Не теряя времени, бойцы под моим наблюдением укрыли за камнями часть принесенных боеприпасов и продуктов. Другую часть отправили на гребни. Потом сформировали смену для защитников перевала - им необходим был отдых. Немедленно спустили вниз раненых. Один из них был в тяжелом состоянии, и его предстояло нести на импровизированных носилках по крутым склонам. Что касается легкораненых, то они заявили, что после перс-вязки в медсанбате без задержки вернутся в отряд.
Не успел я ознакомиться с указаниями, присланными штабом дивизии, поднялась сильная перестрелка на левом фланге. На гребне находилась горстка бойцов. Поэтому я поспешил туда, взяв несколько человек из пополнения.
На первый взгляд за перевалом было все по-прежнему: на скалах у выхода на ледник виднелись фигуры егерей. На самом леднике, вернее, на снежном поле, идущем от него к нам, кое-где темнели трупы и валялись какие-то предметы, брошенные гитлеровцами во время бегства, Никаких явных признаков предстоящего наступления обнаружить не удалось. Что же касается вспыхнувшей вновь интенсивной стрельбы, то она наводила на мысль, что противник просто хочет отвлечь наше внимание от каких-то своих действий на другом участке.
Так оно и оказалось, и замысел гитлеровцев стал ясен для нас.
Тщательно осматривая гребень, ведущий к высоте 1360 с севера, я разглядел в бинокль, как из-за скалы появилась рука и стала ощупывать выступы на крутой стенке, обращенной в нашу сторону. Потом высунулась по пояс фигура альпиниста. Он забил крюк в трещину скалы, наценил альпинистский карабин, вставил в него веревку и, немного спустившись, вышел на обращенную к нам сторону скалы (видимо, этот участок подъема удавалось преодолеть только таким способом). Немцы находились уже довольно близко к вершине высоты 1360. Из-за гребня показались еще двое.
Нас разделяло не более двухсот метров. Снайперской винтовки не оказалось. Я быстро прицелился и выстрелил из карабина... Солдат повис, раскачиваясь на веревке.
Так вот что задумали гитлеровцы! Потерпев неудачу на нашем правом фланге, они решили взобраться на вершину и ударить по нас сверху. В такой ситуации нельзя было терять ни минуты, и я послал на высоту 1360 группу бойцов, приказав дежурить там и ждать дальнейших распоряжений. Провожать их пошел Нурулиев. Какова была обстановка на вершине, мы не знали, а потому установили непрерывное наблюдение за поднимавшимися товарищами.
Стрельба на левом фланге обороны стала быстро затихать, теперь она потеряла всякий смысл. Немцам стало ясно, что мы разгадали их хитрость, их скалолазы, видимо, вернулись назад. Вскоре прекратилась стрельба и на правом фланге.
Это был самый ожесточенный бой за перевал у высоты 1360. Но противник не успокоился на этом. Уж очень выгодной была позиция, занятая нами, чтобы он отказался от попыток захватить ее. Больше боялись теперь гитлеровцы и окружения своих подразделений в теснине. Именно поэтому они усилили группу, штурмовавшую перевал, и в последующие три дня, 26, 27 и 28 сентября, несколько раз предпринимали попытки покончить с нами.
О значении нашего участка, вскоре ставшего исходным рубежом для наступления 394-й стрелковой дивизии, свидетельствовало и то, что вскоре численность советских войск на перевале возросла до четырехсот человек. Для связи со штабом полка и дивизии была проложена телефонная линия. Впервые после нескольких бессонных ночей мы с Хатеновым легли отдыхать "дома" - в углублении под скалой, обнесенном теперь надежной стенкой, укрывавшей нас от осколков при минометном обстреле. Сюда же спустились на отдых все бойцы нашего с Хатеновым отряда альпинистов. Их сменили на гребне красноармейцы из 121-го горнострелкового полка, благодаря которым мы теперь были сыты и тепло одеты. На радостях даже позволили себе разжечь небольшой костер из собранных внизу сучьев и вскипятили чай.
Только тогда при свете костра я наконец ознакомился с полученными еще днем указаниями штаба дивизии. В соответствии с этим документом нам надлежало закрепиться на достигнутом рубеже и до подхода нового подкрепления дальнейшего продвижения пока не совершать, а ограничиться активной разведкой ущелья реки Клыч, не допуская выхода противника на фланги и в тыл полка.
На следующий день на рассвете фашисты снова начали минометный обстрел и попытались повторить то, что им не удалось сделать накануне. Днем появился немецкий самолет. Он несколько раз заходил на наши позиции и поливал нас с большой высоты длинными пулеметными очередями. Убедившись, что против него у нас нет серьезного оружия, летчик опустился довольно низко и стал пикировать на гребень с разных сторон. Улетел он лишь после того, как израсходовал весь боезапас. Мы били по самолету из винтовок и в одиночку, и залпами, пытались приспособить для этого ручной пулемет, но не нанесли самолету никаких повреждений. Потом он появился опять. Летчик, осмелев, кружил над нами совсем низко. Он, видимо, был не из робкого десятка. Развернувшись над ущельем реки, гитлеровец летал вдоль гребня ниже нас. Возникла ситуация, возможная только во время боев в горах: мы били по самолету не вверх, а вниз, что никак не вязалось с обычным представлением о зенитной стрельбе. Наконец неутомимый Иванов, ловко приспособив для стрельбы ручной пулемет, полоснул по фашистскому стервятнику длинной очередью. Только после этого он взмыл вверх и улетел за перевал.
Самый крупный оборонительный бой у вершины 1360 начался 27 сентября. На этот раз егеря наступали на оба фланга сразу. После минометного и артиллерийского обстрела на нас двинулось до батальона пехоты. Подойдя к гребню, гитлеровцы повели интенсивный обстрел из ротных минометов.
К этому времени мы располагали значительными силами и вынесли свой передний край на склоны, обращенные в сторону противника. И хотя в первые часы он приблизился к самому гребню перевала, нам удалось отбить атаку с большими потерями для егерей. У нас погибли два бойца, двое были ранены, а пятеро пропали без вести.
В разгар боя позади нас на скальных склонах горы Хакель неожиданно раздались одиночные выстрелы, а потом и длинные пулеметные очереди. В первый момент создалось впечатление, что мы окружены. Но это исключалось: местность была нам отлично знакома, скрытых путей для обхода наших позиций не было. Значит, здесь что-то не то. Но как бы то ни было, со скальных склонов горы Хакель, откуда раздавались выстрелы, просматривались наши позиции. Вместе с несколькими бойцами я стал вести наблюдение. На скалах появлялись то вспышки, то небольшие облачка пыли. И тут мы разгадали уловку противника. Чтобы создать во время штурма перевала панику в наших рядах, немцы послали несколько стрелков-альпинистов на высоты, откуда были видны скалы, находившиеся у нас в тылу. Те открыли огонь но скалам из винтовок и пулеметов разрывными и зажигательными пулями. Эти вспышки и разрывы и вызвали в первый момент тревогу у защитников перевала.
К полудню 28 сентября фашисты вновь начали наступление. Но к этому времени на перевал поднялся из ущелья расчет с 82-миллиметровым минометом и еще одна группа бойцов, которые доставили дополнительные боеприпасы и две снайперские винтовки. Одну взял я и больше не расставался с ней. Интенсивный винтовочно-пулеметный огонь наших альпинистов, поддержанный минометами, приостановил в самом начале наступление егерей.
Это оказалась последняя серьезная попытка противника вернуть перевал. Инициатива перешла в наши руки. Мы начали с разведки северных склонов, по которым можно было попасть с перевала в тыл противника. Попутно приглядывались и к системе немецкой обороны. Теперь, опасаясь нашего обходного маневра, вражеские солдаты вынуждены были строить укрепления. А мы с перевала обстреливали из миномета скопления гитлеровцев и их караваны в ущелье Клыч. Отсюда же корректировали и огонь полковой артиллерии, находившейся в ущелье ниже теснины.
Согласовывая свои действия с полковой артиллерией, мы успешно обстреливали дорогу. Об эффективности таких огневых налетов можно было судить хотя бы по тому, что движение на дороге днем практически прекратилось. Не видно было и солдат. Они забились в щели и укрытия. Конечно, они пытались подвозить ночью все необходимое для передовых позиций в теснине. Но и ночью мы методически обстреливали из миномета наиболее важные участки дороги.
Хочу заметить, что прицельной стрельбой минометчики овладели не сразу. Этим делом в условиях таких больших перепадов высот, видимо, еще не занимался никто.
Одного нашего пребывания на перевале было недостаточно, чтобы гитлеровцы покинули теснину, а попытки штурмовать ее снизу успеха пока не имели.
Отряд между тем разрастался: подходили все новые группы бойцов.
Однажды к нам на перевал была доставлена установка с патефоном, усилителем, репродуктором, пластинками немецких песен и текстами агитационных обращений к вражеским солдатам. Чуть позднее нам передали и листовки, которые предстояло сбрасывать в ущелье реки Клыч.
В горах зазвучали немецкие мелодии и немецкая речь. Чтобы листовки долетели до цели, мы вывернули взрыватели из мин, сунули на их место пачки листовок и начали стрелять по ущелью. В ответ грянули винтовочные выстрелы. Тогда мы завинтили взрыватели и выпустили десятка три мин по расположению штаба ближайшего подразделения егерей. На сей раз гитлеровцы молчали в ответ, они были заняты переноской раненых. Такая "агитация" с нашей стороны оказалась в тот период более действенной...
* * *
Еще в первых своих донесениях в штабы полка и дивизии я сообщал о возможности зайти с занятого нами перевала в тыл противника и совместно с 121-м полком разгромить подразделения егерей, обороняющих теснину. Однако ответа от нашего командования пока не было. Но мы понимали, что медлить нельзя. По нашим наблюдениям, немцы понемногу отводили часть своих сил из теснины. Обидно было упустить удобный случай ударить по врагу, и я решил напомнить о своих соображениях командиру дивизии.
В ожидании ответа мы продолжали вести разведку и намечали предварительный план обходного маневра.
Кроме изучения безопасных путей спуска в ущелье реки Клыч надо было точно узнать и систему обороны противника на северных склонах занятого нами гребня. А разглядеть это от нас, сверху, не представлялось возможным: таков был рельеф местности. Нельзя было рассмотреть систему обороны и с самой высоты 1360, где теперь постоянно, сменяясь через сутки, находились два бойца (этот пункт наблюдения все же продолжал сохранять свое значение). Необходимые сведения о расположении противника и его огневых средств можно было получить, только спустившись в ущелье.
Георгий Иванович Хатенов предложил направить туда ночью группу разведчиков. Они должны были укрыться в нагромождениях камней в стороне от дороги и целый день вести наблюдения, ничем не выдавая себя. На следующую ночь им предстояло вернуться на перевал. Дважды спускалась наша разведка в ущелье, и все стало ясным. Примерно на середине склона в скалах высоты 1360 находился заслон егерей численностью до взвода. Оказалось, что именно он вел с нами перестрелку, а в ночное время высылал в сторону перевала дозоры и освещал ледник ракетами. Внизу в ущелье, у самого основания высоты 1360, располагался немецкий лагерь, в гарнизон которого входило более роты солдат. На их вооружении было два миномета. Мы поняли, что этот лагерь и являлся ядром обороны участка. В предыдущих боях, когда гитлеровцы наступали на наш перевал, этот лагерь пополнялся свежими силами с перевала Клухор.
Благодаря полученным данным разведки у нас постепенно складывался план обходного маневра. Но решения командования все еще не было. В чем же была причина? Вскоре мы узнали, что именно в это время намечался отвод поредевшего в боях 121-го горнострелкового полка. Он с честью выполнил воинский долг: в самые трудные дни на Клухорском направлении он преградил путь немцам к морю, а затем вместе с другими частями повернул их вспять. Теперь полк возвращался в Батуми в расположение своей 9-й горнострелковой дивизии. Мы даалеля, что не можем проститься с нашими боевыми товарищами, дружба с которыми сложилась еще во время горной подготовки. Горных стрелков сменял отдохнувший и доукомплектованный 815-й стрелковый полк. В такой обстановке предложенный нами план окружения егерей в теснине был, очевидно, несвоевременным. Но результаты проведенной разведки не пропали даром. Полученные сведения пригодились и в ходе продолжавшейся обороны, и позже, в период наступления.
На фронте в горах без существенных перемен
Обстановка в горах стабилизировалась. По всему было видно, что наступление на нашем участке в ближайшее время не планируется и что в связи с этим возможны какие-то перемены.
Так оно и случилось, причем долго ждать перемен не пришлось. Уже 29 сентября на перевал прибыл сменить меня капитан К. М. Авакян. Я сдал ему дела, а 1 октября меня вызвали в штаб 815-го полка.
На рассвете мы с Нурулиевым двинулись в путь. Тропинка, бежавшая по травянистым склонам, вывела нас к багряному осеннему лесу. Мы шагали, с удовольствием вдыхая пряный аромат опавших листьев. Навстречу нам поднимались подносчики: на перевале теперь находилось много людей и их надо было снабжать боеприпасами и продовольствием.
У выхода из ущелья Симли-Мипари, прежде чем перейти через наведенный здесь мостик над рекой Клыч, решили искупаться в чистых струях впадавшего в реку ручья. До чего же хорошо было здесь внизу! Мы соскучились по теплу и теперь с наслаждением купались в ручье.
На противоположном берегу появилась большая группа всадников. Они явно держали путь к штабу 815-го полка. Не иначе как прибыло какое-то начальство. Быстро закончив купание, мы тоже поспешили к штабу.
Действительно, среди прибывших был заместитель командующего фронтом генерал-майор И. А. Петров. Он возглавлял оперативную группу по обороне Главного Кавказского хребта при Закавказском фронте. Сейчас Иван Алексеевич лично знакомился с обстановкой на перевалах. Для встречи с ним и вызвали меня.
Генерал Петров подробно расспросил меня о делах нашего отряда. Его интересовало все, вплоть до особенностей рельефа в районе перевалов Клухор и Нахар. Воспользовавшись случаем, я изложил ему план окружения противника в теснине, о котором в свое время докладывал командиру дивизии и командиру 121-го горнострелкового полка. Оказалось, что генерал уже слышал об этом. В беседе со мной он особо подчеркнул, что сейчас важно без особых потерь держать противника на занятых им рубежах до зимы, когда судьба перевалов и прилегающих к ним районов будет решена общими действиями наших войск на Кавказе.
Я выслушал Петрова, и все же мне казалось, что предлагаемые нами действия необходимы, что ценою малых потерь мы можем нанести существенный урон гитлеровцам, занять более выгодные позиции, столь необходимые на зимнее время, и снять с перевала у высоты 1360 свой гарнизон, содержание которого зимой будет связано с неимоверными трудностями из-за мороза и снежных лавин.
Генерал Петров ответил, что относительно предложенного плана окружения противника он еще посоветуется с командиром дивизии, от которого я узнаю окончательное решение.
Говорил я также о трудностях зимнего пребывания всех войск в горах, о необходимости создать службу предупреждения о лавинной опасности и разработать наставления по этому вопросу. Не забыл напомнить и о разборных домиках для высокогорных гарнизонов, о горных лыжах, снегоступах и другом снаряжении и обмундировании, а также об особом пайке для высокогорных гарнизонов.
- Всеми этими делами займутся альпинисты, - ска-вал генерал. - Для этого и собирают их сейчас при штабе Закавказского фронта в Тбилиси... Кстати, вас тоже отзывают туда...
Итак, мне предстояло выехать в Тбилиси. Но я мог тронуться в путь, только закончив все дела в дивизии. Кроме того, сам генерал Петров поручил мне ознакомиться с уровнем подготовки отдельного горнострелкового отряда, который только что прибыл в наше соединение. К тому же мне, признаться, не хотелось расставаться с родной 394-й дивизией, с ее замечательными командирами, со своим отрядом. Мне не хотелось уезжать отсюда, ведь здесь мы стояли насмерть... И все же предстояло уехать.
После многих тревожных дней на перевале дорога на лошадях до штаба дивизии показалась мне настоящим отдыхом. Ехали вместе с генералом. Он интересовался особенностями войны в горах, историей покорения вершин, деталями боевых действий отряда альпинистов, а также опытом горной подготовки 9-й и других горнострелковых дивизий Закавказского фронта.
Разговор наш незаметно перешел на дела сугубо мирные. Генерал, в частности, стал расспрашивать меня о моей довоенной профессии: он от кого-то слышал, что раньше я был геофизиком. С большим удовольствием рассказывал я генералу о физике моря, физике атмосферы, о климате и погоде, о перспективах развития этих наук. Уже тогда я мечтал защитить диссертацию, мечтал работать над новыми проблемами науки об океане и атмосфере, грезил о новых экспедициях.
За разговорами мы быстро добрались до цели своего путешествия.
После доклада командиру дивизии я встретился с Николаем Гусаком. Он уже подлечился после трудного похода на хребет Клыч, и теперь его тоже отзывали из дивизии в Тбилиси. Ехать он должен был с генералом Петровым, которому предстояло следовать через Сухуми на эльбрусское направление, а уже потом - в Тбилиси.
Обстановка под Клухорским перевалом и на перевале Марух стала спокойнее. Теперь мне довелось ближе познакомиться с работниками штаба дивизии. Правда, многих из тех, кого я знал раньше, уже не было. Познакомился я и с новым работником штаба старшим лейтенантом Н. С. Златиным. Позже ему пришлось много заниматься делами наших горных подразделений на перевале у высоты 1360. Златин по профессии был художником, но после финской кампании стал кадровым военным. Даже на фронте пытался он рисовать. Златин хорошо знал русскую и зарубежную литературу. Вокруг него в часы короткого досуга охотно собирались командиры. Приятно было побывать в такой компании, поговорить на далекие от фронтовых дел темы, послушать стихи любимых поэтов, отдохнуть и вспомнить о доме.
Недолгим было мое пребывание в штабе: впереди ждали дела. 4 октября вместе с комиссаром дивизии П. Я. Сячиным мы поехали знакомиться с прибывшим к нам 1-м отдельным горнострелковым отрядом Закавказского фронта.
Отряд находился недалеко от штаба. Такие отряды появились на Закавказском фронте совсем недавно. Предназначались они для действий в высокогорной местности и должны были придаваться находившимся там частям или действовать самостоятельно, оставаясь в подчинении штаба 46-й армии. Всего было создано 16 отрядов. Каждый состоял из двух рот автоматчиков по 100 человек и одной пулеметно-минометной роты с приданными ей взводами саперов и противотанковых ружей. Общая численность каждого отряда составляла 300-320 человек. Укомплектовывались они альпинистами, присланными по указанию наркомата обороны или прибывшими для проведения горной подготовки, а также альпинистами из Закавказья. В отрядах имелись штатные инструкторы альпинизма.
Знакомясь с отрядом, я был поражен его блестящей экипировкой. Каждый боец имел все необходимое для боевых действий в горах: ледорубы, десятизубые "кошки", штормовые костюмы, спальные мешки, меховые жилеты, меховые носки, шерстяные и кожаные перчатки, подшитые валенки, лыжи с жестким креплением, снегоступы, рюкзаки, горнолыжные ботинки, лавинные шнуры, защитные очки. На каждое отделение в отряде имелись в соответствующем количестве альпийские веревки, горные палатки, спиртовые кухни, скальные и ледовые крючья, скальные молотки и другое необходимое снаряжение. На отряд полагалась одна вьючная кухня.
Личный состав носил и особую форму: командиры - двубортный китель, лыжные брюки, горные ботинки; солдаты - лыжную куртку, лыжные брюки, горные ботинки. Форма эта была удобна, универсальна и отвечала всем требованиям техники движения в горах.
Это были первые в Красной Армии первоклассные горнострелковые подразделения, ничем не уступавшие горнопехотным подразделениям, имевшимся в армиях других государств, и в частности в германской армии. Создание таких отрядов явилось осуществлением давней мечты советских альпинистов. Ведь еще до войны мы обучали нашу молодежь альпинизму под лозунгом: "Кто не растеряется в снежных горах, тот не струсит в бою".
Думаю, что именно здесь будет уместно хотя бы коротко рассказать об истории советского альпинизма.
Принято считать, что альпинизм как самостоятельный вид спорта зародился в конце XVIII века. Первое спортивное восхождение было совершено в 1786 году. Тогда на вершину Монблан поднялись М. Паккар и Ж. Бальма. Начало истории русского альпинизма связывают с первым восхождением на Эльбрус в 1829 году, о котором уже говорилось выше.
До революции горовосхождение как один из видов спорта было в России уделом одиночек.
Начало советского альпинизма принято относить к 1923 году, когда на вершину Казбека поднялся Г. Николадзе с группой в 18 человек. В сентябре того же года вершины Казбека достиг А. Дидебуладзе с группой из семи человек. Уже во время этих первых восхождений проявилась одна из основных черт советского альпинизма - массовость. Развитие альпинизма шло интенсивно. Вся организационная работа с огромным количеством спортсменов вначале была поручена Обществу пролетарского туризма и экскурсий, а позже отделам альпинизма, созданным во Всесоюзном комитете по делам физкультуры и спорта при Совете Министров СССР и во Всесоюзном Центральном Совете Профессиональных Союзов. В 1936 году по решению Секретариата ВЦСПС при профсоюзах были образованы добровольные спортивные общества, в ведение которых перешли и все учебно-спортивные альпинистские лагеря.
Развитию альпинизма очень помогла спортивная общественность. При ее активном участии были созданы альпинистские секции на предприятиях, в воинских частях, в учебных заведениях, при добровольных спортивных обществах и комитетах физкультуры и спорта. При Всесоюзном комитете физкультуры и спорта была учреждена Всесоюзная альпинистская секция.
В этом проявилась вторая особенность советского альпинизма - его организованность.
Особенно интенсивно стал развиваться альпинизм в тридцатые годы. В горах работало много альпинистских лагерей и школ инструкторов. Ежегодно до пятнадцати тысяч спортсменов направлялось в высокогорные районы страны. К 1940 году в Советском Союзе насчитывалось более пятидесяти тысяч человек, сдавших спортивные нормы на значок "Альпинист СССР" 1-й ступени.
Энтузиазм советских альпинистов встречал широкую поддержку и одобрение. Постановление ЦИК Союза ССР о передаче альпинизма в ведение Всесоюзного комитета физической культуры и спорта свидетельствовало об общегосударственном значении альпинизма.
Альпинизм по праву называют спортом смелых, школой мужества. Штурмуя снежные вершины, человек закаляется физически, у него вырабатываются воля к победе, самоотверженность, дисциплинированность, высокое чувство коллективизма и взаимопомощи, без которых немыслимо заниматься этим видом спорта. Ведь жизнь человека, находящегося в горах, часто полностью зависит от товарища, идущего с ним в одной связке над бездной, а его собственные действия порой решают судьбу всей группы, всего коллектива спортсменов. И не случайно в стихотворении, посвященном армейскому походу в горы, поэт Виктор Гусев в то время писал:
Пусть проносятся с воем и ревом
Бесконечные полчища тьмы.
Крепче самых надежных веревок
Нашей дружбой связаны мы.
Величественная красота гор не может оставить человека равнодушным, не тронуть его сердца. Сергей Миронович Киров, побывавший на Казбеке и Эльбрусе еще до революции, писал: "Какой простор!.. Какая очаровательная красота во всех этих гигантах, мощно возвышающихся к небу! Какое разнообразие цветов и тонов в этих скалистых утесах бесконечной цепи гор, теряющейся где-то далеко, далеко!.. Как глубоко все это трогает душу и сердце человека! Им овладевает такое чувство восторга, описать которое - свыше человеческих сил..."{11}
Высокогорный спорт не только воспитывает у человека волевые качества, развивает эмоциональное восприятие природы, умение понимать и ценить прекрасное, но и имеет большое военно-прикладное значение. Он позволяет приобрести знания, необходимые для понимания специфики военных действий в горах, и навыки для их успешного ведения. Об особенностях же горных войн свидетельствует богатый опыт истории, и в том числе знаменитые походы Суворова, Скобелева. Этот опыт показал, что людские потери в горах из-за естественных опасностей нередко превышали потери от огня противника. А знание особенностей гор позволяло использовать лавины и камнепады как оружие против врага. К слову сказать, специфика горных войн отмечалась многими историками и специалистами военного дела. О ней писал и Ф. Энгельс, посвятивший несколько работ анализу войн вообще и войн, протекавших в горной местности в частности. Все это и учитывалось при подготовке кадров Красной Армии.
В 1927 году группа курсантов Тбилисской военной школы под руководством В. К. Клементьева совершила восхождение на Казбек, а в 1928 году Клементьев возглавил группу курсантов, поднявшуюся на вершину Эльбруса.
Для широкого развертывания такой работы при Управлении физической подготовки РККА был образован Отдел альпинизма, а в горах созданы учебные базы Центрального Дома Красной Армии, где круглогодично организовывались походы к вершинам воинских групп и подразделений. Много сделали в то время для развития альпинизма заслуженные мастера спорта И. В. Юхин, П. С. Рототаев, мастера спорта В. Коломенский и Ю. Коломенский.
Не успел я ознакомиться с указаниями, присланными штабом дивизии, поднялась сильная перестрелка на левом фланге. На гребне находилась горстка бойцов. Поэтому я поспешил туда, взяв несколько человек из пополнения.
На первый взгляд за перевалом было все по-прежнему: на скалах у выхода на ледник виднелись фигуры егерей. На самом леднике, вернее, на снежном поле, идущем от него к нам, кое-где темнели трупы и валялись какие-то предметы, брошенные гитлеровцами во время бегства, Никаких явных признаков предстоящего наступления обнаружить не удалось. Что же касается вспыхнувшей вновь интенсивной стрельбы, то она наводила на мысль, что противник просто хочет отвлечь наше внимание от каких-то своих действий на другом участке.
Так оно и оказалось, и замысел гитлеровцев стал ясен для нас.
Тщательно осматривая гребень, ведущий к высоте 1360 с севера, я разглядел в бинокль, как из-за скалы появилась рука и стала ощупывать выступы на крутой стенке, обращенной в нашу сторону. Потом высунулась по пояс фигура альпиниста. Он забил крюк в трещину скалы, наценил альпинистский карабин, вставил в него веревку и, немного спустившись, вышел на обращенную к нам сторону скалы (видимо, этот участок подъема удавалось преодолеть только таким способом). Немцы находились уже довольно близко к вершине высоты 1360. Из-за гребня показались еще двое.
Нас разделяло не более двухсот метров. Снайперской винтовки не оказалось. Я быстро прицелился и выстрелил из карабина... Солдат повис, раскачиваясь на веревке.
Так вот что задумали гитлеровцы! Потерпев неудачу на нашем правом фланге, они решили взобраться на вершину и ударить по нас сверху. В такой ситуации нельзя было терять ни минуты, и я послал на высоту 1360 группу бойцов, приказав дежурить там и ждать дальнейших распоряжений. Провожать их пошел Нурулиев. Какова была обстановка на вершине, мы не знали, а потому установили непрерывное наблюдение за поднимавшимися товарищами.
Стрельба на левом фланге обороны стала быстро затихать, теперь она потеряла всякий смысл. Немцам стало ясно, что мы разгадали их хитрость, их скалолазы, видимо, вернулись назад. Вскоре прекратилась стрельба и на правом фланге.
Это был самый ожесточенный бой за перевал у высоты 1360. Но противник не успокоился на этом. Уж очень выгодной была позиция, занятая нами, чтобы он отказался от попыток захватить ее. Больше боялись теперь гитлеровцы и окружения своих подразделений в теснине. Именно поэтому они усилили группу, штурмовавшую перевал, и в последующие три дня, 26, 27 и 28 сентября, несколько раз предпринимали попытки покончить с нами.
О значении нашего участка, вскоре ставшего исходным рубежом для наступления 394-й стрелковой дивизии, свидетельствовало и то, что вскоре численность советских войск на перевале возросла до четырехсот человек. Для связи со штабом полка и дивизии была проложена телефонная линия. Впервые после нескольких бессонных ночей мы с Хатеновым легли отдыхать "дома" - в углублении под скалой, обнесенном теперь надежной стенкой, укрывавшей нас от осколков при минометном обстреле. Сюда же спустились на отдых все бойцы нашего с Хатеновым отряда альпинистов. Их сменили на гребне красноармейцы из 121-го горнострелкового полка, благодаря которым мы теперь были сыты и тепло одеты. На радостях даже позволили себе разжечь небольшой костер из собранных внизу сучьев и вскипятили чай.
Только тогда при свете костра я наконец ознакомился с полученными еще днем указаниями штаба дивизии. В соответствии с этим документом нам надлежало закрепиться на достигнутом рубеже и до подхода нового подкрепления дальнейшего продвижения пока не совершать, а ограничиться активной разведкой ущелья реки Клыч, не допуская выхода противника на фланги и в тыл полка.
На следующий день на рассвете фашисты снова начали минометный обстрел и попытались повторить то, что им не удалось сделать накануне. Днем появился немецкий самолет. Он несколько раз заходил на наши позиции и поливал нас с большой высоты длинными пулеметными очередями. Убедившись, что против него у нас нет серьезного оружия, летчик опустился довольно низко и стал пикировать на гребень с разных сторон. Улетел он лишь после того, как израсходовал весь боезапас. Мы били по самолету из винтовок и в одиночку, и залпами, пытались приспособить для этого ручной пулемет, но не нанесли самолету никаких повреждений. Потом он появился опять. Летчик, осмелев, кружил над нами совсем низко. Он, видимо, был не из робкого десятка. Развернувшись над ущельем реки, гитлеровец летал вдоль гребня ниже нас. Возникла ситуация, возможная только во время боев в горах: мы били по самолету не вверх, а вниз, что никак не вязалось с обычным представлением о зенитной стрельбе. Наконец неутомимый Иванов, ловко приспособив для стрельбы ручной пулемет, полоснул по фашистскому стервятнику длинной очередью. Только после этого он взмыл вверх и улетел за перевал.
Самый крупный оборонительный бой у вершины 1360 начался 27 сентября. На этот раз егеря наступали на оба фланга сразу. После минометного и артиллерийского обстрела на нас двинулось до батальона пехоты. Подойдя к гребню, гитлеровцы повели интенсивный обстрел из ротных минометов.
К этому времени мы располагали значительными силами и вынесли свой передний край на склоны, обращенные в сторону противника. И хотя в первые часы он приблизился к самому гребню перевала, нам удалось отбить атаку с большими потерями для егерей. У нас погибли два бойца, двое были ранены, а пятеро пропали без вести.
В разгар боя позади нас на скальных склонах горы Хакель неожиданно раздались одиночные выстрелы, а потом и длинные пулеметные очереди. В первый момент создалось впечатление, что мы окружены. Но это исключалось: местность была нам отлично знакома, скрытых путей для обхода наших позиций не было. Значит, здесь что-то не то. Но как бы то ни было, со скальных склонов горы Хакель, откуда раздавались выстрелы, просматривались наши позиции. Вместе с несколькими бойцами я стал вести наблюдение. На скалах появлялись то вспышки, то небольшие облачка пыли. И тут мы разгадали уловку противника. Чтобы создать во время штурма перевала панику в наших рядах, немцы послали несколько стрелков-альпинистов на высоты, откуда были видны скалы, находившиеся у нас в тылу. Те открыли огонь но скалам из винтовок и пулеметов разрывными и зажигательными пулями. Эти вспышки и разрывы и вызвали в первый момент тревогу у защитников перевала.
К полудню 28 сентября фашисты вновь начали наступление. Но к этому времени на перевал поднялся из ущелья расчет с 82-миллиметровым минометом и еще одна группа бойцов, которые доставили дополнительные боеприпасы и две снайперские винтовки. Одну взял я и больше не расставался с ней. Интенсивный винтовочно-пулеметный огонь наших альпинистов, поддержанный минометами, приостановил в самом начале наступление егерей.
Это оказалась последняя серьезная попытка противника вернуть перевал. Инициатива перешла в наши руки. Мы начали с разведки северных склонов, по которым можно было попасть с перевала в тыл противника. Попутно приглядывались и к системе немецкой обороны. Теперь, опасаясь нашего обходного маневра, вражеские солдаты вынуждены были строить укрепления. А мы с перевала обстреливали из миномета скопления гитлеровцев и их караваны в ущелье Клыч. Отсюда же корректировали и огонь полковой артиллерии, находившейся в ущелье ниже теснины.
Согласовывая свои действия с полковой артиллерией, мы успешно обстреливали дорогу. Об эффективности таких огневых налетов можно было судить хотя бы по тому, что движение на дороге днем практически прекратилось. Не видно было и солдат. Они забились в щели и укрытия. Конечно, они пытались подвозить ночью все необходимое для передовых позиций в теснине. Но и ночью мы методически обстреливали из миномета наиболее важные участки дороги.
Хочу заметить, что прицельной стрельбой минометчики овладели не сразу. Этим делом в условиях таких больших перепадов высот, видимо, еще не занимался никто.
Одного нашего пребывания на перевале было недостаточно, чтобы гитлеровцы покинули теснину, а попытки штурмовать ее снизу успеха пока не имели.
Отряд между тем разрастался: подходили все новые группы бойцов.
Однажды к нам на перевал была доставлена установка с патефоном, усилителем, репродуктором, пластинками немецких песен и текстами агитационных обращений к вражеским солдатам. Чуть позднее нам передали и листовки, которые предстояло сбрасывать в ущелье реки Клыч.
В горах зазвучали немецкие мелодии и немецкая речь. Чтобы листовки долетели до цели, мы вывернули взрыватели из мин, сунули на их место пачки листовок и начали стрелять по ущелью. В ответ грянули винтовочные выстрелы. Тогда мы завинтили взрыватели и выпустили десятка три мин по расположению штаба ближайшего подразделения егерей. На сей раз гитлеровцы молчали в ответ, они были заняты переноской раненых. Такая "агитация" с нашей стороны оказалась в тот период более действенной...
* * *
Еще в первых своих донесениях в штабы полка и дивизии я сообщал о возможности зайти с занятого нами перевала в тыл противника и совместно с 121-м полком разгромить подразделения егерей, обороняющих теснину. Однако ответа от нашего командования пока не было. Но мы понимали, что медлить нельзя. По нашим наблюдениям, немцы понемногу отводили часть своих сил из теснины. Обидно было упустить удобный случай ударить по врагу, и я решил напомнить о своих соображениях командиру дивизии.
В ожидании ответа мы продолжали вести разведку и намечали предварительный план обходного маневра.
Кроме изучения безопасных путей спуска в ущелье реки Клыч надо было точно узнать и систему обороны противника на северных склонах занятого нами гребня. А разглядеть это от нас, сверху, не представлялось возможным: таков был рельеф местности. Нельзя было рассмотреть систему обороны и с самой высоты 1360, где теперь постоянно, сменяясь через сутки, находились два бойца (этот пункт наблюдения все же продолжал сохранять свое значение). Необходимые сведения о расположении противника и его огневых средств можно было получить, только спустившись в ущелье.
Георгий Иванович Хатенов предложил направить туда ночью группу разведчиков. Они должны были укрыться в нагромождениях камней в стороне от дороги и целый день вести наблюдения, ничем не выдавая себя. На следующую ночь им предстояло вернуться на перевал. Дважды спускалась наша разведка в ущелье, и все стало ясным. Примерно на середине склона в скалах высоты 1360 находился заслон егерей численностью до взвода. Оказалось, что именно он вел с нами перестрелку, а в ночное время высылал в сторону перевала дозоры и освещал ледник ракетами. Внизу в ущелье, у самого основания высоты 1360, располагался немецкий лагерь, в гарнизон которого входило более роты солдат. На их вооружении было два миномета. Мы поняли, что этот лагерь и являлся ядром обороны участка. В предыдущих боях, когда гитлеровцы наступали на наш перевал, этот лагерь пополнялся свежими силами с перевала Клухор.
Благодаря полученным данным разведки у нас постепенно складывался план обходного маневра. Но решения командования все еще не было. В чем же была причина? Вскоре мы узнали, что именно в это время намечался отвод поредевшего в боях 121-го горнострелкового полка. Он с честью выполнил воинский долг: в самые трудные дни на Клухорском направлении он преградил путь немцам к морю, а затем вместе с другими частями повернул их вспять. Теперь полк возвращался в Батуми в расположение своей 9-й горнострелковой дивизии. Мы даалеля, что не можем проститься с нашими боевыми товарищами, дружба с которыми сложилась еще во время горной подготовки. Горных стрелков сменял отдохнувший и доукомплектованный 815-й стрелковый полк. В такой обстановке предложенный нами план окружения егерей в теснине был, очевидно, несвоевременным. Но результаты проведенной разведки не пропали даром. Полученные сведения пригодились и в ходе продолжавшейся обороны, и позже, в период наступления.
На фронте в горах без существенных перемен
Обстановка в горах стабилизировалась. По всему было видно, что наступление на нашем участке в ближайшее время не планируется и что в связи с этим возможны какие-то перемены.
Так оно и случилось, причем долго ждать перемен не пришлось. Уже 29 сентября на перевал прибыл сменить меня капитан К. М. Авакян. Я сдал ему дела, а 1 октября меня вызвали в штаб 815-го полка.
На рассвете мы с Нурулиевым двинулись в путь. Тропинка, бежавшая по травянистым склонам, вывела нас к багряному осеннему лесу. Мы шагали, с удовольствием вдыхая пряный аромат опавших листьев. Навстречу нам поднимались подносчики: на перевале теперь находилось много людей и их надо было снабжать боеприпасами и продовольствием.
У выхода из ущелья Симли-Мипари, прежде чем перейти через наведенный здесь мостик над рекой Клыч, решили искупаться в чистых струях впадавшего в реку ручья. До чего же хорошо было здесь внизу! Мы соскучились по теплу и теперь с наслаждением купались в ручье.
На противоположном берегу появилась большая группа всадников. Они явно держали путь к штабу 815-го полка. Не иначе как прибыло какое-то начальство. Быстро закончив купание, мы тоже поспешили к штабу.
Действительно, среди прибывших был заместитель командующего фронтом генерал-майор И. А. Петров. Он возглавлял оперативную группу по обороне Главного Кавказского хребта при Закавказском фронте. Сейчас Иван Алексеевич лично знакомился с обстановкой на перевалах. Для встречи с ним и вызвали меня.
Генерал Петров подробно расспросил меня о делах нашего отряда. Его интересовало все, вплоть до особенностей рельефа в районе перевалов Клухор и Нахар. Воспользовавшись случаем, я изложил ему план окружения противника в теснине, о котором в свое время докладывал командиру дивизии и командиру 121-го горнострелкового полка. Оказалось, что генерал уже слышал об этом. В беседе со мной он особо подчеркнул, что сейчас важно без особых потерь держать противника на занятых им рубежах до зимы, когда судьба перевалов и прилегающих к ним районов будет решена общими действиями наших войск на Кавказе.
Я выслушал Петрова, и все же мне казалось, что предлагаемые нами действия необходимы, что ценою малых потерь мы можем нанести существенный урон гитлеровцам, занять более выгодные позиции, столь необходимые на зимнее время, и снять с перевала у высоты 1360 свой гарнизон, содержание которого зимой будет связано с неимоверными трудностями из-за мороза и снежных лавин.
Генерал Петров ответил, что относительно предложенного плана окружения противника он еще посоветуется с командиром дивизии, от которого я узнаю окончательное решение.
Говорил я также о трудностях зимнего пребывания всех войск в горах, о необходимости создать службу предупреждения о лавинной опасности и разработать наставления по этому вопросу. Не забыл напомнить и о разборных домиках для высокогорных гарнизонов, о горных лыжах, снегоступах и другом снаряжении и обмундировании, а также об особом пайке для высокогорных гарнизонов.
- Всеми этими делами займутся альпинисты, - ска-вал генерал. - Для этого и собирают их сейчас при штабе Закавказского фронта в Тбилиси... Кстати, вас тоже отзывают туда...
Итак, мне предстояло выехать в Тбилиси. Но я мог тронуться в путь, только закончив все дела в дивизии. Кроме того, сам генерал Петров поручил мне ознакомиться с уровнем подготовки отдельного горнострелкового отряда, который только что прибыл в наше соединение. К тому же мне, признаться, не хотелось расставаться с родной 394-й дивизией, с ее замечательными командирами, со своим отрядом. Мне не хотелось уезжать отсюда, ведь здесь мы стояли насмерть... И все же предстояло уехать.
После многих тревожных дней на перевале дорога на лошадях до штаба дивизии показалась мне настоящим отдыхом. Ехали вместе с генералом. Он интересовался особенностями войны в горах, историей покорения вершин, деталями боевых действий отряда альпинистов, а также опытом горной подготовки 9-й и других горнострелковых дивизий Закавказского фронта.
Разговор наш незаметно перешел на дела сугубо мирные. Генерал, в частности, стал расспрашивать меня о моей довоенной профессии: он от кого-то слышал, что раньше я был геофизиком. С большим удовольствием рассказывал я генералу о физике моря, физике атмосферы, о климате и погоде, о перспективах развития этих наук. Уже тогда я мечтал защитить диссертацию, мечтал работать над новыми проблемами науки об океане и атмосфере, грезил о новых экспедициях.
За разговорами мы быстро добрались до цели своего путешествия.
После доклада командиру дивизии я встретился с Николаем Гусаком. Он уже подлечился после трудного похода на хребет Клыч, и теперь его тоже отзывали из дивизии в Тбилиси. Ехать он должен был с генералом Петровым, которому предстояло следовать через Сухуми на эльбрусское направление, а уже потом - в Тбилиси.
Обстановка под Клухорским перевалом и на перевале Марух стала спокойнее. Теперь мне довелось ближе познакомиться с работниками штаба дивизии. Правда, многих из тех, кого я знал раньше, уже не было. Познакомился я и с новым работником штаба старшим лейтенантом Н. С. Златиным. Позже ему пришлось много заниматься делами наших горных подразделений на перевале у высоты 1360. Златин по профессии был художником, но после финской кампании стал кадровым военным. Даже на фронте пытался он рисовать. Златин хорошо знал русскую и зарубежную литературу. Вокруг него в часы короткого досуга охотно собирались командиры. Приятно было побывать в такой компании, поговорить на далекие от фронтовых дел темы, послушать стихи любимых поэтов, отдохнуть и вспомнить о доме.
Недолгим было мое пребывание в штабе: впереди ждали дела. 4 октября вместе с комиссаром дивизии П. Я. Сячиным мы поехали знакомиться с прибывшим к нам 1-м отдельным горнострелковым отрядом Закавказского фронта.
Отряд находился недалеко от штаба. Такие отряды появились на Закавказском фронте совсем недавно. Предназначались они для действий в высокогорной местности и должны были придаваться находившимся там частям или действовать самостоятельно, оставаясь в подчинении штаба 46-й армии. Всего было создано 16 отрядов. Каждый состоял из двух рот автоматчиков по 100 человек и одной пулеметно-минометной роты с приданными ей взводами саперов и противотанковых ружей. Общая численность каждого отряда составляла 300-320 человек. Укомплектовывались они альпинистами, присланными по указанию наркомата обороны или прибывшими для проведения горной подготовки, а также альпинистами из Закавказья. В отрядах имелись штатные инструкторы альпинизма.
Знакомясь с отрядом, я был поражен его блестящей экипировкой. Каждый боец имел все необходимое для боевых действий в горах: ледорубы, десятизубые "кошки", штормовые костюмы, спальные мешки, меховые жилеты, меховые носки, шерстяные и кожаные перчатки, подшитые валенки, лыжи с жестким креплением, снегоступы, рюкзаки, горнолыжные ботинки, лавинные шнуры, защитные очки. На каждое отделение в отряде имелись в соответствующем количестве альпийские веревки, горные палатки, спиртовые кухни, скальные и ледовые крючья, скальные молотки и другое необходимое снаряжение. На отряд полагалась одна вьючная кухня.
Личный состав носил и особую форму: командиры - двубортный китель, лыжные брюки, горные ботинки; солдаты - лыжную куртку, лыжные брюки, горные ботинки. Форма эта была удобна, универсальна и отвечала всем требованиям техники движения в горах.
Это были первые в Красной Армии первоклассные горнострелковые подразделения, ничем не уступавшие горнопехотным подразделениям, имевшимся в армиях других государств, и в частности в германской армии. Создание таких отрядов явилось осуществлением давней мечты советских альпинистов. Ведь еще до войны мы обучали нашу молодежь альпинизму под лозунгом: "Кто не растеряется в снежных горах, тот не струсит в бою".
Думаю, что именно здесь будет уместно хотя бы коротко рассказать об истории советского альпинизма.
Принято считать, что альпинизм как самостоятельный вид спорта зародился в конце XVIII века. Первое спортивное восхождение было совершено в 1786 году. Тогда на вершину Монблан поднялись М. Паккар и Ж. Бальма. Начало истории русского альпинизма связывают с первым восхождением на Эльбрус в 1829 году, о котором уже говорилось выше.
До революции горовосхождение как один из видов спорта было в России уделом одиночек.
Начало советского альпинизма принято относить к 1923 году, когда на вершину Казбека поднялся Г. Николадзе с группой в 18 человек. В сентябре того же года вершины Казбека достиг А. Дидебуладзе с группой из семи человек. Уже во время этих первых восхождений проявилась одна из основных черт советского альпинизма - массовость. Развитие альпинизма шло интенсивно. Вся организационная работа с огромным количеством спортсменов вначале была поручена Обществу пролетарского туризма и экскурсий, а позже отделам альпинизма, созданным во Всесоюзном комитете по делам физкультуры и спорта при Совете Министров СССР и во Всесоюзном Центральном Совете Профессиональных Союзов. В 1936 году по решению Секретариата ВЦСПС при профсоюзах были образованы добровольные спортивные общества, в ведение которых перешли и все учебно-спортивные альпинистские лагеря.
Развитию альпинизма очень помогла спортивная общественность. При ее активном участии были созданы альпинистские секции на предприятиях, в воинских частях, в учебных заведениях, при добровольных спортивных обществах и комитетах физкультуры и спорта. При Всесоюзном комитете физкультуры и спорта была учреждена Всесоюзная альпинистская секция.
В этом проявилась вторая особенность советского альпинизма - его организованность.
Особенно интенсивно стал развиваться альпинизм в тридцатые годы. В горах работало много альпинистских лагерей и школ инструкторов. Ежегодно до пятнадцати тысяч спортсменов направлялось в высокогорные районы страны. К 1940 году в Советском Союзе насчитывалось более пятидесяти тысяч человек, сдавших спортивные нормы на значок "Альпинист СССР" 1-й ступени.
Энтузиазм советских альпинистов встречал широкую поддержку и одобрение. Постановление ЦИК Союза ССР о передаче альпинизма в ведение Всесоюзного комитета физической культуры и спорта свидетельствовало об общегосударственном значении альпинизма.
Альпинизм по праву называют спортом смелых, школой мужества. Штурмуя снежные вершины, человек закаляется физически, у него вырабатываются воля к победе, самоотверженность, дисциплинированность, высокое чувство коллективизма и взаимопомощи, без которых немыслимо заниматься этим видом спорта. Ведь жизнь человека, находящегося в горах, часто полностью зависит от товарища, идущего с ним в одной связке над бездной, а его собственные действия порой решают судьбу всей группы, всего коллектива спортсменов. И не случайно в стихотворении, посвященном армейскому походу в горы, поэт Виктор Гусев в то время писал:
Пусть проносятся с воем и ревом
Бесконечные полчища тьмы.
Крепче самых надежных веревок
Нашей дружбой связаны мы.
Величественная красота гор не может оставить человека равнодушным, не тронуть его сердца. Сергей Миронович Киров, побывавший на Казбеке и Эльбрусе еще до революции, писал: "Какой простор!.. Какая очаровательная красота во всех этих гигантах, мощно возвышающихся к небу! Какое разнообразие цветов и тонов в этих скалистых утесах бесконечной цепи гор, теряющейся где-то далеко, далеко!.. Как глубоко все это трогает душу и сердце человека! Им овладевает такое чувство восторга, описать которое - свыше человеческих сил..."{11}
Высокогорный спорт не только воспитывает у человека волевые качества, развивает эмоциональное восприятие природы, умение понимать и ценить прекрасное, но и имеет большое военно-прикладное значение. Он позволяет приобрести знания, необходимые для понимания специфики военных действий в горах, и навыки для их успешного ведения. Об особенностях же горных войн свидетельствует богатый опыт истории, и в том числе знаменитые походы Суворова, Скобелева. Этот опыт показал, что людские потери в горах из-за естественных опасностей нередко превышали потери от огня противника. А знание особенностей гор позволяло использовать лавины и камнепады как оружие против врага. К слову сказать, специфика горных войн отмечалась многими историками и специалистами военного дела. О ней писал и Ф. Энгельс, посвятивший несколько работ анализу войн вообще и войн, протекавших в горной местности в частности. Все это и учитывалось при подготовке кадров Красной Армии.
В 1927 году группа курсантов Тбилисской военной школы под руководством В. К. Клементьева совершила восхождение на Казбек, а в 1928 году Клементьев возглавил группу курсантов, поднявшуюся на вершину Эльбруса.
Для широкого развертывания такой работы при Управлении физической подготовки РККА был образован Отдел альпинизма, а в горах созданы учебные базы Центрального Дома Красной Армии, где круглогодично организовывались походы к вершинам воинских групп и подразделений. Много сделали в то время для развития альпинизма заслуженные мастера спорта И. В. Юхин, П. С. Рототаев, мастера спорта В. Коломенский и Ю. Коломенский.