Страница:
Характер Манон Леско еще своеобразнее. Она знает, что такое добродетель, она даже ценит ее, и всё же совершает недостойнейшие поступки. Она страстно любит кавалера де Грие, однако стремление жить богато и блистать принуждает ее изменять своим чувствам и кавалеру, которому она предпочитает богача-финансиста. Какое же искусство требовалось, чтобы увлечь читателя и внушить ему сочувствие к тем гибельным невзгодам, которые переживает эта развращенная девушка!
{242} Хотя оба они весьма распутны, их жалеешь, ибо видишь, что их разнузданность происходит от слабоволия и от пыла страстей и что они к тому же внутренне сами осуждают свое поведение и признают, сколь оно предосудительно.
Следовательно, изображая зло, сочинитель отнюдь не учит злу. Он рисует влияние неистовой страсти, которая делает рассудок бесполезным, когда человек имеет несчастье вполне предаться ей; такая страсть хотя и не может вполне заглушить в сердце добродетель, препятствует следовать ей на деле. Словом, это сочинение обнажает все опасности, которые несет с собою распутство. Не найдется такого юноши, такой девушки, которым захотелось бы походить на кавалера и его возлюбленную. Они порочны, но их терзают раскаяние и горести.
Зато характер Тибержа, добродетельного священника, друга кавалера, превосходен. Это человек мудрый, преисполненный благочестия и набожности; это друг нежный и великодушный; это сердце, неизменно сокрушающееся о заблуждениях друга. Сколь привлекательна набожность, когда она сопутствует такому прекрасному характеру!
Я ничего не скажу о стиле этого сочинения. В нем нет ни грубости, ни высокопарности, ни софистических рассуждений; тут пером водит сама Естественность. Каким жалким кажется рядом с ним стиль писателей напыщенных и приукрашающих истину! Тут сочинитель не гонится за остроумием или за тем, что называется таковым. Это стиль не лаконически-тугой, но {243} плавный, насыщенный и выразительный. Всюду - живопись и чувства, притом живопись правдивая и чувства естественные".
Повесть находилась под запретом в течение двадцати лет. Только в 1753 году запрет был снят и вышло новое издание в двух томиках, с многочисленными, хотя и не меняющими основ, поправками и добавленным эпизодом.
С тех пор "Манон Леско" прочно заняла место среди самых выдающихся произведений мировой литературы.
Во Франции она печаталась поистине бесчисленное количество раз - и в виде дорогих изданий с иллюстрациями знаменитых художников, и в массовых грошовых изданиях, и в виде томов большого формата с широкими полями, и в виде миниатюрных карманных томиков, и в виде "академических" изданий с предисловиями, примечаниями, библиографическими справками, вариантами и т. п.
Появилось большое количество статей (иногда в виде предисловий), авторы которых с разных точек зрения трактуют произведение, стремятся разгадать тайну очарования главной героини.
В кратком очерке нет возможности перечислить все отзывы французских писателей и критиков. Отметим только наиболее значительные.
Поль де Сен-Виктор пишет: "Есть книги непристойные, которыми мы любуемся, несмотря на их грязь, но жалеем при этом, что не можем очистить грязные страницы. "Манон Леско" представляет собою удивительное исключение эта повесть нравится именно своей непристойностью, {244} и мы отнюдь не хотели бы обелить ее героиню. Будь Манон не столь виновна и не столь безнравственна, она перестала бы быть самою собой. Пятнышко грязи идет этой игривой девушке словно мушка. Это отличительный знак, по которому ее узнают любовники. Не приходится колебаться в выборе слова для определения этого подлого и восхитительного создания; она "девка" в самом неприглядном смысле слова). "Подобно Ундине немецкого поэта у нее нет души" (Paul de Saint-Victor. Hommes et dieux. P., 1880, p. 479, 481.).
Уссэ (Houssaye), подчеркивая автобиографическую достоверность повести, говорит, что Прево изобразил себя в этом произведении дважды: в образе де Грие - свою страсть, в образе Тибержа - свою совесть. "Аббат Прево в жизни был поочередно то де Грие, то Тибержем; в этих двух характерах безупречно правдиво сказываются два начала, которые непрестанно боролись в его пылком, но слабом сердце. Де Грие и Тиберж - это действие и противодействие, это прилив и отлив, Это безрассудство, несущееся вскачь, как дикий конь, и разум, который удерживает его за гриву и укрощает, лаская" (Histoire de Manon... P., Jouaust, 1874, p. VII;). "В этой повести - весь Прево; весь его талант, все его сердце" (Там же, стр. XXVI.).
Александр Дюма-сын в своем известном предисловии к повести Прево говорит, что нельзя упрекать писателей в том, что, изображая распущенность, они поощряют ее; если бы не было {245} распущенности, говорит он, то не было и писателей, которые ее описывают. Дюма подчеркивает, что в повести Прево, как и во всяком совершенном произведении, ярко отразился дух эпохи. "Перенесите повесть о Манон Леско, как она есть, в другую эпоху и в другие нравы, и она потеряет смысл,- говорит он; по тут же делает оговорку: Чувства, которые в ней описываются, и которые неотъемлемы от человеческого сердца, т. е. от того, что пребывает вечно неизменным, останутся столь же правдивыми, но описываемые факты то и дело будут возмущать вас своим неправдоподобием". Дюма утверждает, что если отец де Грие, Тиберж, развратные старики и прочие персонажи повести - яркие представители эпохи Регентства, то сама Манон - тип, существовавший во все времена. "Ты юность, ты - чувственность, ты - вожделение, ты - отрада и вечный соблазн для мужчины.
Ты даже любила - насколько может любить подобная тебе, то есть любила, желая получить от любви только удовольствие и выгоду. Едва только приходилось чем-нибудь пожертвовать - ты уклонялась от этого". О кавалере Дюма говорит: "Что за неиссякаемый источник жертв, самоотверженности, всепрощения! Этот чудак становится неблагодарным сыном, вероломным другом, он мошенник, он убийца! Но ему все прощаешь: он любит". "Он изменяет всем; Манон он не изменяет никогда; он ни на минуту не перестает думать о ней". "Не найдется порядочного человека, который, выслушав повесть о его бедствиях, не протянул бы ему руку, быть может, даже не позавидовал бы ему.
{246} Ибо тот, кто не любил тебя, Манон, тот не познал всех глубин любви". "Но ты знаешь, Манон, что этот человек гораздо лучше тебя, лучше в тысячу раз! Только лишившись всего, ты начала понимать, что он собою представляет, и в этом ты - вполне женщина. Зато как хорошо он тебя знает,и как он терзается этим! Тяжело переживая твои постоянные измены, он страдает не только оттого, что лишается радости обладать тобой и не только оттого, что эту радость ты доставляешь другому, а потому, что он знает: каков бы ни был твой соучастник, эту радость ты разделишь с ним".
Вместе с тем Дюма замечает, что таких женщин как Манон любят и прославляют только пока они молоды. "Мораль, которую ты попираешь ногами, обязанности, которые ты презираешь, законы, которые ты нарушаешь, рано или поздно входят в свои права и ты, в свою очередь попранная, презираемая и опозоренная, разбиваешься о то, что так же вечно, как и ты: о семью, труд, скромность и любовь" ("Histoire du chevalier des Grieux...". P., Clady freres. 1875, p. XIX.).
Мопассан дал тонкий анализ образа Манон в предисловии к изданию Лонетт. Начав с утверждения, что женщина создана лишь для любви и материнства, Мопассан говорит, что "писатели оставили нам всего лишь три-четыре дивных образа женщины, которые живут в нас как воспоминания,- словно мы знали этих женщин - и настолько осязательно, что кажутся живыми". Упомянув Дидону Вергилия, Джульетту Шекспира, {247} Виржини Бернерден-де-Сен-Пьера, он замечает: "И, наконец, Манон Леско, самая женственная из всех, простодушно-плутоватая, вероломная, любящая, волнующая, остроумная (spirituelle), опасная и очаровательная. В этом образе, полном обаяния и врожденного коварства, писатель как будто воплотил все, что есть самого увлекательного, пленительного и низкого в женщинах.
Манон - женщина в полном смысле слова, именно такая, какою всегда была, есть и будет женщина". "И как же искренна эта потаскушка во всех своих плутнях, как она чистосердечна в своей бесчестности!" "В любви она - зверек, хитрый от природы зверек, совершенно лишенный способности к утонченным чувствам, или, вернее, всякого стыда. И все-таки она любит "своего шевалье", но на свой лад, как может любить существо, лишенное совести". "Ни один женский образ не был обрисован с такой тонкостью и полнотой как этот; ни одна женщина не была столь женственна, не была до такой степени полна этой квинтэссенцией женского начала, столь влекущего, столь опасного, столь вероломного!" (Предисловие к изданию Лонетт (Launette). P., 1885.- Перевод В. Г. Дмитриева (Мопассан. Собр. соч., т. ХIII. М., 1950, стр. 231).).
* * *
В России произведения аббата Прево пользовались известностью еще при жизни писателя. Первый перевод "Записок знатного человека" вышел {248} в 1756-1764 годax. "История кавалера де Грие и Манон Леско" появилась на русском языке в 1790 году (в виде VII-VIII томов "Записок").
У дореволюционной русской критической литературе не было работ, специально посвященных "Истории кавалера де Грие и Манон Леско" но в беглых упоминаниях о повести Прево неизменно отмечаются ее художественные достоинства.
Так, Белинский в статье о романе Эжена Сю "Тереза Дюнойе", где рассказывается история преданной любви героини к недостойному человеку, говорит:
"Мысль верная, но не новая! Ее давно уже прекрасно выразил аббат Прево в превосходном романе своем "Манон Леско". И далее Белинский замечает, что роману Прево "по его поэтической и психологической верности суждено бессмертие" (Белинский. Соб. соч., т. X. М., Изд-во АН СССР, стр. 116, 105.). Герцен в "Дневнике" (сент. 1842 г.) пишет: "Повесть о Manon будет всегда прекрасным произведением".
Вместе с тем Герцен замечает, что недооценка повести Прево при ее появлении была связана с общей распущенностью нравов, характерной для верхних слоев французского общества того времени. "Легкий взгляд XVIII столетия не умел разглядеть во всю ширину и бездонность ужас любви к такому существу как Manon..." - говорил он ( Герцен. Соб. Соч., т. II, М., Изд-во АН СССР, стр. 225, 226).
{249} Отметим, что и Белинский и Герцен видят трагичность любви де Грие в том, что она внушена ему недостойной женщиной.
Повесть аббата Прево высоко ценил и Тургенев. В письме к Полине Виардо от 5/17 января 1848 года он говорит: "Я перевожу "Манон Леско" (Тургенев. Собр. соч., т. I. М., Изд-во АН СССР, стр. 291, 455.). По этому поводу Л. П. Гроссман замечает:
"Это значительный момент его трудов и дней. Он брался за переводы лишь самых близких, дорогих и глубоко пленивших его созданий". "Маленькая книжка аббата Прево должна была сильно взволновать Тургенева, если он взялся за перевод французского текста в самом разгаре работы над "Записками охотника" и первыми комедиями..." (Л. Г р о с с м а н. Портрет Манон Леско (Два этюда о Тургеневе). М., 1922, стр. 14.).
Тургенев переводил "Манон Леско" на испанский язык для практики, но и для этой цели он мог взять, конечно, только очень близкое ему произведение. К. Н. Леонтьев приводит повесть Прево как пример "гениального творения негениального автора" (К. Н. Леонтьев. Собр. соч., т. VIII. М., 1912, стр. 326.).
Б. А. Грифцов, противопоставляя "Историю кавалера де Грие и Манон Леско" произведениям писателей, которые ограничиваются описанием приключений героя (например, романам Лесажа), отмечает, что "роман зажил жизнью новой и необычайно интенсивной, когда в него вошла этика". "Прево не искал особых случаев, чудовищных {250} или анекдотических. Случай внешне простой обнаруживал в себе контроверзу, которую Прево тем острее ощущал, чем менее был в силах найти из нее выход. Этим, очень простым ощущением своей беспомощности перед сулящим сомнительное счастье чувством и значительна повесть "Манон Леско". Что в сущности мешало ее героям найти выход из положений, одно другого позорнее? Очень правильное замечание было однажды высказано: плохой романист непременно сделал бы Манон более нравственной и этим убил бы роман. Манон легкомысленна, тщеславна, ей необходимы всякие пустяки и блеск. Она изменяет де Грие даже не потому, что ее гонит нужда. Она обещает исправиться и не исправится никогда. Именно такою он ее любит и любовь заставляет его пасть так низко" (Б. А. Г р и ф ц о в. Теория романа. М., 1927, стр. 85-86.).
В дальнейшем советские литературоведы посвятили творчеству Прево и, в частности, "Истории кавалера де Грие и Манон Леско" несколько работ, причем все авторы единодушны в высокой оценке повести.
Так, А. К. Виноградов в кратком предисловии, предпосланном повести в издании "Academia" замечает: "...в отличие от своих современников и предшественников, Прево взял действительно живое существо, изобразил его чертами глубокой реальности, снизив его качество обращенностью на глубоко реальный, но, быть может, не совсем полноценный предмет. Манон не является "образцовой" девушкой, "безукоризненной женщиной"; {251} вот почему этот роман поражает читателя необычайной свежестью красок и правдивостью ситуаций" (Прево. Манон Леско. M., "Academia", 1932, стр. 11.).
В последующих работах советских литературоведов обнаруживается стремление перенести проблематику повести из области этической и психологической в область социальную и толковать "Историю" как произведение, изобличающее пороки аристократического и буржуазного общества. Одновременно намечается тенденция ко все более решительной "реабилитации" возлюбленной кавалера де Грие.
Рано умерший талантливый литературовед В. Р. Гриб в предисловии к "Манон Леско" сделал попытку более глубокого истолкования повести Прево, однако некоторые выдвинутые им соображения представляются спорными: "Все несчастья де Грие и Манон, - говорит он, - происходят от того, что они вступили в столкновение с аристократическими условностями, и в этом столкновении моральная сила оказывается как раз на стороне мнимых "преступников", а не на стороне официальной морали. Разве есть что-нибудь преступное или отталкивающее в характерах Манон и де Грие?"
С другой стороны, критик замечает: "Просветительская литература часто выводила на сцену "падших созданий" с целью их реабилитации. как жертв сословного угнетения". "Падение" изображалось как следствие внешних, социальных условий, не затрагивающее внутренней {252} чистоты. Прево нарушает этот канон просветительской литературы. Не только сословные предрассудки, внешние препятствия разрушили счастье двух влюбленных, но и внутренние причины - характер самой Манон, неуловимый и причудливый, сотканный из противоречий и загадок. Прево как художника интересует не борьба со злом, а неуловимое их слияние".
По мнению критика, "взгляды (де Грие.- Е. Г.) на любовь и его поступки - это выражение того, как представлялись новые человеческие взаимоотношения самим новым людям, людям XVIII века, которые еще могли питать розовые иллюзии относительно их характера. Поступки же Манон - это выражение действительного характера этих отношений" (Прево. Манон Леско. M., "Academia", 1936, стр. X, XIII, XIV, XVI.).
Н. Я. Берковский в статье "Эволюция и формы раннего реализма на Западе" говорит, что " "История кавалера де Грие и Манон Леско", быть может, самый совершенный и бессмертный для нас роман этого столетия". По мнению автора, "де Грие не собирается исправлять Манон,- "склонность к удовольствиям", ради которой она изменяет нищему де Грие, сама по себе природна и человечна в его глазах. В этом романе господствует понятие человеческого максимума, естественной доступности человеку всех малых и больших благ, какими располагает общежитие". "Манон справедлива, когда требует для себя театров, платья и еще десятка мелких радостей, {253} - де Грие через голову Манон относит свое обвинение к обществу в его данном историческом виде.
С Манон снимается ответственность, тема аббата Прево - это трагедия индивидуальной любви в условиях ее бытового неосуществления, когда от нее остается только "верность сердца" и когда самая плоть любви доступна с торгов каждому, кто даст больше. Несчастье де Грие в том, что внутренне Манон ни разу не изменила ему. Чувственная острота романа обусловлена этим раздвоением любви на физическое и духовное, и де Грие страдает от того, что физическая Манон постоянно ускользает от него, в то время как духовно она всегда ему принадлежит" ("Ранний буржуазный реализм", сб. статей. Л., 1936, стр. 67.).
Л. А. Левбарг в статье "Манон Леско аббата Прево" убедительно анализирует основные образы повести: "Кавалер де Грие целиком отдается своей страсти и, следуя за Манон, падает все ниже и ниже. Но это падение кавалера де Грие в обществе связано с его нравственным ростом. Любовь, перерождая де Грие, поднимает его над обществом, вырывает молодого аристократа из круга узких моральных представлений".
Однако и Л. А. Левбарг склонна объяснять конфликт различием сословной принадлежности героев и оправдывать Манон: "Любовь, возникшая с первого взгляда и поразившая героя как "удар молнии", сталкивается с различной сословной принадлежностью ее носителей". "Манон ни в чем не виновата; если она и совершает {254} аморальные поступки, она этого не сознает. В этой искренности и простоте и заложены причины обаятельности всего ее облика" ("Ученые записки Ленинградского педагогического института им. Герцена", т. XXVI. Л., 1939, стр. 163- 167.).
Г. Н. Гендрихсон еще более категорична и прямолинейна, чем ее предшественники, в нравственном оправдании героев повести: "Носителями подлинной моральной правоты выступают в его (Прево.-Е. Г.) романе как раз мнимые преступники, а добродетельные Тиберж и отец де Грие оказываются, в конечном счете, подлинными преступниками, разбившими жизнь де Грие и погубившими прелестную Манон" ("История французской литературы", т. I. М., Изд-во АН СССР, 1946, стр. 722.).
В диссертации "Антуан Прево и его роман "Манон Леско" ", защищенной И. Н. Пожаровой в 1953 году, определяется место, которое занимает творчество Прево в литературе XVIII века. По мнению автора, для Прево характерно "обличение феодально-абсолютических порядков, оказывающих губительное действие на судьбу человека..." "Глубокое непонимание существует между влюбленными (де Грие и Манон.- Е. Г.) и теми, кто считает, что все продается..." Автор полагает, что основной проблемой романа является не только протест против сословных предрассудков, но борьба со всем обществом, со всей системой общественных отношений, существовавшей в то время. Став на такую точку зрения, автор идеализирует Манон: "Ее жажда роскоши не только {255} "черта эпохи", но проявление развитой и богатой души..." "Все существо ее властно требует от жизни полноты счастья, ее не удовлетворит скромная жизнь с любимым. В Манон чувствуется отказ от религиозно-феодальной морали. Она - человек, заявляющий права на всестороннее удовлетворение своих потребностей". "Ее развлечения - не пустое времяпрепровождение, в них находит отдых и удовлетворение душа сложная и глубокая" (И. Н. П о ж а р о в а. Антуан Прево и его роман "Манон Леско". Канд. дисс. М., 1953, стр. 143, 175, 176, 180.).
В 1962 году повесть Прево впервые в России была издана на французском языке. В предисловии к этому изданию Ю. Б. Виппер отмечает, что "в обществе, где царят деньги, как показывает Прево, нет одной общей морали. Их две: одна - для господ, а другая - для их жертв". "От страницы к странице писатель показывает, как неуклонно зреет и крепнет привязанность Манон к шевалье, постепенно очищая ее нравственные понятия, преобразуя ее в отношении к внешнему миру". "Душевная чистота не вытравлена из сознания Манон. Подчиняясь отталкивающим нравам своего окружения, она не заражается духом стяжательства. Она стремится к деньгам не ради денег. Де Грие и Манон не могут обойтись без золота, ибо им кажется, что оно необходимо им для полноты любовного счастья, но одновременно презирают его".
В противоположность большинству наших критиков автор справедливо подчеркивает черты, {256} отличающие де Грие от его возлюбленной: "С еще большей силой тема неистребимой душевной чистоты находит выражение в образе де Грие, центрального и истинно проблемного героя повести. Враждебные силы не могут сломить, подчинить себе окончательно де Грие, разлучить его с Манон. Свои падения он искупает ценой жестоких страданий и тяжелых лишений. Его любовь к Манон не только источник его ошибок, по одновременно и источник его силы. Борьба за Манон является для де Грие борьбой за человека и за свое собственное право на человечность. Самое важное не то, что увлеченный своим чувством, он может стать на время карточным шулером, а то, что во имя любви он может и пожертвовать своим личным благополучием, добровольно отправиться в ссылку, обречь себя на нищету и бесконечные страдания" ("Манон Леско". М., Изд-во литературы на иностр. языках, 1962, стр. 16-18.).
* * *
В "Истории кавалера де Грие и Манон Леско" аббат Прево трактует тему роковой, всепоглощающей любви - тему, которая, как мы видели, является доминирующей в его творчестве. Но в отличие от больших романов Прево со сложной, запутанной фабулой, "История кавалера де Грие и Манон Леско" отличается редкостной стройностью и уравновешенностью композиции. Быть может это объясняется автобиографическим {257} характером повести, тем, что драма, глубоко пережитая самим писателем, послужила достаточным материалом и позволила ему отказаться от нагромождения надуманных положений и событий.
Прево создал столь пленительный облик "падшей девушки", что она вскоре затмила своего преданного рыцаря в сознании читателей. Доказательством тому служит на первый взгляд мелкий, но весьма красноречивый факт: уже в начале XIX века книгоиздатели стали произвольно вносить "поправку" в название повести: "История кавалера де Грие и Манон Леско" превратилась в "Историю Манон Леско и кавалера де Грие", а с годами героиня и вовсе вытеснила де Грие с титульного листа книги: повесть стали нередко называть просто "Манон Леско".
Только в последнее время французские издатели вернулись к первоначальному, самим автором данному, названию. Перестановка имен может показаться мелочью; на самом же деле здесь затрагивается вопрос об основном герое, о том, чью именно трагедию задумал рассказать нам автор. И не зря, конечно, Прево на первое место поставил имя де Грие; именно де Грие, а не Манон - трагический герой повести. На это можно возразить, что в повести два героя, связанные общностью чувств, и что они неотделимы друг от друга, как неотделимы, например, Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда и многие другие персонажи прославленных произведений. Но такое возражение неправомерно - и в трагедии Шекспира и в средневековом романе перед нами {258} два героя, одинаково благородные, одинаково самоотверженные и действительно составляющие духовно единое целое. Они переживают одну и ту же, общую для обоих, трагедию. Так, по-видимому, понимают конфликт де Грие и Манон и те критики, которые говорят о нравственной чистоте Манон и в этом отношении приравнивают ее к де Грие.
Между тем в событиях, о которых рассказывает Прево, конфликт заключается в глубоком различии характеров кавалера и его возлюбленной.
Если бы де Грие был так же аморален, как Манон, встреча их не повлекла бы за собою трагедии: соединив свою судьбу с Манон, он превратился бы в преуспевающего сутенера и, принимая во внимание внешнюю привлекательность Манон, друзья зажили бы, не ведая забот и нужды. Кстати,- именно такой путь и подсказывают кавалеру и брат Манон и она сама.
Но все дело в том, что де Грие и Манон - натуры глубоко различные; в их нравственной сущности, в их интеллектуальном облике мало общего. Трагедия де Грие - в невозможности осуществить с Манон тот высокий идеал любви, который только и может удовлетворить его, а вся трагедия Манон сводится к недостатку материальных благ.
По воле писателя рассказ ведется от имени де Грие. Автобиографическая форма повествования позволяет Прево с исчерпывающей глубиной и правдивостью раскрыть перед нами внутренний мир героя. Роковой характер их встречи {259} подчеркивается ее чистой случайностью, а мгновенно вспыхнувшая страсть говорит о полной иррациональности его чувства. Так же внезапно загорается страсть в сердцах героев средневекового романа "Тристан и Изольда"; но там чувство возникает под действием выпитого молодыми людьми приворотного зелья. В повести Прево нет такого "материализованного" колдовства, де Грие побежден не колдовским напитком, а внешним очарованием незнакомки. Влечение де Грие к Манон сугубо чувственное, оно внушено не душевными достоинствами, а внешней привлекательностью девушки. Сама внезапность этой страсти свидетельствует о ее чисто чувственной основе, - влечение де Грие вспыхивает при первом же взгляде на девушку, прежде чем он получает возможность хотя бы поверхностно познакомиться с ней.
Чувственная основа увлечения де Грие еще явственнее сказывается во время второй его встречи с Манон, в семинарии. Если при встрече на постоялом дворе де Грие, еще не зная Манон, мог предполагать, что ее внешнему обаянию соответствует и нравственное совершенство, то теперь, после предательства Манон и ее ухода к богатому покровителю, де Грие уже не может заблуждаться.
Отметим также, что при первой встрече он был еще юношей вполне свободным в выборе жизненного пути, а ко времени вторичной встречи, два года спустя,- он уже стал человеком не только более опытным в жизни, но и принявшим на себя известные обязательства перед обществом и {260} собственной совестью. Итак, вторичное "падение" де Грие - гораздо серьезнее и глубже первого, а вторая "победа" Манон, в отличие от первой, случайной и не зависевшей от ее воли, преднамеренна и еще более убедительна.
{242} Хотя оба они весьма распутны, их жалеешь, ибо видишь, что их разнузданность происходит от слабоволия и от пыла страстей и что они к тому же внутренне сами осуждают свое поведение и признают, сколь оно предосудительно.
Следовательно, изображая зло, сочинитель отнюдь не учит злу. Он рисует влияние неистовой страсти, которая делает рассудок бесполезным, когда человек имеет несчастье вполне предаться ей; такая страсть хотя и не может вполне заглушить в сердце добродетель, препятствует следовать ей на деле. Словом, это сочинение обнажает все опасности, которые несет с собою распутство. Не найдется такого юноши, такой девушки, которым захотелось бы походить на кавалера и его возлюбленную. Они порочны, но их терзают раскаяние и горести.
Зато характер Тибержа, добродетельного священника, друга кавалера, превосходен. Это человек мудрый, преисполненный благочестия и набожности; это друг нежный и великодушный; это сердце, неизменно сокрушающееся о заблуждениях друга. Сколь привлекательна набожность, когда она сопутствует такому прекрасному характеру!
Я ничего не скажу о стиле этого сочинения. В нем нет ни грубости, ни высокопарности, ни софистических рассуждений; тут пером водит сама Естественность. Каким жалким кажется рядом с ним стиль писателей напыщенных и приукрашающих истину! Тут сочинитель не гонится за остроумием или за тем, что называется таковым. Это стиль не лаконически-тугой, но {243} плавный, насыщенный и выразительный. Всюду - живопись и чувства, притом живопись правдивая и чувства естественные".
Повесть находилась под запретом в течение двадцати лет. Только в 1753 году запрет был снят и вышло новое издание в двух томиках, с многочисленными, хотя и не меняющими основ, поправками и добавленным эпизодом.
С тех пор "Манон Леско" прочно заняла место среди самых выдающихся произведений мировой литературы.
Во Франции она печаталась поистине бесчисленное количество раз - и в виде дорогих изданий с иллюстрациями знаменитых художников, и в массовых грошовых изданиях, и в виде томов большого формата с широкими полями, и в виде миниатюрных карманных томиков, и в виде "академических" изданий с предисловиями, примечаниями, библиографическими справками, вариантами и т. п.
Появилось большое количество статей (иногда в виде предисловий), авторы которых с разных точек зрения трактуют произведение, стремятся разгадать тайну очарования главной героини.
В кратком очерке нет возможности перечислить все отзывы французских писателей и критиков. Отметим только наиболее значительные.
Поль де Сен-Виктор пишет: "Есть книги непристойные, которыми мы любуемся, несмотря на их грязь, но жалеем при этом, что не можем очистить грязные страницы. "Манон Леско" представляет собою удивительное исключение эта повесть нравится именно своей непристойностью, {244} и мы отнюдь не хотели бы обелить ее героиню. Будь Манон не столь виновна и не столь безнравственна, она перестала бы быть самою собой. Пятнышко грязи идет этой игривой девушке словно мушка. Это отличительный знак, по которому ее узнают любовники. Не приходится колебаться в выборе слова для определения этого подлого и восхитительного создания; она "девка" в самом неприглядном смысле слова). "Подобно Ундине немецкого поэта у нее нет души" (Paul de Saint-Victor. Hommes et dieux. P., 1880, p. 479, 481.).
Уссэ (Houssaye), подчеркивая автобиографическую достоверность повести, говорит, что Прево изобразил себя в этом произведении дважды: в образе де Грие - свою страсть, в образе Тибержа - свою совесть. "Аббат Прево в жизни был поочередно то де Грие, то Тибержем; в этих двух характерах безупречно правдиво сказываются два начала, которые непрестанно боролись в его пылком, но слабом сердце. Де Грие и Тиберж - это действие и противодействие, это прилив и отлив, Это безрассудство, несущееся вскачь, как дикий конь, и разум, который удерживает его за гриву и укрощает, лаская" (Histoire de Manon... P., Jouaust, 1874, p. VII;). "В этой повести - весь Прево; весь его талант, все его сердце" (Там же, стр. XXVI.).
Александр Дюма-сын в своем известном предисловии к повести Прево говорит, что нельзя упрекать писателей в том, что, изображая распущенность, они поощряют ее; если бы не было {245} распущенности, говорит он, то не было и писателей, которые ее описывают. Дюма подчеркивает, что в повести Прево, как и во всяком совершенном произведении, ярко отразился дух эпохи. "Перенесите повесть о Манон Леско, как она есть, в другую эпоху и в другие нравы, и она потеряет смысл,- говорит он; по тут же делает оговорку: Чувства, которые в ней описываются, и которые неотъемлемы от человеческого сердца, т. е. от того, что пребывает вечно неизменным, останутся столь же правдивыми, но описываемые факты то и дело будут возмущать вас своим неправдоподобием". Дюма утверждает, что если отец де Грие, Тиберж, развратные старики и прочие персонажи повести - яркие представители эпохи Регентства, то сама Манон - тип, существовавший во все времена. "Ты юность, ты - чувственность, ты - вожделение, ты - отрада и вечный соблазн для мужчины.
Ты даже любила - насколько может любить подобная тебе, то есть любила, желая получить от любви только удовольствие и выгоду. Едва только приходилось чем-нибудь пожертвовать - ты уклонялась от этого". О кавалере Дюма говорит: "Что за неиссякаемый источник жертв, самоотверженности, всепрощения! Этот чудак становится неблагодарным сыном, вероломным другом, он мошенник, он убийца! Но ему все прощаешь: он любит". "Он изменяет всем; Манон он не изменяет никогда; он ни на минуту не перестает думать о ней". "Не найдется порядочного человека, который, выслушав повесть о его бедствиях, не протянул бы ему руку, быть может, даже не позавидовал бы ему.
{246} Ибо тот, кто не любил тебя, Манон, тот не познал всех глубин любви". "Но ты знаешь, Манон, что этот человек гораздо лучше тебя, лучше в тысячу раз! Только лишившись всего, ты начала понимать, что он собою представляет, и в этом ты - вполне женщина. Зато как хорошо он тебя знает,и как он терзается этим! Тяжело переживая твои постоянные измены, он страдает не только оттого, что лишается радости обладать тобой и не только оттого, что эту радость ты доставляешь другому, а потому, что он знает: каков бы ни был твой соучастник, эту радость ты разделишь с ним".
Вместе с тем Дюма замечает, что таких женщин как Манон любят и прославляют только пока они молоды. "Мораль, которую ты попираешь ногами, обязанности, которые ты презираешь, законы, которые ты нарушаешь, рано или поздно входят в свои права и ты, в свою очередь попранная, презираемая и опозоренная, разбиваешься о то, что так же вечно, как и ты: о семью, труд, скромность и любовь" ("Histoire du chevalier des Grieux...". P., Clady freres. 1875, p. XIX.).
Мопассан дал тонкий анализ образа Манон в предисловии к изданию Лонетт. Начав с утверждения, что женщина создана лишь для любви и материнства, Мопассан говорит, что "писатели оставили нам всего лишь три-четыре дивных образа женщины, которые живут в нас как воспоминания,- словно мы знали этих женщин - и настолько осязательно, что кажутся живыми". Упомянув Дидону Вергилия, Джульетту Шекспира, {247} Виржини Бернерден-де-Сен-Пьера, он замечает: "И, наконец, Манон Леско, самая женственная из всех, простодушно-плутоватая, вероломная, любящая, волнующая, остроумная (spirituelle), опасная и очаровательная. В этом образе, полном обаяния и врожденного коварства, писатель как будто воплотил все, что есть самого увлекательного, пленительного и низкого в женщинах.
Манон - женщина в полном смысле слова, именно такая, какою всегда была, есть и будет женщина". "И как же искренна эта потаскушка во всех своих плутнях, как она чистосердечна в своей бесчестности!" "В любви она - зверек, хитрый от природы зверек, совершенно лишенный способности к утонченным чувствам, или, вернее, всякого стыда. И все-таки она любит "своего шевалье", но на свой лад, как может любить существо, лишенное совести". "Ни один женский образ не был обрисован с такой тонкостью и полнотой как этот; ни одна женщина не была столь женственна, не была до такой степени полна этой квинтэссенцией женского начала, столь влекущего, столь опасного, столь вероломного!" (Предисловие к изданию Лонетт (Launette). P., 1885.- Перевод В. Г. Дмитриева (Мопассан. Собр. соч., т. ХIII. М., 1950, стр. 231).).
* * *
В России произведения аббата Прево пользовались известностью еще при жизни писателя. Первый перевод "Записок знатного человека" вышел {248} в 1756-1764 годax. "История кавалера де Грие и Манон Леско" появилась на русском языке в 1790 году (в виде VII-VIII томов "Записок").
У дореволюционной русской критической литературе не было работ, специально посвященных "Истории кавалера де Грие и Манон Леско" но в беглых упоминаниях о повести Прево неизменно отмечаются ее художественные достоинства.
Так, Белинский в статье о романе Эжена Сю "Тереза Дюнойе", где рассказывается история преданной любви героини к недостойному человеку, говорит:
"Мысль верная, но не новая! Ее давно уже прекрасно выразил аббат Прево в превосходном романе своем "Манон Леско". И далее Белинский замечает, что роману Прево "по его поэтической и психологической верности суждено бессмертие" (Белинский. Соб. соч., т. X. М., Изд-во АН СССР, стр. 116, 105.). Герцен в "Дневнике" (сент. 1842 г.) пишет: "Повесть о Manon будет всегда прекрасным произведением".
Вместе с тем Герцен замечает, что недооценка повести Прево при ее появлении была связана с общей распущенностью нравов, характерной для верхних слоев французского общества того времени. "Легкий взгляд XVIII столетия не умел разглядеть во всю ширину и бездонность ужас любви к такому существу как Manon..." - говорил он ( Герцен. Соб. Соч., т. II, М., Изд-во АН СССР, стр. 225, 226).
{249} Отметим, что и Белинский и Герцен видят трагичность любви де Грие в том, что она внушена ему недостойной женщиной.
Повесть аббата Прево высоко ценил и Тургенев. В письме к Полине Виардо от 5/17 января 1848 года он говорит: "Я перевожу "Манон Леско" (Тургенев. Собр. соч., т. I. М., Изд-во АН СССР, стр. 291, 455.). По этому поводу Л. П. Гроссман замечает:
"Это значительный момент его трудов и дней. Он брался за переводы лишь самых близких, дорогих и глубоко пленивших его созданий". "Маленькая книжка аббата Прево должна была сильно взволновать Тургенева, если он взялся за перевод французского текста в самом разгаре работы над "Записками охотника" и первыми комедиями..." (Л. Г р о с с м а н. Портрет Манон Леско (Два этюда о Тургеневе). М., 1922, стр. 14.).
Тургенев переводил "Манон Леско" на испанский язык для практики, но и для этой цели он мог взять, конечно, только очень близкое ему произведение. К. Н. Леонтьев приводит повесть Прево как пример "гениального творения негениального автора" (К. Н. Леонтьев. Собр. соч., т. VIII. М., 1912, стр. 326.).
Б. А. Грифцов, противопоставляя "Историю кавалера де Грие и Манон Леско" произведениям писателей, которые ограничиваются описанием приключений героя (например, романам Лесажа), отмечает, что "роман зажил жизнью новой и необычайно интенсивной, когда в него вошла этика". "Прево не искал особых случаев, чудовищных {250} или анекдотических. Случай внешне простой обнаруживал в себе контроверзу, которую Прево тем острее ощущал, чем менее был в силах найти из нее выход. Этим, очень простым ощущением своей беспомощности перед сулящим сомнительное счастье чувством и значительна повесть "Манон Леско". Что в сущности мешало ее героям найти выход из положений, одно другого позорнее? Очень правильное замечание было однажды высказано: плохой романист непременно сделал бы Манон более нравственной и этим убил бы роман. Манон легкомысленна, тщеславна, ей необходимы всякие пустяки и блеск. Она изменяет де Грие даже не потому, что ее гонит нужда. Она обещает исправиться и не исправится никогда. Именно такою он ее любит и любовь заставляет его пасть так низко" (Б. А. Г р и ф ц о в. Теория романа. М., 1927, стр. 85-86.).
В дальнейшем советские литературоведы посвятили творчеству Прево и, в частности, "Истории кавалера де Грие и Манон Леско" несколько работ, причем все авторы единодушны в высокой оценке повести.
Так, А. К. Виноградов в кратком предисловии, предпосланном повести в издании "Academia" замечает: "...в отличие от своих современников и предшественников, Прево взял действительно живое существо, изобразил его чертами глубокой реальности, снизив его качество обращенностью на глубоко реальный, но, быть может, не совсем полноценный предмет. Манон не является "образцовой" девушкой, "безукоризненной женщиной"; {251} вот почему этот роман поражает читателя необычайной свежестью красок и правдивостью ситуаций" (Прево. Манон Леско. M., "Academia", 1932, стр. 11.).
В последующих работах советских литературоведов обнаруживается стремление перенести проблематику повести из области этической и психологической в область социальную и толковать "Историю" как произведение, изобличающее пороки аристократического и буржуазного общества. Одновременно намечается тенденция ко все более решительной "реабилитации" возлюбленной кавалера де Грие.
Рано умерший талантливый литературовед В. Р. Гриб в предисловии к "Манон Леско" сделал попытку более глубокого истолкования повести Прево, однако некоторые выдвинутые им соображения представляются спорными: "Все несчастья де Грие и Манон, - говорит он, - происходят от того, что они вступили в столкновение с аристократическими условностями, и в этом столкновении моральная сила оказывается как раз на стороне мнимых "преступников", а не на стороне официальной морали. Разве есть что-нибудь преступное или отталкивающее в характерах Манон и де Грие?"
С другой стороны, критик замечает: "Просветительская литература часто выводила на сцену "падших созданий" с целью их реабилитации. как жертв сословного угнетения". "Падение" изображалось как следствие внешних, социальных условий, не затрагивающее внутренней {252} чистоты. Прево нарушает этот канон просветительской литературы. Не только сословные предрассудки, внешние препятствия разрушили счастье двух влюбленных, но и внутренние причины - характер самой Манон, неуловимый и причудливый, сотканный из противоречий и загадок. Прево как художника интересует не борьба со злом, а неуловимое их слияние".
По мнению критика, "взгляды (де Грие.- Е. Г.) на любовь и его поступки - это выражение того, как представлялись новые человеческие взаимоотношения самим новым людям, людям XVIII века, которые еще могли питать розовые иллюзии относительно их характера. Поступки же Манон - это выражение действительного характера этих отношений" (Прево. Манон Леско. M., "Academia", 1936, стр. X, XIII, XIV, XVI.).
Н. Я. Берковский в статье "Эволюция и формы раннего реализма на Западе" говорит, что " "История кавалера де Грие и Манон Леско", быть может, самый совершенный и бессмертный для нас роман этого столетия". По мнению автора, "де Грие не собирается исправлять Манон,- "склонность к удовольствиям", ради которой она изменяет нищему де Грие, сама по себе природна и человечна в его глазах. В этом романе господствует понятие человеческого максимума, естественной доступности человеку всех малых и больших благ, какими располагает общежитие". "Манон справедлива, когда требует для себя театров, платья и еще десятка мелких радостей, {253} - де Грие через голову Манон относит свое обвинение к обществу в его данном историческом виде.
С Манон снимается ответственность, тема аббата Прево - это трагедия индивидуальной любви в условиях ее бытового неосуществления, когда от нее остается только "верность сердца" и когда самая плоть любви доступна с торгов каждому, кто даст больше. Несчастье де Грие в том, что внутренне Манон ни разу не изменила ему. Чувственная острота романа обусловлена этим раздвоением любви на физическое и духовное, и де Грие страдает от того, что физическая Манон постоянно ускользает от него, в то время как духовно она всегда ему принадлежит" ("Ранний буржуазный реализм", сб. статей. Л., 1936, стр. 67.).
Л. А. Левбарг в статье "Манон Леско аббата Прево" убедительно анализирует основные образы повести: "Кавалер де Грие целиком отдается своей страсти и, следуя за Манон, падает все ниже и ниже. Но это падение кавалера де Грие в обществе связано с его нравственным ростом. Любовь, перерождая де Грие, поднимает его над обществом, вырывает молодого аристократа из круга узких моральных представлений".
Однако и Л. А. Левбарг склонна объяснять конфликт различием сословной принадлежности героев и оправдывать Манон: "Любовь, возникшая с первого взгляда и поразившая героя как "удар молнии", сталкивается с различной сословной принадлежностью ее носителей". "Манон ни в чем не виновата; если она и совершает {254} аморальные поступки, она этого не сознает. В этой искренности и простоте и заложены причины обаятельности всего ее облика" ("Ученые записки Ленинградского педагогического института им. Герцена", т. XXVI. Л., 1939, стр. 163- 167.).
Г. Н. Гендрихсон еще более категорична и прямолинейна, чем ее предшественники, в нравственном оправдании героев повести: "Носителями подлинной моральной правоты выступают в его (Прево.-Е. Г.) романе как раз мнимые преступники, а добродетельные Тиберж и отец де Грие оказываются, в конечном счете, подлинными преступниками, разбившими жизнь де Грие и погубившими прелестную Манон" ("История французской литературы", т. I. М., Изд-во АН СССР, 1946, стр. 722.).
В диссертации "Антуан Прево и его роман "Манон Леско" ", защищенной И. Н. Пожаровой в 1953 году, определяется место, которое занимает творчество Прево в литературе XVIII века. По мнению автора, для Прево характерно "обличение феодально-абсолютических порядков, оказывающих губительное действие на судьбу человека..." "Глубокое непонимание существует между влюбленными (де Грие и Манон.- Е. Г.) и теми, кто считает, что все продается..." Автор полагает, что основной проблемой романа является не только протест против сословных предрассудков, но борьба со всем обществом, со всей системой общественных отношений, существовавшей в то время. Став на такую точку зрения, автор идеализирует Манон: "Ее жажда роскоши не только {255} "черта эпохи", но проявление развитой и богатой души..." "Все существо ее властно требует от жизни полноты счастья, ее не удовлетворит скромная жизнь с любимым. В Манон чувствуется отказ от религиозно-феодальной морали. Она - человек, заявляющий права на всестороннее удовлетворение своих потребностей". "Ее развлечения - не пустое времяпрепровождение, в них находит отдых и удовлетворение душа сложная и глубокая" (И. Н. П о ж а р о в а. Антуан Прево и его роман "Манон Леско". Канд. дисс. М., 1953, стр. 143, 175, 176, 180.).
В 1962 году повесть Прево впервые в России была издана на французском языке. В предисловии к этому изданию Ю. Б. Виппер отмечает, что "в обществе, где царят деньги, как показывает Прево, нет одной общей морали. Их две: одна - для господ, а другая - для их жертв". "От страницы к странице писатель показывает, как неуклонно зреет и крепнет привязанность Манон к шевалье, постепенно очищая ее нравственные понятия, преобразуя ее в отношении к внешнему миру". "Душевная чистота не вытравлена из сознания Манон. Подчиняясь отталкивающим нравам своего окружения, она не заражается духом стяжательства. Она стремится к деньгам не ради денег. Де Грие и Манон не могут обойтись без золота, ибо им кажется, что оно необходимо им для полноты любовного счастья, но одновременно презирают его".
В противоположность большинству наших критиков автор справедливо подчеркивает черты, {256} отличающие де Грие от его возлюбленной: "С еще большей силой тема неистребимой душевной чистоты находит выражение в образе де Грие, центрального и истинно проблемного героя повести. Враждебные силы не могут сломить, подчинить себе окончательно де Грие, разлучить его с Манон. Свои падения он искупает ценой жестоких страданий и тяжелых лишений. Его любовь к Манон не только источник его ошибок, по одновременно и источник его силы. Борьба за Манон является для де Грие борьбой за человека и за свое собственное право на человечность. Самое важное не то, что увлеченный своим чувством, он может стать на время карточным шулером, а то, что во имя любви он может и пожертвовать своим личным благополучием, добровольно отправиться в ссылку, обречь себя на нищету и бесконечные страдания" ("Манон Леско". М., Изд-во литературы на иностр. языках, 1962, стр. 16-18.).
* * *
В "Истории кавалера де Грие и Манон Леско" аббат Прево трактует тему роковой, всепоглощающей любви - тему, которая, как мы видели, является доминирующей в его творчестве. Но в отличие от больших романов Прево со сложной, запутанной фабулой, "История кавалера де Грие и Манон Леско" отличается редкостной стройностью и уравновешенностью композиции. Быть может это объясняется автобиографическим {257} характером повести, тем, что драма, глубоко пережитая самим писателем, послужила достаточным материалом и позволила ему отказаться от нагромождения надуманных положений и событий.
Прево создал столь пленительный облик "падшей девушки", что она вскоре затмила своего преданного рыцаря в сознании читателей. Доказательством тому служит на первый взгляд мелкий, но весьма красноречивый факт: уже в начале XIX века книгоиздатели стали произвольно вносить "поправку" в название повести: "История кавалера де Грие и Манон Леско" превратилась в "Историю Манон Леско и кавалера де Грие", а с годами героиня и вовсе вытеснила де Грие с титульного листа книги: повесть стали нередко называть просто "Манон Леско".
Только в последнее время французские издатели вернулись к первоначальному, самим автором данному, названию. Перестановка имен может показаться мелочью; на самом же деле здесь затрагивается вопрос об основном герое, о том, чью именно трагедию задумал рассказать нам автор. И не зря, конечно, Прево на первое место поставил имя де Грие; именно де Грие, а не Манон - трагический герой повести. На это можно возразить, что в повести два героя, связанные общностью чувств, и что они неотделимы друг от друга, как неотделимы, например, Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда и многие другие персонажи прославленных произведений. Но такое возражение неправомерно - и в трагедии Шекспира и в средневековом романе перед нами {258} два героя, одинаково благородные, одинаково самоотверженные и действительно составляющие духовно единое целое. Они переживают одну и ту же, общую для обоих, трагедию. Так, по-видимому, понимают конфликт де Грие и Манон и те критики, которые говорят о нравственной чистоте Манон и в этом отношении приравнивают ее к де Грие.
Между тем в событиях, о которых рассказывает Прево, конфликт заключается в глубоком различии характеров кавалера и его возлюбленной.
Если бы де Грие был так же аморален, как Манон, встреча их не повлекла бы за собою трагедии: соединив свою судьбу с Манон, он превратился бы в преуспевающего сутенера и, принимая во внимание внешнюю привлекательность Манон, друзья зажили бы, не ведая забот и нужды. Кстати,- именно такой путь и подсказывают кавалеру и брат Манон и она сама.
Но все дело в том, что де Грие и Манон - натуры глубоко различные; в их нравственной сущности, в их интеллектуальном облике мало общего. Трагедия де Грие - в невозможности осуществить с Манон тот высокий идеал любви, который только и может удовлетворить его, а вся трагедия Манон сводится к недостатку материальных благ.
По воле писателя рассказ ведется от имени де Грие. Автобиографическая форма повествования позволяет Прево с исчерпывающей глубиной и правдивостью раскрыть перед нами внутренний мир героя. Роковой характер их встречи {259} подчеркивается ее чистой случайностью, а мгновенно вспыхнувшая страсть говорит о полной иррациональности его чувства. Так же внезапно загорается страсть в сердцах героев средневекового романа "Тристан и Изольда"; но там чувство возникает под действием выпитого молодыми людьми приворотного зелья. В повести Прево нет такого "материализованного" колдовства, де Грие побежден не колдовским напитком, а внешним очарованием незнакомки. Влечение де Грие к Манон сугубо чувственное, оно внушено не душевными достоинствами, а внешней привлекательностью девушки. Сама внезапность этой страсти свидетельствует о ее чисто чувственной основе, - влечение де Грие вспыхивает при первом же взгляде на девушку, прежде чем он получает возможность хотя бы поверхностно познакомиться с ней.
Чувственная основа увлечения де Грие еще явственнее сказывается во время второй его встречи с Манон, в семинарии. Если при встрече на постоялом дворе де Грие, еще не зная Манон, мог предполагать, что ее внешнему обаянию соответствует и нравственное совершенство, то теперь, после предательства Манон и ее ухода к богатому покровителю, де Грие уже не может заблуждаться.
Отметим также, что при первой встрече он был еще юношей вполне свободным в выборе жизненного пути, а ко времени вторичной встречи, два года спустя,- он уже стал человеком не только более опытным в жизни, но и принявшим на себя известные обязательства перед обществом и {260} собственной совестью. Итак, вторичное "падение" де Грие - гораздо серьезнее и глубже первого, а вторая "победа" Манон, в отличие от первой, случайной и не зависевшей от ее воли, преднамеренна и еще более убедительна.