Гумилев Николай. Поэтические сборники

Гумилев Николай
Поэтические сборники

   Николай Гумилев
   Поэтические сборники
   Чужое небо Колчан Путь конквистадоров Костер Романтические цветы ОТКРЫТИЕ АМЕРИКИ Жемчуга
   * Чужое небо *
   I.
   117. АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ
   Он мне шепчет: "Своевольный, Что ты так уныл? Иль о жизни прежней, вольной, Тайно загрустил?
   "Полно! Разве всплески, речи Сумрачных морей Стоят самой краткой встречи С госпожой твоей?
   "Так ли с сердца бремя снимет Голубой простор, Как она, когда поднимет На тебя свой взор?
   "Ты волен предаться гневу, Коль она молчит, Но покинуть королеву Для вассала - стыд".
   Так и ночью молчаливой, Днем и поутру Он стоит, красноречивый, За свою сестру.
   118. ДВЕ РОЗЫ
   Перед воротами Эдема Две розы пышно расцвели, Но роза - страстности эмблема, А страстность - детище земли.
   Одна так нежно розовеет, Как дева, милым смущена, Другая, пурпурная, рдеет, Огнем любви обожжена.
   А обе на Пороге Знанья... Ужель Всевышний так судил И тайну страстного сгоранья К небесным тайнам приобщил?!
   119. ДЕВУШКЕ
   Мне не нравится томность Ваших скрещенных рук, И спокойная скромность, И стыдливый испуг.
   Героиня романов Тургенева, Вы надменны, нежны и чисты, В вас так много безбурно-осеннего От аллеи, где кружат листы.
   Никогда ничему не поверите, Прежде чем не сочтете, не смерите, Никогда никуда не пойдете, Коль на карте путей не найдете.
   И вам чужд тот безумный охотник, Что, взойдя на нагую скалу, В пьяном счастье, в тоске безотчетной Прямо в солнце пускает стрелу.
   120. НА МОРЕ
   Закат. Как змеи, волны гнутся, Уже без гневных гребешков, Но не бегут они коснуться Непобедимых берегов.
   И только издали добредший Бурун, поверивший во мглу, Внесется, буйный сумасшедший, На глянцевитую скалу
   И лопнет с гиканьем и ревом, Подбросив к небу пенный клок... Но весел в море бирюзовом С латинским парусом челнок;
   И загорелый кормчий ловок, Дыша волной растущей мглы И, от натянутых веревок, Бодрящим запахом смолы.
   121. СОМНЕНИЕ
   Вот я один в вечерний тихий час, Я буду думать лишь о вас, о вас,
   Возьмусь за книгу, но прочту: "она", И вновь душа пьяна и смятена.
   Я брошусь на скрипучую кровать, Подушка жжет... нет, мне не спать,
   а ждать.
   И крадучись я подойду к окну, На дымный луг взгляну и на луну,
   Вон там, у клумб, вы мне сказали "да", О это "да" со мною навсегда.
   И вдруг сознанье бросит мне в ответ, Что вас, покорной, не было и нет,
   Что ваше "да", ваш трепет, у сосны Ваш поцелуй - лишь бред весны и сны.
   122. СОН
   Утренняя болтовня
   Вы сегодня так красивы, Что вы видели во сне?
   - Берег, ивы
   При луне.
   А еще? К ночному склону Не приходят, не любя.
   - Дездемону
   И себя.
   Вы глядите так несмело: Кто там был за купой ив?
   - Был Отелло,
   Он красив.
   Был ли он вас двух достоин? Был ли он как лунный свет?
   - Да, он воин
   И поэт.
   О какой же пел он ниже Неоткрытой красоте?
   - О пустыне
   И мечте.
   И вы слушали влюбленно, Нежной грусти не тая?
   - Дездемона,
   Но не я.
   123. ОТРЫВОК
   Христос сказал: убогие блаженны, Завиден рок слепцов, калек и нищих, Я их возьму в надзвездные селенья, Я сделаю их рыцарями неба И назову славнейшими из славных... Пусть! Я приму! Но как же те, другие, Чьей мыслью мы теперь живем и дышим, Чьи имена звучат нам, как призывы? Искупят чем они свое величье, Как им заплатит воля равновесья? Иль Беатриче стала проституткой, Глухонемым - великий Вольфганг Гете И Байрон - площадным шутом... о ужас!
   124. ТОТ ДРУГОЙ
   Я жду, исполненный укоров: Но не веселую жену Для задушевных разговоров том, что было в старину.
   И не любовницу: мне скучен Прерывный шепот, томный взгляд, И к упоеньям я приучен, И к мукам горше во стократ.
   Я жду товарища, от Бога В веках дарованного мне За то, что я томился много По вышине и тишине.
   И как преступен он, суровый, Коль вечность променял на час, Принявши дерзко за оковы Мечты, связующие нас.
   125. ВЕЧНОЕ
   Я в коридоре дней сомкнутых, Где даже небо тяжкий гнет, Смотрю в века, живу в минутах, Но жду Субботы из Суббот;
   Конца тревогам и удачам, Слепым блужданиям души... 0 день, когда я буду зрячим И странно знающим, спеши!
   Я душу обрету иную, Все, что дразнило, уловя. Благословлю я золотую Дорогу к солнцу от червя.
   И тот, кто шел со мною рядом В громах и кроткой тишине, Кто был жесток к моим усладам И ясно милостив к вине;
   Учил молчать, учил бороться, Всей древней мудрости земли, Положит посох, обернется И скажет просто: "мы пришли".
   126. КОНСТАНТИНОПОЛЬ
   Еще близ порта орали хором Матросы, требуя вина, А над Стамбулом и над Босфором Сверкнула полная луна.
   Сегодня ночью на дно залива Швырнут неверную жену, Жену, что слишком была красива И походила на луну.
   Она любила свои мечтанья, Беседку в чаще камыша, Старух гадальщиц, и их гаданья, И все, что не любил паша.
   Отец печален, но понимает И шепчет мужу: "что ж, пора?" Но глаз упрямых не поднимает, Мечтает младшая сестра:
   - Так много, много в глухих заливах Лежит любовников других, Сплетенных, томных и молчаливых... Какое счастье быть средь них!
   127. СОВРЕМЕННОСТЬ
   Я закрыл Илиаду и сел у окна, На губа трепетало последнее слово, Что-то ярко светило - фонарь иль луна, И медлительно двигалась тень часового.
   Я так часто бросал испытующий взор И так много встречал отвечающих взоров, Одиссеев во мгле пароходных контор, Агамемнонов между трактирных маркеров.
   Так, в далекой Сибири, где плачет пурга, Застывают в серебряных льдах мастодонты, Их глухая тоска там колышет снега, Красной кровью - ведь их - зажжены горизонты.
   Я печален от книги, томлюсь от луны, Может быть, мне совсем и не надо героя, Вот идут по аллее, так странно нежны, Гимназист с гимназисткой, как Дафнис и Хлоя.
   128. СОНЕТ
   Я верно болен: на сердце туман, Мне скучно все, и люди, и рассказы, Мне снятся королевские алмазы И весь в крови широкий ятаган.
   Мне чудится (и это не обман), Мой предок был татарин косоглазый, Свирепый гунн... я веяньем заразы, Через века дошедшей, обуян.
   Молчу, томлюсь., и отступают стены Вот океан весь в клочьях белой пены, Закатным солнцем залитый гранит,
   И город с голубыми куполами, С цветущими жасминными садами, Мы дрались там... Ах, да! я был убит.
   129. ОДНАЖДЫ ВЕЧЕРОМ
   В узких вазах томленье умирающих лилий. Запад был меднокрасный. Вечер был голубой. Леконте де Лиле мы с тобой говорили, холодном поэте мы грустили с тобой.
   Мы не раз открывали шелковистые томы И читали спокойно и шептали: не тот! Но тогда нам сверкнули все слова, все истомы, Как кочевницы звезды, что восходят раз в год.
   Так певучи и странны, в наших душах воскресли Рифмы древнего солнца, мир нежданно-большой, И сквозь сумрак вечерний запрокинутый в кресле Резкий профиль креола с лебединой душой.
   130. ОНА
   Я знаю женщину: молчанье, Усталость горькая от слов, Живет в таинственном мерцаньи Ее расширенных зрачков.
   Ее душа открыта жадно Лишь медной музыке стиха, Пред жизнью дольней и отрадной Высокомерна и глуха.
   Неслышный и неторопливый, Так странно плавен шаг ее, Назвать нельзя ее красивой, Но в ней все счастие мое.
   Когда я жажду своеволий И смел и горд - я к ней иду Учиться мудрой сладкой боли В ее истоме и бреду.
   Она светла в часы томлений И держит молнии в руке, И четки сны ее, как тени На райском огненном песке.
   131. ЖИЗНЬ
   С тусклым взором, с мертвым сердцем в море броситься со скалы, В час, когда, как знамя, в небе дымно-розовая заря, Иль в темнице стать свободным, как свободны одни орлы, Иль найти покой нежданный в дымной хижине дикаря! Да, я понял. Символ жизни - не поэт, что творит слова, И не воине твердым сердцем, не работник, ведущий плуг, - С иронической усмешкой царь-ребенок на шкуре льва, Забывающий игрушки между белых усталых рук.
   132. ИЗ ЛОГОВА ЗМИЕВА
   Из логова змиева, Из города Киева, Я взял не жену, а колдунью. А думал забавницу, Гадал - своенравницу, Веселую птицу-певунью.
   Покликаешь - морщится Обнимешь - топорщится, А выйдет луна - затомится, И смотрит, и стонет, Как будто хоронит Кого-то, - и хочет топиться.
   Твержу ей: крещеному, С тобой по-мудреному Возиться теперь мне не в пору; Снеси-ка истому ты В Днепровские омуты, На грешную Лысую гору.
   Молчит - только ежится, И все ей неможется, Мне жалко ее, виноватую, Как птицу подбитую, Березу подрытую Над счастью, Богом заклятою.
   II.
   Посвящается Анне Ахматовой
   133. Я ВЕРИЛ, Я ДУМАЛ ...
   Сергею Маковскому
   Я верил, я думал, и свет мне блеснул наконец; Создав, навсегда уступил меня року Создатель; Я продан! Я больше не Божий! Ушел продавец, И с явной насмешкой глядит на меня покупатель.
   Летящей горою за мною несется Вчера, А Завтра меня впереди ожидает, как бездна, Иду... но когда-нибудь в Бездну сорвется Гора. Я знаю, я знаю, дорога моя бесполезна.
   И если я волей себе покоряю людей, И если слетает ко мне по ночам вдохновенье, И если я ведаю тайны - поэт, чародей, Властитель вселенной - тем будет страшнее паденье.
   И вот мне приснилось, что сердце мое не болит, Оно - колокольчик фарфоровый в желтом Китае На пагоде пестрой... висит и приветно звенит, В эмалевом небе дразня журавлиные таи.
   А тихая девушка в платье из красных шелков, Где золотом вышиты осы, цветы и драконы, С поджатыми ножками смотрит без мыслей и снов, Внимательно слушая легкие, легкие звоны.
   & 134. ОСЛЕПИТЕЛЬНОЕ
   Я тело в кресло уроню, Я свет руками заслоню И буду плакать долго, долго, Припоминая вечера, Когда не мучило "вчера" И не томили цепи долга;
   И в море врезавшийся мыс, И одинокий кипарис, И благосклонного Гуссейна, И медленный его рассказ, В часы, когда не видит глаз Ни кипариса, ни бассейна.
   И снова властвует Багдад, И снова странствует Синдбад, Вступает с демонами в ссору, И от египетской земли Опять уходят корабли В великолепную Бассору.
   Купцам и прибыль и почет. Но нет; не прибыль их влечет В нагих степях, над бездной водной; О тайна тайн, о птица Рок, Не твой ли дальний островок Им был звездою путеводной?
   Ты уводила моряков В пещеры джинов и волков, Хранящих древнюю обиду, И на висячие мосты Сквозь темно-красные кусты На пир к Гаруну-аль-Рашиду.
   И я когда-то был твоим, Я плыл, покорный пилигрим, За жизнью благостной и мирной, Чтоб повстречал меня Гуссейн В садах, где розы и бассейн, На берегу за старой Смирной.
   Когда-же... Боже, как чисты И как мучительны мечты! Ну что же, раньте сердце, раньте, Я тело в кресло уроню, Я свет руками заслоню И буду плакать о Леванте.
   135. РОДОС
   Памяти М. А. Кузьминой-Караваевой
   На полях опаленных Родоса Камни стен и в цвету тополя Видит зоркое сердце матроса В тихий вечер с кормы корабля.
   Там был рыцарский орден: соборы, Цитадель, бастионы, мосты, И на людях простые уборы, Но на них золотые кресты.
   Не стремиться ни к славе, ни к счастью, Все равны перед взором Отца, И не дать покорить самовластью Посвященные небу сердца!
   Но в долинах старинных поместий, Посреди кипарисов и роз, Говорить о Небесной Невесте, Охраняющей нежный Родос!
   Наше бремя - тяжелое бремя: Труд зловещий дала нам судьба, Чтоб прославить на краткое время, Нет, не нас, только наши гроба.
   Нам брести в смертоносных равнинах, Чтоб узнать, где родилась река, На тяжелых и гулких машинах Грозовые пронзать облака;
   В каждом взгляде тоска без просвета, В каждом вздохе томительный крик, Высыхать в глубине кабинета Перед пыльными грудами книг.
   Мы идем сквозь туманные годы, Смутно чувствуя веянье роз, У веков, у пространств, у природы, Отвоевывать древний Родос.
   Но, быть может, подумают внуки, Как орлята тоскуя в гнезде: "Где теперь эти крепкие руки, Эти Души горящие - где?"
   136. ПАЛОМНИК
   Ахмет-Оглы берет свою клюку И покидает город многолюдный. Вот он идет по рыхлому песку, Его движенья медленны и трудны. - Ахмет, Ахмет, тебе-ли, старику, Пускаться в путь неведомый и чудный? Твое добро враги возьмут сполна, Тебе изменит глупая жена.
   "Я этой ночью слышал зов Аллаха, Аллах сказал мне: - Встань, Ахмет-Оглы, Забудь про все, иди, не зная страха, Иди, провозглашая мне хвалы; Где рыжий вихрь вздымает горы праха, Где носятся хохлатые орлы, Где лошадь ржет над трупом бедуина, Туда иди: там Мекка, там Медина"
   - Ахмет-Оглы, ты лжешь! Один пророк Внимал Аллаху, бледный, вдохновенный, Послом от мира горя и тревог Он улетал к обители нетленной, Но он был юн, прекрасен и высок, И конь его был конь благословенный, А ты... мы не слыхали о после Плешивом, на задерганном осле.
   Не слушает, упрям старик суровый, Идет, кряхтит, и злость в его смешке, На нем халат изодранный, а новый, Лиловый, шитый золотом, в мешке; Подмышкой посох кованый, дубовый, Удобный даже старческой руке, Чалма лежит как требуют шииты, И десять лир в сандалии зашиты.
   Вчера шакалы выли под горой, И чья-то тень текла неуловимо, Сегодня усмехались меж собой Три оборванца, проходивших мимо. Но ни шайтан, ни вор, ни зверь лесной Смиренного не тронут пилигрима, И в ночь его, должно быть от луны, Слетают удивительные сны.
   И каждый вечер кажется, что вскоре Окончится терновник и волчцы, Как в золотом Багдаде, как в Бассоре Поднимутся узорные дворцы, И Красное пылающее Море Пред ним свои расстелет багрецы, Волшебство синих и зеленых мелей... И так идет неделя за неделей.
   Он очень стар, Ахмет, а путь суров, Пронзительны полночные туманы, Он скоро упадет без сил и слов, Закутавшись, дрожа, в халат свой рваный,
   В одном из тех восточных городов, Где вечерами шепчутся платаны, Пока чернобородый муэдзин Поет стихи про гурию долин.
   Он упадет, но дух его бессонный Аллах недаром дивно окрылил, Его, как мальчик страстный и влюбленный, В свои объятья примет Азраил И поведет тропою, разрешенной Для демонов, пророков и светил. Все, что свершить возможно человеку, Он совершил - и он увидит Мекку.
   137. ЖЕСТОКОЙ
   "Пленительная, злая, неужели Для вас смешно святое слово: друг? Вам хочется на вашем лунном теле Следить касанья только женских рук,
   "Прикосновенья губ стыдливо-страстных И взгляды глаз нетребующих, да? Ужели до сих пор в мечтах неясных Вас детский смех не мучил никогда?
   "Любовь мужчины - пламень Прометея И требует и, требуя, дарит, Пред ней душа, волнуясь и слабея, Как красный куст горит и говорит.
   "Я вас люблю, забудьте сны!" -В молчаньи Она, чуть дрогнув, веки подняла, И я услышал звонких лир бряцанье И громовые клекоты орла.
   Орел Сафо у белого утеса Торжественно парил, и красота Бестенных виноградников Лесбоса Замкнула богохульные уста.
   138. ЛЮБОВЬ
   Надменный, как юноша, лирик Вошел, не стучася, в мой дом И просто заметил, что в мире Я должен грустить лишь о нем.
   С капризной ужимкой захлопнул Открытую книгу мою, Туфлей лакированной топнул, Едва проронив: не люблю.
   Как смел он так пахнуть духами! Так дерзко перстнями играть! Как смел он засыпать цветами Мой письменный стол и кровать!
   Я из дому вышел со злостью, Но он увязался за мной, Стучит изумительной тростью По звонким камням мостовой.
   И стал я с тех пор сумасшедшим. Не смею вернуться в свой дом И все говорю о пришедшем Бесстыдным его языком.
   139. БАЛЛАДА
   Влюбленные, чья грусть, как облака, И неясные задумчивые лэди, Какой дорогой вас ведет тоска, К какой еще неслыханной победе Над чарой вам назначенных наследий? Где вашей вечной грусти и слезам Целительный предложится бальзам? Где сердце запылает, не сгорая? В какой пустыне явится глазам, Блеснет сиянье розового рая?
   Вот я нашел, и песнь моя легка, Как память о давно прошедшем бреде, Могучая взяла меня рука, Уже слетел к дрожащей Андромеде Персей в кольчуге из горящей меди. Пускай вдали пылает лживый храм, Где я теням молился и словам, Привет тебе, о родина святая! Влюбленные, пытайте рок, и вам Блеснет сиянье розового рая.
   В моей стране спокойная река, В полях и рощах много сладкой снеди, Там аист ловит змей у тростника, И в полдень, пьяны запахом камеди, Кувыркаются рыжие медведи. И в юном мире юноша Адам, Я улыбаюсь птицам и плодам, И знаю я, что вечером, играя, Пройдет Христос-младенец по водам, Блеснет сиянье розового рая.
   Посылка
   Тебе, подруга, эту песнь отдам, Я веровал всегда твоим стопам, Когда вела ты, нежа и карая, Ты знала все, ты знала, что и нам Блеснет сиянье розового рая.
   140. УКРОТИТЕЛЬ ЗВЕРЕЙ
   ... Как мой китайский зонтик красен, Натерты мелом башмачки.
   Анна Ахматова.
   Снова заученно-смелой походкой Я приближаюсь к заветным дверям, Звери меня дожидаются там, Пестрые звери за крепкой решеткой.
   Будут рычать и пугаться бича, Будут сегодня еще вероломней Или покорней . . . не все ли равно мне, Если я молод и кровь горяча?
   Только... я вижу все чаще и чаще (Вижу и знаю, что это лишь бред) Странного зверя, которого нет, Он - золотой, шестикрылый, молчащий.
   Долго и зорко следит он за мной И за движеньями всеми моими, Он никогда не играет с другими И никогда не придет за едой.
   Если мне смерть суждена на арене, Смерть укротителя, знаю теперь, Этот, незримый для публики, зверь Первым мои перекусит колени.
   Фанни, завял вами данный цветок, Вы ж, как всегда, веселы на канату, Зверь мой, он дремлет у вашей кровати, Смотрит в глаза вам, как преданный дог.
   141. ОТРАВЛЕННЫЙ
   "Ты совсем, ты совсем снеговая, Как ты странно и страшно бледна! Почему ты дрожишь, подавая Мне стакан золотого вина?"
   Отвернулась печальной и гибкой... Что я знаю, то знаю давно, Но я выпью и выпью с улыбкой Все налитое ею вино.
   А потом, когда свечи потушат, И кошмары придут на постель, Те кошмары, что медленно душат, Я смертельный почувствую хмель...
   И приду к ней, скажу: "дорогая, Видел я удивительный сон, Ах, мне снилась равнина без края И совсем золотой небосклон.
   "Знай, я больше не буду жестоким, Будь счастливой, с кем хочешь, хоть с ним, Я уеду, далеким, далеким, Я не буду печальным и злым.
   "Мне из рая, прохладного рая, Видны белые отсветы дня... И мне сладко - не плачь, дорогая, Знать, что ты отравила меня".
   142. У КАМИНА
   Наплывала тень... Догорал камин, Руки на груди, он стоял один,
   Неподвижный взор устремляя вдаль, Горько говоря про свою печаль:
   "Я пробрался вглубь неизвестных стран, Восемьдесят дней шел мой караван;
   "Цепи грозных гор, лес, а иногда Странные вдали чьи-то города,
   "И не раз из них в тишине ночной В лагерь долетал непонятный вой.
   "Мы рубили лес, мы копали рвы, Вечерами к нам подходили львы.
   "Но трусливых душ не было меж нас, Мы стреляли в них, целясь между глаз.
   "Древний я отрыл храм из под песка, Именем моим названа река, "И в стране озер пять больших племен Слушались меня, чтили мой закон.
   "Но теперь я слаб, как во власти сна, И больна душа, тягостно больна;
   "Я узнал, узнал, что такое страх, Погребенный здесь в четырех стенах;
   "Даже блеск ружья, даже плеск волны Эту цепь порвать ныне не вольны... "
   И, таяв глазах злое торжество, Женщина в углу слушала его.
   143. МАРГАРИТА
   Валентин говорит о сестре в кабаке, Выхваляет ее ум и лицо, А у Маргариты на левой руке Появилось дорогое кольцо.
   А у Маргариты спрятан ларец Под окном в зеленом плюще, Ей приносит так много серег и колец Злой насмешник в красном плаще.
   Хоть высоко окно в Маргаритин приют, У насмешника лестница есть; Пусть звонко на улицах студенты поют, Прославляя Маргаритину честь,
   Слишком ярки рубины и томен апрель, Чтоб забыть обо всем, не знать ничего... Марта гладит любовно полный кошель, Только... серой несет от него.
   Валентин, Валентин, позабудь свой позор, Ах, чего не бывает в летнюю ночь! Уж на что Риголетто был горбат и хитер, И над тем насмеялась родная дочь.
   Грозно Фауста в бой ты зовешь, но вотще! Его нет... Его выдумал девичий стыд; Лишь насмешника в красном и дырявом плаще Ты найдешь... и ты будешь убит.
   144. ОБОРВАНЕЦ
   Я пойду по гулким шпалам, Думать и следить В небе желтом, в небе алом Рельс бегущих нить.
   В залы пасмурные станций Забреду, дрожа, Коль не сгонят оборванца С криком сторожа.
   А потом мечтой упрямой Вспомню в сотый раз Быстрый взгляд красивой дамы, Севшей в первый класс.
   Что ей, гордой и далекой, Вся моя любовь? Но такой голубоокой Мне не видеть вновь!
   Расскажу я тайну другу, Подтруню над ним, В теплый час, когда по лугу Вечер стелет дым.
   И с улыбкой безобразной Он ответит: "Ишь! Начитался дряни разной, Вот и говоришь".
   145. ТУРКЕСТАНСКИЕ ГЕНЕРАЛЫ
   Под смутный говор, стройный гам, Сквозь мерное сверканье балов, Так странно видеть по стенам Высоких старых генералов.
   Приветный голос, ясный взгляд, Бровей седеющих изгибы Нам ничего не говорят О том, о чем сказать могли бы.
   И кажется, что в вихре дней, Среди сановников и денди, Они забыли о своей Благоухающей легенде.
   Они забыли дни тоски, Ночные возгласы: "к оружью", Унылые солончаки И поступь мерную верблюжью;
   Поля неведомой земли, И гибель роты несчастливой, И Уч-Кудук, и Киндерли, И русский флаг над белой Хивой.
   Забыли? - Нет! Ведь каждый час Каким-то случаем прилежным Туманит блеск спокойных глаз, Напоминает им о прежнем.
   - "Что с вами?" - "Так, нога болит". - "Подагра?" - "Нет, сквозная рана". И сразу сердце защемит Тоска по солнцу Туркестана.
   И мне сказали, что никто Из этих старых ветеранов, Средь копий Греза и Ватто, Средь мягких кресел и диванов,
   Не скроет ветхую кровать, Ему служившую в походах, Чтоб вечно сердце волновать Воспоминаньем о невзгодах.
   146-149. АБИССИНСКИЕ ПЕСНИ
   1. ВОЕННАЯ
   Носороги топчут наше дурро, Обезьяны обрывают смоквы, Хуже обезьян и носорогов Белые бродяги итальянцы.
   Первый флаг забился над Харраром, Это город раса Маконена,
   Вслед за ним проснулся древний Аксум И в Тигрэ заухали гиены.
   По лесам, горам и плоскогорьям Бегают свирепые убийцы, Вы, перерывающие горло, Свежей крови вы напьетесь нынче.
   От куста к кусту переползайте, Как ползут к своей добыче змеи, Прыгайте стремительно с утесов Вас прыжкам учили леопарды.
   Кто добудет в битве больше ружей, Кто зарежет больше итальянцев, Люди назовут того ашкером Самой белой лошади негуса.
   II. ПЯТЬ БЫКОВ
   Я служил пять лет у богача, Я стерег в полях его коней, И за то мне подарил богач Пять быков, приученных к ярму.
   Одного из них зарезал лев, Я нашел в траве его следы, Надо лучше охранять крааль, Надо на ночь зажигать костер.
   А второй взбесился и бежал,. Звонкою ужаленный осой, Я блуждал по зарослям пять дней, Но нигде не мог его найти.
   Двум другим подсыпал мой сосуд В пойло ядовитой белены, И они валялись на земле С высунутым синим языком.
   Заколол последнего я сам, Чтобы было, чем попировать В час, когда пылал соседский дом И вопил в нем связанный сосед.
   III. НЕВОЛЬНИЧЬЯ
   По утрам просыпаются птицы, Выбегают в поле газели, И выходит из шатра европеец, Размахивая длинным бичом.
   Он садится под тенью пальмы, Обвернув лицо зеленой вуалью, Ставит рядом с собой бутылку виски И хлещет ленящихся рабов.
   Мы должны чистить его вещи, Мы должны стеречь его мулов, А вечером есть солонину, Которая испортилась днем.
   Слава нашему хозяину европейцу, У него такие дальнобойные ружья, У него такая острая сабля И так больно хлещущий бич!
   Слава нашему хозяину европейцу, Он храбр, но он не догадлив, У него такое нежное тело, Его сладко будет пронзить ножом!
   IV. ЗАНЗИБАРСКИЕ ДЕВУШКИ
   Раз услышал бедный абиссинец, Что далеко, на севере, в Каире Занзибарские девушки пляшут И любовь продают за деньги.
   А ему давно надоели Жирные женщины .Габеша, Хитрые и злые сомалийки И грязные поденщицы Каффы.
   И отправился бедный абиссинец На своем единственном муле Через горы, леса и степи Далеко, далеко на север.
   На него нападали воры, Он убил четверых и скрылся, А в густых лесах Сенаара Слон-отшельник растоптал его мула.
   Двадцать раз обновлялся месяц, Пока он дошел до Каира И вспомнил, что у него нет денег, И пошел назад той же дорогой.
   III. ИЗ ТБОФИЛЯ ГОТЬЕ
   150. НА БЕРЕГУ МОРЯ
   Уронила луна из ручек - Так рассеянна до сих пор Веер самых розовых тучек На морской голубой ковер.
   Наклонилась... достать мечтает Серебристой тонкой рукой, Но напрасно! Он уплывает, Уносимый быстрой волной.
   Я б достать его взялся... смело, Луна, я б прыгнул в поток, Если б ты спуститься хотела Иль подняться к тебе я мог.
   151. ИСКУССТВО
   Созданье тем прекрасней, Чем взятый материал
   Бесстрастней Стих, мрамор иль металл.
   О светлая подруга, Стеснения гони,
   Но туго Котурны затяни.
   Прочь легкие приемы, Башмак по всем ногам,
   Знакомый И нищим, и богам.
   Скульптор, не мни покорной И вялой глины ком,
   Упорно Мечтая о другом.
   С паросским иль каррарским Борись обломком ты,
   Как с царским Жилищем красоты.
   Прекрасная темница! Сквозь бронзу Сиракуз
   Глядится Надменный облик муз.
   Рукою нежной брата Очерчивай уклон
   Агата И выйдет Аполлон.
   Художник! Акварели Тебе не будет жаль!
   В купели Расплавь свою эмаль.
   Твори сирен зеленых С усмешкой на губах,
   Склоненных Чудовищ на гербах.
   В трехъярусном сиянья Мадонну и Христа,
   Пыланье Латинского креста.
   Все прах. - Одно, ликуя, Искусство не умрет.
   Статуя Переживет народ.
   И на простой медали, Открытой средь камней,
   Видали Неведомых царей.
   И сами боги тленны, Но стих не кончит петь,
   Надменный, Властительней, чем медь.
   Чеканить, гнуть, бороться, И зыбкий сон мечты
   Вольется В бессмертные черты.
   152. АНАКРЕОНТИЧЕСКАЯ ПЕСЕНКА
   Ты хочешь чтоб была я смелой? Так не пугай, поэт, тогда Моей любви, голубки белой На небе розовом стыда.
   Идет голубка по аллее И в каждом чудится ей враг, Моя любовь еще нежнее, Бежит, коль к ней направить шаг.
   Немой, как статуя Гермеса, Остановись, и вздрогнет бук, Смотри, к тебе из чащи леса Уже летит крылатый друг.