Грин Алекс. Ксения Турпанова

- Ой, страшно, - равнодушно сказала баба и замолчала. Другая грызла
орехи, встряхивая головой и шумно отплевываясь. Холодный, сильный ветер рвал
воду; карбас приподняло, положило на бок, ударило о борт льдиной, отчего он
весь затрясся и заскрипел, подбросило снова, взмыло еще выше и мягко
швырнуло вниз.
- Вовремя поехали! - закричал старик, вертя руль. - Леший, прости
господи, Иван мешкает который раз, наказанье с парнем.
- А что я тебе? - сказал круглолицый. - У меня часов нет, я не барин,
не господин; ходил, верно, не доле тебя.
Ветер дул в бок, левый борт черпал воду, по временам бешеные скачки
ветра срывали гребни, обдавая лица плывущих ледяной сыростью. Впереди на
далеком берегу острова светился огонь спасательной станции, и старик упорно
держал на него, хотя невидимые толчки залитых водой льдин повторялись все
чаще и неожиданнее. Мужик, сидевший ранее на корточках, а теперь ставший на
колени, держась за мешок, заговорил заискивающим, искусственно-веселым
голосом:
- Развело, значит, да не попусту; попусту-то зворыхает куда сильнее,
лед, значит, ест волну эту самую, утюжит, а то беда.
- Лет пятьдесят езжу, знаю, - быстро заговорил старик, видимо, говоря
для барыни, так как все мужики знали, что каждый из них может рассказать о
реке, - а в туман, либо морок путался часов по десять, отец еще учивал;
смотри, - говорит, - по уху: как ветер дует; дует он тебе правильно, по
одному месту, так и держись и-и, держи, говорит... головы не ворочай, слушай
ветра, заместо компаса он... А то по волоску.
- По волоску лучше не надо, - с жаром подхватил стоявший на коленях
мужик, - вот дым, ежели папироску закурить - унесет, а волосок никуда не
денешь, он на башке; отпусти его, он и показывает.
Оба замолчали; карбас, стиснутый волной и льдиной, круто положило на
бок, отнесло в сторону, и парус, выйдя из ветра, тревожно заполоскал, почти
касаясь воды. Ксения встала; мешок муки упал к ее ногам, придавив
завизжавших баб.
"Мы утонем", - подумала Ксения, но это был не страх, а жуткое, тяжелое
возмущение. Со всей силой молодой жизни почувствовала она грозный,
потопивший ее мрак, темную даль реки, беспомощность, отсутствие любимого
человека, и ей захотелось жить не иной, а именно такой жизнью, какой жила
она до сих пор и лучше которой, как показалось теперь, быть не может.
Старик, бросаясь, как угорелый, выдернул мачту, другой отпихивал багром
льдину. Карбас кренило, он зачерпнул воды и остановился. И вдруг среди
общего смятения раздался глухой, булькающий шум, льдина ушла под киль,
карбас пошевелился, выпрямился и стал качаться.
- Весла бери, - крикнул старик, - весла, снесет вас, неуповоротные,
греби што ль!
Несколько мгновений продолжалась возня, скрип уключин, беспомощные
толчки, кряхтенье и брань - и все кончилось! Ветер дул с прежней силой, но
волнение почти прошло, судно зашло за мыс.
- Ой, страшно, - снова сказала баба, охая и плюхаясь на мешок. - Что и
делается, поехала я с вами!
- Пронесло, и слава богу, - сказал старик, и Ксения второй раз
почувствовала, что была настоящая, серьезная и большая опасность.

VI

У дома Ксения остановилась и, запыхавшись, перевела дух, так как шла
очень скоро, почти бежала, замирая от нетерпения и волнения. Душа ее, полная
нежного оживления, влюбленности и хитроватой радости, торопилась
высказаться; уже на ходу она улыбалась, представляя, как встретит ее муж, и
какой нескончаемый, с восклицаниями, притворно-сердитыми упреками и
вопросами начнется меж ними разговор, пока он снимет ее калоши, а она шапку.
Как всегда, когда ей особенно хотелось быть с мужем, Ксения старалась думать
об этом вскользь, и ей было чуть-чуть стыдно от сознания, что она теперь
женщина и что меж ней и одним из бесчисленных мужчин нет ничего тайного.
Поднимаясь по лестнице, она сунула руку в карман, где лежало нечто,
купленное ею в городе; это был подарок мужу, часы с монограммой, которым
завтра, в день своего рождения, он должен удивиться и обрадоваться. Пока же
она решила сказать, что в город ехать совсем не думала, и это вышло
случайно: вспомнила, что нужно кое-что по хозяйству.
Открыв дверь, Ксения увидела блеснувший свет лампы, заслоненной спиною
мужа, быстро подошла и остановилась, еще продолжая машинально улыбаться.
Турпанов с широко открытыми, помутившимися глазами подскочил к ней,
отступил, оглянулся на Мару и побледнел. Мара инстинктивно закрыла грудь,
хихикнув нервным смешком; глаза ее сузились, вспухли и заслезились;
сделавшись вдруг некрасивой, вороватой и жалкой, пунцовая, она, быстро дыша,
застегивала грудь.
Ксения подняла руку, машинально проводя ею по глазам, перевела взгляд с
мужа на женщину, отошла в угол, продолжая неудержимо улыбаться, побелела и
крепко зажмурилась. Тоскливое, холодное изнеможение овладело ею, два-три
тупых слова - бессмысленных и случайных - заменили на мгновение ясность
мысли, ноги ослабели, она прислонилась к столу и оцепенела, болезненно
усталая, готовая закричать от боли. Мара, резко вскочив, бросилась в
переднюю; Турпанов, мигая, захлебываясь от напряжения и потерянности,
сказал:
- Ты не подумала ли... Марине Васильевне было, знаешь, нехорошо, легкое
головокружение... - Он замолчал и жалким, громким голосом прибавил: - Ну,
как мы съездили, маленькие путешественники?
- Куда? - сказала Ксения через силу, со страхом, что он будет теперь
лгать, просить прощенья, извиваться. Ей было невыразимо стыдно от мысли, что
муж может узнать об ее поездке. Часы, лежавшие в кармане, были ей
отвратительны, смешны, глупы и тривиальны. Они могли быть нужными и важными,
почти живыми, - раньше, но все это было оплевано. - Я была здесь, в гостях,
но засиделась.
- Ксюша, - застонал Турпанов, ломая себе пальцы и делая мучительное
лицо, - это был психоз, ей-богу, поверь мне, не надо катастроф, это был не
я, я же люблю тебя!
Но говоря это, он чувствовал, что обращается к чужой, случайно зашедшей
сюда женщине, пристальные, отталкивающие его глаза жены были теми новыми
глазами человека, которыми он смотрит раз в жизни и, осмыслив ее по-новому,
умирает верно, просто и стремительно для всех, кроме себя. Ксения молчала;
передумать и осознать все, случившееся так резко, было ей не под силу.
Мужчина, стоявший перед ней, сильно напоминал ей Власа, но был чужой.
- Ну, прощай, Влас, - тихо сказала Ксения, и ей стало жаль себя за то,
что она не может какими-нибудь другими, такими же простыми, но огненными
словами передать ему всю силу боли и ужаса. Она тронулась к выходу,
обернулась и прибавила: - За что?
- Ксения! - закричал Турпанов. - Куда же, что за шутка, я не допущу! -
Он бросился к ней, хватая ее за руку; она молча и сосредоточенно вырывалась;
Турпанов уступил, думая, что этим смягчит ее. Она вышла без слез, еще не
зная, что сделает: поедет ли в другую деревню, где можно переночевать, или
наймет карбас к вокзалу, поедет по чистому и тихому рукаву, в темноте, с
горем в душе и звездами над головой.
Турпанов, сбегая по лестнице вслед за Ксенией, бессвязно просил и
плакал. На крыльце он остановился, совершенно упавший духом; маленький,
стройный силуэт женщины быстро уходил в тьму. Скрипел снег; за овином пел
пьяный, отчетливо выговаривая:

Было дело под горой, -
На каку нарвался!
Раз-другой поцеловал,
Три часа плевался!

ПРИМЕЧАНИЯ

Ксения Турпанова. Впервые - журнал "Русское богатство", 1912, Э 3.
Винцерода - плащ из непромокаемой ткани.
Бельше, Вильгельм (1861-1939) - немецкий биолог, популяризатор науки.

Ю.Киркин