Гуин Ле. Летатели Гая

   Думаю, для некоторых очень важна безопасность. У них есть семья, или какие-то обязательства, или работа, что-то такое, что делает безопасность важной. Я не знаю. Вам надо поговорить с кем-то из них. Я -- летатель."
   ***
   Я спросила Ардиадиа, чем он зарабатывает на жизнь? Как и многие летатели, он работает повременно на почтовую службу, доставляя правительственную корреспонденцию и депеши в основном в дальних полетах, иногда даже над морем. Очевидно, его считают одаренным и надежным работником. С особо важными депешами, сказал он мне, всегда посылают двух летателей, на случай если один пострадает от отказа крыльев.
   Ему было тридцать два. Я спросила, женат ли он и он ответил, что летатели никогда не женятся; сами они называют любовные истории "интрижкой на крыльях", сказал он с легкой улыбкой. Я спросила, всегда ли интрижки происходят с другими летателями, и он отвечал: "О, да, конечно", непреднамеренно обнаружив свое изумление или, может, отвращение к идее полюбить нелетателя. Манеры его были приятны и вежливы, он был в высшей степени любезен, но не вполне смог скрыть свое ощущение отъединенности, отличия от бескрылых, действительно не имея с нами ничего общего. Не может же он не смотреть на нас сверху вниз.
   Я немного нажала на него по поводу его чувства превосходства, и он попытался объясниться. "Когда я говорил, что я -- это мои крылья, то ведь так оно и есть. Способность летать делает все остальное неинтересным. Все, чем занимаются люди, кажется таким тривиальным. Летание -- это все. Этого достаточно. Я не знаю, сможете ли вы понять. Это все твое тело, это ты сам вверху, один в целом небе. В ясный день, в солнечном свете, когда все остальное лежит там внизу, очень далеко... Или при сильном ветре, в штормовую погоду. Когда рыбацкие лодки направляются к берегу и все достается только тебе: небо, полное дождя и молний, тучи под крыльями. Однажды возле мыса Эмер я танцевал в дождевых струях... Летанию отдаешь все. Все, что ты сам есть, все, что у тебя есть. И поэтому, если падаешь вниз, то падаешь полностью. И если падаешь в море, то кто узнает, кто озаботится? Я не хочу быть похороненным под землей." От этой мысли он слегка задрожал. Я видела, как дрогнули его длинные, тяжелые, бронзово-черные крылья.
   Я спросила, не приводят ли иногда интрижки на крыльях к детям, и он с безразличием ответил, что, конечно, иногда приводят. Я еще немного нажала на него, и он сказал, что ребенок -- большое беспокойство для летающей матери, и что как только ребенка отнимут от груди, его обычно оставляют "на земле", как он выразился, на воспитание родственникам. Но иногда крылатая мать так привязывается к ребенку, что сама остается на земле, чтобы воспитывать его. Он сказал это мне с неким презрением.
   У детей летателей не в большей мере могут вырасти крылья, чем у других детей. Данный феномен вызывается не генетическим фактором, но является патологией развития, разделяемой всеми гайрянами, и которая проявляется меньше, чем у одного из тысячи.
   Мне кажется, Ардиадиа не согласился бы со словом "патология".
   Я поговорила также с нелетающим летателем, который позволил мне записать наш разговор, но просил не называть его имени. Он член респектабельной юридической фирмы небольшого городка в Центральном Гае. Он сказал: "Я никогда не летал, нет. Когда я заболел, мне уже было двадцать. Я думал, что уже миновал возраст, что нахожусь в безопасности. Это было ужасным ударом. Мои родители уже потратили большую кучу денег, жертвуя всем, чтобы направить меня в колледж. Я хорошо учился в колледже. Я любил учиться. У меня есть интеллект. Достаточно плохо было пропустить год. Я не хотел, чтобы этот бизнес сожрал всю мою жизнь. Для меня они -- просто наросты. Выросты. Помеха при ходьбе, в танцах, нельзя сидеть цивилизованным образом на нормальном стуле, помеха носить приличную одежду. Я отказался допустить, чтобы нечто подобное встало на пути моего образования, поперек моего жизненного пути. Летатели глупы, все их мозги уходит в перья. Я не хотел даже забавляться мыслью заиметь шанс порхать над крышами. Меня больше интересует, что происходит под крышами. Мне безразличны роскошные пейзажи. Я предпочитаю людей. И я хочу нормальной жизни. Я хотел жениться, иметь детей. Мой отец был очень сердечным человеком, он умер, когда мне было шестнадцать, и я всегда думал, что если бы я смог быть столь же добрым к своим детям, как он к нам, это был бы способ отблагодарить его, почтить его память. Мне крупно повезло, я встретил красивую женщину, которая не устрашилась моего уродства. По правде говоря, она даже не позволяет мне их так называть Она настаивает, что все это...", - легким движение головы он указал на крылья -"... и было тем, что она впервые разглядела во мне. Говорит, что когда мы познакомились, она считала меня скучным, напыщенным молодым человеком, пока я не повернулся..."
   Его головные перья были черными, гребень -- синим. Крылья, хотя и приглаженные, подвязанные и заткнутые за пояс (крылья нелетателей всегда такие, их стремятся сделать по возможности менее заметными), обладали роскошными перьями с темно-синей и павлиньей расцветкой, с черными краями и полосами.
   "Во всяком случае, я твердо намерен ходить по земле во всех смыслах этого слова. И если бы у меня было когда-нибудь юношеское желание немного полетать, чего в действительности никогда и не было, как только я преодолел период лихорадки и бреда и смирился со всем болезненным и бесполезным процессом, и ели я хоть когда-нибудь подумывал о летании -- как только я женился, как только мы заимели ребенка, ничего, ничего не могло побудить меня томиться даже по вкусу той жизни, подумать о ней хоть на мгновение. Вся безответственность этой мысли, все ее высокомерие -- противно всему моему существу."
   Потом мы некоторое время говорили о его юридической практике, которой стоило восхищаться, ибо он посвятил себя защите бедных от мошенников и спекулянтов. Он показал мне портреты двух своих очаровательных дочерей одиннадцати и девяти лет, которые нарисовал собственным пером. Шансы, что у кого-то из детей начнут расти крылья -- тысяча к одному, как у любого гайрянина.
   Незадолго до ухода я спросила его: "Вам когда-нибудь снились полеты?"
   Как истинный адвокат, он помедлил с ответом, отвернулся и долго смотрел в окно.
   "А разве не каждому снятся?", спросил он.