Гусев Валерий. Враг из прошлого

   – Лучше диким. Все – молчу. Пищу надо принимать с молчаливым удовольствием.
 
   – Так! Встали, сполоснули чашки и пошли знакомиться с окрестными достопримечательностями. А я буду работать.
   – Мемуары писать? – спросил Алешка. – Вы про меня и Димку что-нибудь напишите. Ведь мы этого достойны.
   – Это мы еще посмотрим. Напоминаю: на карьер не ходить.
   – Что вы! – Алешка даже обиделся. – Мы пойдем на озеро. Будем смотреть туманные картинки.
   – Созерцать, – добавил и я. Для убедительности.
   – Ну идите, созерцайте. – И Матвеич перешел к письменному столу.
   Мы вышли из дома и, громко переговариваясь о всякой ерунде, направились к озеру. Туман над ним уже рассеялся, и на том берегу виднелись какие-то хилые постройки, а возле них, у берега, какие-то лодки.
   – Порт, – сказал Алешка. – Там «Задумчивый» дремлет. И «Застенчивый» прячется. Пошли?
   – Пошли.
   И мы берегом озера двинулись в запретную зону – к карьеру. Где никто не обитал, но кто-то светил каким-то огоньком в ночи.
   От озера мы свернули в лесок. Он был мелкий, из кустарника, но довольно густого.
   – Дим, – недовольно сказал мне Алешка, – иди тихонько, ногами не хрумкай.
   Сам он пробирался меж кустов, как хитрый, осторожный, гибкий лисенок. И, даже наступая на сухие ветки, «ногами не хрумкал». У меня так не получалось. Я довольно весомый для своих лет.
   Лесок неожиданно кончился, и мы замерли на краю карьера. Это было зрелище! Тут вполне можно снимать приключения одиноких путников в глубине дикого и мрачного каньона. Такое глубокое, все изрезанное ущелье, с отвесными песчаными склонами. На дне его и прямо на склонах сохранилось что-то вроде узких карнизов – это, наверное, поднимались по ним громадные самосвалы с песком. Дорога эта местами обрывалась, осыпалась. Вообще все было кривое, изрезанное ковшами экскаваторов. На дне карьера – всякие холмики и гребешки, впадины – узкие и длинные, заполненные зеленой водой. И везде – груды камней. Величиной от булыжников до валунов.
   Кое-где все это красивое безобразие уже поросло мелкими кустами и сухой цеплячей травой. И виднелись дырки в откосах. Настоящие пещеры.
   А вверху, в синем небе, плавал здоровенный черный ворон, что-то высматривал на дне карьера и время от времени хрипло, угрожающе каркал.
   – Супер, – прошептал Алешка.
   Ему этот пейзаж понравился. А мне нет. Я не люблю такие места. В них как-то неспокойно. Будто что-то недоброе в них таится. И вот-вот как выскочит, как выпрыгнет и как заорет, задрав кверху корявые пальцы: «Ага! Попался!»
   Алешка протянул руку и показал:
   – Вон там, Дим, огонек светился. Давай поищем. Лучше, конечно, ночью. Ночью его хорошо видно. Только Матвеич нас не пустит.
   Да я и сам бы не пошел. Мало ли какие огоньки ночью светят в неприятных местах. На болотах там, в заброшенных домах, в развалинах… В карьерах.
   Краешком леса мы пошли к тому месту, где прятался в ночи таинственный огонек. А может, ничего там таинственного и не было. Собрались, например, местные ребята вокруг костра, картошку пекут, пиво пьют, покуривают. Вдали от взрослых. Место неприметное, никто сюда не ходит. Впрочем, в том-то и фишка. В плохих местах хорошие дела не делаются. К тому же и ребят здесь никаких нет. Кроме нас с Алешкой. Но мы не курим и пиво не пьем.
   – Не бойся, Дим, – угадал мои мысли Алешка. – Там, наверное, какие-нибудь геологи ночевали.
   – Почему геологи? – Я даже остановился.
   – Ну, Дим, они же любят у костра ночевать и песни петь под гитару.
   – А что им тут делать? Кроме песен?
   – А камни! Видел, сколько там камней? Может, они все из самородков. Тихо! Пришли! Я ж говорил…
   Мы замерли на краю обрывчика, как бы на краю оврага, а напротив тоже был крутой откос. И возле него – загасший костер, закопченный котелок и аккуратная кучка дров.
   Мы переглянулись. А что дальше?
   – В засаде посидим, – сказал Алешка шепотом. – Выследим.
   А зачем? – подумал я. Ночует здесь какой-нибудь бомж, никого не трогает, никому не мешает. На фиг он нам нужен? Я так и сказал Алешке.
   – Никакой не бомж, – возразил он. – Видишь, как вокруг чисто. Никакой мусор не валяется. Что-то это подозрительно.
   Ну да, это «ж-ж-ж» неспроста. И я уже было хотел сказать, что пора идти домой, в кают-компанию, как где-то послышались «хрустящие» шаги, и возле пещеры появился человек.
   Он был вполне приличный, в аккуратном камуфляже, в тяжелых рубчатых ботинках. Поставил рядом с костром ведро с водой, посмотрел на часы и опять куда-то ушел быстрым и решительным шагом.
   Мы проводили его глазами, а потом посмотрели друг на друга и решились без слов. Тихонько слезли с обрыва и подобрались к кострищу.
   Костер на этом месте разжигали, видимо, уже не один раз – колышки для чайника и ведра заметно обгорели. И углей было много, и золы. Но, к счастью, не было обгоревших костей и других признаков людоедства.
   Мне все-таки не терпелось умотать отсюда. Ничего тут нет интересного, да и встречаться с этим неизвестным человеком как-то не хотелось.
   Зато Алешка бродил вокруг кострища, как собачка, забывшая, где она спрятала недогрызенную косточку. Он все время что-то рассматривал на земле, даже что-то поднял, проворчал: «Ни фига!» и сунул это что-то в карман. А потом отошел в сторону, углубился в низенькую поросль кустиков, вскрикнул и… исчез.
   Я бросился за ним. И чуть на него не наступил. Вернее, на его голову, которая торчала из узенькой ямки.
   Алешка не был испуган, он только хлопал глазами. Я бы сказал – с восторгом.
   – Дим, там дальше, у меня под ногами, пещера.
   – Вылезай по-быстрому! – Я протянул ему руку.
   Он ее оттолкнул:
   – Прямо щаз! Туда надо заглянуть. Боишься, что ли? Это же его логово. Этого неведомого человека. Спускайся ко мне.
   – Лучше я тебя вытащу за шиворот и надаю по заднице.
   – Дим! – заверещала говорящая из ямы голова. – Нужно разведать. А вдруг он кого-нибудь похитил. Какое-нибудь несчастное дитя у богатых родителей. Спрятал в пещере и пошел за выкупом.
   Насмотрелся телесериалов… От них, как Алешка сам однажды загадочно высказался, больше отрицательных плюсов, чем положительных минусов.
   Пока я пыхтел и возмущался, Алешка уже подвинулся, и я, сам не знаю как, оказался с ним рядом, у входа в пещеру.
   Конечно, заходить в чужой дом без спроса – не очень-то красиво. Но тут был особый случай. Да и не дом это вовсе, а пещера.
   – Шли мимо, – сказал Алешка ровным голосом, – гуляли сами по себе, а тут – пещерка. Как не заглянуть, да, Дим?
   Алешка поднял с земли два камешка и постучал ими друг о друга.
   – Есть кто-нибудь? Здравствуйте. Можно войти?
   Ответа не было. Значит, можно. Никто ведь не сказал: «Нельзя!»
   И мы, побаиваясь, готовые тут же дать деру, все-таки вошли.
   В пещере было сумрачно, но когда мы шагнули вперед от входа, все стало видно. И ничего особенного здесь не было. Ни связанного пленника, ни кучи награбленного добра, ни склада оружия.
   В глубине пещерки лежала охапка веток, покрытая байковым одеялом, в изголовье – небольшой рюкзачок. Возле него – чурбачок, на нем свеча в подсвечнике из консервной банки и пачка сигарет.
   – Все ясно, – сказал Алешка, озираясь. – Это какой-то жулик здесь прячется. Пошли, пока он не вернулся.
   Это разумно. И мы с облегчением вышли на белый солнечный свет.
   Но вот что неразумно. Вместо того чтобы быстренько вернуться домой, под крылышко отставного Матвеича, мы, не сговариваясь, пошли в ту сторону, куда скрылся этот неизвестный пещерный житель.
   Песчаный овражек становился все уже и мельче. Закончился незначительной тропкой, которая запетляла в лес. Здесь было повеселее. Если что – всегда найдется дерево, за которое можно спрятаться. И палка, которой можно отбиваться.
   Между тем тропка все расширялась и уплотнялась, незаметно превратилась в дорожку, а дорожка влилась в настоящую дорогу со следами покрышек. А впереди, слева, среди корабельных сосен, нарисовался дворец Матвеича с круглым немигающим глазом на втором этаже. Все-таки он больше похож на маяк, чем на скворечник. Особенно своим круглым окном. Наверное, ночью оно, это окно, как добрый знак в темноте для заблудившегося человека.
   Стало спокойнее. Алешка даже заскакал вприпрыжку.
 
   Матвеич встретил нас, нахмурив брови. Оглядел с головы до ног.
   – Почему приказ нарушили? – грозно спросил он.
   – Мы не нарушали! – дуэтом выпалили мы.
   – А карьер? Не врать! Улики налицо. Старого сыскаря не обманешь.
   Мы переглянулись: какие еще улики?
   – Песок на ваших кроссовках.
   – А это с берега, – мгновенно нашелся Алешка. – Мы на озеро ходили.
   – Песок на озере сырой, влажный, а на вашей обуви он сухой. Будете отпираться? Имейте в виду, что чистосердечное признание…
   – … До добра не доводит, – закончил за него Алешка.
   – Так: наряд вне очереди. На камбузе. Начистить картошки, сварить ее и открыть банку консервов.
   – Две банки, – уточнил Алешка. – Кушать надо вдумчиво и обильно.
   Естественно, что после этого инцидента мы ни словом не обмолвились о своей находке и о своих наблюдениях.
   – Сами разберемся, – буркнул Алешка, когда мы пришли на камбуз. – Ты, Дим, почисть картошку, а я налью в кастрюлю воды. Я этого достоин.
   Занимаясь картошкой, я все время ворчал на тему: на фига нам этот «неведомый» человек и его логово. Алешка молча и терпеливо слушал, поблескивая глазами. Что-то заготовил, сюрприз с последствиями. И я не ошибся.
   – Дим, а что я там нашел! – Это было сказано торжественно. – Возле костра.
   – Рубль, что ли?
   Алешка сунул руку в карман, вытащил, разжал кулак. На ладошке лежал… пистолетный патрон.
   Да, мы этого достойны!

Глава III
Дама Безе

   Пока варилась картошка, Алешка вслух развивал свои догадки.
   – Все ясно, Дим! Он никого не похитил.
   Я не возразил.
   – Все ясно, Дим! Он хочет на кого-нибудь покуши… то есть покуситься. – Поправился: – Он готовит покушение.
   Мне стало интересно:
   – На кого? На тетю Фросю?
   Алешка на секунду задумался, согласился:
   – Да, Дим, тут покушаться не на кого. Тут все люди мелкие. Не бизнесмены.
   Я поднял крышку кастрюльки и потыкал картофелину вилкой.
   – Все ясно, Дим. Он передумал покушаться. Ведь он патроны растерял.
   – Один патрон, – напомнил я.
   – Один у костра, а другие еще где-нибудь. В других местах.
   Я открыл банку тушенки и подумал: он дурака валяет или что-то уже сообразил?
   – Дай тушеночки-то, – сказал Алешка. – Не жмись для младшего брата.
   Тушенка была хорошая. Свежая и вкусная. И пахла настоящим мясом.
   – Дим… – начал Алешка с набитым ртом.
   – Проглоти сначала. А то подавишься.
   – Такой тушенкой не подавишься. Она сама в глубину проскакивает. Дим, будем держать его под контролем. Или нет – под шляпой… то есть под колпаком. И как только он добудет новые патроны, мы его повяжем. Дай тушеночки-то, не жмись.
   Тушенка была хорошая. Свежая и вкусная.
   – И, знаешь, Дим, пройдет один день… Или два. Наступит четверг или тридцать первое… И я тебе точно скажу, на кого он охотится, этот пещерный дикарь.
   – А как ты узнаешь? – Я слил воду, снова поставил кастрюлю с картошкой на плиту.
   – Элементарно, Ватсон. Кого он подстрелит, на того, значит, и охотился.
   Я опять прикинул: дурака валяет или до чего-то додумался? Размял картошку и взял банку с тушенкой…
   Точнее говоря – банку. Тушенки в ней уже не было. На дне банки катались две горошинки черного перца и прилип одинокий лавровый листочек. Хорошая тушенка.
   Пришлось открывать вторую банку.
   Тут как раз на камбуз пришел Матвеич.
   – Надо чайку заварить. О! Здорово пахнет! – Он наклонился над кастрюлей. – Мое любимое блюдо. Только ты, Дим, зря пожадничал. Нужно было для вкуса и пользы пару банок туда ахнуть.
   – Еще не поздно, – поспешил Алешка. – Дим, открывай вторую банку.
   Третью, по-моему.
 
   – Добрый гость всегда к обеду поспеет, – с улыбкой сказал Матвеич, когда на пороге кают-компании появилась уже знакомая нам дама с зонтиком.
   Она трубно высморкалась у дверей, внимательно заглянула в платочек. (А что там может быть особенного?) Поставила в угол зонтик, положила веер на подоконник. И сняла шляпку вместе с рыжей прической. Оставив на плечах седую голову.
   – Я, конечно, пардон, не совсем вовремя, но вы так очарова-а-а… распахлись своим блюдом на всю округу, что мне захотелось вас похвалить.
   – Садитесь с нами, Матильда Львовна, – пригласил ее к столу Матвеич. – Похвалите нас за обедом.
   – Прелее-е-е… Великоле-е-е… Можно я не буду снимать перчаток?
   В Алешкиных глазах я прочитал: зонтик сняла, могла бы и рукави-и-и-чки снять. Но строгости и осуждения в его взгляде я не заметил. В его глазах прыгали веселые искорки.
   Дама сразу же стала называть Алешку Алексом, меня – Димитрием, а к Матвеичу она обращалась по званию, с уважением: настоящий полковник. Чувствовалось, что они старые друзья.
   – А меня, мальчики, можете звать тетушкой Тильдой. Прелее-е-е…
   Мы дружно навернули тушеночки с картошечкой, причем тетушка Тильда от нас не отставала, кушала активно, но очень красиво, с ножом и вилкой, и успела за обедом рассказать нам свою творческую биографию.
   Мы, вообще-то, мало что запомнили. Только то, что она – великая актриса и что она прожила на сцене большую жизнь. От молоденькой Софьи в «Горе от ума» («Вот Димитрий об этой пьесе, наверное, знает») до старой княгини Тугоуховской («оттуда же, Димитрий должен знать»).
   Подчистив тарелки, мы перешли к чаю.
   – А я об эту пору всегда пью черный кофе, – заявила тетушка Тильда. – Тяжелая пища так лучше усваивается в недрах творческой личности.
   И мужчины пошли на камбуз, готовить черный кофе для недр творческой личности. Чтобы в ее недрах получше освоилась картошка с тушенкой.
   Матвеич готовил кофе, Алешка хихикал. Но как-то неуверенно.
   – Дим, она в носовой платок смотрит так, будто у нее из носа не… эти самые, а бесценные жемчуга капают.
   – Отставить! – гаркнул Матвеич. – Тетушка Матильда – несчастная женщина. Она на гастролях, выступая осенью в летнем театре, схватила воспаление легких, а потом – хронический насморк. Ее уволили из театра – кому нужна актриса, которая без конца сморкается на сцене.
   – Я понял, – сказал Алешка. – Она голодная. Я больше не буду.
   – Да, у нее крошечная пенсия. А на ее руках еще и двое хвостатых: песик и кот. Она сама не поест, а уж их накормит. И, между прочим, все ее забыли. Никто ее не навещает.
   Вот, подумал я, посмотреть на экране на этих актеров – какие они дружные и любящие: «Сю-сю-сю! Ах, как волнительно!» – а чтобы позаботиться об одинокой старушке – их тут нету. Им некогда, они себе недвижимость на Кипре строят.
   – Пошли, – сказал Матвеич, снимая кофейник с плитки, – а то наша дама, наверное, заскучала.
   Но дама Тильда не скучала. Она своим носовым платком азартно вытирала пыль со всех полок и подоконников, наводила порядок. И она очень обрадовалась чашечке кофе. Видно, не так уж часто ей приходилось его пивать.
   – Кофе! – говорила она с восторгом, подняв чашечку на уровень глаз. – Арома-а-а… Изуми-и… Только настоящие полковники умеют варить настоящий кофе! Прелее-е-е… Я жду вас завтра с ответным визитом. Это будет чуде-е-е…
   – Мы обязательно припремся, – пообещал Алешка. – Вы довольно прекрасная женщина. – И все-таки не удержался: – Обаяте-е-е…
   Тетушка Тильда растаяла и вместо того, чтобы сморкнуться, промокнула платочком благодарные слезинки под глазками.
   Когда она ушла, под зонтиком и обмахиваясь веером, Матвеич спросил:
   – Видали? Очень нежное существо. Ее тут прозвали Дама Безе.
   – Ни фига! – ахнул Алешка. – Та самая?
   – Какая та самая? – удивился Матвеич.
   – Ну та! Древняя! Которая оперу сочинила. Про тореадоров – смелее в бой.
   – «Кармен», что ли? – Матвеич покрутил головой. – Ну, Алекс, ты даешь! Эту оперу про «смелее в бой» написал композитор Бизе. А «безе» по-французски – нежный поцелуй. И пирожное такое, воздушное. Вроде нашей дамы. Дошло? Или повторить?
   – Врубился. – Алешка задумчиво покивал. – Только мне кажется, что наша воздушная Тильда такую оперу может устроить, что мало не покажется.
   И он, как часто бывало, оказался прав…
 
   После обеда Матвеич покурил и выгнал нас из дома.
   – Мне работать надо. Книгу писать. А вы смотайтесь на рыбалку. Возьмите лодку.
   – А где она? – спросил я.
   – Пляжик вы нашли? А вот слева от него – заливчик, она там прячется. А справа, за мыском, где камыши кончаются, хорошее местечко – окушки там славно берут. Задание ясно? Приступайте к исполнению.
 
   Лодку мы нашли без труда, в заливчике, и в хорошем местечке забросили удочки. Натаскали красноперых полосатых окушков.
   Алешка вдруг забастовал:
   – Я, Дим, не привык такую мелочь ловить. Я лучше вон там, с бережка, в кустиках, попробую.
   Он закатал джинсы, забрал свою удочку, плюхнулся в воду – здесь мелко было – и скрылся на берегу, в кустиках. Там, где большая рыба водится.
   Я еще посидел в лодке, довольно долго. Клев постепенно затихал, но все равно вокруг было хорошо и приветливо. Красивое озеро, синее небо, пахнет водяной свежестью и свежей рыбкой.
   Тишина, безветрие, на водной глади даже ряби нет. Только у противоположного берега какое-то шевеление. Матвеич сказал нам, что когда-то там был пионерский лагерь, потом дом отдыха. Но и это почему-то не получилось. Теперь там отчасти все заброшено, а отчасти – лодочная станция. И там живет лодочник, который выдает всем желающим лодки напрокат. Но желающих тут так мало, что почти и вовсе нет. Да и до-браться до этой станции берегом довольно сложно. А по воде… Ну кто поплывет на одной лодке, чтобы на том берегу взять другую лодку?
   Незаметно посвежело. Солнце уже клонилось к закату. Я смотал удочку и подогнал лодку к берегу. Алешки почему-то там не оказалось. Удочка была, прислоненная к деревцу, а братца не было. Что-то он застрял в кустиках.
   Я посвистел, покричал. Нет ответа. Даже как-то беспокойно стало. Куда он делся?
   Беспокойство уже сменилось тревогой, когда Алешка наконец вынырнул из кустов.
   – Ты куда пропал?
   – Я не пропал. Я на разведку ходил.
   – А сказать не мог?
   – А ты бы меня пустил?
   Логично. Только что это за разведка? Я вопросительно глянул на Алешку.
   – Да это… Посмотреть… На этого… На песочного дикаря. Как он там… Ну чего ты? Ну вскочило в голову…
   В голову ему вскочило! Нашел словечко.
   – А что? – возмутился Алешка. – Сам говорил: совсем из головы выскочило. А раз выскочило, то может и вскочить. У тебя выскочило, у меня вскочило. А если вскочило, то само уже не выскочит…
   У меня уже в голове загудело от этих «вскочило – выскочило». Но все-таки стало интересно.
   – Ну и как он там?
   – Да никак! Он, Дим, спокойненько спал в своей пещере. И ни на кого не покушался. – Тут Алешка притормозил. – Если раньше не покусился. А теперь отсыпается.
   – Ладно, пусть спит. Пошли домой.
 
   Матвеич устало потянулся, вставая из-за стола. Пожаловался:
   – Легче в сто раз какого-нибудь бандюгана повязать, чем книгу написать. Как улов? Будет уха?
   – Будет, – пообещал я. – Наваристая. Где у вас перец и лаврушка?
   – В шкафчике, над холодильником. Действуйте, товарищ кок. А товарищ юнга вам поможет. Это входит в его должностные обязанности.
   – Это как? – расстроился Алешка.
   – Разве ты не знал? Исторически юнга – помощник кока. На подхвате. Печь растопить, картошку почистить, кастрюли надраить, посуду помыть, помои за борт отправить…
   Лешка уже не расстроился, а растерялся.
   – Я лучше потом посуду помою. Когда вы спать ляжете.
   Но он меня этим не разжалобил.
   – Пошли, юнга, на камбуз, – сказал я. – Картошку строгать.
   – Я лучше… – сделал он еще одну попытку, – я лучше тушенку открою. Пусть будет у нас мясная уха. Клево?
   Мы его не поддержали, и Алешка понуро побрел за мной на камбуз.
   Я разыскал специи, а в аптечке – марлевые салфетки. Почистил окуньков, заложил их в марлевый мешочек и опустил в кипящую воду. Уха будет с рыбой, но без костей.
   – Картошка готова? – спросил я Алешку. – Почистил?
   – Почти. Я ее уже как бы достал из ящика. Знаешь, как устал!
   Я ему, уставшему, помог. Набрал картошки, почистил. Рыба к тому времени уже сварилась. Я запустил в бульон картошку, перец и лаврушку, и пока варилась картошка, разобрал рыбу, вытащив ее из мешочка. Выбросил косточки, а мясо отправил в бульон.
   – Чего-нибудь получится, – сказал Алешка, облизнувшись. – Главное, чтоб моя картошка хорошо проварилась. А давай, Дим, пока она варится, баночку тушенки вскроем, а?
   Я не стал ему отвечать, а, помешивая уху, молча показал ему фигу.
 
   Когда по всему дому расплылся запах рыбного супа под названием «уха», на камбуз заявился Матвеич. И тоже облизнулся, взял ложку.
   – Я, как капитан нашего корабля, обязан снять пробу. Посмотрим, чем кормят наш экипаж.
   Он зачерпнул варево, поднес ложку к губам, причмокнул, проглотил. Задумался, шевеля губами. Будто задачку решал. Опустил ложку.
   – Знаешь что, Дим? Налей-ка мне в мисочку. Что-то я с одной ложки не распробовал.
   – И мне, – проговорил Алешка. – Мисочку. Пробу снять.
   – Обойдетесь, – сказал я, закрывая кастрюлю крышкой. – Забирайте мисочки, ложечки и нарежьте хлеб. А я подам в кают-компанию уху.
   Матвеич и Алешка переглянулись. Алешка Матвеича опередил:
   – Я отнесу ложки! А капитан нарежет хлеб! Он этого достоин.
 
   У хороших людей в доме всегда очень хорошо. Не только уютно, но и спокойно – это само собой. У хороших людей в доме чувствуешь себя, будто в доме своем. Не стесняешься, не скромничаешь. И за столом не ищешь свободное место. Где удобно – там и сел. Что тебе хочется – то к себе и подвинул. Сколько хочешь – столько и съешь.
   Хорошее воспитание не в том, чтобы не пролить соус на скатерть, а в том, чтобы это сделал кто-нибудь другой.
   В общем, мы дружно уговорили кастрюльку ухи. Не проливая соус на скатерть. Только Алешка время от времени ворчал:
   – На обед – второе, а на ужин – первое. Ты нас уморишь, Димитрий.
   – Вы этого достойны, – лаконично отвечал я.
   Когда уха закончилась, Алешка сказал:
   – Федор Матвеич, мы сейчас с Димитрием вымоем посуду, а вы нам за это почитаете свои мемуары. Про героическую борьбу с преступностью в прежние годы.
   – Охотно! – Матвеич обрадовался. – Мне очень важно ваше мнение. И вы честно скажете: маленький плюс или большой минус.
   – Скажем, – сурово пообещал Алешка. – Мало не покажется. Мы одному писателю, знаете, какую книгу написали! Он ахнул!
   Матвеич немного завял. А мы собрали посуду и пошли на камбуз.
   – Дим! – Алешка захлопал глазами. – Давай Матвеичу сюрприз сделаем. Он сядет нам свои мемуары читать, а мы ему под нос чашку с чаем! Клево?
   Я пожал плечами, выразив согласие.
   – Вот! Ты тогда быстренько посуду помой, а я поставлю чайник.
 
   Матвеич взял со своего письменного стола стопочку исписанной бумаги, смущенно подровнял ее.
   – Я вам, ребятки, про один интересный эпизод прочитаю. Как мы одного Ганса за жабры взяли.
   – Он иностранец был, этот Ганс? – уточнил Алешка.
   – Нет, не иностранец. Кличка у него такая была. От фамилии. Его фамилия была Гансовский. И его еще называли Окаянный Ганс. – Матвеич помолчал, а потом сердито добавил: – Гад он вообще-то был исключительный.
   Мы забрались на тахту с ногами, Алешка пристроился к моему боку, а Матвеич сел за обеденный стол и положил перед собой рукопись. И начал читать. Монотонно, без выражения.
   В комнате постепенно все заволоклось туманом серых стандартных слов, в котором совершенно заблудился интересный эпизод.
   Я уже начал клевать носом, но тут Алешка, с силой сдержав зевок, сказал:
   – Федор Матвеич, вы, как настоящий полковник, лучше расскажите нам все это своими словами. Ведь мы этого достойны.
   – А я что, – растерялся Матвеич, – чужими, что ли, читаю?
   Я понял, что надо поддержать и Алешку, и самого автора.
   – Федор Матвеич, там у вас много всяких протоколов, документов, а самое главное за ними прячется.
   Матвеич сердито сложил листочки в стопочку, пришлепнул ее ладонью:
   – Вам же хуже!
   Он посидел молча, задумавшись. А потом начал рассказывать. Медленно, не подбирая слов. Они у него как-то сами становились на свое место. И связывались между собой в плавный, яркий рассказ…
   – Такое, ребятки, плохое дело случилось. Жестоко ограбили квартиру одного известного и знаменитого человека. Я вам его не назову, скажу только, что этот человек был гордостью нашей страны…
   И зазвучали, глухо и размеренно, голоса из прошлого.
   Вот только мы тогда еще не знали, что это прошлое перекинулось в наше настоящее и бесшумно, угрожающе бродит вокруг дома. Выбирая удобный момент, чтобы настоящее не стало будущим…

Глава IV
Окаянный Ганс

   – Этот великий человек был известен всему миру. И по всему миру ездил, на гастроли. И везде его принимали с восторгом и дарили всякие подарки. Поэтому постепенно у него накопилась коллекция редких и очень дорогих вещей.
   А человек он был открытый, доброжелательный и подарков от людей не прятал. Многие знали об этих его сокровищах. Я вот помню, были у него уникальные шахматы, ему подарил их премьер-министр одной страны.
   – Из золота, что ль, шахматы? – спросил Алешка.
   – Не только. Шахматная доска – из ценнейших пород дерева, а фигурки – ты угадал – золотые. Головки у фигурок – жемчужные. У черных – черный жемчуг, у белых – розовый. А короны у королей и ферзей – из бриллиантов.
   – А ферзя – это кто? Фамилия такая?
   – Королева.
   – Королева Ферзя. – Алешка как бы на вкус попробовал это сочетание. – Клево звучит. А дальше?
   – А дальше очень грустно. И гнусно. Квартиру великого человека ограбили. Когда он был на гастролях. Ограбили мастерски. И все самое ценное из квартиры исчезло. И не осталось никаких следов.
   – Даже отпечатков пальцев на полу? – спросил Алешка, вспомнив молодость.
   – Никаких отпечатков! Вор работал в перчатках.
   – А вы бы собаку привлекли. Мухтара.
   – В том-то и дело, что кражу обнаружили только через неделю. Тут уж даже Мухтар след не возьмет.
   – Вы, конечно, растерялись…
   – Мы, конечно, не растерялись. Мы, конечно, начали работать. По крохам, по капелькам стали собирать информацию. Сортировать ее и анализировать.
   Рассказ Матвеича становился все интереснее. Не то что в письменном виде.
   – Первую наводку нам дал наш эксперт-криминалист. «Ищите, ребята, – сказал он, – великого мастера по чужим замкам». Дело в том, что в стальной двери ограбленной квартиры стояли редкие в ту пору японские замки. Подобрать к ним ключи или отмычки было невозможно. И кроме того, если кто-то посторонний смог бы отпереть один замок, то остальные два автоматически блокировались.
   – Вторую наводку нам дал тот же эксперт. «Этот парень разбирается в электронике. Сигнализацию он отключил профессионально…» Ну и дальше, собрали мы все, что накопали, как говорится, до кучи. Нарисовался нам предполагаемый облик преступника. Умелец по замкам, знаток электроники, неоднократно судимый; недавно освободился по отбытию наказания. И вот по своим каналам, по картотекам отобрали мы подходящие кандидатуры. И стали их кропотливо проверять. А было их около ста человек.
   Матвеич отхлебнул остывшего чая, помолчал, видимо, вспоминая ту тяжелую работу.
   – Да, значит, сортируем. Отпадает, отпадает, отпадает… Этот, к примеру, порвал со своим черным прошлым, этот уже опять сидит (сел еще до кражи), этот лечится в больнице, а вот эти, хоть и подходят по всем параметрам, но в Москве в то время не были – железное алиби…
   – А вам надо было еще, знаете, что… – начал было советовать Алешка. И Матвеич его тут же понял:
   – Сделали, Леша, сделали! В первую очередь! Составили подробное описание всех похищенных вещей и предметов и разослали по всей стране, во все отделения милиции. Надеялись, что где-нибудь что-то из украденного, как мы говорим, всплывет. Ведь ясно же, что этот окаянный жулик не для того все эти чудеса украл, чтобы у себя дома по полочкам расставить. И любоваться на них весенним вечером. Для него это были деньги. Чтобы не ходить каждый день на работу, а ходить каждый день в ресторан – на большее у него фантазии не хватало. Но нигде, ребята, ничего не всплывало. Жулик оказался терпеливым…
   – Не спешил в ресторан, да? Решил затаиться, пока все утихнет.
   – Точно.
   …За этим интересным рассказом мы и не заметили, как наступил поздний вечер. В открытое окно потянуло прохладой и сыростью. И было очень тихо, даже сосны не шумели своими кронами. Только лягушки где-то на берегу квакали.
   – И мы продолжали работать. Просеяли, как говорится, всех подозреваемых, проверили каждого. И сошлось все на одном – на Окаянном Гансе. Он и умелец был – золотые руки, и в электронике разбирался, и в Москве, по нашим данным, как раз находился в то время, когда была совершена кража. Объявили мы его в розыск и… – Тут Матвеич спохватился: – Батюшки, время-то! Отбой на судне! Марш по койкам!