Гуин Ле. Медленно, как империи, и даже медлительней их

Ле Гуин Урсула
Медленно, как империи, и даже медлительней их

   Урсула Ле Гуин
   МЕДЛЕННО, КАК ИМПЕРИИ,
   И ДАЖЕ МЕДЛИТЕЛЬНЕЙ ИХ *
   Перевод с англ. И. Хандлоса
   Только в самые первые десятилетия Лиги Земля посылала корабли на сверхдальние расстояния, за пределы системы, к звездам и дальше. Они искали миры, на которых бы не было следов деятельности или колоний Основателей на Хайне, совершенно чужих миров. Все Известные Миры вернулись к Хайнскому Истоку, и земляне, которые не только снабжались всем необходимым, но и были спасены хайнитами, возмутились этим. Они захотели выйти из семьи. Они захотели найти что-нибудь новое. Хайниты, как раздражающе понимающие родители, поддерживали их поиски и поставляли корабли и добровольцев, впрочем как и несколько других миров Лиги.
   * В заглавие вынесена строка из стихотворения английского поэта Эндрю Марвелла "К стыдливой возлюбленной". Название упоминаемой далее болезни "синдром Рендера" дано по имени героя фантастического романа Роджера Желязны "Тот, кто правит" (прим.ред.).
   Все эти добровольцы в экипажи Сверхдальнего Поиска имели одну особенность: они были сумасшедшие.
   С какой стати, в конце концов, здоровый человек должен лететь собирать информацию, которая не будет получена в течение пяти или десяти столетий? Интерференция космической массы не была еще исключена из операции ответа, и поэтому мгновенная связь была осуществима только в радиусе 120 световых лет. Исследователи вынуждены были находиться в полной изоляции. И, конечно, они не понимали, к чему могли вернуться, если бы они вернулись. Ни одно нормальное человеческое существо, которое на своем опыте испытало скольжение времени даже в пределах нескольких десятилетий в полете между мирами Лиги, не согласилось бы добровольно принять участие в путешествии во Вселенной, которое займет столетия. Разведчики были беглецами от действительности, неудачниками. Они были психи.
   Десять из них поднялись на борт космического челнока в Смеминг-Порте и сделали разнообразные, но одинаково неуместные попытки познакомиться друг с другом в течение трех дней, пока челнок готовился доставить их на корабль "Гам". "Гам" это сетианское уменьшительное имя, так же, как "Малышка" или "Петенька". В команде было два сетианца, два хайнита, один белден и пять землян; корабль сетианской постройки был зафрахтован Правительством Земли. Его пестрая команда поднималась на борт, продвигаясь по стыковочной трубе один за другим, как сообразительные сперматозоиды, пытающиеся оплодотворить Вселенную. Челнок отошел, и навигатор поставил "Гам" на курс. Корабль покрыл за несколько часов расстояние в несколько сотен миллионов миль от Смеминг-Порта и затем стремительно исчез.
   Когда, спустя 10 часов 29 минут, или 256 лет, "Гам" вновь появился в нормальном пространстве, предполагалось, что он находится недалеко от звезды KQ-E-966 51. Об этом можно было судить достаточно уверенно, так как была видна золотая булавочная головка звезды. Где-то в пределах сферы с диаметром 400 миллионов километров находилась также зеленая планета, мир 4470, как было нанесено на карту сетианским картографом. Теперь корабль должен был найти планету. Это было не так легко сделать, как может показаться, имея перед собой 400-миллионнокилометровый стог сена. К тому же "Гам" не мог перемещаться в околопланетном пространстве с околосветовой скоростью; если бы он сделал это, то и он, и звезда KQ-E-966 51, и мир 4470, столкнувшись, прекратили бы свое существование. Он был вынужден красться, используя ракетный двигатель, со скоростью в несколько сотен миль в час. Математик-навигатор Аснанифойл знал очень хорошо, где должна была находиться планета, и полагал, что они могут выйти к ней в течение десяти земных дней. Тем временем члены команды разведчиков должны были узнать друг друга еще лучше.
   - Я не могу выносить его, - сказал Порлок, специалист по неживой природе (химия плюс физика, астрономия, геология и т.д.), и маленькие капельки слюны появились у него на усах. - Этот тип нездоров. Я не могу понять, почему его сочли годным и включили в команду Поиска, если это не преднамеренный эксперимент на несовместимость, запланированный Советом с нами, как с подопытными кроликами.
   - Мы обычно используем хомяков и хайнских вурдалаков, вежливо сказал специалист по живой природе (психология плюс психиатрия, антропология, экология и т.д.); он был хайнитом.
   - Вместо кроликов. Впрочем, вы знаете, мистер Осден - это действительно очень редкий случай. В самом деле, он - первый случай полного излечения синдрома Рендера - разновидности младенческого аутизма, который считался неизлечимым. Великий психиатр Земли Хаммергельд доказал, что причина аутистического состояния в этом случае - это сверхнормальная сопереживательная способность, и разработал соответствующее лечение. Мистер Осден - первый пациент, подвергшийся этому лечению. Фактически он жил с доктором Хаммергельдом до 18 лет. Лечение было полностью успешным.
   - Успешным?
   - О, да. Несомненно, он не аутистик.
   - Нет, он невыносим!
   - Э, видите ли, - сказал Маннон, незаметно разглядывая капельки слюны на усах Порлока, - нормальная защита - агрессивная реакция между встречающимися людьми, - скажем только для примера, вами и мистером Осденом, - это то, что вы едва осознаете; привычка, манеры. Отсутствие внимания позволяет вам преодолеть эту реакцию. Вас учили игнорировать ее до такой степени, когда вы даже должны отрицать ее существование. Тем не менее мистер Осден, будучи человеком со сверхсопереживательной способностью, чувствует ее. Он знает свои чувства и то, что чувствуете вы, и трудно сказать, кто есть кто. Скажем так: в вашей эмоциональной реакции к нему имеется нормальный элемент по отношению к любому незнакомцу, когда вы его встречаете, плюс спонтанное чувство неприязни от его взгляда, одежды или рукопожатия - неважно по какой еще причине. Он чувствует эту неприязнь. Так как его аутистическая система неразборчива, он прибегает к агрессивно-защитному механизму, отвечая таким образом на агрессивность, с которой вы невольно к нему относитесь.
   Маннон продолжал довольно долго.
   - Ничто не дает человеку права быть таким ублюдком, сказал Порлок.
   - Не может ли он отключиться от нас? - спросил Харфекс, биолог, другой хайнит.
   - Это - как слух, - сказала Олеро, ассистент специалиста по неживой природе, сидевшая и покрывавшая ногти на пальцах ног флуоресцентным лаком. - Эмпатия работает не зная отдыха, она всегда включена. Он слышит наши чувства независимо от того, хочет ли он этого или нет.
   - Знает ли он, о чем мы думаем сейчас? - спросил Эсквана, инженер, поглядев на всех с неподдельным страхом.
   - Нет, - огрызнулся Порлок. - Эмпатия - это не телепатия! Никто из страдающих этим синдромом не получил возможности к телепатии.
   - Однако, - заметил Маннон с едва заметной улыбкой, - как раз перед тем, как мы покинули Хайн, там был интересный доклад с одного из недавно вновь открытых миров. Некто Роканнон сообщил, что готовится к публикации доступная техника телепатии, существующая среди мутировавшей гуманоидной расы; я только увидел конспект в HILF Бюллетене, но...
   Он продолжал. Остальные уже поняли, что они могут беседовать, пока Маннон продолжал говорить; казалось, он не следил за происходящим, однако не пропускал ничего из того, о чем они говорили.
   - Тогда почему он ненавидит нас? - спросил Эсквана.
   - Никто не ненавидит вас, милый Андре, - сказала Олеро, рисуя на большом ногте левой ноги Эскваны аляповатую флуоресцентную гвоздику. Инженер покраснел и неопределенно улыбнулся.
   - Он поступает так, как если бы ненавидел нас, - сказала Хаито, координатор. Это была изящная женщина чисто азиатского происхождения, с удивительным голосом, тихим, глубоким и нежным как у молодой лягушко-быка. - Почему, если он страдает от нашей враждебности, он усиливает ее постоянными нападками и оскорблениями? Не могу сказать, что я высокого мнения о лечении доктора Хаммергельда, в самом деле, Маннон: аутизм должен быть предпочтительней...
   Она остановилась. В главный отсек вошел Осден. Он выглядел как человек, с которого содрали кожу. Его кожа была неестественно белой и тонкой, обнажая кровеносные сосуды, как вылинявшая дорожная карта с красными и синими линиями. Его адамово яблоко, мышцы вокруг рта, кости и связки его запястий и рук - все выступало так отчетливо, как будто служило наглядным пособием для уроков анатомии. Волосы его были бледно-ржавые, как давно засохшая кровь. У него были брови и ресницы, но они были видны лишь при особом освещении; в обычных же условиях видны были кости глазных впадин, вены век и бесцветные глаза. Это были не красные глаза, так как он не был настоящим альбиносом, но они не были ни голубыми, ни серыми; глаза Осдена были лишены цвета, в них застыла холодная водянистая прозрачность, в которую можно было падать до бесконечности. Он никогда ни на кого прямо не глядел. В его лице отсутствовало выражение, как в анатомическом рисунке или черепе.
   - Я согласен, - сказал он высоким, неприятным тенором, что даже аутистическое отклонение было бы предпочтительнее смога низких, заимствованных чувств, которыми вы, люди, окружаете меня. Ради чего ты, Порлок, источаешь сейчас ненависть? Неужели ты не можешь выносить моего вида? Пойди побалуйся немножко онанизмом, как ты это делал прошлой ночью. Это улучшает твой виирофон. Какой дьявол передвинул здесь мои кассеты? Не трогайте мои вещи, никто. Я этого не люблю.
   - Осден, - сказал Аснанифойл своим медленным раскатистым голосом. - почему ты такой мерзавец?
   Андер Эсквана съежился и закрыл лицо руками. Ссора напугала его. Олеро смотрела с безучастным, но все же нетерпеливым выражением - вечный зритель.
   - Почему бы нет? - сказал Осден. Он не глядел на Аснанифойла и физически держался как можно дальше от них всех, насколько мог делать в переполненном салоне, - Никто из вас своими чувствами не дал ни малейшего повода, чтобы я изменил свое поведение.
   Харфекс, человек сдержанный и терпеливый, сказал:
   - Основанием является то, что мы намереваемся провести несколько лет вместе. Жизнь будет лучше для всех нас, если...
   - Неужели вы не можете понять, что я не дам и ломаного гроша за вас всех? - сказал Осден, взял свои микропленки и вышел. Эскавана ушел спать. Аснанифойл рисовал скользящий поток воздуха пальцем и бормотал Ритуальные Простые Числа.
   - Вы не можете объяснить его присутствие в команде ничем иным, кроме как заговором Совета Земли. Я увидел это почти сразу. Наша экспедиция обречена на провал, - прошептал Харфекс координатору, мельком глянув через плечо. Порлок вертел пуговицу на ширинке, в глазах его стояли слезы.
   - Я говорил вам, что все они были сумасшедшими, но вы подумали, что я преувеличиваю.
   Все же им можно было найти оправдание. Разведчики Сверхдальнего Поиска ожидали найти своих товарищей по команде интеллигентными, хорошо подготовленными, незацикленными и лично симпатичными. Им предстояло работать в тесном соседстве и опасных местах, и они могли ожидать друг от друга, что паранойи, депрессии, мании, страхи и принуждения будут достаточно умеренными, что позволит установить личные отношения, по крайней мере, в течение большей части экспедиции. Осден мог бы быть интеллигентным, но его подготовка была поверхностной, а его личность гибельной. Он был послан только в расчете на свой единственный дар, эмпатическую силу: собственно говоря, в расчете на широковолновую биоэмпатическую восприимчивость. Его талант был особого рода: он мог принимать эмоциональные волны от любого существа, наделенного чувствительностью. Он мог разделить вожделение с белой крысой, боль с раздавленным тараканом, фототропизм с мотыльком. Одним словом, Совет решил, что было бы полезно знать, не обладает ли что-нибудь, находящееся поблизости, чувствительностью и, если это так, каковы эти чувства по отношению к Разведчикам.
   Должность Осдена была совершенно новая: он был сенсор команды.
   - Что такое чувство, Осден? - однажды спросила его Хаито Томико в главном отсеке, стараясь наладить взаимоотношения. - Что это на самом деле, что вы извлекаете с помощью своей эмпатической чувствительности?
   - Дерьмо, - ответил мужчина своим высоким неприятным голосом. - Психические испражнения животного царства. Я пробираюсь по вашему калу.
   - Я стараюсь узнать некоторые факты. - Она думала, что ее тон удивительно спокоен.
   - Тебя не интересуют факты. Ты стараешься понять меня. С некоторым страхом, некоторым любопытством и большой долей отвращения. С таким же чувством ты бы перевернула дохлую собаку, чтобы увидеть ползающих червей. Поймете ли вы раз и навсегда, что я не хочу быть понятым, что я хочу, чтобы меня оставили одного! - Его кожа покрылась красными и фиолетовыми пятнами, голос стал выше, и, так как она молчала, он закричал: - Иди заройся в собственный помет, ты, желтая сука!
   - Успокойся, - сказала она все еще спокойно, но тотчас оставила его и ушла в свою каюту. Конечно, он правильно понял ее мотивы; ее вопрос был в значительной мере предлогом, только попыткой заинтересовать его. Но что в этом плохого? Разве такая попытка не заключает в себе уважения к другому? В момент, когда она задавала вопрос, она чувствовала, самое большее, легкое недоверие к нему; она обычно сочувствовала ему - бедный, надменный, злобный негодяй, "мистер-без-кожи", как назвала его Олеро. Чего он ожидает, после того как так поступает? Любви?
   - Мне кажется, он не может выносить кого бы то ни было, сочувствующего ему, - сказала Олеро, лежа на нижней койке и намазывая позолоту на соски грудей.
   - Следовательно, он не может сформировать никаких человеческих отношений. Все, что его доктор Хаммергельд сделал, это вывернул аутизм наизнанку.
   - Бедный ублюдок, - сказала Олеро. - Томико, ты не будешь возражать, если Харфекс зайдет ненадолго сегодня вечером?
   - Разве ты не можешь пойти в его каюту? Я всегда чувствую себя больной, когда вынуждена сидеть в главном салоне с этой проклятой очищенной репой.
   - Должно быть, ты ненавидишь его, не так ли? Я уверена, он чувствует это. Но я спала с Харфексом и прошлую ночь тоже, и Аснанифойл может возревновать, так как они делят каюту. Было бы лучше встретиться здесь.
   - Обслужи их обоих, - сказала Томико с грубостью оскорбленной скромности. Ее Земная субкультура - Восточная Азия была пуританской, она была воспитана целомудренной.
   - За ночь я люблю только одного, - ответила Олеро с невинной искренностью. Белден, Планета-Сад, никогда не обнаруживала девственности и не открывала колес.
   - Тогда попробуй Осдена, - сказала Томико. Ее собственная неуравновешенность была редко столь очевидна, как сейчас: глубоко запрятанная неуверенность в самой себе, проявляющаяся сама по себе как разрушающая сила. Она добровольно согласилась на эту работу, потому что, по всей вероятности, в ней не было никакой пользы.
   Маленькая Олеро подняла глаза на нее, кисточка в руке, глаза широко раскрыты.
   - Томико, так говорить неприлично.
   - Почему?
   - Это было бы отвратительно. Меня не влечет к Осдену!
   - Я не знала, что это имеет для тебя значение, - сказала Томико безразлично, хотя она знала. Она собрала какие-то бумаги и покинула каюту, заметив: - Я надеюсь, ты и Харфекс или кто бы там ни был, закончите к последнему звонку; я устала.
   Олеро заплакала. Слезы капали на ее маленькие позолоченные соски. Она плакала легко. Томико в последний раз плакала, когда ей было десять лет.
   Экипаж корабля был невесел, но обстановка стала меняться к лучшему, когда Аснанифойл и его компьютеры засекли мир 4470. Он лежал там, темно-зеленый драгоценный камень, как правда на дне гравитационного колодца. Как только они увидели увеличивающийся желто-зеленый диск, чувство взаимности стало усиливаться в них. Эгоизм Осдена, его тщательное бессердечие послужило сейчас объединению остальных.
   - Возможно, - сказал Маннон, - он послан в качестве мальчика для порки. То, что земляне называют "козел отпущения". Возможно, в конце концов, его влияние окажется благотворным.
   И никто не стал возражать, так как все они старались быть добры друг к другу. Они вышли на орбиту. На ночной стороне не было огней, на континентах ничего, что можно было бы приписать животным, которым присуще созидательное начало.
   - Нет людей, - пробормотал Харфекс.
   - Конечно, нет, - оборвал Осден, который сидел перед телеэкраном, надев на голову полиэтиленовый пакет. Он утверждал, что пластик не пропускает эмпатический шум, который он фиксировал от остальных членов экипажа. - Мы находимся на расстоянии двухсот световых лет от границ Экспансии Хайна, а за ее пределами людей нет. Нигде. Уж не думаете ли вы, что Создатель совершил бы эту ужасную ошибку дважды?
   Никто не обратил на него большого внимания; они не отрываясь смотрели на эту желто-зеленую необъятность внизу под ними. Они были неприспособлены к жизни среди людей, и то, что они увидели, было не запустением, а спокойствием. Даже Осден не выглядел абсолютно невозмутимым как обычно, он хмурился.
   Снижение в огне на море; воздушная разведка; посадка. Равнина из чего-то, похожего на траву, толстое, зеленое, сгибающее стебли; все это окружало корабль, обступило выдвинутые телекамеры, испачкало объективы мелкой пыльцой.
   - Это выглядит как беспримесная фитосфера, - сказал Харфекс, - Осден, ты улавливаешь что-нибудь, обладающее чувствительностью?
   Они все повернули голову к сенсору. Он оставил экран и наливал себе чашку чая. Он не ответил. Он редко отвечал на заданные вопросы. Казарменная строгость воинской дисциплины была совершенно непригодна для этих команд сумасшедших ученых; их командная цепочка лежала где-то между парламентской процедурой и приказом чмокнуть в щечку; офицер регулярной армии сошел бы с ума от всего этого. По непостижимому решению Совета, однако, доктор Хаито Томико была наделена полномочиями координатора, и она теперь в первый раз воспользовалась своей прерогативой.
   - Мистер сенсор Осден, - сказала она, - пожалуйста, ответьте мистеру Харфексу.
   - Как я могу "понять" что-нибудь оттуда, - сказал Осден не поворачиваясь, - если здесь я окружен чувствами девяти неврастенических человекообразных, кишащих вокруг меня, как глисты в помойном ведре. Когда мне будет что сказать, я скажу вам. Я сознаю свою ответственность в качестве сенсора. Если же ты, тем не менее, осмелишься опять приказать мне, координатор Хаито, я буду считать себя свободным от этой ответственности.
   - Очень хорошо, мистер сенсор. Я верю, что впредь приказы будут не нужны, - низкий голос Томико был спокойным, но показалось, что Осден слегка вздрогнул, как будто волна ее сдерживаемой злобы ударила его в спину с физической силой.
   Предчувствие биолога подтвердилось. Когда они начали полевые анализы, они не обнаружили животных даже на уровне микромира. Никто здесь никого никогда не съел. Все живые формы были фотосинтезирующие или сапрофаги, получающие жизнь от света или смерти, но не от жизни. Растения, бесконечные растения, ни один из видов не был знаком пришельцам из дома Человека. Бесконечные оттенки и интенсивность зеленого, фиолетового, пурпурного, коричневого, красного. Бесконечная тишина. Только ветер, шевелящий листья и ветви, теплый ласковый ветер, наполненный спорами и пыльцой, развевающий сладкую бледно-зеленую пыль над пространствами огромных трав, степями, которые не рождали вереска, бесцветочными лесами, по которым не ступала нога, на которые ни один глаз не бросил взгляд. Теплый, печальный мир, печальный и безмятежный. Разведчики брели, как отдыхающие, по солнечным равнинам филиоформ, тихо говорили друг с другом. Они знали, что их голоса разрушали тишину ста миллионов лет, тишину ветра и листьев, листьев и ветра, дующего, затихающего и пробуждающегося вновь. Они разговаривали тихо, но, будучи человеческими существами, они разговаривали.
   - Бедный старый Осден, - сказала Дженни Чонг, биолог и техник, ведя геликоптер в район Северного Полюса. - Вся эта фантастически высокая точность воспроизведения засунута в его мозг, а здесь ничего не принять. Какое фиаско.
   - Он сказал мне, что ненавидит растения, - заметила Олеро, хихикнув. - Надо думать, он полюбит их, так как они меньше надоедают ему, чем мы.
   - Я не могу сказать, что сам люблю эти растения, - сказал Порлок, глядя вниз на пурпурные волны Северного Приполярного леса. - Одно и то же. Нет разума. По-прежнему. Человек, оказавшись один в таком лесу, непременно сойдет с ума.
   - Но это все живое, - сказала Дженни Чонг.
   - А если это живет, Осден его ненавидит.
   - На самом деле он не настолько плох, - сказала Олеро великодушно.
   Порлок взглянул на нее косо и спросил:
   - Ты не спала с ним, Олеро?
   Олеро разрыдалась и закричала:
   - Вы, земляне, хамы!
   - Нет, она не спала, - Дженни Чонг тут же встала на ее защиту. - А ты, Порлок?
   Химик неловко засмеялся:
   - Ха, ха, ха.
   Брызги слюны появились у него на устах.
   - Осден не выносит, когда к нему прикасаются, - дрожа, сказала Олеро. - Однажды я случайно натолкнулась на него, и он отшвырнул меня прочь, как если бы я была какая-нибудь грязная тряпка.
   - Он - само зло, - сказал Порлок неестественным голосом, испуганно глядя на обеих женщин. - Закончится все тем, что он сорвет нашу экспедицию, мешая тем или иным способом. Запомните мои слова. Он не приспособлен для жизни с другими людьми!
   Они приземлились на Северном Полюсе. Полуночное солнце тлело над низкими холмами. Короткие, бесстрастные зеленоватые биоформы тянулись в разные стороны. Но все - на юг. Подавленные невероятной тишиной, трое исследователей приготовили приборы и инструменты и начали работать, три вируса, мелко трясущиеся на теле неподвижного гиганта.
   Никто не предлагал Осдену принять участие в исследовании планеты ни в качестве пилота, ни в качестве фотографа или регистратора, а сам он никогда не изъявлял желания, поэтому он редко покидал базовый лагерь. Он вводил ботанические таксономические данные, полученные от Харфекса, и помогал в качестве ассистента Эскване, в функции которого входило главным образом поддержание в рабочем состоянии и ремонт систем и механизмов. Эсквана стал помногу спать, по двадцать пять и более из тридцати часовых суток планеты, отключаясь прямо во время ремонта радио или проверки схемы управления геликоптера. Однажды координатор Томико осталась на базе, чтобы понаблюдать за ним. В лагере больше никого не было, кроме Посвет Ту, которая была подвержена эпилептическим припадкам; Маннон закрыл ее сегодня в лечебный контур в состоянии превентивной кататонии. Тонико начитывала рапорты в запоминающий банк и не упускала из виду Осдена и Эсквану. Прошло два часа.
   - Должо быть, ты хочешь использовать восемьсот шестьдесят микровальдоз, чтобы скрепить это соединение.
   - Естественно.
   - Извини, я заметил, что там было восемьсот сорок.
   - И заменишь их, когда я использую восемьсот шестьдесят. Когда я не буду знать, что и как делать, инженер, спрошу совета у тебя.
   Минуту спустя Томико оглянулась. Так и есть. Эсквана спал, засунув палец в рот и уронив голову на стол.
   - Осден.
   Он не откликнулся, белое лицо не повернулось, но нетерпеливым движением он дал понять, что слушает.
   - Ты не можешь не знать о ранимости Эскваны.
   - Я не несу ответственности за его психические реакции.
   - Но в ответе за свои собственные. Эсквана здесь - необходимый человек для нашей работы, а ты - нет. Если ты не можешь контролировать свою враждебность, ты должен всецело избегать его.
   Осден положил инструменты и встал.
   - С удовольствием, - сказал он своим мстительным, царапающим голосом. - Возможно, ты не можешь представить, каково испытывать иррациональные страдания Эскваны. Быть вынужденным разделять его ужасную трусость, съеживаться вместе с ним от страха перед всем!
   - Не пытаешься ли ты оправдать свою жестокость по отношению к нему? По-моему, ты бы должен обладать большим самоуважением. - Томико вдруг поняла, что дрожит от злости. - Если твоя эмпатическая сила действительно дает тебе возможность разделить страдания Андера, почему это не пробудило в тебе ни малейшего сострадания?
   - Сострадания? - сказал Осден. - Сострадание. Что ты знаешь о сострадании?
   Она пристально смотрела на него, но он не хотел глядеть на нее.
   - Не мог бы ты передать словами твое эмоциональное состояние по отношению ко мне в данный момент?
   Он сказал:
   - Я могу это сделать значительно более точно, чем ты. Меня учили анализировать такие ответы, когда я их получаю. И я делаю все, чтобы получить их.
   - Но как ты можешь ожидать, что я буду испытывать какие-либо добрые чувства по отношению к тебе, когда ты так себя ведешь?
   - Причем здесь, как я веду себя, ты, глупая свиноматка, ты думаешь, от этого что-нибудь зависит? Ты думаешь, что средний человек - это источник любви или доброты? По мне лучше быть ненавидимым, презираемым. Не быть женщиной или трусом, я предпочитаю, чтоб меня ненавидели.
   - Это вздор. Жалость к самому себе. Каждый человек имеет...
   - Но я не человек. - сказал Осден. - Есть все вы, и есть я сам. Я один.
   Испуганная этой вспышкой крайнего солипсизма, она некоторое время молчала, наконец сказала, без злобы и жалости, как врач, ставящий диагноз:
   - Ты обязательно убьешь себя, Осден.
   - Это суждено тебе, Хаито, - сказал он насмешливо. - Я не подвержен депрессии, и нож для харакири не для меня. Чем, по-твоему, я должен здесь заниматься?
   - Оставь лагерь. Пожалей самого себя и нас. Возьми геликоптер и накопитель информации и отправляйся считать виды растений. В лесу - Харфекс еще не добрался туда. Возьми участок леса в сто квадратных метров в пределах радиосвязи, но за пределами твоего эмпатического радиуса. Связь в восемь и двадцать четыре часа. Ежедневно.