Громыко Ольга. Ведьмины байки

   – Ясно. Вот что, Бровыка, мне от вас надобно… Свечей восковых – семь штук, веревки пеньковой – семь локтей и холщовый мешок попрочнее… ах да, совсем забыла. Блюдечко со сметаной.
   Селянин вытаращил глаза:
   – Всего-то? А сметана вам какая требуется? Медвежья, собачья аль… человечья?
   Я рассмеялась от души:
   – Эх, господин пивовар, вы наслушались бабкиных сказок про ведьм. Нет, мне нужна самая обычная сметана – коровья, сойдет и козья, пусть даже не очень свежая, лишь бы не совсем порченая.
   Селянин озадаченно поскреб макушку:
   – Экие у вас запросы… выходит, знаете, на что идете, коль загодя инструмент означили?
   Я неопределенно пожала плечами.
   Да, если бы не пять кружек пива, первая ночь на заводе прошла бы для меня в чтении заклинаний и обходе строеньица со всеми амулетами поочередно – ведь никто не знает, с кем придется не на жизнь, а на смерть схватиться странствующей ведьме во мгле неспокойного сарая. Но, по счастливой случайности, я отделалась лишь переплетенными волосами, которые и позволили мне более-менее точно судить о природе шкодника. Конечно, человеку такое не под силу. А вот мелкому бесу типа подкаморника, свистуна или шуша – вполне. Эти шкодливые твари распространены повсеместно, больше в лиственных лесах, а в последнее время повадились пробираться в избы и зимовать в тепле. Иногда их не совсем правильно называют домовыми.
   – Так давайте и плату сразу установим, – предложил пивовар. – Сколь вы хотите за услуги свой ведьминские? Серебром али медь тоже сгодится?
   – Сгодится все… А можно натурой? – спросила я.
   – Но вы же говорили… – растерялся Бровыка, – мол, ни картошкой, ни квашеной капустой… Вы не стесняйтесь, госпожа ведьма, мы люди не бедные – деньга у меня имеется, скажите, сколь надобно, – заплачу вам честь по чести. Могу вперед дать половину – вижу, человек вы надежный, чаровник правильный – не те пустословы, что драконьи зубы в ожерельях напоказ носят, а живого дракона отродясь не видывали…
   – Я-то видела настоящего дракона, – улыбнулась я. – Но сомневаюсь, что мы остались бы с ним хорошими друзьями, выбей я ему зуб. Нет, уважаемый Бровыка, дело не в застенчивости, а во взаимной выгоде. Давайте уговоримся так: вы дадите мне за работу мешок того, что я сама захочу забрать с завода. Идет?
   Бровыка задумался надолго, очевидно, вспоминал, не зарыт ли у него под полом клад в золотых слитках.
   – Так там же окромя хмеля да солода ничего и нетути… – растерянно пробасил он, почесывая затылок.
   – Ну так чего же вы тогда беспокоитесь?
   – Да неловко как-то… Хочется вам за старание воздать по-людски, чтобы никому обидно не было…
   – Что вы, уважаемый Бровыка, никаких обид, – заверила я селянина, хищно улыбаясь своим мыслям. – Напротив – взаимная выгода. По рукам?
   – Ну, как скажете, нехай так оно и будет, – пожал плечами Бровыка, доверчиво протягивая мне широкую ладонь.

* * *

   Кто-то считает магию стезей избранных, кто-то – орудием зла.
   Для кого-то она – непостижимое чудо, для кого-то – точная наука из нерушимых правил и закономерных следствий.
   Кому-то она кажется пустым, глупым, изжившим себя староверием, а кто-то не мыслит без нее жизни.
   Для меня это всего лишь работа, тяжелая и нудная, но нужная и интересная.
   Связав концы бечевы, я выложила круг на земле и пригвоздила к ней расщепленными снизу свечками. На расстоянии протянутой руки поставила блюдце со сметаной (не удержалась и попробовала… Эх, хороша сметанка! Достоять бы ей до нужного часа!), опустилась на колени внутри круга и щелкнула пальцами, воспламеняя свечные фитильки.
   И застыла, скрестив руки на груди.
   В селе залаяли собаки. Кто-то не таясь, тяжелой поступью шел к двери. Скрежетнула щеколда, скрипнули петли.
   – Госпожа ведьма? – В щель просунулась кудлатая голова Колота. – Госпожа ведьма, где вы? Я вам поесть принес, ночью, поди, захочется перекусить чего-нито…
   Его взгляд прошелся по помещению, безучастно скользнул по мне.
   – Вышла куда-то, – заключил селянин, прикрывая дверь.
   Я довольно ухмыльнулась. Заклинание работало, как положено.
   Вот только удастся ли так легко провести ту зверюшку, на которую оно рассчитано?
   Собаки все не унимались – вероятно, учуяли лису, крадущуюся к курятнику, либо в чьей-то избе, за плотно закрытыми ставнями, происходила медленная, мучительная смена дневной ипостаси волкодлака. Будь у меня побольше времени… и поменьше знакомых вроде Лукомира, я бы задержалась в Варокче еще на пару дней. Да, занятное местечко. Весь здешний воздух был, казалось, пропитан волшебством – не злобной некромантией, не сокрушительной мощью белой магии, а неким загадочным, снисходительным и добродушным, но определенно потусторонним духом, заставляющим с жадным любопытством вглядываться в извивы мрака за пределами круга из горящих свечей.
   Ох, не туда надо было вглядываться… случайно бросив взгляд на миску, я беззвучно ахнула. Сметаны в ней осталось на донышке, да и та убывала с катастрофической скоростью, словно тая в воздухе.
   У магов есть шутливая поговорка: не пойман – не бес. Действительно, пока ты не дотронулся до беса, он невидим – если сам этого хочет. Примерившись, я выбросила правую руку из круга и наугад схватила домовенка за шкирку.
   Неизвестно, кто испугался больше – я, ставшая видимой с нарушением границ круга… или существо, на чью неприкосновенность я имела неосторожность покуситься.
   В отличие от живых существ, размеры и внешний вид нечистиков зависят не от календарного возраста, а от силы, которой они обладают в нашем мире. Топляк подрастает с каждой заеденной им жертвой, при тех же условиях упырь обзаводится плотью, а кикимора обретает способность надолго оставаться без воды и совершать набеги по суше.
   Но не всем тварям для роста требуется кого-нибудь загрызть, обескровить, разорвать на мелкие кусочки. Леший, например, питается человеческим испугом, чащобный заплут – отчаянием, ну а домовому достаточно почувствовать себя хозяином в доме, чтобы окрепнуть и вырасти прямо на глазах.
   Я уже не раз охотилась на домовых бесенят и знала, что они могут достигать размеров трехмесячного ягненка. Поэтому, впервые в жизни обнаружив у себя в руке массивный загривок твари величиной с матерого волка, я была, мягко сказать, удивлена. Представьте, что вы обнаружили в мышеловке крысу размером с поросенка, и вы без труда поймете мое состояние.
   К счастью, шушь – а это оказался именно он – исключительно травоядное существо, столь же безобидное, сколь и пугливое. Взвизгнув от ужаса, он сорвался с места и понесся по заводику, не разбирая дороги, одержимый одним-единственным желанием: спасти свою роскошную черную шкуру.
   От неожиданности моя рука сорвалась со шкирки, скользнула по гладкому хребту, и уйти бы домовому-пивовому шкоднику безнаказанным, не сомкнись мои пальцы у самой кисточки длинного хвоста.
   Отлично понимая, что в другой раз шушь так просто в руки не дастся, я впилась в его хвост мертвой хваткой.
   Это было не самое разумное решение. Начать с того, что шушь, как и все бесы, не делал различий между полом и потолком, с равным успехом перемещаясь вверх и вниз головой. Это еще не все – вылетая из круга, я запуталась ногой в бечеве, и теперь за мной волочился хвост из заговоренных на совесть, немеркнущих свечек, припаянных к бечеве оплывшим воском. Проклятый бес подмел мною весь пол, вытер паутину с потолка, сбил несколько скамей и какую-то утварь с полок. Все вокруг крутилось и мельтешило, звенело, гремело и осыпалось черепками и щепками. Казалось, этой сумасшедшей гонке не будет конца. Болтаясь на хвосте у необъезженного домового, очень трудно сообразить что-нибудь путное, тем более сплести заклинание, так что мне оставалось только зажмурить глаза и молиться, чтобы эта глупейшая история поскорее закончилась, не став позорной точкой в моей биографии…

* * *

   …Смекалистый племяш Бровыки, двенадцатилетний Гринька, не спал этой ночью. Как только набожное бормотание бабки, молившейся на ночь, сменилось куда менее благозвучным храпом, он кубарем скатился с полатей и выскочил в окно, не доверяя скрипучим дверным петлям. Ему очень хотелось посмотреть, как же ведьма будет ловить шкодника на дядькином заводе.
   Под окном Гриньку встретил Кодка, закадычный друг и шкодник почище всех нечистых духов, вместе взятых.
   – Заливает, поди, ведьма! – шепнул Кодка, когда мальчишки наперегонки мчались к заводику. – Упьется пивом задарма и будет дрыхнуть всю ночь, а утром скажет, мол, до того наколдовалась и уморилась, что упала замертво и едва к рассвету очухалась.
   – Давай мы ей какую-нибудь пакость подстроим? – предложил Гринька.
   – Эге! Вымажем, сонной, всю морду дегтем, да еще пером сверху присыплем. Вот веселья поутру будет!
   – Где только их взять, перо да деготь? – вздохнул мальчишка.
   – Экий ты чудила! Перо я загодя у тятьки из подушки надергал. А дегтя сейчас из ведерка у кузни зачерпнем.
   – Ну ты даешь! – восхитился Гринька.
   – А то! – важно откликнулся Кодка.
   Хихикая, мальчишки приоткрыли дверь, просунули в нее свои хитрые чумазые мордашки… и оцепенели.
   О ужас!
   То, что они увидели, навсегда оставило след во впечатлительном детском разуме. Да привидься им подобный кошмар во сне, на теплой печи родной хаты, и то, обливаясь холодным потом, побежали бы прятаться к мамке под одеяло!
   Ведьма, завывая и улюлюкая, как тот леший, носилась по потолку и стенам в обрамлении ярких огней!
   Мальчишки хором завопили, развернулись и задали стрекача, подгоняемые свистом ветра в ушах.
   Больше они никогда не смеялись над ведьмами. И даже говорили о них не иначе как шепотом и с оглядкой…

* * *

   …Шушь начал уставать. Его движения замедлились, рывки ослабели, пока, вконец обессилев, он не свалился на пол. Мы полежали рядышком, с ненавистью глядя друг на друга и тяжело дыша.
   Я так и не выпустила мохнатого хвоста, и он неожиданно стал таять в моей ладони – шушь окончательно пал духом и принял свой естественный облик. Кряхтя и потирая свободной рукой ушибленные места, я встала на колени, без труда удерживая на весу существо размером с кошку, покрытое черной шелковистой шерстью.
   Висящий на хвосте шушь повел растопыренными лапками и жалобно, по-кошачьи противно завыл на одной ноте, тараща на меня непропорционально огромные желтые глаза с зеленым ободком вокруг зрачка.
   – Ну что, негодник, допрыгался? – выдохнула я, поднося к носу бесенка свободный кулак.
   – У-у-у… – безнадежно заскулил шушь, медленно вращаясь на хвосте. Меня разобрал смех. Позабыв о мести, я, прихрамывая, прошлась по заводику, небрежно помахивая шушем, как поп кадилом. Отыскав мешок, запихнула туда присмиревшего бесенка, стянула горловину веревкой и запечатала заклятием всеобщего повиновения.
   …и до самого рассвета просидела на мешках с хмелем, залечивая синяки и ссадины целебной смесью из эликсиров, заклинаний и сочных выражений, не имевших ни малейшего отношения к колдовским наукам…

* * *

   Я клятвенно заверила пивоваров, что ни один чан с солодом больше не подвергнется осквернению со стороны нечистых сил. Не без удовольствия прослушав хвалебную речь в свой адрес, я откланялась, вежливо отказавшись от «посошка на дорожку».
   Лукомир, как я и предполагала (но надеялась ошибиться), поджидал меня у калитки своего дома. Конечно, я могла бы выехать с другой стороны села, но он прекрасно знал, что я так не поступлю – если не хочу обещанных неприятностей.
   – Принесла? – с вызывающей наглостью осведомился он.
   – А как же… Сначала действительно собиралась отдать вам половину, но потом передумала (лицо сборщика налогов начало складываться в злобную гримасу)… и решила отдать все (гримаса приобрела удивленно-настороженный оттенок).
   Лукомир развязал веревку и пытливо заглянул в мешок. Оттуда пахнуло ветром, словно кто-то юркий и пушистый проскочил мимо его лица. Узенькой цепочкой, ведущей к подвальному окошку, примялась трава под маленькими лапками.
   – Но здесь ничего нет! – воскликнул он после короткого замешательства.
   – Да, здесь уже ничего нет, – с притворным сочувствием заметила я. – Видите ли, и в наше жестокое время существует такое понятие, как альтруизм, – дескать, помогай своему ближнему и далее по тексту… Не верите? Можете поднять ведомости! По накладным расходам пивоваренного заводика Варокчи проходит мешок холщовый, одна штука, номинальная стоимость медяк. Вещь ценная и в хозяйстве незаменимая, можно сказать, от сердца отрываю…
   Но Лукомир не оценил моей жертвы. Он грязно выругался и захлопнул калитку, не обременив себя последним «прости». Мешок, впрочем, унес с собой. Даже веревкой не побрезговал.
   …подвальное окошко тихонько поскрипывало, покачиваясь на петлях из стороны в сторону…

* * *

   Насчет альтруизма я, конечно, пошутила. Честные пивовары не успокоились, пока не всучили-таки мне небольшой кошель с деньгами. Мы оформили это как «безвозмездный дар, не подлежащий налогообложению»…

ХОЗЯИН

   Утро выдалось тяжелое. Быть может, в этом повинны были трескучие морозы, первые в этом году, хотя дело уже шло к середине зимы, или серое небо, затянутое тучами и пылившее колючей снежной крупкой; не поднимал настроения и мрачный вороний крик, доносившийся с кладбища, поскрипывавшего суставами старых берез.
   Староста глухой, затерянной среди лесов и болот деревеньки Замшаны был склонен приписывать свое угнетенное состояние чему угодно, только не бутыли самогона, распитой на ночь глядя. Лежа в кровати и с усилием щурясь на тусклый холодный рассвет за окном, староста пытался унять головную боль, с нажимом массируя виски. Жена тихо посапывала на закопченной печи, детишки, сынишка и дочка, спали валетом на высокой кровати. Басисто мурлыкал толстый рыжий кот, примостившийся под боком у девочки. В подполе деловито шуршали и попискивали мыши.
   Староста приподнялся на локтях, отбросил одеяло, встал, нащупывая ногами лапти. Подошел к окну. По дороге, затирая следы, клубилась поземка. Ветер посвистывал в печной трубе, шелестел голыми прутьями малинника. Пес дремал в будке, свернувшись калачиком и укутав нос пушистым хвостом. Из трубы на соседской крыше медленно сочился белый дымок. На дубу сидела черная длиннохвостая и короткогривая лошадь. Снегопад высеребрил ей круп и холку.
   Лошадь?! Староста протер глаза и прижался носом к холодной слюде окошка.
   Дуб был высокий, локтей сто в высоту и не меньше двух обхватов у комля. Лошадь стояла на нижней ветке, на три человеческих роста от земли, и задумчиво смотрела вниз, время от времени встряхивая головой и досадливо фыркая. Ноги лошади казались кривыми из-за неестественно вывернутых вбок суставов, чтобы удобнее было держаться за ветку когтями… Загнутыми книзу копытами?
   Староста торопливо перекрестился и начал бормотать первую пришедшую на ум молитву, как позже сообразил – заздравную. Белая горячка в лице черной лошади осторожно переставила сначала левую заднюю, потом правую переднюю ногу, задом пятясь к стволу.
   Отпрянув от окна, староста с шелестом задернул занавески, осел на стул, прижимая левую руку к груди и безумно оглядываясь по сторонам.
   Лавка. Кровать. Печь. Стол с вымытой и перевернутой донцами вверх посудой. Ларь для хлеба и прибитая к стене деревянная солонка. Жена, такая реальная и привычная, перевернулась во сне, пробормотав что-то неразборчивое.
   Отдернул занавески.
   Черная лошадь на дубу задумчиво чесала холку правой задней ногой.
   Снова задернул.
   – Ты чего там с занавесями возишься, спать не даешь? – Сонный голос жены звучал хрипло и грозно. – Опять вчера нажрался с дружками своими, чтоб им пусто было, приполз на бровях заполночь? Ночью спать не давал, и утром от тебя покою нет! Чего ты на меня уставился? Не протрезвел ишшо? Так я тебя быстро сковородником оприходую!
   – Там… – Староста беспомощно ткнул рукой в сторону занавешенного окна. – Лошадь…
   – Ну?
   – Лошадь… на дереве!
   – Ну? – все так же недовольно допытывалась жена.
   – Ты чего, не понимаешь? На дереве!!! Сидит на ветке, чисто ворона!
   – Делов-то! Нашел чем удивить! Вечор, пока ты с дружками пьянствовал, ведьма в деревню приехала! У вдовы Манюшиной остановилась, та ей ужин справила и комнату выделила. Ничего, говорит, ведьма, молодая и симпатишная, и не страшная нисколечки. Спину ей вылечила и курей от мора заговорила. Сходил бы ты к ней, купил, что ли, молодильного зелья какого. А то пользы от тебя, хрыча старого…
   Староста облегченно откинулся на спинку стула.
   Слава богу… с трезвым образом жизни еще можно было повременить…

* * *

   Меня разбудила Линка, младшая дочка вдовы. Под одеялом было тепло, чего не скажешь о прохудившейся, источенной ненастьем и временем вдовьей хатке с выстывшей за ночь печью. Мороз ударил внезапно, утром лошадь брезгливо трусила вдоль вязкой каши, стоявшей вровень с краями колеи разбухших от осенних дождей дорог, но уже к обеду лужи затянуло ледком, повалил снег, и, когда я наконец завидела вдали тусклые отблески тлеющих в домах лучин, у меня зуб на зуб не попадал, а меховой воротник оброс льдинками от клубящегося изо рта пара.
   – Тетя ведьма! – Шестилетняя малышка в длинной ночной сорочке вскарабкалась на кровать и со всего размаху плюхнулась мне на живот поверх одеяла. – Тетя ведьма, а вы сегодня колдовать будете?
   – Буду… – процедила я сквозь зубы, из последних сил цепляясь за ускользающий сон.
   – А меня научите?
   – Нет.
   – Почему?
   – Потому что первым делом я превращу тебя в мышку, а мышки колдовать не умеют…
   – А я расколдуюсь и сама превращу вас в мышку! – после секундного замешательства выпалила девочка, подскакивая на моем животе, как пружина. Бесподобные ощущения.
   – Ребенок, дай тете ведьме поспать! – простонала я, натягивая одеяло на голову.
   – А разве ведьмы спят?
   – Спят. Когда им не мешают.
   – Преврати меня в мышку! Я хочу жить в норке!
   Я отчаялась заснуть и села, откинув одеяло вместе с Линкой.
   – Мама спит еще?
   – Ага. Разбудить?!
   – Не надо, – торопливо сказала я, протягивая руку за висящей на стуле одеждой. – Одевайся, простудишься.
   – Не простудюсь! – убежденно заверила меня девочка. – А ваша лошадка не простудится?
   – Смолка? Нет, она мороза не боится, у нее шубка теплая. Хочешь, пойдем ее проведаем?
   – Хочу. А она к нам спустится или мы к ней полетим?
   – Что? – Я выглянула в окно.
   Смолка, словно почувствовав мой взгляд, повернула морду в нашу сторону и хрипло заржала.
   – Вот леший… – выругалась я.
   – Где?
   – Что – «где»?
   – Леший! – уточнила Линка, натягивая штанишки явно задом наперед, так что вытертые пузыри над коленками оказались под ними.
   – Испугался меня и убежал. Пошли.
   На улице шел снег, мелкий и редкий. Порывистый ветер обращал его в тонкие иглы, впивавшиеся в лицо. Линка в своем коротком сером полушубке походила на упитанного зайца, пропустившего осеннюю линьку.
   Прикрыв глаза рукой, я долго разглядывала лошадь, застывшую на ветке подобно испуганной черной кошке.
   – Смолка, иди сюда!.. – наконец вымолвила я, пропустив кучу непечатных слов до и еще больше – после этого краткого обращения к неразумной скотине.
   Лошадь печально смотрела вниз, моргая облепленными снегом ресницами.
   – Слазь, дурочка, замерзнешь ведь! – смягчилась я.
   Смолка вздрогнула всем телом и тихо, мелодично заржала, словно жалуясь на неведомого обидчика.
   – Ну и что мне с тобой делать? – вслух подумала я.
   – Давай ее спилим! – немедленно предложила Линка. – Я знаю, где у мамы пила стоит, только она без ручки и тупая!
   Я содрогнулась, представив, как «обрадуется» здешний староста, увидев вековой дуб, реликт и гордость деревни, лежащим посреди густо усыпанной опилками площади.
   – Пожалуй, мы прибережем этот радикальный метод на самый крайний случай. Смолка, спускайся! У меня есть что-то вкусненькое!
   Я сделала вид, что достаю из кармана кулак с зажатым в нем лакомством.
   Лошадь заинтересованно вытянула шею, раздула ноздри.
   – Ой, а у вас правда есть что-то вкусненькое? – Линка запрыгала вокруг меня, как козленок. – А мне дадите?!
   – Нет, это только для лошадки. – Мое терпение начинало истощаться. Смолка, догадавшись, что ее обманывают, отвернулась с оскорбленным видом.
   – А что ваша лошадка любит? – не унималась малявка. – Может, я такое тоже люблю?
   – Все. Особенно маленьких девочек, – досадливо бросила я, выразительно поглядывая на Линку.

* * *

   Стоило жене подняться с печи, как старосте захотелось бежать прочь из избы. И острый же язык у этой треклятой бабы! Все припомнила: и что пьяный пришел, и как на собрании с мельничихой перемигивался, и даже про забор, что чинить давно пора, не забыла…
   Староста не имел опыта общения с ведьмами. Но, выбирая между женой и ведьмой, постепенно склонялся в сторону последней. Вяло огрызаясь, он застегнул тулуп, нахлобучил волчий треух и с наслаждением хлопнул входной дверью.
   Ведьму он узнал сразу. Женщина лет двадцати пяти, рыжевато-русая, с приятными чертами лица, слегка подпорченными профессиональным, жестким и презрительным, выражением. Ведьма задумчиво смотрела вверх, поджав тонкие губы. Трепетали на ветру длинные волосы, трепетал длинный хвост стоящей на дереве кобылы.
   Под ногами у ведьмы крутилась младшенькая вдовой Регеты Манюшиной, пытаясь слепить снежок из тоненького слоя рассыпчатой снежной крупы.
   Не осмеливаясь заговорить, староста застыл на почтительном расстоянии от дуба. Деревня еще спала, центральная площадь сжимала виски гулкой и непривычной пустотой. Говорят, ведьмы крадут маленьких детей и варят из них свое колдовское зелье. Вот сейчас схватит девочку в охапку, вспрыгнет на метлу – и поминай как звали. Надо бы вмешаться, пока не поздно, прищучить лиходейку, чтоб неповадно было окаянной детишек несмышленых речами сладкими приваживать.
   С другой стороны, совершать подвиг путем атаки на ведьму с голыми руками старосте тоже не хотелось. Да и королевские свитки, приколоченные к верстовым столбам, предписывали оказывать колдунам и ведьмам – практикующим магам, как по-ученому именовались наемные волшебники, – всяческую помощь, преград в их богомерзкой деятельности не чинить, на кострах не сжигать, собаками не травить и каменьями не швыряться. Впрочем, и сжигали, и травили, и швырялись.
   Тут Линка обернулась и увидела старосту, нерешительно переминающегося с ноги на ногу.
   – Тетя ведьма! – радостно взвизгнула она, дергая женщину за рукав кожаной куртки с меховым воротником. – Вон дядя староста идет! Давай его в мышку превратим!
   Ведьма обернулась, скривила губы в ироничной усмешке.
   Идея пустить Линку на декокт уже не казалась старосте такой отвратительной.

* * *

   После четверти часа уговоров и угроз стало ясно, что Смолка сама с дуба не слезет. Прыгать она боялась, а развернуться мордой к стволу и спуститься по нему не могла. Тем не менее следовало сманить ее как можно быстрее, пока селяне не начали проявлять повышенный интерес к диковинной зверушке. Хорошо, если дело ограничится зрелищной потехой, о которой будут со смехом рассказывать по окрестным корчмам. Меньше всего мне хотелось, чтобы Смолку сочли порождением нечистой силы и сожгли вместе с дубом.
   Ну вот, принесла его нелегкая!
   – Доброе утро, не правда ли? – преувеличенно жизнерадостно приветствовала я старосту.
   – Здра… кхе… Добр… стал быть… Ну я пойду?
   – Куда? – удивилась я.
   Староста затравленно огляделся, словно ища путь к отступлению.
   – Это… домой…
   – Так вы ж только что из дома! – резонно заметила Линка.
   – Дык… это… прогулялся, стал быть, воздухом подышал – и домой! – Староста боязливо пятился спиной вперед. Я, озадаченная его странными манерами, пошла следом.
   – Может, у вас какая работа для меня найдется? Целительство, ворожба, декокты, упокоение…
   Староста охнул и, оступившись, сел в снег.
   – Помилуйте, госпожа ведьма! Не лишайте живота, не оставляйте жену вдовой, детишек сиротами!
   – Давай лишим его живота! – вмешалась Линка. – А то вон какой большой вырос, аж тулуп не застегивается!
   – Не валяйте дурака, вставайте! – рассмеялась я и добавила, скорчив злобную рожу: – А этот не по годам смышленый ребенок сейчас у меня получит по первое число!
   Линка захихикала и спряталась за дуб.
   – А вот и не поймаешь!
   Я погрозила Линке пальцем и снова повернулась к старосте.
   – Что это на вас нашло, уважаемый?
   – Дык вы ж это… упокоение помянули. – Кряхтя, староста поднялся, силясь рассмотреть через плечо выпачканную снегом спину.
   – Точно. Ликантропы, кикиморы, кашуры, нетопыри, глыдни… Вы, надеюсь, к ним не относитесь?
   Староста вытаращил на меня глаза:
   – Что вы, госпожа ведьма, у нас отродясь такой пакости не водилось!
   – Жаль-жаль… – задумчиво протянула я. – То есть работы для меня тоже нет… Ну что ж. Позавтракаю и поеду дальше.
   Обещание покинуть деревню после завтрака пришлось старосте по вкусу. Заметно приободрившись, он уже не торопился покидать мое неприятное общество.
   – А не найдется ли у вас какого зелья, чтобы жену к порядку призвать? – с надеждой спросил он. – До того ворчливая баба стала, ну никакого спасу нет! Мужика своего в грош не ставит, все пилит и пилит, ровно лесину старую! Эвон какую плешь проела!