Страница:
Видя непреклонность Гермогена, поляки, стоявшие в Москве гарнизоном, арестовали его и уморили голодом. Однако перехватить инициативу они не смогли: многочисленные послания патриарха достигли цели. Они переписывались, распространялись, читались на площадях и в храмах. Гермоген успел сформировать общественное мнение в пользу восстания, однако сил для решительного выступления не находилось: север России был обескровлен, юг бунтовал, запад был захвачен Польшей, а Новгород – Швецией.
В этой ситуации снова проявили себя рязанские дворяне во главе с уже известным нам Прокопием Ляпуновым и его братом Захаром, который заставил Шуйского отречься от престола. Понимая недостаточность своих сил, Ляпуновы попытались объединиться с казаками. Но ведь если даже в XIX в. дворяне и казаки были разными субэтносами одного великорусского этноса, то в XVII в., когда пассионарность и дворян, и казаков была значительно выше, они представляли собой два разных народа России. А поскольку это были различные этносы, у них были и разные стереотипы поведения. И когда казаки пригласили Прокопия Ляпунова для переговоров в свой казачий круг, он спокойно явился туда, считая себя лицом неприкосновенным. Однако, столкнувшись с неуступчивостью Ляпунова, казаки зарубили его саблями, так как увидели в нем потенциальную угрозу своей казачьей вольности. После смерти Ляпунова рязанское ополчение разошлось. Первая попытка объединения русских сил против захватчиков оказалась неудачной.
Спасители Отечества
Устроение
Глава III
В борьбе за совесть
В этой ситуации снова проявили себя рязанские дворяне во главе с уже известным нам Прокопием Ляпуновым и его братом Захаром, который заставил Шуйского отречься от престола. Понимая недостаточность своих сил, Ляпуновы попытались объединиться с казаками. Но ведь если даже в XIX в. дворяне и казаки были разными субэтносами одного великорусского этноса, то в XVII в., когда пассионарность и дворян, и казаков была значительно выше, они представляли собой два разных народа России. А поскольку это были различные этносы, у них были и разные стереотипы поведения. И когда казаки пригласили Прокопия Ляпунова для переговоров в свой казачий круг, он спокойно явился туда, считая себя лицом неприкосновенным. Однако, столкнувшись с неуступчивостью Ляпунова, казаки зарубили его саблями, так как увидели в нем потенциальную угрозу своей казачьей вольности. После смерти Ляпунова рязанское ополчение разошлось. Первая попытка объединения русских сил против захватчиков оказалась неудачной.
Спасители Отечества
Меньше других пострадала от Смуты северо-восточная окраина Руси, тяготевшая к Нижнему Новгороду. Поскольку пассионарных людей там сохранилось больше – оттуда и пришли спасители России: князь Дмитрий Пожарский и Козьма Минин. Козьма Минин, по прозвищу Сухорук, был обыкновенным купцом из Нижнего Новгорода, а князь Дмитрий Пожарский – профессиональным военным, участвовавшим во всех войнах Смутного времени.
О том, что Минин и Пожарский спасли Россию, знают все, но что им для этого пришлось сделать – мало кому известно.
Действительно, Минин и Пожарский были горячими сторонниками национального восстания против поляков и шведов. Собравшийся Земский собор единогласно принял решение, предложенное Мининым и Пожарским, суть которого состояла в том, что Отчизну надо спасать. Для спасения требовались всего две вещи: люди – в войско и деньги – на организацию похода. Людей было достаточно, и деньги у жителей богатого Нижнего Новгорода водились. Казалось бы, оставалось лишь собрать средства и сформировать полки, но не тут-то было. Когда нижегородцам было предложено сделать раскладку средств по населению, население сказало: «А у нас денег нет». Один божился, что его товары ушли на Каспий, другой клялся, что казна его в Архангельске, у третьего приказчики уехали в Сибирь – и денег не давали.
Тогда Козьма Минин, великолепно зная сограждан, бросил свой знаменитый клич: «Заложим жен и детей наших, но спасем Русскую землю!» И снова никто не был против. А раз так, то Минин с выборными людьми взял силой и выставил на продажу в холопы жен и детей всех состоятельных граждан города. Главам семейств ничего не оставалось делать, как идти на огороды, выкапывать кубышки с запрятанными деньгами и выкупать собственные семьи. Так была спасена Мать-Россия.
Здесь мы отвлечемся и, пользуясь приведенным примером, скажем несколько слов о механизме «работы» пассионарности в общем процессе этногенеза. Не стоит думать, что пассионарный человек обязательно стоит на высоких ступенях социальной иерархии и его имя остается в истории. Те же выборные люди, которые поддерживали Козьму Минина, были пассионариями. Но имен многих из них мы не знаем, поскольку они были не «вождями масс», а частью народа; не возглавляли, а скорее «раскачивали» людей, толкая их к действию. Именно такие безымянные пассионарии представляют собой самый важный элемент в этногенезе. Действуя не столько силой, сколько личным примером, воодушевлением, а не подчинением, они являют окружающим новые стереотипы поведения, понуждают массу людей выполнять совершенно необходимую, насущную работу.
Именно эти «безымянные» пассионарии, заставляя соотечественников забывать лень и трусость, обеспечивали жизнь им, их семьям и потомству. Действовали они часто не столько жестоко, сколько жестко, но ведь каждому не объяснишь, что ему выгодно, чтобы Россия существовала независимо и не превращалась в колонию Польши и Швеции. Дискуссии же – дело длительное, дорогое и бесперспективное: всех не переспоришь. Кроме того, всегда предпочтительнее не спорить, а действовать. Но действовать становится можно лишь тогда, когда пассионарность системы после достижения максимума начинает падать, что позволяет хоть как-то организовать людей.
Те же сторонники Минина и Пожарского имели каждый свое мнение, но говорили: «Ладно, Козьма, ты лучше нас знаешь, и ежели князь Дмитрий нас поведет, так мы пойдем», брали рогатины и шли против поляков. Князь Дмитрий Михайлович Пожарский справился со своей миссией: привел ополчение под Москву, осадил Кремль, потому что сама Москва уже была сожжена, взял приступом Китай-город и заставил поляков сдаться, несмотря на то что гетман Ходкевич – хороший полководец, ветеран турецкой войны – пытался послать помощь сидевшим в Кремле полякам.
После победы второго ополчения, которое пришло в Москву, уже лишенное всех традиций опричнины и всех людей, которые были так или иначе с опричниной связаны, сложилось довольно трудное положение. Представители национальной партии одолели иностранных интервентов: поляков и шведов, – опираясь на объединенные силы дворянского ополчения, руководимого Мининым и Пожарским, и казачьего войска, руководимого князем Дмитрием Тимофеевичем Трубецким. Однако среди казаков произошел раскол, ибо у части казачества сохранились традиции антисистемы, поддерживавшей когда-то Тушинского вора. Главой этих казаков стал атаман Иван Мартынович Заруцкий, который женился на Марине Мнишек после гибели ее очередного мужа – Лжедмитрия II. Связи Заруцкого с деятелями Смуты были очень крепки, именно поэтому он со своими казаками оказался в изоляции. Оставшись без всякой поддержки и хорошо понимая ситуацию, атаман отступил на Дон, но Дон его тоже не поддержал. Заруцкому ничего не оставалось, как отступить еще дальше, на самую окраину тогдашней Русской земли – в Астрахань.
Астрахань Заруцкий занял и стал вынашивать план создания особого самостоятельного государства. Но как только астраханцы увидели, с кем имеют дело, они стали бить казаков и осадили самого Заруцкого в астраханском кремле. Тем временем к Астрахани подошли московские войска, которые население встречало с восторгом и ликованием. Заруцкий вместе с Мариной и сыном от нее, прозванным «воренком», бежали на Яик, но по дороге были пойманы и привезены в Москву.
Сына повесили, Марина умерла в тюрьме при неизвестных обстоятельствах, а сам Заруцкий был посажен на кол.
Казнь Заруцкого и его семьи стала последним кровавым эпизодом Смутного времени, но война с Польшей продолжалась. Польский король Сигизмунд, начавший ее, к тому времени уже умер, и поляки выбрали на престол его сына – неудавшегося «царя московского» Владислава. Большинство польских магнатов и шляхтичей считали, что война с Москвой им совершенно не нужна, и наотрез отказались давать королю людей и деньги. На скромные средства короны Владислав смог набрать небольшое количество немецких рейтар, с ними двинулся на Москву и потерпел поражение. По Деулинскому перемирию 1618 г. поляки отступили, оставив за собой русские города Смоленск и Чернигов, а также Запорожье (ранее запорожские казаки сражались в польском войске). Шведы очистили Новгород, но сохранили за собой устье Невы и все побережье Финского залива, надежно закрыв России доступ к Балтийскому морю.
Таким образом, Смутное время завершилось, и итоги его были для России крайне неутешительны: европейская территория страны заметно сократилась.
О том, что Минин и Пожарский спасли Россию, знают все, но что им для этого пришлось сделать – мало кому известно.
Действительно, Минин и Пожарский были горячими сторонниками национального восстания против поляков и шведов. Собравшийся Земский собор единогласно принял решение, предложенное Мининым и Пожарским, суть которого состояла в том, что Отчизну надо спасать. Для спасения требовались всего две вещи: люди – в войско и деньги – на организацию похода. Людей было достаточно, и деньги у жителей богатого Нижнего Новгорода водились. Казалось бы, оставалось лишь собрать средства и сформировать полки, но не тут-то было. Когда нижегородцам было предложено сделать раскладку средств по населению, население сказало: «А у нас денег нет». Один божился, что его товары ушли на Каспий, другой клялся, что казна его в Архангельске, у третьего приказчики уехали в Сибирь – и денег не давали.
Тогда Козьма Минин, великолепно зная сограждан, бросил свой знаменитый клич: «Заложим жен и детей наших, но спасем Русскую землю!» И снова никто не был против. А раз так, то Минин с выборными людьми взял силой и выставил на продажу в холопы жен и детей всех состоятельных граждан города. Главам семейств ничего не оставалось делать, как идти на огороды, выкапывать кубышки с запрятанными деньгами и выкупать собственные семьи. Так была спасена Мать-Россия.
Здесь мы отвлечемся и, пользуясь приведенным примером, скажем несколько слов о механизме «работы» пассионарности в общем процессе этногенеза. Не стоит думать, что пассионарный человек обязательно стоит на высоких ступенях социальной иерархии и его имя остается в истории. Те же выборные люди, которые поддерживали Козьму Минина, были пассионариями. Но имен многих из них мы не знаем, поскольку они были не «вождями масс», а частью народа; не возглавляли, а скорее «раскачивали» людей, толкая их к действию. Именно такие безымянные пассионарии представляют собой самый важный элемент в этногенезе. Действуя не столько силой, сколько личным примером, воодушевлением, а не подчинением, они являют окружающим новые стереотипы поведения, понуждают массу людей выполнять совершенно необходимую, насущную работу.
Именно эти «безымянные» пассионарии, заставляя соотечественников забывать лень и трусость, обеспечивали жизнь им, их семьям и потомству. Действовали они часто не столько жестоко, сколько жестко, но ведь каждому не объяснишь, что ему выгодно, чтобы Россия существовала независимо и не превращалась в колонию Польши и Швеции. Дискуссии же – дело длительное, дорогое и бесперспективное: всех не переспоришь. Кроме того, всегда предпочтительнее не спорить, а действовать. Но действовать становится можно лишь тогда, когда пассионарность системы после достижения максимума начинает падать, что позволяет хоть как-то организовать людей.
Те же сторонники Минина и Пожарского имели каждый свое мнение, но говорили: «Ладно, Козьма, ты лучше нас знаешь, и ежели князь Дмитрий нас поведет, так мы пойдем», брали рогатины и шли против поляков. Князь Дмитрий Михайлович Пожарский справился со своей миссией: привел ополчение под Москву, осадил Кремль, потому что сама Москва уже была сожжена, взял приступом Китай-город и заставил поляков сдаться, несмотря на то что гетман Ходкевич – хороший полководец, ветеран турецкой войны – пытался послать помощь сидевшим в Кремле полякам.
После победы второго ополчения, которое пришло в Москву, уже лишенное всех традиций опричнины и всех людей, которые были так или иначе с опричниной связаны, сложилось довольно трудное положение. Представители национальной партии одолели иностранных интервентов: поляков и шведов, – опираясь на объединенные силы дворянского ополчения, руководимого Мининым и Пожарским, и казачьего войска, руководимого князем Дмитрием Тимофеевичем Трубецким. Однако среди казаков произошел раскол, ибо у части казачества сохранились традиции антисистемы, поддерживавшей когда-то Тушинского вора. Главой этих казаков стал атаман Иван Мартынович Заруцкий, который женился на Марине Мнишек после гибели ее очередного мужа – Лжедмитрия II. Связи Заруцкого с деятелями Смуты были очень крепки, именно поэтому он со своими казаками оказался в изоляции. Оставшись без всякой поддержки и хорошо понимая ситуацию, атаман отступил на Дон, но Дон его тоже не поддержал. Заруцкому ничего не оставалось, как отступить еще дальше, на самую окраину тогдашней Русской земли – в Астрахань.
Астрахань Заруцкий занял и стал вынашивать план создания особого самостоятельного государства. Но как только астраханцы увидели, с кем имеют дело, они стали бить казаков и осадили самого Заруцкого в астраханском кремле. Тем временем к Астрахани подошли московские войска, которые население встречало с восторгом и ликованием. Заруцкий вместе с Мариной и сыном от нее, прозванным «воренком», бежали на Яик, но по дороге были пойманы и привезены в Москву.
Сына повесили, Марина умерла в тюрьме при неизвестных обстоятельствах, а сам Заруцкий был посажен на кол.
Казнь Заруцкого и его семьи стала последним кровавым эпизодом Смутного времени, но война с Польшей продолжалась. Польский король Сигизмунд, начавший ее, к тому времени уже умер, и поляки выбрали на престол его сына – неудавшегося «царя московского» Владислава. Большинство польских магнатов и шляхтичей считали, что война с Москвой им совершенно не нужна, и наотрез отказались давать королю людей и деньги. На скромные средства короны Владислав смог набрать небольшое количество немецких рейтар, с ними двинулся на Москву и потерпел поражение. По Деулинскому перемирию 1618 г. поляки отступили, оставив за собой русские города Смоленск и Чернигов, а также Запорожье (ранее запорожские казаки сражались в польском войске). Шведы очистили Новгород, но сохранили за собой устье Невы и все побережье Финского залива, надежно закрыв России доступ к Балтийскому морю.
Таким образом, Смутное время завершилось, и итоги его были для России крайне неутешительны: европейская территория страны заметно сократилась.
Устроение
После изгнания иноземцев и окончания Смуты самым насущным вопросом для русских людей стало восстановление своей государственности – выборы нового царя. У пассионарных людей акматической фазы принцип личной ответственности ценился очень высоко. Люди того времени полагали (и не без основания), что для уверенности в завтрашнем дне мало безликого правительства, а нужен один государь, который был бы символом власти и к которому можно было бы обращаться как к человеку. Поэтому выборы нового царя касались всех и каждого.
Победители – казацко-дворянское ополчение – долго не могли сойтись во мнениях: все кандидатуры отметались. Дмитрия Трубецкого не хотели видеть на престоле дворяне, ибо он, хотя и был князем, командовал казаками. Князя Дмитрия Пожарского не хотели иметь государем казаки: ведь он был вождем дворянского ополчения. Но был еще один кандидат – тихий и совершенно бесцветный человек, шестнадцатилетний Михаил Федорович Романов. Отец Михаила, Федор Никитич Романов, интриговал в свое время против Бориса Годунова и был пострижен в монахи (под именем Филарета). По поручению боярской Думы, после того как 27 августа 1610 г. Москва целовала крест на верность Владиславу, Филарет отправился с посольством к Сигизмунду III Ваза, но потерпел неудачу: поляки арестовали его и довольно плохо обращались с послом в заключении. В тяжелые времена Смуты Романов-старший был связан с тушинцами, но никакой заметной роли там не играл.
Теперь же оказалось, что фамилия Романовых именно в силу того, что она никак не проявила себя в прежние времена и, соответственно, не имела никакой поддержки, всех устраивает. Казаки были настроены в пользу Михаила, поскольку его отец, друживший с тушинцами, не был врагом казачеству. Бояре помнили о том, что отец претендента происходит из знатного боярского рода и к тому же состоит в родстве с Федором Ивановичем, последним царем из рода Ивана Калиты. Иерархи церкви высказались в поддержку Романова, так как отец его был монахом, причем в сане митрополита. Итак, все сошлись на «нейтральном» и тихом царе.
Против высказалась лишь одна мать юного Михаила Федоровича, инокиня Марфа. Зная историю, эта женщина не пускала своего сына на царство, говоря, что это дело хлопотное и что она не хочет, чтобы ее Мишеньку прикончили, как Отрепьева и Тушинского вора. Но поскольку все обещали «блюсти государя», то ей ничего не оставалось делать, как стать матерью московского царя. Будущий же «великий государь» сидел в Костроме и знать ничего не знал: судьба юноши была решена без его участия. В феврале 1613 г. народ на Красной площади назвал своим государем Михаила Федоровича Романова.
Выбор был крайне удачен, ибо, поцарствовав с 1613 по 1645 г., сам Михаил Федорович ничего не предпринимал. Первоначально работу по устроению государства выполняли земские соборы. В состав земских соборов входили выборные представители практически всех сословий. Таким образом, наши предки собирали самую уважаемую и мыслящую часть населения страны и решали с ее помощью насущные вопросы: хозяйственные, военные, дипломатические. Позже установился постоянный состав правительства, в государстве был наведен относительный порядок, и нужда в земских соборах отпала. Их функции стал успешно выполнять тогдашний государственный аппарат – приказы, в которых служили дьяки.
Внутриполитическая ситуация во время царствования Михаила Романова оставалась стабильной. За тридцать с лишним лет его правления произошло только одно серьезное выступление крестьян (1615), когда 20 тысяч человек подошли к Москве и предъявили весьма оригинальные требования. Восставшие отнюдь не хотели низвержения правительства, они всего-навсего не хотели… быть крестьянами и просили, чтобы их зачислили на военную службу. Требование имело смысл, поскольку военная служба оплачивалась. Но так как войск у правительства хватало, а лишних денег не было, то восставших разогнали, вождей их схватили и велели жить дома, не докучая властям самовольными инициативами. Такой эпизод, довольно смешной с нашей точки зрения, весьма характерен для начала XVII в. и отражает высокий уровень пассионарности населения.
В первой четверти XVII в. генофонд русского суперэтноса начал компенсировать тот урон, который нанесли русской пассионарности все смуты конца XVI – начала XVII в. В известном смысле повторилась ситуация начала акматической фазы (первая четверть XVI в.), когда большое количество пассионариев скапливалось в столице и на границах. Точно так же, как веком раньше их прадеды, русские пассионарии в 20-х годах XVII в. не хотели ковыряться в земле, а стремились жить на границе, воевать, отстаивать веру православную или любые политические интересы – лишь бы найти применение своей избыточной энергии. Эта параллель хорошо объяснима с точки зрения общей теории этногенеза.
Период времени от смерти Ивана III в 1505 г. до начала царствования Михаила Романова в 1613 г. представляет собой первый максимум пассионарности в акматической фазе, причем в первой половине этого периода пассионарность возрастала, а затем начала убывать. Новый подъем обозначился лишь в 20-х годах XVII в. и, естественно, был похож на такой же подъем пассионарности акматической фазы начала XVI в. Потому и Смутное время, с точки зрения этногенеза, – это не случайность, и та кровь, которая пролилась, те пожары, которые жгли нашу землю, были следствиями пассионарной депрессии после перегрева середины XVI в. Естественным было и стремление народа избавиться от антисистемы, которая исподволь проникла к нам с Запада в царствование Ивана Грозного.
Спад пассионарности и ее подъем весьма по-разному отразились не только на политической расстановке сил в стране, но и на состоянии ее природных ресурсов. Своеобразный «западник» Иван Грозный, одно время даже собиравшийся бежать в Англию, еще в середине XVI в. милостиво принял английского моряка Ричарда Ченслера, открывшего путь по Белому морю до Архангельска. Позднее Грозный предоставил англичанам чрезвычайно выгодные концессии на вывоз в Западную Европу пеньки для канатов, леса, мехов, семги и других товаров. Фактически англичане использовали эти концессии с ущербом для нашей страны. Русские купцы были ужасно недовольны, но, разумеется, возможности оспаривать решения Ивана Грозного не было никакой. Кроме того, в опричнину Грозный набирал большое количество «иностранных специалистов»: немцев, шведов, ливонцев, – которые стремились получить место, естественно, для того, чтобы вернуться домой с деньгами. И реализация концессий, и оплата «специалистов» проходили за счет расхода ресурсов страны, который никак не контролировался. Поэтому период спада пассионарности в акматической фазе на природе отразился весьма и весьма неблагоприятно. К счастью, техника в XVI в. была развита не настолько, чтобы хищническая эксплуатация природных ресурсов в течение 50 лет привела к их полному исчерпанию, а на земле стало невозможно жить. Природа тогда была еще сильнее техники и смогла довольно быстро восстановить и ландшафт, и ресурсы.
Когда же спад пассионарности сменился подъемом, русский этнос продемонстрировал совершенно иное отношение к природе родной страны. В отличие от Ивана Грозного и окружения самозванцев правительство при Михаиле Романове ввело строгие ограничения для иностранных купцов, обложило их довольно большими налогами и перезаключило все прежние кабальные договоры. Во внешней торговле Русское государство начало безоговорочно ориентироваться на интересы своих, русских, купцов. И когда иностранцы выразили желание ездить через Россию в Персию, дабы конкурировать с русскими, торгующими со Средним и Ближним Востоком, правительством такие поездки были строжайше запрещены. Отметим, что эта традиция сохранялась в России весь период подъема пассионарности в акматической фазе – вплоть до начала царствования Алексея Михайловича.
Ограничимся одним примером. В Европе бушевала Тридцатилетняя война между протестантами и католиками. Начавшись в 1618 г. чешским восстанием против австрийского правительства, война длилась до 1648 г. Англия, конечно, принимала в ней участие на стороне протестантов. Но в Англии, кроме того, произошла революция, которую начал король против парламента. Принято думать, что революции делает парламент против короля, но в Англии все произошло как раз наоборот. Английский парламент с XIII в. определял бюджет страны, а король потребовал возможности бесконтрольно распоряжаться государственной казной. Парламент не только отказал ему, но и казнил королевских сторонников, поддержавших монарха в стремлении стать полновластным самодержцем. В ответ король поднял восстание против парламента – законной власти своей собственной страны. Восстание было подавлено в 1648 г., а в 1649 г. король был казнен, и к власти пришел лорд-протектор Оливер Кромвель. Затем Кромвель разогнал парламент и взял всю власть в свои руки.
Именно в это время, в 1650 г., кончился торговый договор между Англией и Россией – один из немногих, заключенных еще во времена Ивана Грозного. Когда английские послы явились в Москву и обратились в правительство Алексея Михайловича с просьбой возобновить договор на очередной срок, то от имени царя им было отвечено: «Поелику оные аглицкие немцы свово короля Каролуса до смерти убили, то Великий государь Московский и Всея Руси повелел – оных аглицких немцев на Русскую землю не пущать». Торговый договор на жестких условиях заключили не с англичанами, а с голландцами.
Таким образом, в период подъема пассионарности в акматической фазе вывоз русских ресурсов за границу строго ограничивался, а тем самым регулировалось и давление на ландшафты страны. Природа в этот период действительно смогла отдохнуть.
Единственным территориальным приобретением первых Романовых оказалась земля донского казачества. Казаки в пору после Смуты направили свои усилия на грабеж Крыма и Северной Анатолии в Турции. Турецкое правительство, дабы избежать набегов казацких флотилий, соорудило в низовьях Дона крепость Азов. И Азов крайне стеснил действия казаков, но в 1637 г. они взяли крепость и тем самым открыли себе доступ в Черное море. В 1641 г. султан Ибрагим двинул под стены Азова огромное войско. Казаки выдержали долгую осаду, обратились за помощью к Москве и получили поддержку. В 1642 г. казакам все же пришлось оставить крепость, но значение «азовского сидения», хотя и не закончившегося присоединением Азова к Русскому государству, заключается в том, что усилился процесс этнической интеграции донских казаков в российский суперэтнос. С тех пор донцы никогда не поддерживали силы, враждебные России.
Победители – казацко-дворянское ополчение – долго не могли сойтись во мнениях: все кандидатуры отметались. Дмитрия Трубецкого не хотели видеть на престоле дворяне, ибо он, хотя и был князем, командовал казаками. Князя Дмитрия Пожарского не хотели иметь государем казаки: ведь он был вождем дворянского ополчения. Но был еще один кандидат – тихий и совершенно бесцветный человек, шестнадцатилетний Михаил Федорович Романов. Отец Михаила, Федор Никитич Романов, интриговал в свое время против Бориса Годунова и был пострижен в монахи (под именем Филарета). По поручению боярской Думы, после того как 27 августа 1610 г. Москва целовала крест на верность Владиславу, Филарет отправился с посольством к Сигизмунду III Ваза, но потерпел неудачу: поляки арестовали его и довольно плохо обращались с послом в заключении. В тяжелые времена Смуты Романов-старший был связан с тушинцами, но никакой заметной роли там не играл.
Теперь же оказалось, что фамилия Романовых именно в силу того, что она никак не проявила себя в прежние времена и, соответственно, не имела никакой поддержки, всех устраивает. Казаки были настроены в пользу Михаила, поскольку его отец, друживший с тушинцами, не был врагом казачеству. Бояре помнили о том, что отец претендента происходит из знатного боярского рода и к тому же состоит в родстве с Федором Ивановичем, последним царем из рода Ивана Калиты. Иерархи церкви высказались в поддержку Романова, так как отец его был монахом, причем в сане митрополита. Итак, все сошлись на «нейтральном» и тихом царе.
Против высказалась лишь одна мать юного Михаила Федоровича, инокиня Марфа. Зная историю, эта женщина не пускала своего сына на царство, говоря, что это дело хлопотное и что она не хочет, чтобы ее Мишеньку прикончили, как Отрепьева и Тушинского вора. Но поскольку все обещали «блюсти государя», то ей ничего не оставалось делать, как стать матерью московского царя. Будущий же «великий государь» сидел в Костроме и знать ничего не знал: судьба юноши была решена без его участия. В феврале 1613 г. народ на Красной площади назвал своим государем Михаила Федоровича Романова.
Выбор был крайне удачен, ибо, поцарствовав с 1613 по 1645 г., сам Михаил Федорович ничего не предпринимал. Первоначально работу по устроению государства выполняли земские соборы. В состав земских соборов входили выборные представители практически всех сословий. Таким образом, наши предки собирали самую уважаемую и мыслящую часть населения страны и решали с ее помощью насущные вопросы: хозяйственные, военные, дипломатические. Позже установился постоянный состав правительства, в государстве был наведен относительный порядок, и нужда в земских соборах отпала. Их функции стал успешно выполнять тогдашний государственный аппарат – приказы, в которых служили дьяки.
Внутриполитическая ситуация во время царствования Михаила Романова оставалась стабильной. За тридцать с лишним лет его правления произошло только одно серьезное выступление крестьян (1615), когда 20 тысяч человек подошли к Москве и предъявили весьма оригинальные требования. Восставшие отнюдь не хотели низвержения правительства, они всего-навсего не хотели… быть крестьянами и просили, чтобы их зачислили на военную службу. Требование имело смысл, поскольку военная служба оплачивалась. Но так как войск у правительства хватало, а лишних денег не было, то восставших разогнали, вождей их схватили и велели жить дома, не докучая властям самовольными инициативами. Такой эпизод, довольно смешной с нашей точки зрения, весьма характерен для начала XVII в. и отражает высокий уровень пассионарности населения.
В первой четверти XVII в. генофонд русского суперэтноса начал компенсировать тот урон, который нанесли русской пассионарности все смуты конца XVI – начала XVII в. В известном смысле повторилась ситуация начала акматической фазы (первая четверть XVI в.), когда большое количество пассионариев скапливалось в столице и на границах. Точно так же, как веком раньше их прадеды, русские пассионарии в 20-х годах XVII в. не хотели ковыряться в земле, а стремились жить на границе, воевать, отстаивать веру православную или любые политические интересы – лишь бы найти применение своей избыточной энергии. Эта параллель хорошо объяснима с точки зрения общей теории этногенеза.
Период времени от смерти Ивана III в 1505 г. до начала царствования Михаила Романова в 1613 г. представляет собой первый максимум пассионарности в акматической фазе, причем в первой половине этого периода пассионарность возрастала, а затем начала убывать. Новый подъем обозначился лишь в 20-х годах XVII в. и, естественно, был похож на такой же подъем пассионарности акматической фазы начала XVI в. Потому и Смутное время, с точки зрения этногенеза, – это не случайность, и та кровь, которая пролилась, те пожары, которые жгли нашу землю, были следствиями пассионарной депрессии после перегрева середины XVI в. Естественным было и стремление народа избавиться от антисистемы, которая исподволь проникла к нам с Запада в царствование Ивана Грозного.
Спад пассионарности и ее подъем весьма по-разному отразились не только на политической расстановке сил в стране, но и на состоянии ее природных ресурсов. Своеобразный «западник» Иван Грозный, одно время даже собиравшийся бежать в Англию, еще в середине XVI в. милостиво принял английского моряка Ричарда Ченслера, открывшего путь по Белому морю до Архангельска. Позднее Грозный предоставил англичанам чрезвычайно выгодные концессии на вывоз в Западную Европу пеньки для канатов, леса, мехов, семги и других товаров. Фактически англичане использовали эти концессии с ущербом для нашей страны. Русские купцы были ужасно недовольны, но, разумеется, возможности оспаривать решения Ивана Грозного не было никакой. Кроме того, в опричнину Грозный набирал большое количество «иностранных специалистов»: немцев, шведов, ливонцев, – которые стремились получить место, естественно, для того, чтобы вернуться домой с деньгами. И реализация концессий, и оплата «специалистов» проходили за счет расхода ресурсов страны, который никак не контролировался. Поэтому период спада пассионарности в акматической фазе на природе отразился весьма и весьма неблагоприятно. К счастью, техника в XVI в. была развита не настолько, чтобы хищническая эксплуатация природных ресурсов в течение 50 лет привела к их полному исчерпанию, а на земле стало невозможно жить. Природа тогда была еще сильнее техники и смогла довольно быстро восстановить и ландшафт, и ресурсы.
Когда же спад пассионарности сменился подъемом, русский этнос продемонстрировал совершенно иное отношение к природе родной страны. В отличие от Ивана Грозного и окружения самозванцев правительство при Михаиле Романове ввело строгие ограничения для иностранных купцов, обложило их довольно большими налогами и перезаключило все прежние кабальные договоры. Во внешней торговле Русское государство начало безоговорочно ориентироваться на интересы своих, русских, купцов. И когда иностранцы выразили желание ездить через Россию в Персию, дабы конкурировать с русскими, торгующими со Средним и Ближним Востоком, правительством такие поездки были строжайше запрещены. Отметим, что эта традиция сохранялась в России весь период подъема пассионарности в акматической фазе – вплоть до начала царствования Алексея Михайловича.
Ограничимся одним примером. В Европе бушевала Тридцатилетняя война между протестантами и католиками. Начавшись в 1618 г. чешским восстанием против австрийского правительства, война длилась до 1648 г. Англия, конечно, принимала в ней участие на стороне протестантов. Но в Англии, кроме того, произошла революция, которую начал король против парламента. Принято думать, что революции делает парламент против короля, но в Англии все произошло как раз наоборот. Английский парламент с XIII в. определял бюджет страны, а король потребовал возможности бесконтрольно распоряжаться государственной казной. Парламент не только отказал ему, но и казнил королевских сторонников, поддержавших монарха в стремлении стать полновластным самодержцем. В ответ король поднял восстание против парламента – законной власти своей собственной страны. Восстание было подавлено в 1648 г., а в 1649 г. король был казнен, и к власти пришел лорд-протектор Оливер Кромвель. Затем Кромвель разогнал парламент и взял всю власть в свои руки.
Именно в это время, в 1650 г., кончился торговый договор между Англией и Россией – один из немногих, заключенных еще во времена Ивана Грозного. Когда английские послы явились в Москву и обратились в правительство Алексея Михайловича с просьбой возобновить договор на очередной срок, то от имени царя им было отвечено: «Поелику оные аглицкие немцы свово короля Каролуса до смерти убили, то Великий государь Московский и Всея Руси повелел – оных аглицких немцев на Русскую землю не пущать». Торговый договор на жестких условиях заключили не с англичанами, а с голландцами.
Таким образом, в период подъема пассионарности в акматической фазе вывоз русских ресурсов за границу строго ограничивался, а тем самым регулировалось и давление на ландшафты страны. Природа в этот период действительно смогла отдохнуть.
Единственным территориальным приобретением первых Романовых оказалась земля донского казачества. Казаки в пору после Смуты направили свои усилия на грабеж Крыма и Северной Анатолии в Турции. Турецкое правительство, дабы избежать набегов казацких флотилий, соорудило в низовьях Дона крепость Азов. И Азов крайне стеснил действия казаков, но в 1637 г. они взяли крепость и тем самым открыли себе доступ в Черное море. В 1641 г. султан Ибрагим двинул под стены Азова огромное войско. Казаки выдержали долгую осаду, обратились за помощью к Москве и получили поддержку. В 1642 г. казакам все же пришлось оставить крепость, но значение «азовского сидения», хотя и не закончившегося присоединением Азова к Русскому государству, заключается в том, что усилился процесс этнической интеграции донских казаков в российский суперэтнос. С тех пор донцы никогда не поддерживали силы, враждебные России.
Глава III
Воссоединение
В борьбе за совесть
По Столбовскому миру (1617) и Деулинскому перемирию (1618) западные русские земли отошли к Швеции и Польше. Но если в шведских владениях было немного русского населения, то в польских – гораздо больше. Речь Посполитая включала в себя не только Белоруссию и Украину, но и часть Великороссии – Смоленск, а кроме того, Литву и часть Латвии. В начале XVII в. Польша переживала те же неприятности, которые переживали все европейские государства, а назывались эти неприятности Контрреформацией. Правда, сама Польша не участвовала в Тридцатилетней войне между католической и протестантской коалициями, но ей приходилось сдерживать Россию, которая выступала как сторонница протестантской унии. Так Польша и Россия снова оказались соперницами в политической борьбе.
Начало военных действий не заставило себя ждать. В 1632 г. русские войска сделали попытку отбить Смоленск. Брошенное под стены Смоленска русское войско состояло из четырех солдатских полков, которых западному воинскому артикулу обучали служилые немцы, дворянской конницы и казаков южнорусских окраин. Русские осадили город, но Смоленск, имевший прекрасные оборонительные укрепления, долгое время успешно защищался. Когда же полякам удалось спровоцировать очередной набег крымского хана на юг России, «дети боярские» (дворяне) из-под стен Смоленска ушли на защиту южной русской границы – туда, где они были нужнее.
Основной силой осаждавших стали теперь пехотные полки западного строя. Но когда король Владислав подошел к Смоленску с двадцатитысячным войском, немцы просто сдались, а затем перешли к нему на службу. Оставшееся практически без командования русское войско было окружено поляками, блокировано, принуждено капитулировать, выдав артиллерию и сложив знамена перед польским королем (1634).
Командующий русским войском боярин Шеин, герой обороны Смоленска еще во времена короля Сигизмунда III и Тушинского вора, был отпущен поляками в Москву. В Москве же несчастного Шеина, нисколько не виновного в поражении, обвинили во всех смертных грехах и казнили. И хотя казнь Шеина была вопиющей несправедливостью – война есть воина и никто не застрахован от неудачи, – истины ради надо сказать и другое. Жестокость в отношении Шеина стала выражением того возмущения, которое царило в Москве после смоленской неудачи. Вскоре с поляками был заключен Поляновский мир. Король Владислав навсегда отказался от претензий на московский престол, но сохранил Смоленск и Чернигов. Таким образом, и после войны 1632–1634 гг. земли России вместе с многочисленным русским населением оставались в руках Польши.
Велико-, бело– и малороссы, которые оказались подданными Речи Посполитой, в целом были вполне лояльны по отношению к польскому правительству. Однако поляки относились к своим православным подданным свысока и даже с презрением. И ведь нельзя считать, что истинной причиной здесь явились религиозные разногласия. Православные, с точки зрения католиков, – «схизматики», раскольники, но их грех гораздо меньше, чем, скажем, у протестантов, которых католическая церковь считает еретиками. А ведь после Реформации в Польше появилось множество «ариан» – антитринитариев, а также евангелистов и представителей других реформаторских религиозных течений. Почтенные люди разных сословий принимали чаще всего арианство и кальвинизм. Например, князья литовского происхождения Радзивиллы – один из самых богатых и знатных родов Польши – тоже делились на протестантов и католиков, однако вовсе не ссорились между собой и великолепно ладили друг с другом в вопросах веры. Но как только речь заходила о православных, от польской терпимости не оставалось и следа.
Русское дворянство с занятых поляками земель было лишено всех прав на чины, а значит, и всякой возможности делать карьеру; русское купечество и городское ремесленное население было начисто вытеснено из торговли евреями, пользовавшимися покровительством католической церкви и польских панов. Механизм их взаимоотношений был крайне прост. Польские магнаты, получив в захваченных ими русских землях большие поместья, совсем не хотели заниматься хозяйством, они предпочитали ездить по блестящим столицам Западной Европы. Да и в самой Польше – в Варшаве, Кракове – тоже было не скучно: шли представления в театрах, давались балы, собирались застолья. Поскольку такой отдых был дорог, отнимал массу сил и времени, паны нуждались в посредниках, способных обеспечивать постоянный приток денежных средств. Таких посредников они нашли в лице евреев, которых пригласил в Польшу еще в XIV в. король Казимир Великий. Евреи неплохо устроились в этой стране, арендовали корчмы и лавки, занимались ростовщичеством и меной денег. В поместьях они становились доверенными лицами польских панов – факторами – и выжимали деньги из русских крестьян-арендаторов.
Короче говоря, перед русским населением Речи Посполитой стоял выбор не столько тяжелый, сколько аморальный сам по себе: или переходить в католицизм и становиться поляками, или терпеть всевозможные унижения. Русские, украинцы и белорусы, жившие на захваченных Польшей территориях, пошли на огромные жертвы ради сохранения даже не свободы совести (этой свободы у них не было), а самой православной веры. Очень немногие переходили в католичество и униатство; в большинстве своем православное население отказалось менять веру греческую на веру латинскую. И ведь нельзя сказать, что безграмотные украинские казаки или белорусские крестьяне понимали теологические различия между православием и католичеством. Никому из них и в голову не приходило интересоваться таковыми различиями, ибо для множества людей определенное вероисповедание выступало прежде всего индикатором принадлежности к вполне определенному коллективу – «своим». Те, кому по стереотипу поведения, мироощущению были ближе католики, – примыкали к католикам; те, кому были более симпатичны православные, – пополняли их ряды.
Но, может быть, поляки, вошедшие в круг западноевропейских народов, были осознанно убеждены в правоте догматов, принятых Римской церковью? Ничуть не бывало. Двумя самыми массовыми сословиями у поляков была безграмотная шляхта и крестьяне – «хлопы». Сословную границу между ними проще всего определить так: «хлопы» – это люди, освобожденные от военной службы и обложенные налогами; шляхта, напротив, – подданные, освобожденные от налогов и обязанные короне военной службой. Разница между «хлопами» и шляхтой была, по сути, невелика: подавляющее большинство шляхты составляла так называемая застенковая шляхта, аналог русских однодворцев. Ее представители обитали в крошечных хуторах («застенках»), сами пахали землю вместе с крестьянами, поскольку все их дворянское достояние зачастую заключалось в дедовской сабле да «польском гоноре». Мелкая польская шляхта составляла то же военное сословие, что и казачество польской Украины, то есть окраины, ничем от него не отличаясь по существу. И потому у нас нет никаких причин думать, будто польские шляхтичи разбирались в теологических тонкостях лучше украинских казаков. Следовательно, причины кровавой борьбы, вспыхнувшей на Украине в XVII в., лежат за пределами конфессиональных разногласий.
Начало военных действий не заставило себя ждать. В 1632 г. русские войска сделали попытку отбить Смоленск. Брошенное под стены Смоленска русское войско состояло из четырех солдатских полков, которых западному воинскому артикулу обучали служилые немцы, дворянской конницы и казаков южнорусских окраин. Русские осадили город, но Смоленск, имевший прекрасные оборонительные укрепления, долгое время успешно защищался. Когда же полякам удалось спровоцировать очередной набег крымского хана на юг России, «дети боярские» (дворяне) из-под стен Смоленска ушли на защиту южной русской границы – туда, где они были нужнее.
Основной силой осаждавших стали теперь пехотные полки западного строя. Но когда король Владислав подошел к Смоленску с двадцатитысячным войском, немцы просто сдались, а затем перешли к нему на службу. Оставшееся практически без командования русское войско было окружено поляками, блокировано, принуждено капитулировать, выдав артиллерию и сложив знамена перед польским королем (1634).
Командующий русским войском боярин Шеин, герой обороны Смоленска еще во времена короля Сигизмунда III и Тушинского вора, был отпущен поляками в Москву. В Москве же несчастного Шеина, нисколько не виновного в поражении, обвинили во всех смертных грехах и казнили. И хотя казнь Шеина была вопиющей несправедливостью – война есть воина и никто не застрахован от неудачи, – истины ради надо сказать и другое. Жестокость в отношении Шеина стала выражением того возмущения, которое царило в Москве после смоленской неудачи. Вскоре с поляками был заключен Поляновский мир. Король Владислав навсегда отказался от претензий на московский престол, но сохранил Смоленск и Чернигов. Таким образом, и после войны 1632–1634 гг. земли России вместе с многочисленным русским населением оставались в руках Польши.
Велико-, бело– и малороссы, которые оказались подданными Речи Посполитой, в целом были вполне лояльны по отношению к польскому правительству. Однако поляки относились к своим православным подданным свысока и даже с презрением. И ведь нельзя считать, что истинной причиной здесь явились религиозные разногласия. Православные, с точки зрения католиков, – «схизматики», раскольники, но их грех гораздо меньше, чем, скажем, у протестантов, которых католическая церковь считает еретиками. А ведь после Реформации в Польше появилось множество «ариан» – антитринитариев, а также евангелистов и представителей других реформаторских религиозных течений. Почтенные люди разных сословий принимали чаще всего арианство и кальвинизм. Например, князья литовского происхождения Радзивиллы – один из самых богатых и знатных родов Польши – тоже делились на протестантов и католиков, однако вовсе не ссорились между собой и великолепно ладили друг с другом в вопросах веры. Но как только речь заходила о православных, от польской терпимости не оставалось и следа.
Русское дворянство с занятых поляками земель было лишено всех прав на чины, а значит, и всякой возможности делать карьеру; русское купечество и городское ремесленное население было начисто вытеснено из торговли евреями, пользовавшимися покровительством католической церкви и польских панов. Механизм их взаимоотношений был крайне прост. Польские магнаты, получив в захваченных ими русских землях большие поместья, совсем не хотели заниматься хозяйством, они предпочитали ездить по блестящим столицам Западной Европы. Да и в самой Польше – в Варшаве, Кракове – тоже было не скучно: шли представления в театрах, давались балы, собирались застолья. Поскольку такой отдых был дорог, отнимал массу сил и времени, паны нуждались в посредниках, способных обеспечивать постоянный приток денежных средств. Таких посредников они нашли в лице евреев, которых пригласил в Польшу еще в XIV в. король Казимир Великий. Евреи неплохо устроились в этой стране, арендовали корчмы и лавки, занимались ростовщичеством и меной денег. В поместьях они становились доверенными лицами польских панов – факторами – и выжимали деньги из русских крестьян-арендаторов.
Короче говоря, перед русским населением Речи Посполитой стоял выбор не столько тяжелый, сколько аморальный сам по себе: или переходить в католицизм и становиться поляками, или терпеть всевозможные унижения. Русские, украинцы и белорусы, жившие на захваченных Польшей территориях, пошли на огромные жертвы ради сохранения даже не свободы совести (этой свободы у них не было), а самой православной веры. Очень немногие переходили в католичество и униатство; в большинстве своем православное население отказалось менять веру греческую на веру латинскую. И ведь нельзя сказать, что безграмотные украинские казаки или белорусские крестьяне понимали теологические различия между православием и католичеством. Никому из них и в голову не приходило интересоваться таковыми различиями, ибо для множества людей определенное вероисповедание выступало прежде всего индикатором принадлежности к вполне определенному коллективу – «своим». Те, кому по стереотипу поведения, мироощущению были ближе католики, – примыкали к католикам; те, кому были более симпатичны православные, – пополняли их ряды.
Но, может быть, поляки, вошедшие в круг западноевропейских народов, были осознанно убеждены в правоте догматов, принятых Римской церковью? Ничуть не бывало. Двумя самыми массовыми сословиями у поляков была безграмотная шляхта и крестьяне – «хлопы». Сословную границу между ними проще всего определить так: «хлопы» – это люди, освобожденные от военной службы и обложенные налогами; шляхта, напротив, – подданные, освобожденные от налогов и обязанные короне военной службой. Разница между «хлопами» и шляхтой была, по сути, невелика: подавляющее большинство шляхты составляла так называемая застенковая шляхта, аналог русских однодворцев. Ее представители обитали в крошечных хуторах («застенках»), сами пахали землю вместе с крестьянами, поскольку все их дворянское достояние зачастую заключалось в дедовской сабле да «польском гоноре». Мелкая польская шляхта составляла то же военное сословие, что и казачество польской Украины, то есть окраины, ничем от него не отличаясь по существу. И потому у нас нет никаких причин думать, будто польские шляхтичи разбирались в теологических тонкостях лучше украинских казаков. Следовательно, причины кровавой борьбы, вспыхнувшей на Украине в XVII в., лежат за пределами конфессиональных разногласий.