Гусев Валерий. Сказка для злодеев

Валерий Гусев
Сказка для злодеев

   Основано на реальных событиях

Глава I
ДВА МЕШКА СЧАСТЬЯ

   Я никому никогда и ни в чем не завидую. Такой уж у меня ненормальный характер. Но Лешке, младшему братишке, я позавидовал от души: такое ему счастье подвалило, аж два мешка. Он ветрянкой заболел! Мне тоже когда-то такое счастье выпадало. И тоже, когда я учился в третьем классе. Очень хорошая болезнь, добрая и полезная. Ничего не болит, температуры нет, насморка и кашля – тоже, в ухе не стреляет. И главная от ветрянки польза – в школу ходить не надо, зато дома можно делать все, что хочется, да еще и покапризничать: это я не хочу, этого я не буду, а суп люблю с сахаром.
   Лешка, конечно, с помощью ветрянки по полной программе оторвался. Единственная от нее неприятность: каждый вечер мама зачем-то мажет его зеленкой. Алешка терпеливо стоит в одних трусиках на тахте, а мама окунает в баночку ушную палочку и аккуратно смазывает на нем чуть заметные красные пятнышки.
   Алешка повизгивает, покрывается «гусиной кожей» и каждый раз вздрагивает, будто мама не мягкой ваткой в него тычет, а острой булавкой.
   – Щиплет? – с сочувствием спрашиваю я, когда Алешка, натянув пижаму, сворачивается под одеялом.
   – Не... чешется. А чесать нельзя. И вид у меня какой-то... пятнистый.
   Да, хорошая болезнь. Вид пятнистый, ничего не болит, только чешется. И в школу ходить не надо – и делай, что хочешь.
   Сначала Алешка от радости кой-чего поделал. Модельку пластмассового самолетика доклеил. Которая вдруг сама собой со стола сорвалась – полетать ей, видите ли, захотелось – и на пол грохнулась, разбившись вдребезги. Потом он дорисовал мамин портрет, на который она обиделась, а папа, глянув мельком, похвалил Алешку: «Хорошая Баба-яга получилась. Прямо как настоящая». Тут мама и на папу обиделась:
   – А раньше ты меня Снегурочкой называл!
   – Да я же не знал, – стал оправдываться папа, – что он там накалякал. Я ж не знал, что это твой портрет.
   – Это его автопортрет! – припечатала мама. – Смотри: глазищи! Как синие блюдца. А ресницы как у коровы.
   Ну, тут уж и Алешкина очередь пришла обижаться. Он порвал рисунок – портрет Бабы-яги с коровьими ресницами, сгреб с полок книги со сказками и погрузился в них – детство вспомнил.
   Книг у нас много, мама даже ворчит иногда:
   – Все дети как дети – не вылезают из компьютеров, а наши... – Но она это не всерьез. Мама очень рада, что мы не вылезаем из книг, а не выползаем из компьютера.
   И среди книг у нас сказок полно. Всех народов мира. И старых, и новых. Новые все такие из себя красивые, сияющие яркими красками; картинок в них даже больше, чем текста. Но мы с Алешкой почему-то чаще перечитываем старые сказки. Они остались еще от маминого и папиного детства. Ну и нашему детству славно послужили. Лохматые, с выпадающими страницами, с нашими «раскрасками», они почему-то читаются интересней – будто не сам читаешь, а кто-то тебе рассказывает добрым голосом.
   Словом, Алешка увлекся, зачитался по самые уши, а потом задумался выше крыши. Когда он задумывается, я стараюсь держаться от него подальше. Потому что он задумывается на пять минут, а потом пристает ко мне полдня со своими задумками и додумками. Вот и сейчас, я уже спать собрался, а он с распахнутыми глазами:
   – Дим, чего я надумал! Отгадай!
   – Ага, прям щас!
   – Дим, оказывается, все сказки на свете одинаковые! Будто их один сказочник придумал. А потом на всякие языки перевел. – Алешка еще больше вытаращил глаза на свое открытие. А мне стало интересно, у Алешки острый глаз, он подмечает многое, мимо чего взрослые проходят равнодушно, не замечая. – Вот, Дим, какой-нибудь бедный простофиля найдет какую-нибудь волшебную палочку, или волшебную дудочку, или волшебную щуку вроде золотой рыбки, или волшебную бабушку... В общем, какую-нибудь волшебную фигню, и бац! – получает царскую дочь и полцарства в придачу. Без проблем. Был простофиля, а оказался самым умным. И все они, эти простофили, Дим, одинаковые. Только называются немного по-разному: Жан-простак, Джек-чудак, Ганс-чурбан, а у нас Иван-дурак.
   – Тебе за него обидно?
   – Да не очень. Все равно он потом самый умный. Кого-нибудь победил, вроде Кощея или Горыныча, привязал злую мачеху к лошадиному хвосту, и – пир горой. И я там был, мед-пиво пил. По усам текло, а в рот не попало. – Тут Алешка немного притормозил. – Дим, как это он так пил, что в рот не попало? Усами, что ли?
   Тут и я немного притормозил:
   – Все, Лех, ты меня уже достал.
   – А ты потерпи. Ради меня. Я ведь больной, весь в пятнах... И про спящую красавицу везде одинаково. Тыщу лет она спит, ты ее поцелуешь...
   – Не дождется, – отказался я. – Не собираюсь.
   – Я тоже, Дим. – Алешка поморщился. – Она там тыщу лет провалялась в подвале, вся в пыли, в паутине небось. Высохла, как старая вобла. – Алешка еще больше скривился. – Ну, ладно, Дим, – не ты, не я, кто-нибудь другой, дурак, ее поцелует, и опять, пожалуйста – ему и бывшая спящая красавица, и полцарства, и мед по ушам. И за шиворот...
   Но тут вошла мама и погасила свет:
   – Спите хорошо.
   – Мам, – спросил Алешка, – а ты хотела бы получить царскую дочь и полцарства в придачу?
   – Пол? – уточнила мама. – Ни за что. Мне только все царство подавай.
   – И чтоб у тебя кто-нибудь был на посылках?
   – Обязательно. Пацан небольшой, лет десяти, весь пятнистый. Спать!
   Я уснул быстро. Но эти разговорчики даром не прошли. Я так же быстро проснулся от страшного сна. Мне приснилось, что мы с Алешкой в какой-то мрачной старинной башне, в ее темном старинном подвале все-таки нашли старинную спящую красавицу. И долго шепотом спорили, кто из нас должен поцеловать это древнее страшилище. А потом разорались: стали спорить, кому достанется полцарства, а кому – старинная царская дочь. Но тут она проснулась от нашего шума и подняла свои зеленые веки...
   Когда я поскорее открыл глаза, у меня быстро билось сердце от страха.
   Но дело не в этом. А в том, что очень скоро этот сон станет явью. Будет и заколдованная старинная башня, и мрачный подвал, и спящая на мешке с драгоценностями страшная красавица.
   Полцарства только не будет. Да и на фиг нам половина. Мама права: нам целое подавай.

* * *

   Забегая немного вперед, скажу, что именно Алешкина любовь и доверие к сказкам помогли ему разобраться в этой жуткой истории с нечистой силой, со спящей в старинном подземелье красавицей, и добыть несметные сокровища, которые она охраняла. А заодно разделаться с жуликами, которые эти сокровища хотели захапать.
   Как-то наш учитель литературы Бонифаций сказал, что любая сказка – это зашифрованная информация для будущих поколений.
   – Особенно сказка о колобке, – съехидничал кто-то из ребят.
   – Однозначно! Вы подумайте об этом.
   Я подумал – и ничего не придумал, спросил об этом ради смеха Алешку. Он ни на секунду не задумался.
   – Элементарно, Ватсон! Колобок – это вроде как бы солнце. Вот оно удрало утром с подоконника и покатилось по небу.
   – Ну да, – усмехнулся я. – А тут на небе – заяц: «Я тебя съем!»
   Алешка посмотрел на меня с таким удивлением, что мне даже стыдно стало.
   – Облачко, Дим! Чуть не прикрыло оно солнце, но колобок покатился дальше.
   – Интересно! А лиса?
   – А лиса – это ночь. Вот она и схавала солнце.
   – А дальше?
   – А дальше все сначала. Сказки, Дим, никогда не кончаются. От них, Дим, большая польза.
   И Алешка это блестяще доказал. Именно сказка подсказала ему... Впрочем, об этом – в свое время и в своем месте...

* * *

   А между тем зима кончилась. Наступил, как выражался Алешка, весенний март. По его календарю будет и летний июнь, и осенний сентябрь. С зимними декабрями и январями.
   Наш Алешка, с одной стороны, очень доверчивый, а с другой – хитрец себе на уме. Да еще и ехидный. Не всегда поймешь, искренне он восхищается чьей-то глупостью или прячет за ней свою вредную иронию. Вот, например, начитавшись во время ветрянки, он переключился на телевизор. К ужасу мамы. И смотрел все подряд, с особым удовольствием – рекламные ролики. Они ужасно глупые, но безумно прилипчивые. А Лешка воспринимал их сначала всерьез.
   – Дим, представляешь, – с ужасом сообщал он мне, – как женщинам тяжело живется? У них, Дим, микробы на зубах! Зеленые такие. Мам, а у тебя тоже микробы на зубах водятся?
   – Не замечала, – сухо ответила мама. – А вот у тебя на языке – это точно!
   – Дим, а у них уже в юности кожа стареет. И волосы устают и тонут в воде. Мам, у тебя волосы тонут?
   – Не знаю, – еще суше ответила мама. – Я их не топила.
   – Дим, а вон ту тетку заставляют шоколад из шелковых тряпок есть! Мам, а ты...
   – Чертов телевизор! – горячо отозвалась мама. – Я его выброшу в окно!
   – Он этого достоин, – спокойно кивнул Алешка.
   ...Но вот подошло «июньское лето». Правда, принесло оно не только радость от каникул, но и огорчение – папа стал собираться в командировку. Причем в долгую.
   – Ах так! – сказала мама. – Тогда мы едем навестить бабушку. На целый месяц.
   Мама очень не любит папины командировки. Потому что наш папа – полковник милиции, и эти командировки бывают опасные. Правда, папа никогда об этом не говорит, но все равно мы об этом догадываемся и тоже эти командировки не любим. Хотя, вернувшись, он всегда рассказывает о них так, будто не проводил какую-нибудь опасную оперативную операцию, а съездил посмотреть цирковое представление с клоунами.
   Но вот на этот раз наша «командировка» оказалась куда опаснее папиной. Недаром нас с Алешкой за наши подвиги называют иногда просто и скромно: дети Шерлока Холмса. Правда, папа при этом говорит: «Не знаю, какого там Холмса вы дети, а вот Дима в этих делах настоящий доктор Ватсон».
   Я на эти слова не обижаюсь. Во-первых, потому что доктор Ватсон очень неплохой человек, немного наивный, это ему идет. А во-вторых, как я уже говорил, я почти никогда и никому не завидую. Особенно младшему брату. Ему еще только десять лет, мне уже пятнадцать, но кое в чем я безропотно признаю его превосходство. Алешка умеет находить всякие приключения и выходить из загадочных ситуаций. Мне остается только обеспечивать его безопасность и задавать глупые вопросы на манер простодушного Ватсона.
   Вот и в этот раз мы опять натолкнулись на загадочные тайны, обрели новых друзей и справились с новыми врагами.

* * *

   Мы уезжали раньше папы на несколько дней. Поэтому мама, чтобы он не очень скучал, сварила ему самую большую кастрюлю его любимого рассольника.
   Наша мама здорово готовит. Особенно рассольник. Он у нее получается такой ароматный, что весь подъезд нам завидует. А тетя Зина – это мамина подруга их ранних лет – всегда прибегает к обеду и хвалится:
   – Я его запах по телефону учуяла.
   Правда, маму она никогда не хвалит, а, умяв две тарелки, небрежно говорит:
   – Неплохо, неплохо, подружка. Но я тебя научу готовить настоящий рассольник. – И при этом многозначительно взглядывает на папу.
   Они с мамой когда-то, в детстве, его не поделили, папа все-таки влюбился не в Зинку, а в нашу маму. И мы с Алешкой этому очень рады – иначе мы никогда не появились бы на свет в нашей дружной семье.
   Только мы сели обедать, нарисовалась запыхавшаяся тетя Зина, на запах прилетела. Как пчелка на мед. И, несмотря на неразделенную любовь, отсутствием аппетита она не страдала. Ела она здорово – можно было бы позавидовать, но аппетит – это не ветрянка. Тетя Зина дробно стучала ложкой, трещала языком и стреляла в папу своими крашеными глазками.
   – Значит, Сережа едет за границу, а вы...
   – Мы тоже, – сказал Алешка. – За границу Московской области. – Он внимательно следил за ее тарелкой. – К бабушке едем. Мам, а она кто?
   – Зоотехник! – мама сказала это так, будто бабушка – летчик-космонавт.
   – Жаль, – сказал Алешка. – Коров доит?
   – Лошадей выращивает, воспитывает, обучает. Если надо – лечит.
   – Ого! Я тоже люблю лошадей лечить. Только ни разу не пробовал.
   – А наша бабушка, – тут же вставила тетя Зина, – лечит людей. – И гордо посмотрела на папу. А потом уставилась в свою пустую тарелку.
   – Не пытайтесь повторить, – поспешил Алешка. – Это опасно.
   – Что ты имеешь в виду? – насторожилась тетя Зина.
   – Это не я, – безмятежно ответил Алешка, – это надпись к ролику. – И кивнул на телевизор, где кувыркалась в воздухе легковая машина.
   – Не повторяй глупости, – укорила его тетя Зина. – Бери пример с папы.
   – Вот только не это! – сказала мама.
   – Ты недовольна Сережей? – удивилась и обрадовалась тетя Зина. – Такой видный полковник. – И даже это она сказала так, будто уж у нее в руках Сережа давно был бы видным генералом. Или фельдмаршалом. На горячем коне и с острой саблей.
   Но мама на Зинкины закидоны не обращает внимания. Мама победила ее давно и навсегда. А вот с папой мама все время воюет. Из-за того, что он очень много работает и очень мало отдыхает. Иногда бывает так, что мы с Алешкой не видим его всю неделю. Утром он уходит, когда мы еще спим, а вечером он приходит, когда мы уже спим. А в выходной день папа спит – с газетой перед телевизором. Тогда мама выключает телевизор, осторожно забирает газету, и мы ходим на цыпочках при выключенном телефоне. Правда, за выключенный телефон папа сердится – ведь ему могут в любую минуту позвонить с работы.
   – Если очень надо, – спокойно замечает мама, – на мобильник позвонят.
   Телефон телефоном, а рассольник сам по себе.
   – Хватит добавок, – решительно сказала мама. – Отцу оставьте. Я ему на неделю сварила.
   – А что тут оставлять? – Алешка разочарованно заглянул в кастрюлю. – Кто-то все съел. И этот кто-то – не я. Хотя я этого достоин.
   – Хорош был рассольник, – сказал папа.
   – И очень полезный, – добавил Алешка. – Помогает печени утром, днем и вечером.
   Мама сердито покосилась на телевизор.

Глава II
БАБУШКА СКАЧЕТ!

   Ближе к вечеру наш поезд остановился на нужной нам станции. Она была маленькая и какая-то одинокая. Вокруг нее почти ничего не было. Только густая зеленая степь и дальний зеленый лесок. И узкая дорога, по которой лихо скакал маленький всадник на вороном коне. Или на борзом, я в них не очень разбираюсь. Это Алешка у нас специалист по лошадям и собакам.
   Кстати, название станции я вам не скажу. В свое время вы поймете – почему. Намекну только: не пытайтесь повторить.
   И здесь, на этой станции, было очень безлюдно. Когда поезд на минутку остановился, на платформу спрыгнули только мы с мамой. И наши вещи. И больше никого кругом не было. Только возле здания вокзала зачем-то глодала зеленую скамейку драная лохматая коза. С бородой и рогами. Мы вертели своими головами во все стороны – где же наша бабушка, лошадиный зоотехник? Она же обещала нас встретить.
   – Мамочка! – вдруг радостно закричала наша мама и даже подпрыгнула на месте.
   Мы опять огляделись по сторонам – никаких мамочек. Только лохматая коза подняла голову и заблеяла, очень похоже передразнив нашу маму. Алешка удивленно уставился на козу и тихонько проворчал:
   – Что-то не похожа она на нашу бабушку.
   Я хихикнул и спросил:
   – А ты ее видел, нашу бабушку?
   Я ведь тоже ее толком не видел. Мамина мамочка, то есть наша бабушка, появилась в нашем доме всего два раза – когда я родился и когда родился Алешка. А в остальное время она звонила по телефону и присылала нам гостинцы. В основном это были старые лошадиные подковы, на счастье. Все равно их девать некуда, объясняла бабушка. В нашей квартире эти подковы прибиты над каждой дверью, на счастье. А потом мы даже стали отдавать их тете Зине – выбросить жалко, а девать некуда, все двери уже заняты.
   В общем, бабушку мы знали только по лошадиным подковам и по ее старой фотографии, на которой она была снята в молодости – в шляпке и под ручку с дедушкой. Дело в том, что мамина мама, наша бабушка, очень занятой человек. Она не просто зоотехник – она профессор по лошадям. И заслуженный деятель науки. И у нее есть за ее заслуги ордена и медали. Потому что наша бабушка все последние годы отдавала все свои последние силы восстановлению былой славы российского коневодства. Непонятно только – куда девалась эта былая слава? И зачем было ее терять? Чтобы потом восстанавливать?
   – Мамочка! – опять закричала наша мама и замахала кому-то обеими руками. Но точно – не козе.
   Мы с Алешкой переглянулись, пожали плечами – никакой бабушки и никакой мамочки ни вблизи, ни вдали не было. Только из-за вокзального здания вылетел на борзом вороном коне худенький пацан в жокейском наряде. Наверное, еще один какой-то неизвестный нам бабушкин внук.
   Но тут этот самый внук ловко соскочил с лошади еще на скаку, забросил повод на ветку дерева и... оказался все-таки не внуком, а нашей бабушкой. Это была такая из себя, как шепнул мне Алешка, молодая старушка. Худенькая, легкая, с короткой седой стрижкой. У нее были озорные молодые глаза и много белых зубов. Постукивая себя по сапогу стеком (тросточка такая, с петелькой на конце), сдвинув на затылок цветную жокейскую шапочку с козырьком, она шла нам навстречу по платформе и весело улыбалась.
   – Приехали? – спросила бабушка, расцеловываясь со своей дочкой. И кивнула на нас: – А они здорово выросли, настоящие жеребята. Особенно этот, – она ткнула в мою сторону стеком, – старший. Я ведь его помню вот таким. – Бабушка не широко развела руки в перчатках, показывая мой давний размер. Примерно с небольшую селедку. – А меньшой, тот вообще пешком под стол ходил.
   – Мамуля, – засмеялась счастливая встречей мама, – Алешка тогда вообще еще не ходил.
   – И правильно! – бабушка рубанула воздух стеком, как саблей. – Молодец! Наша порода! Больно надо нам под стол ходить. Да еще пешком.
   – Конечно, – согласился Алешка, – под стол лучше на лошади.
   Бабушка рассмеялась. У нее были такие же голубые глаза, как у Алешки.
   – Он всегда такой ехидный? – спросила она маму и, не дожидаясь ответа, спросила Алешку: – А ты лошадь-то видел, вживую? Или только на картинках?
   – Я и на картинках-то лошадей не видел, – лукаво усмехнулся Алешка.
   – Пойдем, посмотришь. – Бабушка подхватила мамин чемодан, и мы пошли к вокзалу.
   Алешка, конечно, немного вредничал. Лошадей он видел не только на картинках. Возле нашей школы одно время была небольшая конюшня. Там держали верховых лошадей для конных прогулок в парке. Алешка быстренько подружился со всеми конюхами и со всеми лошадьми и «обаял», как она сама говорила, тренера Люсю.
   Алешка помогал ухаживать за лошадьми, чистил, засыпал корм, поил. А ездил верхом почище самой Люси. Я думаю, лошадям очень нравилось катать его на своей спине – он невесомый и добрый. Он ни одной лошади никогда не сказал грубости. И они отвечали ему тем же. Они его носили на себе бережно и с удовольствием. Но бабушка-то этого не знала. Она думала, что Алешка – дитя городского асфальта и может ездить только на метро и на велосипеде в крайнем случае.
   – Вот моя Принцесса Галльская, – гордо сказала бабушка, снимая с ветки повод. – Красавица?
   – Ничего себе, – согласился Алешка. А Принцесса покосилась на него и ничего не сказала. – Я и не знал, что лошади такие большие! А это у нее копыта, да? А эта прическа не шее – грива? Ну, это хвост, я знаю. Я бы на ней прокатился.
   – Давно не падал с высоты? – усмехнулась бабушка.
   – Ни разу, – признался Алешка, продолжая валять дурака, – только вот эти штуки, – он указал на стремена, – эти железяки нужно повыше сделать.
   И не успела бабушка открыть рот, как Алешка укоротил стремена под свой рост, я подставил ему руку, и он взлетел в седло. Бабушка ахнула. Принцесса затопталась на месте, грациозно переставляя тонкие изящные ноги, звонко стуча подковами по асфальту.
   – Убьешься! – ахнула бабушка.
   – Не дождетесь! – крикнул Алешка и, почти улегшись на лошадиную шею грудью, поднял Принцессу на дыбы. Это было жутко красиво. Жутко и красиво.
   Принцесса его прекрасно поняла, сделала длинный скачок и, звеня копытами, помчалась вдоль вокзальной площади, перемахнула зеленую скамейку – коза шарахнулась и ошалело уставилась ей вслед. И мы тоже.
   – Он всегда такой вредный? – выдохнула бабушка.
   – Нет, – успокоила ее мама, – только до обеда.
   – Тогда поехали скорей обедать. А то я от него уже устала. Я даже стала его побаиваться.
   – Мы все его боимся, – вздохнула мама.
   Алешка осадил лошадь прямо возле нас – мы едва не разбежались в стороны. Принцесса стала кивать своей красивой растрепанной головой и бить правой ногой в асфальт – аж искры из-под подковы летели. Ей, видно, здорово понравилось скакать с Алешкой на спине. Ведь наверняка бабушка не давала ей гонять по платформе. Кто знает: может, каждая лошадь об этом мечтает. Только не говорит.
   – Бабушка, – Алешка спрыгнул на землю и отдал бабушке повод, – научи меня ездить верхом, ладно?
   – Лучше ты меня научи, – проворчала бабушка и сказала маме: – Сейчас за вами машина придет. Отвезет по местожительству. Вы где хотите жить: на моей городской квартире или на конюшне?
   – На твоей городской квартире, – поспешила заявить мама.
   – На конюшне! – взвизгнул Алешка. – С лошадьми!
   Но бабушка послушалась маму. И правильно сделала. Иначе мы никогда бы не разыскали неспящую красавицу и ее сокровища.

* * *

   Квартира у бабушки была очень большая. И очень просторная. Такая просторная, что в ней почти ничего не было, почти никакой мебели.
   На кухне – только столик, шкафчик, две табуретки и холодильник.
   – Пустой! – Алешка захлопнул дверцу и с вопросительной укоризной взглянул на бабушку.
   – А ты что хотел? Я была уверена, что вы, как нормальные люди, выберете конюшню.
   – Ну да... Там овес, сено.
   В большой комнате тоже ничего особенного из мебели не было, только паркет на полу и ковер в виде лошади на стене. А вместо обоев все стены были заклеены фотографиями лошадей. Всякой разной масти. И только одна фотография, между окон, была человеческая: какой-то молодой человек довоенного облика, в соломенной шляпе, с пятнышком усиков под носом, на фоне нарисованного озера и нарисованной лодочки, где сидела тоже нарисованная дамочка с лилией в руках, которую она нюхала, закатив в восторге глазки.
   – Это мой отец, – объяснила бабушка. – Ваш прадед.
   – А тетка с подсолнухом? – спросил Алешка. – Это ты?
   – Это посторонняя тетка. Случайно попала в кадр.
   Еще в этой комнате стоял громадный сундук, весь из темного дерева, обитый черным железом, и под здоровенным висячим замком. Я думаю, такими замками в старое время запирали города. Четыре суровых стражника. Потому что трем стражникам такой замок не поднять.
   – Сундук не взламывать! – сразу предупредила бабушка Алешку. – Там все мои сокровища.
   – Щаз! – фыркнул Алешка. – Такой замок сломаешь, как же. Да еще на ногу упадет, мне это надо?
   В другой комнате, такой же пустой и такой же «лошадиной», стояли у стены три сложенные раскладушки.
   – Это я для вас купила, – объяснила бабушка. – Я ведь здесь практически не живу.
   – Конечно, – согласился Алешка. – На конюшне уютнее.
   – Он всегда такой вредный?
   – Только когда голодный, – сказала мама.
   Они с бабушкой спохватились и пошли в магазин за продуктами. А мы с Алешкой по новой обошли всю квартиру и ничего нового в ней не нашли. Ничего в ней больше не было.
   Но вода в кранах была, и газ на кухне работал.
   – Бабушка одинокая, – пожалел ее Алешка. – Никого-то у нее нет, кроме табуна лошадей. – Он опять потрогал замок на сундуке. – И всяких запертых сокровищ. Там, наверное, Дим, целый сундук подков, правда? Вот бы нам столько!
   – Зачем? – удивился я. – Тебе наших подков мало?
   – Счастья много не бывает, – важно и задумчиво заметил Алешка.
   Ишь ты, философ. Со взломом.
   Алешка разыскал на кухне вилку и стал ковыряться в замке. Но тут вернулись бабушка с мамой, и Алешка быстренько сунул вилку под сундук.
   Они что-то быстренько сготовили на кухне и позвали нас обедать.
   Мама расставляла на столике разовые пластмассовые тарелки (посуды в бабушкиной квартире тоже почти не было), стала накладывать котлеты и вермишель, бабушка резала помидоры и огурцы.
   – Эх, доча, – вдруг вспомнила она, – вилки-то мы не купили. Ну, ладно, обойдемся – у меня одна вилка есть – серебряная, фамильная.
   – Это как? – спросил Алешка. – У нас в Москве ни у одной вилки фамилии нет.
   – Прикидывается? – спросила бабушка маму, роясь в ящичке. – И эта куда-то делась. Мыши ее, что ли, утащили? Да у меня и мышей-то нет.
   – С голода подохли, – посочувствовал Алешка.
   – Кончай выступать, – прервала его бабушка. – Лучше сходите в магазин и купите разовые столовые приборы. Магазин найдете? – Бабушка лукаво взглянула на Алешку и сказала, оценив его умственные способности: – Сомневаюсь. Слушайте меня: из подъезда – направо, через городской сквер, напротив памятника увидите супермаркет в виде «Копейки», хозяйственный отдел. Ясно? Или повторить?
   – Городской подъезд, – повторил Алешка, – памятник в виде «Копейки», хозяйственный сквер.
   Бабушка усмехнулась, взглянула на маму и с сочувствием покачала головой.
   Магазин мы нашли легко. Вот только у памятника немного задержались. Он был в виде усатого мужика в старинном камзоле и со шпагой на боку. Алешке непременно надо было узнать, кто он такой и за что его здесь поставили – напротив «Копейки». И он стал приставать с вопросом к прохожим. Отвечали ему примерно одинаково:
   – Отстань!
   – А я знаю?