Страница:
Внезапно вся жизнь Дженнсен сузилась до двух вопросов: почему ее отец, человек, которого она никогда не знала, так страстно желал убить свою дочь? И почему его сын, Ричард, ее сводный брат, а теперь лорд Рал, также нацелен на то, чтобы убить сестру?
Этому не было никакого объяснения.
Какую угрозу может она представлять подобной силе?
Дженнсен проверила нож, висящий на поясе – с эмблемой Дома Рала, – удостоверившись, что лезвие свободно выходит из ножен. Замок издал приятный щелчок, когда она вернула нож на место. Потом Дженнсен взяла плащ, лежавший на постели, и накинула его на плечи.
Себастьян провел рукой по своим стриженым волосам, наблюдая, как она одевается.
– Что вы намерены делать?
– Я скоро вернусь.
Он потянулся за своим оружием и плащом:
– Хорошо. Я с вами.
– Нет, оставьте меня, Себастьян. Вы достаточно рисковали ради меня. Я намерена пойти одна. Вернусь, когда закончу.
– Закончите что?
Она поспешила к дверям:
– То, что должна!
Себастьян стоял в центре комнаты, уперев руки в бока и явно сомневаясь, что ее стоит слушаться. Дженнсен быстро захлопнула за собой дверь и побежала по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки и желая выскочить из таверны прежде, чем он передумает и последует за ней.
Толпа внизу веселилась, как и раньше. Не обращая внимания на играющих в азартные игры, танцующих и смеющихся мужчин, Дженнсен устремилась к выходу. Однако дойти до двери не успела: какой-то бородач обхватил ее рукой за талию и увлек в толпу. Тихий крик Дженнсен утонул в шуме и гаме.
Она прижала левую руку к поясу. Бородач кружил ее в танце, держа за правую руку. Дженнсен попыталась дотянуться рукой до капюшона, чтобы открыть свои рыжие волосы и напугать незваного кавалера, но не могла освободиться: он схватил ее уже за обе руки. Она не могла ни открыть волосы, ни вытащить нож. И лишь учащенно, в испуге, дышала.
Мужчина пересмеивался со своими товарищами, кружа ее под музыку и держа крепко, чтобы не упустить. Его глаза были полны веселья, а не угрозы, но Дженнсен знала: причина только в том, что она пока не оказывала ему сопротивления. А как только он обнаружит, что дама танцует против воли, его поведение явно изменится.
Он снял руку с талии Дженнсен и закружил ее, как волчок. Сейчас, когда кавалер сжимал своими мозолистыми пальцами лишь одну ее руку, у Дженнсен появилась надежда вырваться. Левой рукой она попыталась нащупать нож, но он был под плащом и до него было не дотянуться.
Толпа хлопала в такт мелодии, выводимой трубами и барабанами. Когда Дженнсен повернулась и сделала шаг в сторону, другой мужчина обхватил ее за талию так сильно, что чуть не вышиб из нее дух. Он выхватил ее руку у первого парня, и шанс откинуть капюшон был потерян.
Она оказалась дрейфующей в море мужчин. Рядом мелькали несколько других женщин, в основном девушки-служанки. Одни танцевали с желанием, другие подключались к танцам ненадолго и удалялись с ловкостью водомерок. Дженнсен не понимала, как они проделывали этот трюк, ей грозило утонуть среди бушующих волн из передававших ее друг другу кавалеров. Заметив боковым зрением дверь, она внезапно вырвалась из рук очередного танцора. Он не ожидал такого, и все остальные мужчины начали смеяться над упустившим свою даму парнем, восприняв ее сопротивление с гораздо большим благодушием, чем она себе представляла. Некоторые и вовсе поздравляли ее с освобождением.
Как ни странно, мужчина, от которого она вырвалась, не обозлился.
– Спасибо, моя прекрасная дева за изящный танец! – Он поклонился ей. – Это большая милость с вашей стороны для такого неуклюжего неумехи, как я. – Он усмехнулся и подмигнул ей, а затем вместе со всеми вновь принялся хлопать в такт музыке.
Дженнсен стояла ошарашенная, осознав, что никакой опасности и не было. Эти люди просто развлекались и вовсе не желали ей зла. Ни один не позволил себе непристойного прикосновения и не сказал грубого слова. Они лишь смеялись да танцевали с нею. Тем не менее она стремительно направилась к двери.
Но прежде чем она успела выйти, чьи-то руки снова обхватили ее за талию. На этот раз Дженнсен попыталась вырваться.
– Не знал, что вы любите танцы!
Это был Себастьян. Дженнсен сразу успокоилась и позволила ему вывести себя из таверны.
За дверью стояла темная ночь, холодный воздух принес облегчение. Дженнсен сделала глубокий вдох, счастливая от того, что не чувствует больше запахи эля, табака и потных мужских тел.
– Я ведь сказала, что вы должны предоставить мне возможность сделать это самой.
– Сделать что?
– Я собираюсь к Латее. Останьтесь здесь, Себастьян. Пожалуйста!
– Хорошо... Если скажете, почему не хотите, чтобы я пошел с вами.
Она подняла руку:
– Себастьян, вы важный человек, и я ужасно переживаю, что вы из-за меня в опасности. Это моя проблема, не ваша. Моя жизнь, она... Я не знаю. У меня нет жизни. А у вас – есть. И я не хочу, чтобы вы запутались в моих сложностях. – Она сделала пару шагов по твердому насту. – Просто подождите здесь.
Однако он сунул руки в карманы и двинулся следом:
– Дженнсен, я – взрослый человек. Не надо решать за меня, что мне следует, а что не следует делать, ладно? Она, не ответив, свернула на пустынную улицу.
– Скажите, зачем вы идете к Латее?
Она остановилась на обочине, рядом с нежилым домом, недалеко от поворота к дому Латеи.
– Себастьян, много лет я спасаюсь бегством. Моя мать провела лучшую часть своей жизни, убегая от Даркена Рала и пряча меня. Она умерла, спасаясь от его сына Ричарда. Но ведь это за мной гнался Даркен Рал, меня он хотел убить. А теперь за мной гонится Ричард Рал, а я так и не знаю, почему... Меня уже тошнит от всего этого. Моя жизнь – это сплошной побег и сплошной страх. Это все, что я делаю. Это все, о чем я думаю. В этом вся моя жизнь – сбежать от человека, который пытается убить меня, опередить его на шаг и остаться жить.
Он не стал с ней спорить.
– Так для чего же вы идете к колдунье?
Дженнсен просунула руки под плащ, сцепила их, чтобы согреться. Она неотрывно смотрела вперед, на темную дорогу, ведущую к дому Латеи, закрытую кружевным балдахином из голых ветвей. Ветки терлись друг о друга, скрипели и издавали стонущие звуки.
– Недавно я убежала даже от Латеи. Я не знаю, почему лорд Рал охотится за мной, а она знает. Я побоялась настоять, чтобы она рассказала мне. Я собиралась оправиться в Народный Дворец и найти ее сестру, Алтею, надеясь, что если я смиренно встану у ее дверей, она сжалится и поможет мне... А если она не поможет? А если она выгонит меня? Что тогда? Ведь мне идти во Дворец – опаснее некуда. И ради чего? Ради шаткой надежды, что кто-то согласится помочь одинокой девушке, за которой гоняются силы всей нации во главе с выродком-убийцей, сыном чудовища?.. Разве вы не понимаете? Если я перестану принимать «нет» в качестве ответа и смогу настоять, чтобы Латея рассказала мне, тогда, возможно, и не придется совершать опасный поход в сердце Д'Хары. Тогда я смогу покинуть страну. Тогда, впервые в жизни, я стану свободной. Но я чуть не потеряла этот шанс, потому что и Латею я тоже боялась. В общем, мне до смерти надоело бояться.
Себастьян стоял, раздумывая, какой выбор будет лучше.
– Давайте просто уйдем. Позвольте мне вывести вас из Д'Хары, если вы действительно этого хотите...
– Нет... Нет, пока я не выясню, почему лорд Рал хочет убить меня.
– Дженнсен, какая, в сущности, разница...
– Нет! – Ее кулаки сжались. – Нет, пока я не выясню, почему пришлось погибнуть моей матери.
Она чувствовала, как горькие слезы скатываются по ее щекам, как застывают на холоде. Наконец, Себастьян кивнул.
– Я понимаю. Идемте к Латее. Я помогу вам получить у нее ответ. Может быть, потом вы согласитесь уйти из Д'Хары, туда, где будете в безопасности.
Она вытерла слезы:
– Спасибо вам, Себастьян. Но вы ведь должны сделать здесь какое-то дело, правда? Я не могу больше отвлекать вас на мои проблемы. Это – моя забота. Живите своей жизнью. Он улыбнулся:
– Духовный вождь нашего народа, брат Нарев, говорит, что самое важное дело в жизни – помогать тем, кто нуждается в помощи.
Эта фраза подняла настроение Дженнсен, хотя ей уже казалось, что ее ничего не может взбодрить.
– Похоже, он – замечательный человек.
– Это точно.
– Но вы находитесь на службе у своего вождя, Джеганя Справедливого, так ведь?
– Брат Нарев является близким другом и пастырем императора Джеганя. Оба сочли бы, что я должен помочь вам, я в этом уверен. В конце концов, лорд Рал – и наш враг тоже. Лорд Рал принес несчастье многим людям. Они оба, брат Нарев и император Джегань, настояли бы на том, чтобы я помог вам. Так обстоят дела.
Дженнсен задохнулась от счастья и ничего больше не сказала. Она позволила Себастьяну обхватить себя за талию. Шагая с ним в тишине ночи, она прислушивалась к мягкому звуку шагов и скрипу сухого снега у них под ногами.
Латея должна помочь. Дженнсен постарается, чтобы она помогла.
Этому не было никакого объяснения.
Какую угрозу может она представлять подобной силе?
Дженнсен проверила нож, висящий на поясе – с эмблемой Дома Рала, – удостоверившись, что лезвие свободно выходит из ножен. Замок издал приятный щелчок, когда она вернула нож на место. Потом Дженнсен взяла плащ, лежавший на постели, и накинула его на плечи.
Себастьян провел рукой по своим стриженым волосам, наблюдая, как она одевается.
– Что вы намерены делать?
– Я скоро вернусь.
Он потянулся за своим оружием и плащом:
– Хорошо. Я с вами.
– Нет, оставьте меня, Себастьян. Вы достаточно рисковали ради меня. Я намерена пойти одна. Вернусь, когда закончу.
– Закончите что?
Она поспешила к дверям:
– То, что должна!
Себастьян стоял в центре комнаты, уперев руки в бока и явно сомневаясь, что ее стоит слушаться. Дженнсен быстро захлопнула за собой дверь и побежала по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки и желая выскочить из таверны прежде, чем он передумает и последует за ней.
Толпа внизу веселилась, как и раньше. Не обращая внимания на играющих в азартные игры, танцующих и смеющихся мужчин, Дженнсен устремилась к выходу. Однако дойти до двери не успела: какой-то бородач обхватил ее рукой за талию и увлек в толпу. Тихий крик Дженнсен утонул в шуме и гаме.
Она прижала левую руку к поясу. Бородач кружил ее в танце, держа за правую руку. Дженнсен попыталась дотянуться рукой до капюшона, чтобы открыть свои рыжие волосы и напугать незваного кавалера, но не могла освободиться: он схватил ее уже за обе руки. Она не могла ни открыть волосы, ни вытащить нож. И лишь учащенно, в испуге, дышала.
Мужчина пересмеивался со своими товарищами, кружа ее под музыку и держа крепко, чтобы не упустить. Его глаза были полны веселья, а не угрозы, но Дженнсен знала: причина только в том, что она пока не оказывала ему сопротивления. А как только он обнаружит, что дама танцует против воли, его поведение явно изменится.
Он снял руку с талии Дженнсен и закружил ее, как волчок. Сейчас, когда кавалер сжимал своими мозолистыми пальцами лишь одну ее руку, у Дженнсен появилась надежда вырваться. Левой рукой она попыталась нащупать нож, но он был под плащом и до него было не дотянуться.
Толпа хлопала в такт мелодии, выводимой трубами и барабанами. Когда Дженнсен повернулась и сделала шаг в сторону, другой мужчина обхватил ее за талию так сильно, что чуть не вышиб из нее дух. Он выхватил ее руку у первого парня, и шанс откинуть капюшон был потерян.
Она оказалась дрейфующей в море мужчин. Рядом мелькали несколько других женщин, в основном девушки-служанки. Одни танцевали с желанием, другие подключались к танцам ненадолго и удалялись с ловкостью водомерок. Дженнсен не понимала, как они проделывали этот трюк, ей грозило утонуть среди бушующих волн из передававших ее друг другу кавалеров. Заметив боковым зрением дверь, она внезапно вырвалась из рук очередного танцора. Он не ожидал такого, и все остальные мужчины начали смеяться над упустившим свою даму парнем, восприняв ее сопротивление с гораздо большим благодушием, чем она себе представляла. Некоторые и вовсе поздравляли ее с освобождением.
Как ни странно, мужчина, от которого она вырвалась, не обозлился.
– Спасибо, моя прекрасная дева за изящный танец! – Он поклонился ей. – Это большая милость с вашей стороны для такого неуклюжего неумехи, как я. – Он усмехнулся и подмигнул ей, а затем вместе со всеми вновь принялся хлопать в такт музыке.
Дженнсен стояла ошарашенная, осознав, что никакой опасности и не было. Эти люди просто развлекались и вовсе не желали ей зла. Ни один не позволил себе непристойного прикосновения и не сказал грубого слова. Они лишь смеялись да танцевали с нею. Тем не менее она стремительно направилась к двери.
Но прежде чем она успела выйти, чьи-то руки снова обхватили ее за талию. На этот раз Дженнсен попыталась вырваться.
– Не знал, что вы любите танцы!
Это был Себастьян. Дженнсен сразу успокоилась и позволила ему вывести себя из таверны.
За дверью стояла темная ночь, холодный воздух принес облегчение. Дженнсен сделала глубокий вдох, счастливая от того, что не чувствует больше запахи эля, табака и потных мужских тел.
– Я ведь сказала, что вы должны предоставить мне возможность сделать это самой.
– Сделать что?
– Я собираюсь к Латее. Останьтесь здесь, Себастьян. Пожалуйста!
– Хорошо... Если скажете, почему не хотите, чтобы я пошел с вами.
Она подняла руку:
– Себастьян, вы важный человек, и я ужасно переживаю, что вы из-за меня в опасности. Это моя проблема, не ваша. Моя жизнь, она... Я не знаю. У меня нет жизни. А у вас – есть. И я не хочу, чтобы вы запутались в моих сложностях. – Она сделала пару шагов по твердому насту. – Просто подождите здесь.
Однако он сунул руки в карманы и двинулся следом:
– Дженнсен, я – взрослый человек. Не надо решать за меня, что мне следует, а что не следует делать, ладно? Она, не ответив, свернула на пустынную улицу.
– Скажите, зачем вы идете к Латее?
Она остановилась на обочине, рядом с нежилым домом, недалеко от поворота к дому Латеи.
– Себастьян, много лет я спасаюсь бегством. Моя мать провела лучшую часть своей жизни, убегая от Даркена Рала и пряча меня. Она умерла, спасаясь от его сына Ричарда. Но ведь это за мной гнался Даркен Рал, меня он хотел убить. А теперь за мной гонится Ричард Рал, а я так и не знаю, почему... Меня уже тошнит от всего этого. Моя жизнь – это сплошной побег и сплошной страх. Это все, что я делаю. Это все, о чем я думаю. В этом вся моя жизнь – сбежать от человека, который пытается убить меня, опередить его на шаг и остаться жить.
Он не стал с ней спорить.
– Так для чего же вы идете к колдунье?
Дженнсен просунула руки под плащ, сцепила их, чтобы согреться. Она неотрывно смотрела вперед, на темную дорогу, ведущую к дому Латеи, закрытую кружевным балдахином из голых ветвей. Ветки терлись друг о друга, скрипели и издавали стонущие звуки.
– Недавно я убежала даже от Латеи. Я не знаю, почему лорд Рал охотится за мной, а она знает. Я побоялась настоять, чтобы она рассказала мне. Я собиралась оправиться в Народный Дворец и найти ее сестру, Алтею, надеясь, что если я смиренно встану у ее дверей, она сжалится и поможет мне... А если она не поможет? А если она выгонит меня? Что тогда? Ведь мне идти во Дворец – опаснее некуда. И ради чего? Ради шаткой надежды, что кто-то согласится помочь одинокой девушке, за которой гоняются силы всей нации во главе с выродком-убийцей, сыном чудовища?.. Разве вы не понимаете? Если я перестану принимать «нет» в качестве ответа и смогу настоять, чтобы Латея рассказала мне, тогда, возможно, и не придется совершать опасный поход в сердце Д'Хары. Тогда я смогу покинуть страну. Тогда, впервые в жизни, я стану свободной. Но я чуть не потеряла этот шанс, потому что и Латею я тоже боялась. В общем, мне до смерти надоело бояться.
Себастьян стоял, раздумывая, какой выбор будет лучше.
– Давайте просто уйдем. Позвольте мне вывести вас из Д'Хары, если вы действительно этого хотите...
– Нет... Нет, пока я не выясню, почему лорд Рал хочет убить меня.
– Дженнсен, какая, в сущности, разница...
– Нет! – Ее кулаки сжались. – Нет, пока я не выясню, почему пришлось погибнуть моей матери.
Она чувствовала, как горькие слезы скатываются по ее щекам, как застывают на холоде. Наконец, Себастьян кивнул.
– Я понимаю. Идемте к Латее. Я помогу вам получить у нее ответ. Может быть, потом вы согласитесь уйти из Д'Хары, туда, где будете в безопасности.
Она вытерла слезы:
– Спасибо вам, Себастьян. Но вы ведь должны сделать здесь какое-то дело, правда? Я не могу больше отвлекать вас на мои проблемы. Это – моя забота. Живите своей жизнью. Он улыбнулся:
– Духовный вождь нашего народа, брат Нарев, говорит, что самое важное дело в жизни – помогать тем, кто нуждается в помощи.
Эта фраза подняла настроение Дженнсен, хотя ей уже казалось, что ее ничего не может взбодрить.
– Похоже, он – замечательный человек.
– Это точно.
– Но вы находитесь на службе у своего вождя, Джеганя Справедливого, так ведь?
– Брат Нарев является близким другом и пастырем императора Джеганя. Оба сочли бы, что я должен помочь вам, я в этом уверен. В конце концов, лорд Рал – и наш враг тоже. Лорд Рал принес несчастье многим людям. Они оба, брат Нарев и император Джегань, настояли бы на том, чтобы я помог вам. Так обстоят дела.
Дженнсен задохнулась от счастья и ничего больше не сказала. Она позволила Себастьяну обхватить себя за талию. Шагая с ним в тишине ночи, она прислушивалась к мягкому звуку шагов и скрипу сухого снега у них под ногами.
Латея должна помочь. Дженнсен постарается, чтобы она помогла.
Глава 11
Обе очень не хотелось останавливаться, но он знал, что пора. Ему надо возвращаться домой – мать будет злиться, если он слишком задержится в городе. Кроме того, он больше не мог получить от Латеи никакого удовольствия. Она принесла ему все радости, которые когда-либо могла дать.
Было просто упоительно, пока все продолжалось. Безгранично упоительно!.. И он смог узнать много нового. Животные просто не могут дать такие ощущения, какие он получал от Латеи. Конечно, как умирает человек, во многом похоже на то, как умирает животное, но в то же время была разница. И какая!.. Оба теперь знал это.
Кто может знать, о чем думает крыса? Если крысы вообще думают... Но люди могут думать. Их ум можно увидеть в их глазах, и ты все понимаешь. И знаешь, что они думают настоящими человеческими мыслями – не какими-нибудь цыпляче-кроляче-крысиными! – их взгляд говорит об этом. И это так возбуждало. А каким восторгом было стать свидетелем суда над Латеей! Особенно, когда он дождался того единственного, самого впечатляющего момента, той окончательной муки, когда ее душа покидала тело, и Владетель мертвых забирал ее в свои владения.
Да, животные тоже вызывали у него восторг, несмотря на то, что в них не было человеческого начала. Он испытывал громадное наслаждение, пригвоздив животное к забору или стене хлева и сдирая с них кожу, пока они еще были живыми. Но у них не было души. Они просто... умирали.
Латея тоже умерла, но это породило совершенно новые ощущения.
Латея заставила его так ухмыляться, как он раньше никогда не ухмылялся.
Оба открутил верх лампы, вынул фитиль и разбрызгал масло по полу, на сломанный стол и вокруг шкафа с лекарствами, который валялся опрокинутый в центре комнаты.
Он знал, что не может просто так оставить старуху здесь, чтобы ее обнаружили в подобном виде, хотя сделал бы это с большим удовольствием. Но это вызовет слишком много вопросов. Особенно, если увидят ее такой...
Он взглянул на нее.
Нет, в этом было что-то пьянящее. Он представлял, как приятно будет послушать рассказы людей обо всех мрачных деталях чудовищно жестокой смерти, которая постигла Латею. Сама мысль о том, что человек сумел уничтожить могучую колдунью таким устрашающим способом, вызовет сенсацию. Люди захотят узнать, кто это сделал. Для части народа он станет героем-мстителем. Вокруг будет стоять гул разговоров о случившемся.
Как только появится весть о муках, постигших Латею, и о ее страшной смерти, сразу распространятся сплетни, от которых всех будет трясти как в лихорадке. И это будет забавно.
Разобравшись со светильником, он вспомнил о ноже. Нож лежал там, где его и оставили, около перевернутого шкафа. Оба водрузил пустую лампу на груду обломков и наклонился за ножом. Да, получилась настоящая бойня. Нельзя сделать омлет, не разбивая яиц, говорила его мать. Она часто так говорила. На этот раз ее поговорка очень подходила к случаю...
Одной рукой Оба поднял любимый стул Латеи и поставил его в центре комнаты, а затем принялся очищать лезвие о сшитое из лоскутков покрывало, лежавшее на стуле. Он слышал, что колдовство способно приносить беды самыми необычными способами. К примеру, колдунья может состоять из какой-нибудь ужасной колдовской крови, которая, подобно кислоте, разъест любую сталь...
Он огляделся. Не-а, обычная кровь, как у всех. Разве лишь очень много... Да, это будет большая сенсация, это будет захватывающе!
Вот только плохо, что придут солдаты и начнут задавать вопросы. Эти солдаты невероятно любопытны. Они станут повсюду совать свои носы, это так же точно, как то, что корова дает молоко. Они могут все испортить своими вопросами. И наверняка не смогут оценить получившийся омлет.
Не-а, все же лучше, если дом Латеи сгорит. Это, конечно, не вызовет сенсации и не принесет такого развлечения, как убийство, но зато и подозрений не будет. А без подозрений не будет солдатских вопросов. У людей вечно горят дома – особенно зимой. Полено, например, выкатится из камина, разбросав угли; искра выстрелит в занавеску; свеча выгорит и упадет. И дом заполыхает – будьте-нате!
Такое происходит постоянно. И ничуть это не подозрительно – пожар в разгар зимы. Со всем этим пусканием искр и огня, колдунья невольно навлекла на себя пожар. Удивительно еще, что дом не загорелся раньше. Старуха сама себе создавала угрозу.
Конечно, кто-нибудь может увидеть пламя, но будет уже слишком поздно. Огонь разгорится так, что из-за сильного жара никто не сумеет подойти к дому. А если сразу пожар не заметят, то и вообще ничего не останется. Кроме пепла...
Оба испустил горестный вздох. Жаль, конечно, что этот жуткий пожар, который обвинят в гибели Латеи, не даст насладиться сплетнями об убийстве, но тут уж ничего не поделаешь.
Оба много узнал о пожарах. У них сгорело несколько домов. И заживо сгорали звери. Это было раньше, когда они жили в других городах и еще не переехали в это место.
Оба любил наблюдать, как горят дома, любил слушать пронзительный визг животных. Звук раздуваемого ветром огня в горящем здании наполнял его ощущением власти. Ему нравилось, когда в полнейшей панике прибегали люди. Они всегда выглядели ничтожными рядом с тем, что создал он, Оба. Они боялись пожара. Иногда люди криками созывали всех тушить огонь: мужчины выплескивали ведра воды на пламя или сбивали его одеялами, но это никогда не могло остановить пожар, зажженный Обой. Ведь он не был неумехой. Он всегда все делал хорошо. И хорошо знал, что делает...
Закончив, наконец, очищать и доводить до блеска свой нож, Оба бросил окровавленное покрывало на пропитанные маслом щепки у перевернутого дверцами вниз шкафа.
То, что осталось от Латеи, было пригвождено к полу рядом со шкафом. Колдунья, не мигая, смотрела в потолок. Оба усмехнулся. Скоро здесь не останется потолка, в который можно смотреть. И глаз, чтобы видеть, тоже не останется. Ухмылка Обы стала шире.
И тут он заметил, как на полу возле Латеи что-то блестит. Он наклонился. Это была золотая монета. Оба никогда раньше не видел золотых марок. Она, должно быть, выпала из кармана Латеи, вместе с другими. Оба сунул золотую монету себе в карман, куда раньше положил остальные подобранные с пола монеты. А еще он нашел у старухи под тюфяком пухлый кошелек. Латея сделала его богатым. Кто же знал, что колдуньи бывают такими состоятельными!..
Некоторые из этих монет были заработаны матерью Обы, а затем заплачены за ненавистное ему лечение. И вот теперь они вернулись назад. Справедливость все-таки торжествует...
Пора заканчивать с этим делом. Оба шагнул к камину. И застыл на полпути: снаружи от чьих-то шагов захрустел снег.
Шаги приближались. Кто-то явно направлялся к дому колдуньи. Кто бы мог так поздно явиться к Латее? Это просто неприлично! Неужели они не могут подождать со своим лечением до утра? Неужели не могут дать отдохнуть бедной старой женщине? Некоторые люди думают только о себе.
Оба схватил кочергу, прислоненную к камину, быстро подцепил горящие дубовые поленья и выволок на облитый маслом пол. Масло, щепки, простыни и лоскутное покрывало тут же занялись пламенем. Огонь завыл, как голодный волк. Густой белый дым заклубился вокруг погребального костра Латеи. Оба бросился к отверстию в стене, которое колдунья, словно специально для его удобства, проделала при помощи своей магии. Тогда она хотела его убить.
Она еще не знала, что он стал непобедимым.
Себастьян резко остановил Дженнсен, схватив ее за руку. Девушка повернулась и увидела его лицо в тусклом свете, льющемся из единственного окна. Сполохи этого оранжевого света, отражаясь, плясали в глазах Себастьяна. Разглядев выражение его лица, Дженнсен поняла, что следует молчать.
Себастьян бесшумно вытащил меч и бесшумно прошел к двери. В этом скользящем натренированном движении сразу было видно профессионала, человека, привычного к подобным делам.
Он склонился к окну, стараясь заглянуть в него, но не ступить в глубокий снег под окном. Потом обернулся и прошептал:
– Пожар...
Дженнсен бросилась к нему:
– Скорее! Она могла заснуть. Мы должны ее предупредить.
Себастьян раздумывал всего мгновение, затем рванулся к двери. Дженнсен следовала за ним. Она не сразу разобралась в том, что увидела. В комнате плясали языки оранжевого пламени, которые отбрасывали чудовищные тени на стены. В зыбком свете все казалось ирреальным, явившимся не из мира сего.
Потом она смогла кое-что разглядеть, и все стало более чем реальным. Задыхаясь от дыма и запаха лампадного масла, она увидела растопыренные пальцы женской руки, торчавшей из-за лежащего на полу шкафа. Решив, что упавший шкаф придавил старуху-колдунью, Дженнсен бросилась на помощь.
Когда она обогнула шкаф, перед ней предстало то, что осталось от Латеи.
Дженнсен словно пригвоздили к полу. Она не могла пошевелиться, не могла даже отвести своих широко открытых глаз. Она почувствовала тошнотворную вонь, идущую от окровавленной плоти. Тогда Дженнсен, наконец, смогла открыть рот, но рванувшийся из ее души мучительный крик был едва слышен в шуме набиравшего силу рычащего пламени.
Себастьян быстро взглянул на то, от чего она не могла отвести глаз, но для него останки Латеи были всего лишь одной деталью из множества других.
Дженнсен перевела взгляд на своего спутника и по его отточенно-выверенным движениям поняла, что он насмотрелся таких вещей, и его увиденная здесь картина далеко не так задевает, как ее.
«Дженнсен».
Пальцы Дженнсен плотно сомкнулись на рукояти ножа. Она ощущала ладонью резной орнамент, завитки, впадинки и острия, составлявшие букву «Р». Сдерживая подступившую рвоту, она выдернула лезвие из ножен.
«Сдавайся».
– Они были здесь, – прошептала она. – Д'харианские солдаты были здесь.
В глазах Себастьяна она увидела удивление или замешательство, но не более того.
Он нахмурился, снова оглядевшись вокруг:
– Вы в этом уверены?
«Дженнсен».
Она не обратила внимания на раздававшийся в ее голове голос мертвеца и мысленно вернулась к человеку, которого они встретили на дороге после первого посещения колдуньи. Он был крепким, светловолосым, миловидным, как большинство д'харианских солдат. В тот раз она не подумала, что перед нею солдат. Но разве он не мог быть солдатом?
Нет, вряд ли... Он, кажется, испугался встреченных людей больше, чем они его. Солдаты так себя не ведут.
– А кто же еще? Мы ведь не видели всех. Это, наверное, оставшаяся часть квода. Они, видимо, как-то вышли на наш след.
Себастьян все еще не отрывал взгляд от разгоравшегося пламени, которое захватывало все больше и больше добычи.
– Думаю, вы, похоже, правы.
«Сдавайся».
– Себастьян, мы должны выбираться отсюда, иначе окажемся следующими. – Дженнсен схватила спутника за рукав и попыталась вытащить из дома. – Они должны быть близко отсюда.
Он не поддался:
– Но как они могут узнать?
– Милостивые духи!.. Лорд Рал – чародей. Как он узнает обо всем? Как он нашел мой дом?
Себастьян все еще осматривал щепки и обломки, разгребая их мечом. Дженнсен опять потянула его за рукав.
– Ваш дом, – сказал он, нахмурившись. – Да, я понял, что вы имеете в виду.
– Мы должны выбраться отсюда прежде, чем нас схватят!
Он кивнул, успокаивая ее:
– Куда вы хотите отправиться?
Они выбрались наружу и посмотрели в открытый дверной проем, на набирающий силу пожар.
– Теперь у нас нет выхода, – сказала Дженнсен. – Латея была единственной ниточкой. Теперь нам придется идти в Народный Дворец. Придется искать ее сестру Алтею. Она – единственный человек, знающий все ответы. Она тоже колдунья и единственная, кто видит дыры в мире. Что бы это ни значило...
– Вы уверены, что хотите именно этого?
Дженнсен подумала о голосе. Как холодно и безжизненно он звучал в голове!.. Это удивило ее. Она не слышала его со дня гибели матери.
– А разве у меня есть выбор? Если я хочу узнать, почему лорд Рал стремится убить меня, почему он убил мою мать, почему за мной охотятся, то надо отыскать Алтею. Я должна идти.
Себастьян быстро увлек ее за собой, в холодную тьму ночи.
– Нам лучше вернуться в таверну и собрать вещи. Тогда мы сможем выйти рано.
– Боюсь, они подошли вплотную и могут устроить ловушку именно в таверне. У меня есть мамины деньги. У вас – те, что вы взяли у убийц. Мы можем купить лошадей. Придется уезжать прямо сейчас. Надеюсь, никто не заметил, как мы сюда приходили.
Себастьян спрятал меч в ножны. Он обдумывал возможности, его дыхание облачком клубилось в морозном воздухе.
Потом он оглянулся назад.
– Из-за пожара, по крайней мере, не останется никаких свидетельств того, что здесь произошло. Это нам на руку. Никто нас не видел, когда мы приходили сюда в первый раз, поэтому не будет причин задавать нам вопросы. Никто не узнает, что мы были здесь снова. У них не будет причин искать нас.
– Надо скорей выбираться отсюда, прежде чем все обнаружится и все попадут под подозрение, – сказала Дженнсен. – Прежде чем солдаты начнут расспрашивать о чужаках, остановившихся в городе.
Себастьян взял ее за руку:
– Хорошо. Тогда давайте поспешим.
Было просто упоительно, пока все продолжалось. Безгранично упоительно!.. И он смог узнать много нового. Животные просто не могут дать такие ощущения, какие он получал от Латеи. Конечно, как умирает человек, во многом похоже на то, как умирает животное, но в то же время была разница. И какая!.. Оба теперь знал это.
Кто может знать, о чем думает крыса? Если крысы вообще думают... Но люди могут думать. Их ум можно увидеть в их глазах, и ты все понимаешь. И знаешь, что они думают настоящими человеческими мыслями – не какими-нибудь цыпляче-кроляче-крысиными! – их взгляд говорит об этом. И это так возбуждало. А каким восторгом было стать свидетелем суда над Латеей! Особенно, когда он дождался того единственного, самого впечатляющего момента, той окончательной муки, когда ее душа покидала тело, и Владетель мертвых забирал ее в свои владения.
Да, животные тоже вызывали у него восторг, несмотря на то, что в них не было человеческого начала. Он испытывал громадное наслаждение, пригвоздив животное к забору или стене хлева и сдирая с них кожу, пока они еще были живыми. Но у них не было души. Они просто... умирали.
Латея тоже умерла, но это породило совершенно новые ощущения.
Латея заставила его так ухмыляться, как он раньше никогда не ухмылялся.
Оба открутил верх лампы, вынул фитиль и разбрызгал масло по полу, на сломанный стол и вокруг шкафа с лекарствами, который валялся опрокинутый в центре комнаты.
Он знал, что не может просто так оставить старуху здесь, чтобы ее обнаружили в подобном виде, хотя сделал бы это с большим удовольствием. Но это вызовет слишком много вопросов. Особенно, если увидят ее такой...
Он взглянул на нее.
Нет, в этом было что-то пьянящее. Он представлял, как приятно будет послушать рассказы людей обо всех мрачных деталях чудовищно жестокой смерти, которая постигла Латею. Сама мысль о том, что человек сумел уничтожить могучую колдунью таким устрашающим способом, вызовет сенсацию. Люди захотят узнать, кто это сделал. Для части народа он станет героем-мстителем. Вокруг будет стоять гул разговоров о случившемся.
Как только появится весть о муках, постигших Латею, и о ее страшной смерти, сразу распространятся сплетни, от которых всех будет трясти как в лихорадке. И это будет забавно.
Разобравшись со светильником, он вспомнил о ноже. Нож лежал там, где его и оставили, около перевернутого шкафа. Оба водрузил пустую лампу на груду обломков и наклонился за ножом. Да, получилась настоящая бойня. Нельзя сделать омлет, не разбивая яиц, говорила его мать. Она часто так говорила. На этот раз ее поговорка очень подходила к случаю...
Одной рукой Оба поднял любимый стул Латеи и поставил его в центре комнаты, а затем принялся очищать лезвие о сшитое из лоскутков покрывало, лежавшее на стуле. Он слышал, что колдовство способно приносить беды самыми необычными способами. К примеру, колдунья может состоять из какой-нибудь ужасной колдовской крови, которая, подобно кислоте, разъест любую сталь...
Он огляделся. Не-а, обычная кровь, как у всех. Разве лишь очень много... Да, это будет большая сенсация, это будет захватывающе!
Вот только плохо, что придут солдаты и начнут задавать вопросы. Эти солдаты невероятно любопытны. Они станут повсюду совать свои носы, это так же точно, как то, что корова дает молоко. Они могут все испортить своими вопросами. И наверняка не смогут оценить получившийся омлет.
Не-а, все же лучше, если дом Латеи сгорит. Это, конечно, не вызовет сенсации и не принесет такого развлечения, как убийство, но зато и подозрений не будет. А без подозрений не будет солдатских вопросов. У людей вечно горят дома – особенно зимой. Полено, например, выкатится из камина, разбросав угли; искра выстрелит в занавеску; свеча выгорит и упадет. И дом заполыхает – будьте-нате!
Такое происходит постоянно. И ничуть это не подозрительно – пожар в разгар зимы. Со всем этим пусканием искр и огня, колдунья невольно навлекла на себя пожар. Удивительно еще, что дом не загорелся раньше. Старуха сама себе создавала угрозу.
Конечно, кто-нибудь может увидеть пламя, но будет уже слишком поздно. Огонь разгорится так, что из-за сильного жара никто не сумеет подойти к дому. А если сразу пожар не заметят, то и вообще ничего не останется. Кроме пепла...
Оба испустил горестный вздох. Жаль, конечно, что этот жуткий пожар, который обвинят в гибели Латеи, не даст насладиться сплетнями об убийстве, но тут уж ничего не поделаешь.
Оба много узнал о пожарах. У них сгорело несколько домов. И заживо сгорали звери. Это было раньше, когда они жили в других городах и еще не переехали в это место.
Оба любил наблюдать, как горят дома, любил слушать пронзительный визг животных. Звук раздуваемого ветром огня в горящем здании наполнял его ощущением власти. Ему нравилось, когда в полнейшей панике прибегали люди. Они всегда выглядели ничтожными рядом с тем, что создал он, Оба. Они боялись пожара. Иногда люди криками созывали всех тушить огонь: мужчины выплескивали ведра воды на пламя или сбивали его одеялами, но это никогда не могло остановить пожар, зажженный Обой. Ведь он не был неумехой. Он всегда все делал хорошо. И хорошо знал, что делает...
Закончив, наконец, очищать и доводить до блеска свой нож, Оба бросил окровавленное покрывало на пропитанные маслом щепки у перевернутого дверцами вниз шкафа.
То, что осталось от Латеи, было пригвождено к полу рядом со шкафом. Колдунья, не мигая, смотрела в потолок. Оба усмехнулся. Скоро здесь не останется потолка, в который можно смотреть. И глаз, чтобы видеть, тоже не останется. Ухмылка Обы стала шире.
И тут он заметил, как на полу возле Латеи что-то блестит. Он наклонился. Это была золотая монета. Оба никогда раньше не видел золотых марок. Она, должно быть, выпала из кармана Латеи, вместе с другими. Оба сунул золотую монету себе в карман, куда раньше положил остальные подобранные с пола монеты. А еще он нашел у старухи под тюфяком пухлый кошелек. Латея сделала его богатым. Кто же знал, что колдуньи бывают такими состоятельными!..
Некоторые из этих монет были заработаны матерью Обы, а затем заплачены за ненавистное ему лечение. И вот теперь они вернулись назад. Справедливость все-таки торжествует...
Пора заканчивать с этим делом. Оба шагнул к камину. И застыл на полпути: снаружи от чьих-то шагов захрустел снег.
Шаги приближались. Кто-то явно направлялся к дому колдуньи. Кто бы мог так поздно явиться к Латее? Это просто неприлично! Неужели они не могут подождать со своим лечением до утра? Неужели не могут дать отдохнуть бедной старой женщине? Некоторые люди думают только о себе.
Оба схватил кочергу, прислоненную к камину, быстро подцепил горящие дубовые поленья и выволок на облитый маслом пол. Масло, щепки, простыни и лоскутное покрывало тут же занялись пламенем. Огонь завыл, как голодный волк. Густой белый дым заклубился вокруг погребального костра Латеи. Оба бросился к отверстию в стене, которое колдунья, словно специально для его удобства, проделала при помощи своей магии. Тогда она хотела его убить.
Она еще не знала, что он стал непобедимым.
Себастьян резко остановил Дженнсен, схватив ее за руку. Девушка повернулась и увидела его лицо в тусклом свете, льющемся из единственного окна. Сполохи этого оранжевого света, отражаясь, плясали в глазах Себастьяна. Разглядев выражение его лица, Дженнсен поняла, что следует молчать.
Себастьян бесшумно вытащил меч и бесшумно прошел к двери. В этом скользящем натренированном движении сразу было видно профессионала, человека, привычного к подобным делам.
Он склонился к окну, стараясь заглянуть в него, но не ступить в глубокий снег под окном. Потом обернулся и прошептал:
– Пожар...
Дженнсен бросилась к нему:
– Скорее! Она могла заснуть. Мы должны ее предупредить.
Себастьян раздумывал всего мгновение, затем рванулся к двери. Дженнсен следовала за ним. Она не сразу разобралась в том, что увидела. В комнате плясали языки оранжевого пламени, которые отбрасывали чудовищные тени на стены. В зыбком свете все казалось ирреальным, явившимся не из мира сего.
Потом она смогла кое-что разглядеть, и все стало более чем реальным. Задыхаясь от дыма и запаха лампадного масла, она увидела растопыренные пальцы женской руки, торчавшей из-за лежащего на полу шкафа. Решив, что упавший шкаф придавил старуху-колдунью, Дженнсен бросилась на помощь.
Когда она обогнула шкаф, перед ней предстало то, что осталось от Латеи.
Дженнсен словно пригвоздили к полу. Она не могла пошевелиться, не могла даже отвести своих широко открытых глаз. Она почувствовала тошнотворную вонь, идущую от окровавленной плоти. Тогда Дженнсен, наконец, смогла открыть рот, но рванувшийся из ее души мучительный крик был едва слышен в шуме набиравшего силу рычащего пламени.
Себастьян быстро взглянул на то, от чего она не могла отвести глаз, но для него останки Латеи были всего лишь одной деталью из множества других.
Дженнсен перевела взгляд на своего спутника и по его отточенно-выверенным движениям поняла, что он насмотрелся таких вещей, и его увиденная здесь картина далеко не так задевает, как ее.
«Дженнсен».
Пальцы Дженнсен плотно сомкнулись на рукояти ножа. Она ощущала ладонью резной орнамент, завитки, впадинки и острия, составлявшие букву «Р». Сдерживая подступившую рвоту, она выдернула лезвие из ножен.
«Сдавайся».
– Они были здесь, – прошептала она. – Д'харианские солдаты были здесь.
В глазах Себастьяна она увидела удивление или замешательство, но не более того.
Он нахмурился, снова оглядевшись вокруг:
– Вы в этом уверены?
«Дженнсен».
Она не обратила внимания на раздававшийся в ее голове голос мертвеца и мысленно вернулась к человеку, которого они встретили на дороге после первого посещения колдуньи. Он был крепким, светловолосым, миловидным, как большинство д'харианских солдат. В тот раз она не подумала, что перед нею солдат. Но разве он не мог быть солдатом?
Нет, вряд ли... Он, кажется, испугался встреченных людей больше, чем они его. Солдаты так себя не ведут.
– А кто же еще? Мы ведь не видели всех. Это, наверное, оставшаяся часть квода. Они, видимо, как-то вышли на наш след.
Себастьян все еще не отрывал взгляд от разгоравшегося пламени, которое захватывало все больше и больше добычи.
– Думаю, вы, похоже, правы.
«Сдавайся».
– Себастьян, мы должны выбираться отсюда, иначе окажемся следующими. – Дженнсен схватила спутника за рукав и попыталась вытащить из дома. – Они должны быть близко отсюда.
Он не поддался:
– Но как они могут узнать?
– Милостивые духи!.. Лорд Рал – чародей. Как он узнает обо всем? Как он нашел мой дом?
Себастьян все еще осматривал щепки и обломки, разгребая их мечом. Дженнсен опять потянула его за рукав.
– Ваш дом, – сказал он, нахмурившись. – Да, я понял, что вы имеете в виду.
– Мы должны выбраться отсюда прежде, чем нас схватят!
Он кивнул, успокаивая ее:
– Куда вы хотите отправиться?
Они выбрались наружу и посмотрели в открытый дверной проем, на набирающий силу пожар.
– Теперь у нас нет выхода, – сказала Дженнсен. – Латея была единственной ниточкой. Теперь нам придется идти в Народный Дворец. Придется искать ее сестру Алтею. Она – единственный человек, знающий все ответы. Она тоже колдунья и единственная, кто видит дыры в мире. Что бы это ни значило...
– Вы уверены, что хотите именно этого?
Дженнсен подумала о голосе. Как холодно и безжизненно он звучал в голове!.. Это удивило ее. Она не слышала его со дня гибели матери.
– А разве у меня есть выбор? Если я хочу узнать, почему лорд Рал стремится убить меня, почему он убил мою мать, почему за мной охотятся, то надо отыскать Алтею. Я должна идти.
Себастьян быстро увлек ее за собой, в холодную тьму ночи.
– Нам лучше вернуться в таверну и собрать вещи. Тогда мы сможем выйти рано.
– Боюсь, они подошли вплотную и могут устроить ловушку именно в таверне. У меня есть мамины деньги. У вас – те, что вы взяли у убийц. Мы можем купить лошадей. Придется уезжать прямо сейчас. Надеюсь, никто не заметил, как мы сюда приходили.
Себастьян спрятал меч в ножны. Он обдумывал возможности, его дыхание облачком клубилось в морозном воздухе.
Потом он оглянулся назад.
– Из-за пожара, по крайней мере, не останется никаких свидетельств того, что здесь произошло. Это нам на руку. Никто нас не видел, когда мы приходили сюда в первый раз, поэтому не будет причин задавать нам вопросы. Никто не узнает, что мы были здесь снова. У них не будет причин искать нас.
– Надо скорей выбираться отсюда, прежде чем все обнаружится и все попадут под подозрение, – сказала Дженнсен. – Прежде чем солдаты начнут расспрашивать о чужаках, остановившихся в городе.
Себастьян взял ее за руку:
– Хорошо. Тогда давайте поспешим.
Глава 12
Поразительностей становилось все больше и больше. Ночь принесла много нового, одно за другим, одно за другим...
Спрятавшись за углом дома, Оба услышал весь разговор этих двоих. Поначалу он был уверен, что они бросятся Латее на помощь. Конечно, огонь уже вряд ли можно потушить, но Обу охватил страх, что мужчина и женщина вынесут старуху из дома – и таким образом станут свидетелями убийства. Все могло сложиться так, что эта вредная колдунья вырвется из пламени, чтобы опять мучить его. И это после всех его трудов!..
Однако мужчина и женщина решили оставить Латею в огне. Они тоже надеялись, что огонь скроет обстоятельства старухиной гибели. Даже голоса их звучали по-воровски. Кроме всего прочего, женщина говорила о деньгах своей матери и о деньгах, украденных мужчиной. Это звучало подозрительно.
Конечно, они могли случайно найти золото или серебро и забрать найденное. Но разве они прожили в тяжелом труде всю жизнь, как он, Оба? Разве их заставили всю жизнь страдать от кошмара, вызванного проклятыми зельями Латеи?..
Он, Оба, взял деньги, принадлежащие ему по праву. И теперь его даже возмущало то, что он почти оказался в компании с обычными ворами. Этой ночью одна поразительность следовала за другой.
Живительно, как однообразно текла его жизнь – день за днем, месяц за месяцем, год за годом походили один на другой, как две капли воды. И за одну ночь все переменилось. Сначала в нем появилась неукротимость. И едва обнаружив, что в его венах течет кровь Рала, он тут же сбросил оковы со своей настоящей сути. И вот теперь случайно появившаяся парочка помогла ему скрыть подробности старухиной смерти. Поразительность шла за поразительностью!
Он все еще не мог оправиться от шока, вызванного этой ошеломляющей новостью: он – сын Даркена Рала. Вот ведь как все повернулось! Он, Оба Шолк, стал отныне важной персоной, личностью голубых кровей, человеком благородного происхождения. Он размышлял, сможет ли он воспринимать себя как Обу Рала. Получается, что он фактически, оказался принцем!..
Эти размышления ставили его в тупик. К сожалению, мать воспитала его простолюдином, и он почти ничего не знал о том, какое положение и титул по праву принадлежат ему.
А еще он понял, что мать обманывала его. Она скрыла происхождение собственного сына, ее плоти и крови.
И плоти и крови Даркена Рала. Она была злопамятной завистницей и не хотела, чтобы Оба узнал о своем величии. Как это было похоже на нее!.. Она всегда пыталась сломить его. Сука!..
Дым, выползающий из открытой двери, больше не пах маслом для ламп. Теперь оттуда несло горящим мясом. Глянув в дверной проем, Оба ухмыльнулся: рука Латеи, чернея в пламени, торчала над шкафом, словно посылала ему последний привет из мира мертвых.
Оба прокрался по снегу к толстому дубу, за которым можно спрятаться, и проследил, как парочка торопливо бежит по тропинке меж деревьев по направлению к дороге.
Когда они скрылись из виду, он пошел по следам, оставаясь невидимым. Оба был слишком крупным парнем, чтобы прятаться за деревьями, но в темноте это было не трудно.
Спрятавшись за углом дома, Оба услышал весь разговор этих двоих. Поначалу он был уверен, что они бросятся Латее на помощь. Конечно, огонь уже вряд ли можно потушить, но Обу охватил страх, что мужчина и женщина вынесут старуху из дома – и таким образом станут свидетелями убийства. Все могло сложиться так, что эта вредная колдунья вырвется из пламени, чтобы опять мучить его. И это после всех его трудов!..
Однако мужчина и женщина решили оставить Латею в огне. Они тоже надеялись, что огонь скроет обстоятельства старухиной гибели. Даже голоса их звучали по-воровски. Кроме всего прочего, женщина говорила о деньгах своей матери и о деньгах, украденных мужчиной. Это звучало подозрительно.
Конечно, они могли случайно найти золото или серебро и забрать найденное. Но разве они прожили в тяжелом труде всю жизнь, как он, Оба? Разве их заставили всю жизнь страдать от кошмара, вызванного проклятыми зельями Латеи?..
Он, Оба, взял деньги, принадлежащие ему по праву. И теперь его даже возмущало то, что он почти оказался в компании с обычными ворами. Этой ночью одна поразительность следовала за другой.
Живительно, как однообразно текла его жизнь – день за днем, месяц за месяцем, год за годом походили один на другой, как две капли воды. И за одну ночь все переменилось. Сначала в нем появилась неукротимость. И едва обнаружив, что в его венах течет кровь Рала, он тут же сбросил оковы со своей настоящей сути. И вот теперь случайно появившаяся парочка помогла ему скрыть подробности старухиной смерти. Поразительность шла за поразительностью!
Он все еще не мог оправиться от шока, вызванного этой ошеломляющей новостью: он – сын Даркена Рала. Вот ведь как все повернулось! Он, Оба Шолк, стал отныне важной персоной, личностью голубых кровей, человеком благородного происхождения. Он размышлял, сможет ли он воспринимать себя как Обу Рала. Получается, что он фактически, оказался принцем!..
Эти размышления ставили его в тупик. К сожалению, мать воспитала его простолюдином, и он почти ничего не знал о том, какое положение и титул по праву принадлежат ему.
А еще он понял, что мать обманывала его. Она скрыла происхождение собственного сына, ее плоти и крови.
И плоти и крови Даркена Рала. Она была злопамятной завистницей и не хотела, чтобы Оба узнал о своем величии. Как это было похоже на нее!.. Она всегда пыталась сломить его. Сука!..
Дым, выползающий из открытой двери, больше не пах маслом для ламп. Теперь оттуда несло горящим мясом. Глянув в дверной проем, Оба ухмыльнулся: рука Латеи, чернея в пламени, торчала над шкафом, словно посылала ему последний привет из мира мертвых.
Оба прокрался по снегу к толстому дубу, за которым можно спрятаться, и проследил, как парочка торопливо бежит по тропинке меж деревьев по направлению к дороге.
Когда они скрылись из виду, он пошел по следам, оставаясь невидимым. Оба был слишком крупным парнем, чтобы прятаться за деревьями, но в темноте это было не трудно.