Гуревич Георгий Иосифович. В зените

   Конечно, господин того селения и прочие господа из Города организовали погоню, захотели вернуть непокорную рабочую силу. Даже мне стало страшновато, когда я увидел тысячное войско, щетину копий, огненный строй щитов и шлемов. Как я оградил свою паству? Все той же гипномаской. "Я пропасть, непроходимая пропасть, края обрывистые, стены отвесные, в глубине черным-черно". Забавно было смотреть, как свирепые воины стояли посреди ровного поля, потрясали копьями, слали проклятия... и с опаской смотрели себе под ноги, где ничего не было, ровно ничего!
   Один раз для разнообразия вместо пропасти я заказал маске поток лавы. "Я лава, я светлая лава, соломенно-желтая, ослепительно сверкающая, я освещаю скалы, я грохочу, я плыву, переворачивая камни". Некоторых воинов в суматохе столкнули в эту мнимую лаву. Они дико вопили от воображаемых ожогов. И ожоги действительно появлялись. Еще один грех на моей совести!
   Итак, от погони маска избавила нас. Накормить, увы, не могла. Пробовал я расставить воображаемые столы в пустыне, угостить свою команду воображаемым хлебом. Жевали, чавкали, смаковали, благодарили, вставали из-за столов рыгая. Говорили, что живот набит, больше не влезет ни крошки. Сыты были воображаемым хлебом, но силы он не давал. После двух-трех обманных трапез мои спутники начали падать от бессилия. Пришлось позаботиться о еде всерьез. Я организовал отряды фуражиров и, ограждая их гипномаской, совершил налет на берега канала, обобрал все несжатые огороды.
   Углубившись в пустыню километров на триста, я выбрал долинку, где кора была потоньше; даже без сейсмографа нашел ее. Ведь кора прогревалась изнутри, была горячее и светлее в самых тонких местах. Сразу в глаза бросались оранжеватые и алые пятна на общем вишневом фоне равнины. На одном из оранжеватых пятен я велел складывать каменный холм. Таскали усердно, грех жаловаться. Таскал ражий Боец и таскал Хитрец, его приятель, этот старался взять ношу полегче. Таскал безответный трудяга Отец и все другие отцы, матери и дети даже. Кузнец таскал увесистые глыбы и все старался придумать разные рычаги и волокуши для облегчения дела. Толковый малый был этот Кузнец. И Певец таскал по силе возможности, а в перерывах брался за свои свистки и пел о том, как бог Этрэ строил дворец для своей возлюбленной О. Труд прославлял по-своему.
   Таскали все. Но роптали. Уставали и роптали. Голодали и роптали. А матери подзуживали отцов и требовали лаву сию же секунду. Впрочем, их можно понять, у них детишки кричали криком, есть просили по три раза в день. Напрасно я объяснял, что холм еще не дошел до проектной отметки. Они рассуждали по-своему: "Если ты пророк и чародей, не считайся с проектными отметками". "Я не пророк, я астродипломат", - пытался признаться я. Но они хотели пророка и требовали, чтобы я был пророком.
   - Покажи нам лаву, Астралат! - кричали они. - Где лава? Может, ее и нет вообще?
   И Жрец (он тоже увязался за нами, я так и не понял для чего. Камней не носил, а за стол садился первый) нашептывал труженикам:
   - Астралат - лжепророк. Он завел вас в пустыню, чтобы погубить. Побьем камнями лжепророка.
   В конце концов, они взялись-таки за камни.
   Катастрофа была причиной.
   Ведь строили мы вручную. Атомной техники не было при мне, да я и не пустил бы ее в ход. Важно было научить огнеупорцев доставать лаву в пустыне, а не достать один раз. Итак, мы таскали камни на горбу, подбирали подходящие по размеру, щели затыкали щебенкой. Тесать и сглаживать плиты не было смысла, на это ушли бы годы. Естественно, примитивная наша кладка держалась на честном слове, а честное слово не котируется в технике безопасности. И один из откосов рухнул, каменная лавина ринулась на лагерь, погребла и изуродовала несколько десятков огнеупорцев. Женщинам, старикам и детям достается в таких случаях больше всего: самым слабым и неповоротливым.
   Как они выглядели, эти раздавленные! И сейчас мутит, как вспомню.
   Раздавлены! Изуродованы! А где был пророк? Почему не остановил лавину? Значит, лжепророк.
   Жрец сказал: бог Этрэ недоволен нечестивым делом. Он создал океан для жизни, а пустыню для смерти, так было испокон веков. Вот он покарал ослушников, тщеславных и суемудрых нарушителей его закона. Это предупреждение свыше. Все будут побиты камнями... если мы не побьем лжепророка. И обезумевшие от горя родные убитых взялись за камни. Гимномаска. Срочно!
   "Я груда камней, груда камней, спекшихся кусков туфа с черточками от ломов на боках. Я груда камней, присыпанных щебенкой и пылью. Я туф, туф, туф, никакого Астралата нет здесь".
   Опустили руки, глядят растерянно. Хорошо, что отвел им глаза. Могли разбить гипномаску камнями, тогда не скроешься.
   Тут я мог бы спокойно удрать, но совесть не позволила. Несмышленыши эти огнеупорные, что с них спрашивать? Если ребенок выплюнул на тебя горькое лекарство, нельзя же прекратить лечение обидевшись. Ну, покинул бы я эту толпу, а дальше что? Тысячи разочарованных побредут назад в рабство, деваться им больше некуда. Триста километров через пустыню, половина вообще не дойдет, погибнет от жажды, сложит головы вдоль пути. Половина оставшихся сложит головы на плахе. Господам надо же будет отпраздновать победу. Прочим наденут ошейники и до конца жизни будут напоминать кнутом о побеге. Тысячи мертвых и тысячи несчастных - великовато наказание за несостоявшееся избиение одного пророка.
   И, подождав, пока остывшие и унылые огнеупорцы начнут увязывать свой скарб, я снова явился к ним в привычном образе чужеземца в клетчатом плаще.
   - Три дня! - сказал я. - Дайте мне три дня, и лава придет.
   Классические три дня срока, как в старой сказке.
   Нет, я совсем не был уверен, что все будет завершено именно в три дня. Но расчетную высоту мы уже набрали. Из-под земли слышался гул и грохот; возможно, кора начинала лопаться. И холм стал заметно оседать. Вероятнее всего, неравномерным оседанием и была вызвана катастрофа.
   По-видимому, огнеупорцы и сами страшились возвращения. Они легко согласились на отсрочку, с охотой взялись за волокуши. И чтобы ускорить дело, я пошел по периметру с лазером, подрезая грунт там, где слышался подземный гул. Резал базальт у подножия, а мои последователи с песнопениями волокли камни наверх. В песнях они просили бога Этрэ не гневаться, разрешить им добывать жизненно необходимую лаву в его пустыне.
   И древний бог Этрэ не сумел совладать с законами сопротивления материалов. В надлежащий момент напряжения сдвига превзошли предел прочности, основание холма отслоилось, все наше сооружение начало погружаться, тонуть, словно пароход с пробитым днищем. А у бортов его, там, где я ослабил кору разрезами, прорвалась лава; сверкающая, светоносная, брызнув алым сиянием на мутно-багровые тучи. Бурая ночь превратилась в оранжевый день. При всеобщем ликовании в пустыне родилось вулканическое озеро. По понятиям огнеупорцев родилась жизнь.
   - Это ты сделал лаву, Неторопливо Думающий? - спросил любопытный Кузнец. Как ты делаешь лаву в глубине?
   - Я не сделал. Она была там всегда.
   - Откуда она взялась? Как я мог объяснить ему? Рассказать о подлинных размерах его планеты, изложить закон тяготения, сообщить, что тяготение рождает давление и при таком-то
   давлении начинаются ядерные реакции, выделяющие столько-то тепла; достаточного для расплавления всего мира. И поведать еще, что вокруг них ледяное космическое пространство; в результате с поверхности идет утечка тепла и образуется корка, как бы пенка на остывающем молоке, которую мы и продавили тяжестью холма. Мог я все это объяснять? Мог он это понять?
   - Всегда была лава, - сказал я.
   - Почему жрецы не знали о ней? Почему бог Этрэ не сказал им? Наверное, не было все-таки лавы, ты сам ее сделал.
   - Не я, а ядерная энергия.
   - Ядрэ-Нерэ - это твой бог?
   Вот поговорите с ними. И это еще был самый толковый. Так у них были настроены мозги, чтобы непонятное объяснять вмешательством бога. Смертным, доступно только продолжение по прямой линии, а все перемены и повороты от богов. Ветер подул - от бога, ребенок родился - от бога, умер старик - от бога. Лава появилась в пустыне - явно от бога.
   Но в мою задачу не входило читать курс естествознания. Я сам сдавал экзамен. И так задержался на столько дней. Давно пора было менять фильтры в скафандре. Воздух стал затхлым и кислым, я дышал с трудом. А мне еще надо было добраться до ракеты, проверить ее, стартовать... Так что, улучив минуту, как только утихло ликование, я собрал свою паству и произнес прощальную речь. Убеждал жить в мире и дружбе, не жадничать, не ссориться...
   - Вы же видите, места хватает, - твердил я. - Пустыня. Ничья земля. Берите ее, добывайте лаву, орошайте и владейте.
   Некоторые плакали, просили:
   - Останься, с нами, не покидай! Мы пропадем без тебя.
   Увы, и я пропал бы в своем скафандре, если бы остался на несколько дней.
   - Не могу. Долг призывает, - уверял я.
   - Долг - это твой бог? Кто сильнее - Долг или Ядрэ-Нерэ?
   Хитрец спросил:
   - А если я на той горке добуду лаву, чья она будет? Моя собственная?
   - Если один добудешь, твоя собственная. Но едва ли ты сумеешь в одиночку сложить холм нужной высоты. На горке тем более. Думать головой надо. Ведь под горкой кора толще. Гряды складывайте в низине, где грунт теплый и светится слегка. Там легче продавить.
   Они все спрашивали и упрашивали меня, окружив тесным кольцом. Не было возможности удалиться неприметно, хотя бы придумать гипномаску поубедительнее. В конце концов я крикнул: "Прощайте!", помахал рукой моим огневым друзьям, нажал стартовые кнопки. Мелькнули удивленные лица, руки, воздетые к небу, сверкающее кольцо рождающегося озера, холм, погружающийся в лаву. Потом набежали тучи, все затянуло багровым туманом. Вверх, верх! Прошивая винты вихрей, я стремился к небу. Постепенно багровое редело, тускнело. И вот проглянуло черное небо. И звезды. Просторный космос. И в наушниках раздались, прорывая щелканье помех, позывные базы зафонового перемещения.
   Жалко было покинутых огнеупорцев... и некогда жалеть. Я срочно включился в космические заботы: позывные, пеленг, моя орбита, орбита базы, траектория, сближение, торможение...
   И вот, сняв пропотевший скафандр, я сижу в ванне. Вода горячая, вода холодная на выбор, душ водяной, душ смолистый, душ ионизирующий, душ сухой. Сходит пот, грязь и усталость, напряжение всех этих дней. В буфете цветные кнопки автоматической кухни, стерильная белизна, аппетитные запахи. Жую сочный бифштекс, перебираю воспоминания и сам себе не верю.
   Полно, существует ли это пекло с изнывающими от голода грешниками, важными господами, кнутами, плахами? И я сам был там два часа назад? Не верится!
   Но против буфета круглое окно в космос. И там висит - не сходя с места, вижу - мрачный шар цвета запекшейся крови. Значит, не сон. А справа от меня цветные двери кабин с надписью: "Межзвездная ретрансляция". Туда я войду сейчас, наберу заветные цифры... и окажусь в высококультурном будущем. Сейчас окажусь, только кофе допью.
   Как будто пяти минут не прошло. Сидят мои профессора за той же кафедрой. Лирик чай пьет, позванивая ложечкой, Техник курит и морщится, поглядывая на потолок. На лице у него написано: "Мученик я. Знаю, что студент будет нести ахинею, но слушать обязан".
   - Докладывайте, - говорит Граве.
   Начинаю со всеми подробностями. Рассказываю, как вышел из межзвездной кабины, увидел круг цвета запекшейся крови...
   Граве прерывает меня:
   - Детали не требуются. Мы следили за вашими действиями.
   Следили? Так я и поверил, что все эти дни они смотрели на экран. Впрочем, не мое дело поправлять экзаменаторов.
   - Сформулируйте ваши выводы четко, - требует Техник.
   - Девиз астродипломата: пойми, помоги... потом проси, - выпаливаю я. - Что я понял, во-первых? Планету 2249 населяют сапиенсы с достаточно развитым мозгом. Они способны мыслить даже отвлеченно: о природе вещества, о происхождении мира. Правда, мыслят у них единицы. Подавляющее большинство порабощено, голодает, с трудом поддерживает свою жизнь, умственные силы рабов направлены только на самосохранение и пропитание. Они не имеют возможности, даже не склонны думать о ненужном.
   Как я им помог? Показал, что пищу можно добывать повсеместно, облегчил труд, освободил время для размышлений и саморазвития. Думаю, что через несколько поколений наши космонавты найдут в Огнеупории зрелую цивилизацию, с которой возможно будет вести переговоры. Ждать долго не потребуется, поскольку темп жизни там в пятнадцать раз выше вашего.
   Но пока вести переговоры не имело смысла. Современные огнеупорцы не мыслят в масштабе планеты, вообще не знают, что живут в космосе. Все выходящее за рамки обыденности они приписывают сверхъестественным существам. Либо они примут вас за богов и подчинятся, подавленные страхом, либо примут за лжебогов и попытаются побить камнями. Дайте им время для саморазвития.
   - Это ваш окончательный вывод? - спрашивает Техник.
   - Да, окончательный.
   - Ну что ж, - говорит Техник. - Возможно, вы правы, а может, и не правы. Наука ничего не принимает на веру. Отправляйтесь туда еще раз, убедитесь, что ваш вывод правилен, и вступайте в переговоры. Пожалуйста, в ту же зеленую кабину.
   - Сейчас отправляться? - Я недоумеваю.
   - Если вы очень устали, можно отложить на завтра, - вступает Граве. - Но у нас не принято прерывать экзамен. Вы же сами не хотели поблажек.
   - Я сказал, что надо пропустить несколько поколений. Это примерно десять лет ваших.
   - Мы поняли. Идите.
   Они поняли, но я не понимаю чего-то. Впрочем, на экзаменах не спорят. Лучше промолчать, чем обнаружить свое невежество. Возможно; они умеют как-то складывать время гармошкой. Если так принято, значит, принято. Не без удивления чувствую, что сил у меня достаточно. Усталость сняли, что ли? Как? Когда? Ладно, потом разузнаю.
   - Есть идти, - говорю по-военному и вхожу в зеленую дверь.
   Все повторяется: ввинчивание, вывинчивание, изумление, буфет слева, окно в космос справа, в окне темный круг, заслоняющий звездный бисер. Опять снижаюсь, вижу, как начинают шевелиться языки неяркого пламени, извиваются, мечутся... Я ныряю в костер, кручусь в огненном смерче, и вот она, Огнеупория.
   Страна изменилась - это заметно еще до приземления. Она была красновато-шоколадной, стала пятнистой - вся усеяна светлыми крапинками. Я понял: моя наука не прошла даром. Огнеупорцы продавили кору в тысяче мест, повсюду понаделали искусственных лавовых озер, именно так, как я рекомендовал.
   Когда они успели? Этого я не понимал. Мой рейд на кафедру и обратно занял часов пять-шесть. Судя же по количеству пятен, в Огнеупории поработало несколько поколений. Очевидно, я основательно ошибся в оценке темпа их жизни.
   Спускаюсь к одному из озер. Вижу черный ободок - посевы на берегу, освещенном лавой. За ними в тылу бугорки. Удлиненные, обтекаемые, словно капли, стекающие по стеклу, все выстроены рядами, круглым лбом к господствующему ветру. Держу курс на ближайшие. Вот уже видны светлые точки и прыгающая козявка - кнэ, запряженный в повозку. Торможу. Толчок. Стоп! Стою на твердом грунте. Светлые пятна несутся ко мне. Скорее гипномаску: "Я глыба, ноздреватая, освещенная слева, темно-зеленая в тени, сухая, горячая на ощупь, припорошенная пыль".
   Две огнеупорийки с разбегу чуть не налетают на меня. Это девушки, невесты на выданье, судя по обилию украшений, клетчатых и полосатых. Поспешно включаю киберперевод:
   - Ты видела, что-то упало с неба?
   - А вдруг это лфэ. Лучше убежим!
   - Алат всесильный, огради нас от яростных лфэ!
   - А мой совсем не боится лфэ. Он уже убил двоих,
   - Молодец, если это правда. Но парни ужасные хвастуны.
   - Мой никогда не хвастает. Он особенный, совсем непохож на других. Вчера он сказал мне, что...
   Опять повторяется та же история; летел за тридевять световых лет, пропустил несколько поколений, слышу все те же девичьи пересуды: он сказал - я ответила. А впрочем, чему удивляться? Пока в Огнеупории будут любить, до той поры невесты не прекратят рассуждать о суженом. Любовь извечна. Труд зато извечно изменчив. Для охоты палка, копье, лук, ружье. Орудия мелькают, словно кадры в кино. Мотыга, плуг, трактор. Все это требует ума, выдумки, мастерства. Мне надо послушать, о чем говорят работники, добытчики, тогда я узнаю уровень перемен.
   Я присмотрелся, как одеваются прохожие, заказал гипномаске модный покрой и расцветку и направил стопы в самый большой дом поселка - с виду очень похожий на тот Дом Хмеля, где я пировал в прошлое посещение.
   Но это не был Дом хмельной лавы. Никаких столов, никаких угощений. Тумбообразные стулья стояли внутри полукруглыми рядами, а заполнявшие их огнеупорцы внимательно слушали оратора, стоявшего на пьедестале. И был этот оратор как две капли воды похож на Жреца, того, что называл меня лжепророком. Конечно, это был не он, а какой-нибудь отдаленный его потомок в пятом колене. Жрецом V назвал я его мысленно. Потом, оглядевши слушателей, я нашел среди
   них знакомые физиономии Бойца, Хитреца, Кузнеца и множество отцов. Видимо, фамильное сходство с предками было очень прочным в Огнеупории.
   Стоя на кафедре, пятый жрец водил длинным стеблем по картинам, грубо намалеванным на стенах, и заунывным голосом читал подписи:
   - "...Но дети Всемогущего впали в ничтожество и, впустив страх в сердце свое, поклонились демонам мрака и холода, исчадиям подземелий и демону демонов Этрэ, чье имя поминать грех.
   ...И во гневе сказал Великий Ядрэ: "Если нет мне почета от моих созданий, уничтожу их корень, стебли и побеги. Пошлю черный холод на поля их и дома. И светлая лава станет черным камнем, и кровь в жилах станет камнем.
   ...Но услышал те слова Милосердный, любимый сын Ядрэ. И сказал, павши перед Вседержителем ниц: "Не спеши, отец мой, во гневе содеешь непоправимое. Велика вина сих, впавших в ничтожество. Но ты отмерил им краткую жизнь, и потому коротка их память. Прадед умирает до рождения правнука, и юнец не ведает прадеду ведомое. Разреши мне сойти в их страну, чтобы мог я напомнить забывчивым истинную истину.
   ...И сказал Грозный Ядрэ: "Разрешаю. Но терпение мое небеспредельно. Даю тебе сроку один год. Если же за год не просветишь нечестивцев, черный холод сойдет на них и на тебя тоже".
   ...И сбросил с неба Неторопливого, так что пал он на крутой берег канала Гадх. И видели гадхатяне, что снисходит с неба сияние, бросились к тому сиянию, но не могли различить ничего.
   ...Потому что знал Алат Неторопливый, что сияние лика его невыносимо для ока смертных, и сделал себя прозрачным, как дыхание, так что жнецы и жницы смотрели сквозь него и видели травы, и камни, и тучи за его спиной. ...Но демоны подземелий ощутили, как вздрогнула земля под стопами Божественного, и, чуя неминуемую гибель, заметались в тоске. И демон демонов, чье имя произносить греховно, сказал: "Разоблачим Милосердного. Пусть явит лик свой смертным и ослепит их сиянием. И пораженные слепотой возропщут, проклянут ослепителя, Милосердного назовут Жесточайшим".
   ...И послал демон демонов двух своих слуг, приказал им принять облик хищных лфэ. И напали хищные на жницу из жниц, возвращающихся с песней, и понесли ее, терзая когтями и клювами.
   ...Но Неторопливый в словах и думах был скор на доброе дело. Он кинул молнию вдогонку и рассек тех демонов, отрубив им крылья и головы. И развалились те демоны на части, пали наземь бездыханными и жертву бездыханную уронили.
   ...И над телом жницы истерзанным горько рыдали отец и мать ее, сетуя, что злая судьба так рано оборвала ее молодую жизнь.
   ...Неторопливый же, но на добрые дела спорый, догнал душу девы, улетающую в небесные чертоги, и в тело водворил, язвы, же от когтей залечил чудотворным словом".
   Все это и многое другое Жрец V вычитывал нараспев, низко приседая (жест почтения) перед очередной картиной и особо перед долговязой фигурой с поднятыми руками, висящей под потолком. И слушатели в тумбах гудели нестройным хором:
   - Алат Великое Сердце, перед лицом грозного Ядрэ не оставь нас в смертный час, милосердное слово молви, защити от гнева Справедливейшего.
   Дошло до вас, догадливые читатели? Сразу дошло? А до меня, Неторопливого, представьте себе, дошло не сразу. Слишком нелепо было подумать, что это моя фигура подвешена к потолку, что это моя история намалевана на стенах храма, что это я - Алат Милосерднейший - сын бога Ядрэ. Астродипломат-Астралат-Алат.
   Я вышел из храма, потрясенный, лелея слабую надежду, что только в этом поселке сложилась ритуальная сказка обо мне. Увы, и в другом селении, и в третьем, и за сто и за пятьсот километров, по всей Огнеупории находил я тощие фигуры, зацепившиеся руками за стропила; всюду жрецы пятого поколения, приседая и воздевая руки к космосу, воспевали мои подвиги. Я услышал целый эпос: "Песнь об Освобождении", и "Песнь Исхода", и "Песнь о Животворной Лаве". И все это было чудовищно искажено, расцвечено самой дикой фантазией. Например, мои слова о подземном тепле, порожденном ядерной энергией, излагались так:
   "...И взмолился Алат Милосердный: "Отец мой Ядрэ, справедлив твой гнев, бесконечна вина забывчивых, но позволь молвить слово в их защиту, не в оправдание, а для милости.
   Коротка их память, потому что коротка жизнь. И еще коротка память несчастных, потому что ум их погряз в заботах о хлебе насущном. Страна их темна, скудна и суха, великим трудом хлеб и сок добывают они возле узких потоков лавы. Сделай же так, Всесильный, чтобы животворная лава была повсеместно, дай им хлеба вволю из своих рук, чтобы за каждой трапезой вспоминали они тебя и прославляли".
   ...И сказал Бесконечно великий: "Да будет так! По моему божественному слову: мрак, стань огнем!"
   ...И стал огнем подземный мрак. Все царство демонов превратилось в лаву, и сгорели в единый миг все демоны до единого..."
   Фантазия расцвечивала мою историю самым причудливым образом. Искажены были и события, и мои слова, искажены и характеры моих соратников, но с определенной тенденцией. Кузнец изображался упрямым тупицей, отцы - ленивыми притворщиками, самым же ревностным помощником назывался все время Жрец.
   "...И сказал Алат: "Несите каждый по камню в честь Ядрэ Всемогущего. Там, где каменный холм воздвигнете с молениями, животворная лава покажет свой светлый лик".
   ...И первый камень, самый тяжелый, который никто и сдвинуть не смог бы, с молитвой принес первый Жрец.
   ...Отцы же, ленивые и хилые, принесли камешки полегче, только для видимости. И сказал им Алат с горечью: "За малое усердие ваше заплатят сыны ваши и дочери тройным трудом".
   ...Кузнец же, недоверчивый, не принес ничего. Он молвил: "От века не слыхано, чтобы лава пришла в пустыню. Изнуряет нас чужеземец пустой работой". И сел на землю, отвернув лик свой.
   ...И явил Алат великое чудо: палкой простой пробил землю насквозь, и брызнула лава, словно кровь, и посрамлен был Кузнец неверующий, а Жрец прославлен вовеки".
   Та же тенденция возвеличивания Жреца проявлялась и в последней части эпоса - в "Песне о Вознесении".
   ...И сказал Алат: "Истек срок моего пребывания в этом мире. Ядрэ ждет меня за облаками на своем летучем корабле".
   ...И ученики пали наземь в слезах. А Отец возопил малодушно: "Без тебя мы пропали. Лучше нам лечь живыми в могилу".
   ...И сказал Алат: "Все, что нужно для тела, дал вам Ядрэ щедрейший. И теперь во славу его, сложив холм в пустыне, в любом месте получите пропитание. Но не единым хлебом жив смертный. Помните о душе своей, Душа важнее бренного тела" (не упоминал я о душе, не верю в души).
   ...И вопросил тогда боец, воин, грубый сердцем. Сам он чинил обиды слабым и здесь опасался обид от сильных. Вопросил боец: "Что делать нам, если придут воины господина и скажут: "Это земля господина нашего, уходите прочь!"
   ...Алат же сказал: "Лаву ту породил Ядрэ, не господам она дана, а вам в пользование, всякому, кто достанет ее с молитвой" (право же, не говорил я про молитвы).
   ...Хитрец же из рода хитрецов услышал то, что ему, хитрому, было приятно. И воскликнул хитрец: "А если я достану лаву на той горке, будет ли она мне дана в пользование, мне, и никому другому?"
   ...И молвил-Алат Справедливый: "Будет лава твоя, если, помолясь усердно, ты сложишь холм в надлежащем месте ("Если ты в одиночку сможешь сложить", сказал я на самом деле) и если будет молитва твоя угодна Ядрэ".
   (Видимо, последняя добавка была лазейкой на случай неудачи. Холм сложили, лавы не получили, значит, молитва не угодна Ядрэ.)
   "...Кузнец же, горделиво-самонадеянный, сказал: "Ты нам лучше объясни, чужеземец, как это Ядрэ превращает холодный камень в живую лаву, и мы сами будем творить лаву где вздумается".
   ...И отвечал Алат, Многотерпеливый: "Деяния Ядрэ смертному непостижимы. Большего не скажу, чтобы ваш слабый ум не привести в смятение".
   ...И Жрец, ученик наивернейший и наилюбимейший, молвил: "Каждое слово твое, Учитель, записано в нашей голове и сердце".
   ...Алат же вещал: "Верность ваша испытана будет. Через тысячу лет я приду снова, и с каждого спросится по словам его и делам". (Все придумано, не собирался я тогда возвращаться.)