Страница:
- Погружены батарея трехдюймовок, пятнадцать машин, полковые минометы, боеприпасы и продовольствие.
А к причалам уже подходят строем красноармейцы десантного полка. Людские валы перекатываются через борт крейсера и исчезают в его недрах. Наконец каждый из десантников определен на место.
- Приняли тысячу восемьсот пятьдесят три человека, - докладывает старпом Агарков.
Смотрю на Константина Ивановича, на своего "железного" старпома, как я его величаю. А он и впрямь железный, потому что едва ли найдешь второго человека на корабле, на плечи которого выпала бы такая нагрузка. В короткий срок разместить почти две тысячи человек! И не просто разместить, рассовать по разным углам, а каждому подразделению отвести то место, которое наиболее удобно для выполнения своей задачи.
Вот, например, пулеметная рота. Ее нельзя отправлять в дальние или нижние помещения. При высадке пулеметчики должны поддерживать огнем десант, и, стало быть, их место поближе к трапу. Все это обязан учитывать Агарков, и он учитывал, держа в уме тысячу мелочей.
Остаются считанные минуты до съемки со швартовов. С гор, окружающих, Новороссийск, налетает сильный ветер. Быстро темнеет. Прошу "добро" на выход. На ходовой мостик поднимаются командир отряда высадки капитан 1-го ранга Н. Е. Басистый и командир отряда артиллерийской поддержки капитан 1-го ранга В. А. Андреев. Можно сниматься. В 18 часов 32 минуты "Красный Кавказ" медленно отошел от стенки. Миновали мол. Впереди открытое море. Курс - на Феодосию.
В море командование разрешило сообщить личному составу и десантникам цель похода. Военком крейсера Г. И. Щербак подходит к микрофону корабельной трансляции:
- Товарищи моряки, товарищи десантники! Крейсер "Красный Кавказ" идет в Феодосию. Будем высаживать десант в порт и поддерживать его огнем своей артиллерии!..
Пользуясь случаем (обстановка пока позволяет), спускаюсь с мостика и иду в кубрики и на боевые посты. По опыту знаю: морякам сейчас необходим задушевный разговор. Они идут в бой, и каждое слово в такие минуты полно особенного значения. Повсюду оживление. Краснофлотцы заверяют меня, что отдадут все силы для достижения боевого успеха.
- Пусть командование не беспокоится за нас, - докладывают комендоры главного калибра. - При любых условиях мы выполним свой долг.
- У нас каждый может заменить товарища, - говорит комендор Петр Пушкарев. - Я, например, знаю семнадцать специальностей.
Глядя на возбужденное лицо артиллериста, я не подозревал в тот момент, что через несколько часов, в самый разгар боя за Феодосию, этот могучий парень спасет крейсер от неминуемой гибели...
У кого-то из комендоров в руках оказался мел. И вот уже на снарядах крупными буквами выводятся надписи: "За Родину!", "За Севастополь!", "За наших отцов и матерей!" Удовлетворенный и взволнованный, возвращаюсь на мостик. Через минуту туда же взбегает секретарь партийного бюро крейсера Ефимов. В руках у него пачка тетрадных листков. Беру один. Читаю:
"Прошу принять меня кандидатом в члены партии. В рядах партии обязуюсь с еще большей энергией сражаться за наше общее дело. Буду участвовать в разгроме фашистских орд до полного их уничтожения. С. Прокопович".
Мысленно тотчас же представляю Прокоповича, нашего лучшего рулевого. Он сейчас на вахте, ведет крейсер на выполнение боевой задачи. Что ж, таким, как Прокопович, можно довериться в трудную минуту...
Из штурманской рубки докладывают, что "Красный Кавказ" вышел в точку рандеву с кораблями отряда поддержки. А вот и они сами - темные силуэты на вспененной поверхности моря. Строимся в три кильвейрные колонны. Головным идет эсминец "Шаумян", за ним крейсеры, замыкают ордер эсминцы "Железняков" и "Незаможник". Справа и слева от нас идут катера - охотники и тральщики.
А море разыгрывается, ветер крепчает. Приходится уменьшить ход до четырнадцати узлов, потому что тральщики и катера с трудом выгребают против волн. Район развертывания отряда - траверз мыса Ильи. До него еще далеко, но опоздать мы не опасались, у нас было достаточно времени в запасе.
Пошел снег. Видимость ухудшилась еще больше, и кораблям пришлось сблизиться на предельно допустимую дистанцию. Но плохая погода, кроме минусов, имела и свои положительные стороны. По крайней мере, мы были твердо уверены, что самый страшный враг, авиация, нас не атакует.
Проходит полчаса, час. Видимость испортилась окончательно, определяемся по глубинам и радиопеленгам, но тем не менее из штурманской вскоре докладывают:
- Пришли в район развертывания!
Отряд ложится на боевой курс и перестраивается: катера-охотники уходят под берег, а корабли артиллерийской поддержки занимают огневые позиции. После артналета охотники устремятся в Феодосию и взорвут боновое заграждение в порту, а вслед за ними в гавань ворвется "Красный Кавказ" с десантом.
Смотрю на хронометр. Три часа пятьдесят минут. Пора начинать артиллерийскую подготовку. Отдаю команду, и в тот же миг воздух содрогается от залпов наших стовосьмидесятимиллиметровок. Из темноты рявкнули орудия другого крейсера, "Красного Крыма", а эсминцы открыли огонь осветительными снарядами. Когда они вспыхивали, было хорошо видно, как в порту и на улицах Феодосии заметались захваченные врасплох гитлеровцы. Разрывы наших снарядов вставали в самой гуще охваченных паникой врагов. Огневой налет ошеломил их.
Артподготовка закончилась в начале пятого. И сразу же по сигналу зеленых ракет в порт устремились катера-охотники. В пламени разрывов хорошо различим номер головного. Это "МО-0131". В кильватер ему держится "МО-013". На их палубах бойцы штурмовых отрядов, готовые при первой возможности выпрыгнуть на причалы и вступить в бой. Но немцы уже пришли в себя, и корабли были встречены градом свинца. Однако натиск моряков был так силен, что их не остановили ни разрывы снарядов, ни ливень пуль. Через восемь минут после начала прорыва к небу взметнулись две белые ракеты: путь свободен! И уже через несколько минут в руках у десантников оказались маяк и две противотанковые пушки, прикрывавшие вход в гавань. Маяк удалось зажечь, что облегчило прорыв к пирсам других кораблей, пушки были повернуты и вскоре обрушили на головы немцев их же снаряды.
С нетерпением жду команды. На мостике тесно. Люди вокруг меня сосредоточены и молчаливы. И все же труднее всех мне, командиру, от действий которого зависит успех похода, судьба корабля, жизнь подчиненных. Снова и снова обдумываю возможности швартовки.
Согласно диспозиции "Красный Кавказ" должен был швартоваться левым бортом, с ходу. При определенных условиях это был выигрышный вариант: сокращалось время швартовки и, стало быть, время пребывания крейсера под огнем, уменьшались потери. Но могли возникнуть и осложнения. Дело в том, что ветер менялся на глазах - задул с берега и достиг силы шести баллов. В таких условиях "Красный Кавказ" на малом ходу попросту перестал бы слушаться руля. Швартовку же на большой скорости затрудняла находившаяся поблизости от мола каменистая банка, на которую можно было выскочить при малейшем просчете. Наконец свободному маневру мешало и минное поле, выставленное немцами в непосредственном соседстве с молом. Не пришлось бы менять вариант швартовки, думалось мне. Последующие события показали, что я оказался прав...
На берегу уже бушевал огненный вал. Десантники с катеров подавляли сопротивление немцев у пирсов, но из города по нашим били пушки и пулеметы многочисленных огневых точек. Наступил час пик.
- Вперед! - услышал я сквозь грохот команду капитана 1-го ранга Басистого.
"Красный Кавказ" медленно двинулся к тому месту, где в зареве пожаров виднелся бок широкого мола. Уменьшаю скорость и сразу же чувствую, как под напором ветра начинает уваливать в сторону нос корабля. На минное поле!
Мгновенно определяю: швартоваться надо не левым, а правым бортом, а для этого следует отдать якорь и, работая машинами "в раздрай", прижать правый борт к молу. Успех дела будет зависеть от боцманской и швартовной команд.
Прошу разрешения на швартовку правым бортом, но капитан 1-го ранга В. А. Андреев приказывает действовать по ранее утвержденному плану. Приходится спускать на воду баркас для подачи на причал швартовов. Отдаю команду.
А пространство вокруг крейсера уже наполнено шумом и свистом пролетающих рядом осколков и пуль. Пока это еще не прицельный огонь, но и шальные пули находят свои цели. Кое-кто из матросов, спускающих баркас, ранен, но ни один не уходит в укрытие.
Баркас спущен. В нем шесть человек: старший лейтенант Лев Кудиш, командир отделения Василий Цебренко, краснофлотцы Александр Зайцев, Александр Чава, Андрей Максимкин. Им предстоит перевезти к молу тяжелый стальной трос, который удержит "Красный Кавказ" у причала.
Баркас исчезает в темноте, но вскоре показывается, попав в полосу света от луча вражеского прожектора. Видно, как с берега к баркасу протягиваются трассы автоматных очередей. Но краснокавказцы упорно идут к молу. Вот он уже рядом. Кудиш и Чава первыми выскакивают на бетон, швыряют гранаты. Остальные тем временем заводят швартовы. Но тут с другого конца мола по морякам ударил пулемет. Правда, он работал недолго: его тотчас подавили зенитчики крейсера, внимательно следившие за берегом. Попытка пришвартоваться левым бортом продолжалась.
Однако мне был ясен ее исход. Ветер с берега по-прежнему относил крейсер от мола, и с каждой минутой его напор становился все ощутимее - наши мачты, надстройки и трубы прекрасно выполняли назначение парусов. Происходи это в другом месте - мы бы подработали машинами, но пустить их в ход здесь нам не позволял запас глубины. К тому же мне было известно, что на дне Феодосийской гавани лежат потопленные нашей авиацией суда фашистов, так что первый же поворот винта мог окончиться для нас плачевным образом. А без винтов "Красный Кавказ" стал бы не боевым кораблем, а мишенью.
Приближался ответственный момент. Инерция хода угасала, вот-вот должно было наступить положение равновесия - положение, удобное для швартовки. Но ветер, ветер! Он делает свое дело. "Красный Кавказ" останавливается лишь на мгновение, недостаточное для того, чтобы закрепить швартовы, затем нос крейсера снова уваливает под ветер. Расстояние между нами и пирсом увеличивается на глазах. Краснофлотцы на причале из последних сил удерживают трос, но их усилия тщетны. Трос падает в воду. Неуправляемый крейсер начинает сносить прямо на минное поле.
Выбора нет: приказываю дать задний ход. Опасность подрыва на время устранена. Но тут немцы наконец-то разглядели и опознали крейсер, и с этого момента все, что могло в Феодосии стрелять, обрушило свой огонь на "Красный Кавказ". Фашисты понимали, какую угрозу мы представляем, и решили во что бы то ни стало уничтожить корабль.
Скажу по совести: нам пришлось туго. Мы не могли маневрировать и представляли собой идеальную цель. Правда, наша артиллерия вела яростную дуэль с батареями противника, но преимущество в этом поединке было всецело на стороне немцев. Мы стреляли по площади, по вспышкам, тогда как крейсер был у всех на виду.
- Швартуйтесь правым бортом! - распорядился наконец В. А. Андреев.
Дважды приказывать не приходится. Я быстро ввел "Красный Кавказ" в проход между молом и волноломом, форштевнем притопил бревна бонового заграждения - чтобы отдать якорь в нужном месте, необходимо было выйти за боны хотя бы на полкорпуса. Скрежещут под днищем бревна, удары сотрясают корпус корабля. Как будто достаточно, теперь можно отдавать якорь. Командую:
- Левый якорь отдать!
Грохот стоит такой, что мою команду едва слышно по корабельной трансляции. Угадав наши намерения противник усилил огонь до предела. По крейсеру от крыли стрельбу даже армейские минометы!
На носу работать в рост невозможно. Краснофлотцы боцманской команды выполняют все операции с якорь-цепью и шпилем лежа, помогая себе железными крюками. Задним ходом "Красный Кавказ" медленно подходит к молу. Теперь ветер уже не в силах совладать с махиной корабля: ее прочно удерживает зарывшийся в грунт якорь. Нос крейсера уже у мола; с полубака на него подается швартовый трос. Остается подтянуть корму, и задача будет выполнена.
И тут происходит первое попадание в крейсер. Мина с оглушительным треском и воем разрывается на сигнальном мостике. Наклоняюсь к переговорной трубке. Сначала никто не отзывается, затем слышны привычные слова:
- Есть, сигнальный!..
Спрашиваю о результатах попадания. Сигнальщик Краковский докладывает: убито три человека, на мостике пожар, уцелевшие и раненые сигнальщики борются с огнем.
Как выяснилось потом, вместо убитого лейтенанта Денисова командование боевой частью связи принял политрук Шишкин. Он же руководил тушением пожара на сигнальном мостике. Контуженые и раненые сигнальщики сбивали пламя одеждой, заливали водой и пеной из огнетушителей. И огонь был побежден. И ни на миг не прекращал отбивать точки-тире фонарь-ратьер: сигнальщик Алексей Печенкин поддерживал устойчивую связь с другими кораблями отряда, передавая им приказания флагмана...
Медленно, очень медленно приближается к молу корма. По-прежнему упорствует ветер, хотя теперь уже швартовка - дело времени. А его-то и нет. Каждая минута пребывания крейсера под огнем чревата новыми жертвами. Окаменев, слежу за тем, как почти незаметно для глаз сужается полоска воды между бортом крейсера и стенкой мола. На пределе воют моторы шпиля{1}, но трос, обнесенный вокруг баллера{2}, скользит по нему вхолостую.
На юте появляется высокая фигура старшего помощника. Опытным взглядом Константин Иванович вмиг оценил положение, и вот уже слышны его команды:
- Стоп шпиль!
- Пошел шпиль!
Дело двинулось быстрее, но не настолько, как бы хотелось. Секунду раздумываю и принимаю решение начать высадку десантников, не дожидаясь окончания швартовки.
- Левый трап вывалить!
Команда подхвачена, скрипят блоки талей, с которыми ловко управляется помощник боцмана старшина Василий Калинин. Вот трап уже за бортом. К нему подходят катера и увозят пулеметную роту. Вскоре разнесшиеся над молом заливистые очереди наших "дегтярей" возвестили о том, что рота вступила в бой.
Возле меня словно из-под земли вырос возбужденный военком:
- Гордись, командир, не подвел тебя твой крестник! - закричал он мне на ухо.
Я удивленно посмотрел на Щербака. О ком это он?
- О Плотникове говорю! - снова кричит Щербак. - Рекомендацию ему давал, помнишь?
Теперь вспомнил. Вспомнил, как перед выходом в Феодосию ко мне подошел дальномерщик Федор Плотников и попросил дать ему рекомендацию в партию.
- Хочу идти в бой коммунистом, товарищ капитан второго ранга...
И вот Плотников с честью выдержал суровое испытание.
...Мина ударила в угол мостика. Плотникова оглушило, швырнуло на паелы{3}. Очнувшись, краснофлотец кинулся к дальномеру. Прильнул к окулярам. Слева от мола сверкнули вспышки пламени. Немецкая батарея! Плотников быстро определил дистанцию до нее, передал данные артиллеристам. Залп, другой - и батарея умолкла. Плотников развернул дальномер в другую сторону, готовый засечь новую огневую точку, но в это время в дальномер угодил немецкий снаряд. Осколки изрешетили шинель Плотникова, один поранил матросу лицо. Но он не обратил внимания на боль и льющуюся кровь. На мостике вспыхнул пожар, и Плотников кинулся тушить огонь. Пламя гудело на ветру, загорелся кранец с сигнальными ракетами. Плотников высыпал ракеты на настил и стал затаптывать их ногами. На помощь ему подоспел сигнальщик Сергей Краковский. Вдвоем моряки справились с огнем, после чего Плотников вновь вернулся к дальномеру. Он устранил повреждения, и через некоторое время артиллеристы получили новые данные для стрельбы.
Не успел военком закончить свой рассказ, как весь корабль содрогнулся от тяжелого удара. Мы едва устояли на ногах. И тотчас поступил доклад: снаряд попал в фок-мачту, осколками повреждена первая зенитная установка, ранено несколько зенитчиков. И снова начался пожар. С мостика видно, как метнулся к огню комендор Дмитрий Куриленко. Правая рука матроса висит безжизненно, но, несмотря на это, Куриленко вместе с краснофлотцем Подберезным стал сбивать огонь. Полетели за борт приготовленные к стрельбе снаряды. Повернут вентиль пожарного крана. Но воды нет.
Перебита магистраль! А на палубе уже пылает высыпавшийся из снарядов порох. Пена огнетушителей бессильна против него. Вижу, как здоровой рукой Куриленко сдирает брезент и набрасывает его на огонь. Красные языки пытаются вырваться из-под брезента, но сила их слабеет, и скоро лишь клубы едкого дыма, разрываемого на части ветром, напоминают о бушевавшем только что пожаре.
- К орудию! - слышится команда Куриленко, и уцелевшие номера расчета занимают свои места...
Звонок с юта. Это старпом Агарков.
- Корма подошла почти вплотную, - доложил он. - Устанавливаем сходни.
Константину Ивановичу некогда было рассказывать о том, что, когда до мола оставалось метров пять, разбежался и прыгнул на причал краснофлотец Михаил Федоткин. С борта ему быстро подали швартов, и Федоткин закрепил его за пал{4}. Сходни установили буквально за минуту, и на берег неудержимым потоком устремились десантники.
Бой за Феодосию вступил в решающую фазу. Вся видимая вокруг панорама дышала пламенем. Ни на секунду не умолкали пушки и пулеметы. Один из залпов нашего главного калибра угодил в склад боеприпасов. На берегу встала стена огня, который разгорелся еще ярче после того, как спаренные 100-миллиметровые установки лейтенанта Машенина подожгли цистерны с бензином. Зарево залило весь порт, и в его багровом свете я увидел в бинокль колонну немецких танков. Они ползли к порту, стреляя на ходу. Танки против крейсера! Такое вряд ли кто мог припомнить. Но наши артиллеристы начеку. Не успела танковая колонна вступить в бой по-настоящему, как ее разметали снаряды главного калибра крейсера. Как и водится, за танками шла пехота, но ее прижали к земле счетверенные пулеметы главного старшины Степана Буркина.
Но и крейсер получает все больше и больше попаданий. Возрастают потери. Унесли в лазарет военкома Щербака, в руку и ногу ранен осколками наш артиллерист капитан-лейтенант Коровкин. Правда, он вернулся после перевязки на мостик и вновь приступил к командованию своими пушками.
Почти одновременно в борт "Красного Кавказа" попадают два снаряда. Один сделал в броне лишь вмятину, зато другой пробил борт выше броневого пояса и разорвался в кубрике котельных машинистов. Самих машинистов в этот момент в помещении не было, они находились на боевых постах, но осколками ранило нескольких десантников.
Новое попадание и очередной доклад:
- Пробоина в борту!
Григорий Иванович Купец приказывает заделать ее второму аварийному отделению. Но к пробоине не подступишься - все коридоры, кубрики и трапы на корабле забиты десантниками, ждущими своей очереди на высадку. Как быть? Десантники сами нашли выход из положения.
- Ложись! - скомандовал кто-то из них. Красноармейцы без колебаний легли, и матросы-аварийщики по их спинам добрались до пробоины. Ее заделывали пробковыми матрацами. Над головой безостановочно ухало одно из орудий главного калибра, и воздушной волной матрацы буквально выбрасывало из пробоины. Приходилось начинать все сначала. Конечно, краснофлотцы справились с работой, но это заняло немало времени, и весь этот срок десантники ни слухом, ни духом не обмолвились о неудобстве. Велик был боевой порыв этих людей, велика была их ненависть к врагу.
В этом бою мы перестали чему-либо удивляться. Однако был момент, когда сжались самые мужественные сердца.
- Пожар во второй башне! - доложили на мостик.
На мгновение я замер. Пожар в башне, где находились боевые снаряды и располагался зарядный погреб, грозил взрывом всему кораблю. Ведь башня - это не только бронированное сооружение с орудиями, возвышающимися на палубе, как считают многие. На самом деле это лишь часть башни, ее отделение, именуемое боевым. А вся она представляет собой грандиозное сооружение, которое как бы пронизывает корабль сверху донизу. В ней расположены не только пушки, но масса дополнительных механизмов и устройств - элеваторы для подъема боезапаса, электромоторы, зарядные и снарядные погреба. Все это прикрыто мощной броней, и все отделения башенной установки во время боя разобщаются на случай возникновения пожара, но многих случайностей так или иначе не избежишь.
Практика войны на море накопила немало опыта в этом отношении, и не случайно инструкции четко определяют действия командира при угрозе взрыва: он должен, не теряя времени, отдавать приказ о затоплении артиллерийских погребов. Именно такая ситуация возникла на корабле...
Но как затопить башню, если там находятся люди, твои матросы?! Они верят в тебя, в командира, и надо верить в них. Мысли лихорадочно сменяют друг друга. Усилием воли я отринул готовое решение. Нет, затапливать башню нельзя! Если не произошло взрыва сразу же, значит, в башне кто-то жив и борется за спасение корабля. Я оказался прав.
После боя мы восстановили картину случившегося. Немецкий снаряд пробил башню и разорвался внутри боевого отделения. Прислуга была выведена из строя, загорелись электропровода и краска. А. на элеваторе подачи в это время лежали так называемые "картузы" - метровые пакеты с порохом. Один "картуз" уже охватило пламя. Огонь подбирался к другим. Еще минута - они вспыхнут, пожар проникнет вниз до самого погреба, и тогда трагедия неминуема. Искореженный крейсер ляжет на дно.
Но в башне убило не всех. Некоторые краснофлотцы лишь потеряли сознание от большой концентрации взрывных газов, а также от контузии. Первым очнулся краснофлотец Василий Покутный.
Внутренность башни застилал дым, но сквозь него Покутный различил языки пламени. Комендору не нужно было объяснять, чем это грозит кораблю. Собрав все силы, Покутный дополз до горящего заряда, вытащил его из элеватора. Но откатить тяжелую броневую дверь и выбросить заряд в море раненый моряк не смог. И тогда он сделал то, что был в силах сделать, - навалился на заряд и стал гасить его своим телом. За несколько секунд руки и лицо мужественного матроса почернели от ожогов, и он вновь потерял сознание.
Но главное было сделано, заряд тлел на расстоянии от элеватора. К тому же пожар уже заметили. К башне устремились два друга - электрик Павел Пилипко и комендор Петр Пушкарев, тот самый, который перед началом боевых действий от имени артиллеристов заверял меня в готовности сражаться до конца.
Но друзьям не удалось проникнуть в башню через дверь, она была задраена изнутри. Тогда краснофлотцы воспользовались запасным лазом - узким отверстием в башне, расположенным со стороны фок-мачты. С трудом протиснувшись в него, Пушкарев оказался внутри башни.
Там ничего нельзя было различить из-за клубов удушливого дыма: горела краска на стенах и электропровода. На ощупь, задыхаясь от газов, Пушкарев добрался до двери и отдраил ее. Затем метнулся назад, голыми руками схватил все еще горящий заряд и выбросил его на палубу. Там заряд подхватили пулеметчики, старшина 2-й статьи Власьев и краснофлотец Платонов, и швырнули его за борт.
А Пушкарев тем временем продолжал тушить огонь внутри башни. Он рвал провода, хлестал бушлатом по горящей краске. Руки Пушкарева покрылись волдырями ожогов, от ядовитых газов раскалывалась голова, но комендор не думал о себе. Вскоре к нему присоединился Павел Пилипко, и вдвоем друзья в основном справились с очагом пожара. Когда к башне подоспели краснофлотцы аварийного отделения во главе с лейтенантом Гойловым, пожар был почти ликвидирован. За мужество и самоотверженность Петр Пушкарев и Павел Пилипко после боя награждены были орденами.
Описанные события заняли четыре минуты, но это были минуты страшного нервного напряжения. И к чести краснокавказцев надо сказать, что все, кто знал о драме, разыгравшейся во второй башне, проявили поистине железную выдержку и решимость. Так, когда велась борьба против огня в боевом отделении башни, личный состав зарядного погреба, расположенного на самом дне, приготовился к затоплению. Погребные не хуже меня осознавали грозящую крейсеру опасность. Через трубу элеватора в погреб просочился дым, однако никто не покинул своего боевого поста. Наоборот, люди приготовились пожертвовать собой, чтобы спасти корабль. Командир отделения Иван Крипак вставил ключи в трафаретки клапанов орошения и ждал приказа с мостика. Каким мужеством нужно обладать, чтобы, будучи отрезанными от всех водонепроницаемыми дверьми и переборками, не дрогнуть, не поддаться губительной панике!
Впоследствии я не раз вспоминал эти минуты, и был горд тем, что не ошибся в своем решении, полностью положившись на самоотверженность и боевую выучку моряков "Красного Кавказа". Они еще раз лучшим образом подтвердили свое превосходство над обстоятельствами, заставив отступить их. А вскоре вторая башня вновь вошла в строй и повела огонь по противнику.
* * *
Бой за Феодосию продолжался. Гремела артиллерия крейсеров и эсминцев, пулеметные очереди сливались в одно мощное и высокое звучание. Ожесточение нарастало. Немцы решили во что бы то ни стало сбросить десант в море и рвались к порту, не считаясь с потерями.
Работы хватало всем, особенно пулеметным расчетам, которые, как метлой, расчищали феодосийские улицы. Большая нагрузка выпала на долю пулеметчиков Ивана Петрова (того самого, который отличился при отражении налетов авиации в Новороссийске), Кузьмина и Белова, чей боевой пост находился в непосредственной близости от меня.
А к причалам уже подходят строем красноармейцы десантного полка. Людские валы перекатываются через борт крейсера и исчезают в его недрах. Наконец каждый из десантников определен на место.
- Приняли тысячу восемьсот пятьдесят три человека, - докладывает старпом Агарков.
Смотрю на Константина Ивановича, на своего "железного" старпома, как я его величаю. А он и впрямь железный, потому что едва ли найдешь второго человека на корабле, на плечи которого выпала бы такая нагрузка. В короткий срок разместить почти две тысячи человек! И не просто разместить, рассовать по разным углам, а каждому подразделению отвести то место, которое наиболее удобно для выполнения своей задачи.
Вот, например, пулеметная рота. Ее нельзя отправлять в дальние или нижние помещения. При высадке пулеметчики должны поддерживать огнем десант, и, стало быть, их место поближе к трапу. Все это обязан учитывать Агарков, и он учитывал, держа в уме тысячу мелочей.
Остаются считанные минуты до съемки со швартовов. С гор, окружающих, Новороссийск, налетает сильный ветер. Быстро темнеет. Прошу "добро" на выход. На ходовой мостик поднимаются командир отряда высадки капитан 1-го ранга Н. Е. Басистый и командир отряда артиллерийской поддержки капитан 1-го ранга В. А. Андреев. Можно сниматься. В 18 часов 32 минуты "Красный Кавказ" медленно отошел от стенки. Миновали мол. Впереди открытое море. Курс - на Феодосию.
В море командование разрешило сообщить личному составу и десантникам цель похода. Военком крейсера Г. И. Щербак подходит к микрофону корабельной трансляции:
- Товарищи моряки, товарищи десантники! Крейсер "Красный Кавказ" идет в Феодосию. Будем высаживать десант в порт и поддерживать его огнем своей артиллерии!..
Пользуясь случаем (обстановка пока позволяет), спускаюсь с мостика и иду в кубрики и на боевые посты. По опыту знаю: морякам сейчас необходим задушевный разговор. Они идут в бой, и каждое слово в такие минуты полно особенного значения. Повсюду оживление. Краснофлотцы заверяют меня, что отдадут все силы для достижения боевого успеха.
- Пусть командование не беспокоится за нас, - докладывают комендоры главного калибра. - При любых условиях мы выполним свой долг.
- У нас каждый может заменить товарища, - говорит комендор Петр Пушкарев. - Я, например, знаю семнадцать специальностей.
Глядя на возбужденное лицо артиллериста, я не подозревал в тот момент, что через несколько часов, в самый разгар боя за Феодосию, этот могучий парень спасет крейсер от неминуемой гибели...
У кого-то из комендоров в руках оказался мел. И вот уже на снарядах крупными буквами выводятся надписи: "За Родину!", "За Севастополь!", "За наших отцов и матерей!" Удовлетворенный и взволнованный, возвращаюсь на мостик. Через минуту туда же взбегает секретарь партийного бюро крейсера Ефимов. В руках у него пачка тетрадных листков. Беру один. Читаю:
"Прошу принять меня кандидатом в члены партии. В рядах партии обязуюсь с еще большей энергией сражаться за наше общее дело. Буду участвовать в разгроме фашистских орд до полного их уничтожения. С. Прокопович".
Мысленно тотчас же представляю Прокоповича, нашего лучшего рулевого. Он сейчас на вахте, ведет крейсер на выполнение боевой задачи. Что ж, таким, как Прокопович, можно довериться в трудную минуту...
Из штурманской рубки докладывают, что "Красный Кавказ" вышел в точку рандеву с кораблями отряда поддержки. А вот и они сами - темные силуэты на вспененной поверхности моря. Строимся в три кильвейрные колонны. Головным идет эсминец "Шаумян", за ним крейсеры, замыкают ордер эсминцы "Железняков" и "Незаможник". Справа и слева от нас идут катера - охотники и тральщики.
А море разыгрывается, ветер крепчает. Приходится уменьшить ход до четырнадцати узлов, потому что тральщики и катера с трудом выгребают против волн. Район развертывания отряда - траверз мыса Ильи. До него еще далеко, но опоздать мы не опасались, у нас было достаточно времени в запасе.
Пошел снег. Видимость ухудшилась еще больше, и кораблям пришлось сблизиться на предельно допустимую дистанцию. Но плохая погода, кроме минусов, имела и свои положительные стороны. По крайней мере, мы были твердо уверены, что самый страшный враг, авиация, нас не атакует.
Проходит полчаса, час. Видимость испортилась окончательно, определяемся по глубинам и радиопеленгам, но тем не менее из штурманской вскоре докладывают:
- Пришли в район развертывания!
Отряд ложится на боевой курс и перестраивается: катера-охотники уходят под берег, а корабли артиллерийской поддержки занимают огневые позиции. После артналета охотники устремятся в Феодосию и взорвут боновое заграждение в порту, а вслед за ними в гавань ворвется "Красный Кавказ" с десантом.
Смотрю на хронометр. Три часа пятьдесят минут. Пора начинать артиллерийскую подготовку. Отдаю команду, и в тот же миг воздух содрогается от залпов наших стовосьмидесятимиллиметровок. Из темноты рявкнули орудия другого крейсера, "Красного Крыма", а эсминцы открыли огонь осветительными снарядами. Когда они вспыхивали, было хорошо видно, как в порту и на улицах Феодосии заметались захваченные врасплох гитлеровцы. Разрывы наших снарядов вставали в самой гуще охваченных паникой врагов. Огневой налет ошеломил их.
Артподготовка закончилась в начале пятого. И сразу же по сигналу зеленых ракет в порт устремились катера-охотники. В пламени разрывов хорошо различим номер головного. Это "МО-0131". В кильватер ему держится "МО-013". На их палубах бойцы штурмовых отрядов, готовые при первой возможности выпрыгнуть на причалы и вступить в бой. Но немцы уже пришли в себя, и корабли были встречены градом свинца. Однако натиск моряков был так силен, что их не остановили ни разрывы снарядов, ни ливень пуль. Через восемь минут после начала прорыва к небу взметнулись две белые ракеты: путь свободен! И уже через несколько минут в руках у десантников оказались маяк и две противотанковые пушки, прикрывавшие вход в гавань. Маяк удалось зажечь, что облегчило прорыв к пирсам других кораблей, пушки были повернуты и вскоре обрушили на головы немцев их же снаряды.
С нетерпением жду команды. На мостике тесно. Люди вокруг меня сосредоточены и молчаливы. И все же труднее всех мне, командиру, от действий которого зависит успех похода, судьба корабля, жизнь подчиненных. Снова и снова обдумываю возможности швартовки.
Согласно диспозиции "Красный Кавказ" должен был швартоваться левым бортом, с ходу. При определенных условиях это был выигрышный вариант: сокращалось время швартовки и, стало быть, время пребывания крейсера под огнем, уменьшались потери. Но могли возникнуть и осложнения. Дело в том, что ветер менялся на глазах - задул с берега и достиг силы шести баллов. В таких условиях "Красный Кавказ" на малом ходу попросту перестал бы слушаться руля. Швартовку же на большой скорости затрудняла находившаяся поблизости от мола каменистая банка, на которую можно было выскочить при малейшем просчете. Наконец свободному маневру мешало и минное поле, выставленное немцами в непосредственном соседстве с молом. Не пришлось бы менять вариант швартовки, думалось мне. Последующие события показали, что я оказался прав...
На берегу уже бушевал огненный вал. Десантники с катеров подавляли сопротивление немцев у пирсов, но из города по нашим били пушки и пулеметы многочисленных огневых точек. Наступил час пик.
- Вперед! - услышал я сквозь грохот команду капитана 1-го ранга Басистого.
"Красный Кавказ" медленно двинулся к тому месту, где в зареве пожаров виднелся бок широкого мола. Уменьшаю скорость и сразу же чувствую, как под напором ветра начинает уваливать в сторону нос корабля. На минное поле!
Мгновенно определяю: швартоваться надо не левым, а правым бортом, а для этого следует отдать якорь и, работая машинами "в раздрай", прижать правый борт к молу. Успех дела будет зависеть от боцманской и швартовной команд.
Прошу разрешения на швартовку правым бортом, но капитан 1-го ранга В. А. Андреев приказывает действовать по ранее утвержденному плану. Приходится спускать на воду баркас для подачи на причал швартовов. Отдаю команду.
А пространство вокруг крейсера уже наполнено шумом и свистом пролетающих рядом осколков и пуль. Пока это еще не прицельный огонь, но и шальные пули находят свои цели. Кое-кто из матросов, спускающих баркас, ранен, но ни один не уходит в укрытие.
Баркас спущен. В нем шесть человек: старший лейтенант Лев Кудиш, командир отделения Василий Цебренко, краснофлотцы Александр Зайцев, Александр Чава, Андрей Максимкин. Им предстоит перевезти к молу тяжелый стальной трос, который удержит "Красный Кавказ" у причала.
Баркас исчезает в темноте, но вскоре показывается, попав в полосу света от луча вражеского прожектора. Видно, как с берега к баркасу протягиваются трассы автоматных очередей. Но краснокавказцы упорно идут к молу. Вот он уже рядом. Кудиш и Чава первыми выскакивают на бетон, швыряют гранаты. Остальные тем временем заводят швартовы. Но тут с другого конца мола по морякам ударил пулемет. Правда, он работал недолго: его тотчас подавили зенитчики крейсера, внимательно следившие за берегом. Попытка пришвартоваться левым бортом продолжалась.
Однако мне был ясен ее исход. Ветер с берега по-прежнему относил крейсер от мола, и с каждой минутой его напор становился все ощутимее - наши мачты, надстройки и трубы прекрасно выполняли назначение парусов. Происходи это в другом месте - мы бы подработали машинами, но пустить их в ход здесь нам не позволял запас глубины. К тому же мне было известно, что на дне Феодосийской гавани лежат потопленные нашей авиацией суда фашистов, так что первый же поворот винта мог окончиться для нас плачевным образом. А без винтов "Красный Кавказ" стал бы не боевым кораблем, а мишенью.
Приближался ответственный момент. Инерция хода угасала, вот-вот должно было наступить положение равновесия - положение, удобное для швартовки. Но ветер, ветер! Он делает свое дело. "Красный Кавказ" останавливается лишь на мгновение, недостаточное для того, чтобы закрепить швартовы, затем нос крейсера снова уваливает под ветер. Расстояние между нами и пирсом увеличивается на глазах. Краснофлотцы на причале из последних сил удерживают трос, но их усилия тщетны. Трос падает в воду. Неуправляемый крейсер начинает сносить прямо на минное поле.
Выбора нет: приказываю дать задний ход. Опасность подрыва на время устранена. Но тут немцы наконец-то разглядели и опознали крейсер, и с этого момента все, что могло в Феодосии стрелять, обрушило свой огонь на "Красный Кавказ". Фашисты понимали, какую угрозу мы представляем, и решили во что бы то ни стало уничтожить корабль.
Скажу по совести: нам пришлось туго. Мы не могли маневрировать и представляли собой идеальную цель. Правда, наша артиллерия вела яростную дуэль с батареями противника, но преимущество в этом поединке было всецело на стороне немцев. Мы стреляли по площади, по вспышкам, тогда как крейсер был у всех на виду.
- Швартуйтесь правым бортом! - распорядился наконец В. А. Андреев.
Дважды приказывать не приходится. Я быстро ввел "Красный Кавказ" в проход между молом и волноломом, форштевнем притопил бревна бонового заграждения - чтобы отдать якорь в нужном месте, необходимо было выйти за боны хотя бы на полкорпуса. Скрежещут под днищем бревна, удары сотрясают корпус корабля. Как будто достаточно, теперь можно отдавать якорь. Командую:
- Левый якорь отдать!
Грохот стоит такой, что мою команду едва слышно по корабельной трансляции. Угадав наши намерения противник усилил огонь до предела. По крейсеру от крыли стрельбу даже армейские минометы!
На носу работать в рост невозможно. Краснофлотцы боцманской команды выполняют все операции с якорь-цепью и шпилем лежа, помогая себе железными крюками. Задним ходом "Красный Кавказ" медленно подходит к молу. Теперь ветер уже не в силах совладать с махиной корабля: ее прочно удерживает зарывшийся в грунт якорь. Нос крейсера уже у мола; с полубака на него подается швартовый трос. Остается подтянуть корму, и задача будет выполнена.
И тут происходит первое попадание в крейсер. Мина с оглушительным треском и воем разрывается на сигнальном мостике. Наклоняюсь к переговорной трубке. Сначала никто не отзывается, затем слышны привычные слова:
- Есть, сигнальный!..
Спрашиваю о результатах попадания. Сигнальщик Краковский докладывает: убито три человека, на мостике пожар, уцелевшие и раненые сигнальщики борются с огнем.
Как выяснилось потом, вместо убитого лейтенанта Денисова командование боевой частью связи принял политрук Шишкин. Он же руководил тушением пожара на сигнальном мостике. Контуженые и раненые сигнальщики сбивали пламя одеждой, заливали водой и пеной из огнетушителей. И огонь был побежден. И ни на миг не прекращал отбивать точки-тире фонарь-ратьер: сигнальщик Алексей Печенкин поддерживал устойчивую связь с другими кораблями отряда, передавая им приказания флагмана...
Медленно, очень медленно приближается к молу корма. По-прежнему упорствует ветер, хотя теперь уже швартовка - дело времени. А его-то и нет. Каждая минута пребывания крейсера под огнем чревата новыми жертвами. Окаменев, слежу за тем, как почти незаметно для глаз сужается полоска воды между бортом крейсера и стенкой мола. На пределе воют моторы шпиля{1}, но трос, обнесенный вокруг баллера{2}, скользит по нему вхолостую.
На юте появляется высокая фигура старшего помощника. Опытным взглядом Константин Иванович вмиг оценил положение, и вот уже слышны его команды:
- Стоп шпиль!
- Пошел шпиль!
Дело двинулось быстрее, но не настолько, как бы хотелось. Секунду раздумываю и принимаю решение начать высадку десантников, не дожидаясь окончания швартовки.
- Левый трап вывалить!
Команда подхвачена, скрипят блоки талей, с которыми ловко управляется помощник боцмана старшина Василий Калинин. Вот трап уже за бортом. К нему подходят катера и увозят пулеметную роту. Вскоре разнесшиеся над молом заливистые очереди наших "дегтярей" возвестили о том, что рота вступила в бой.
Возле меня словно из-под земли вырос возбужденный военком:
- Гордись, командир, не подвел тебя твой крестник! - закричал он мне на ухо.
Я удивленно посмотрел на Щербака. О ком это он?
- О Плотникове говорю! - снова кричит Щербак. - Рекомендацию ему давал, помнишь?
Теперь вспомнил. Вспомнил, как перед выходом в Феодосию ко мне подошел дальномерщик Федор Плотников и попросил дать ему рекомендацию в партию.
- Хочу идти в бой коммунистом, товарищ капитан второго ранга...
И вот Плотников с честью выдержал суровое испытание.
...Мина ударила в угол мостика. Плотникова оглушило, швырнуло на паелы{3}. Очнувшись, краснофлотец кинулся к дальномеру. Прильнул к окулярам. Слева от мола сверкнули вспышки пламени. Немецкая батарея! Плотников быстро определил дистанцию до нее, передал данные артиллеристам. Залп, другой - и батарея умолкла. Плотников развернул дальномер в другую сторону, готовый засечь новую огневую точку, но в это время в дальномер угодил немецкий снаряд. Осколки изрешетили шинель Плотникова, один поранил матросу лицо. Но он не обратил внимания на боль и льющуюся кровь. На мостике вспыхнул пожар, и Плотников кинулся тушить огонь. Пламя гудело на ветру, загорелся кранец с сигнальными ракетами. Плотников высыпал ракеты на настил и стал затаптывать их ногами. На помощь ему подоспел сигнальщик Сергей Краковский. Вдвоем моряки справились с огнем, после чего Плотников вновь вернулся к дальномеру. Он устранил повреждения, и через некоторое время артиллеристы получили новые данные для стрельбы.
Не успел военком закончить свой рассказ, как весь корабль содрогнулся от тяжелого удара. Мы едва устояли на ногах. И тотчас поступил доклад: снаряд попал в фок-мачту, осколками повреждена первая зенитная установка, ранено несколько зенитчиков. И снова начался пожар. С мостика видно, как метнулся к огню комендор Дмитрий Куриленко. Правая рука матроса висит безжизненно, но, несмотря на это, Куриленко вместе с краснофлотцем Подберезным стал сбивать огонь. Полетели за борт приготовленные к стрельбе снаряды. Повернут вентиль пожарного крана. Но воды нет.
Перебита магистраль! А на палубе уже пылает высыпавшийся из снарядов порох. Пена огнетушителей бессильна против него. Вижу, как здоровой рукой Куриленко сдирает брезент и набрасывает его на огонь. Красные языки пытаются вырваться из-под брезента, но сила их слабеет, и скоро лишь клубы едкого дыма, разрываемого на части ветром, напоминают о бушевавшем только что пожаре.
- К орудию! - слышится команда Куриленко, и уцелевшие номера расчета занимают свои места...
Звонок с юта. Это старпом Агарков.
- Корма подошла почти вплотную, - доложил он. - Устанавливаем сходни.
Константину Ивановичу некогда было рассказывать о том, что, когда до мола оставалось метров пять, разбежался и прыгнул на причал краснофлотец Михаил Федоткин. С борта ему быстро подали швартов, и Федоткин закрепил его за пал{4}. Сходни установили буквально за минуту, и на берег неудержимым потоком устремились десантники.
Бой за Феодосию вступил в решающую фазу. Вся видимая вокруг панорама дышала пламенем. Ни на секунду не умолкали пушки и пулеметы. Один из залпов нашего главного калибра угодил в склад боеприпасов. На берегу встала стена огня, который разгорелся еще ярче после того, как спаренные 100-миллиметровые установки лейтенанта Машенина подожгли цистерны с бензином. Зарево залило весь порт, и в его багровом свете я увидел в бинокль колонну немецких танков. Они ползли к порту, стреляя на ходу. Танки против крейсера! Такое вряд ли кто мог припомнить. Но наши артиллеристы начеку. Не успела танковая колонна вступить в бой по-настоящему, как ее разметали снаряды главного калибра крейсера. Как и водится, за танками шла пехота, но ее прижали к земле счетверенные пулеметы главного старшины Степана Буркина.
Но и крейсер получает все больше и больше попаданий. Возрастают потери. Унесли в лазарет военкома Щербака, в руку и ногу ранен осколками наш артиллерист капитан-лейтенант Коровкин. Правда, он вернулся после перевязки на мостик и вновь приступил к командованию своими пушками.
Почти одновременно в борт "Красного Кавказа" попадают два снаряда. Один сделал в броне лишь вмятину, зато другой пробил борт выше броневого пояса и разорвался в кубрике котельных машинистов. Самих машинистов в этот момент в помещении не было, они находились на боевых постах, но осколками ранило нескольких десантников.
Новое попадание и очередной доклад:
- Пробоина в борту!
Григорий Иванович Купец приказывает заделать ее второму аварийному отделению. Но к пробоине не подступишься - все коридоры, кубрики и трапы на корабле забиты десантниками, ждущими своей очереди на высадку. Как быть? Десантники сами нашли выход из положения.
- Ложись! - скомандовал кто-то из них. Красноармейцы без колебаний легли, и матросы-аварийщики по их спинам добрались до пробоины. Ее заделывали пробковыми матрацами. Над головой безостановочно ухало одно из орудий главного калибра, и воздушной волной матрацы буквально выбрасывало из пробоины. Приходилось начинать все сначала. Конечно, краснофлотцы справились с работой, но это заняло немало времени, и весь этот срок десантники ни слухом, ни духом не обмолвились о неудобстве. Велик был боевой порыв этих людей, велика была их ненависть к врагу.
В этом бою мы перестали чему-либо удивляться. Однако был момент, когда сжались самые мужественные сердца.
- Пожар во второй башне! - доложили на мостик.
На мгновение я замер. Пожар в башне, где находились боевые снаряды и располагался зарядный погреб, грозил взрывом всему кораблю. Ведь башня - это не только бронированное сооружение с орудиями, возвышающимися на палубе, как считают многие. На самом деле это лишь часть башни, ее отделение, именуемое боевым. А вся она представляет собой грандиозное сооружение, которое как бы пронизывает корабль сверху донизу. В ней расположены не только пушки, но масса дополнительных механизмов и устройств - элеваторы для подъема боезапаса, электромоторы, зарядные и снарядные погреба. Все это прикрыто мощной броней, и все отделения башенной установки во время боя разобщаются на случай возникновения пожара, но многих случайностей так или иначе не избежишь.
Практика войны на море накопила немало опыта в этом отношении, и не случайно инструкции четко определяют действия командира при угрозе взрыва: он должен, не теряя времени, отдавать приказ о затоплении артиллерийских погребов. Именно такая ситуация возникла на корабле...
Но как затопить башню, если там находятся люди, твои матросы?! Они верят в тебя, в командира, и надо верить в них. Мысли лихорадочно сменяют друг друга. Усилием воли я отринул готовое решение. Нет, затапливать башню нельзя! Если не произошло взрыва сразу же, значит, в башне кто-то жив и борется за спасение корабля. Я оказался прав.
После боя мы восстановили картину случившегося. Немецкий снаряд пробил башню и разорвался внутри боевого отделения. Прислуга была выведена из строя, загорелись электропровода и краска. А. на элеваторе подачи в это время лежали так называемые "картузы" - метровые пакеты с порохом. Один "картуз" уже охватило пламя. Огонь подбирался к другим. Еще минута - они вспыхнут, пожар проникнет вниз до самого погреба, и тогда трагедия неминуема. Искореженный крейсер ляжет на дно.
Но в башне убило не всех. Некоторые краснофлотцы лишь потеряли сознание от большой концентрации взрывных газов, а также от контузии. Первым очнулся краснофлотец Василий Покутный.
Внутренность башни застилал дым, но сквозь него Покутный различил языки пламени. Комендору не нужно было объяснять, чем это грозит кораблю. Собрав все силы, Покутный дополз до горящего заряда, вытащил его из элеватора. Но откатить тяжелую броневую дверь и выбросить заряд в море раненый моряк не смог. И тогда он сделал то, что был в силах сделать, - навалился на заряд и стал гасить его своим телом. За несколько секунд руки и лицо мужественного матроса почернели от ожогов, и он вновь потерял сознание.
Но главное было сделано, заряд тлел на расстоянии от элеватора. К тому же пожар уже заметили. К башне устремились два друга - электрик Павел Пилипко и комендор Петр Пушкарев, тот самый, который перед началом боевых действий от имени артиллеристов заверял меня в готовности сражаться до конца.
Но друзьям не удалось проникнуть в башню через дверь, она была задраена изнутри. Тогда краснофлотцы воспользовались запасным лазом - узким отверстием в башне, расположенным со стороны фок-мачты. С трудом протиснувшись в него, Пушкарев оказался внутри башни.
Там ничего нельзя было различить из-за клубов удушливого дыма: горела краска на стенах и электропровода. На ощупь, задыхаясь от газов, Пушкарев добрался до двери и отдраил ее. Затем метнулся назад, голыми руками схватил все еще горящий заряд и выбросил его на палубу. Там заряд подхватили пулеметчики, старшина 2-й статьи Власьев и краснофлотец Платонов, и швырнули его за борт.
А Пушкарев тем временем продолжал тушить огонь внутри башни. Он рвал провода, хлестал бушлатом по горящей краске. Руки Пушкарева покрылись волдырями ожогов, от ядовитых газов раскалывалась голова, но комендор не думал о себе. Вскоре к нему присоединился Павел Пилипко, и вдвоем друзья в основном справились с очагом пожара. Когда к башне подоспели краснофлотцы аварийного отделения во главе с лейтенантом Гойловым, пожар был почти ликвидирован. За мужество и самоотверженность Петр Пушкарев и Павел Пилипко после боя награждены были орденами.
Описанные события заняли четыре минуты, но это были минуты страшного нервного напряжения. И к чести краснокавказцев надо сказать, что все, кто знал о драме, разыгравшейся во второй башне, проявили поистине железную выдержку и решимость. Так, когда велась борьба против огня в боевом отделении башни, личный состав зарядного погреба, расположенного на самом дне, приготовился к затоплению. Погребные не хуже меня осознавали грозящую крейсеру опасность. Через трубу элеватора в погреб просочился дым, однако никто не покинул своего боевого поста. Наоборот, люди приготовились пожертвовать собой, чтобы спасти корабль. Командир отделения Иван Крипак вставил ключи в трафаретки клапанов орошения и ждал приказа с мостика. Каким мужеством нужно обладать, чтобы, будучи отрезанными от всех водонепроницаемыми дверьми и переборками, не дрогнуть, не поддаться губительной панике!
Впоследствии я не раз вспоминал эти минуты, и был горд тем, что не ошибся в своем решении, полностью положившись на самоотверженность и боевую выучку моряков "Красного Кавказа". Они еще раз лучшим образом подтвердили свое превосходство над обстоятельствами, заставив отступить их. А вскоре вторая башня вновь вошла в строй и повела огонь по противнику.
* * *
Бой за Феодосию продолжался. Гремела артиллерия крейсеров и эсминцев, пулеметные очереди сливались в одно мощное и высокое звучание. Ожесточение нарастало. Немцы решили во что бы то ни стало сбросить десант в море и рвались к порту, не считаясь с потерями.
Работы хватало всем, особенно пулеметным расчетам, которые, как метлой, расчищали феодосийские улицы. Большая нагрузка выпала на долю пулеметчиков Ивана Петрова (того самого, который отличился при отражении налетов авиации в Новороссийске), Кузьмина и Белова, чей боевой пост находился в непосредственной близости от меня.