Громыко Ольга. Верные враги

   – Сорок кладней. Но этот не продается, для себя отложил. Хочешь, тебе такой же у родичей закажу? Можем даже твое имя в гравировку вплести и рукоять чем захочешь отделать.
   «Родичами» гномы традиционно величали весь свой клан, будь то парочка семей или несколько сотен, вплоть до десятого колена родства, с одинаковым радушием относясь к первому и последнему. Люди хорошо если четвертое «своим» признавали, а эльфы уже к двоюродным родственникам холодно обращались на «вы».
   – Нет, спасибо. Столько я и в долг не наскребу. – И даром не возьму, бррр... – Боишься нежити, Карст?
   – Боюсь, – спокойно признался гном, пробуя зубастое лезвие на ногте. – Из города без него ни ногой.
   – Как будто в самом Выселке упырей мало, – хмыкнула я, вспоминая, как со всех лап драпала по крышам от парочки этих тварей. В городах они ведут себя скрытно и пугливо, охотясь в основном на бродячих кошек и собак, но одинокими прохожими тоже не брезгуют, особенно в темных трущобных переулках. Впрочем, от грабителей с кистенями ущерба куда больше.
   – То упырь. – Гном, к моему огромному облегчению, наконец-то убрал кинжал в ножны. – Пакость, конечно, изрядная, но привычная, я ее и обычной секирой в три удара завалю. А тут нечто совсем уж непотребное...
   – Страховидло в лапоточках? – с невинным видом ввернула я.
   Гном раскатисто захохотал, не требуя пояснений. Так вот на кого нарвалась охочая до баек Шалиска!
   – Заночевала бы ты на постоялом дворе, Шелена, – резко обрывая смех, буркнул Карст-э-Лат. – И тебе удобнее, и мне спокойнее.
   «И клопам сытнее», – про себя добавила я. Спать под чужой крышей я не любила, к тому же в чересседельных сумках Дымка лежали прикупленные с утра продукты, в том числе мука и квашеная капуста, уже начавшие потихоньку просачиваться друг в друга.
   – С чего бы такая забота? – Я успешно скрыла любопытство за увлеченным чтением рун на обоюдоостром то ли коротком мече, то ли длинном ноже, какие любят носить при поясе тролли-наемники. С учетом их лексикона руны и подбирались, делая нанесенную таким клинком рану не только болезненной, но и весьма обидной.
   – У городских стен видели волчьи следы. – Гном понизил голос и втянул голову в плечи, словно предлагая изучить затишье в разговоре на предмет далекого заунывного воя. Я машинально повела ближайшим к окну ухом (хорошо, под волосами не видно), но ничего, разумеется, не услышала. Только лязгающие зубами стражники самоотверженно охраняли ночной покой горожан, стараясь держаться возле фонарей, где этого самого покоя было побольше. – Крупные, ладонью не прикрыть.
   – Ну и что? Я и живьем их частенько вижу.
   – Я сказал «волчьи», – ворчливо поправил торговец. – А не «оставленные волками».
   – Карст, не отбивай хлеб у Шалиски, – чуть натянуто рассмеялась я. – Какой-нибудь мальчишка приложил руку к случайному следу, а ты мне тычешь в нос своей лапищей!
   – Мне знакомый охотник сказал, – оскорбленно засопел вислым носом гном. – У него ладонь еще побольше моей!
   – Охотники, рыбаки... – Я пренебрежительно махнула рукой. В прошлом году кто-то из заядлых удильщиков распустил слух, будто в Прудках, местном озерце, завелась шкодливая русалка, которая насаживает им на крючки лягушек вместо вожделенных сазанов. А когда ее поодиночке застукало за этим нехорошим занятием уже человек сорок, русалка вынырнула на самом деле с официальной нотой своего правителя немедленно прекратить распространение порочащих их расу сплетен. Теперь охотникам гигантские волки мерещатся. Как будто я бы не заметила!
   – А куда же тогда одинцы пропадают, а? – запальчиво возразил Карст-э-Лат. – Уже с десяток заимок опустело!
   Большинство выходцев из Гребенчатых гор селились в человеческих городах или закладывали свои деревеньки, но некоторые предпочитали уединенные лесные домики-мастерские – и не отвлекает никто, и за дровами для кузницы далеко ходить не надо. Их-то и называли одинцами.
   – Вот почему вы так рванулись в Выселок?
   – За каменными стенами оно всяк спокойнее, – вздохнул гном, на весу укутывая клинок в замшу и бережно, будто стеклянный, укладывая в короб. Жена мрачно сопела за дверью, набираясь духу для решительной атаки. – Да и крик, ежели что, найдется кому поднять. Ну хочешь, в доме на лавке тебе постелю?
   Я потянулась за лежащим на соседнем стуле кожушком.
   – Поеду, Карст. Козу надо доить. Спасибо за вечер!
   – Да всегда пожалуйста. Заходи через недельку, у меня новый завоз будет.
   Жена отчетливо заскрипела зубами.
   – Всенепременно.
   Вторая крыса неожиданно вспрыгнула мне на плечо, пощекотала усами ухо.
   – Ну и выдержка у тебя, – восхитился гном. – Прям драконья!
   Я только усмехнулась, осторожно отцепляя любопытную тварь от куртки и ссаживая на стол.
   Не говорить же ему, что я услышала цокот коготков еще из противоположного угла лавки.
   «Нежить, следы... чушь какая».
   Я решительно сгребла мерина под уздцы. Дымок, разомлев в теплом сарае, совершенно не понимал, зачем надо плестись куда-то в ночь, да еще по такому морозу, и уперся всеми четырьмя копытами, протестующе мотая задранной башкой. Выругавшись, я отпустила поводья. Выругалась еще раз. Ну не тащить же мне его волоком, пока не переупрямлю! То есть я-то могу, но как поздние прохожие отреагируют на мрачно сгорбившуюся девку, за которой вместо салазок с хворостом волочится присевший на задние ноги конь?!
   – Вот отдам волкам, будешь знать, – припугнула я. Дымок насторожил уши.
   – Или сама съем,
   Мерин задрал верхнюю губу в раскатистом саркастическом фырканье.
   – Ну и пес с тобой, – разозлилась я, стягивая с коня чересседельные сумки и вскидывая себе на плечо. Ничего, как-нибудь донесу. За городом и перекинуться можно будет. А упрямая скотина пусть стоит в сарае до утра, перед работой заскочу и заберу, Карст вряд ли станет возражать. Небось решит, что я последовала его совету и заночевала в городе.
   Дымок, помедлив, шумно вздохнул и потопал следом, нагнав меня уже у порога. Я молча забросила сумки обратно и вскочила в седло. Конь регулярно откидывал подобные коленца, но возвращаться домой пешком еще ни разу меня не заставил – главное, показать, что ты настроена решительно и действительно уходишь.
   А морозец-то всё крепчал и крепчал. Пришлось уткнуться носом в меховой воротник, чтобы не вдыхать доходящие до самой груди колючки. Город словно вымер, стражники даже не соизволили выйти из каморки при воротах, досадливо махнув мне рукой в окошко – мол, проезжай быстрей, ненормальная!
   За день по дороге проехало несколько саней и волокуш, примяв выпавший прошлой ночью снег. Мерин трусил ровно и ходко, за время моих посиделок с оружейником успев передохнуть и пожевать дармового сенца – во второй половине сарая, разбитой на маленькие закутки, гном держал коз. Невысокие, рассчитанные на них перегородочки не помешали Дымку запустить морду во все кормушки поочередно – под возмущенное блеянье и безуспешные попытки шугануть мародера рогами.
   За городом стало не то чтобы теплее – просто мириться с холодом, видя кругом один снег и голые деревья, было куда легче. Вот только ноги окоченели уже через десять минут, даже сквозь шерстяные носки. Снег зеркалом отражал лунный свет, обрамляя горизонт голубоватым заревом. В воздухе витал отчетливый запах квашеной капусты. Судя по нему, сама капуста уже давно покинула пределы неплотно закрытой кринки и равномерно распределилась по всей сумке. Лезть в нее на ходу я не рискнула, оставив эту сомнительную честь Ресту, на которого мало-помалу спихнула все хозяйственные хлопоты. Готовил парнишка так себе, зато починил все хромые стулья, расхлябанные лари и протекающие кадки. Оказывается, раньше был подмастерьем у столяра.
   – Не справился, ушел в маги, на легкие хлеба? – съязвила я, узнав.
   – Работу не на плечи – на душу примеряют, – серьезно ответил он, в первый раз не обидевшись. За учителем небось повторил. Но и сам верит, что похвально.
   И колдун повеселел. После очередного осмотра я решила снять лубки с левой, переломанной только в одном месте руки, и он сосредоточенно, часами, разминал ее, попутно объясняя ученику какие-то пассы и конфигурации. Тьфу.
   Две тарелки в процессе разбили. Одну якобы «недолевитировали», а вторую локтем в запале смахнули. Наверняка рест, хотя оправдывался передо мной неизменно Верес. Ха, оправдывался! Сообщал, причем с таким видом, словно я должна только радоваться, что меня избавили от этой рухляди.
   Я задрала голову, любуясь ночным небом, чтобы хоть ненадолго отвлечься от зябкой дорожной скуки. В созвездиях я особо не разбиралась, зато Волчий Глаз, самую яркую зимнюю звезду, отыскала сразу. Эльфы называли его Кошачьим, русалки – Рыбьим, тролли... хм... но насчет Глаза никаких разногласий не возникало. Бесстрастный, хищный, немигающий, он пристально следил за мной сквозь путаницу ветвей, пока небо не накренилось и с истерическим ржанием не рухнуло вниз.
   Объяснение у вселенской катастрофы было очень простое: Дымок встал на дыбы. Задумавшийся человек так бы и брякнулся спиной о землю, но оборотень со звериным проворством рванулся вперед и успел обхватить лошадиную шею руками. На моей памяти флегматичный мерин отколол такой номер впервые, а значит, и причина была стоящей. Даже очень.
   Вурдалак тоже взвился на задние лапы, почти сравнявшись ростом с конем. Маленькие, глубоко запавшие глаза горели алым огнем, сквозь сомкнутые зубы вырывалось злобное рычание. Похоже, мы застигли друг друга врасплох: тварь явно бежала по своим делам, совершенно не ожидая, что кто-то посмеет заступить ей дорогу. И ограничиваться взаимными извинениями не собиралась.
   Вурдалак запоздало разжал пасть, выронив какую-то тряпку, и с ревом метнулся к конскому горлу, но Дымок уже опустился на все четыре ноги, а я успела прийти к выводу, что лучшая защита – это нападение. Тяжелые сумки, на манер пращи раскрученные за общий ремень, саданули тварь по груди и с победным звоном-треском-хрустом и резко усилившимся капустным запахом отшвырнули ее на несколько саженей.
   Такого отпора вурдалак не ожидал! Раздавшееся вслед за тем рычание окончательно убедило его, что стоит дважды подумать – а так ли уж он зол и голоден? Оборотня-то он, безусловно, одолеет, но придется изрядно повозиться, да и я вхолостую щелкать клыками не намерена. К тому же это была моя территория. Звери и нежить очень тонко чувствуют такие вещи, потому-то я в свое время и удирала от городских упырей, на которых, защищая свое логово, бросилась бы без колебаний и почти наверняка разодрала в клочья.
   Поединок ненавидящих взглядов и гортанного рыка длился минут десять. Вурдалак, пытаясь сохранить достоинство, понемногу пятился к заснеженным кустам. Только скрывшись в них целиком, он замолчал и, развернувшись, деловито захрустел настом, удаляясь по направлению к городу.
   Я соскочила с Дымка и по-звериному припала к земле, настороженно озираясь по сторонам и раздувая ноздри. Раздеваться посреди леса в такую холодрыгу страшно не хотелось, к тому же во время смены ипостаси оборотень уязвимее всего. Бежать за вурдалаком, бросив коня, я всё равно не собиралась – нос и уши говорили мне, что он уже далеко, а остальные части тела возмущенно требовали везти их домой, к теплой печке и горячему ужину.
   На всякий случай я немного прошлась по дороге, рассматривая оставленные вурдалаком следы (ну да, крупные, хоть не с мужскую ладонь), и сокрушенно покачала головой – тряпка оказалась моей курицей. Я брезгливо и печально подняла ее за смятое крыло и, размахнувшись, зашвырнула подальше в сугроб. Подобрала сумки и снова вскарабкалась на коня. Дымок меленько дрожал, пофыркивал и, еле дождавшись, пока я нашарю второе стремя, пошел быстрой тряской рысцой, несмотря на вновь проявившуюся хромоту. Осаживать его я не стала. Мне тоже не терпелось поскорее отсюда убраться, а пуще того – убедиться, что набег на мои владения ограничился только курицей.
   Против обыкновения, меня ждали. На подоконнике стояла горящая свеча, видная издалека и сразу успокоившая и меня, и мерина, так что к калитке я подъехала уже шагом. Забор и будку, в которой заночевала злосчастная курица, соединяли две четкие цепочки следов. К крыльцу и окнам тварь даже не подходила, почему-то удовольствовавшись более чем скромной для такой зверюги добычей.
   Впрочем, сам вурдалак тревожил меня меньше всего: до тебя, курокрад, я рано или поздно всё равно доберусь, вот только разыщу дневную лежку. Куда большее беспокойство вызывал сам факт его появления в наших краях. Ведь даже дети знают: оборотни не спариваются друг с другом. Только с людьми или волками. И от вторых рождаются вурдалаки, звери с человеческой жаждой крови.
   Значит, у меня появился конкурент. Хитрый, умный и скрытный, не оставляющий меток и не охотящийся ради пропитания. Самец, потому что никакая оборотниха в своем уме не отдастся волку и уж тем более не станет плодить от него чудовищ. Да и оборотня, соблазнившегося волчицей, нормальным не назовешь, так что неудивительно, что мне совершенно не хотелось с ним пересекаться.
   Оставалось только надеяться, что вурдалак забрел в мой лес случайно, появившись на свет в сотне, а лучше – тысяче верст отсюда. Но уж больно уверенно он себя вел для пришлого, да и на бродягу мало смахивал – здоровенный, лоснящийся, как будто просто лапы поразмять вышел. Откуда?
   – Что? – хмуро поинтересовалась я с порога. Рест открыл по первому же стуку, как будто караулил в сенях. Да нет, точно караулил – скрипа внутренней двери я не слышала.
   – У те... вас все в порядке? – так толком и не определившись, как меня величать, с плохо скрываемым облегчением поинтересовался паренек.
   – Угу. – Я бесцеремонно отпихнула его с дороги и прошла в дом. Рест тут же захлопнул дверь и тщательно задвинул засов, даже за ручку на всякий случай дернул, проверяя.
   – Там, во дворе... кто-то бродил. – Ученик колдуна тщетно попытался придать дрожащему голосу презрительную небрежность: мол, ничего особенного, и без тебя бы разобрались, только по долгу службы сообщаю. Верес молча, пристально смотрел на меня из-за отдернутой занавески. Словно чего-то ждал. – А потом курица эдак отчаянно кудахтнула и затихла...
   – Угу. Держи.
   – А что там такое? – Паренек подозрительно принял у меня печально вытянувшуюся сумку, с которой попеременно капало желтое тягучее и зеленоватое прозрачное.
   – Не знаю, – честно сказала я, с содроганием представив себе однородную мешанину из трех фунтов квашеной капусты, четверти пуда муки, семи пакетиков с травами, трех новых тарелок, пары запасных носков и дюжины яиц.
   И поскорее сбежала в комнату, дабы не видеть лица Реста, когда он будет выгребать ЭТО из сумки.

Глава 2

   Некоторые планы кажутся гениальными в момент прихода в голову, без сучка и задоринки проходят стадию разработки и блестяще проваливаются уже на первой секунде осуществления.
   Я мчалась по заснеженному лесу, не оглядываясь. Смотреть на пыхтящего за спиной вурдалака абсолютно не хотелось. Мы успели по разу рвануть друг друга зубами, его оказались длиннее и острее, и у меня хватило ума не настаивать на реванше.
   Проклятая тварь днем не только не спала, но и повела себя еще агрессивнее, чем ночью, кинувшись на меня с такой яростью, как будто это не она, а я загрызла дикого кабана на чужой территории и, невзирая на солнечный свет, жадно им лакомилась. Конечно, вурдалаки не упыри, с рассветом в летаргию не впадают, но, как и совы, до заката предпочитают отсиживаться в темном укромном месте. А выкуренные оттуда, бестолково мечутся по лесу, и не помышляя о сопротивлении. Кто бы ему об этом намекнул, а?!
   Передние, а за ними и задние лапы внезапно разъехались в стороны – припорошенный снегом ручей промерз до дна, не выдав себя журчанием. Меня закрутило на широкой ледяной дорожке и вместе с ней швырнуло вниз, в заросшую лесом балку. Подняв облако снежной пыли, я с визгом распахала крутой склон и, чудом увернувшись от сосны, припечаталась к менее сговорчивой елке. Осовело покрутила мордой, расставив по местам съехавшие в кучку глаза, выкарабкалась из сугроба и неуклюже заскакала по дну балки, по грудь проваливаясь в рыхлый снег. Вурдалаку хорошо, у него лапы длиннее, да и бежать по чужим следам проще, чем прокладывать свою тропку.
   На мое счастье, вскоре балку перегородил вывороченный ураганом ясень, макушкой прислонившийся к ее краю, а кончиками корней еще цепляющийся за основание одного из склонов. Потоптавшись на месте, чтобы примять путающийся в лапах снег, я сжалась в пружинистый комок и вспрыгнула на бревно.
   Зубы лязгнули у самого кончика хвоста. Я торопливо поджала этот не жизненно важный, но чем-то дорогой мне орган и, глубоко засаживая когти в кору, пошкрябала вверх. Тут преимущество было на моей стороне – вурдалачьи когти не такие шипастые, и выпускать-втягивать их эта тварь не умеет. Как я и ожидала, он не сумел удержаться на обледеневшем стволе. По инерции сделал несколько скачков, всё больше заваливаясь набок, и спиной вниз булькнул в глубокий снег. Я не отказала себе в удовольствии приостановиться и полюбоваться фигурной дыркой, из которой доносился разъяренный рев и вылетали снежные комья. Кабы не шибко устойчивое положение, еще и пометила бы.
   В сажени от края балки ствол раздвоился, превратившись в почти непролазную путаницу тонких ветвей. Я рискнула и прыгнула. Спасибо кустикам на склоне, иначе легкий недолет обернулся бы позорным скатыванием в охотно подставленную пасть. Я отчаянно заработала лапами, взбив свежий снег обратно в метель, искрящимися на солнце хлопьями уплывшую вниз и назад (рев сменился возмущенным отплевыванием). Кое-как выкарабкалась из овражной западни, на ровном припустив что есть духу. Прокушенное плечо горело, словно в нем засел серебряный наконечник, но боль только подхлестывала.
   По ту сторону балки расстилалось поле с частыми вехами сухого осота, по дальнему краю обнесенное темным частоколом бора. Летом селяне пасли здесь коров и овец, подъедавших хорошую траву и обходивших колючки, которые от такой прополки благодарно вымахивали под три аршина и буйно цвели медвяным багрянцем, во вторую половину лета делая луг совершенно непролазным для людей и неудобным для хищников. Но сейчас половина осени уже подгнила и попадала, а остальные, хоть порой и цеплялись за мою встрепанную шкуру, сбавить скорость не заставили. Более массивному и лохматому вурдалаку они мешали намного больше.
   Он нагнал меня уже возле самой опушки. Чуть не сбил с лап, но я в последний момент метнулась в сторону, оставив у него в зубах клок шерсти. Оборотень мельче, зато маневреннее вурдалака и – самое главное – благодаря своей второй ипостаси располагает куда большим арсеналом гадостей. Еще один прыжок, металлическое клацанье – и вурдалак взвыл, заплясал на месте, звеня прикованной к бревну цепью. Вот и пригодился медвежий капкан. Специально для дорогого гостя взвела, еще утром. Замаскировала не в пример тщательнее Реста, пометила со всех сторон, чтобы настоящий медведь не смел и подойти.
   Не останавливаясь, только чуть сбавив ход, я побежала дальше, привычно петляя и сдваивая следы. Насчет вурдалака я не обольщалась, с нахрапа мне его всё равно не взять, отгрызет лапу и вырвется – вон, уже приступил. На трех, конечно, за мной не погонится, залижет и похромает в логово, отращивать новую. Но хотя бы пару недель в лесу будет тихо.
   И за эти недели я должна отыскать его убежище. Кровь из носу, если хочу отделаться только ею.
   Потому что, похоже, подтвердились мои самые худшие опасения.
   Каюсь, с работы я сегодня удрала сразу после обеда, воспользовавшись отсутствием хозяина, поехавшего к родне в село. Отвела коня домой и, пока ленивое зимнее солнышко не успело юркнуть за горизонт, решила наобум побегать по лесу – авось наткнусь на свежие следы незваного гостя.
   Ну и наткнулась, еле приковыляв домой уже затемно.
   Паренек спал, клубочком свернувшись на постеленном в углу тулупе, – а может, притворялся. С первой же ночи он старательно делал, вид, будто не замечает моих уходов и возвращений. Уж и не знаю, что пугало его больше – моя нагота или живописно размазанная по ней кровь. Но руку даю на отсечение – подглядывал!
   Впрочем, чего ее отсекать – того и гляди, сама отвалится. Кое-как натянув штаны здоровой рукой, я села за стол и, хмурясь, осмотрела плечо. Рана была глубокая, нехорошая. Человек добавил бы: ужасная. И рухнул в обморок. Края широко разошлись, кровь не текла, на дне розовела кость. Больно было даже пальцами пошевелить. Обычно стоило мне волевым усилием стянуть сосуды, как раны начинали заживать чуть ли не на глазах. Эта и не думала. Придется промывать, обрабатывать зельями, а то и соскабливать часть плоти, отравленной вурдалачьей слюной.
   – Покажи, – тихо попросил колдун.
   Я смерила его долгим, оценивающим взглядом, потом философски пожала плечами и пересела на стул возле постели. Подставила руку. Верес медленно пошевелил пальцами над раной, словно ощупывая невидимую корку.
   – На нем был ошейник, верно?
   – Стальными шипами внутрь, серебряными наружу, – буркнула я. – Встречались?
   Он не ответил, сосредоточившись на ране. Защипало, из плоти проступила зеленоватая пена.
   – Иди промой, только быстро. – Колдун устало откинулся на подушку, на лбу заблестели мелкие капельки пота.
   Я сполоснула плечо над помойным ведром чистой водой из кружки. Жжение сменилось привычным зудом, рана начинала заживать.
   – Себя-то чего не лечишь? – не глядя на Вереса, ворчливо поинтересовалась я.
   – Себя сложнее, – вздохнул он. – Да, встречались. Как раз перед тобой.
   Мальчишка, кажется, и в самом деле спал. Намаялся за день, ремонтируя крышу сарая, провалившуюся под тяжестью снега. Можно поговорить без помех.
   – Серебряные – чтобы до глотки не добралась я, стальные – чтобы чувствовал хозяйскую руку. Чью?
   – Я думал твою, – невесело улыбнулся он.
   – Только вурдалака мне для полного счастья не хватало. Желательно – глухого, беззубого и облезлого. – Я повесила кружку на крючок, вытерла руки полотенцем и накинула старенькую, зато мягкую и просторную рубашку, не раздражающую рану. Возиться с повязкой не стоило: всё равно к утру на плече останется только розовая полоска шрама, а через пару дней исчезнет и она. – Слушай, колдун, ты что, действительно считал меня такой идиоткой? Поэтому первые дни и дергался от каждого шороха, да? Ждал, когда же наконец объявится мое «дитятко»?
   Верес промолчал. Я презрительно фукнула на свечу и, негромко, но выразительно хлопнув дверью, удалилась в комнату. Долго ворочалась под одеялом, пытаясь устроиться так, чтобы и мне было уютно, и плечу удобно. А когда уже начала засыпать...
   – Извини, – чуть слышно сказал он в темноту. – И спасибо.
   Я не ответила. Да он и не ждал.
   И правда, дней десять было тихо.
   Эта поддельная тишина беспокоила меня еще больше. Никаких следов вурдалака или его хозяина я так и не обнаружила, хотя облазила всю округу и обнюхала каждый пенек. Рука к утру и впрямь зажила, но ныла и плохо сгибалась еще несколько дней, так что на рожон я старалась не лезть, сначала принюхивалась и прислушивалась, а уж потом выходила на открытое место или совалась в подозрительный овражек.
   Ничего. Такое ощущение, словно он материализовался посреди поляны с кабаном, погонял меня по лесу и, отрастив пару крылышек, живьем вознесся на небеса с зеленоватого, исчерканного коньками льда Прудков. Бесовщина какая-то!
   В конце недели, засветло возвращаясь с работы, я, скорее прогулки ради, чем надеясь что-либо обнаружить, сделала крюк и навестила капкан (ночью я к нему близко не подходила, взяв трехногий след от края полянки). Естественно, ни вурдалака, ни лапы.
   «Съел, зараза, чтобы зря не пропадало, – с досадой подумала я, – воронье или прочие падальщики вряд ли на такую дрянь покусятся». Решила забрать и переставить капкан, но вовремя насторожилась. На снегу вокруг него не было крови. Ни капли, хотя погода с той ночи держалась ясная, замести не могло. Даже зубья блестели, как отполированные.
   Пока я, не спешиваясь, сидела и думала, а Дымок покорно ждал, посапывая в два парка, из-под заснеженной кочки выбралась жирная полевка, умыла мордочку и побежала по своим мышиным делам. Я, не удержавшись от искушения, грозно шикнула, заставив ее подскочить и без оглядки кинуться наутек. Мимо капкана. Легкое колебание воздуха, как возле открытой в морозный день двери, синеватая россыпь искорок на рыжей шерстке – и полевка исчезла, словно слизнутая невидимым лисьим языком. Снег так и остался нетронутым.
   Я решительно завернула коня, даже не поэкспериментировав с шишками-палками. Там, где не обошлось без одного колдуна, обходиться без второго тем более не следовало. К тому же за весь день мне так и не удалось толком перекусить (цапнутую утром со стола краюшку я по-братски разделила с Дымком), а разбираться с проблемами на пустой желудок я не любила.
   Подъехав к дому и распахнув калитку, я цыкнула на коня, чтобы тот сам шел к сараю, а сама быстренько пробежалась вдоль заборчика, внимательно изучая отметины на снегу. Та-а-ак... заяц... еще заяц... что, свет клином на моей яблоне сошелся?! Отпечатки подошв... знакомый размерчик! И что же ты тут, голубчик, забыл? Ну так и знала, устроил тайное погребение останков очередной недостаточно летучей кружки! И когда ж вы наконец тяжелые предметы проходить будете, сковородку там или горшок чугунный – авось на голову себе уронишь, может, мозги на место встанут! Представляю, какой бы из тебя столяр вышел... Ладно, что там у нас еще? Крестики вороньих следов, крошки украденной из козьего корытца корки... благодарное темное пятнышко...