Гусев Валерий Борисович. Письмо дяде Холмсу

   – Поживете в его доме, - сказал нам папа, - поохраняете его…
   – Боюсь, они его так поохраняют, что Митьку потом негде жить будет, - сказала мама.
   – Фиг с ним, - по-мальчишески легкомысленно отмахнулся папа. - Митёк победит на конкурсе, получит премию и построит себе новый дом. Лучше прежнего.
   Слышал бы это Митёк!
   – Так, - сказал папа, - собирайтесь, лыжи не забудьте. - И он пошел в кабинет звонить писателю Митьку в его заснеженный дом.
   – Ну что? - спросила мама, когда папа вернулся. - Он обрадовался?
   – Очень обрадовался. Так обрадовался, что все свое оружие запер в сейф.
   – И гранаты? - расстроился Алешка.
   – Гранаты в первую очередь, - сказал папа. - Вы готовы?
   Мы молча показали ему лыжи, которые притащили с лоджии.
   – А ботинки лыжные? - спросил папа.
   – Они на антресолях, - вспомнила, подумав, мама. - В самом дальнем углу.
   Полдня мы с Алешкой снимали вещи с антресолей. А папа при этом приговаривал:
   – Это на помойку. Это тоже. Это тем более.
   А мама в ответ приговаривала, не соглашаясь:
   – Это нам еще пригодится. Это мне очень нужно. Без этого мне жизнь не мила. А вот это я полгода искала.
   Примерно так.
   Папа отфутболивает к стене старый чайник без носика, но с ручкой:
   – На помойку, я проверю!
   – Ты что! - ужасается мама. - Я его на дачу заберу. Из него очень удобно резеду поливать.
   Никакая резеда у мамы на даче не растет, одни одуванчики, но помечтать-то она может!
   Папа раскрывает старый чемодан. Чайник без ручки, зато чемодан с ручкой. И с замками, которые не запираются.
   – На помойку!
   – Ты что, отец! - ужасается мама. - Я в него что-нибудь сложу, пусть себе лежит спокойно.
   – Ты в него чайник спрячь, - советует папа. - Чтобы не убежал.
   И тут папа вытаскивает за ухо громадного розового медведя, похожего на бегемота. Но с кошачьей мордой.
   Мама чуть не падает в обморок:
   – Ты что! Эту собаку нам Ивановские подарили. Ее нельзя выбрасывать. Они обидятся!
   – Они не узнают, - успокоил ее Алешка.
   – Узнают, - возразила мама. - Они на работу каждое утро мимо нашей помойки ходят.
   – А мы на чужую помойку отнесем, - пообещал Алешка.
   – Не верь ему, - предупредил папа. - Он этого носорога Ивановским под дверь положит.
   Алешка усмехнулся, но спорить не стал.
   Короче говоря, ничего мы на помойку не отнесли - все уложили обратно на антресоли. А лыжных ботинок там не оказалось.
   – Они в стенном шкафу, - вспомнила, подумав, мама. - На самой верхней полке.
   – Я туда не полезу, - сразу же сказал папа. - Мне эти ботинки не нужны.
   В общем, шкаф мы тоже разобрали, но и в нем ботинок не оказалось.
   – Куда же они делись? - всерьез задумалась мама. И повернулась к папе: - Наверное, где-нибудь в твоем кабинете. Надо поискать.
   – Нет уж! - возразил папа. - Мне еще там жить и работать.
   – Иногда, - кивнул Алешка.
   – Что - иногда? - не понял папа.
   – Иногда там жить и иногда там работать.
   Мама засмеялась:
   – Он прав, отец. Ты и работаешь, и живешь в основном на работе.
   Папа решительно снял трубку и набрал номер Митька:
   – Писатель, у тебя лыжи есть? Тогда - все, завтра встречай. С медом и песнями. - Папа положил трубку: - У него этих лыж - целый сарай. Только все разные и поломанные. Обойдетесь.
   На следующий день ясным морозным утром мы забрались в папин «джип», который он взял на работе, и отправились к писателю Митьку, на берег замерзшей реки, на край зимнего леса.
   Потом, когда через неделю мы вернулись домой, я вспомнил этот день и обиделся на него. Он тогда весь сиял. В синем небе полыхало красное солнце, сверкал снег на ветках деревьев, за машинами на шоссе порошилась снежная пыль и вились белые дымки выхлопа. А ведь по сути - в этот день должны были сверкать грозные молнии и грохотать раскатистый гром. Или, по крайней мере, закружилась бы злая пурга. Чтобы предупредить нас: сидели бы вы, ребята, дома. В тепле и уюте, в безопасности. Под маминым крылышком и папиным крылом. Снимали бы с елки золотые мандарины, смотрели бы телевизор с новогодними программами или читали, забравшись с ногами на тахту, интересные книги про приключения и опасности.
   Нет, вам эти опасности и приключения нужны, оказывается, в жизни. Вдали от родного дома. В зимнюю стужу. В черную ночь…
   Ну, так вам и надо!
   Ехали мы довольно весело, но долго. Дорога была сложная - узкая и скользкая, да и в общем-то дальняя.
   Зато чем дальше мы отъезжали от Москвы, тем чище становилось над нами небо, и снег по обочинам уже сиял белизной и меньше становилось машин на шоссе.
   Я сидел впереди, рядом с папой, а мама с Алешкой - на заднем сиденье. Они все время хихикали, - видимо, Алешка рассказывал маме о каких-то своих приключениях в Англии.
   Так оно потом и оказалось. А папа после так и сказал:
   – Эх, Леха, если бы я в дороге прислушался к твоей болтовне!
   Но папа не прислушивался. Он был весь поглощен дорогой. Но только мне показалось странным, что он все чаще посматривает в зеркальце заднего вида. А потом вдруг свернул на обочину, остановился и посмотрел вслед обогнавшей нас серенькой «девятке».
   – Я выйду, покурю, - сказал папа. - По сигаретке соскучился.
   – И я, - сказал Алешка.
   Мама ужаснулась - она подумала, что за три дня в Англии Алешка приучился курить, пить пиво и играть в гольф. Она его так и спросила.
   – Нет, - ответил Алешка, распахивая дверцу. - Я только научился там королевам место уступать.
   Мама успокоилась и начала, как обычно, подкрашивать глаза и губы. Она очень рассчитывала, что Митёк Лосев встретит ее красивым комплиментом.
   Мы с Алешкой дышали свежим воздухом на обочине, а папа зачем-то достал мобильник и набрал номер.
   Мы, конечно, навострили ушки.
   – Саша? - сказал папа. - Пробей-ка мне по-быстрому один номерок. Да. «Девятка», московская, «Женя, пять-ноль-пять, Маша, Толя». Спасибо, жду. - И папа сунул мобильник в карман. - Ну что, лыжники без лыж, едем дальше?
   И мы поехали дальше. И очень скоро обогнали серенькую «девятку» Ж-505 МТ. Она словно поджидала нас - пропустила и ненавязчиво пристроилась к нам в хвост.
   – Это кто такой? - спросил Алешка папу. - Наша охрана, что ли?
   – Нам охрана не положена, - буркнул папа, - мы сами себе охрана. - И не стал ничего объяснять.
   Но вот мы свернули на местное шоссе, проехали несколько заснеженных, будто дремлющих, деревенек, переехали замерзшую речку, на льду которой сгорбились зимние рыболовы и гоняли шайбу местные ребятишки, еще несколько раз посворачивали вправо-влево и вырвались, как сказал папа, на оперативный простор.
   И на краю этого простора наконец показался красивый дом Митька. Он стоял на пригорке. С одного края - река, с другого - лес, через который бежит в соседнюю деревню глубоко протоптанная в снегу тропинка. А за деревней - опять лес. Дремучий. И тоже спит под снегом. И нет ему никакого дела до того, что там творится под кронами его берез и лапами его громадных елей. Кстати, и назойливая «девятка» тоже потеряла к нам интерес, заблудилась где-то, отстала. Наверное…
   Дом Митька весело сияет всеми окнами, в которых ярко играет солнечный свет. А сам Митёк, заслышав шум нашей машины, уже стоит у калитки, приложив ладонь ко лбу.
   С окладистой бородой, в громадном желтом тулупе с пышным воротником, он очень похож на Деда Мороза. С голыми красными ногами.
   – Это что? - спросила мама про его босые ноги, выходя из машины.
   – Закаляюсь! - гордо ответил Митёк и чихнул.
   Да так чихнул, что с ближайшей березы сорвалась и закаркала, улетая, стая ворон.
   – Все! - Папа посмотрел воронам вслед. - Больше не вернутся, напугал ты их. Привет, Митёк!
   Они обнялись и похлопали друг друга по спине. При этом от Митькова тулупа поднялось белое облачко. И папа тоже чихнул.
   – Что это? - спросил он. - Эпидемия?
   – Нафталин, - объяснил Митёк. - Мой тулуп целый год в сундуке пролежал. А вы обрадовались, что я простудился? Не дождетесь!
   Алешка с визгом повис у Митька на шее, болтая ногами, и тоже зачихал.
   Папа снял Алешку с Митька, а тот поцеловал маме руку и торжественно ей выдал:
   – С прошлого лета в наших краях не было такой очаровательной Снегурочки.
   – Снегурочки летом не водятся, - сказал Алешка и опять чихнул.
   – Все равно приятно, - сказал папа.
   Митёк распахнул воротца, папа загнал машину во двор.
   Смеясь и чихая, они пошли в дом.
   А мы туда не спешили. Остановились возле шикарной снежной бабы, которую, видимо, изваял мастер на все руки Митёк. Создал художественный образ.
   Толстая такая баба получилась, несокрушимая. Нос-морковка торчком, глазки-угольки - злющие, рот-веточка - будто сердито поджатые губы. В правой «руке» - высокая метла, а на голове - зеленое ведро. Из-под него выбиваются редкие золотистые кудряшки, совсем как настоящие. А Лешка даже приподнял ведро, заглянул под него - что такое? Оказалось - свежие древесные стружки.
   – Красивая скульптура, - одобрил он творение Митька.
   А я сказал:
   – Кого-то, Лех, она очень напоминает.
   – Точно! - кивнул Алешка. - Митёк ее с натуры лупил. То есть лепил. - И подумал: - Может, он женился?
   – На таких писатели не женятся, - сказал я. - Они женятся на красавицах. - И мне показалось, что снежная баба сердито зыркнула на нас черными угольками глаз и чуть приподняла свою метлу. Обиделась.
   Мы еще побродили по двору, проверяя, все ли здесь на месте с прошлого лета.
   Вот пустая собачья конура, где мы прятали от бандитов сундук с сокровищами. Вот бочка, где Алешка откармливал макаронами ленивую рыбину, которую мама принесла из магазина. А вот знаменитый сарай, где Митёк ладил свое великолепное оружие.
   Потом мы тоже вошли в дом, где, в общем-то, все было по-прежнему. Только в углу, у окна, стояла пушистая елка, украшенная смешными самодельными игрушками. Но зато вместо электрической гирлянды на ней были настоящие маленькие свечки, немного оплывшие, в крохотных подсвечниках из серебряной фольги.
   Когда мы вошли, сквозняк от двери добежал до елки, и она дрогнула своими лесными ветвями, и игрушки на ней будто ожили. От радости, что они снова кому-то нужны.
   Все они были сделаны не очень ладно, но с большим старанием.
   – Это мои друзья из школы постарались, - объяснил Митёк и опять чихнул. - Я им уроки русской литературы даю. Мы тут с ними такое затеяли! Такой праздник устроили! Здорово получилось, потом расскажу. Давайте-ка за стол. Снегурочек баснями не кормят.
   Митёк подложил дров в печку, и она еще громче затрещала и загудела.
   За обедом он все время громко чихал и, отворачиваясь, как-то по-деревенски объяснялся:
   – Извините - чох напал.
   А потом, когда Митёк отчихался, все взрослые начали нас инструктировать, приказывать и советовать, как нам здесь жить всю неделю, до возвращения Митька.
   Мама: - Посуду и руки мыть каждый день. Босиком по снегу не бегать.
   Папа: - Сейф с оружием не взламывать. Свечи на елке не зажигать.
   Митёк: - Дорожку к туалету расчищать от снега каждое утро. На колодце скалывать лед - иначе без воды останетесь. Дрова не жалеть, пусть в доме всегда тепло будет.
   Он такой - Митьков дом, в нем всегда тепло. Всем добрым людям.
   – Да, - еще он припомнил: - Елку до моего приезда не трогать. Не выносить. - Этого он мог и не говорить: самое грустное дело после Нового года - елку выносить. - В кабинете на рабочем столе ничего не трогать. Пчел в омшанике не выпускать. Самогон с Василием не пить.
   Василий - это чудной местный старик. Его Митёк попросил изредка наведываться в омшаник, куда Митёк составил на зимовку улья со своими любимыми пчелами.
   Мы выслушали все указания и пообещали каждый день по снегу босиком не бегать и свечи в сейфе не зажигать.
   – Да, - прибавил папа. - И никаких преступлений не раскрывать.
   – И не совершать, - добавил Митёк. - А если совершите, то обязательно мне потом расскажете. Я про вас книгу напишу. Кстати, Леха, как ты в Англию съездил? Что привез?
   – Массу впечатлений, - ответила за него мама. - Туманный Лондон. Историческая Темза, по которой трое с собакой в лодке плавали. Тауэр. Боскомская долина. Девоншир, где другая собака бегала. По фамилии Баскервиль.
   – Это все ерунда, - сказал Алешка. - Все эти Темзы и Тауэры. Вот! - и он показал Митьку жалобное письмо девочки Асти.
   Митёк развернул листочек и стал его читать. Вначале он улыбнулся, наверное, из-за ошибок, а потом вдруг нахмурился в задумчивости.
   – Так, так, - он поскреб сначала бороду, а потом макушку. И пробормотал: - Интересное совпадение… Трогательная история… Леха, а ты знаешь, где находятся эти самые Шнурки?
   – На карте России их нет, - сказал Алешка. - Их нигде нет. Мы долго искали. Даже папа не нашел.
   – Конечно, на карте их нет. В этих Шнурках десять дворов всего было. А сейчас вообще два… Полтора километра от моего дома. За лесом.
   – А вы откуда знаете? - Алешка вытаращил глаза.
   – Да я там сто раз был. Я, кажется, и эту девочку знаю. И ее деда.
   Вот это новость! Оказывается, эти самые Шнурки совсем рядом. За лесом. От Митькова дома, как Алешка выразился, полтора кило всего.
   Вот такое интересное совпадение!
   – Странно даже не это, - продолжал бормотать Митёк. - Странно совсем другое…
   – А что? - Алешка прямо весь потянулся к нему через стол, став коленями на табуретку. - А что, Митёк?
   – Не скажу! Это моя тайна.
   – Пап, - жалобно спросил Алешка, - все писатели такие вредные? Или только наш?
   – Да я только одного и знаю.
   – Все вредные, - сказал Митёк. - Еще вреднее меня. Но я имею право на свою личную тайну?
   – Ладно, - сказал Алешка. - Имеете. До вашего возвращения.
   – Боюсь, что до моего возвращения, - вздохнул Митёк, - вы сами эту тайну раскроете. И, кстати, если что-то вам в лесу привидится, очень-то не пугайтесь.
   – Вот-вот, - спохватилась мама. - Я хочу еще одно условие детям поставить: никаких тайн. И никаких лесных прогулок. Заблудитесь еще!
   Эх, если бы…

Глава III

   Тайна номер раз
   После обеда Митёк еще раз дал нам всякие указания по хозяйству и повел показать омшаник, где зимовали его любимые кусачие пчелы.
   За углом дома, сзади, была небольшая лесенка с перилами, которая вела в подвал. Там было очень уютно. Сухо, тепло, пол засыпан чистыми опилками и пахло медом и воском. Стояли в рядок улья, в которых отдыхали пчелы; спали там, как медведь в берлоге.
   – Вы сюда не бегайте без дела, - предупредил Митёк, - не беспокойте мой трудовой народец. Пусть он сил набирается к весне. За ними обещал дед Василий присматривать, будет иногда заходить. Вы его, ребята, без чая не отпускайте. Он очень хороший человек.
   Мы это и так знали. Дед Василий нам здорово прошлым летом помог - вытащил из реки своим трактором целый сундук с сокровищами. И ни копейки за это не взял.
   Он вообще такой - добрый и бескорыстный, только не очень везучий. Мечтательный такой, задумчивый. И, наверное, из-за своей мечтательности во всякие неурядицы попадает. Даже в мелочах. Станет утром обуваться, сунет ногу в валенок - а там мышь! Да еще кусачая. Пойдет за водой - обязательно упустит ведро в колодец. Колет дрова - непременно какая-нибудь щепка или сучок ему в лоб отлетит.
   Но самая его большая неудача, по-моему, это его бабка, жена Клавдия. Вредная тетка, языкастая такая, все время его ругает ни за что и Непрухой дразнит. Но дед Василий на нее не обижается. Мирно проворчит только в ответ: «Всего делов-то, Клаша» - и занимается дальше чем-нибудь, другим людям помогает.
   Ну как такого человека чаем не напоить…
   Мы вышли из омшаника и полюбовались, как в чистом небе стали просвечивать первые звезды. Красиво так, робко. Помигивают себе, будто только что проснулись.
   Вдали зубчато чернел спящий лес.
   – Волки у вас зимой водятся? - деловито спросил Алешка. Будто на охоту собирался.
   – Волки не водятся, - серьезно ответил Митёк. - А вот всякая нечисть… Вроде леших да ведьм… Этих полно. Но лешие обычно зимой спят.
   – А ведьмы?
   – Ведьмы? - чуть призадумался Митёк. - Ведьмы, они всякие бывают.
   – Посмотреть бы, - помечтал Алешка. - Пообщаться.
   – Не советую, - также серьезно ответил Митёк. - Пошли домой.
   Вечером, когда взрослые уже стали собираться к отъезду, зазвонил папин мобильник. На связь вышел его сотрудник дядя Саша, который наверняка «пробил» серую «девятку», преследовавшую нас почти всю дорогу. Но как мы ни вслушивались в папины ответы, ничего полезного ухватить не смогли.
   – Да, Саш, я. Ну что? Ага. Подожди, запишу. Черпаков, кличка Щелкунчик. Мошенник. Квартирный вор. Да вот и я не пойму, какие у этого жулика могут быть интересы к Интерполу. Ну, ладно, завтра разберемся. Спасибо, пока.
   Странно. Какой-то мелкий мошенник вдруг устроил слежку за полковником милиции, сотрудником Интерпола. Но нас это не испугало. Потому что папа был совершенно спокоен. Ему эти всякие мошенники не опаснее комаров.
   Между тем за окнами стемнело, в морозных узорах на стеклах засеребрился зимний месяц. Мы вышли на крыльцо. И тут же, словно он нас ждал, пошел легкий снежок. Снежинки были такие невесомые, что не ложились на землю, а висели в воздухе.
   – Боже! - сказала мама. - Как хорошо! Светит месяц, падает снег. Комары не зудят, лягушки под ноги не бросаются.
   – Дома теперь тоже хорошо, - намекнул папа. - Тоже никто не зудит и под ноги не бросается. И в моем кабинете по ящикам письменного стола не лазает. Поехали, мать, скорее домой. Пока там хорошо. Митёк, ты готов?
   – Я всегда готов, - ответил Митёк. Он тоже в своем счастливом детстве бывал пионером.
   Папа пошел прогревать машину, мама - проверять продукты, которые они нам оставили, а Митёк нам напомнил:
   – Вы, ребята, деду Васе помогайте, ладно? Не наезжайте на него. Ему и так трудно живется.
   – Прогнал бы он ее - и все! - решительно заявил Алешка. - Ведьма какая-то.
   – А ты угадал, - то ли всерьез, то ли в шутку кивнул Митёк. - Клавдия до денег очень жадная, а здесь много не заработаешь. Вот она и решила знахарем стать. Насмотрелась по телевизору всяких экстрасенсов, стала к Нюше бегать, на консультации.
   – А это еще кто? - спросил Алешка.
   – А это наша местная волшебница - знахарка. Кстати, она в этих Шнурках живет. В одном доме - Астя с дедом, в другом - Нюша. Она хорошая, не вредная. Она всех травами лечит - и людей, и животных.
   – А Клавдия кого лечить собирается?
   – Вот этого, ребята, я не знаю. Даже беспокоюсь. Она хочет ведьмой стать, по полной программе. И, похоже, ребята, у нее на этом деле крыша поехала.
   – Здорово съехала? - спросил Алешка.
   – Здорово. Василий мне как-то по секрету сообщил, что она мечтает невидимкой стать и даже на помеле летать пробовала. В лунную ночь.
   – Получилось? - выдохнул Алешка.
   – Получилось, - вздохнул Митёк. - С крыши сарая грохнулась. Три дня потом на печке лежала. Нюша ей всякие примочки делала, а Василий помогал. Он ее жалеет, ребята. А то бы давно удрал. Да ведь знает, что она без него пропадет. Вот он и терпит. По доброте своей.
   Тут папа посигналил, мама вышла из дома - все они сели в машину и уехали. Мы постояли на крыльце, изо всех сил помахали им вслед, посмотрели, как мигают в вечерних сумерках рубиновые габаритки и бежит по дороге, удаляясь, пятно света от мощных джиповских фар.