Гурджиев Георгий
Жизнь реальна только тогда, когда 'Я есть' (фрагмент)
Г.И.Гурджиев
Жизнь реальна только тогда, когда "Я есть" (фрагмент)
Перевод с английского А. Гаспаряна
ВСЕ И ВСЯ
Десять книг в трех сериях.
ПЕРВАЯ СЕРИЯ: Три книги под общим названием "Рассказы Вельзевула своему внуку" или "Объективная беспристрастная критика человеческой жизни"
ВТОРАЯ СЕРИЯ: Три книги под общим названием "Встречи с замечательными людьми"
ТРЕТЬЯ СЕРИЯ: Четыре книги под общим названием "Жизнь реальна только тогда, когда "Я есть"
Все написано на основе совершенно новых принципов логического обоснования и направлено непосредственно на разрешение следующих трех кардинальных проблем:
ПЕРВАЯ СЕРИЯ:
Разрушить, безжалостно, без какого-либо компромисса, в мышлении и чувствах читателя взгляды и убеждения обо всем существующем в мире, за период многих столетий укоренившиеся в него.
ВТОРАЯ СЕРИЯ:
Познакомить читателя с материалом, требуемым для нового творения, и показать его разумность и доброкачественность.
ТРЕТЬЯ СЕРИЯ:
Содействовать созданию в мышлении и чувствах читателя истинного, не-фантастического представления о мире, существующем в реальности, а не о том мире, который он воспринимает теперь.
"Из всех, кто заинтересуется моими писаниями, никто никогда не должен даже пытаться читать их иначе чем в указанном порядке; другими словами, он не должен никогда читать ничего из написанного мной прежде, чем хорошо ознакомится с более ранними работами".
Г.И.ГУРДЖИЕВ
СОДЕРЖАНИЕ
Вступительное замечание В.Анастасъева
Предисловие Жанны Зальцман
Пролог
Вступление
Первая беседа
Вторая беседа
Третья беседа
Четвертая беседа
Пятая беседа
Внешний и внутренний мир человека
Послесловие к русскому изданию
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ ЗАМЕЧАНИЕ
Хотя этот текст - не более чем фрагментарный и предварительный набросок того, что Г.И.Гурджиев собирался написать для Третьей серии "Жизнь реальна только тогда, когда "Я есть", наша семья считает своим долгом выполнить желание нашего дяди, которое состояло в том, чтобы, как он подчеркивает во введении к этой книге, "поделиться с творениями подобными себе всем, что он узнал о внутреннем мире человека".
Мы считаем, что публикацией этой книги мы выполняем его намерение, выраженное в этом введении, и, кроме того, таким образом удовлетворяем ожидания многих людей, интересующихся его учением.
От имени семьи
ВАЛЕНТИН АНАСТАСЬЕВ
ПРЕДИСЛОВИЕ
"Моя последняя книга, в которой я хочу поделиться с другими созданиями нашего Общего Отца, подобными себе, почти всеми прежде неизвестными тайнами внутреннего мира человека, которые мне удалось случайно узнать".
Гурджиев написал эти слова 6 ноября 1934 года и сразу же начал работу. В следующие несколько месяцев он полностью посвятил себя разработке идей для этой книги.
Затем неожиданно, 2 апреля 1935 года, он совершенно перестал писать.
Каждый вправе спросить: почему он отказался от этого начинания именно на этом этапе и больше никогда к нему не возвращался?
Почему он оставил эту Третью серию незавершенной и видимо отказался от своего намерения опубликовать ее?
На эти вопросы невозможно ответить, если человек сам не участвовал в той напряженной работе, которую Гурджиев вел в последние пятнадцать лет своей жизни с некоторым количеством учеников, создавая для них день за днем условия, необходимые для непосредственного и практического изучения его идей.
Он ясно дал понять на последней странице "Рассказов Вельзевула своему внуку", что Третья серия будет доступна только тем, кто будут отобраны как способные понять "подлинные объективные истины, которые он "осветит" в этой серии".
Гурджиев обращается к современному человеку, то есть к человеку, который уже не способен распознавать истину, открытую ему в различных формах с самых ранних времен - человеку, глубоко неудовлетворенному, чувствующему себя изолированным и ведущим бессмысленную жизнь.
Итак, если представить, что такой человек существует, как пробудить в нем разум, способный отличать реальное от иллюзорного?
Согласно Гурджиеву, к истине можно приблизиться только когда все части, составляющие человеческое существо - мышление, эмоции и тело - задействованы одной и той же силой и способом, соответствующим каждой из них. В противном случае развитие неизбежно будет односторонним и рано или поздно зайдет в тупик.
Без глубокого понимания этого принципа вся работа над собой непременно отклонится от своей цели. Самые насущные условия будут поняты ошибочно и человек получит только механическое повторение формы усилия, никогда не превышающего ординарного уровня.
Гурджиев знал, как использовать каждое обстоятельство жизни для того, чтобы дать людям почувствовать истину.
Я видела его за работой, внимательно изучающим возможности понимания и субъективные трудности каждого ученика. Я видела, как он намеренно делал акцент то на одном аспекте знания, то на другом, следуя совершенно определенному плану -работая то с какой-то мыслью, которая стимулировала интеллект и открывала совершенно новое видение, то с чувством, что требовало отказа от всего искусственного в пользу непосредственной и полной искренности, а временами с пробуждением и приведением в движение тела, которое должно было научиться свободно выполнять все, что от него требовалось.
Итак, что же было целью написания этой Третьей серии?
Роль, которую он ей предназначал, не может быть отделена от всего его метода учения. В какой-то определенный момент, когда он находил это необходимым, он просил читать вслух в его присутствии какую-то отдельную главу или место, при этом давая ученикам какие-то подсказки или образы, которые внезапно открывали им глаза на самих себя и свои внутренние противоречия.
Это был путь, который не изолировал их от жизни, но проходил через жизнь, путь, который принимал в расчет да и нет, противоположности, все противоречивые силы, путь, который создавал у них понимание необходимости борьбы за то, чтобы подняться выше битвы жизни, в то же время принимая участие в ней.
Человек подводился к некому порогу, который ему надлежало перейти, и прежде всего он чувствовал, что от него требуется полная искренность. Это могло казаться трудным переходом, но то, что оставлялось позади, уже не имело прежней привлекательности. На фоне возникавших колебаний образ самого Гурджиева был мерой того, что необходимо давать и от чего необходимо отказаться, чтобы избежать неверного направления.
И это уже не было учением доктрины, но воплощенным действием знания.
Третья серия в том виде как она есть, неполная и незавершенная, открывает метод действия мастера - такого, который одним своим присутствием обязывает вас прийти к некому окончательному решению, обязывает вас знать, чего вы хотите.
Перед смертью Гурджиев послал за мной, чтобы сказать, как он видел положение дел, и дать мне некоторые инструкции:
"Издавай тогда, когда будешь уверена, что время пришло. Издавай Первую и Вторую серии. Но самое главное, самое первое -это подготовить ядро людей, способных отвечать возникающим требованиям.
Пока не будет такого ядра, действие идей не пойдет дальше определенного порога. Это займет время... даже много времени.
Издавать Третью серию нет необходимости. Она была написана для другой цели. Тем не менее, если однажды ты придешь к убеждению, что ты должна это сделать, издай ее". Задача была для меня ясной: как только была издана Первая серия, было необходимо работать без передышки, чтобы сформировать ядро, способное, благодаря своему уровню объективности, преданности и требованиям, предъявляемых самому себе, поддерживать то движение, начало которому было положено.
ЖАННА ДЕ ЗАЛЬЦМАНЫ
ПРОЛОГ
Я есть?.. Но куда исчезло то полное ощущение всего себя, прежде всегда бывшее во мне в такие же моменты само-исследования в процессе само-воспоминания...
Неужели эта внутренняя способность была приобретена мной -- за счет всех видов само-отрицания и частого самостимулирования--только для того, чтобы теперь, когда ее влияние на мое Бытие стало более необходимым, чем воздух, она должна исчезнуть без следа?
Нет! Этого не может быть!.. Что-то здесь неправильно
Если это правда, то тогда все в сфере разума - алогично.
Но во мне еще не атрофировалась способность к сознательной работе и намеренному страданию!..
Учитывая все прошлые события, я должен все еще быть.
Я хочу!.. и я буду!!
Кроме того, мое Бытие необходимо не только для моего личного эгоизма, но и для общего блага всего человечества.
Мое Бытие на самом деле необходимо всем людям; даже более необходимо им, чем их нынешнее благосостояние и счастье.
Я хочу еще быть... Я еще есть!
По непостижимым законам ассоциации человеческих мыслей, теперь, перед тем, как начать писать эту книгу, которая будет моей третьей - то есть моей инструктивной - серией писаний, и вообще моей последней книгой, в которой я хочу поделиться с другими созданиями нашего Общего Отца, подобными мне самому, почти всеми теми прежде неизвестными тайнами внутреннего мира человека, которые я случайно узнал, - мне снова пришло в голову то, цитировавшееся выше, само-убеждение, которое продолжалось во мне в неком почти бредовом состоянии, имевшем место точно семь лет назад, и даже, как мне кажется, в этот самый час.
Этот фантастический монолог происходил во мне 6 ноября 1927 года, ранним утром в одном из монмартрских ночных кафе в Париже, когда, уже устав до изнеможения от моих "черных" мыслей, я решил пойти домой и там еще раз попробовать - удастся ли мне хотя бы немного поспать.
Хотя мое здоровье было, и тогда тоже, вообще плохое - в то утро я чувствовал себя особенно скверно.
Мое жалкое состояние было усугублено в то утро тем фактом, что в последние две или три недели я спал не более одного или двух часов в сутки, а в эту последнюю ночь не смог уснуть вовсе.
Основной причиной такой бессонницы и общего расстройства, в те дни уже чрезмерного, почти всех важных функций моего организма было непрерывное течение в моем сознании "тяжелых" мыслей относительно видимо неразрешимой ситуации, которая тогда неожиданно сложилась для меня.
Чтобы суметь объяснить, по крайней мере приблизительно, что это была за неразрешимая для меня ситуация, я должен сначала сказать следующее:
На протяжении более чем трех лет до этого я писал, почти день и ночь, постоянно подгоняя себя, книги, которые решил опубликовать.
Я сказал "постоянно подгоняя себя", потому что из-за последствий автомобильной аварии, которая произошла со мной как раз перед тем, как я начал писать эти книги, я был очень болен и слаб и поэтому, конечно, не был способен ни к какому активному действию.
И все же я не жалел себя и даже в таком состоянии продолжал очень тяжело работать, главным образом благодаря факторам, сформировавшим в моем сознании, в самом начале, следующее убеждение, принявшее характер idee fix:
Поскольку мне не удалось, когда я был в полноте своих сил и здоровья, на практике претворить в жизнь людей тс благотворные истины, которые я осветил для них, то я должен, по крайней мере, любой ценой успеть до моей смерти сделать это в теории.
В процессе писания набросков, еще в первый год, различных фрагментов, предназначенных для публикации, я решил написать три серии книг.
Я решил содержанием первой серии книг добиться разрушения в сознании и чувствах людей глубоко укоренившихся убеждений, которые по моему мнению являются ложными и полностью противоречат реальности.
Содержанием второй серии книг доказать, что существуют другие способы восприятия реальности, и указать путь к ним.
Содержанием третьей серии книг поделиться возможностями, открытыми мною, прикосновения к реальности и, при большом желании, даже слияния с ней.
С такими намерениями я начал со второго года излагать письменно этот материал в отдельных книгах в форме, доступной для обычного понимания.
И как раз накануне тех событий, которые я теперь описываю, я закончил писать все эти книги первой серии и уже начал работать над книгами второй серии.
Так как я намеревался издать первую серию моих писаний в следующем году, я решил поэтому, параллельно с работой над книгами второй серии, устраивать частые публичные чтения книг первой серии.
Я решил это делать для того, чтобы перед окончательной отсылкой их в печать пересмотреть их еще раз, но на этот раз в связи с впечатлениями, которые различные фрагменты производили на людей различных типов и уровней умственного развития.
И имея в виду эту цель, я начал с тех пор приглашать в мою городскую квартиру разных людей, моих знакомых с соответствующей индивидуальностью, послушать главу, предназначенную для исправления, которая читалась вслух кем-то в их присутствии.
В то время моим основным местопребыванием - как для всей моей семьи, так и для меня самого - было Фонтенбло, но из-за моих частых поездок в Париж я был вынужден иметь квартиру и там.
Во время этих публичных чтений в присутствии слушателей многих различных типов, одновременно наблюдая аудиторию и слушая свое писание, теперь готовое к публикации, я в первый раз очень определенно установил для себя и ясно, без всякого сомнения, понял следующее:
Форма изложения моих мыслей в этих писаниях могла бы быть понята исключительно теми читателями, кто, тем или иным путем, были уже знакомы с особенной формой моего мышления.
Но любой другой читатель, ради которого, говоря прямо, я изводил себя все это время почти непрерывно день и ночь, не понял бы почти ничего.
В процессе этого публичного чтения, кстати, мне стало ясно в первый раз, какой, в частности, должна быть форма, в которой нужно писать, чтобы это было приемлемо для понимания любого читателя.
Итак, когда я все это для себя выяснил, только тогда встал передо мной, во всем своем блеске и величии, вопрос моего здоровья.
Поверх всего прочего, тогда протекали в моем сознании следующие мысли:
Если все это, что было написано за три или четыре года почти непрерывного труда днем и ночью, нужно было бы переписать с самого начала в другой форме, более приемлемой для понимания каждого читателя, то потребовался бы, по крайней мере, такой же отрезок времени... Но время необходимо для написания второй и третьей серии; и время также будет необходимо для введения в практическую жизнь сути моих писаний... Но где взять столько времени?
Если бы мое время зависело исключительно от меня самого, я бы мог, конечно, переписать все это заново.
Более того, с самого начала этого нового писания я бы приобрел уверенность в счастливом конце, потому что теперь, зная как писать, я вполне мог надеяться, что по крайней мере после моей смерти основные цели моей жизни наверняка будут осуществлены.
Но из-за всякого рода накопленных последствий моей прошлой жизни выходит так, что как раз сейчас мое время зависит не от меня, но исключительно от "своевольного" Архангела Гавриила. И в действительности мне остается лишь один или два или, может быть, самое большее, еще три года жизни.
Это, то есть что я должен скоро умереть, может подтвердить теперь любой из сотен знающих меня врачей-специалистов.
Кроме того, я сам в моей прежней жизни не зря был известен как хороший, выше среднего, диагност.
Недаром я за свою жизнь имел множество бесед с тысячами кандидатов на срочное отправление на тот свет.
Говоря прямо, это было бы даже неестественно, будь это иначе... Потому что процесс инволюции моего здоровья за все время моей прошедшей жизни проходил во много раз быстрее и интенсивнее, чем процесс эволюции.
Фактически, все функции моего организма, который прежде был, как говорили мои друзья, "отлитым из стали", постепенно выродились, так что в настоящий момент из-за постоянного переутомления ни одна из них не функционирует, даже относительно, должным образом.
И это вовсе не удивительно... Даже не учитывая многих других событий, необычных для человеческого опыта, которые имели место в причудливо своеобразной форме моей прежней жизни, достаточно вспомнить лишь тот странный и необъяснимый рок, преследовавший меня, который состоял в том, что я был ранен три раза в совершенно различных обстоятельствах, каждый раз смертельно и каждый раз шальной пулей.
Если осмыслить все значение только этих трех инцидентов, которые, конечно же, оставили неизгладимые следы в моем теле, то можно понять, что каждый из них сам по себе мог бы быть достаточной причиной моего конца уже очень давно.
Первое из этих трех непостижимых фатальных событий произошло в 1896 году на острове Крит за год до начала Греко-Турецкой войны.
Оттуда, еще без сознания, я был вывезен, я не знаю почему, какими-то неизвестными греками в Иерусалим.
Вскоре, с возвратившимся сознанием, хотя с еще не вполне восстановленным здоровьем, я, в компании с другими - такими же как и я сам "искателями жемчуга в навозе", отправился из Иерусалима в Россию - не по воде, как обычно делают нормальные люди, а по земле, пешком.
От этого странствия, продолжавшегося около четырех месяцев, обычно по местам почти непроходимым, с моим здоровьем все еще в сомнительном состоянии, должны были, конечно, отложиться в моем организме на всю оставшуюся жизнь некие "хронически проявляющиеся" факторы вредного влияния на мое здоровье.
В добавление ко всему прочему, во время этого глупого путешествия меня посетили и остались погостить на довольно продолжительное время, найдя себе много удовольствий в моем теле, некоторые особые "деликатесы" местного характера, среди которых, между прочим, была благородная и знаменитая "курдистанскаяцинга", не менее известная "армянская дизентерия", и, конечно, этот вездесущий всеобщий любимец, имеющий так много имен: la grippe, или инфлюэнца.
После этого, волей-неволей, я вынужден был жить несколько месяцев, никуда не отлучаясь, дома в Закавказье, а потом снова начал, движимый, конечно, как всегда, идеей фикс моего внутреннего мира, различные путешествия через всякого рода пустыни, целинные земли и джунгли.
И в это время в моем несчастном физическом теле я снова играл роль гостеприимного хозяина, во время их долгих визитов, для многих других деликатесов местного характера.
Среди таких новых гостей были почтенная "ашхабадская бединка", "бухарская малярия", "тибетская водянка" и многие другие, которые также, погостив у меня, оставили мне свои визитные карточки навсегда.
В последующие годы мой организм, хотя приобрел уже иммунитет против всех таких местных тонкостей, тем не менее не мог, конечно, из-за все увеличивающегося в нем напряжения, искоренить последствия прежних деликатесов.
В таких условиях перенапряжения проходили годы; затем для этого несчастного моего физического тела наступил еще один роковой год, 1902, когда я был пробит второй шальной пулей.
Это случилось в величественных горах Тибета за год до Англо-Тибетской войны.
В этот второй раз мое несчастное физическое тело сумело ускользнуть от рока благодаря тому, что рядом со мной было пять хороших врачей - трое с европейским образованием и два специалиста тибетской медицины, все пятеро, искренно преданные мне.
Через три или четыре месяца бессознательной жизни для меня
начался еще один год постоянного физического напряжения и необычных психологических изысканий и новшеств - а затем настал мой третий роковой год.
Это было в конце 1904 года в Закавказье, недалеко от Чиатурского тоннеля.
Говоря об этой третьей шальной пуле, я не могу здесь не воспользоваться случаем, к удовольствию одних и неудовольствию других моих сегодняшних знакомых, сказать теперь открыто об этой третьей пуле, что она была выпущена в меня, конечно, несознательно, каким-то "очаровашкой" из тех двух групп людей, которые, попав с одной стороны под влияние революционного психоза, а с другой во власть деспотических начальников, случайных выскочек, вместе заложили тогда, тоже, конечно, несознательно, краеугольный камень в основание действительно, по крайней мере сегодня, "великой России".
Тогда там проходили боевые действия между так называемой Русской Армией, в основном казаками, и так называемыми гурийцами.
Ввиду того факта, что определенные события моей жизни, начиная с этого третьего, почти фатального ранения, и до последнего времени, имели между собой, как я недавно заметил для себя, очень странную и в то же время очень определенную связь с точки зрения одного физического закона, я поэтому опишу некоторые из этих событий как можно подробнее.
Необходимо, прежде чем идти дальше, заметить здесь также, что вечером 6 ноября 1927 года, когда, хорошо выспавшись, я начал думать о сложившейся для меня ситуации, в моем сознании вспыхнула одна идея среди прочих, которая тогда показалась мне полностью абсурдной; но сейчас, неожиданно установив и за последние семь лет объяснив для себя различные факты, прежде неизвестные мне, я убедился без всякого сомнения, что она истинна.
Так вот, в период этой третьей пули со мной рядом был только один человек, и к тому же очень слабый. Как я узнал позже, он, думая, что ситуация и окружающие условия могли вызвать для меня очень нежелательные последствия, быстро нашел где-то осла и, положив меня, бывшего абсолютно без сознания, на него, погнал его спешно далеко в горы.
Там он положил меня в какую-то пещеру, а сам ушел искать помощи.
Он нашел какого-то "цирюльника-лекаря", необходимые бинты и вернулся с ними поздно вечером.
В пещере они никого не нашли и были очень удивлены, потому что ни я сам не мог уйти, ни кто-либо другой не мог войти туда, а относительно диких зверей им было очень хорошо известно, что в этом краю, кроме оленей, коз и овец, никаких животных не было.
Они заметили следы крови, но по ним нельзя было идти, потому что уже наступила ночь.
Только на следующее утро, когда начало светать, проведя всю ночь в беспокойстве и бесплодных поисках в лесу, они нашли меня между какими-то камнями, все еще живого и по всей видимости крепко спящего.
Цирюльник сразу отыскал какие-то корни, сделал из них мне временную перевязку, и дав инструкции моему слабому другу о том, что делать, немедленно куда-то удалился.
Поздно вечером он вернулся в сопровождении двух своих друзей, "хевсуров", с двухколесной повозкой, запряженной двумя мулами.
В этот вечер они отвезли меня еще дальше в горы и снова положили меня в пещеру, но на этот раз в большую, примыкавшую к другой огромной пещере, в которой, как позже выяснилось, сидели
и полулежали, возможно, размышляя о человеческой жизни прошлых и будущих эпох, несколько десятков мертвых хевсуров, "мумифицированных" разреженным воздухом этого возвышенного места.
В этой пещере, в которой они меня положили, в течение двух недель в присутствии вышеупомянутого слабого человека, цирюльника и одного молодого хевсура продолжалась во мне борьба между жизнью и смертью.
После этого мое здоровье стало улучшаться с такой скоростью, что спустя неделю мое сознание полностью возвратилось, и я уже мог двигаться с помощью кого-то и палки, и пару раз даже побывал на "тайной встрече" моих "бессмертных соседей".
К этому времени стало уже ясно в процессе гражданской войны, что верх, как говорится, взяла Русская Армия, и уже везде казаки выискивали и арестовывали всех "подозрительных" жителей, которые не были местными.
Поскольку я не был местным, а также знал способ мышления людей, подпавших под влияние "революционного психоза", я решил бежать из этих краев как можно скорее.
Учитывая создавшуюся обстановку в Закавказье в целом, и мои личные планы на будущее, я решил ехать в Закаспийскую область.
Продолжая испытывать невероятные физические страдания, я отправился в путь в компании вышеупомянутого слабого человека.
Я испытывал неимоверные страдания главным образом потому, что я должен был везде по пути сохранять вид, не вызывающий подозрений.
Вид, не вызывающий подозрений, был необходим, чтобы не стать жертвой этого "политического психоза".Дело в том, что в местах, где проходила железная дорога, лишь недавно был, так сказать, "достигнут высший градус" этого национального психоза, в данном случае между армянами и татарами, и некоторые особенные последствия этого человеческого бедствия все еще по инерции проявлялись.
Мое несчастье в данном случае состояло в том факте, что, имея "универсальную внешность", я выглядел для армян чистокровным татарином, а для татар чистокровным армянином.
Чтобы сделать этот длинный рассказ короче, я, всеми правдами и неправдами, в компании этого моего слабого друга и с помощью губной гармошки прибыл наконец в Закаспийскую область.
Эта губная гармошка, которую я обнаружил в кармане моего пальто, сослужила нам хорошую службу.
На этом оригинальном инструменте я тогда играл, могу признаться, неплохо - хотя я играл только две мелодии: "Сопки Маньчжурии" и вальс "Ожидание".
Прибыв в Закаспийскую область, мы решили на время пребывания остановиться в городе Ашхабаде.
Мы сняли две хорошие комнаты в частном доме с прелестным садом, и я мог наконец отдохнуть.
Однако на следующее утро мой единственный товарищ, уйдя в аптеку, чтобы достать для меня необходимые медикаменты, долго не возвращался.
Проходили часы, но он все не приходил... он не приходил.
Жизнь реальна только тогда, когда "Я есть" (фрагмент)
Перевод с английского А. Гаспаряна
ВСЕ И ВСЯ
Десять книг в трех сериях.
ПЕРВАЯ СЕРИЯ: Три книги под общим названием "Рассказы Вельзевула своему внуку" или "Объективная беспристрастная критика человеческой жизни"
ВТОРАЯ СЕРИЯ: Три книги под общим названием "Встречи с замечательными людьми"
ТРЕТЬЯ СЕРИЯ: Четыре книги под общим названием "Жизнь реальна только тогда, когда "Я есть"
Все написано на основе совершенно новых принципов логического обоснования и направлено непосредственно на разрешение следующих трех кардинальных проблем:
ПЕРВАЯ СЕРИЯ:
Разрушить, безжалостно, без какого-либо компромисса, в мышлении и чувствах читателя взгляды и убеждения обо всем существующем в мире, за период многих столетий укоренившиеся в него.
ВТОРАЯ СЕРИЯ:
Познакомить читателя с материалом, требуемым для нового творения, и показать его разумность и доброкачественность.
ТРЕТЬЯ СЕРИЯ:
Содействовать созданию в мышлении и чувствах читателя истинного, не-фантастического представления о мире, существующем в реальности, а не о том мире, который он воспринимает теперь.
"Из всех, кто заинтересуется моими писаниями, никто никогда не должен даже пытаться читать их иначе чем в указанном порядке; другими словами, он не должен никогда читать ничего из написанного мной прежде, чем хорошо ознакомится с более ранними работами".
Г.И.ГУРДЖИЕВ
СОДЕРЖАНИЕ
Вступительное замечание В.Анастасъева
Предисловие Жанны Зальцман
Пролог
Вступление
Первая беседа
Вторая беседа
Третья беседа
Четвертая беседа
Пятая беседа
Внешний и внутренний мир человека
Послесловие к русскому изданию
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ ЗАМЕЧАНИЕ
Хотя этот текст - не более чем фрагментарный и предварительный набросок того, что Г.И.Гурджиев собирался написать для Третьей серии "Жизнь реальна только тогда, когда "Я есть", наша семья считает своим долгом выполнить желание нашего дяди, которое состояло в том, чтобы, как он подчеркивает во введении к этой книге, "поделиться с творениями подобными себе всем, что он узнал о внутреннем мире человека".
Мы считаем, что публикацией этой книги мы выполняем его намерение, выраженное в этом введении, и, кроме того, таким образом удовлетворяем ожидания многих людей, интересующихся его учением.
От имени семьи
ВАЛЕНТИН АНАСТАСЬЕВ
ПРЕДИСЛОВИЕ
"Моя последняя книга, в которой я хочу поделиться с другими созданиями нашего Общего Отца, подобными себе, почти всеми прежде неизвестными тайнами внутреннего мира человека, которые мне удалось случайно узнать".
Гурджиев написал эти слова 6 ноября 1934 года и сразу же начал работу. В следующие несколько месяцев он полностью посвятил себя разработке идей для этой книги.
Затем неожиданно, 2 апреля 1935 года, он совершенно перестал писать.
Каждый вправе спросить: почему он отказался от этого начинания именно на этом этапе и больше никогда к нему не возвращался?
Почему он оставил эту Третью серию незавершенной и видимо отказался от своего намерения опубликовать ее?
На эти вопросы невозможно ответить, если человек сам не участвовал в той напряженной работе, которую Гурджиев вел в последние пятнадцать лет своей жизни с некоторым количеством учеников, создавая для них день за днем условия, необходимые для непосредственного и практического изучения его идей.
Он ясно дал понять на последней странице "Рассказов Вельзевула своему внуку", что Третья серия будет доступна только тем, кто будут отобраны как способные понять "подлинные объективные истины, которые он "осветит" в этой серии".
Гурджиев обращается к современному человеку, то есть к человеку, который уже не способен распознавать истину, открытую ему в различных формах с самых ранних времен - человеку, глубоко неудовлетворенному, чувствующему себя изолированным и ведущим бессмысленную жизнь.
Итак, если представить, что такой человек существует, как пробудить в нем разум, способный отличать реальное от иллюзорного?
Согласно Гурджиеву, к истине можно приблизиться только когда все части, составляющие человеческое существо - мышление, эмоции и тело - задействованы одной и той же силой и способом, соответствующим каждой из них. В противном случае развитие неизбежно будет односторонним и рано или поздно зайдет в тупик.
Без глубокого понимания этого принципа вся работа над собой непременно отклонится от своей цели. Самые насущные условия будут поняты ошибочно и человек получит только механическое повторение формы усилия, никогда не превышающего ординарного уровня.
Гурджиев знал, как использовать каждое обстоятельство жизни для того, чтобы дать людям почувствовать истину.
Я видела его за работой, внимательно изучающим возможности понимания и субъективные трудности каждого ученика. Я видела, как он намеренно делал акцент то на одном аспекте знания, то на другом, следуя совершенно определенному плану -работая то с какой-то мыслью, которая стимулировала интеллект и открывала совершенно новое видение, то с чувством, что требовало отказа от всего искусственного в пользу непосредственной и полной искренности, а временами с пробуждением и приведением в движение тела, которое должно было научиться свободно выполнять все, что от него требовалось.
Итак, что же было целью написания этой Третьей серии?
Роль, которую он ей предназначал, не может быть отделена от всего его метода учения. В какой-то определенный момент, когда он находил это необходимым, он просил читать вслух в его присутствии какую-то отдельную главу или место, при этом давая ученикам какие-то подсказки или образы, которые внезапно открывали им глаза на самих себя и свои внутренние противоречия.
Это был путь, который не изолировал их от жизни, но проходил через жизнь, путь, который принимал в расчет да и нет, противоположности, все противоречивые силы, путь, который создавал у них понимание необходимости борьбы за то, чтобы подняться выше битвы жизни, в то же время принимая участие в ней.
Человек подводился к некому порогу, который ему надлежало перейти, и прежде всего он чувствовал, что от него требуется полная искренность. Это могло казаться трудным переходом, но то, что оставлялось позади, уже не имело прежней привлекательности. На фоне возникавших колебаний образ самого Гурджиева был мерой того, что необходимо давать и от чего необходимо отказаться, чтобы избежать неверного направления.
И это уже не было учением доктрины, но воплощенным действием знания.
Третья серия в том виде как она есть, неполная и незавершенная, открывает метод действия мастера - такого, который одним своим присутствием обязывает вас прийти к некому окончательному решению, обязывает вас знать, чего вы хотите.
Перед смертью Гурджиев послал за мной, чтобы сказать, как он видел положение дел, и дать мне некоторые инструкции:
"Издавай тогда, когда будешь уверена, что время пришло. Издавай Первую и Вторую серии. Но самое главное, самое первое -это подготовить ядро людей, способных отвечать возникающим требованиям.
Пока не будет такого ядра, действие идей не пойдет дальше определенного порога. Это займет время... даже много времени.
Издавать Третью серию нет необходимости. Она была написана для другой цели. Тем не менее, если однажды ты придешь к убеждению, что ты должна это сделать, издай ее". Задача была для меня ясной: как только была издана Первая серия, было необходимо работать без передышки, чтобы сформировать ядро, способное, благодаря своему уровню объективности, преданности и требованиям, предъявляемых самому себе, поддерживать то движение, начало которому было положено.
ЖАННА ДЕ ЗАЛЬЦМАНЫ
ПРОЛОГ
Я есть?.. Но куда исчезло то полное ощущение всего себя, прежде всегда бывшее во мне в такие же моменты само-исследования в процессе само-воспоминания...
Неужели эта внутренняя способность была приобретена мной -- за счет всех видов само-отрицания и частого самостимулирования--только для того, чтобы теперь, когда ее влияние на мое Бытие стало более необходимым, чем воздух, она должна исчезнуть без следа?
Нет! Этого не может быть!.. Что-то здесь неправильно
Если это правда, то тогда все в сфере разума - алогично.
Но во мне еще не атрофировалась способность к сознательной работе и намеренному страданию!..
Учитывая все прошлые события, я должен все еще быть.
Я хочу!.. и я буду!!
Кроме того, мое Бытие необходимо не только для моего личного эгоизма, но и для общего блага всего человечества.
Мое Бытие на самом деле необходимо всем людям; даже более необходимо им, чем их нынешнее благосостояние и счастье.
Я хочу еще быть... Я еще есть!
По непостижимым законам ассоциации человеческих мыслей, теперь, перед тем, как начать писать эту книгу, которая будет моей третьей - то есть моей инструктивной - серией писаний, и вообще моей последней книгой, в которой я хочу поделиться с другими созданиями нашего Общего Отца, подобными мне самому, почти всеми теми прежде неизвестными тайнами внутреннего мира человека, которые я случайно узнал, - мне снова пришло в голову то, цитировавшееся выше, само-убеждение, которое продолжалось во мне в неком почти бредовом состоянии, имевшем место точно семь лет назад, и даже, как мне кажется, в этот самый час.
Этот фантастический монолог происходил во мне 6 ноября 1927 года, ранним утром в одном из монмартрских ночных кафе в Париже, когда, уже устав до изнеможения от моих "черных" мыслей, я решил пойти домой и там еще раз попробовать - удастся ли мне хотя бы немного поспать.
Хотя мое здоровье было, и тогда тоже, вообще плохое - в то утро я чувствовал себя особенно скверно.
Мое жалкое состояние было усугублено в то утро тем фактом, что в последние две или три недели я спал не более одного или двух часов в сутки, а в эту последнюю ночь не смог уснуть вовсе.
Основной причиной такой бессонницы и общего расстройства, в те дни уже чрезмерного, почти всех важных функций моего организма было непрерывное течение в моем сознании "тяжелых" мыслей относительно видимо неразрешимой ситуации, которая тогда неожиданно сложилась для меня.
Чтобы суметь объяснить, по крайней мере приблизительно, что это была за неразрешимая для меня ситуация, я должен сначала сказать следующее:
На протяжении более чем трех лет до этого я писал, почти день и ночь, постоянно подгоняя себя, книги, которые решил опубликовать.
Я сказал "постоянно подгоняя себя", потому что из-за последствий автомобильной аварии, которая произошла со мной как раз перед тем, как я начал писать эти книги, я был очень болен и слаб и поэтому, конечно, не был способен ни к какому активному действию.
И все же я не жалел себя и даже в таком состоянии продолжал очень тяжело работать, главным образом благодаря факторам, сформировавшим в моем сознании, в самом начале, следующее убеждение, принявшее характер idee fix:
Поскольку мне не удалось, когда я был в полноте своих сил и здоровья, на практике претворить в жизнь людей тс благотворные истины, которые я осветил для них, то я должен, по крайней мере, любой ценой успеть до моей смерти сделать это в теории.
В процессе писания набросков, еще в первый год, различных фрагментов, предназначенных для публикации, я решил написать три серии книг.
Я решил содержанием первой серии книг добиться разрушения в сознании и чувствах людей глубоко укоренившихся убеждений, которые по моему мнению являются ложными и полностью противоречат реальности.
Содержанием второй серии книг доказать, что существуют другие способы восприятия реальности, и указать путь к ним.
Содержанием третьей серии книг поделиться возможностями, открытыми мною, прикосновения к реальности и, при большом желании, даже слияния с ней.
С такими намерениями я начал со второго года излагать письменно этот материал в отдельных книгах в форме, доступной для обычного понимания.
И как раз накануне тех событий, которые я теперь описываю, я закончил писать все эти книги первой серии и уже начал работать над книгами второй серии.
Так как я намеревался издать первую серию моих писаний в следующем году, я решил поэтому, параллельно с работой над книгами второй серии, устраивать частые публичные чтения книг первой серии.
Я решил это делать для того, чтобы перед окончательной отсылкой их в печать пересмотреть их еще раз, но на этот раз в связи с впечатлениями, которые различные фрагменты производили на людей различных типов и уровней умственного развития.
И имея в виду эту цель, я начал с тех пор приглашать в мою городскую квартиру разных людей, моих знакомых с соответствующей индивидуальностью, послушать главу, предназначенную для исправления, которая читалась вслух кем-то в их присутствии.
В то время моим основным местопребыванием - как для всей моей семьи, так и для меня самого - было Фонтенбло, но из-за моих частых поездок в Париж я был вынужден иметь квартиру и там.
Во время этих публичных чтений в присутствии слушателей многих различных типов, одновременно наблюдая аудиторию и слушая свое писание, теперь готовое к публикации, я в первый раз очень определенно установил для себя и ясно, без всякого сомнения, понял следующее:
Форма изложения моих мыслей в этих писаниях могла бы быть понята исключительно теми читателями, кто, тем или иным путем, были уже знакомы с особенной формой моего мышления.
Но любой другой читатель, ради которого, говоря прямо, я изводил себя все это время почти непрерывно день и ночь, не понял бы почти ничего.
В процессе этого публичного чтения, кстати, мне стало ясно в первый раз, какой, в частности, должна быть форма, в которой нужно писать, чтобы это было приемлемо для понимания любого читателя.
Итак, когда я все это для себя выяснил, только тогда встал передо мной, во всем своем блеске и величии, вопрос моего здоровья.
Поверх всего прочего, тогда протекали в моем сознании следующие мысли:
Если все это, что было написано за три или четыре года почти непрерывного труда днем и ночью, нужно было бы переписать с самого начала в другой форме, более приемлемой для понимания каждого читателя, то потребовался бы, по крайней мере, такой же отрезок времени... Но время необходимо для написания второй и третьей серии; и время также будет необходимо для введения в практическую жизнь сути моих писаний... Но где взять столько времени?
Если бы мое время зависело исключительно от меня самого, я бы мог, конечно, переписать все это заново.
Более того, с самого начала этого нового писания я бы приобрел уверенность в счастливом конце, потому что теперь, зная как писать, я вполне мог надеяться, что по крайней мере после моей смерти основные цели моей жизни наверняка будут осуществлены.
Но из-за всякого рода накопленных последствий моей прошлой жизни выходит так, что как раз сейчас мое время зависит не от меня, но исключительно от "своевольного" Архангела Гавриила. И в действительности мне остается лишь один или два или, может быть, самое большее, еще три года жизни.
Это, то есть что я должен скоро умереть, может подтвердить теперь любой из сотен знающих меня врачей-специалистов.
Кроме того, я сам в моей прежней жизни не зря был известен как хороший, выше среднего, диагност.
Недаром я за свою жизнь имел множество бесед с тысячами кандидатов на срочное отправление на тот свет.
Говоря прямо, это было бы даже неестественно, будь это иначе... Потому что процесс инволюции моего здоровья за все время моей прошедшей жизни проходил во много раз быстрее и интенсивнее, чем процесс эволюции.
Фактически, все функции моего организма, который прежде был, как говорили мои друзья, "отлитым из стали", постепенно выродились, так что в настоящий момент из-за постоянного переутомления ни одна из них не функционирует, даже относительно, должным образом.
И это вовсе не удивительно... Даже не учитывая многих других событий, необычных для человеческого опыта, которые имели место в причудливо своеобразной форме моей прежней жизни, достаточно вспомнить лишь тот странный и необъяснимый рок, преследовавший меня, который состоял в том, что я был ранен три раза в совершенно различных обстоятельствах, каждый раз смертельно и каждый раз шальной пулей.
Если осмыслить все значение только этих трех инцидентов, которые, конечно же, оставили неизгладимые следы в моем теле, то можно понять, что каждый из них сам по себе мог бы быть достаточной причиной моего конца уже очень давно.
Первое из этих трех непостижимых фатальных событий произошло в 1896 году на острове Крит за год до начала Греко-Турецкой войны.
Оттуда, еще без сознания, я был вывезен, я не знаю почему, какими-то неизвестными греками в Иерусалим.
Вскоре, с возвратившимся сознанием, хотя с еще не вполне восстановленным здоровьем, я, в компании с другими - такими же как и я сам "искателями жемчуга в навозе", отправился из Иерусалима в Россию - не по воде, как обычно делают нормальные люди, а по земле, пешком.
От этого странствия, продолжавшегося около четырех месяцев, обычно по местам почти непроходимым, с моим здоровьем все еще в сомнительном состоянии, должны были, конечно, отложиться в моем организме на всю оставшуюся жизнь некие "хронически проявляющиеся" факторы вредного влияния на мое здоровье.
В добавление ко всему прочему, во время этого глупого путешествия меня посетили и остались погостить на довольно продолжительное время, найдя себе много удовольствий в моем теле, некоторые особые "деликатесы" местного характера, среди которых, между прочим, была благородная и знаменитая "курдистанскаяцинга", не менее известная "армянская дизентерия", и, конечно, этот вездесущий всеобщий любимец, имеющий так много имен: la grippe, или инфлюэнца.
После этого, волей-неволей, я вынужден был жить несколько месяцев, никуда не отлучаясь, дома в Закавказье, а потом снова начал, движимый, конечно, как всегда, идеей фикс моего внутреннего мира, различные путешествия через всякого рода пустыни, целинные земли и джунгли.
И в это время в моем несчастном физическом теле я снова играл роль гостеприимного хозяина, во время их долгих визитов, для многих других деликатесов местного характера.
Среди таких новых гостей были почтенная "ашхабадская бединка", "бухарская малярия", "тибетская водянка" и многие другие, которые также, погостив у меня, оставили мне свои визитные карточки навсегда.
В последующие годы мой организм, хотя приобрел уже иммунитет против всех таких местных тонкостей, тем не менее не мог, конечно, из-за все увеличивающегося в нем напряжения, искоренить последствия прежних деликатесов.
В таких условиях перенапряжения проходили годы; затем для этого несчастного моего физического тела наступил еще один роковой год, 1902, когда я был пробит второй шальной пулей.
Это случилось в величественных горах Тибета за год до Англо-Тибетской войны.
В этот второй раз мое несчастное физическое тело сумело ускользнуть от рока благодаря тому, что рядом со мной было пять хороших врачей - трое с европейским образованием и два специалиста тибетской медицины, все пятеро, искренно преданные мне.
Через три или четыре месяца бессознательной жизни для меня
начался еще один год постоянного физического напряжения и необычных психологических изысканий и новшеств - а затем настал мой третий роковой год.
Это было в конце 1904 года в Закавказье, недалеко от Чиатурского тоннеля.
Говоря об этой третьей шальной пуле, я не могу здесь не воспользоваться случаем, к удовольствию одних и неудовольствию других моих сегодняшних знакомых, сказать теперь открыто об этой третьей пуле, что она была выпущена в меня, конечно, несознательно, каким-то "очаровашкой" из тех двух групп людей, которые, попав с одной стороны под влияние революционного психоза, а с другой во власть деспотических начальников, случайных выскочек, вместе заложили тогда, тоже, конечно, несознательно, краеугольный камень в основание действительно, по крайней мере сегодня, "великой России".
Тогда там проходили боевые действия между так называемой Русской Армией, в основном казаками, и так называемыми гурийцами.
Ввиду того факта, что определенные события моей жизни, начиная с этого третьего, почти фатального ранения, и до последнего времени, имели между собой, как я недавно заметил для себя, очень странную и в то же время очень определенную связь с точки зрения одного физического закона, я поэтому опишу некоторые из этих событий как можно подробнее.
Необходимо, прежде чем идти дальше, заметить здесь также, что вечером 6 ноября 1927 года, когда, хорошо выспавшись, я начал думать о сложившейся для меня ситуации, в моем сознании вспыхнула одна идея среди прочих, которая тогда показалась мне полностью абсурдной; но сейчас, неожиданно установив и за последние семь лет объяснив для себя различные факты, прежде неизвестные мне, я убедился без всякого сомнения, что она истинна.
Так вот, в период этой третьей пули со мной рядом был только один человек, и к тому же очень слабый. Как я узнал позже, он, думая, что ситуация и окружающие условия могли вызвать для меня очень нежелательные последствия, быстро нашел где-то осла и, положив меня, бывшего абсолютно без сознания, на него, погнал его спешно далеко в горы.
Там он положил меня в какую-то пещеру, а сам ушел искать помощи.
Он нашел какого-то "цирюльника-лекаря", необходимые бинты и вернулся с ними поздно вечером.
В пещере они никого не нашли и были очень удивлены, потому что ни я сам не мог уйти, ни кто-либо другой не мог войти туда, а относительно диких зверей им было очень хорошо известно, что в этом краю, кроме оленей, коз и овец, никаких животных не было.
Они заметили следы крови, но по ним нельзя было идти, потому что уже наступила ночь.
Только на следующее утро, когда начало светать, проведя всю ночь в беспокойстве и бесплодных поисках в лесу, они нашли меня между какими-то камнями, все еще живого и по всей видимости крепко спящего.
Цирюльник сразу отыскал какие-то корни, сделал из них мне временную перевязку, и дав инструкции моему слабому другу о том, что делать, немедленно куда-то удалился.
Поздно вечером он вернулся в сопровождении двух своих друзей, "хевсуров", с двухколесной повозкой, запряженной двумя мулами.
В этот вечер они отвезли меня еще дальше в горы и снова положили меня в пещеру, но на этот раз в большую, примыкавшую к другой огромной пещере, в которой, как позже выяснилось, сидели
и полулежали, возможно, размышляя о человеческой жизни прошлых и будущих эпох, несколько десятков мертвых хевсуров, "мумифицированных" разреженным воздухом этого возвышенного места.
В этой пещере, в которой они меня положили, в течение двух недель в присутствии вышеупомянутого слабого человека, цирюльника и одного молодого хевсура продолжалась во мне борьба между жизнью и смертью.
После этого мое здоровье стало улучшаться с такой скоростью, что спустя неделю мое сознание полностью возвратилось, и я уже мог двигаться с помощью кого-то и палки, и пару раз даже побывал на "тайной встрече" моих "бессмертных соседей".
К этому времени стало уже ясно в процессе гражданской войны, что верх, как говорится, взяла Русская Армия, и уже везде казаки выискивали и арестовывали всех "подозрительных" жителей, которые не были местными.
Поскольку я не был местным, а также знал способ мышления людей, подпавших под влияние "революционного психоза", я решил бежать из этих краев как можно скорее.
Учитывая создавшуюся обстановку в Закавказье в целом, и мои личные планы на будущее, я решил ехать в Закаспийскую область.
Продолжая испытывать невероятные физические страдания, я отправился в путь в компании вышеупомянутого слабого человека.
Я испытывал неимоверные страдания главным образом потому, что я должен был везде по пути сохранять вид, не вызывающий подозрений.
Вид, не вызывающий подозрений, был необходим, чтобы не стать жертвой этого "политического психоза".Дело в том, что в местах, где проходила железная дорога, лишь недавно был, так сказать, "достигнут высший градус" этого национального психоза, в данном случае между армянами и татарами, и некоторые особенные последствия этого человеческого бедствия все еще по инерции проявлялись.
Мое несчастье в данном случае состояло в том факте, что, имея "универсальную внешность", я выглядел для армян чистокровным татарином, а для татар чистокровным армянином.
Чтобы сделать этот длинный рассказ короче, я, всеми правдами и неправдами, в компании этого моего слабого друга и с помощью губной гармошки прибыл наконец в Закаспийскую область.
Эта губная гармошка, которую я обнаружил в кармане моего пальто, сослужила нам хорошую службу.
На этом оригинальном инструменте я тогда играл, могу признаться, неплохо - хотя я играл только две мелодии: "Сопки Маньчжурии" и вальс "Ожидание".
Прибыв в Закаспийскую область, мы решили на время пребывания остановиться в городе Ашхабаде.
Мы сняли две хорошие комнаты в частном доме с прелестным садом, и я мог наконец отдохнуть.
Однако на следующее утро мой единственный товарищ, уйдя в аптеку, чтобы достать для меня необходимые медикаменты, долго не возвращался.
Проходили часы, но он все не приходил... он не приходил.