Страница:
Секретный список
Подошли выпускные зачеты и экзамены. Их Гоша сдал без особого труда. По технической подготовке (изучение самолета и двигателя) ему попалась гидросистема, по спецподготовке (проверка практических навыков) – сборка-разборка шасси самолета, включая снятие пневматика. Все это для соображающего в технике, образованного и рукастого Гоши не составило никакого труда.
Экзамен по политподготовке Гоша вообще сдавал, как поэму читал – с политподготовкой у него проблем не было (газету «Правда» он привык ежедневно читать, начиная … с пятого класса, и привычка к ежедневному обзору свежей прессы не изменяла Игорю ни при каких обстоятельствах). Вообще, в целом Гоша был лоялен к власти, а Горбачеву просто-таки симпатизировал. Закон о борьбе с пьянством Гоша, правда, не одобрил: как это так, взять и отобрать у советского человека продукт первой необходимости? Призыв в армию внес свои коррективы в мировоззрение Игоря: прослужив совсем немного, Гоша явственно ощутил, что глубоко не разделяет военную политику КПСС и Советского государства, но при сдаче экзамена по политподготовке Полторацкий об этом благоразумно умолчал – немного нелепо диссидентствовать на выпускных экзаменах в ШМАСе.
Итак, экзамены сданы на одни пятерки. Сразу же в повестку дня встал актуальнейший вопрос распределения. Синявский упорно темнил, а курсанты не на шутку волновались – еще бы, решается твоя судьба на ближайшие полтора года. Гоша тоже испытывал дискомфорт от этой неопределенности, поэтому поручил посыльному по штабу аккуратно пошуршать в строевом отделе и найти секретный список с распределением курсантов по боевым полкам. Посыльный задачу выполнил и доложил Гоше, что тот будет направлен в Красноводский авиаполк ПВО, Туркестанский военный округ. Гоша обрадовался – сухой жаркий климат, море, фрукты и наличие цивилизации в виде довольно крупного портового города, областного центра, его вполне устраивали.
Экзамен по политподготовке Гоша вообще сдавал, как поэму читал – с политподготовкой у него проблем не было (газету «Правда» он привык ежедневно читать, начиная … с пятого класса, и привычка к ежедневному обзору свежей прессы не изменяла Игорю ни при каких обстоятельствах). Вообще, в целом Гоша был лоялен к власти, а Горбачеву просто-таки симпатизировал. Закон о борьбе с пьянством Гоша, правда, не одобрил: как это так, взять и отобрать у советского человека продукт первой необходимости? Призыв в армию внес свои коррективы в мировоззрение Игоря: прослужив совсем немного, Гоша явственно ощутил, что глубоко не разделяет военную политику КПСС и Советского государства, но при сдаче экзамена по политподготовке Полторацкий об этом благоразумно умолчал – немного нелепо диссидентствовать на выпускных экзаменах в ШМАСе.
Итак, экзамены сданы на одни пятерки. Сразу же в повестку дня встал актуальнейший вопрос распределения. Синявский упорно темнил, а курсанты не на шутку волновались – еще бы, решается твоя судьба на ближайшие полтора года. Гоша тоже испытывал дискомфорт от этой неопределенности, поэтому поручил посыльному по штабу аккуратно пошуршать в строевом отделе и найти секретный список с распределением курсантов по боевым полкам. Посыльный задачу выполнил и доложил Гоше, что тот будет направлен в Красноводский авиаполк ПВО, Туркестанский военный округ. Гоша обрадовался – сухой жаркий климат, море, фрукты и наличие цивилизации в виде довольно крупного портового города, областного центра, его вполне устраивали.
Шапки и пилотки
17 октября после обеда взвод сидел в классе на самоподготовке. В класс зашел дежурный по части.
– Полторацкий, на выход!
– Товарищ капитан, это отправка в полк?
– Да, первый покупатель приехал.
– Я что, один из взвода поеду?
– Да, и из роты один. Попрощайся с ребятами. Через пять минут чтобы был в казарме.
– А куда ехать-то? В Красноводск?
– Скоро узнаешь.
В казарме Гоша зашел в каптерку старшины, получил шмотки – вещмешок со всем необходимым барахлом и новую зимнюю шапку с кокардой (курсанты на зимнюю форму одежды еще не перешли и носили пилотки). Гоша покидал в вещмешок пожитки, стукнул дверцей тумбочки – последний раз. Посидел на койке – здесь уже не спать. Окинул взглядом пустой кубрик с аккуратно заправленными рядами коек – паскудное жилище, а все-таки привык здесь за четыре с половиной месяца.
На душе у Гоши было скверно. Отсылают одного из всей роты – это значит, что в команде не будет знакомых ребят, а в новой части – привычных лиц. Хреново. В принципе, Гоша не особенно нуждался в чьей-то поддержке, но все-таки, один – он и есть один.
Вскоре появился сержант-покупатель. Взглянув на его красное, обветренное лицо, на зимнюю шапку, Гоша понял – парень с севера.
– Полторацкий, на выход!
– Товарищ капитан, это отправка в полк?
– Да, первый покупатель приехал.
– Я что, один из взвода поеду?
– Да, и из роты один. Попрощайся с ребятами. Через пять минут чтобы был в казарме.
– А куда ехать-то? В Красноводск?
– Скоро узнаешь.
В казарме Гоша зашел в каптерку старшины, получил шмотки – вещмешок со всем необходимым барахлом и новую зимнюю шапку с кокардой (курсанты на зимнюю форму одежды еще не перешли и носили пилотки). Гоша покидал в вещмешок пожитки, стукнул дверцей тумбочки – последний раз. Посидел на койке – здесь уже не спать. Окинул взглядом пустой кубрик с аккуратно заправленными рядами коек – паскудное жилище, а все-таки привык здесь за четыре с половиной месяца.
На душе у Гоши было скверно. Отсылают одного из всей роты – это значит, что в команде не будет знакомых ребят, а в новой части – привычных лиц. Хреново. В принципе, Гоша не особенно нуждался в чьей-то поддержке, но все-таки, один – он и есть один.
Вскоре появился сержант-покупатель. Взглянув на его красное, обветренное лицо, на зимнюю шапку, Гоша понял – парень с севера.
«Малый дембель»
Познакомились быстро: сержант Макиенко, или попросту Сергей. Будет везти команду один. Да и команда маленькая – всего пять человек со всей учебки. Выезжают сегодня, поезд через три часа.
– Куда едем, Сергей?
Макиенко помялся.
– Нельзя пока говорить, не положено. На вокзале скажу.
Гоша матюкнулся, но настаивать не стал. Военные вышли на улицу. Там уже их ждали четверо солдат – недостающая часть команды.
– В колонну по два становись! – неожиданно бойко скомандовал Макиенко.
– Сережа, ты эти штучки брось! Мы будем ехать спокойно и без криков. Ты врубился? – внушительно сдвинул брови Гоша.
– Так точно!
– Ну, вот и здорово. Пошли, ребята!
Команда подошла к воротам. Макиенко направился подписывать пропуск. Гоша спросил дежурного по КПП:
– Ты не знаешь, откуда этот мудак?
– Знаю – из Кирк-Ярве. Это в Заполярье вроде.
Появился Макиенко. Солдаты прошли через вертушку КПП. Через эту вертушку Полторацкий прошел третьего июня, сто тридцать шесть дней тому назад. Крутанулась тогда вертушка, и завертелась Гошина солдатчина. Теперь вертушка прокрутилась в обратную сторону, и жизнь армейская у Гоши пойдет теперь совсем другая. Учебка закончилась, наступил «малый дембель», впереди – гарнизон с дурацким, но экзотическим названием. И это уже будет настоящая служба, поскольку учебка, как известно – детский сад.
– Куда едем, Сергей?
Макиенко помялся.
– Нельзя пока говорить, не положено. На вокзале скажу.
Гоша матюкнулся, но настаивать не стал. Военные вышли на улицу. Там уже их ждали четверо солдат – недостающая часть команды.
– В колонну по два становись! – неожиданно бойко скомандовал Макиенко.
– Сережа, ты эти штучки брось! Мы будем ехать спокойно и без криков. Ты врубился? – внушительно сдвинул брови Гоша.
– Так точно!
– Ну, вот и здорово. Пошли, ребята!
Команда подошла к воротам. Макиенко направился подписывать пропуск. Гоша спросил дежурного по КПП:
– Ты не знаешь, откуда этот мудак?
– Знаю – из Кирк-Ярве. Это в Заполярье вроде.
Появился Макиенко. Солдаты прошли через вертушку КПП. Через эту вертушку Полторацкий прошел третьего июня, сто тридцать шесть дней тому назад. Крутанулась тогда вертушка, и завертелась Гошина солдатчина. Теперь вертушка прокрутилась в обратную сторону, и жизнь армейская у Гоши пойдет теперь совсем другая. Учебка закончилась, наступил «малый дембель», впереди – гарнизон с дурацким, но экзотическим названием. И это уже будет настоящая служба, поскольку учебка, как известно – детский сад.
Глава II
Октябрь – январь
Писарь – должность почетная
Автобус, дребезжа, катился по укатанной снежной дороге. Пейзаж за окнами – сопки, скованные льдом озерки. Полторацкому эти северные красоты уже успели примелькаться в поезде (заснеженные сопки пошли уже перед Петрозаводском), но, тем не менее, он неотрывно смотрел в окно – а что еще делать в автобусе?
На железнодорожном вокзале областного центра команду встретил представительный капитан. Имени – отчества – фамилии – должности он не назвал, а только коротко рубанул: «Пошли!»
Семь человек вольготно разместились в автобусе «Таджикистан».
– Сколько до места, товарищ капитан?
– Сто восемьдесят три кэмэ. В самоволку не убежишь.
Через минуту капитан заснул, не дав больше никакой информации. А без необходимой информации Гоша не мог строить гипотетическую модель поведения в боевом полку.
Разговоры о том, что в полку все совсем по-другому, нежели в учебке, что жизнь там не сахар (особенно, на первых порах), что встречают там молодых солдат отнюдь не хлебом-солью, были среди курсантов ШМАСа делом обычным. Очень часто в таких разговорах мелькало тревожное слово «дедовщина», означавшую все, что угодно, но только не свободную, спокойную и вольготную жизнь.
Между тем, Макиенко – единственный человек, который мог внести полную ясность в этот актуальный вопрос – о житье-бытье в полку рассказывал крайне лаконично и невнятно: «в общем, ничего», «нормально», «жить можно», «как положено». Гоша сначала было уловил в этих отговорках злой умысел, за что и отоварил сержанта, но скоро понял, что эта лапидарность проистекает от природной тупости и некоммуникабельности Макиенко, помноженной на «тяготы и лишения» полуторагодичной воинской службы. Ничего, кроме строевых команд, из Макиенко выдоить было нельзя. Полторацкий плюнул на сержанта и попытался отвлечься от тревожных дум привычным способом. Пассажирский поезд – не учебка, здесь можно и расслабиться. Найдя в соседнем вагоне веселую компанию, Гоша пил, не просыхая. Время от времени в мозгу вспыхивала мысль о том, что едет он все-таки не к теще на блины, но Гоша гасил ее с залихватским ухарством: «Е…ал я весь этот полк со всеми причиндалами! Приеду – разберусь, как жить и с кем жить!»
…Капитан проснулся и, приняв от Макиенко бумаги (анкеты, личные дела, справки), молча начал их перелистывать.
– Кто тут Бегичев? – спросил кэп.
– Я, – ответил с заднего сиденья худой ушастый солдатик.
– Из Смоленска родом?
– Так точно, товарищ капитан!
– Молодец, земляк! В строевом отделе штаба работать хочешь?
– Не знаю…
– Ну, писать красиво умеешь?
– Вроде ничего…
– Молодец! Готовься в писари, будешь работать у меня.
– Так я же на эсдешника учился.
Капитан залился смехом.
– Нет, ты посмотри на него! Ты еще скажи, что всю жизнь мечтал самолетам хвосты крутить! Ты вообще, младенец, знаешь, каково эсдеком пахать – на аэродроме, на ветру, при минус сорока градусах? Полк – это тебе не ШМАС! И запомни: самая почетная должность в полку – писарь! Скажи, сержант!
– Ага, – поддакнул Макиенко.
– Короче, Бегичев, завтра с утра после развода придешь в штаб. Там поговорим предметно. Усек!
– Так точно, товарищ капитан!
«Один при деле», – подумал Гоша. «А куда меня запихнут, одному богу известно».
На железнодорожном вокзале областного центра команду встретил представительный капитан. Имени – отчества – фамилии – должности он не назвал, а только коротко рубанул: «Пошли!»
Семь человек вольготно разместились в автобусе «Таджикистан».
– Сколько до места, товарищ капитан?
– Сто восемьдесят три кэмэ. В самоволку не убежишь.
Через минуту капитан заснул, не дав больше никакой информации. А без необходимой информации Гоша не мог строить гипотетическую модель поведения в боевом полку.
Разговоры о том, что в полку все совсем по-другому, нежели в учебке, что жизнь там не сахар (особенно, на первых порах), что встречают там молодых солдат отнюдь не хлебом-солью, были среди курсантов ШМАСа делом обычным. Очень часто в таких разговорах мелькало тревожное слово «дедовщина», означавшую все, что угодно, но только не свободную, спокойную и вольготную жизнь.
Между тем, Макиенко – единственный человек, который мог внести полную ясность в этот актуальный вопрос – о житье-бытье в полку рассказывал крайне лаконично и невнятно: «в общем, ничего», «нормально», «жить можно», «как положено». Гоша сначала было уловил в этих отговорках злой умысел, за что и отоварил сержанта, но скоро понял, что эта лапидарность проистекает от природной тупости и некоммуникабельности Макиенко, помноженной на «тяготы и лишения» полуторагодичной воинской службы. Ничего, кроме строевых команд, из Макиенко выдоить было нельзя. Полторацкий плюнул на сержанта и попытался отвлечься от тревожных дум привычным способом. Пассажирский поезд – не учебка, здесь можно и расслабиться. Найдя в соседнем вагоне веселую компанию, Гоша пил, не просыхая. Время от времени в мозгу вспыхивала мысль о том, что едет он все-таки не к теще на блины, но Гоша гасил ее с залихватским ухарством: «Е…ал я весь этот полк со всеми причиндалами! Приеду – разберусь, как жить и с кем жить!»
…Капитан проснулся и, приняв от Макиенко бумаги (анкеты, личные дела, справки), молча начал их перелистывать.
– Кто тут Бегичев? – спросил кэп.
– Я, – ответил с заднего сиденья худой ушастый солдатик.
– Из Смоленска родом?
– Так точно, товарищ капитан!
– Молодец, земляк! В строевом отделе штаба работать хочешь?
– Не знаю…
– Ну, писать красиво умеешь?
– Вроде ничего…
– Молодец! Готовься в писари, будешь работать у меня.
– Так я же на эсдешника учился.
Капитан залился смехом.
– Нет, ты посмотри на него! Ты еще скажи, что всю жизнь мечтал самолетам хвосты крутить! Ты вообще, младенец, знаешь, каково эсдеком пахать – на аэродроме, на ветру, при минус сорока градусах? Полк – это тебе не ШМАС! И запомни: самая почетная должность в полку – писарь! Скажи, сержант!
– Ага, – поддакнул Макиенко.
– Короче, Бегичев, завтра с утра после развода придешь в штаб. Там поговорим предметно. Усек!
– Так точно, товарищ капитан!
«Один при деле», – подумал Гоша. «А куда меня запихнут, одному богу известно».
Деньги для Вики
Полторацкий оглянулся на своих попутчиков. Ушастая лысая солдатня (ребята были из третьей роты, где старшина брил курсантов перед распределением) дремала.
В поезде присутствие рядом босоголовой команды Полторацкого несколько тяготило. Их соседство, можно сказать, компрометировало Гошу, тем более, что сам Полторацкий, обросший густой шевелюрой и щеголявший в подогнанной парадной форме, выглядел весьма презентабельно. В промежутках между возлияниями Гоша пытался обольстить брюнетку по имени Виктория – угощал ее сигаретами, водкой, конфетами и шоколадом, а также рассказывал похабные анекдоты. Вика реагировала правильно (чуть смущалась, но в нужных местах заразительно хохотала), поэтому вскоре Гоша перешел к действиям – обхватил за талию и крепко поцеловал в ярко накрашенные губы. Вика перенесла поцелуй сдержанно, а когда Гоша залез девушке под кофточку, не остановила. Это был добрый знак.
– Ну что, ночью продолжим, Вика?
– Легко. Сотенка найдется?
– Откуда у солдата деньги?
– Тогда отвали.
Игорь раскурил погасшую сигарету. Сколько у него денег? Рублей пятнадцать, не больше. Может, сбросит?
– Вика, сто рублей – это чересчур, честное слово!
– Я беру за два часа, и торг здесь неуместен.
Помолчали. Чтобы заполнить тягостную паузу, Игорь снова принялся рассказывать неприличные байки и сальные армейские анекдоты. Вика беззаботно смеялась. Глядя на трясущуюся от смеха грудь, Гоша придумал, как выйти из создавшегося положения, и вернулся в свой вагон. Четверо его попутчиков были на месте. Гоша пересчитал свою наличность – одиннадцать рублей с мелочью.
– Мужики, нужно восемьдесят девять рублей! Срочно! Скидываемся.
Ребята не шевелились.
– Вы чего, малыши? Доставайте деньги, живо! Не бойтесь, беру в долг. В полку отдам, честное пионерское. Ну, быстрее, быстрее!
Солдаты полезли в карманы, стали там рыться.
– Выкладывайте все!
Трое ушастиков вывернули карманы. Гоша взял бумажки, мелочь отодвинул в сторону.
– Ну, теперь давай ты!
Четвертый солдат, Мубаракшин, крепкий и молчаливый парень, неотрывно смотрел в окно.
– Ау, лысина!
– У меня нет денег.
– Не пи… ди, я знаю, что есть!
– Мне нужно.
– Да я отдам потом!
– Мне нужно самому.
Гоша рывком поднял упрямца на ноги:
– Деньги на стол!
Мубаракшин оторвал от себя Гошины руки и, багровея от ненависти, закричал:
– Ты чего раскомандовался, говно? Кто ты такой, чтобы тебе деньги давать? Пошел ты знаешь куда?!
Гоша без замаха ударил крикуна в челюсть. Мубаракшин повалился на сиденье, закряхтел, потом сел, держась руками за стол.
– Ожил? Теперь – деньги.
Мубаракшин достал деньги, Гоша сгреб полученные от всех бойцов купюры в общую кучку и пересчитал собранную наличность. Семьдесят шесть рублей беспроцентного кредита плюс свои одиннадцать, итого восемьдесят семь. Еще тринадцать «рябчиков» – и все в порядке!
– Где Макиенко?
– Курит, наверно.
Макиенко действительно курил в тамбуре.
– Сережа, дело есть!
Гоша кратко изложил суть вопроса.
– Да ты что, совсем опух, салага? Тебе еще моих денег не хватало!
Полторацкий подарил сержанту оглушительную пощечину. Обычно багровый, Макиенко побелел.
– Нету денег!
– А где наши проездные?
– Так мы их на хавчик потратили!
– Руки вверх!
Макиенко недоуменно задрал свои грабли. Гоша вытащил все из сержантовых карманов. Ни копейки. Проездные деньги проедены, а своих у Макиенко не было. Воистину бедный сержант.
Гоша вернулся к Вике и протянул девушке деньги.
– Извини, что мелкими купюрами. И еще – не хватает тринадцати рублей. Может быть, все-таки военнослужащим действительной срочной службы полагается небольшая скидка?
Виктория, не считая, сунула деньги в сумочку. Ночью, впервые после пяти месяцев воздержания, Игорь, наконец, нормально потрахался.
В поезде присутствие рядом босоголовой команды Полторацкого несколько тяготило. Их соседство, можно сказать, компрометировало Гошу, тем более, что сам Полторацкий, обросший густой шевелюрой и щеголявший в подогнанной парадной форме, выглядел весьма презентабельно. В промежутках между возлияниями Гоша пытался обольстить брюнетку по имени Виктория – угощал ее сигаретами, водкой, конфетами и шоколадом, а также рассказывал похабные анекдоты. Вика реагировала правильно (чуть смущалась, но в нужных местах заразительно хохотала), поэтому вскоре Гоша перешел к действиям – обхватил за талию и крепко поцеловал в ярко накрашенные губы. Вика перенесла поцелуй сдержанно, а когда Гоша залез девушке под кофточку, не остановила. Это был добрый знак.
– Ну что, ночью продолжим, Вика?
– Легко. Сотенка найдется?
– Откуда у солдата деньги?
– Тогда отвали.
Игорь раскурил погасшую сигарету. Сколько у него денег? Рублей пятнадцать, не больше. Может, сбросит?
– Вика, сто рублей – это чересчур, честное слово!
– Я беру за два часа, и торг здесь неуместен.
Помолчали. Чтобы заполнить тягостную паузу, Игорь снова принялся рассказывать неприличные байки и сальные армейские анекдоты. Вика беззаботно смеялась. Глядя на трясущуюся от смеха грудь, Гоша придумал, как выйти из создавшегося положения, и вернулся в свой вагон. Четверо его попутчиков были на месте. Гоша пересчитал свою наличность – одиннадцать рублей с мелочью.
– Мужики, нужно восемьдесят девять рублей! Срочно! Скидываемся.
Ребята не шевелились.
– Вы чего, малыши? Доставайте деньги, живо! Не бойтесь, беру в долг. В полку отдам, честное пионерское. Ну, быстрее, быстрее!
Солдаты полезли в карманы, стали там рыться.
– Выкладывайте все!
Трое ушастиков вывернули карманы. Гоша взял бумажки, мелочь отодвинул в сторону.
– Ну, теперь давай ты!
Четвертый солдат, Мубаракшин, крепкий и молчаливый парень, неотрывно смотрел в окно.
– Ау, лысина!
– У меня нет денег.
– Не пи… ди, я знаю, что есть!
– Мне нужно.
– Да я отдам потом!
– Мне нужно самому.
Гоша рывком поднял упрямца на ноги:
– Деньги на стол!
Мубаракшин оторвал от себя Гошины руки и, багровея от ненависти, закричал:
– Ты чего раскомандовался, говно? Кто ты такой, чтобы тебе деньги давать? Пошел ты знаешь куда?!
Гоша без замаха ударил крикуна в челюсть. Мубаракшин повалился на сиденье, закряхтел, потом сел, держась руками за стол.
– Ожил? Теперь – деньги.
Мубаракшин достал деньги, Гоша сгреб полученные от всех бойцов купюры в общую кучку и пересчитал собранную наличность. Семьдесят шесть рублей беспроцентного кредита плюс свои одиннадцать, итого восемьдесят семь. Еще тринадцать «рябчиков» – и все в порядке!
– Где Макиенко?
– Курит, наверно.
Макиенко действительно курил в тамбуре.
– Сережа, дело есть!
Гоша кратко изложил суть вопроса.
– Да ты что, совсем опух, салага? Тебе еще моих денег не хватало!
Полторацкий подарил сержанту оглушительную пощечину. Обычно багровый, Макиенко побелел.
– Нету денег!
– А где наши проездные?
– Так мы их на хавчик потратили!
– Руки вверх!
Макиенко недоуменно задрал свои грабли. Гоша вытащил все из сержантовых карманов. Ни копейки. Проездные деньги проедены, а своих у Макиенко не было. Воистину бедный сержант.
Гоша вернулся к Вике и протянул девушке деньги.
– Извини, что мелкими купюрами. И еще – не хватает тринадцати рублей. Может быть, все-таки военнослужащим действительной срочной службы полагается небольшая скидка?
Виктория, не считая, сунула деньги в сумочку. Ночью, впервые после пяти месяцев воздержания, Игорь, наконец, нормально потрахался.
Аборигены
На обочине мелькнул дорожный указатель с надписью «Кирк-Ярве». Вот оно, искомое место. Вид поселка удручал. В котловине, образованной невысокими, поросшими редким хвойным лесом сопками, хаотично разбросаны разномастные домики, в основном, одноэтажные. По огромному огороженному колючей проволокой аэродрому с ревом ползают тепловые машины. Снега – по пояс (и это октябрь!). Небо затянуто низкими серыми облаками. Никакого сходства с привычной, аккуратной и компактной учебкой. Ни тебе булыжных плацев, ни тебе тенистых деревьев, ни тебе монументальной шестиэтажной казармы.
– Где казарма, Макиенко? – спросил Игорь у проснувшегося сержанта.
– Да вот же она! Все, приехали! Дома!
Автобус притормозил у трехэтажного светло-зеленого здания. Из казармы высыпались аборигены в шинелях и теплых меховых куртках. На подтянутых, мужественных и доброжелательных старослужащих из передачи «Служу Советскому Союзу» здешнее воинство совсем не походило. У всех обветренные рожи (как у Макиенко), все расстегнуты до пупа, ушиты, шапки набекрень, сапоги сбиты в гармошку. Вольница!
– Здорово, карасей!
– Караси, бабки есть?
– Откуда прибыли? Из ШМАСа?
– Из Казани есть?
– А из Воронежа?
К Полторацкому вразвалку подошел крепыш – явно один из хозяев положения.
– Откуда, братан?
– Оттуда.
– На грубость нарываешься? Как фамилия?
– П…да кобылья.
Крепыш схватил Гошу за грудки:
– Как разговариваешь, падла?
Гоша сжал кулаки. Сказал, тем не менее, спокойно:
– Руки убрать.
Крепыш убрал руки, сплюнул, дернулся – хотел испугать. Гоша не пошевелился.
– Молодец, нервы крепкие. Но Саня тебя сделает. Потом.
Из казармы вышел капитан-строевик в сопровождении золотозубого прапорщика.
– Нестор Васильич, передаю тебе гавриков. Четверых отдаю в заботливые руки командира ТЭЧ, а вот этого – Бегичева – беру к себе. Ты его завтра с утра отправь ко мне в штаб.
– А що, добры парубки. Здоровеньки булы, хлопцы! Я – прапорщик Охримчук, Нестор Василич, ваш старшина. Ось – гарнизон, ось – казарма, ось – я, ха-ха-ха! За мной, бойцы!
– Где казарма, Макиенко? – спросил Игорь у проснувшегося сержанта.
– Да вот же она! Все, приехали! Дома!
Автобус притормозил у трехэтажного светло-зеленого здания. Из казармы высыпались аборигены в шинелях и теплых меховых куртках. На подтянутых, мужественных и доброжелательных старослужащих из передачи «Служу Советскому Союзу» здешнее воинство совсем не походило. У всех обветренные рожи (как у Макиенко), все расстегнуты до пупа, ушиты, шапки набекрень, сапоги сбиты в гармошку. Вольница!
– Здорово, карасей!
– Караси, бабки есть?
– Откуда прибыли? Из ШМАСа?
– Из Казани есть?
– А из Воронежа?
К Полторацкому вразвалку подошел крепыш – явно один из хозяев положения.
– Откуда, братан?
– Оттуда.
– На грубость нарываешься? Как фамилия?
– П…да кобылья.
Крепыш схватил Гошу за грудки:
– Как разговариваешь, падла?
Гоша сжал кулаки. Сказал, тем не менее, спокойно:
– Руки убрать.
Крепыш убрал руки, сплюнул, дернулся – хотел испугать. Гоша не пошевелился.
– Молодец, нервы крепкие. Но Саня тебя сделает. Потом.
Из казармы вышел капитан-строевик в сопровождении золотозубого прапорщика.
– Нестор Васильич, передаю тебе гавриков. Четверых отдаю в заботливые руки командира ТЭЧ, а вот этого – Бегичева – беру к себе. Ты его завтра с утра отправь ко мне в штаб.
– А що, добры парубки. Здоровеньки булы, хлопцы! Я – прапорщик Охримчук, Нестор Василич, ваш старшина. Ось – гарнизон, ось – казарма, ось – я, ха-ха-ха! За мной, бойцы!
Старшина всегда прав
В казарме было холодно, неуютно и грязно. От скользкого цементного пола веяло стужей, по коридорам гулял зябкий ветерок. В старшинской каптерке Охримчук критически осмотрел новичков. Наметанный глаз старшины сразу отметил существенную разницу между четырьмя обритыми и одним волосатым.
– А тебя чего ж не обскубали?
– Я из другой роты. У них старшина был гондон – обстриг.
– Ух, як загнул! Запамятуйте, хлопчики – старшина всегда правый! От так! Вещички заклеймены? Парадку и вещмешки оставите здеся, а шапки я вам зараз сменяю. Курбатов, принеси пять капелюхов!
Каптерщик Курбатов принес пять старых засаленных шапок.
– На, хлопцы, одевайте. А эти ваши шикарны шапчонки нехай полежат покуда.
– Зачем менять шапки?
– Як зачем? Щоб не отобрали деды эти, бисовы дети, дембеля. Они ведь, як хищники налетят – перушков не оставят. Им, паразитам, на дембель обязательно все новое надо одеть!
– Я шапку менять не буду, – заявил Полторацкий.
– Так отберут!
– Не отберут.
– Молодец! Так и надо – беречь мущество.
Тем не менее, остальным четверым Охримчук шапки поменял.
– Зараз выдам вам новое обмундировання – пэша. От так. Причепите погоны и петлички.
Старшина бухнул на пол кипу поношенных кителей и штанов из полушерстяной ткани оливкового цвета.
– Выбирайте, хлопцы!
– Что это за тряпье? Дайте новое! – возмутился Игорь.
– Як твоя хвамилия, хлопчик?
– Полторацкий.
– Повторацкый, ты, конечно, прав, но нема у меня нового! Нема, хоть тресни! Так що пока это поносите.
Полторацкий брезгливо перебрал мятое, заношенное шмотье, нашел себе более-менее чистый китель. Приличных штанов по своему росту Гоша не отыскал.
– Повторацкый, бери вот эти. Ты не бачь, що воны грязненьки – скоро воскресення, в бане простирнешь.
На кителе Полторацкого был полуоторван погон. Он быстро подметал его (иголка и нитка были запрятаны в шапке), прикрепил на петлицы «птички» (авиационные эмблемы), проверил наличие пуговиц на гимнастерке и штанах, а потом, как и все остальные, переоделся в новое старое обмундирование.
– Ось, зараз файно! Хэбешки я заберу – будете на подменку брать. А зараз свожу вас покушать, мабуть, вы голодные як собаки.
Курбатов принес продовольственные аттестаты и Охримчук повел бригаду кормиться. Путь до столовой был неблизок – примерно полкилометра. Это тебе не учебка, где столовая – на первом этаже, а рота – на втором. Внутри одноэтажная столовая удручала гораздо больше, чем снаружи – грязный свинарник с изрезанными, покрытыми трещинами столами и скамейками. Солдат в столовой не было. Время послеобеденное – все на работах.
Вернулись в казарму. Старшина завел ребят в кубрик – узкий, длинный (восемь окон), заставленный двухъярусными койками. Все, кроме деревянного, выкрашенного олифой пола и побеленного потолка, было выкрашено в серо-стальной цвет.
– Вот ваши пять коечек. Будете лежать по алфавиту.
– Почему у меня верхний ярус?
Старшина внимательно посмотрел на Игоря, как будто видел его впервые:
– А ты що, хотел бы нижний?
– Да, я в учебке спал на нижнем.
– Об учебке забудь, голубь. Хотя я не запрещаю – можешь поменяться – ха-ха! Ну, я зараз пиду до хаты, а вы пока побачьте окресть, принюхайтесь. Зайдите в Ленкомнату, бытовку. Из казармы не выходить, добре? Я перед ужином появлюся.
Гоша в ожидании ужина зашел в Ленкомнату и углубился в газеты. Газет было много, они были собраны в подшивки – «Правда», «Советский спорт», «Красная звезда», окружная газета и корпусная многотиражка. Полторацкий не читал газет трое суток, поэтому запоем стал глотать чтиво.
– А тебя чего ж не обскубали?
– Я из другой роты. У них старшина был гондон – обстриг.
– Ух, як загнул! Запамятуйте, хлопчики – старшина всегда правый! От так! Вещички заклеймены? Парадку и вещмешки оставите здеся, а шапки я вам зараз сменяю. Курбатов, принеси пять капелюхов!
Каптерщик Курбатов принес пять старых засаленных шапок.
– На, хлопцы, одевайте. А эти ваши шикарны шапчонки нехай полежат покуда.
– Зачем менять шапки?
– Як зачем? Щоб не отобрали деды эти, бисовы дети, дембеля. Они ведь, як хищники налетят – перушков не оставят. Им, паразитам, на дембель обязательно все новое надо одеть!
– Я шапку менять не буду, – заявил Полторацкий.
– Так отберут!
– Не отберут.
– Молодец! Так и надо – беречь мущество.
Тем не менее, остальным четверым Охримчук шапки поменял.
– Зараз выдам вам новое обмундировання – пэша. От так. Причепите погоны и петлички.
Старшина бухнул на пол кипу поношенных кителей и штанов из полушерстяной ткани оливкового цвета.
– Выбирайте, хлопцы!
– Что это за тряпье? Дайте новое! – возмутился Игорь.
– Як твоя хвамилия, хлопчик?
– Полторацкий.
– Повторацкый, ты, конечно, прав, но нема у меня нового! Нема, хоть тресни! Так що пока это поносите.
Полторацкий брезгливо перебрал мятое, заношенное шмотье, нашел себе более-менее чистый китель. Приличных штанов по своему росту Гоша не отыскал.
– Повторацкый, бери вот эти. Ты не бачь, що воны грязненьки – скоро воскресення, в бане простирнешь.
На кителе Полторацкого был полуоторван погон. Он быстро подметал его (иголка и нитка были запрятаны в шапке), прикрепил на петлицы «птички» (авиационные эмблемы), проверил наличие пуговиц на гимнастерке и штанах, а потом, как и все остальные, переоделся в новое старое обмундирование.
– Ось, зараз файно! Хэбешки я заберу – будете на подменку брать. А зараз свожу вас покушать, мабуть, вы голодные як собаки.
Курбатов принес продовольственные аттестаты и Охримчук повел бригаду кормиться. Путь до столовой был неблизок – примерно полкилометра. Это тебе не учебка, где столовая – на первом этаже, а рота – на втором. Внутри одноэтажная столовая удручала гораздо больше, чем снаружи – грязный свинарник с изрезанными, покрытыми трещинами столами и скамейками. Солдат в столовой не было. Время послеобеденное – все на работах.
Вернулись в казарму. Старшина завел ребят в кубрик – узкий, длинный (восемь окон), заставленный двухъярусными койками. Все, кроме деревянного, выкрашенного олифой пола и побеленного потолка, было выкрашено в серо-стальной цвет.
– Вот ваши пять коечек. Будете лежать по алфавиту.
– Почему у меня верхний ярус?
Старшина внимательно посмотрел на Игоря, как будто видел его впервые:
– А ты що, хотел бы нижний?
– Да, я в учебке спал на нижнем.
– Об учебке забудь, голубь. Хотя я не запрещаю – можешь поменяться – ха-ха! Ну, я зараз пиду до хаты, а вы пока побачьте окресть, принюхайтесь. Зайдите в Ленкомнату, бытовку. Из казармы не выходить, добре? Я перед ужином появлюся.
Гоша в ожидании ужина зашел в Ленкомнату и углубился в газеты. Газет было много, они были собраны в подшивки – «Правда», «Советский спорт», «Красная звезда», окружная газета и корпусная многотиражка. Полторацкий не читал газет трое суток, поэтому запоем стал глотать чтиво.
Боевое крещение
– Рота, стройся на ужин! – раздался крик дневального (час назад его на тумбочке не было – в учебке за такое сразу бы отправили на губу).
– Гоша вышел из Ленинской комнаты. Несмотря на громкий призыв, солдаты не спешили строиться (в учебке строились мгновенно). Игорь встал посреди коридора один. Из каптерки высунулся старшина, и ТЭЧ неторопливо построилась. Кроме Гоши, все были без шинелей.
– Иди сними шинель, – дернул Полторацкого за рукав белобрысый солдатик.
– Холодно без шинели.
– Иди сними, кому говорю!
– Отвали.
Поужинали (во время еды Гоше навалили кружочков десять масла – дембеля его не ели), вернулись в казарму, включили телевизор. Полторацкий телик смотреть не стал – пошел опять читать газеты.
Долго читать ему не пришлось. В Ленкомнату зашел крепыш, вырвал у Гоши подшивку и сбросил ее на пол.
– Слушай ты, борзота! Я у себя борзых не потерплю! Быстро в кубрик порядок наводить!
– Я уже ходил в кубрик, а туда не пускают, говорят, что в сапогах нельзя. И действительно, все ходят в тапочках. А у меня тапочек пока нет, не выдали.
– Босиком походишь!
– Босиком холодно, можно простудиться.
– Все, хватит порожняки гонять! Быстро в кубрик!
– Да иди ты нах… со своим кубриком!
Саня размахнулся и ударил. Попал в воздух. Он, видимо, считал себя непобедимым и потому в драке допускал грубые ошибки. Гоша увернулся и врезал Сане в солнечное сплетение. Саня задохнулся и посерел от боли. Следующий удар заставил его согнуться пополам. Еще одна плюха, и Саня мешком рухнул на пол, прямо на подшивку. Полторацкий аккуратно высвободил газеты из-под обмякшего тела и продолжил чтение.
Саня, кряхтя, медленно поднялся, и, шатаясь и протирая глаза, покинул Ленкомнату, а через пару минут вернулся сюда с группой товарищей. Верховодил в ней не Саня, а еще более здоровый мужик. Товарищи расселись на столах по разным углам комнаты. Здоровяк подошел к Полторацкому.
– Земляк, ты, я вижу, читать любишь.
– Есть такой грех.
– Есть и другие грехи.
– Например?
– Не работаешь, грубишь старшим, нарушаешь форму одежды. Крючок застегни, ремень подтяни, чтобы все было по уставу. Подтяни ремень, сука!
Переход на оскорбления был ожидаем. Игорь резко поднялся, боднул головой, и окровавленный верзила отшатнулся назад. Не дав сопернику опомниться, Полторацкий пнул его в полноватый живот. ЗДОРОВЯК отключился, а на Гошу с трех сторон налетела кодла. Игорю пришлось попыхтеть, но вскоре все нападавшие были нейтрализованы. Сане хватило одного удара в челюсть, некий костлявый субъект налетел лбом на кулак, и, видимо, потерял сознание, а третий молодец, более верткий, чем остальные, после небольшой возни лег, пропустив боковой удар в ухо.
Остался еще один участник агрессивного квинтета, который все это время спокойно сидел на столе и разглядывал стенды, повествующие о жизни и деятельности В. И. Ленина. Казалось, что избиение товарищей его абсолютно не касается.
– А ты чего сидишь, ублюдок? – крикнул Гоша, разгоряченный схваткой.
– За ублюдка ответишь, – сказал флегматик, встал и неожиданно прыгнул на Гошу. Отшатнувшийся назад Полторацкий получил ощутимый удар сапогом в грудь. Нападавший попытался продолжить успешную атаку, но Полторацкий, решив для верности использовать подручные средства, загасил прыгуна подвернувшимся под руку стулом. Пока каратист приходил в себя от мебельного сюрприза, Гоша от всего сердца закатил контрагенту между глаз. Несмотря на стенобитный удар, противник устоял, но после повторного удара заметно обмяк и повалился на ближайший стол. Потушив свет, Полторацкий вышел из Ленкомнаты.
– Гоша вышел из Ленинской комнаты. Несмотря на громкий призыв, солдаты не спешили строиться (в учебке строились мгновенно). Игорь встал посреди коридора один. Из каптерки высунулся старшина, и ТЭЧ неторопливо построилась. Кроме Гоши, все были без шинелей.
– Иди сними шинель, – дернул Полторацкого за рукав белобрысый солдатик.
– Холодно без шинели.
– Иди сними, кому говорю!
– Отвали.
Поужинали (во время еды Гоше навалили кружочков десять масла – дембеля его не ели), вернулись в казарму, включили телевизор. Полторацкий телик смотреть не стал – пошел опять читать газеты.
Долго читать ему не пришлось. В Ленкомнату зашел крепыш, вырвал у Гоши подшивку и сбросил ее на пол.
– Слушай ты, борзота! Я у себя борзых не потерплю! Быстро в кубрик порядок наводить!
– Я уже ходил в кубрик, а туда не пускают, говорят, что в сапогах нельзя. И действительно, все ходят в тапочках. А у меня тапочек пока нет, не выдали.
– Босиком походишь!
– Босиком холодно, можно простудиться.
– Все, хватит порожняки гонять! Быстро в кубрик!
– Да иди ты нах… со своим кубриком!
Саня размахнулся и ударил. Попал в воздух. Он, видимо, считал себя непобедимым и потому в драке допускал грубые ошибки. Гоша увернулся и врезал Сане в солнечное сплетение. Саня задохнулся и посерел от боли. Следующий удар заставил его согнуться пополам. Еще одна плюха, и Саня мешком рухнул на пол, прямо на подшивку. Полторацкий аккуратно высвободил газеты из-под обмякшего тела и продолжил чтение.
Саня, кряхтя, медленно поднялся, и, шатаясь и протирая глаза, покинул Ленкомнату, а через пару минут вернулся сюда с группой товарищей. Верховодил в ней не Саня, а еще более здоровый мужик. Товарищи расселись на столах по разным углам комнаты. Здоровяк подошел к Полторацкому.
– Земляк, ты, я вижу, читать любишь.
– Есть такой грех.
– Есть и другие грехи.
– Например?
– Не работаешь, грубишь старшим, нарушаешь форму одежды. Крючок застегни, ремень подтяни, чтобы все было по уставу. Подтяни ремень, сука!
Переход на оскорбления был ожидаем. Игорь резко поднялся, боднул головой, и окровавленный верзила отшатнулся назад. Не дав сопернику опомниться, Полторацкий пнул его в полноватый живот. ЗДОРОВЯК отключился, а на Гошу с трех сторон налетела кодла. Игорю пришлось попыхтеть, но вскоре все нападавшие были нейтрализованы. Сане хватило одного удара в челюсть, некий костлявый субъект налетел лбом на кулак, и, видимо, потерял сознание, а третий молодец, более верткий, чем остальные, после небольшой возни лег, пропустив боковой удар в ухо.
Остался еще один участник агрессивного квинтета, который все это время спокойно сидел на столе и разглядывал стенды, повествующие о жизни и деятельности В. И. Ленина. Казалось, что избиение товарищей его абсолютно не касается.
– А ты чего сидишь, ублюдок? – крикнул Гоша, разгоряченный схваткой.
– За ублюдка ответишь, – сказал флегматик, встал и неожиданно прыгнул на Гошу. Отшатнувшийся назад Полторацкий получил ощутимый удар сапогом в грудь. Нападавший попытался продолжить успешную атаку, но Полторацкий, решив для верности использовать подручные средства, загасил прыгуна подвернувшимся под руку стулом. Пока каратист приходил в себя от мебельного сюрприза, Гоша от всего сердца закатил контрагенту между глаз. Несмотря на стенобитный удар, противник устоял, но после повторного удара заметно обмяк и повалился на ближайший стол. Потушив свет, Полторацкий вышел из Ленкомнаты.
Гоша и Володя
По телику шел какой-то фильм, солдаты зачарованно пялились в ящик. Один солдат телевизор не смотрел, а, заложив руки за спину, неторопливо вышагивал вдоль коридора. Гоша приблизился:
– Ты какого призыва?
– Твоего.
– О, товарищ по несчастью! Гоша Полторацкий.
– Володя Гиддигов.
– Кавказ?
– Так точно. Северная Осетия.
– Когда приехал сюда?
– Четыре дня назад.
– Освоился уже?
– Да как тебе сказать? В общем, понял здешнюю службу. В ТЭЧ сейчас человек восемьдесят. Дембелей, дедушек, черпаков и карасей примерно поровну – по двадцать человек. Дембеля не в счет – в течение двух-трех недель они уедут, а вот с черпаками и дедушками нам жить. Черпаки злые как черти – их долбили полгода, они еле нас дождались. Деды тоже не подарок. Короче, в ТЭЧ дедовщина, причем мрачная. Караси здесь почти не спят – по ночам построения, «разводы на работу» – сначала пи…ят, потом дают разные задания. Короче – караси пашут, черпаки их гоняют, а деды тащатся.
– А ты?
– А я борзый карась. Мне сказали: кто-нибудь пальцем тронет – будет иметь дело с Кавказом. Здесь кавказское землячество шишку держит. Кавказцы живут по своим законам, их эта иерархия «карась – черпак – дед» не касается.
– Меня она тоже не касается, и терпеть рисовки этого говна я не намерен. Но при этом мне нужна помощь. Пятерых я пока угондошил, но с тридцатью-сорока балбесами не справлюсь. Надо бы нам объединить усилия. Не возражаешь?
– Не возражаю.
– Ночью подъем будет?
– Нет, первую ночь здесь разрешают спать спокойно, а вот во вторую точно поднимут.
– Не дрейфь, Володя! Мы их законопатим!
Ночью Полторацкого, как и предполагалось, никто не тронул. «Правило первой ночи» соблюдалось в ТЭЧ так же неукоснительно, как и в старофранцузских герцогствах.
– Ты какого призыва?
– Твоего.
– О, товарищ по несчастью! Гоша Полторацкий.
– Володя Гиддигов.
– Кавказ?
– Так точно. Северная Осетия.
– Когда приехал сюда?
– Четыре дня назад.
– Освоился уже?
– Да как тебе сказать? В общем, понял здешнюю службу. В ТЭЧ сейчас человек восемьдесят. Дембелей, дедушек, черпаков и карасей примерно поровну – по двадцать человек. Дембеля не в счет – в течение двух-трех недель они уедут, а вот с черпаками и дедушками нам жить. Черпаки злые как черти – их долбили полгода, они еле нас дождались. Деды тоже не подарок. Короче, в ТЭЧ дедовщина, причем мрачная. Караси здесь почти не спят – по ночам построения, «разводы на работу» – сначала пи…ят, потом дают разные задания. Короче – караси пашут, черпаки их гоняют, а деды тащатся.
– А ты?
– А я борзый карась. Мне сказали: кто-нибудь пальцем тронет – будет иметь дело с Кавказом. Здесь кавказское землячество шишку держит. Кавказцы живут по своим законам, их эта иерархия «карась – черпак – дед» не касается.
– Меня она тоже не касается, и терпеть рисовки этого говна я не намерен. Но при этом мне нужна помощь. Пятерых я пока угондошил, но с тридцатью-сорока балбесами не справлюсь. Надо бы нам объединить усилия. Не возражаешь?
– Не возражаю.
– Ночью подъем будет?
– Нет, первую ночь здесь разрешают спать спокойно, а вот во вторую точно поднимут.
– Не дрейфь, Володя! Мы их законопатим!
Ночью Полторацкого, как и предполагалось, никто не тронул. «Правило первой ночи» соблюдалось в ТЭЧ так же неукоснительно, как и в старофранцузских герцогствах.
Самая лучшая техничка
– ТЭЧ, подъем! – омерзительно завопил дневальный.
Гоша вскочил, как ошпаренный (ШМАСовская привычка). Добрая половина обитателей нижних коек даже не шевельнулось.
– Покуда старшина не пришел, будут дрыхнуть, – шепнул Гоше Володя.
Соседом Полторацкого снизу был тот самый белобрысый паренек, который накануне настойчиво рекомендовал Игорю снять шинель. Фамилия его была Голдобин. Гоша внимательно слушал вечернюю поверку и постарался запоминать выкрикиваемые Курбатовым фамилии. Особо Гоша отметил такой факт: в ТЭЧ всего один кавказец (Володя), один узбек, а остальные – русские, татары и башкиры с небольшой примесью украинцев. Видимо, основной контингент призван сюда с Волги, где располагался Игорин ШМАС. Полторацкий ткнул в плечо соседа:
– Эй, Голдобин, давай меняться местами! Ты – наверх, я – вниз!
– Ох…л, карасюга? – Голдобин беззлобно зевнул и продолжил сон-тренаж.
Кругом кипела работа. Караси заправляли и отбивали свои койки и койки черпаков, мели и мыли пол в кубрике, подшивали к кителям свежие подворотнички (свои – в последнюю очередь). То тут, то там звенели пощечины, глухо бумкали удары, хлопали пинки – это черпаки подбадривали работяг. По первой блямбе уже получили Бегичев и Мубаракшин. Белолицый узбек Юлдашев (тоже из Игориной команды) работал как заведенный, поэтому пока рукоприкладства избежал.
Гоша вскочил, как ошпаренный (ШМАСовская привычка). Добрая половина обитателей нижних коек даже не шевельнулось.
– Покуда старшина не пришел, будут дрыхнуть, – шепнул Гоше Володя.
Соседом Полторацкого снизу был тот самый белобрысый паренек, который накануне настойчиво рекомендовал Игорю снять шинель. Фамилия его была Голдобин. Гоша внимательно слушал вечернюю поверку и постарался запоминать выкрикиваемые Курбатовым фамилии. Особо Гоша отметил такой факт: в ТЭЧ всего один кавказец (Володя), один узбек, а остальные – русские, татары и башкиры с небольшой примесью украинцев. Видимо, основной контингент призван сюда с Волги, где располагался Игорин ШМАС. Полторацкий ткнул в плечо соседа:
– Эй, Голдобин, давай меняться местами! Ты – наверх, я – вниз!
– Ох…л, карасюга? – Голдобин беззлобно зевнул и продолжил сон-тренаж.
Кругом кипела работа. Караси заправляли и отбивали свои койки и койки черпаков, мели и мыли пол в кубрике, подшивали к кителям свежие подворотнички (свои – в последнюю очередь). То тут, то там звенели пощечины, глухо бумкали удары, хлопали пинки – это черпаки подбадривали работяг. По первой блямбе уже получили Бегичев и Мубаракшин. Белолицый узбек Юлдашев (тоже из Игориной команды) работал как заведенный, поэтому пока рукоприкладства избежал.