Страница:
– Лавина там будет наверняка!
Сразу же стихли все разговоры, все головы повернулись к Попову.
– Весь спор из-за плато. Строков считает, что лавина может перепрыгнуть через плато. Быстров всегда это отрицал, а теперь он засомневался. Ну, а нам не ваши сомнения нужны, а вполне авторитетный и серьезный вывод, за который вы будете отвечать!
– Товарищ Быстров, очевидно, не понимает, что придется останавливать комбинат, эвакуировать поселок, терпеть миллионные убытки! – снова вмещался директор комбината.
«Ну, все, – подумал Строков. – Сейчас он начнет отступать».
– Я не лавинщик, – отозвался Быстров. – У вас есть уже авторитетный и ответственный вывод, подписанный начальником лавинной экспедиции, о том, что лавины в этом районе не представляют опасности. Он для вас удобнее. Так чего вы на меня кричите?
– Ты мне эти штучки брось! – окончательно взорвался начальник метеоуправления. – Он даже не заметил, что обратился к Быстрову на «ты» в официальной обстановке. – Я тебя не затем сюда отправлял, чтобы ты сваливал все на лавинную экспедицию! Сам кашу заварил, сам и расхлебывай!
– Мне кажется, комбинат останавливать не обязательно… – медленно начал Быстров.
И Строков не удержался, выкрикнул:
– То есть как?!
Никто этого не заметил, все слушали Быстрова.
– Достаточно эвакуировать поселок… А комбинат… Можно наладить туда посменную доставку людей, организовать службу оповещения на месте. Она успеет предупредить, в случае если лавина…
– Не успеют! – снова выкрикнул Строков, и его опять не услышали.
– Я думаю, хоть тут и есть небольшой риск… – задумчиво продолжал Быстров, словно ему только что пришли в голову все эти гениальные мысли, словно он раньше не продумал два-три запасных варианта.
– … В общем, если мне выделят вертолет и опытных взрывников, мы попробуем заложить на пути лавины заряды, чтобы свернуть ее в соседнее ущелье… взрывная волна…
«Мы же с тобой не об этом договаривались, не об этом… – тихо бормотал Строков. – Ты же не успеешь ничего, не рассчитаешь, а если даже успеешь, так ведь она может и не свернуть в соседнее ущелье! А люди будут работать, за час их не смогут эвакуировать…»
– Вот это уже деловой разговор! – сразу же подхватил директор комбината. – Конечно, мы должны принять самые действенные меры, раз есть хоть малейший риск. Речь идет о безопасности людей! Взрывников и вертолет мы вам выделим. Говорите, какая еще потребуется помощь?
– Не нужна ему никакая помощь! – вдруг заорал Строков, вскакивая с места и с грохотом роняя стул. – Если нужно, я до Центрального Комитета дойду! Людьми рисковать вам все равно не позволят!
Тяжело дыша, он протиснулся к выходу, не обращая внимания на удивленные и возмущенные взгляды, направленные на него со всех сторон. У самой двери он обернулся к Быстрову и сказал:
– Вы нехороший человек! Вы слабый человек!
Как только Строков окончательно вышел, всюду раздались возгласы. Каждый по-своему комментировал происшедшее, и только директор совхоза «Луч», единственный из всех присутствующих, кому еще не довелось познакомиться со Строковым, восхищенно сказал:
– Ну и выдал! Кто это?
– Бывший начальник тарьинской станции. Не понимаю, зачем его сюда приглашали! – ответил председатель поссовета.
* * *
* * *
* * *
Сразу же стихли все разговоры, все головы повернулись к Попову.
– Весь спор из-за плато. Строков считает, что лавина может перепрыгнуть через плато. Быстров всегда это отрицал, а теперь он засомневался. Ну, а нам не ваши сомнения нужны, а вполне авторитетный и серьезный вывод, за который вы будете отвечать!
– Товарищ Быстров, очевидно, не понимает, что придется останавливать комбинат, эвакуировать поселок, терпеть миллионные убытки! – снова вмещался директор комбината.
«Ну, все, – подумал Строков. – Сейчас он начнет отступать».
– Я не лавинщик, – отозвался Быстров. – У вас есть уже авторитетный и ответственный вывод, подписанный начальником лавинной экспедиции, о том, что лавины в этом районе не представляют опасности. Он для вас удобнее. Так чего вы на меня кричите?
– Ты мне эти штучки брось! – окончательно взорвался начальник метеоуправления. – Он даже не заметил, что обратился к Быстрову на «ты» в официальной обстановке. – Я тебя не затем сюда отправлял, чтобы ты сваливал все на лавинную экспедицию! Сам кашу заварил, сам и расхлебывай!
– Мне кажется, комбинат останавливать не обязательно… – медленно начал Быстров.
И Строков не удержался, выкрикнул:
– То есть как?!
Никто этого не заметил, все слушали Быстрова.
– Достаточно эвакуировать поселок… А комбинат… Можно наладить туда посменную доставку людей, организовать службу оповещения на месте. Она успеет предупредить, в случае если лавина…
– Не успеют! – снова выкрикнул Строков, и его опять не услышали.
– Я думаю, хоть тут и есть небольшой риск… – задумчиво продолжал Быстров, словно ему только что пришли в голову все эти гениальные мысли, словно он раньше не продумал два-три запасных варианта.
– … В общем, если мне выделят вертолет и опытных взрывников, мы попробуем заложить на пути лавины заряды, чтобы свернуть ее в соседнее ущелье… взрывная волна…
«Мы же с тобой не об этом договаривались, не об этом… – тихо бормотал Строков. – Ты же не успеешь ничего, не рассчитаешь, а если даже успеешь, так ведь она может и не свернуть в соседнее ущелье! А люди будут работать, за час их не смогут эвакуировать…»
– Вот это уже деловой разговор! – сразу же подхватил директор комбината. – Конечно, мы должны принять самые действенные меры, раз есть хоть малейший риск. Речь идет о безопасности людей! Взрывников и вертолет мы вам выделим. Говорите, какая еще потребуется помощь?
– Не нужна ему никакая помощь! – вдруг заорал Строков, вскакивая с места и с грохотом роняя стул. – Если нужно, я до Центрального Комитета дойду! Людьми рисковать вам все равно не позволят!
Тяжело дыша, он протиснулся к выходу, не обращая внимания на удивленные и возмущенные взгляды, направленные на него со всех сторон. У самой двери он обернулся к Быстрову и сказал:
– Вы нехороший человек! Вы слабый человек!
Как только Строков окончательно вышел, всюду раздались возгласы. Каждый по-своему комментировал происшедшее, и только директор совхоза «Луч», единственный из всех присутствующих, кому еще не довелось познакомиться со Строковым, восхищенно сказал:
– Ну и выдал! Кто это?
– Бывший начальник тарьинской станции. Не понимаю, зачем его сюда приглашали! – ответил председатель поссовета.
* * *
Три раза в сутки Наташа навещала закуток на заднем дворе станции. Вначале намерения у нее были самые серьезные. Она твердо решила продолжить опыты, прерванные новым завлабом, и выяснить приспособляемость мелких грызунов к экстремальным условиям высокогорья. Выбрав свободный выходной, уговорила Сергея съездить в район на базар и купила сразу десяток крольчат. Так было положено начало «Наташиному хозяйству», как скоро все стали называть этот уголок двора. Неожиданно в его организации охотно приняли участие все сотрудники станции. Недели две она крепилась, добросовестно вела записи в журнале наблюдений и с отвращением жевала вместе со всеми надоевшие консервы Постепенно вся кухня перешла в ее ведение, и она волей-неволей почувствовала себя ответственной за этот угрюмый вид, с каким мужчины сосредоточенно ковыряли вилками в консервных банках. Наконец не выдержала и, воспользовавшись подвернувшимся праздником, приготовила первого кролика. Успех превзошел ее ожидания. С этого дня Наташино хозяйство быстро пошло в гору. В нем; появились гуси, утки, куры и даже хромой баран, отбившийся от стада. Все это кудахтало, крякало, блеяло и требовало постоянного ухода. Очень скоро она махнула рукой на научные опыты и призналась себе, что все затеяла лишь для того, чтобы как-то скомпенсировать неопределенность своего положения и собственную бездеятельность среди этих поглощенных работой людей.
Проходя от клетки к клетке, она бросала в них охапки привезенного из района сена и первые ростки пробившейся наконец и здесь травы. Стоило растереть или просто сжать пальцами травинку, как сразу чувствовался пряный, острый, ни на что не похожий аромат. Почти все травы здесь так пахли. Вдыхая этот терпкий запах, она думала о весне. «Вот она и догнала меня здесь…» Совсем недавно расстались в столице. Наташа не надеялась, приехав сюда, так скоро увидеть зеленые ростки. Но вышло иначе. Вот она весна. И опять, как и там, в столице, ничего хорошего не ждала она от весны, кончится срок командировки Сергея, они вернутся в город, и все пойдет по-старому. Или, если у нее хватит мужества, они наконец расстанутся… Вряд ли хватит. Зачем обманывать себя.
Кролики жевали траву медленно, не спеша. Вначале и вся ее жизнь здесь замедлила темп. Ненадолго. Постепенно набрала ход скрытая невидимая пружина. События ускорялись, наслаивались друг на друга.
Проходя от клетки к клетке, она бросала в них охапки привезенного из района сена и первые ростки пробившейся наконец и здесь травы. Стоило растереть или просто сжать пальцами травинку, как сразу чувствовался пряный, острый, ни на что не похожий аромат. Почти все травы здесь так пахли. Вдыхая этот терпкий запах, она думала о весне. «Вот она и догнала меня здесь…» Совсем недавно расстались в столице. Наташа не надеялась, приехав сюда, так скоро увидеть зеленые ростки. Но вышло иначе. Вот она весна. И опять, как и там, в столице, ничего хорошего не ждала она от весны, кончится срок командировки Сергея, они вернутся в город, и все пойдет по-старому. Или, если у нее хватит мужества, они наконец расстанутся… Вряд ли хватит. Зачем обманывать себя.
Кролики жевали траву медленно, не спеша. Вначале и вся ее жизнь здесь замедлила темп. Ненадолго. Постепенно набрала ход скрытая невидимая пружина. События ускорялись, наслаивались друг на друга.
* * *
Как только закончилась официальная часть, на Быстрова посыпался целый град вопросов. Люди хотели уточнить детали предложенного им плана, выяснить долю участия каждого. Сергей механически отвечал на вопросы, в голове настойчиво звучали последние слова Строкова. И даже вечером после совещания, уже на станции, он все никак не мог избавиться от неясного чувства тревоги. И сразу, не успев сойти с машины, стал искать глазами Строкова. Хотелось ему объяснить, что он не прав, что ничего больше невозможно было сделать, и того, что удалось достичь, вполне достаточно. Но Строкова нигде не было. Все последние дни, пока они готовились, вызывали комиссию и делали десятки других срочных дел, все это время Строков неизменно был рядом. Незаметно и ежеминутно делал свою часть работы. Сергею даже показалось, Что теперь все уладится само собой, они прекрасно сработаются и потом, после конца всем уже надоевшей истории с лавиной, незачем будет искать нового начальника станции для Тарьина. Но, видимо, Строков думал иначе. «Неужели и теперь он не успокоится? Ему пошли навстречу, делают все возможное… А ведь я уверен, что все это напрасно, что не будет никакой лавины. Я словно одолжение Строкову сделал», – признался он себе. Но долго раздумывать о Строкове попросту было некогда. Предстояло размещать людей, готовить площадку для вертолета и улаживать десятки других дел. Окунувшись в них, он наконец-то почувствовал себя в родной стихии. Теперь он был в центре событий, руководил большой и сложной операцией. Вновь приехавшие со всеми вопросами шли к нему, для них он был начальником станции. Для них, но не для Хакимова… Хакимов по-прежнему держался так, словно работал в другом учреждении. Можно было не обращать на Хакимова внимания, тем более что и без него дел хватало, но Сергею очень хотелось все поставить на свои места, выяснить до конца все отношения.
Сейчас, когда Строков окончательно исчез со станции, это казалось так просто…
Вечером он попросил Хакимова посмотреть план размещения зарядов на предполагаемом пути лавины. Хакимов пожал плечами:
– Это меня не касается. У меня другая работа.
– Другую работу отложите. Займитесь этим! – не желая больше уступать, сказал Сергей.
– Я работаю метеорологом, а не взрывником.
– Я могу освободить вас от обязанностей метеоролога! – сорвался Сергей и тут же пожалел об этом, понимая, что зашел слишком далеко.
Хакимов прищурился, потом усмехнулся:
– Пишите приказ. Утверждайте в управлении. Я найду работу на любой станции. Думаете, Павел Степанович уехал, так теперь можно? Ошибаетесь. Не такой он человек.
– Вот вы все время о Строкове мне напоминаете, и я вас понимаю, – уже мягче сказал Сергей. – Вы с ним много лет работали, конечно, вам тяжело без него. Но не нужно на меня всю вину сваливать и думать, будто я добивался увольнения Строкова. Я этого места не искал. Меня прислали сюда, и, сколько бы вы со мною ни воевали, ничто уже не изменится. Дело все равно придется делать. Вы хоть бы сейчас помогли. Это же Павел Степанович хотел обезопасить поселок от лавины.
– Павел Степанович добивался не этого, вы вашими взрывами ничего не сможете сделать, только людей отвлекаете, обнадежили, наобещали, а сами даже на ила-то подняться не сумеете.
– Это почему же?
– Потому что идет южный циклон. Вверху туманы, дожди, дорога раскисла. А в лавинном теле начались подвижки! Может быть, у нас считанные часы остались, чтобы людям помочь, а вы графики чертите, в расчеты играете!
И вдруг на секунду, на одну только секунду он представил, как это может быть… Они не успеют. Вся огромная масса снега рухнет в озеро… Взрывы не свернут лавину, слишком велика масса, и тогда он кругом окажется виноватым… Bce будут помнить, что Строков предупреждал, Строков рассчитал… Сергей старался не думать о том, что будет дальше с этой водой, выбитой из озера лавиной… Все дело еще представлялось ему чем-то абстрактным, почти академическим. В конце концов, он привык всю жизнь отвечать за хорошо составленные бумаги, а если где-то и ошибался – невелика беда, другие исправят. Поэтому и сейчас он все еще не осознал до конца меру ответственности, взятой на себя.
Основным состоянием Наташи на станции стало длительное, растянувшееся до бесконечности ожидание. Она отдавала себе отчет, что вся ее затея с кроликами, десятки других, мелких и не очень нужных дел, которыми она пыталась заполнить пропасть свободного времени, подавлявшую ее волю, всего лишь временная отсрочка, а еще точнее – едва прикрытый самообман.
Пришел наконец ответ на ее письмо в институт. Отпуск за свой счет ей продлили. Ничего не скажешь, новый шеф решил проявить лояльность, хотя вполне мог бы воспользоваться ее неожиданным отъездом и добиться увольнения. Небольно-то он в ней нуждался… Впрочем, и отпуск – всего лишь отсрочка, он кончится через десять дней. Что делать потом? Возвращаться восвояси?
Но именно сейчас она не могла оставить Сергея одного. Чувствовала, что независимо от их колеблющихся взаимоотношений, переходящих то за черту «холодно», то вновь возвращавшихся к отметке «терпимо», назревали некие неведомые события, внешним проявлением которых явилось прибытие спасательной группы, доставка вертолета и дополнительных грузов, заполнивших весь станционный двор.
За кажущимся спокойствием Сергея, за его показными уверенностью и сдержанностью, которые он пытался противопоставить потоку многочисленных проблем, неувязок и мелких неприятностей, всегда неизбежных при организации нового дела, – за всем этим она чувствовала нарастающую опасность.
Проснувшись среди ночи, вдруг замечала, что Сергей не спит. Он мог лежать часами, вперив глаза в потолок, и не произносить ни слова, будто окаменев. Ее словно не существовало в эти ночные часы. Бесполезно было пытаться завязать разговор. Она пробовала – ничего не получалось. Сергей грубо обрывал ее, и только…
Терялась в догадках, стараясь понять, хотя бы с чего все началось. С разговора о Строкове? Или все произошло потом, после похода Сергея со Строковым на водосбор?
До боли в ушах слушая звенящую тишину за окном, она будто пила ледяную воду. Если долго и напряженно прислушиваться к едва уловимым звукам, слух обостряется, раздвигаются невидимые границы пространства. Шорохи, рожденные далеко в ночи, становятся близкими, приобретают какой-то новый, скрытый смысл. Вот резко и печально крикнула ночная птица, что-то прошелестело по крыше и тяжело вздохнуло за окном…
Строков говорил, что ночами, если слушать очень долго, можно услышать, как шепчутся скалы. Может быть, он имел в виду что-нибудь другое. Она многое не понимала из того, что он говорил, часто даже не ей. Ослу, например…
Набравшись наконец мужества в этом ледяном молчании, она спросила:
– Когда это кончится, Сережа? Когда ты перестанешь носить все в себе? Я ведь тоже живой человек…
Сергей молчал, и она подумала, что ее голос похож на шелест сухой травы. Такой же неживой, бесцветный…
– Завтра утром, наверно, перестану, – неожиданно сказал Сергей. Он чиркнул спичкой, жадно затянулся и продолжил: – Завтра, Наташенька, всё кончится. Как – не знаю, но кончится.
– Да что кончится?! Скажешь ты, наконец? Я не понимаю ничего. Каждую ночь не сплю вместе с тобой, жду, что ты скажешь…
– Что мне говорить? Если Хакимов прав: говорить уже поздно. Тогда завтра мы ничего не добьемся. Не сможем предотвратить. Не сумеем остановить лавину…
– Это стихийное бедствие, Сережа. Не ты же ее выдумал – эту лавину.
– Ее выдумал Строков.
– Ты делаешь все, что можно, все, что в человеческих силах, я же вижу…
– Ничего ты не понимаешь. Строков меня предупреждал. И точно рассчитал момент… Те, кого нет с нами, уехали, ушли, умерли – неважно. Они всегда правы. Вот и Строков вовремя удалился, исчез. Теперь он будет прав – а я нет. Это его лавина. Она-то осталась, и она меня доконает.
Сергей говорил сбивчиво, отрывисто. По его изменившемуся голосу она поняла, как нелегко ему сейчас. И волна нежности, жалости к нему захлестнула ее, потому что за все время их знакомства ей не довелось узнать, что он тоже может быть слабым и беспомощным, как ребенок. И если сегодня она видит его таким, значит, причина еще серьезней, чем она предполагала.
– Строков не мог никуда исчезнуть. Не такой он человек. Ты бы позвонил в район, узнал…
– Я звонил. Узнавал.
– И что же?
– Его нигде в районе нет.
– А в кишлаке?
– Я и туда посылал Хабиба. Нет его нигде. Испарился, исчез. Обещал поехать жаловаться на меня в какие-то высокие инстанции. С него станется… А насчет стихийного бедствия… – продолжал Сергей после небольшой паузы. – Стихийное бедствие – это когда о нем не знают. А если кто-то предупреждал, а кто-то упорствовал, не соглашался, отстаивал свою точку зрения, то в результате нет стихийного бедствия, а есть виновник происшествия и готовый козел отпущения. Он ответит за все полной мерой, не сомневайся.
– Но ведь ты все делал так, как считал лучше, как думал!
– Думал! Кому до этого дело? Какая разница, кто что думал? Важен результат. Только результат. Понимаешь?
– Но послушай, Сережа, здесь есть люди, ведь вы собираетесь что-то предпринимать?
– Я не знаю, что из этого выйдет. Честно. Не знаю. А Строков знал. И если нам не удастся… так Строков говорил, что ничего у меня не выйдет. А теперь он где-то затаился и ждет своего часа, как эта лавина, чтобы нанести последний, завершающий удар.
– По-моему, ты не прав, несправедлив к нему…
– И это он мне говорил почти теми же словами, что я, де, несправедлив к людям… Ну что же, завтра все станет ясно, кто из нас прав… Хакимов против меня, погода, Строков… Только ты меня не бросай. Что бы ни случилось – не бросай.
– Я тебя не брошу, Сережа.
– Я знаю. Ты единственный человек, который меня не предаст ни при каких обстоятельствах, – вдруг сказал он своим прежним твердым голосом. – Если бы можно было все вернуть к началу, знать тогда, что здесь для меня заготовлено… Но я, как мальчишка, попался. Командовать мне захотелось. Самому себе хозяин, без начальства пожить. Вот и пожил.
– Перестань! – почти крикнула она. – Ты говоришь так, словно уже проиграл. Так и случится, если заранее уверен в неудаче. Беду можно накликать, я знаю. Но если сейчас возьмешь себя в руки, продумаешь каждую мелочь, соберешь все силы… Я плохо разбираюсь в твоих делах и не могу помочь советом, но если поверишь в победу – обязательно победишь! Обязательно!
– Эти игрушки не для меня. «Победишь – не победишь». Давай спать. Завтра видно будет.
– Я не знаю, как помочь тебе…
Она уже не скрывала слез и вдруг почувствовала, что его рука осторожно и нежно прошлась по ее волосам. Эвакуация людей из долины началась глубокой ночью, сразу после того, как пришел сигнал от службы оповещения о том, что в лавинном теле начались первые подвижки.
Тяжелые армейские грузовики, разбрызгивая грязь, шли по поселку непрерывной колонной. Внизу вторые сутки не переставая лил дождь. Казалось, потоки воды рождались тусклыми фонарями. Попадая в световой конус, невидимый за его пределами, сплошной поток капель отливал зловещим ртутным блеском. Глухой рокочущий шум долетал с горных вершин, и невозможно было понять, грохочет там слишком ранняя для этой поры гроза или лавина уже начала вниз свое безостановочное, неотвратимое движение.
Люди в ожидании очереди стояли на улицах небольшими группками, с чемоданами и узлами в руках. Большинство угрюмо молчали, если где и вспыхивал мимолетный тревожный разговор, он быстро угасал под потоками дождя.
Водители, получив у здания поссовета маршрутную карту с номерами домов и названием улиц, постепенно рассредоточивались по поселку. У поссовета ни на секунду не прекращался водоворот техники и людей. По нервозности, по резким командам и ругани шоферов можно было догадаться, что времени оставалось слишком мало. Хорошо спланированная операция, столкнувшись с лабиринтом ночных улиц и с недопустимой медлительностью гражданского населения, постепенно выходила из графика.
Сейчас, когда Строков окончательно исчез со станции, это казалось так просто…
Вечером он попросил Хакимова посмотреть план размещения зарядов на предполагаемом пути лавины. Хакимов пожал плечами:
– Это меня не касается. У меня другая работа.
– Другую работу отложите. Займитесь этим! – не желая больше уступать, сказал Сергей.
– Я работаю метеорологом, а не взрывником.
– Я могу освободить вас от обязанностей метеоролога! – сорвался Сергей и тут же пожалел об этом, понимая, что зашел слишком далеко.
Хакимов прищурился, потом усмехнулся:
– Пишите приказ. Утверждайте в управлении. Я найду работу на любой станции. Думаете, Павел Степанович уехал, так теперь можно? Ошибаетесь. Не такой он человек.
– Вот вы все время о Строкове мне напоминаете, и я вас понимаю, – уже мягче сказал Сергей. – Вы с ним много лет работали, конечно, вам тяжело без него. Но не нужно на меня всю вину сваливать и думать, будто я добивался увольнения Строкова. Я этого места не искал. Меня прислали сюда, и, сколько бы вы со мною ни воевали, ничто уже не изменится. Дело все равно придется делать. Вы хоть бы сейчас помогли. Это же Павел Степанович хотел обезопасить поселок от лавины.
– Павел Степанович добивался не этого, вы вашими взрывами ничего не сможете сделать, только людей отвлекаете, обнадежили, наобещали, а сами даже на ила-то подняться не сумеете.
– Это почему же?
– Потому что идет южный циклон. Вверху туманы, дожди, дорога раскисла. А в лавинном теле начались подвижки! Может быть, у нас считанные часы остались, чтобы людям помочь, а вы графики чертите, в расчеты играете!
И вдруг на секунду, на одну только секунду он представил, как это может быть… Они не успеют. Вся огромная масса снега рухнет в озеро… Взрывы не свернут лавину, слишком велика масса, и тогда он кругом окажется виноватым… Bce будут помнить, что Строков предупреждал, Строков рассчитал… Сергей старался не думать о том, что будет дальше с этой водой, выбитой из озера лавиной… Все дело еще представлялось ему чем-то абстрактным, почти академическим. В конце концов, он привык всю жизнь отвечать за хорошо составленные бумаги, а если где-то и ошибался – невелика беда, другие исправят. Поэтому и сейчас он все еще не осознал до конца меру ответственности, взятой на себя.
Основным состоянием Наташи на станции стало длительное, растянувшееся до бесконечности ожидание. Она отдавала себе отчет, что вся ее затея с кроликами, десятки других, мелких и не очень нужных дел, которыми она пыталась заполнить пропасть свободного времени, подавлявшую ее волю, всего лишь временная отсрочка, а еще точнее – едва прикрытый самообман.
Пришел наконец ответ на ее письмо в институт. Отпуск за свой счет ей продлили. Ничего не скажешь, новый шеф решил проявить лояльность, хотя вполне мог бы воспользоваться ее неожиданным отъездом и добиться увольнения. Небольно-то он в ней нуждался… Впрочем, и отпуск – всего лишь отсрочка, он кончится через десять дней. Что делать потом? Возвращаться восвояси?
Но именно сейчас она не могла оставить Сергея одного. Чувствовала, что независимо от их колеблющихся взаимоотношений, переходящих то за черту «холодно», то вновь возвращавшихся к отметке «терпимо», назревали некие неведомые события, внешним проявлением которых явилось прибытие спасательной группы, доставка вертолета и дополнительных грузов, заполнивших весь станционный двор.
За кажущимся спокойствием Сергея, за его показными уверенностью и сдержанностью, которые он пытался противопоставить потоку многочисленных проблем, неувязок и мелких неприятностей, всегда неизбежных при организации нового дела, – за всем этим она чувствовала нарастающую опасность.
Проснувшись среди ночи, вдруг замечала, что Сергей не спит. Он мог лежать часами, вперив глаза в потолок, и не произносить ни слова, будто окаменев. Ее словно не существовало в эти ночные часы. Бесполезно было пытаться завязать разговор. Она пробовала – ничего не получалось. Сергей грубо обрывал ее, и только…
Терялась в догадках, стараясь понять, хотя бы с чего все началось. С разговора о Строкове? Или все произошло потом, после похода Сергея со Строковым на водосбор?
До боли в ушах слушая звенящую тишину за окном, она будто пила ледяную воду. Если долго и напряженно прислушиваться к едва уловимым звукам, слух обостряется, раздвигаются невидимые границы пространства. Шорохи, рожденные далеко в ночи, становятся близкими, приобретают какой-то новый, скрытый смысл. Вот резко и печально крикнула ночная птица, что-то прошелестело по крыше и тяжело вздохнуло за окном…
Строков говорил, что ночами, если слушать очень долго, можно услышать, как шепчутся скалы. Может быть, он имел в виду что-нибудь другое. Она многое не понимала из того, что он говорил, часто даже не ей. Ослу, например…
Набравшись наконец мужества в этом ледяном молчании, она спросила:
– Когда это кончится, Сережа? Когда ты перестанешь носить все в себе? Я ведь тоже живой человек…
Сергей молчал, и она подумала, что ее голос похож на шелест сухой травы. Такой же неживой, бесцветный…
– Завтра утром, наверно, перестану, – неожиданно сказал Сергей. Он чиркнул спичкой, жадно затянулся и продолжил: – Завтра, Наташенька, всё кончится. Как – не знаю, но кончится.
– Да что кончится?! Скажешь ты, наконец? Я не понимаю ничего. Каждую ночь не сплю вместе с тобой, жду, что ты скажешь…
– Что мне говорить? Если Хакимов прав: говорить уже поздно. Тогда завтра мы ничего не добьемся. Не сможем предотвратить. Не сумеем остановить лавину…
– Это стихийное бедствие, Сережа. Не ты же ее выдумал – эту лавину.
– Ее выдумал Строков.
– Ты делаешь все, что можно, все, что в человеческих силах, я же вижу…
– Ничего ты не понимаешь. Строков меня предупреждал. И точно рассчитал момент… Те, кого нет с нами, уехали, ушли, умерли – неважно. Они всегда правы. Вот и Строков вовремя удалился, исчез. Теперь он будет прав – а я нет. Это его лавина. Она-то осталась, и она меня доконает.
Сергей говорил сбивчиво, отрывисто. По его изменившемуся голосу она поняла, как нелегко ему сейчас. И волна нежности, жалости к нему захлестнула ее, потому что за все время их знакомства ей не довелось узнать, что он тоже может быть слабым и беспомощным, как ребенок. И если сегодня она видит его таким, значит, причина еще серьезней, чем она предполагала.
– Строков не мог никуда исчезнуть. Не такой он человек. Ты бы позвонил в район, узнал…
– Я звонил. Узнавал.
– И что же?
– Его нигде в районе нет.
– А в кишлаке?
– Я и туда посылал Хабиба. Нет его нигде. Испарился, исчез. Обещал поехать жаловаться на меня в какие-то высокие инстанции. С него станется… А насчет стихийного бедствия… – продолжал Сергей после небольшой паузы. – Стихийное бедствие – это когда о нем не знают. А если кто-то предупреждал, а кто-то упорствовал, не соглашался, отстаивал свою точку зрения, то в результате нет стихийного бедствия, а есть виновник происшествия и готовый козел отпущения. Он ответит за все полной мерой, не сомневайся.
– Но ведь ты все делал так, как считал лучше, как думал!
– Думал! Кому до этого дело? Какая разница, кто что думал? Важен результат. Только результат. Понимаешь?
– Но послушай, Сережа, здесь есть люди, ведь вы собираетесь что-то предпринимать?
– Я не знаю, что из этого выйдет. Честно. Не знаю. А Строков знал. И если нам не удастся… так Строков говорил, что ничего у меня не выйдет. А теперь он где-то затаился и ждет своего часа, как эта лавина, чтобы нанести последний, завершающий удар.
– По-моему, ты не прав, несправедлив к нему…
– И это он мне говорил почти теми же словами, что я, де, несправедлив к людям… Ну что же, завтра все станет ясно, кто из нас прав… Хакимов против меня, погода, Строков… Только ты меня не бросай. Что бы ни случилось – не бросай.
– Я тебя не брошу, Сережа.
– Я знаю. Ты единственный человек, который меня не предаст ни при каких обстоятельствах, – вдруг сказал он своим прежним твердым голосом. – Если бы можно было все вернуть к началу, знать тогда, что здесь для меня заготовлено… Но я, как мальчишка, попался. Командовать мне захотелось. Самому себе хозяин, без начальства пожить. Вот и пожил.
– Перестань! – почти крикнула она. – Ты говоришь так, словно уже проиграл. Так и случится, если заранее уверен в неудаче. Беду можно накликать, я знаю. Но если сейчас возьмешь себя в руки, продумаешь каждую мелочь, соберешь все силы… Я плохо разбираюсь в твоих делах и не могу помочь советом, но если поверишь в победу – обязательно победишь! Обязательно!
– Эти игрушки не для меня. «Победишь – не победишь». Давай спать. Завтра видно будет.
– Я не знаю, как помочь тебе…
Она уже не скрывала слез и вдруг почувствовала, что его рука осторожно и нежно прошлась по ее волосам. Эвакуация людей из долины началась глубокой ночью, сразу после того, как пришел сигнал от службы оповещения о том, что в лавинном теле начались первые подвижки.
Тяжелые армейские грузовики, разбрызгивая грязь, шли по поселку непрерывной колонной. Внизу вторые сутки не переставая лил дождь. Казалось, потоки воды рождались тусклыми фонарями. Попадая в световой конус, невидимый за его пределами, сплошной поток капель отливал зловещим ртутным блеском. Глухой рокочущий шум долетал с горных вершин, и невозможно было понять, грохочет там слишком ранняя для этой поры гроза или лавина уже начала вниз свое безостановочное, неотвратимое движение.
Люди в ожидании очереди стояли на улицах небольшими группками, с чемоданами и узлами в руках. Большинство угрюмо молчали, если где и вспыхивал мимолетный тревожный разговор, он быстро угасал под потоками дождя.
Водители, получив у здания поссовета маршрутную карту с номерами домов и названием улиц, постепенно рассредоточивались по поселку. У поссовета ни на секунду не прекращался водоворот техники и людей. По нервозности, по резким командам и ругани шоферов можно было догадаться, что времени оставалось слишком мало. Хорошо спланированная операция, столкнувшись с лабиринтом ночных улиц и с недопустимой медлительностью гражданского населения, постепенно выходила из графика.
* * *
Будильник звонил отвратительно долго, и, не открывая глаз, Сергей уже знал: лететь придется сегодня. Заснуть удалось часа на два перед самым рассветом, и голову теперь ломило от бессонной ночи. Казалось, веки налились свинцом. Как хорошо было бы ничего не делать, не знать… Проснуться в своей квартире, включить кофеварку и отправиться не спеша на работу по праздничным, умытым дождем улицам…
Мысль о дожде заставила его содрогнуться, он представил, как под его струями, раскисая, рушатся снежные бастионы, пока еще сдерживающие напор притаившегося на перевале, смертельно опасного снежного зверя…
Из поезда на ходу не выпрыгнешь. Он уже прочно впрягся в повозку, так что придется вставать, идти к вертолету, распределять грузы и отдавать распоряжения. Стронувшись с места, как снежный ком, нарастала захватившая его лавина дел, и, невесело усмехнувшись плоскому каламбуру: «Лавина – против лавины», он решительно поднялся.
За дверью пронзительный холодный ветер нес через весь двор клочья облаков. Иногда такой обрывок облака, зацепившись за сарай, на мгновение приостанавливал свое движение, и тогда в белесой мгле исчезали фигуры людей, весь двор станции, и лишь черный крест вертолетного винта протягивал к Сергею свои лопасти.
Погода испортилась даже больше, чем он предполагал вчера, изучив график движения южного циклона. Но он знал, что все равно не сможет отменить вылета. Лавина могла теперь сорваться в любую минуту.
Забравшись в кабину вертолета, проверил, на месте ли запалы, шнур, электродетонаторы. Пилот, крепивший грузы, недовольно проворчал:
– Перегрузили все-таки, сколько раз предупреждал!
– Здесь нет и половины нормы.
– Какая там норма! На этой высоте при таком ветре мотор не вытянет.
– Должен вытянуть.
А про себя повторил: «Должен. Сегодня все должны вытянуть».
Взрывник копался в выделенном для временного склада сарае.
– Ну что там у вас?! – крикнул ему Сергей. – Все погрузили?
– Двух ящиков взрывчатки не хватает!
– Чего не хватает? В вертолете полная загрузка!
– Я не о том. Со склада пропали два ящика!
– Рыбу тут глушить негде. Что за чепуха!
– Было два резервных ящика взрывчатки – теперь их нет!
– Что-нибудь перепутали в ведомости. Сейчас некогда с этим разбираться. Спишем оптом все, что у вас было. Если готовы – давайте вылетать. Подошел Хакимов. Он выглядел мрачнее обычного.
– Южный циклон. Я вас предупреждал.
– Меня все предупреждали. – Сергей сдержался, внимательно посмотрел на Хакимова. – Предупреждать всегда легче – труднее делать.
– Когда ветер с юга, перед плато образуется восходящий поток. Пилот не справится с управлением. Это авантюра.
– Надо что-то делать, Мансур. Сейчас не время для споров.
Первый раз назвал он его по имени, и, тяжело вздохнув, Хакимов ушел на станцию, а через минуту вернулся с тяжелым рюкзаком и свертком штормовок. Швырнув поклажу внутрь вертолета, он грузно забрался по лесенке, и в кабине сразу стало тесно от его большого, плотного тела. Больше они не сказали друг другу ни слова, все было ясно и так. Лишь про себя Сергей отметил, что рюкзак Хакимова был уложен еще со вчерашнего вечера и, значит, он давно уже все решил для себя про этот полет. Тревога, сжимавшая его в своих тисках все последние дни, немного отпустила, потому что теперь он был не один, потому что человек, так просто, без лишних слов втиснувшийся в хрупкую стеклянную кабину вертолета, вовсе не обязан был этого делать.
Затарахтел стартовый движок. Машина мелко затряслась. За стеклянным квадратом дверцы с его стороны не было видно станции. Но он и так чувствовал, знал, что где-то там, у порога, стоит еще один близкий ему человек, который будет ждать возвращения этой хрупкой металлической стрекозы, до боли всматриваясь в пустое небо, и, может быть, дождется… Вдруг он подумал, что Хакимова тоже будут ждать так же тревожно, с такой же надеждой, как и его самого, и впервые он с сожалением вспомнил свою нелепую прогулку с Саидой, вызвавшую такую долгую и совершенно ненужную ссору между этими людьми. Но все его мысли оставались сейчас приглушенными, на втором плане. Все выглядело иначе, изменилось перед этим прыжком в неизвестность, в холодную пустоту влажного воздуха…
Винт завертелся над головой с мягким, переходящим в свист шелестом, потом натужный вой двигателя заглушил остальные звуки.
Вертолет неуклюже подпрыгнул и снова встал на свои три колеса. Сергей услышал, как жалобно заскрипели под полом гидравлические амортизаторы. «Пожалуй, и в самом деле перегрузили», – подумал он, но менять что-нибудь было, уже поздно. Такой выдался день. Все висело на, ниточке, на тоненьком волоске.
Вертолет затрясся от напряжения, вновь подпрыгнул на несколько метров и понесся вбок, к обрыву. Мелькнули двор, домик метеостанции и две маленькие женские фигурки на крыльце.
Мотор на секунду поперхнулся, потом злобно выплюнул остатки отработанных газов и взвыл с новой силой.
Перевалив через борт ущелья, машина провалилась в воздушную яму, но падение продолжалось недолго, пилот сманеврировал, подхватил под винт встречный ветер, и они медленно полезли вверх.
Со всех сторон подступали ребристые выступы, В стеклянные широкие окна кабины они казались нереально близкими.
Хакимов тронул за плечо пилота и жестами стал объяснять, что впереди стенка, о которой он говорил перед вылетом. Но пилот только безнадежно махнул рукой и еще сильнее прижал педаль газа. Одно неверное движение могло бросить вертолет на скалы. Каменная стена приближалась. Казалось, с каждой секундой машина ускоряет свое движение.
Сергей понимал, что это впечатление обманчиво, что машина не меняла скорости, и до стены еще метров сто, но руки невольно, сами собой, вцепились в сиденье. И вовремя, их швырнуло так, что ремни больно впились в тело. Машину подхватил восходящий поток. Перед глазами стремительно замелькали обледенелые каменные выступы. Машину несло как в скоростном лифте. Хакимов что-то кричал, но его никто не слушал. Советовать, предупреждать было уже поздно. Теперь все зависело от филигранного искусства пилота.
Стена прыгнула им навстречу. Но пилот успел задрать нос машины, завалил ее назад, потерял скорость и завис перед самой стенкой. Новый порыв ветра перебросил машину через нее.
Прямо под ними мелькнул крошечный пятачок ровной поверхности. Это и было плато. Казалось совершенно нереальным посадить здесь машину. Снизу, когда выбирали площадку, все выглядело совершенно по-другому. «Пилот уже был здесь, – успокоил себя Сергей, – забрасывал грузы для постов наблюдения. Правда, одно дело грузы, а другое посадка, да еще при таком ветре». Пилот повернулся и прокричал ему в самое ухо: – Высота недостаточна! Как только выйдем из потока, машина провалится. Нас может ударить о плато. Что делать?
Сергей махнул рукой вниз. Другой дороги у них не было. Пилот стиснул зубы и толкнул рукоятку, посылая машину вперед. Желудок сдавила спазма, и Сергею показалось, что они падают. Падают в безвоздушном пространстве. Винт не мог удержать машину без помощи ветра, отрезанного теперь от них кромкой плато. Все ближе поверхность земли. Пилот ничего не сможет, никто не смог бы, слишком поздно… Машина в немыслимом прыжке перепрыгнула через гряду камней и, теряя управление, раскачиваясь, понеслась дальше. Сразу же их тряхнуло, что-то они зацепили, потому что справа Сергей увидел высоко взметнувшийся фонтан снега. Тут же последовал второй удар, гораздо сильнее первого.
Мысль о дожде заставила его содрогнуться, он представил, как под его струями, раскисая, рушатся снежные бастионы, пока еще сдерживающие напор притаившегося на перевале, смертельно опасного снежного зверя…
Из поезда на ходу не выпрыгнешь. Он уже прочно впрягся в повозку, так что придется вставать, идти к вертолету, распределять грузы и отдавать распоряжения. Стронувшись с места, как снежный ком, нарастала захватившая его лавина дел, и, невесело усмехнувшись плоскому каламбуру: «Лавина – против лавины», он решительно поднялся.
За дверью пронзительный холодный ветер нес через весь двор клочья облаков. Иногда такой обрывок облака, зацепившись за сарай, на мгновение приостанавливал свое движение, и тогда в белесой мгле исчезали фигуры людей, весь двор станции, и лишь черный крест вертолетного винта протягивал к Сергею свои лопасти.
Погода испортилась даже больше, чем он предполагал вчера, изучив график движения южного циклона. Но он знал, что все равно не сможет отменить вылета. Лавина могла теперь сорваться в любую минуту.
Забравшись в кабину вертолета, проверил, на месте ли запалы, шнур, электродетонаторы. Пилот, крепивший грузы, недовольно проворчал:
– Перегрузили все-таки, сколько раз предупреждал!
– Здесь нет и половины нормы.
– Какая там норма! На этой высоте при таком ветре мотор не вытянет.
– Должен вытянуть.
А про себя повторил: «Должен. Сегодня все должны вытянуть».
Взрывник копался в выделенном для временного склада сарае.
– Ну что там у вас?! – крикнул ему Сергей. – Все погрузили?
– Двух ящиков взрывчатки не хватает!
– Чего не хватает? В вертолете полная загрузка!
– Я не о том. Со склада пропали два ящика!
– Рыбу тут глушить негде. Что за чепуха!
– Было два резервных ящика взрывчатки – теперь их нет!
– Что-нибудь перепутали в ведомости. Сейчас некогда с этим разбираться. Спишем оптом все, что у вас было. Если готовы – давайте вылетать. Подошел Хакимов. Он выглядел мрачнее обычного.
– Южный циклон. Я вас предупреждал.
– Меня все предупреждали. – Сергей сдержался, внимательно посмотрел на Хакимова. – Предупреждать всегда легче – труднее делать.
– Когда ветер с юга, перед плато образуется восходящий поток. Пилот не справится с управлением. Это авантюра.
– Надо что-то делать, Мансур. Сейчас не время для споров.
Первый раз назвал он его по имени, и, тяжело вздохнув, Хакимов ушел на станцию, а через минуту вернулся с тяжелым рюкзаком и свертком штормовок. Швырнув поклажу внутрь вертолета, он грузно забрался по лесенке, и в кабине сразу стало тесно от его большого, плотного тела. Больше они не сказали друг другу ни слова, все было ясно и так. Лишь про себя Сергей отметил, что рюкзак Хакимова был уложен еще со вчерашнего вечера и, значит, он давно уже все решил для себя про этот полет. Тревога, сжимавшая его в своих тисках все последние дни, немного отпустила, потому что теперь он был не один, потому что человек, так просто, без лишних слов втиснувшийся в хрупкую стеклянную кабину вертолета, вовсе не обязан был этого делать.
Затарахтел стартовый движок. Машина мелко затряслась. За стеклянным квадратом дверцы с его стороны не было видно станции. Но он и так чувствовал, знал, что где-то там, у порога, стоит еще один близкий ему человек, который будет ждать возвращения этой хрупкой металлической стрекозы, до боли всматриваясь в пустое небо, и, может быть, дождется… Вдруг он подумал, что Хакимова тоже будут ждать так же тревожно, с такой же надеждой, как и его самого, и впервые он с сожалением вспомнил свою нелепую прогулку с Саидой, вызвавшую такую долгую и совершенно ненужную ссору между этими людьми. Но все его мысли оставались сейчас приглушенными, на втором плане. Все выглядело иначе, изменилось перед этим прыжком в неизвестность, в холодную пустоту влажного воздуха…
Винт завертелся над головой с мягким, переходящим в свист шелестом, потом натужный вой двигателя заглушил остальные звуки.
Вертолет неуклюже подпрыгнул и снова встал на свои три колеса. Сергей услышал, как жалобно заскрипели под полом гидравлические амортизаторы. «Пожалуй, и в самом деле перегрузили», – подумал он, но менять что-нибудь было, уже поздно. Такой выдался день. Все висело на, ниточке, на тоненьком волоске.
Вертолет затрясся от напряжения, вновь подпрыгнул на несколько метров и понесся вбок, к обрыву. Мелькнули двор, домик метеостанции и две маленькие женские фигурки на крыльце.
Мотор на секунду поперхнулся, потом злобно выплюнул остатки отработанных газов и взвыл с новой силой.
Перевалив через борт ущелья, машина провалилась в воздушную яму, но падение продолжалось недолго, пилот сманеврировал, подхватил под винт встречный ветер, и они медленно полезли вверх.
Со всех сторон подступали ребристые выступы, В стеклянные широкие окна кабины они казались нереально близкими.
Хакимов тронул за плечо пилота и жестами стал объяснять, что впереди стенка, о которой он говорил перед вылетом. Но пилот только безнадежно махнул рукой и еще сильнее прижал педаль газа. Одно неверное движение могло бросить вертолет на скалы. Каменная стена приближалась. Казалось, с каждой секундой машина ускоряет свое движение.
Сергей понимал, что это впечатление обманчиво, что машина не меняла скорости, и до стены еще метров сто, но руки невольно, сами собой, вцепились в сиденье. И вовремя, их швырнуло так, что ремни больно впились в тело. Машину подхватил восходящий поток. Перед глазами стремительно замелькали обледенелые каменные выступы. Машину несло как в скоростном лифте. Хакимов что-то кричал, но его никто не слушал. Советовать, предупреждать было уже поздно. Теперь все зависело от филигранного искусства пилота.
Стена прыгнула им навстречу. Но пилот успел задрать нос машины, завалил ее назад, потерял скорость и завис перед самой стенкой. Новый порыв ветра перебросил машину через нее.
Прямо под ними мелькнул крошечный пятачок ровной поверхности. Это и было плато. Казалось совершенно нереальным посадить здесь машину. Снизу, когда выбирали площадку, все выглядело совершенно по-другому. «Пилот уже был здесь, – успокоил себя Сергей, – забрасывал грузы для постов наблюдения. Правда, одно дело грузы, а другое посадка, да еще при таком ветре». Пилот повернулся и прокричал ему в самое ухо: – Высота недостаточна! Как только выйдем из потока, машина провалится. Нас может ударить о плато. Что делать?
Сергей махнул рукой вниз. Другой дороги у них не было. Пилот стиснул зубы и толкнул рукоятку, посылая машину вперед. Желудок сдавила спазма, и Сергею показалось, что они падают. Падают в безвоздушном пространстве. Винт не мог удержать машину без помощи ветра, отрезанного теперь от них кромкой плато. Все ближе поверхность земли. Пилот ничего не сможет, никто не смог бы, слишком поздно… Машина в немыслимом прыжке перепрыгнула через гряду камней и, теряя управление, раскачиваясь, понеслась дальше. Сразу же их тряхнуло, что-то они зацепили, потому что справа Сергей увидел высоко взметнувшийся фонтан снега. Тут же последовал второй удар, гораздо сильнее первого.