Гудкайнд Терри. Седьмое Правило Волшебника, или Столпы Творения (Книга 1)

   Потом мать вздохнула, словно с грустью признавала, как много ее дочь теряет в жизни. Она нежно провела рукой по волосам Дженнсен.
   -- Все в порядке, дитя мое, -- сказала она. -- Мы позволим ему переночевать.
   -- И покормим его. Я сказала ему, что он получит горячий ужин за то, что помог мне. Мать улыбнулась:
   -- Ну, тогда будет ему и ужин.
   Наконец она вытащила нож из ножен. Внимательно осмотрела его со всех сторон, изучая гравировку. Проверила остроту лезвия, затем -- балансировку ножа. Покрутила его в тонких пальцах, чтобы иметь полное ощущение от вещи, и снова взвесила в руках, примеряясь к оружию. Наконец она положила нож на раскрытую ладонь, разглядывая украшенную орнаментом букву "Р". Дочь не могла даже представить, какие ужасные мысли и воспоминания проносились у матери в голове, пока та молча рассматривала эмблему, представляющую династию Рала.
   -- Милостивые духи, -- прошептала мать едва слышно.
   Дженнсен ничего не сказала. Она все поняла. Это была не красота. Это была уродливая вещь, полная зла.
   -- Мама, -- прошептала Дженнсен, когда, казалось, прошла вечность, а мать по-прежнему рассматривала рукоять ножа. -- Уже почти стемнело. Можно я позову Себастьяна и потом отведу его в пещеру?
   Мать вернула лезвие в ножны, и с этим движением, казалось, исчезли болезненные видения и воспоминания.
   -- Да, полагаю, будет лучше, если ты приведешь его. А я приготовлю рыбу и принесу кой-какие травы, которые ослабят лихорадку и помогут ему уснуть. Жди здесь, пока я не выйду, и не своди с него глаз. Мы поедим снаружи. Я не хочу, чтобы он входил в дом.
   Дженнсен кивнула. Потом тронула руку матери, словно не хотела отпускать. Надо было сказать еще кое о чем. Как жаль, что придется сделать это. Дженнсен всей душой не хотелось причинять матери боль, но никуда не денешься.
   -- Мама, -- сказала она чуть слышно. -- Нам надо уходить отсюда.
   Мать изумленно взглянула на дочь.
   -- Вот что я нашла у д'харианского солдата. -- Дженнсен вынула из кармана листок бумаги, расправила и протянула на раскрытой ладони.
   Взгляд матери застыл на записке, состоящей всего из двух слов.
   -- Милостивые духи!..
   Это было все, что мать смогла произнести. Потом она обернулась, посмотрела на дом и обвела взглядом горы. Глаза ее внезапно наполнились слезами. Дженнсен знала, что мать относилась к этому их жилью, словно к родному дому.
   -- Милостивые духи... -- опять прошептала мать, не в силах сказать что-нибудь еще.
   Дженнсен подумала, что мать не выдержит такого напряжения и от бессилия разрыдается. Сама Дженнсен еле-еле сдерживала слезы. Однако ни та, ни другая не заплакали.
   Мать пальцем потерла под глазами и снова взглянула на Дженнсен. И все-таки не выдержала -- короткий скрипучий выдох, мгновенное, тут же подавленное рыдание.
   -- Это ужасно, дитя мое...
   Сердце Дженнсен разрывалось от жалости. Все, что недополучила в своей жизни она, мать недополучила вдвойне. И за себя, и за дочь. А кроме того, маме всегда приходилось быть сильной.
   -- Мы уйдем, как только начнет светать, -- сказала мать словно о само собой разумеющемся. -- От ночного похода под дождем не будет ничего хорошего. Нам придется искать новое место для укрытия. На этот раз он подобрался слишком близко.
   Глаза Дженнсен переполнялись слезами.
   -- Мне так жаль, мама, -- с трудом произнесла она. -- Я приношу тебе одни неприятности. -- Она не выдержала: горькие слезы хлынули из глаз. -Прости меня! Жаль, что тебе никак от меня не избавиться. -- Дженнсен смяла в кулаке записку.
   Мать обхватила ее руками, прижала голову рыдающей дочери к своей груди.
   -- Нет, дитя мое, нет. Никогда не говори так. Ты -- мой свет в окошке, моя жизнь. Все беды нам причиняют другие люди. Ты не должна чувствовать себя виноватой из-за того, что они -- воплощение зла. В тебе для меня вся радость жизни. Я бы отдала тебе все на свете и в тысячу раз больше, кабы могла. И была бы очень, очень счастлива. Дженнсен сейчас радовалась, что у нее никогда не будет детей. Ведь у нее нет такой силы, как у матери. Однако через минуту-другую она решительно высвободилась из объятий:
   -- Мама, Себастьян явился издалека. Он сам об этом сказал. Он говорит, что пришел из мест, расположенных на пределами Д'Хары. Есть такие места, другие страны. Он их знает. Разве это не удивительно? Разве не чудесно, что в мире есть место, которое не принадлежит Д'Харе?
   -- Но ведь эти земли находятся за пограничным барьером, который не пересечь.
   -- Да?.. А как же он тогда оказался здесь? Он-то смог пройти, иначе бы его здесь не было.
   -- А что, Себастьян... Он живет в одной из тех стран?
   -- Он сказал, что пришел с юга.
   -- С юга? Не представляю, как такое может быть. Ты точно помнишь его слова?
   -- Да! -- Дженнсен уверенно кивнула. -- Он сказал про юг. Он упомянул об этом мимоходом. Я сама не уверена, что такое возможно, но вдруг это и в самом деле так? Мама, а может, он станет нашим проводником. Может быть, если мы попросим, он выведет нас из этой кошмарной страны!
   Мать была человеком вполне трезвым, но Дженнсен видела, что она начала обдумывать эту дикую идею. Значит, не так уж все несбыточно -- коли мама обдумывает подобную возможность. Неужели Дженнсен удалось найти что-то стоящее, что поможет спасти их?..
   -- Но с какой стати он будет помогать нам? -- сказала мать.
   -- Не знаю. Я даже не знаю, заинтересует ли его наша просьба и что он захочет взамен. Я его не спрашивала. Я не осмелилась об этом говорить, пока не расскажу тебе. Потому отчасти я и привела Себастьяна сюда -- чтобы ты сама могла расспросить его. Я так боялась упустить шанс... А вдруг это действительно возможно?
   Мать снова оглядела дом. Построенный из бревен, которые они сами ошкурили, состоящий всего из одной комнаты, он был крошечным, но теплым, уютным и сухим. Было страшно даже подумать о том, что в самый разгар зимы предстоит сниматься с места. Но альтернатива оказаться схваченными была гораздо хуже. Даже Дженнсен знала, что произойдет, если их поймают. Перед смертью им предстоят долгие пытки и мучения.
   Наконец мать собралась с силами:
   -- Ты все правильно продумала, дитя мое. Не знаю, будет ли толк, но мы поговорим с Себастьяном. Бесспорно только одно: надо уходить. Нельзя и мечтать остаться здесь до весны, раз они совсем близко. Уходим на рассвете.
   -- Мама, а если Себастьян не захочет увести нас из Д'Хары?.. Куда мы в таком случае пойдем? Мать улыбнулась:
   -- Дитя мое, мир велик. Мы с тобой -- всего лишь два неприметных человека. И опять просто исчезнем. Я знаю, это нелегко, но ведь мы с тобой вместе. И мы увидим новые места, новые земли... Ступай, веди сюда Себастьяна, а я пойду готовить ужин. Нам надо хорошенько поесть.
   Дженнсен торопливо поцеловала мать в щеку и припустилась вниз по тропе. Снова накрапывал притихший было дождь. Среди деревьев было так темно, что девушка едва различала тропу.
   Деревья вокруг казались ей д'харианскими солдатами, широкоплечими, могучими, пугающими. Она знала, что теперь, когда она увидела вблизи мертвого солдата, ее будут преследовать кошмары.
   Себастьян все еще сидел на уступе, дожидаясь ее. Когда Дженнсен подбежала к нему, он встал.
   -- Мама сказала, все в порядке. Вы можете спать в пещере со скотиной. Она уже начала готовить рыбу. Она хочет с вами познакомиться.
   Себастьян был настолько утомлен, что не мог выразить никакой радости, но ему удалось выдавить из себя подобие улыбки. Дженнсен схватила его за запястье и потянула за собой. Себастьяна продолжало трясти и лихорадить. Но руки у него стали еще теплей. Дженнсен шала, что именно так и проявляется лихорадка. Человек дрожит, хотя горит внутри огнем. Но она была уверена, что скоро он придет в себя -- от еды, трав и сна в тепле.
   Не была она уверена в одном: согласится ли он помочь.
   Глава 5
   Коза Бетти внимательно смотрела на них из своего загона, испуганным блеянием выражая недовольство по поводу вторжения в ее владения.
   Дженнсен набрала соломы из убежища Бетти и отнесла в сторону, для незнакомца. Потом ласково почесала за ушами встревоженной козы, похлопала по коричневой волнистой шерсти на круглых боках и дала полморковки. Бетти сменила испуг на бурную радость и принялась махать коротким, торчащим вверх хвостом. Себастьян снял плащ и заплечный мешок, но не расстался с поясом, на котором крепилось его новое оружие. Потом он отстегнул из-под заплечника свернутый спальник и расстелил его на соломенной подстилке. Несмотря на настойчивые уговоры Дженнсен, сидящей на коленях у входа в пещеру и подготавливающей углубление для костра, странник не ложился.
   Он принялся помогать ей с разведением огня, и она в свете из окна -домик находился совсем рядом, на другой стороне лужайки -- увидела, как струится с его лица пот. Себастьян безостановочно остругивал ножом ветку, и перед ним уже образовалась пышная груда стружек. Потом несколько раз ударил железом по кремню, выбивая искры на подготовленную груду. Потом прикрывал их руками и легонько дул на медленно разгорающееся пламя, а потом перенес запылавшие стружки под лучину для растопки. Огонь с треском побежал по сухим лучинкам. От загоревшихся веток заструился приятный аромат.
   Дженнсен собиралась сбегать в дом и принести немного горячих углей, но Себастьян разжег костер прежде, чем она предложила сделать это. По тому, как он дрожал, девушка могла представить, насколько ему хочется тепла. Из дома доносился запах жарящейся рыбы, и когда время от времени стихал ветер, Дженнсен различала шкворчание масла на сковороде.
   Цыплята отпрянули от разгорающегося пламени в глубь пещеры, затаились в тени. Бетти стояла с навостренными ушами, надеясь, что ей дадут еще морковку, и то и дело начинала помахивать хвостом.
   Когда-то в далеком прошлом пещера образовалась из-за того, что отколовшийся кусок скалы выпал, подобно расшатавшемуся гигантскому зубу, и вонзился в нижнюю часть склона, а на его прежнем месте осталось сухое гнездо. Теперь у подножия скалы вокруг скатившихся валунов густо выросли деревья. Пещера уходила вглубь всего на двадцать футов, но скала над входом защищала от непогоды, словно навес, и внутри всегда оставалось сухо. Дженнсен была высокого роста, но потолок пещеры позволял ей стоять прямо, только кое-где приходилось наклоняться. Поскольку Себастьян был лишь немногим выше ее, ежик его волос, казавшихся янтарно-оранжевыми при свете костра, также не задевал потолка. Когда странник пошел за сложенными в глубине сухими дровами, цыплята заквохтали, но быстро успокоились.
   Дженнсен присела на корточки возле костра, спиной к дождю, и протянула руки к потрескивающему огню.
   Себастьян сделал тоже самое по другую сторону. После дня, проведенного в холоде и сырости, тепло костра казалось роскошью. Дженнсен хорошо знала, что рано или поздно зима нагрянет со всей яростью. И сейчас уже на улице было холодно и неуютно, но будет еще хуже.
   Девушка пыталась не думать о том, что придется покинуть дом. Уже в тот момент, когда она увидела записку, она знала, что предстоящего не избежать.
   -- Вы голодны? -- спросила она.
   -- Умираю от голода, -- сказал Себастьян, предвкушая рыбу на ужин с не меньшим нетерпением, чем Бетти -- морковку.
   Да и у Дженнсен от запаха рыбы заурчало в животе.
   -- Это хорошо. Мама всегда говорит, что когда у больного появляется аппетит, дела идут на поправку.
   -- Через день-другой я буду в полном порядке.
   -- Да, отдых пойдет вам на пользу. Мы никогда и никого еще не оставляли здесь. Но поймите, нам надо принять меры предосторожности.
   По глазам Себастьяна она увидела, что тот ничего не понял. Тем не менее он пожал плечами, признавая ее благоразумие.
   Дженнсен достала из ножен свой нож. Он не шел ни в какое сравнение с изящным оружием погибшего солдата.
   У ножа Дженнсен была простая рукоять, сделанная из оленьего рога, и тонкое лезвие, отточенное, как бритва. Девушка быстро сделала небольшой надрез на внутренней стороне своего левого предплечья. Себастьян, нахмурившись, запротестовал, но она строго глянула на него, и он застыл на месте, с растущим интересом наблюдая, как Дженнсен вытирает обеими сторонами лезвия алые капли крови, сочащиеся из раны. С вызывающей решимостью она посмотрела гостю в глаза, а затем повернулась к нему спиной и прошла к выходу пещеры, туда, где дождь увлажнил землю.
   Опустившись на корточки и чувствуя на себе взгляд Себастьяна, Дженнсен начертила намоченным в крови ножом большой круг, затем четырьмя быстрыми движениями нарисовала квадрат, углы которого касались круга. И почти не прерывая линии, изобразила меньший круг, вписанный в квадрат.
   Рисуя фигуру, она тихо бормотала молитвы, прося добрых духов помочь движениям ее руки. Похоже, она все делала правильно. Себастьян мог услышать ее голос, но вряд ли различал слова.
   Вдруг ей пришло в голову, что все это напоминает голоса, которые ей иногда чудились. А когда она чертила внешний круг, то услышала голос, шепотом звавший ее по имени.
   После молитвы она открыла глаза и нарисовала восьмиконечную звезду, лучи которой пронзали оба круга и квадрат. Считалось, что лучи представляют собой дар Создателя, поэтому, рисуя восьмиконечную звезду, Дженнсен всегда нашептывала молитву, которая произносилась в благодарность за дары.
   Когда она закончила обряд и подняла глаза, перед нею стояла мать, будто возникшая из тени или материализовавшаяся из рисунка. В свете пламени мать была похожа на образ духа неземной красоты.
   -- Молодой человек, вы знаете, что означают эти рисунки? -- спросила она еле слышным голосом.
   Себастьян неотрывно смотрел на нее, как обычно смотрели все впервые видящие. Потом он отрицательно покачал головой.
   -- Это называется Оберег Милосердия. Эти фигуры рисовали тысячу лет люди, наделенные магическим даром, -- говорят с момента создания мира. Внешний круг означает начало вечного существования подземного мира -- мира Владетеля мертвых. Внутренний круг -- продолжение мира живых. Квадрат представляет собой разделяющую оба мира завесу смерти. Время от времени он касается обеих сущностей. Звезда -- дарованная Создателем магия, простирающаяся сквозь жизнь и пересекающая мир мертвых.
   Костер потрескивал и шипел, мать Дженнсен возвышалась над ним, словно некая призрачная фигура. Себастьян молчал.
   -- Моя дочь нарисовала Оберег Милосердия, чтобы охранять вас и ваш сон сегодня ночью. Есть еще один Оберег Милосердия -- перед дверью в дом.
   На какое-то время повисло молчание, а потом она продолжала:
   -- С вашей стороны было бы очень неразумно пересекать знаки без нашего согласия.
   -- Я понял, госпожа Даггет.
   При свете костра лицо гостя оставалось бесстрастным. Потом голубые глаза повернулись в сторону Дженнсен, слабая улыбка тронула губы, хотя выражения лица оставалось серьезным.
   -- Вы удивительная девушка, Дженнсен Даггет. Полная загадок... Сегодня я буду спать в безопасности.
   -- Вот и хорошо, -- сказала мать, -- кроме ужина, я принесла травы, которые помогут вам уснуть.
   Держа в одной руке миску, полную жареной рыбы, другой рукой она взяла Дженнсен за локоть, подвела к костру и усадила рядом с собой, напротив Себастьяна. Судя по серьезному выражению его лица, женщины достигли своей цели.
   Мать взглянула на Дженнсен и улыбнулась ей так, чтобы гость не видел. Дженнсен все сделала верно.
   Протянув Себастьяну миску с рыбой, мать сказала:
   -- Я хочу поблагодарить вас, молодой человек, за то, что вы сделали сегодня для Дженнсен.
   -- Меня зовут Себастьян, с вашего позволения.
   -- Да, Дженнсен мне говорила.
   -- Я помог с удовольствием. На самом деле это была помощь и мне самому. Мне бы совсем не хотелось, чтобы за мной охотились д'харианские солдаты.
   -- Возьмите вот этот кусок сверху. Он с травами, которые помогут вам уснуть, -- заметила мать.
   Себастьян проткнул ножом указанный кусок. Дженнсен взялась за другой, предварительно вытерев лезвие ножа об юбку.
   -- Дженнсен говорит, вы не из Д'Хары. Гость взглянул на хозяйку:
   -- Верно.
   -- Мне, честно говоря, трудно в это поверить. Границы Д'Хары непроходимы. За всю мою жизнь никто не смог преодолеть их. Как же вам удалось?
   Зубами Себастьян снял с ножа кусок рыбы. Чтобы остудить, погонял воздух между зубами. Прожевав рыбу, взмахнул лезвием ножа:
   -- Сколько времени вы находитесь здесь, в глубоком лесу? Без людей, без новостей... Очень давно, я полагаю. Тогда ясно, почему вы не знаете, что с некоторых пор барьер снят.
   Мать с дочерью восприняли эту ошеломляющую новость, в которую трудно было поверить, молча. И так же молча начали представлять открывающиеся перед ними возможности.
   Впервые за всю жизнь побег стал казаться Дженнсен приемлемым. Невыполнимая мечта всей их жизни вдруг оказалась на расстоянии одного путешествия. Раньше они странствовали, чтобы спрятаться. Теперь, казалось, в этих странствиях, наконец, будет поставлена точка.
   -- Себастьян, -- сказала мать. -- Почему вы помогли сегодня Дженнсен?
   -- Я люблю помогать людям. Ей нужна была помощь. Я понял, насколько она напугана, хотя солдат и был мертв. -- Странник улыбнулся Дженнсен. -- Она очень мила. Я хотел ей помочь. А кроме того, -- добавил он, -- я не очень жалую д'харианских солдат.
   Хозяйка жестом указала на миску с рыбой. Приподняв миску, гость подцепил ножом еще один кусок.
   -- Госпожа Даггет, я ведь очень скоро засну. Почему бы вам просто не сказать, что у вас на уме?
   -- За нами охотятся д'харианские солдаты.
   -- Почему?
   -- Эта история заняла бы целую ночь. В зависимости от того, чем эта ночь закончится, вы сможете, вероятно, услышать суть, но сейчас важно одно: нас преследуют. И больше Дженнсен, чем меня. Если солдаты поймают нас, она будет убита.
   Уста хозяйки вымолвили последнюю фразу легко и просто.
   Однако Себастьян подумал, что теперь убить Дженнсен будет совсем не просто. И тому, кто попытается, наградой станет смерть. Он взглянул на девушку:
   -- Мне бы это едва ли пришлось по вкусу.
   -- Ну, значит, у всех нас вкусы совпадают, -- тихо проговорила мать.
   -- Вот почему вы так дружны, и у вас всегда при себе ножи...
   -- Именно, -- сказала мать.
   -- Я не совсем понимаю... -- Себастьян вновь взглянул на Дженнсен. -Вы опасаетесь, что солдаты найдут вас. Но д'харианские солдаты -- не такая уж редкость. Я видел, как вы были сегодня напуганы. Почему именно этот солдат напугал вас так сильно?
   Дженнсен положила в костер толстую ветку, радуясь тому, что разговор ведет мать. Бетти заблеяла, требуя морковки или хотя бы чуточку внимания. Курицы ворчливо квохтали из-за света и шума.
   -- Дженнсен, -- сказала мать. -- Покажи Себастьяну бумажку, которую ты нашла у погибшего солдата.
   Ошеломленная Дженнсен дождалась, пока мать не посмотрела в ее сторону. Они обменялись взглядами, и дочь поняла, что мать намерена использовать шанс, но для этого надо рассказать страннику хоть что-нибудь.
   Тогда девушка вытащила смятый лист бумаги из кармана и протянула его Себастьяну:
   -- Я нашла его у д'харианского солдата. -- У нее перехватило дыхание от воспоминания о жутком мертвеце. -- Буквально за секунду перед тем, как вы появились.
   Себастьян развернул листок, расправив его между большим и указательным пальцами, настороженно взглянул на обеих женщин. Потом повернул бумагу к огню, чтобы разглядеть написанные на ней слова.
   -- Дженнсен Линди, -- сказал он, прочитав записку. -- Я не понял. Кто такая Дженнсен Линди?
   -- Я, -- сказала Дженнсен. -- По крайней мере, какое-то время была.
   -- Какое-то время? Не понимаю.
   -- Так меня звали, -- пояснила Дженнсен. -- Этим именем я пользовалась несколько лет назад, когда мы жили далеко на севере. Мы часто переезжали, чтобы нас не могли схватить. И каждый раз меняем имена, чтобы сложнее было напасть на наш след.
   -- Значит... Даггет тоже не подлинное имя?
   -- Нет.
   -- Ну и какова же тогда ваша настоящая фамилия?
   -- А это история на всю следующую ночь. -- По тону матери было понятно, что она не намерена обсуждать эту тему. -- Сейчас имеет значение одно: у солдата сегодня была эта бумажка. И ничего не может быть хуже.
   -- Но вы же сказали, что больше не используете это имя. Здесь вы под именем Даггет. Никто тут не знает никакой Линди.
   Мать наклонилась к Себастьяну. Дженнсен знала, что она смотрит на него так, что тот сразу почувствует себя неуютно. Мать умела заставлять людей нервничать, когда смотрела на них напряженным, пронизывающим взглядом.
   -- Да, мы пользовались этим именем там, далеко на севере, но у солдата было записано именно оно, и он находился здесь, всего в нескольких милях от нашего дома. Это означает, что каким-то образом он связал старое имя с нами, с двумя женщинами, спрятавшимися в горах, в удаленном от людей месте. Как-то он это связал... Хотя точнее будет сказать -- не он, а человек, который охотится за нами. Тот человек нашел эту связь и послал солдата за нами. И теперь они ищут нас здесь.
   Себастьян выдержал ее взгляд и, подумав, глубоко вздохнул:
   -- Я понимаю, что вы имеете в виду. -- Он снова начал жевать кусок рыбы, снятый с кончика ножа.
   -- Вместе с этим мертвым солдатом должны быть и другие, -- сказала мать. -- Похоронив его, вы выиграли для нас время. Они не знают, что с ним случилась беда. Нам крупно повезло. Мы все еще на несколько шагов опережаем их. И должны использовать это преимущество, чтобы исчезнуть прежде, чем они затянут петлю. Нам придется уходить утром.
   -- Вы уверены? -- Гость обвел вокруг ножом. -- Вы здесь неплохо спрятались. Живете в изоляции, в укрытии... Я бы никогда вас не нашел, если бы не встретил Дженнсен рядом с мертвым солдатом. Как они смогут вас найти? У вас дом, место здесь хорошее.
   -- Живем -- это единственное, что имеет значение из всего вами сказанного. Я знаю человека, который выслеживает нас. Он не успокоится. Если мы останемся здесь, рано или поздно он нас найдет. Мы должны бежать, пока это возможно.
   Мать вытащила из-за пояса нож мертвого солдата, который принесла ей Дженнсен. По-прежнему не вынимая его из ножен, она покрутила его, показывая Себастьяну.
   -- Эта буква "Р" на рукоятке означает "Дом Рала". Нашего преследователя. Такое великолепное оружие он бы не преподнес самому обыкновенному солдату. Я не хочу пользоваться ножом, который был подарком от злодея.
   Себастьян взглянул на нож, но не взял его. Он посмотрел на женщин так, что у Дженнсен все похолодело внутри. Взор странника пылал безжалостной решимостью.
   -- Там, откуда я родом, есть одно поверье... Если ты используешь нечто, принадлежащее твоему врагу или полученное от него, это -- лучшее против него оружие.
   Дженнсен никогда не слышала о таком поверье.
   Мать не шелохнулась. Нож все еще лежал в ее руке.
   -- Я не...
   -- Вы сами выбираете оружие против него. Или вы предпочитаете быть жертвой?
   -- Что вы хотите сказать?
   -- Почему вы не убьете его?
   Дженнсен в изумлении открыла рот. Мать, казалось, не была так сильно удивлена.
   -- Мы не можем, -- сказала она убежденно. -- Он -- могущественный человек. Его охраняет бессчетное число людей, от простого солдата до людей, владеющих магией. А мы просто две обыкновенные женщины.
   Себастьяна не растрогала ее жалостливая речь.
   -- Он не остановится, пока вас не убьет. -- Странник взмахнул запиской, наблюдая, как женщина не сводит с нее глаз. -- Вот доказательство. Он никогда не остановится. Почему вы не убьете его прежде, чем он убьет вас и вашу дочь? Или ваш выбор -- стать очередным трупом, который войдет в его коллекцию?
   -- А как вы предлагаете нам убить лорда Рала? -- с пылом спросила мать.
   Себастьян выудил из миски еще один кусок рыбы.
   -- Для начала следует оставить у себя этот нож. Он гораздо лучше того, что есть у вас. Используйте вещь, принадлежащую противнику, чтобы бороться с ним. То, что вы, проявляя слабость, не хотите брать оружие, лишь на руку ему.
   Мать сидела неподвижно, словно окаменев. Дженнсен никогда не слышала, чтобы кто-нибудь говорил подобное. Речь Себастьяна возымела на нее такое воздействие, что наставила ее совсем по-другому посмотреть на давно известные вещи.
   -- Я должна признать, что в ваших словах есть резон, -- сказала мать. Голос ее смягчился, в нем слышалась боль и, похоже, сожаление. -- Вы открыли мне глаза. Во всяком случае, до некоторой степени. Я не согласна, что мы должны пытаться убить его, поскольку слишком уж хорошо его знаю. Такая попытка будет равносильна самоубийству или вовсе закончится исполнением его цели. Однако я оставлю нож у себя и воспользуюсь им, чтобы защитить себя и дочь. Спасибо вам, Себастьян, за то, что говорили без обиняков и не обиделись на то, что я не хотела поначалу слушать вас.
   -- Я рад, что вы хотя бы оставите у себя нож. -- Себастьян зубами стянул со своего ножа очередной кусок рыбы. -- Надеюсь, он вам поможет. -Тыльной стороной ладони гость отер пот со лба. -- Если ради спасения вы не хотите убить его, то что тогда намерены делать? По-прежнему бегать от противника?
   -- Вы сказали, что барьер снят. Я намерена уйти из Д'Хары. Мы попытаемся устроиться в другой стране, где Даркен Рал уже не сможет нас преследовать.
   -- Даркен?.. -- Себастьян взглянул на нее, вонзая нож в новый кусок рыбы. -- Даркен Рал мертв.
   Дженнсен, всю жизнь спасавшуюся бегством от этого человека и бессчетное число раз просыпавшуюся среди кошмаров, в которых ее преследовали голубые глаза, наблюдающие за нею из каждого угла (а то и прыгающие на нее, и нет спасения, потому что ноги во сне будто не твои, и не удрать, и не спрятаться, и не защититься!), будто громом поразило. Раньше она каждый день жила с мыслью, что именно сегодня -- тот день, когда он, наконец, поймает ее. Она представляла это тысячу раз, а затем тысячу раз воображала, каким ужасным пыткам он ее подвергнет. И не было дня, чтобы она не молилась милостивым духам, чтобы они освободили ее от преследователя и его безжалостных неумолимых приспешников...