим «Янг Нэйшиналз». Это спортивная организация, имеющая команды во всех подразделениях «Метрополитен Торонто Хокки Лиг» (МТХЛ). В ней зарегистрировано около 10 тысяч игроков всех возрастов. «Янг Нэйшиналз» хорошо организованы и в турнирах, кажется, всегда побеждали или были близки к победе. Уэйн знал команду, относился с уважением к ней и к ее руководителю. И потому, когда однажды Сэм позвонил и спросил сына, как прошел его хоккейный сезон, Уэйн, не колеблясь, выложил ему правду.
«Не очень хорошо», – сказал он. И объяснил. Он играет с одними и теми же мальчиками уже несколько лет и опять будет играть с ними же, ребята они неплохие, но их родители почему-то относятся к нему враждебно. И он очень устал от их бесконечных нападок.
«Ну раз дело так плохо, не хочешь ли ты переехать в Торонто и играть в нашей команде?» – предложил Сэм.
Все вышло совершенно случайно. Сэм вовсе не стремился заполучить нового игрока, ему не нужно было срочно укреплять свою команду или создавать хоккейную империю. Когда Уэйн сказал, что ему очень хотелось бы переехать, Сэм велел ему посоветоваться с родителями и дать знать о нашем решении. Так что на нас никто не давил. Кроме Уэйна.
А он хотел уехать. Он так обрадовался этой возможности. И его реакция на предложение только подтвердила наши опасения насчет невыносимости его жизни в Брэнтфорде. Только он увидел лазейку, как тут же решил ею воспользоваться.
Мы сказали: «Нет». Он наш сын. Мы хотим, чтобы он жил дома. Поищем другой путь. Выход должен быть. Мы не можем отпустить нашего мальчика в Торонто. Мало ли что случится? Пьянки, наркотики… Да есть тысячи способов попасть в беду!… Не поедет, и все. Мы не желали ничего слушать об отъезде.
Но он не отставал. Он просил, мы возражали, он снова просил, мы снова говорили: «Нет». И так до бесконечности. Наконец он решил узнать, почему мы не хотим отпустить его. Он был серьезен и спокоен. Он имеет право знать.
– Брось, Уэйн, – сказал я. – Ты не поедешь. И не проси. Мне надоело спорить об этом.
– Нет, ты скажи почему? – настаивал он. – Ты можешь объяснить? Или вы просто упрямитесь?
Он бил нас нашим же оружием. Филис и я всегда учили детей, что у всего, что делаешь, должен быть резон. Теперь он просил нас объяснить наш отказ. Мы оказались загнаны в угол.
– Ну хорошо, – сказал я. – В большом городе легко можно попасть в дурную компанию и втянуться в ее дела. Да, втянуться, даже если понимаешь, что поступаешь плохо. Только ради того, чтобы тебя приняли за своего парня.
Я никогда не забуду его взгляда в ответ.
– Ты имеешь в виду наркотики и все такое?
– Да, – пришлось признаться мне.
– И это единственная причина?
– Да.
– О'кей, дай мне денег, скажи, какой наркотик тебя интересует, и через полчаса я принесу его тебе.
Сначала я думал, что ослышался. На меня как будто обрушилась тонна кирпичей. И, помню, мне стало не по себе, так я был потрясен. Наш четырнадцатилетний сын заявляет, что наркотики есть везде! Даже в нашем Брэнтфорде есть места, где можно их свободно достать, и если бы он захотел, он бы употреблял их. Но дело в том, что он не собирается становиться наркоманом.
Я посмотрел на Филис. Она только кивнула головой. Уэйн все видел.
– Ну, теперь я могу ехать? – спросил он. Я снова посмотрел на Филис.
– Может, оно и к лучшему, – сказала она.
Мы вдруг поняли, что сын наш достаточно взрослый человек. Правда, пришлось посоветоваться с его учителями, с президентом детского хоккейного клуба. Они выразили свое согласие.
Потом мы поговорили с Уэйном.
– Хорошо, ты можешь ехать, – сказал я.
И больше я не возвращался к этому вопросу.
Однако, как выяснилось, добиться нашего согласия было самым легким делом. Дальше началось такое! Но по порядку.
Уэйн позвонил Сэму и сообщил, что ему позволили ехать. На уик-энд Сэм приехал в Брэнтфорд уточнить детали.
– Ты уверен, что это не против правил? – спросил я его. – Ты уверен, что все получится?
– Дельце простое, мы провернем его так, что пальчики оближешь, – уверенно сказал он.
Тогда вмешалась Филис:
– Хорошо бы обойтись без суда. Он только повторил:
– Дело такое, что пальчики оближешь!
Сначала все шло гладко. МТХЛ разрешила Уэйну играть в Торонто, если его отпустит ассоциация Брэнтфорда и он будет проживать в Торонто. Казалось бы, все хорошо. Рон Севьер, президент городской ассоциации детского хоккея Брэнтфорда, выдал нам разрешение и пожелал удачи. Билл Корниш, менеджер команды, в которой должен был играть Уэйн, и его жена Рита предложили Уэйну жить у них вместе с их сыном. Он сможет жить в хорошей семье, ходить в школу, познакомиться с новыми ребятами и даже поехать в Европу на товарищеские встречи!… Горизонт для него раздвинется, свистопляска вокруг него исчезнет – чего еще желать?!
И к тому же он будет почти рядом с нами. Я повторял всем потом, когда началась шумиха: «У нас не каменный век. Есть телефон. Он звонит каждый вечер. Приезжает на уик-энд. Мы ездим на игры. От Брэнтфорда до Торонто только 60 миль. Через 90 минут мы вместе. Почему все переживают так, будто мы отправили его одного на Луну?»
Но все вокруг страшно переполошились. Если бы мы послали своего сына в школу, расположенную в два раза дальше, никто бы и слова не сказал. Многие так делают, чтобы дать детям хорошее образование. И мы сделали то же самое: постарались обеспечить мальчику лучшие условия жизни. Причем я не имею в виду лучшую хоккейную команду. Меня всегда изумляло, что люди так считают – мол, мы готовы на все ради хоккея, даже отсылаем из дома сына! Ведь у нас в Брэнтфорде – одна из лучших в стране детских хоккейных лиг. В Торонто больше игроков, но уровень, может быть, такой же высокий, и не более. Все, кто интересуется хоккеем, должны были бы это понимать. Но считают до сих пор, что мы продали Уэйна в рабство. Вот в чем я никак не могу разобраться и сейчас.
С одной стороны, я полагаю, всех возмутило, что для переезда Уэйна в Торонто мы оформили Билла Корниша его опекуном. В детском хоккее есть правило – и это очень хорошее правило! – согласно которому, если я живу в Брэнтфорде, мои дети должны играть в Брэнтфорде. Я за это правило. Но ведь случай с. Уэйном был особый. Если бы речь шла просто о переходе из команды в команду, тогда можно было возмущаться нашим поступком. Но дело было в переезде парня в другой город. В Торонто его ждали опекун, его дом. Правительство провинции признало этот факт. Когда мы записывали Уэйна в школу, проблем не было. Он был принят, как любой мальчишка из Торонто.
Но хоккейные деятели все восприняли по-другому. Мы были Гретцки, и мы двигали нашего сына. Мы, считали они, хотим создать для него особые условия…
Пришел сентябрь, Уэйну нужно было регистрироваться. Ассоциация детского хоккея Онтарио (ОМХА) поджидала нас во всеоружии.
Мы не делали секрета из своих намерений. ОМХА узнала о планах переезда еще в июле, и никто тогда не сказал ни слова против. (Если бы ОМХА известила нас, что не утвердит переход, мы бы никогда не пошли на него.) Уэйн получил благословение МТХЛ. Он подписал регистрационную карточку. И вдруг в сентябре – Уэйн уже живет в Торонто, определен в школу – до нас начинают доходить разные слухи.
Сначала Сэму намекнули в хоккейной лиге Торонто (МТХЛ): могут возникнуть осложнения, ОМХА считает, что разрешения городской ассоциации Брэнтфорда недостаточно, для перехода в другую команду ему нужно разрешение ОМХА, а его трудно будет получить.
15 сентября я слушал по радио спортивные новости, и вдруг диктор объявил: «Один из руководителей ОМХА заявил, что Уэйну Гретцки не разрешено играть в Торонто, ведь его родители там не живут».
Надо сказать, Уэйн был не одинок в беде. Родители одного мальчика из Брайтона, провинция Онтарио, тоже устроили своего сына жить под опекой в Торонто и играть в младшей команде «Янг Нэйшиналз». Так что было два одинаковых случая. Просто Уэйну уделили больше внимания.
Сэм написал Алану Иглсону, адвокату и одному из влиятельнейших людей в хоккее, обрисовал ситуацию и попросил помощи. Контора Иглсона выделила нам адвоката, и обе семьи отправились в Торонто, чтобы просить компанию взрослых мужчин позволить двум мальчишкам играть в хоккей. Ребята были с нами, но лучше бы их там не было. Все обернулось так, будто они здесь ни при чем. Борьба шла между взрослыми.
Они нам отказали.
Сколько буду жить, не забуду это заседание. Собралось человек 60 из ОМХА, все в темных брюках и красных пиджаках. Все такие солидные.
Разговор вертелся вокруг да около. Они спрашивали нас, почему он переехал, мы объясняли. Один из них сказал: он понимает, что пришлось пережить Уэйну в Брэнтфорде, он видел его в игре и наблюдал за тем, что творилось при этом. Мы объясняли: нас заботит прежде всего благополучие сына, а не его хоккейная карьера. Родители второго мальчика объяснили свое решение тем, что они хотели определить его в школу с иной системой обучения, но в районе, где он сможет играть в хоккей в своей возрастной группе, а не с более старшими ребятами, как это было в Брайтоне. В нашем случае все оказалось очевидным. Мы думали, что логика победит.
Однако все вышло по-другому.
Джим Кинли, президент ОМХА, сказал: он лично сочувствует нам, но они не могут делать исключений, потому что тогда «каждый сможет воспользоваться этим».
И тут я завелся:
– «Каждый»? Да я не позволил бы уехать из дома даже остальным своим детям! Но ведь ситуация с Уэйном – исключительная. Он – не обычный мальчик. Даже собравшиеся здесь не могут не признать этого!
Но все было напрасно. Мы не могли ничего изменить.
– Считаем, – сказал мистер Кинли, – что в интересах мальчиков жить с родителями. Так будет лучше для них.
После заседания он издал официальный документ, гласивший: «Данное постановление подтверждает наше первоначальное решение, основанное на правилах, утвержденных Канадской ассоциацией любительского хоккея».
«Из правил Канадской ассоциации любительского хоккея, – сказал мистер Кинли, – следует, что игроки до восемнадцати лет могут переезжать из города в город только со своими родителями или опекунами. Опекунство должно быть оформлено до 1 января того года, когда переезжает игрок».
Наш адвокат оспаривал это решение. Он считал, что порой складываются обстоятельства, когда мальчик может сменить команду, и для этого достаточно разрешения, подписанного президентом и секретарем его бывшего клуба. Но из его стараний ничего не вышло. ОМХА приняла решение не в нашу пользу. Когда мы уходили, мальчики плакали.
За дверями нас ждали телевизионные камеры. Мы хотели, чтобы наши сыновья играли в хоккей там, где им нравится, и учились бы при этом в школе, которую мы считаем подходящей для них. А из этого раздули ужасную сенсацию. Все требовали от нас заявлений и деклараций. И я сделал заявление.
«Мой отец, – сказал я, – выходец из России. Он приехал в США, потом переселился на север, в Канаду.
Он вступил в канадскую армию и участвовал в сражениях. Вернувшись с войны, он поселился в Брэнтфорде. Отец всегда гордился тем, что он гражданин Канады. «В Канаде, – говорил он мне, – ты можешь делать, что хочешь, поехать, куда хочешь, говорить, что хочешь, конечно, в пределах законов государства». Мой отец перевернулся бы в гробу, узнав, что его внук не может поехать в город по своему выбору, жить там с людьми, с которыми ему хочется, и заниматься тем, чем он хочет. Это – справедливо?»
Так закончилось тогдашнее заседание. Но борьба продолжалась. Все, что последовало за этим, напоминало игру в снежки. Мы бросали в них, они – в нас. Только вместо снега в ход шла бумага. Мы обжаловали решение ОМХА в Ассоциации хоккея Онтарио, они направили нашу жалобу обратно в ОМХА и оставили решение на их усмотрение. Мы подали в Верховный суд провинции Онтарио, добиваясь разрешения для наших сыновей играть в детских командах города Торонто, и одновременно подали апелляцию в Ассоциацию любительского хоккея Канады (КАХА). Судья отклонил наш иск по двум причинам: во-первых, он считал, что не достигшие восемнадцатилетия мальчики не могут привлечь ОМХА к суду, а во-вторых, по его мнению, мы использовали еще не все возможности апелляции в хоккейных организациях.
Оставался последний путь. Можно было обратиться к трибуналу ОХА (Хоккейной ассоциации Онтарио), независимому органу из трех человек, который обычно решает конфликты, если стороны не могут прийти к согласию. Однако на это могло уйти несколько месяцев, а уже наступил октябрь, и Уэйн не мог играть. Мы чувствовали себя подавленными. Но не Уэйн. Он не знал, что можно предпринять и возможно ли вообще что-либо сделать. Но зато он знал, чего хочет.
Я же был готов сдаться.
– Уэйн, придется вернуться домой и играть в Брэнтфорде, – сказал я ему.
– Я не вернусь домой ни за что, – ответил он без всяких колебаний.
В Торонто он мог играть теперь только в команде юниоров «Б». Вы спросите: почему же ему можно было играть в Торонто в юношеской команде и нельзя – в детской? Потому что юношеские команды подчинены ОХА, а не Ассоциации детского хоккея (ОМХА). К счастью, ОМХА не дисквалифицировала Уэйна, а только запретила ему переход. Если бы его дисквалифицировали и ОХА утвердила дисквалификацию, он бы оказался в западне.
Сэм Макмастер предложил:
– Он живет в Торонто, учится здесь в школе. Пусть играет за команду юниоров «Б».
– Ты сошел с ума? – взорвался я. – В этой команде двадцатилетние парни. Это взрослые мужчины! А Уэйну четырнадцать лет! Он весит всего 54 килограмма! Его попросту задавят у борта!
– Уолтер, все будет хорошо, – сказал мне Сэм.
– Отец, все будет хорошо, – поддержал его Уэйн.
И мы отправились на встречу со старшим тренером команды Джином Попилом. Это был тот еще тип! Его спокойствию можно было только позавидовать!
Уэйн, конечно, сильно нервничал. Очень не хотел возвращаться домой, но… Может быть, в этой команде его ждут только тренировки? А на игру его никогда не выпустят?… Вот чего он опасался! Он боялся, что ему не дадут играть. Больше его ничего не пугало. Он не боялся играть со взрослыми парнями.
Его нужно было подбодрить. Попил, поздоровавшись, ничего больше не говорил. Он обматывал лентой ручку клюшки. Он мотал, и мотал, и мотал. Можно было подумать, у него нет других интересов в жизни.
Сэм посмотрел на Уэйна.
– Ну, Уэйн, ты подписываешь регистрационную карточку или нет? Джин не может ждать целый день. Решайся!
Уэйн схватил ручку и подписал карточку. Он будет играть! У него появился шанс. Все, чего он хотел. Остальное его не пугало.
«Проснись, Уэйн, игра идет!»
«Я был в тюрьме, за решеткой. И думал только об одном: „Что скажет отец?“
Уэйн Гретцки. 1983 год
Казалось, наступили спокойные времена. После всех споров, перебранок и борьбы с ОМХА, после судебного разбирательства и связанного с ними шума в газетах Уэйн наконец прочно утвердился в юношеском хоккее.