Страница:
Григорий Яковлевич Солганик
Очерки модального синтаксиса
Монография
ВВЕДЕНИЕ
Предмет анализа в данной работе – субъективная модальность, субъективно-модальный синтаксис, который по аналогии с модальной логикой можно назвать модальным синтаксисом.
Модальная логика – раздел математической логики, в котором исследуются высказывания, имеющие такие истинностные значения, как «возможность», «невозможность», «необходимость» и т.п.[1] Близость модальной логики к лингвистике связана с выделением кроме значений «истинно» и «ложно» третьего значения истинности – «возможно». В суждении возможности отображается возможность наличия или отсутствия признака у предмета, о котором говорится в данном суждении, например: «Возможно, что наши регбисты окажутся победителями чемпионата».
Применительно к языку исследуемое в модальной логике значение возможности связано с включением в суждение (высказывание) субъекта – субъективного сознания. Один из ведущих теоретиков модальной логики Я. Хинтикка называет содержание, включающее пропозициональную установку, «возможными мирами»[2]. Возможные миры – это не что иное, как состояния сознания субъекта, ориентированные на воспоминание или на представление будущего, погруженного в творческую фантазию или подверженного сомнениям. Вхождение субъекта в эти состояния «осуществляется с помощью ментальных предикатов, выраженных посредством специальных лексических средств. А. Вежбицкая выделяет широкий пласт такой лексики, заданный в первую очередь наречиями, вводными словами, союзами типа к счастью, наверное, только, уже, давным-давно, возможно, слишком, все еще, которые имплицитно задают позицию субъекта (агента) деятельности»[3].
Если в модальной логике изучение значения возможности ограничено критерием истинности, то в лингвистике исследуются не только значения возможности, необходимости и т.п., но и весь комплекс проблем, связанных с антропоцентрическим принципом («человек в языке»)[4]. И все эти проблемы получают выражение в категории субъективной модальности.
Термин субъективная модальность, традиционно использовавшийся в синтаксисе, в настоящее время применяется в лексикологии и фразеологии, в словообразовании, в лингвистике текста. Это отражает стихийный процесс превращения субъективной модальности в общеязыковую категорию, что соответствует ее природе и сущности. Действительно, исследование языка обнаруживает присутствие субъективной модальности на всех его уровнях. В лексике это разветвленная система оценочных средств (о соотношении оценочности и субъективной модальности речь пойдет ниже), в морфологии – вводно-модальные слова, частицы, местоимения и др. Даже в семантике падежей проявляются модальные значения[5].
Многообразное проявление модальности во всех звеньях языковой системы свидетельствует об универсальности этой категории, о важности ее для понимания устройства и сущности языка. Однако главная сфера действия субъективной модальности – это синтаксис. И именно синтаксис наименее изучен с точки зрения выражения субъективной модальности. В грамматиках (академических, вузовских), в пособиях и руководствах описывается обычно диктальная семантика, объективная модальность – отношение предложения к действительности, то, как предложение отражает ситуацию. И в очень незначительной степени затрагивается субъективная модальность – компонент значения, составляющий важный слой общей синтаксической семантики предложения.
Субъективная модальность играет важнейшую роль не только в семантике, но и в функционировании синтаксических единиц, в речеобразовании (переходе от языка к речи). Исследования субъективной модальности очень важны как в теоретическом плане, так и в практическом отношении. Фактически эти исследования, имеющие значение прежде всего для синтаксиса предложения, синтаксиса текста, стилистики, могут составить самостоятельную отрасль синтаксической науки.
Таким образом, настоящая работа посвящена роли субъективной модальности в синтаксисе, главным образом в синтаксисе предложения и в синтаксисе текста.
Работа состоит из введения, четырех глав, посвященных описанию теоретических основ модального синтаксиса (глава 1), анализу субъективно-модального значения словосочетания (глава 2), предложения-высказывания (глава 3), типизации как важнейшего процесса речеобразования, текстовой модальности (глава 4) и заключения.
Предлагаемая работа представляет собой первый опыт монографического исследования модального синтаксиса и не претендует на исчерпывающее изложение сложных проблем, связанных с данной темой. Задача ее гораздо скромнее – привлечь внимание к важнейшему разделу синтаксиса, наметить пути анализа актуальнейшей темы, охарактеризовать ее узловые пункты.
Автор с благодарностью примет замечания и соображения по поводу этой работы.
Модальная логика – раздел математической логики, в котором исследуются высказывания, имеющие такие истинностные значения, как «возможность», «невозможность», «необходимость» и т.п.[1] Близость модальной логики к лингвистике связана с выделением кроме значений «истинно» и «ложно» третьего значения истинности – «возможно». В суждении возможности отображается возможность наличия или отсутствия признака у предмета, о котором говорится в данном суждении, например: «Возможно, что наши регбисты окажутся победителями чемпионата».
Применительно к языку исследуемое в модальной логике значение возможности связано с включением в суждение (высказывание) субъекта – субъективного сознания. Один из ведущих теоретиков модальной логики Я. Хинтикка называет содержание, включающее пропозициональную установку, «возможными мирами»[2]. Возможные миры – это не что иное, как состояния сознания субъекта, ориентированные на воспоминание или на представление будущего, погруженного в творческую фантазию или подверженного сомнениям. Вхождение субъекта в эти состояния «осуществляется с помощью ментальных предикатов, выраженных посредством специальных лексических средств. А. Вежбицкая выделяет широкий пласт такой лексики, заданный в первую очередь наречиями, вводными словами, союзами типа к счастью, наверное, только, уже, давным-давно, возможно, слишком, все еще, которые имплицитно задают позицию субъекта (агента) деятельности»[3].
Если в модальной логике изучение значения возможности ограничено критерием истинности, то в лингвистике исследуются не только значения возможности, необходимости и т.п., но и весь комплекс проблем, связанных с антропоцентрическим принципом («человек в языке»)[4]. И все эти проблемы получают выражение в категории субъективной модальности.
Термин субъективная модальность, традиционно использовавшийся в синтаксисе, в настоящее время применяется в лексикологии и фразеологии, в словообразовании, в лингвистике текста. Это отражает стихийный процесс превращения субъективной модальности в общеязыковую категорию, что соответствует ее природе и сущности. Действительно, исследование языка обнаруживает присутствие субъективной модальности на всех его уровнях. В лексике это разветвленная система оценочных средств (о соотношении оценочности и субъективной модальности речь пойдет ниже), в морфологии – вводно-модальные слова, частицы, местоимения и др. Даже в семантике падежей проявляются модальные значения[5].
Многообразное проявление модальности во всех звеньях языковой системы свидетельствует об универсальности этой категории, о важности ее для понимания устройства и сущности языка. Однако главная сфера действия субъективной модальности – это синтаксис. И именно синтаксис наименее изучен с точки зрения выражения субъективной модальности. В грамматиках (академических, вузовских), в пособиях и руководствах описывается обычно диктальная семантика, объективная модальность – отношение предложения к действительности, то, как предложение отражает ситуацию. И в очень незначительной степени затрагивается субъективная модальность – компонент значения, составляющий важный слой общей синтаксической семантики предложения.
Субъективная модальность играет важнейшую роль не только в семантике, но и в функционировании синтаксических единиц, в речеобразовании (переходе от языка к речи). Исследования субъективной модальности очень важны как в теоретическом плане, так и в практическом отношении. Фактически эти исследования, имеющие значение прежде всего для синтаксиса предложения, синтаксиса текста, стилистики, могут составить самостоятельную отрасль синтаксической науки.
Таким образом, настоящая работа посвящена роли субъективной модальности в синтаксисе, главным образом в синтаксисе предложения и в синтаксисе текста.
Работа состоит из введения, четырех глав, посвященных описанию теоретических основ модального синтаксиса (глава 1), анализу субъективно-модального значения словосочетания (глава 2), предложения-высказывания (глава 3), типизации как важнейшего процесса речеобразования, текстовой модальности (глава 4) и заключения.
Предлагаемая работа представляет собой первый опыт монографического исследования модального синтаксиса и не претендует на исчерпывающее изложение сложных проблем, связанных с данной темой. Задача ее гораздо скромнее – привлечь внимание к важнейшему разделу синтаксиса, наметить пути анализа актуальнейшей темы, охарактеризовать ее узловые пункты.
Автор с благодарностью примет замечания и соображения по поводу этой работы.
ГЛАВА 1. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ МОДАЛЬНОГО СИНТАКСИСА
Традиционно под модальностью в синтаксисе понимают грамматико-семантический признак, выражающий отношение высказывания к действительности и отношение говорящего к содержанию высказывания. Соответственно различают объективную и субъективную модальность. Первая выражает отношение предложения-высказывания к реальности: сообщение может подаваться как бывшее, настоящее или будущее (ирреальное). Она составляет обязательный признак предложения.
Вторая выражает отношение говорящего к тому, о чем он говорит, и рассматривается как необязательный компонент высказывания. Это отношение может выражаться, а может и не выражаться. «Субъективная модальность, т.е. отношение говорящего к сообщаемому, присутствует не во всяком высказывании: говорящий может никак не выражать своего отношения к сообщению»[6].
что касается субъективной модальности (СМ), то, соглашаясь с ее определением (выражение отношения говорящего к высказываемому), трудно согласиться с тем, что она составляет не обязательный компонент предложения-высказывания. Как будет показано далее, роль СМ гораздо глубже и значительнее, нежели простой необязательный показатель отношения говорящего к содержанию высказывания. Как и объективная модальность, субъективная модальность является обязательным признаком не только предложения-высказывания, но и других синтаксических единиц, а также речи (текста). Иначе говоря, субъективная модальность – это общесинтаксическая и общеязыковая категория. Уже упоминалось, что термин «субъективная модальность» используется в лексикологии и фразеологии.
Язык обращен к миру вещей и к человеку. Языковая система устроена так, чтобы говорящий мог высказать любое суждение о действительности. Но это обязательно предполагает выражение отношения говорящего к высказыванию. Говорящий должен располагать возможностями оценивать и субъект, и предикат, и другие компоненты высказывания.
Язык как система знаков обозначает предметы, понятия, явления независимо от воли и желания человека. Однако система языка устроена применительно к потребностям человека. Системность языка определяется, во-первых, закономерным характером отношения к действительности (предметов, явлений, связей между ними), системностью мирового устройства. Во-вторых, тем, что все языковые процессы (номинация, предикация и др.) осуществляются с точки зрения коллективного языкового сознания, в конечном счете – с точки зрения говорящего.
Эти два аспекта тесно взаимосвязаны и одинаково важны для понимания природы и сущности языка. Однако второй аспект (организация языка с точки зрения говорящего) только начинает разрабатываться (анропоцентрическая теория языка). Дальнейшие исследования в этом направлении представляющиеся весьма перспективными, призваны показать системный в плане модальности характер организации всех уровней языка.
Язык как система знаков не включает в себя человека, но устроен «по мерке человека»[7], в соответствии с его потребностями – называть предметы и давать им оценку, т.е. содержит, в частности, возможности выражения оценки содержания. Об этом свидетельствует сама структура знака, состоящего из означающего и означаемого. Означаемое в свою очередь состоит из ядра, содержащего основные признаки (семы), характеризующие, идентифицирующие предмет, и периферии, содержащей коннотативные признаки, находящиеся часто в латентном состоянии. «Наряду с существенными признаками объекта-номинанта, – пишет Ю.Д. Апресян, – значение слова содержит и несущественные латентные признаки»[8]. Исследователь приводит следующие примеры признаков потенциальных сем: для слова «молния» таким признаком будет быстрота, для слов «тетя» и «дядя» – тот факт, что они обычно старше ego[9]. Ассоциативные (потенциальные) семы часто служат основой метафорических переносов (телеграмма-молния).
Таким образом, значение слова обладает иерархической структурой – включает архисемы (общие семы родового значения), дифференциальные семы (видового значения) и потенциальные (ассоциативные) семы, отражающие побочные латентные признаки обозначаемого объекта[10].
Иерархическую организацию значения слова можно представить в виде ядра, в которое входят архисемы и дифференциальные семы, и периферии, включающей латентные признаки, вообще разнообразные возможности развития значения. Периферия может быть нулевой, как, например, в научных терминах, но может занимать почти все пространство означаемого, как, например, в интенсивах – относительных прилагательных конкретной семантики, подвергающихся в газетно-публицистическом стиле процессу окачествления и приобретающих широкое обобщеннооценочное значение, стертую семантику. Значение этих слов настолько широко, что они теряют собственную предметность, грамматикализуются и начинают обозначать наивысшую степень качества, передаваемого определяемым существительным (дремучий мракобес, махровый реакционер). «Некоторые имена прилагательные наряду с основным значением качества развивают вторичные значения (или оттенки значения) высшей степени интенсивности, без выражения качества. [...] В сочетании с выразителем качества такие имена прилагательные выступают в усилительной функции, т.е. в роли усилителей (интенсивов), подчеркивая и усиливая признак, выраженный вторым компонентом сочетания»[11].
Семантика слова и грамматических категорий представляется поверхностному взгляду внеличностной. Однако язык, созданный по мерке человека, анропоцентричен – для всех людей, а значит, и для каждого человека. Поэтому в каждом языковом знаке должно быть нечто личностное, хотя бы потенциально. Этим языковой знак отличается от неязыковых. Это личностное в знаке – предрасположенность к появлению в семантике субъективно-эмоциональных сем. Именно наличие периферии в означаемом обеспечивает возможность его развития – переноса значения, выражения оценки, которая может превращаться в субъективно-эмоциональное значение.
В качестве примера довольно сложного развития оценочного значения можно привести модальнооценочные слова. Не выражая прямо оценку обозначаемого (как, например, позитивно– и негативнооценочные слова), они в то же время обладают определенной оценочной направленностью, способностью косвенно выражать оценку. Косвенный характер оценки заключается в том, что слова характеризуют отношение не к тому, что непосредственно обозначено ими (не к денотату), а к тому, что связано в действительности с обозначаемой реалией. Так, слово бремя означает «тяжелая ноша, обычно перен. – тяжесть» (Толковый словарь русского языка под ред. Д.Н. Ушакова, т. 1). Однако бремя нельзя отнести ни к позитивнооценочным, ни к негативнооценочным, ни к безоценочным словам. Оно оценочно. Но оценочность его особого рода. В слове бремя оценка выражается не по отношению к самому понятию «тяжесть», а к тому, к тем, кто несет эту тяжесть. Таким образом, разбираемые слова типа бремя оценочны, но оценочность их носит косвенный, модальный характер. Ср. также драма, трагедия, путы, оковы, обуздать, гальванизировать и др.[12]
Приобретение словом модальнооценочной окраски – результат тесного взаимодействия слова и контекста, результат закрепления слова за определенными контекстами. Регулярно употребляемое в контекстах позитивного характера, слово может приобрести общую позитивнооценочную направленность, в негативнооценочных контекстах – негативную модальность. Это живой и естественный процесс развития значения слова, связанный именно и прежде всего с его функционированием, употреблением в контексте. Итог этого процесса – формирование разнообразных оценочных средств, различных субъективно-эмоциональных значений.
Оценочное значение в слове – это результат коллективного языкового сознания, коллективной языковой практики, развития языка. И говорящий пользуется таким оценочным словом как готовым. Это еще не собственно субъективно-модальное значение, т.е. принадлежащее конкретному говорящему. Таковым оно становится в речи, в контексте: оно может использоваться, присваиваться говорящим как выражение его отношения к содержанию высказывания.
Таким образом, на уровне лексики субъективная модальность (СМ) является потенциальной, выступает как универсальная категория, обеспечивающая возможность выражения оценочных смыслов. То же характерно и для других языковых уровней – морфологии и синтаксиса (о чем подробно далее).
Универсальный характер СМ проявляется не в самом языке, а при переходе от языка к речи. На уровне языка СМ существует как возможность, полная же ее реализация совершается в речи.
Обратимся к анализу речевых актов – единиц, из которых состоит любая речь, т.е. отрезков речи, высказываний. Начнем с самых элементарных: Идет дождь; Дай воды; Волга впадает в Каспийское море.
Эти высказывания различны по смыслу, содержанию, грамматическому строению. Единственное, что их объединяет, это определенное отношение к говорящему лицу, к Я. Так, высказывание Идет дождь означает: «Я (говорящий, пишущий) утверждаю (заявляю, говорю), что сейчас идет дождь». Высказывание Дай воды означает непосредственное обращение говорящего к слушающему (собеседнику) с просьбой (приказом, побуждением) дать, принести ему (говорящему) воды. Третье высказывание содержит определенную информацию, которая может быть выражена говорящим.
В любом высказывании более или менее явно, открыто обязательно присутствует или подразумевается говорящий (Я). И высказывание воспринимается как осмысленное не только потому, что компоненты его имеют грамматическую форму, но и благодаря тому, что оно соотносится с говорящим, выражает его речевое намерение. Так, ответом на наш вопрос могут быть не слова, а какой-либо жест, например, пожатие плечами или покачивание головой. Такой жест тоже воспринимается как высказывание только потому, что принадлежит участнику речевого акта. И как жест нельзя представить себе в отрыве от человека, так и высказывание невозможно без говорящего.
Таким образом, языковые (и неязыковые) средства становятся речью лишь тогда, когда происходит их соединение с говорящим лицом, с Я, т.е. в речевом акте. Именно структура речевого акта определяет общее, речевое в самых разнообразных высказываниях. Речевой акт «вмещает» в себя все произнесенные и еще не произнесенные (потенциальные) высказывания. Его структура, схема: «Я (говорящий) сообщаю нечто ТЕБЕ (слушателю) о НЕМ (предмете, лице, событии и т.д.)». Этот универсальный, всеобщий характер речевого акта получает отражение в любом высказывании.
Среди трех компонентов, сторон речевого акта (говорящий, слушающий, передаваемая информация), определяющее значение имеет первый – говорящий, производитель речи. Без него вообще невозможна речь, невозможно общение. Производство же речи (высказываний) осуществляется благодаря соединению какой-либо информации с Я говорящего. Для того чтобы слово вне речи стало высказыванием, речью, необходимо поставить его в определенное отношение к Я. Сравним писать (слово в словаре) и Писать! В первом случае нет связи с говорящим, поэтому нет и высказывания. Во втором случае перед нами высказывание: говорящий выражает приказ, информация тесно соединяется с Я.
Я – это изначальный центр любого высказывания, его основа даже тогда, когда Я открыто не выражено. Далеко не случайно то, что лингвистика не знает ни одного языка, в котором отсутствовали бы личные местоимения. Даже в самом безличностном высказывании так или иначе присутствует говорящий. И именно его присутствие превращает языковую единицу в речевую. Коротко можно сказать: речь начинается там, где есть говорящий. Средство же обнаружения говорящего – субъективно-модальное значение.
Язык располагает многообразными средствами выражения СМ. «Русская грамматика» относит к ним интонационные конструкции, грамматические, лексические средства, определенным образом взаимодействующие с интонацией и словорасположением, частицы, вводные слова и группы слов, междометия[13].
Как видим, средства выражения СМ даются списком, совокупно. Между тем они представляют собой систему, центр которой – не называемое обычно как субъективно-модальное средство местоимение Я. В языке (вне контекста) оно действительно не имеет субъективно-модального значения, но в высказывании, в тексте (речи) становится средоточием субъективной модальности. Если все остальные средства (вводные единицы и др.) выражают присутствие говорящего косвенно, то местоимение я называет говорящего прямо и непосредственно.
Все остальные средства СМ служат выявлению я в речи, связаны с ним, подчинены ему. Так, вводные слова, словосочетания, предложения обладают субъективно-модальным значением потому, что выражают отношение говорящего (я) к содержанию высказывания. Междометия, например, это непосредственная реакция говорящего и т.д. Таким образом, я – это средоточие, центр поля СМ. И появление я в высказывании (тексте) знаменует собой высшую степень СМ. Например:
Переходя из языка в речь, я из нейтрального обозначения говорящего становится знаком присутствия говорящего в тексте и в зависимости от контекста, стиля, жанра вносит в речь разнообразные значения субъективной модальности. В тексте происходит усложнение структуры я. Оно не просто переходит из языка в речь, но модифицируется, усложняется. И главное заключается в том, что я говорящего, переходя в речь, может совпадать, а может и не совпадать с производителем речи (подробнее см. ниже).
Таким образом, местоимение я проявляет свои субъективно-модальные свойства только в высказывании, в тексте. Другие средства обнаруживают СМ как в языке, так и в речи. Иначе говоря, в речи они используются как готовые субъективно-модальные средства.
Каков же механизм действия СМ при переходе от языка к речи? Каков источник субъективно-модального значения в высказывании, речи?
Главное средство, образующее, конституирующее СМ[14], – категория производителя речи. И это естественно, без него речь невозможна. Однако отношение «производитель речи – речь» довольно сложно. Производитель речи многообразно и далеко не всегда прямо и непосредственно проявляет себя в речи. Промежуточным звеном между речью и ее производителем выступает субъект речи.
Типы речи, формируемые на основе субъекта речи (местоимения я, ты, он) выражают в целом отмеченные выше значения. При этом наивысшая модальность связана с первым типом (от я), менее высокая – со вторым типом (от ты) и потенциальная – с третьим типом (от он). Источник же субъективно-модального значения – соотношение производителя речи и ее субъекта[15].
Таким образом, субъективная модальность – общеязыковая категория, проявляющая себя на всех уровнях языка, но прежде всего в синтаксисе предложения и текста, в речи. В языке СМ содержится как возможность, в речи она реализуется и предстает как категория, посредством которой осуществляется переход от языка к речи, т.е. как речеобразующая категория.
Субъективная модальность – центральная категория модального синтаксиса. Модальный синтаксис – это обширная область исследования синтаксических форм и конструкций с точки зрения субъективной модальности. Он должен занять полноправное место наряду с синтаксисом структурным, коммуникативным, семантическим. Без него здание синтаксиса не может считаться достроенным. Полная семантика синтаксической конструкции складывается из семантики последней и ее субъективно-модального значения. Без субъективно-модального значения семантика синтаксической единицы оказывается неполной, недостаточной.
Изучение субъективно-модального значения каждой синтаксической единицы составляет разделы модального синтаксиса: 1) субъективно-модальное значение словосочетания[16], 2) субъективно-модальное значение предложения-высказывания; 3) субъективно-модальное значение текста (текстовая модальность).
Модальный синтаксис можно назвать антропоцентрическим: он изучает роль человека говорящего в языке (речи). Именно в модальном синтаксисе, его категориях воплощается антропоцентрический принцип языка (речи). Переход языка в речь, само оформление и функционирование речи происходит с помощью средств модального синтаксиса. Модальный синтаксис включает в себя изучение речи – процессов ее образования и функ ционирования.
Вторая выражает отношение говорящего к тому, о чем он говорит, и рассматривается как необязательный компонент высказывания. Это отношение может выражаться, а может и не выражаться. «Субъективная модальность, т.е. отношение говорящего к сообщаемому, присутствует не во всяком высказывании: говорящий может никак не выражать своего отношения к сообщению»[6].
что касается субъективной модальности (СМ), то, соглашаясь с ее определением (выражение отношения говорящего к высказываемому), трудно согласиться с тем, что она составляет не обязательный компонент предложения-высказывания. Как будет показано далее, роль СМ гораздо глубже и значительнее, нежели простой необязательный показатель отношения говорящего к содержанию высказывания. Как и объективная модальность, субъективная модальность является обязательным признаком не только предложения-высказывания, но и других синтаксических единиц, а также речи (текста). Иначе говоря, субъективная модальность – это общесинтаксическая и общеязыковая категория. Уже упоминалось, что термин «субъективная модальность» используется в лексикологии и фразеологии.
Язык обращен к миру вещей и к человеку. Языковая система устроена так, чтобы говорящий мог высказать любое суждение о действительности. Но это обязательно предполагает выражение отношения говорящего к высказыванию. Говорящий должен располагать возможностями оценивать и субъект, и предикат, и другие компоненты высказывания.
Язык как система знаков обозначает предметы, понятия, явления независимо от воли и желания человека. Однако система языка устроена применительно к потребностям человека. Системность языка определяется, во-первых, закономерным характером отношения к действительности (предметов, явлений, связей между ними), системностью мирового устройства. Во-вторых, тем, что все языковые процессы (номинация, предикация и др.) осуществляются с точки зрения коллективного языкового сознания, в конечном счете – с точки зрения говорящего.
Эти два аспекта тесно взаимосвязаны и одинаково важны для понимания природы и сущности языка. Однако второй аспект (организация языка с точки зрения говорящего) только начинает разрабатываться (анропоцентрическая теория языка). Дальнейшие исследования в этом направлении представляющиеся весьма перспективными, призваны показать системный в плане модальности характер организации всех уровней языка.
Язык как система знаков не включает в себя человека, но устроен «по мерке человека»[7], в соответствии с его потребностями – называть предметы и давать им оценку, т.е. содержит, в частности, возможности выражения оценки содержания. Об этом свидетельствует сама структура знака, состоящего из означающего и означаемого. Означаемое в свою очередь состоит из ядра, содержащего основные признаки (семы), характеризующие, идентифицирующие предмет, и периферии, содержащей коннотативные признаки, находящиеся часто в латентном состоянии. «Наряду с существенными признаками объекта-номинанта, – пишет Ю.Д. Апресян, – значение слова содержит и несущественные латентные признаки»[8]. Исследователь приводит следующие примеры признаков потенциальных сем: для слова «молния» таким признаком будет быстрота, для слов «тетя» и «дядя» – тот факт, что они обычно старше ego[9]. Ассоциативные (потенциальные) семы часто служат основой метафорических переносов (телеграмма-молния).
Таким образом, значение слова обладает иерархической структурой – включает архисемы (общие семы родового значения), дифференциальные семы (видового значения) и потенциальные (ассоциативные) семы, отражающие побочные латентные признаки обозначаемого объекта[10].
Иерархическую организацию значения слова можно представить в виде ядра, в которое входят архисемы и дифференциальные семы, и периферии, включающей латентные признаки, вообще разнообразные возможности развития значения. Периферия может быть нулевой, как, например, в научных терминах, но может занимать почти все пространство означаемого, как, например, в интенсивах – относительных прилагательных конкретной семантики, подвергающихся в газетно-публицистическом стиле процессу окачествления и приобретающих широкое обобщеннооценочное значение, стертую семантику. Значение этих слов настолько широко, что они теряют собственную предметность, грамматикализуются и начинают обозначать наивысшую степень качества, передаваемого определяемым существительным (дремучий мракобес, махровый реакционер). «Некоторые имена прилагательные наряду с основным значением качества развивают вторичные значения (или оттенки значения) высшей степени интенсивности, без выражения качества. [...] В сочетании с выразителем качества такие имена прилагательные выступают в усилительной функции, т.е. в роли усилителей (интенсивов), подчеркивая и усиливая признак, выраженный вторым компонентом сочетания»[11].
Семантика слова и грамматических категорий представляется поверхностному взгляду внеличностной. Однако язык, созданный по мерке человека, анропоцентричен – для всех людей, а значит, и для каждого человека. Поэтому в каждом языковом знаке должно быть нечто личностное, хотя бы потенциально. Этим языковой знак отличается от неязыковых. Это личностное в знаке – предрасположенность к появлению в семантике субъективно-эмоциональных сем. Именно наличие периферии в означаемом обеспечивает возможность его развития – переноса значения, выражения оценки, которая может превращаться в субъективно-эмоциональное значение.
В качестве примера довольно сложного развития оценочного значения можно привести модальнооценочные слова. Не выражая прямо оценку обозначаемого (как, например, позитивно– и негативнооценочные слова), они в то же время обладают определенной оценочной направленностью, способностью косвенно выражать оценку. Косвенный характер оценки заключается в том, что слова характеризуют отношение не к тому, что непосредственно обозначено ими (не к денотату), а к тому, что связано в действительности с обозначаемой реалией. Так, слово бремя означает «тяжелая ноша, обычно перен. – тяжесть» (Толковый словарь русского языка под ред. Д.Н. Ушакова, т. 1). Однако бремя нельзя отнести ни к позитивнооценочным, ни к негативнооценочным, ни к безоценочным словам. Оно оценочно. Но оценочность его особого рода. В слове бремя оценка выражается не по отношению к самому понятию «тяжесть», а к тому, к тем, кто несет эту тяжесть. Таким образом, разбираемые слова типа бремя оценочны, но оценочность их носит косвенный, модальный характер. Ср. также драма, трагедия, путы, оковы, обуздать, гальванизировать и др.[12]
Приобретение словом модальнооценочной окраски – результат тесного взаимодействия слова и контекста, результат закрепления слова за определенными контекстами. Регулярно употребляемое в контекстах позитивного характера, слово может приобрести общую позитивнооценочную направленность, в негативнооценочных контекстах – негативную модальность. Это живой и естественный процесс развития значения слова, связанный именно и прежде всего с его функционированием, употреблением в контексте. Итог этого процесса – формирование разнообразных оценочных средств, различных субъективно-эмоциональных значений.
Оценочное значение в слове – это результат коллективного языкового сознания, коллективной языковой практики, развития языка. И говорящий пользуется таким оценочным словом как готовым. Это еще не собственно субъективно-модальное значение, т.е. принадлежащее конкретному говорящему. Таковым оно становится в речи, в контексте: оно может использоваться, присваиваться говорящим как выражение его отношения к содержанию высказывания.
Таким образом, на уровне лексики субъективная модальность (СМ) является потенциальной, выступает как универсальная категория, обеспечивающая возможность выражения оценочных смыслов. То же характерно и для других языковых уровней – морфологии и синтаксиса (о чем подробно далее).
Универсальный характер СМ проявляется не в самом языке, а при переходе от языка к речи. На уровне языка СМ существует как возможность, полная же ее реализация совершается в речи.
Обратимся к анализу речевых актов – единиц, из которых состоит любая речь, т.е. отрезков речи, высказываний. Начнем с самых элементарных: Идет дождь; Дай воды; Волга впадает в Каспийское море.
Эти высказывания различны по смыслу, содержанию, грамматическому строению. Единственное, что их объединяет, это определенное отношение к говорящему лицу, к Я. Так, высказывание Идет дождь означает: «Я (говорящий, пишущий) утверждаю (заявляю, говорю), что сейчас идет дождь». Высказывание Дай воды означает непосредственное обращение говорящего к слушающему (собеседнику) с просьбой (приказом, побуждением) дать, принести ему (говорящему) воды. Третье высказывание содержит определенную информацию, которая может быть выражена говорящим.
В любом высказывании более или менее явно, открыто обязательно присутствует или подразумевается говорящий (Я). И высказывание воспринимается как осмысленное не только потому, что компоненты его имеют грамматическую форму, но и благодаря тому, что оно соотносится с говорящим, выражает его речевое намерение. Так, ответом на наш вопрос могут быть не слова, а какой-либо жест, например, пожатие плечами или покачивание головой. Такой жест тоже воспринимается как высказывание только потому, что принадлежит участнику речевого акта. И как жест нельзя представить себе в отрыве от человека, так и высказывание невозможно без говорящего.
Таким образом, языковые (и неязыковые) средства становятся речью лишь тогда, когда происходит их соединение с говорящим лицом, с Я, т.е. в речевом акте. Именно структура речевого акта определяет общее, речевое в самых разнообразных высказываниях. Речевой акт «вмещает» в себя все произнесенные и еще не произнесенные (потенциальные) высказывания. Его структура, схема: «Я (говорящий) сообщаю нечто ТЕБЕ (слушателю) о НЕМ (предмете, лице, событии и т.д.)». Этот универсальный, всеобщий характер речевого акта получает отражение в любом высказывании.
Среди трех компонентов, сторон речевого акта (говорящий, слушающий, передаваемая информация), определяющее значение имеет первый – говорящий, производитель речи. Без него вообще невозможна речь, невозможно общение. Производство же речи (высказываний) осуществляется благодаря соединению какой-либо информации с Я говорящего. Для того чтобы слово вне речи стало высказыванием, речью, необходимо поставить его в определенное отношение к Я. Сравним писать (слово в словаре) и Писать! В первом случае нет связи с говорящим, поэтому нет и высказывания. Во втором случае перед нами высказывание: говорящий выражает приказ, информация тесно соединяется с Я.
Я – это изначальный центр любого высказывания, его основа даже тогда, когда Я открыто не выражено. Далеко не случайно то, что лингвистика не знает ни одного языка, в котором отсутствовали бы личные местоимения. Даже в самом безличностном высказывании так или иначе присутствует говорящий. И именно его присутствие превращает языковую единицу в речевую. Коротко можно сказать: речь начинается там, где есть говорящий. Средство же обнаружения говорящего – субъективно-модальное значение.
Язык располагает многообразными средствами выражения СМ. «Русская грамматика» относит к ним интонационные конструкции, грамматические, лексические средства, определенным образом взаимодействующие с интонацией и словорасположением, частицы, вводные слова и группы слов, междометия[13].
Как видим, средства выражения СМ даются списком, совокупно. Между тем они представляют собой систему, центр которой – не называемое обычно как субъективно-модальное средство местоимение Я. В языке (вне контекста) оно действительно не имеет субъективно-модального значения, но в высказывании, в тексте (речи) становится средоточием субъективной модальности. Если все остальные средства (вводные единицы и др.) выражают присутствие говорящего косвенно, то местоимение я называет говорящего прямо и непосредственно.
Все остальные средства СМ служат выявлению я в речи, связаны с ним, подчинены ему. Так, вводные слова, словосочетания, предложения обладают субъективно-модальным значением потому, что выражают отношение говорящего (я) к содержанию высказывания. Междометия, например, это непосредственная реакция говорящего и т.д. Таким образом, я – это средоточие, центр поля СМ. И появление я в высказывании (тексте) знаменует собой высшую степень СМ. Например:
Стояла звонкая тишина, лес нахмурился, посуровел. Я шел по тропинке, вглядываясь в темную чащу.Появление я в последнем предложении резко меняет модальный план изложения: объективированное описание сменяется субъективированным. И предшествующие появлению якартины-фразы воспринимаются уже с точки зрения говорящего, я.
Переходя из языка в речь, я из нейтрального обозначения говорящего становится знаком присутствия говорящего в тексте и в зависимости от контекста, стиля, жанра вносит в речь разнообразные значения субъективной модальности. В тексте происходит усложнение структуры я. Оно не просто переходит из языка в речь, но модифицируется, усложняется. И главное заключается в том, что я говорящего, переходя в речь, может совпадать, а может и не совпадать с производителем речи (подробнее см. ниже).
Таким образом, местоимение я проявляет свои субъективно-модальные свойства только в высказывании, в тексте. Другие средства обнаруживают СМ как в языке, так и в речи. Иначе говоря, в речи они используются как готовые субъективно-модальные средства.
Каков же механизм действия СМ при переходе от языка к речи? Каков источник субъективно-модального значения в высказывании, речи?
Главное средство, образующее, конституирующее СМ[14], – категория производителя речи. И это естественно, без него речь невозможна. Однако отношение «производитель речи – речь» довольно сложно. Производитель речи многообразно и далеко не всегда прямо и непосредственно проявляет себя в речи. Промежуточным звеном между речью и ее производителем выступает субъект речи.
Я пишу.Во всех трех предложениях производитель речи может быть один и тот же. Но в первом случае производитель речи и субъект совпадают. Производитель речи говорит о себе (это его собственная речь). Между речью и ее производителем нет никаких зазоров. Во втором предложении субъектом речи выступает тот, кого говорящий (производитель речи) называет ты. Производитель несколько отстраняется от собственной речи (появляется некоторый зазор). Производитель речи и ее субъект не совпадают. Однако связь между ними очень тесна: я и ты взаимно координированы. Ты подразумевает я. Наибольшая отстраненность производителя речи от ее субъекта и от самой речи наблюдается в третьем предложении. Непосредственная связь между производителем речи и ее субъектом отсутствует. Она определяется экстралингвистически: он – это лицо, предмет и т.д., которые попадают в сферу видения, понимания, знания и т.д. производителя речи. Здесь совершается наибольший отход производителя речи от собственной речи. Однако хотя производитель не проявляет себя в речи, он подразумевается.
Ты пишешь.
Он пишет.
Типы речи, формируемые на основе субъекта речи (местоимения я, ты, он) выражают в целом отмеченные выше значения. При этом наивысшая модальность связана с первым типом (от я), менее высокая – со вторым типом (от ты) и потенциальная – с третьим типом (от он). Источник же субъективно-модального значения – соотношение производителя речи и ее субъекта[15].
Таким образом, субъективная модальность – общеязыковая категория, проявляющая себя на всех уровнях языка, но прежде всего в синтаксисе предложения и текста, в речи. В языке СМ содержится как возможность, в речи она реализуется и предстает как категория, посредством которой осуществляется переход от языка к речи, т.е. как речеобразующая категория.
Субъективная модальность – центральная категория модального синтаксиса. Модальный синтаксис – это обширная область исследования синтаксических форм и конструкций с точки зрения субъективной модальности. Он должен занять полноправное место наряду с синтаксисом структурным, коммуникативным, семантическим. Без него здание синтаксиса не может считаться достроенным. Полная семантика синтаксической конструкции складывается из семантики последней и ее субъективно-модального значения. Без субъективно-модального значения семантика синтаксической единицы оказывается неполной, недостаточной.
Изучение субъективно-модального значения каждой синтаксической единицы составляет разделы модального синтаксиса: 1) субъективно-модальное значение словосочетания[16], 2) субъективно-модальное значение предложения-высказывания; 3) субъективно-модальное значение текста (текстовая модальность).
Модальный синтаксис можно назвать антропоцентрическим: он изучает роль человека говорящего в языке (речи). Именно в модальном синтаксисе, его категориях воплощается антропоцентрический принцип языка (речи). Переход языка в речь, само оформление и функционирование речи происходит с помощью средств модального синтаксиса. Модальный синтаксис включает в себя изучение речи – процессов ее образования и функ ционирования.
ГЛАВА 2. СЛОВОСОЧЕТАНИЕ КАК ФАКТОР ФОРМИРОВАНИЯ СУБЪЕКТИВНО-МОДАЛЬНОГО ЗНАЧЕНИЯ
Как было выяснено, субъективно-модальное значение предполагает присутствие говорящего. Однако такие единицы синтаксиса, как словоформа и словосочетание, непосредственно с говорящим не связаны. Они лишь подготавливают почву для формирования субъективно-модального значения. Многообразные средства, рассматриваемые традиционно как выражающие субъективно-модальное значение (частицы, междометия, вводные слова и др.), действительно участвуют в выражении этого значения, но не самостоятельно, частично. Сами по себе вне предложения-высказывания они не могут выразить субъективно-модального значения. Последнее реализуется лишь в речи, в высказывании. Но важно подчеркнуть, что, реализуясь полностью в речи, субъективно-модальное значение формируется на основе средств всех уровней языка – лексики, морфологии, синтаксиса. В этом, в частности, проявляется единство языковой системы. И разрозненные на первый взгляд средства субъективной модальности (СМ) получают естественное свое место и обоснование.