Губарев Виталий Георгиевич. Преданье старины глубокой

   - Что же сказал тебе Перун? - нетерпеливо повторил Олег.
   Все в палате вытянули головы, чтобы лучше услышать волхва. Но он вдруг закашлял и потыкал пальцем в горло, давая понять, что ему трудно говорить. Продолжая кашлять, Фарлаф поднялся, подошел к Олегу и склонился к самому его уху. Два Игоря и Таня, стоящие у княжеского кресла, слышали, как волхв прошептал:
   - Не ходи на Киев, княже...
   Олег даже не пошевелился, так он умел владеть своими чувствами. Только губы его едва заметно шевельнулись:
   - Лжа!
   В палате было тихо. Все ждали княжеского слова, но Олег медлил. И тогда на помощь ему неожиданно пришел низенький толстенький боярин, тот, который сидел на лавке ближе всех к Олегу. Может быть, боярин слышал, а может быть, и не слышал того, что шепнул волхв, но он вскочил с места и, размахивая маленькой полной ручкой, закричал, выкатывая глаза:
   - Перун поразит громом и молнией врагов твоих, княже! Поступай, как решил совет: иди на Киев! Собирай вече и скажи народу новгородскому свое злато слово!
   Олег бросил на толстенького боярина благодарный взгляд. Он облегченно вздохнул и поднялся, отстранив рукой растерявшегося Фарлафа.
   - Лепо молвил боярин Путята! - сказал он.
   Слава великому Перуну - Богу богов!
   - Слава! - хором повторили воеводы, бояре и купцы. Они зашевелились и тоже начали подниматься со своих мест. Повсюду затренькали золотые обручи и цепи, застучали о пол посохи.
   - Пусть звенит вечевой колокол! - снова заговорил князь Олег. - А вы, братие, идите к людям, научите их, о чем кричать на вече... А паче найдется головник такой, что станет кричать насупротив княжеского слова, пусть челядь ваша заткнет ему поганую глотку! Велите выкатить из погребов бочки с медом и олом, чтобы все люди: и мужи именитые и рядовичи пировали во славу Перуна и князя новгородского!
   Гулко стучали о пол Большой палаты кованые сапоги. Толпились у входной двери воеводы, бояре и купцы именитые, натруженно скрипели за дверью ступени лестницы: все торопились выйти поскорее из терема, чтобы выполнить волю князя.
   А за княжеским теремом запел-загремел вечевой колокол. Летели, будто ласточки, медные удары над Великим Новгородом. Летели один за другим тревожные мелодичные звуки и, не успев расправить крылья, угасали в воздухе. Но их догоняли новые и новые удары и, прежде чем смолкнуть, вонзались в сердце каждому жителю земли новгородской.
   Летел звон вечевого колокола над градом и предградьем, над лесами и полями, над серыми волнами Волхова, над туманным заречьем.
   И, услышав этот сладкий, терзающий душу звон, отрывались от работы и со страхом прислушивались ремесленники на всех концах града и смерды в селениях, и охотники на ловах, и рыболовы на малых и больших речках и озерцах.
   Выходили из хижин помрачневшие мужи, а бледные жены прижимали к сердцу детей и шептали:
   - Беда, беда!.. О, Перун, спаси нас!
   Красиво звенит вечевой колокол. Еще десять лет назад много кун заплатил за него князь Олег римскому папе. Везли этот колокол вокруг Европы на лойве варяжские викинги, а потом в Свионии перегрузили его на русскую лодию и по Варяжскому морю, через озеро Нево, доставили по реке Волхов в Великий Новгород. Очень красиво звенит колокол...
   - Беда, беда! Спаси нас, Перун!
   ЗОЛОТОЕ СЛОВО КНЯЗЯ ОЛЕГА
   Полным-полно народа на княжеском дворище. От сотен голосов стоит в кремле невнятный гул - будто море шумит. Куда ни глянь, сомкнулись плечи, а над плечами шевелятся седые и русые, рыжие и черные бороды. Собрались на вече старые и молодые мужи Великого Новгорода, с нетерпением ждут, что скажет им князь Олег.
   У высокого княжеского крыльца отдельной группой горделиво стоят, опираясь на серебряные посохи, воеводы и бояре в праздничных платно. Это ишханы - знать новгородская, далее купцы толпятся в разноцветном кафтанье, с завистью поглядывают на важно надутых воевод и бояр. А еще дальнее - простой люд: здатели, кузнецы, кожемяки, скудельники, умельцы всякие со всех концов улиц. Это они, их отцы и деды строили Великий Новгород, и все, что есть в Новгороде, сделано их руками, да почему-то несладко живется умельцам русским. И про них, и про смердов, кои серым потоком залили дворище до самой крепостной стены, не больно печется Перун. Должно быть, князья, воеводы да бояре с купцами больше нравятся Богу богов.
   А у ворот кремля и на его крепостной стене устроилась голытьба в рубищах: всякие пришлые убогие люди, рабочие, холопы. Грязные, немытые смрадом разит от них.
   В толпе там и тут рыскали видоки - шпионысвидетели, прислушивались, о чем люди глаголят, не ведет ли кто крамольных речей. Держи лучше язык за зубами, не то возьмут тебя в плети! Строители.
   Следом за Олегом на высокое крыльцо вывел юный князь своих гостей Таню и Игоря. Они видели, с каким удивлением уставились на них сотни глаз, а сотни ртов зашептали: "Гляди-ко! Во диво!"
   Глашатаи зычно закричали, прикладывая к губам ладони коробочкой:
   - Ти-их-о! Замри! Слушай, народ новгородский, злато слово князя Олега!
   И сразу такая тишина наступила, что стало ясно слышно, как далеко в заречье каркал ворон. Вот уж, окаянный, не ко времени закаркал, словно беду накликает!
   Олег, высокий, статный, в платно небесного цвета, расшитом бурмицким жемчугом, стоял на виду у всего веча. Ветер шевелил его волнистые русые волосы. Он провел рукой по волосам, потрогал пальцами бородку. Спокоен был князь Олег, лишь на белом лице, под левым глазом, предательски дрожала голубая жилка.
   Позади князя стал вечник с тонкими железцами и берестяными свитками в руках. Искусно и быстро нацарапает вечник на бересте своими железцами все, что скажет князь народу, а потом запечатает в особый ларь.
   Низко-низко поклонился Олег собравшимся.
   - Братие! Вы, вольный народ новгородской, призвали меня княжить на сей стол, - громко и отчетливо заговорил Олег. - Вы поручили заботам моим сироту - младого князя Игоря. Вырастил я младого князя на виду у вас в нашей вере, в законах и обычаях наших добрым русичем. Однако княжил я, помышляя не токмо о благе Игоря, но и о вашем благе, о благе народа новгородского, народа русского.
   - Так еси! - хором сказали бояре.
   - Так еси, - одним могучим вздохом, словно эхо, повторило все вече.
   - От глада мрем! - вдруг кто-то крикнул из задних рядов, но крикуна тут же подмяли, и он умолк.
   Олег кашлянул и продолжал:
   - Не раз водил я вас на рать супротив врагов новгородских и бился с ними, как простой воин, плечо к плечу с вами. Из моих и ваших ран, братие, лилась и смешивалась кровь, и стали мы одной крови, как родные!
   - Так еси, - прошелестело вече, захваченное красноречием князя.
   - Одной мы крови, - повторил он, - и я, ваш князь, спрашиваю вас: верите ли вы мне, братие?
   - Верим! - выдохнуло вече.
   - Велика земля новгородская, но еще больше все земли русские! И земля ростовская, и рязанская, и смоленская, и полоцкая, и киевская - суть земли русские! От самого Русского моря до моря Варяжского и далее до Ледового окияна, где живут малые народы Чудь, Мери и Веси, кои бились плечо к плечу с нами супротив варягов, называется земля одним святым словом - Русь!
   - Рру-усь! - ликующе пророкотало вече.
   - Вельми обильна земля русская, братие! И жито родит, и гречиху, и леса наши полны дичью, и реки рыбой. За три моря ходят на своих лодиях купцы наши с товарами русскими на зависть и варягам, и германцам, и франкам, и грекам! И возвращаются на Русь с товарами иноземными!
   - Так еси! - рявкнули довольные похвалой купцы.
   - Но скорбно мне, братие, что порядка еще мало на Руси! - понизил голос Олег. - Ныне ктото из вас крикнул: "От глада мрем"... Бывает и так, и потому больно сердцу моему! Бывает так, что не гречихой засевают русичи поле, а белыми костями; не водой поливают землю, а кровью своей! Сходятся на рати русич с русичем, племя с племенем, а оттого слабеет Русь на радость врагам иноземным. Не едины мы, братие, а врагам легче одолеть каждое племя порознь.
   Вече молчало, словно завороженное словами князя.
   - И особо скорбно мне, - с горечью продолжал Олег, - что наименьше всего порядка на полуденной украине Руси, на земле киевской, коей правят князья, два брата Аскольд и Дир!
   - Осрама! - тонким голоском крикнул маленький боярин Путята, потрясая серебряным посохом.
   - Осрама! - разноголосо закричало, зашумело, задвигалось вече.
   Олег поднял руку, успокаивая людское море.
   - Ныне прибыли ко мне гонцы из земли древлянской, из града Искоростеня. Замучили князья Аскольд и Дир войнами соседей своих - древлян. Но того мало: разоряют грады и веси древлянские хазары окаянные! А князья Аскольд и Дир не токмо не защищают братьев наших - русичей-древлян, а более того - завели дружбу с иноверцами дикими, с хазарами окаянными. Просят древляне с поклоном защиты у Великого Новгорода!
   И снова зашумело, задвигалось, заплескалось взволнованными голосами людское море:
   - Поможем братьям русичам!
   - Веди нас, княже, на Киев! Окраина.
   - Осрама Аскольду и Диру!
   - А они-то небось и не русичи совсем!
   - Нет у русичей такого имени-прозвища - Аскольд!
   - Аскольд и Дир - варяги!
   - Изгнать их с земли русской!
   - Смерть Аскольду и Диру, псам варяжским!
   От толпы купцов отделился рослый молодец в голубом кафтане.
   - Игорь, - сказала брату Таня, - смотри, ведь это тот самый купец, которого мы сегодня утром видели на пристани. Помнишь, на грузчиков покрикивал?
   Рослый молодец снял шапку и поклонился Олегу, опуская до земли правую руку.
   - Дозволь, княже, слово вымолвить, - бойко крикнул он.
   - Говори, купец, - улыбнулся Олег. Он был доволен, так как понимал, что первое сражение за Киев выиграно сейчас благодаря его ораторскому искусству.
   В глубине души Олег побаивался веча, как побаивались его все новгородские князья. Попробуй возмутить неосторожным словом эту голытьбу, и рухнет она тебе на голову, как обвал каменный! И Перун не поможет - костей не соберешь!
   Глаза Олега, такие же большие и серые, как у племянника Игоря, вдохновенно поблескивали. Мыслями своими тридцатилетний князь уже был далеко на полуденной украине Руси.
   - Говори, говори же, купец!
   - Братие! - крикнул купец, оборачиваясь лицом к вечу и вновь кланяясь. - Мы, купеческое племя, верой и правдой служим Великому Новгороду. Ныне собрал я караван лодий с товарами новгородскими. А плыть нам далече, до самых греков. Как подумаю, что придется плыть нам мимо славного русского града Киева, сердце сжимается. Стоит славный русский град Киев на горе, над самым Днепром славутичем. А засели на той горе не русские князья, а злыдни, змеи подколодные! Туда плывешь - плати куны, обратно плывешь - опять плати! А то и вовсе отымут товары дружинники Аскольда и Дира, а людей наших перебьют! Хуже хазар, кои тоже с нас выкуп берут, когда мы лодии наши через пороги днепровские перетаскиваем в степях полуденных! Доколе же будет такое, братие? Иди, княже, на Киев, перебей змей подколодных! Освободи землю нашу от хазаринов!
   - На Киев! - загремело вече.
   - Смерть татям!
   Олег поднял руку:
   - Спасибо, братие, за доверие. Повелел мне Перун идти на Киев, объединить полуночные и полуденные украины воедино! Построим мы на границах наших города и острожки, и не будет нам страшен никакой враг! Будет у нас одна великая Русь от Русского моря до Ледовитого окияна!
   - Слава князю русскому Олегу! - закричал восторженно боярин Путята, наливаясь краской и закатывая глаза. - Слава Руси Великой!
   - Сла-ава-а!.. - дружно откликнулось вече.
   Сотни шапок полетели в воздух.
   Вечник торопливо черкал железцем по берестяному свитку.
   ШАГИ ЗА ДВЕРЬЮ
   Наконец-то Игорь и Таня остались одни! В отведенной для них светелке стояли две лавки с перинами, от которых исходил пряный запах мяты. Воры. С бревенчатого потолка на пуховые перины спускались легкие пологи из розового заморского шелка. Отбрось полог, ляг на такую постель и небось утонешь в ласкающей тело мягкой неге.
   Стемнело. На потолке дрожали красноватые отблески - то в граде и в предградье жгли новгородцы боевые костры, пили мед и ол во славу Олега, за его победы в полуденной Руси. Сквозь открытые окна доносились неясные крики и пьяные песни.
   Неслышно в комнату скользнула старая холопка со свечой в руке, зажгла светильник на круглом столе, шепнула у порога:
   - Да не потревожат чуры ваш сон! - и так же неслышно исчезла.
   - Как я устала! - сказала Таня, садясь на лавку у окна.
   Игорь не ответил. Приподняв полог, он разглядывал пуховую постель, ткнул в перину пальцем и недовольно поморщился.
   - Как странно, - вдруг сказал он, - мы с тобой знаем, что ждет впереди и князя Олега, и князя Игоря...
   - Удивительно, что и я именно об этом сейчас подумала, - оживилась она, - мы могли бы предсказать им судьбу! Олег станет киевским князем, будет много воева ми Руси и поб еждать, а умрет от того, что его ужалит змея... Помнишь?
   "...Так вот, где таилась погибель моя!
   Мне смертию кость угрожала!"
   Из мертвой главы гробовая змея
   Шипя между тем выползала;
   Как черная лента, вкруг ног обвилась,
   И вскрикнул внезапно ужаленный князь.
   - А помнишь, какая смерть ждет моего тезку?
   - Князя Игоря? Кажется, после Олега он тоже станет киевским князем...
   - И с ним расправятся те самые древляне, которые прислали сейчас в Новгород гонцов просить защиты от Аскольда и Дира. Но Игорь забудет об этих гонцах. Ты помнишь, что с ним случится?
   - Да, да, Игорь придет со своей дружиной в древлянскую землю собирать дань. А когда уйдет, ему покажется, что собрал мало, и вернется к древлянам за новой данью...
   - И тогда древляне перебьют дружину Игоря, а его самого привяжут к двум согнутым деревьям. Потом отпустят согнутые стволы, и они разорвут князя Игоря на части!
   - Бррр! - вырвалось у Тани. - Ужасно!
   Игорь хотел что-то сказать, но вдруг застыл с открытым ртом, потому что они оба отчетливо услышали за дверью какое-то движение.
   - Танька, - шепнул он, - нас подслушивают!
   Прежде чем она успела ответить, Игорь скакнул к порогу и распахнул дверь. В темном проходе, как тень, метнулось темное платно волхва Фарлафа и скрылось за поворотом.
   - Так я и думал, - закрывая дверь, сказал Игорь, - этот противный волхв не хочет оставить нас в покое! Мне еще днем показалось, что он нас выслеживает... Давай-ка поставим к двери этот стол... на всякий случай...
   Они забаррикадировали дверь, но лечь так и не решились.
   Светильник слабо потрескивал на столе. Вокруг бледного огонька роем вились мотыльки и мошки и падали с опаленными крыльями на драгоценную скатерть, вытканную золотыми нитями. Огонек колыхался, и поэтому в углах комнаты, за прозрачными пологами постелей, словно живые, двигались косые тени.
   - Я хочу домой! - жалобно прошептала Таня.
   - А как это сделать? - пожал он плечами.
   - Я не знаю...
   - Я тоже не знаю.
   - Давай позовем фею Мечту...
   - Тес! - приложил он палец к губам. - Я опять слышу шаги!
   Шаги на этот раз были отчетливыми и громкими. Возле двери шаги смолкли, и они услышали бодрый голос юного князя:
   - Вы спите, братие?
   - Нет, не спим! - обрадовалась Таня, отодвигая стол. - Заходи, княже!
   Он переступил порог и, взглянув на перины, с усмешкой сказал Игорю:
   - Не ведомо мне было, тезка, что тебя почивать устроили на женском ложе!
   - Я и сам не люблю таких постелей, - покраснел Игорь.
   - Князь Олег учит спать меня, как воина: на голой лавке или на траве, подложив руку под голову, - продолжал князь. - А то еще учит на коне спать, в седле, как спят воины в походе.
   - В седле он спать не пробовал, княже, а дома спит на твердом матраце, - вступилась за брата Таня.
   - Вельми хороший вечер ныне, - сказал князь Игорь. - Пошли гулять, братие! Поглядим, как пируют воины.
   - Пошли! - быстро согласилась Таня. Ей так не хотелось оставаться в светелке, что она сразу позабыла о своей усталости.
   Князь Игорь внимательно посмотрел на тезку и вдруг рассмеялся:
   - Друже, мы с тобой равного росту... Давай для потехи наши платно поменяем!
   - Как? - не понял гость.
   - Я твои ноговицы надену... А ты мое княжеское платно на свои череса наденешь!
   Они быстро переоделись, и Таня всплеснула руками.
   - Слушай, Игорь, - сказала она брату, - князь как две капли воды стал похож на Петьку Воробьева!
   Ее брат оглядел себя. Он был доволен княжеским нарядом, особенно ему нравились мягкие, чуть поскрипывающие сапоги из красного сафьяна.
   И в эту минуту все трое услышали за дверью чьи-то тихие, крадущиеся шаги.
   НОВГОРОДСКАЯ НОЧЬ
   - Чуры! - дрожащими губами прошептал князь. - Спаси мя, Перун!
   - Нет, это не чуры, княже, - сказал Игорь и рванул дверь. И так же, как в прошлый раз, в темноту терема скользнула тень волхва.
   - Кто там еси? - передохнув, спросил сжавшийся у двери князь.
   - Фарлаф, - чуть усмехнувшись, ответила Таня, которую начал забавлять испуг князя.
   - Быть того не может, - озабоченно покачал он головой. - Главный волхв в сей вечер должен просить победу на Перуновой горе для войска новгородского.
   - Но мы его ясно видели, княже!
   - Быть того не может, - упрямо твердил он, - то чур пришел в образе Фарлафа!
   Увидев улыбки на лицах гостей, князь, по-видимому, застыдился своей трусости, выпрямился, выпятил грудь.
   - Вельми большого вреда чуры не делают, ибо они суть духи домашнего очага, - уже спокойно пояснил он и прибавил, виновато улыбаясь: - Да ведь все едино - духи! Холод череса и сердце пробирает!
   - А ведь никаких духов нет на свете, княже, - сказала Таня.
   - Не молви такого! - вскрикнул князь. - Язык отсохнет!
   - Выдумки все это, княже!
   - Танька! - сердито буркнул по-княжески одетый брат. - Неужели ты не понимаешь, что спорить бесполезно?! Не забывай, что сейчас девятый век!
   Князь ничего не понял из сказанного тезкой, да его это, должно быть, сейчас и не интересовало.
   - Бери светильник, - сказал он Тане, - и ступай наперед нас, благо ты чуров не боишься. Я за тобой ступать буду, а ты, друже, за мной, - обернулся князь к Игорю. - Так мы и выйдем на дворище...
   С ранних лет он привык повелевать и даже сейчас говорил с гостями, едва ли не как со слугами.
   Со стороны их шествие выглядело вельми комично. По темным переходам и скрипучим лестницам княжеского терема медленно, словно слепые, двигались трое. Впереди Таня вытягивала руку с дрожащим огоньком светильника. За ней, затаив дыхание и настороженно прислушиваясь, ступал на цыпочках князь Игорь. Одной рукой он держался за Танин воротник, а другую руку отбросил назад, судорожно вцепившись в княжеское платно на чересах своего тезки.
   Как стон, скрипели старые ступеньки под их ногами, черными крыльями метались тени по бревенчатым стенам терема. Князь тихо шептал:
   - Не страшусь смерти на рати от вражеской стрелы и меча вражеского... Духов страшусь!
   Его страх невольно передавался Тане и ее брату. Но, разумеется, не духов боялись они. Чудились им в темноте другие осторожные шаги и чье-то дыханье позади. И они не ошиблись: от перехода к переходу, с лестницы на лестницу неотступно следовал за ними невидимый во мраке старец со злыми глазами. Видно, что-то недоброе задумал главный волхв Великого Новгорода!
   Шествие по ночному терему показалось троим отрокам бесконечно длинным, и все они облегченно завздыхали, как только вышли на крыльцо.
   Огляделись. Огни в тереме погашены, только одно окно светилось - в спальне князя Олега. Не спалось в эту ночь князю, ходил из угла в угол: обдумывал путь на Киев.
   На княжеском дворище было прохладно и пустынно, пахло соснами и елками. Мигали звезды в безоблачной вышине. Кривой, как сабля, месяц высунулся из-за зубцов крепостной стены кремля, будто из ножен. За стеной стучал колотушкой ночной сторож и покрикивал:
   - Чу-ую!..
   А где-то далече, должно быть, у какого-нибудь костра, где этой ночью новгородцы пили за победу мед и ол, хор мужских голосов тянул однотонную песню:
   Ох вы гой еси, люди добрые,
   Люди добрые, вои храбрые!
   Трудный час пришел нам детей забыть,
   Во полях чужих свою кровь пролить...
   Оставь рало, ратай, да мечом блистай!
   Натяни свой лук и стрелу пускай!
   А другая стрела уж в тебя летит,
   Уж в тебя летит, твою грудь пронзит...
   От простой, но щемящей сердце мелодии Тане стало грустно. Она взглянула на князя, но тот, освободившись от своих страхов, был уже весел. Он вытягивал шею, прислушиваясь к чему-то, и в efo широко открытых глазах отражались два месяца.
   - Чуете? - спросил он.
   - Хорошо поют, - сказал Игорь, - только уж очень печально.
   - Я не про то! - досадливо передернул плечами князь. - Чуете, кузнецы молотами стучат?
   Брат и сестра прислушались: действительно, из разных концов Великого Новгорода доносились в кремль десятки звонких ударов по железу.
   - Дядя наказал, - пояснил князь Игорь, улыбнувшись, - чтоб кузнецы днем и ночью новые доспехи, мечи да копья ковали! И чтоб старые правили, паче есть такие, что на прошлых ратях повреждены были! Каков звон? Душе радостно! Пошли, братие, по граду!
   Размашистой походкой князь двинулся к запертым воротам кремля, но вдруг отлетел назад и упал навзничь.
   - Холоп задушный! - яростно закричал он стражнику, вскакивая на ноги. - Как посмел ты князя толкать? Велю, поганый, плетьми запороть! - И он с силой ткнул стражника кулаком в лицо.
   Таня вскрикнула, но брат зажал ей ладонью рот:
   - Молчи, Танька, это же девятый век!..
   - Прости, княже, - бормотал между тем испуганный стражник, вытирая рукавом кафтана брызнувшую из носа кровь, - не признал тебя в сем дивном платно... А князь Олег повелел не впускать и не выпускать никого: вельми много ныне пьяных во граде...
   В сумраке крепостной стены заливчато заржал оседланный жеребец. Несколько коней на привязи рванулись от него в сторону, толкаясь и гулко, на весь кремль, стуча копытами.
   - Чьи сии кони? - спросил князь Игорь мирным тоном: возможно, ему уже было стыдно своей горячности.
   - Волхвы приехали.
   - Зачем?
   - Не ведаю о том, княже. Волхов нам наказано в любое время в детинец пропускать.
   - Отомкни ворота!
   - Не случилось бы беды, княже... Не велел князь Олег...
   - Отомкни, холоп! - снова вспыхнул юный князь.
   Стражник загремел запором, и трое отроков вышли из кремля.
   Здесь, за крепостной стеной, отчетливей стали слышны звонкие удары молотов: динь-дон, диньдон... А город уже спал, смолкли песни. Лишь коегде на улицах чуть поблескивали догорающие костры. На траве там и тут похрапывали захмелевшие воины. За стеной низенькой хижины всхлипывал и глухо причитал страдальческий женский голос:
   - Ох вы, детоньки мои милые, покинет вас родной батюшка... Ох, на смерть пойдет ваш свет-батюшка...
   Застучал на волховской пристани колотушкой ночной сторож:
   - Чу-ую...
   В конце города, словно перекликаясь, застучал другой сторож.
   Шли отроки по темным улицам и чем дальше уходили от кремля, тем звончей летели в ночь удары кузнечных молотов: динь-дон, динь-дон... Ковал Великий Новгород победу над Аскольдом и Диром. Недаром светилось в тереме окно Олега...
   Князь Игорь вдруг остановился, прислушиваясь. Позади стучали копыта, все ближе, ближе. Вот зафыркала невидимая лошадь.
   - Кто бы это? - забеспокоился он. - Не ровен час, лихие люди, головники... Время позднее...
   В темноте прорезались силуэты всадников.
   - Волхвы, - облегченно вздохнул князь и пожал плечами: - Не ведаю, зачем они по ночам ездят.
   Всадники поравнялись с тремя отроками и неожиданно спешились:
   - Хватайте их! - сипло крикнул кто-то. Прежде чем отроки опомнились, сильные руки скрутили Таню и князя Игоря, заткнули рты тряпками и подняли на крупы лошадей.
   - Что вы делаете?! - отчаянно закричал Игорь.
   Но всадники уже ускакали, топот копыт скоро затих в ночи.
   По темной улице к кремлю стремглав бежал мальчик в княжеском платно. Задыхаясь, что было сил заколотил он кулаком в ворота:
   - Откройте! Пустите меня к князю Олегу! Скорей, скорей, откройте!..
   ПЕРУНОВА ГОРА
   Таню и князя Игоря волхвы везли на своих борзых конях бесцеремонно и жестоко. Словно мешки с гречихой, свешивались связанные отроки с крупов лошадей.
   От бешеной скачки и тряски, от режущей боли в стянутых ремнями суставах Таня то и дело теряла сознание. Ее голова с распустившимися светлыми косичками билась о волосатый бок лошади, но когда она приходила в себя, не чувствовала едкого запаха сбруи и конского пота. Было только мучительно больно; в горячей, затекшей кровью голове мелькали синие огни, и она снова теряла сознание.
   Потом Таня почувствовала, что ее снимают с лошади и кладут на землю. Она открыла глаза и увидела над собой звезды. Месяц давно скрылся за лесом, и снующие вокруг силуэты волхвов в длинных платно, похожих на поповские рясы, казались призраками. Она застонала, но звука своего голоса не услышала, потому что ее рот был забит противным тряпичным кляпом. В горле пересохло, очень хотелось пить.
   Таня повернула голову и увидела рядом неподвижного, связанного по рукам и ногам князя Игоря с таким же кляпом во рту. "Они принимают князя за моего брата", - мелькнула у нее мысль.
   Запахло гарью: это один из волхвов разжигал костер. Запрыгали по дровам язычки пламени, и в их слабом свете над костром вырисовывалась огромная чудовищная фигура закопченного дымом идола. Таня не поняла, из чего он был высечен - из камня или из дерева. Она запомнила только его пугающие золоченые глаза. Отблески огня отражались в них, мигали...
   А по бокам Бога богов стояли идолы поменьше - такие же нелепые и закопченные. Но в отличие от Перуна их глаза не золотились, а серебрились.