Гусев Валерий Борисович. Под девятой сосной в чистом поле

Валерий Гусев
 
Под девятой сосной в чистом поле

Глава I

   Она как бы есть…
   Ну, началось…
   Мама сначала объявила забастовку (выключила пылесос и стиральную машину), а потом объявила голодовку. Правда, не для себя, а для нас. Отказалась нас кормить.
   Мы голодали очень долго. Наверное, целый час. А потом мама нашу голодовку не выдержала и пошла на кухню. Погремела там сковородками, пошвыряла кастрюли и позвала нас суровым голосом:
   – Идите ужинать. Ненасытные!
   Мы робко, во главе с папой, просочились на кухню и скромно уселись за стол, все из себя виноватые. В общем-то, без вины.
   – Отец! - мама грохнула на стол сковородку с котлетами. - У нас есть дача? Или ее у нас нет? Убери газету, ты не на работе!
   – Дача? - задумался папа, с интересом поглядывая на сковороду. И туманно пояснил: - Она как бы есть. И ее как бы нету.
   – Вот именно! У всех людей есть дача…
   – Как бы, - вставил Алешка.
   – Это у нас - как бы! - вспыхнула мама. - Сколько лет вы ее уже строите? Сколько там берез выросло вместо смородины и апельсинов? - Мы сложили руки перед собой, как примерные первоклашки, и стали слушать - интересно ведь. - Я для вас все делаю!
   – Стираю посуду, - серьезно подсказал Алешка. - Пылесосю белье.
   – Да! Вот именно! - Мама, похоже, в своем горячем пылу его не расслышала. - Бегаю по кухне. Не вылезаю из магазинов! А вы мне за это хоть раз построили дачу?
   – Хорошо, - подозрительно легко согласился папа. - Можно сначала покушать? А то на голодный желудок дачу не построишь. Ни разу.
   – Ага, - поддержал его Алешка. - Сейчас поедим и построим дачу. Два раза. И апельсины посадим. Вместо смородины.
   Мама успокоилась и включила стиральную машину. А потом и пылесос.
   Словом, папа решил так. Пока им с мамой не дадут отпуск, мы с Алешкой будем жить на нашей даче, которая как бы есть. И сторожить стройматериалы, которые папа будет привозить время от времени. А как только нагрянет их отпуск - ну, тут сразу начнется строительство… апельсинов, как сказал Алешка.
   Нас такое решение очень обрадовало. Пожить на свободе, под летними березами, которых там теперь хоть пруд из них пруди, - это не слабо!
   – Вот тогда вы узнаете, - мстительно произнесла мама, - что такое бегать по кухне и по магазинам.
   Алешка рассмеялся. Потому что кухни у нас там не было. Был только уютный строительный вагончик с газовой плиткой. А магазин был всего один - в соседней деревушке. Довольно маленький - по нему особо не побегаешь.
   Дача у нас, в самом деле, - как будто она есть, а на самом деле - как будто ее и нет. У всех вокруг уже стояли высотные дома с подземными гаражами, а у нас стояли высотные березы и вольные травы по пояс.
   – Задание на неделю, - сказал папа, когда мы выгрузили из машины всякие пожитки и продукты. - Выкосить траву! Выполоть…
   – Березы? - спросил Алешка.
   – Грядки, - сказала мама.
   – А где они?
   – Где-то здесь, в траве. Поищите хорошенько.
   – Дальше! - продолжил папа. - Прибраться в доме.
   – А где он? - спросил Алешка.
   – Они дурака валяют, - догадалась мама. - Поехали, отец. - И решительно хлопнула дверцей.
   Нет, правда, наши родные березы так, оказывается, подросли, что наш родной вагончик спрятался под ними, как гриб-подберезовик. Мы его еле отыскали. Вошли внутрь.
   Алешка распахнул окно, высунулся по пояс:
   – Помашем родителям, Дим? Им приятно будет.
   Но машина уже торопливо скрылась за домами поселка.
   Первым делом мы собрали среди трав и под березами все грибы, которые выросли тут за время нашего отсутствия, и сделали на нашей одноконфорочной плитке прекрасную жаренку. Гулять так гулять!
   На запах жареных грибов к нам заглянули ближайшие соседки: две молодые блондинки. Одна, в шортах, - Люсьена. А другая, в длинных брюках, - Люська. Или наоборот. И стали они нас, брошенных деточек, во весь голос жалеть и предлагать свою помощь.
   – Да, - сказал Алешка, не растерявшись, - помогите нам. Нам так одиноко вдвоем. Помогите нам вымыть полы и окошко, выбить матрасы и одеяла, выкосить всю траву, прополоть березы, принести с колодца воды побольше и вскопать вот здесь грядку под апельсины… Поширше.
   – Ну нет, - сказала блондинка в длинных брюках, - я лучше вскипячу вам чай. У вас есть чайник?
   – Есть, - сказал Алешка. - Только его надо сначала запаять, он за зиму прохудился. Его мыши прогрызли.
   – Тогда мы проверим ваши грибы, - сказала блондинка в шортах. - На вкус. Чтобы вы не отравились.
   – Мы уже проверили, - сказал Алешка. - Так себе грибы. Разного действия на вкус. У Димки от них запор, у меня - понос. Еще чем поможете?
   Блондинки посмеялись, молча, с надеждой посидели возле сковородки и вслух позавидовали нам: какой у нас очаровательный участок.
   – Сплошная природа, - ворковали они. - Березки. Грибы. Травы. Ромашки. У нас же - один кирпич и теплицы. И забор.
   – Ничего, - пообещал Алешка. - Папа тоже привезет нам один кирпич, а мама - теплицы. И забор. Из апельсинов.
   Не помыв полы, не накосив травы и не сходив за водой (и грибы не проверив), блондинки вскоре ушли и скрылись скучать в своих каменных особняках. А мы с Алешкой пошли знакомиться с окрестностями и их обитателями.
   Наш дачный поселок, как и наши березки, сильно разросся за последнее время. И не только вверх и вниз - этажами и подвалами, но и во все стороны. Он раздался в поле, прошагал к лесу и спустился к реке, где почти соединился с местной деревней, которая начиналась сразу за мостом.
   Дома в нашем поселке были все разные. Но очень одинаковые. Будто какие-то пластмассовые, собранные из конструктора «Лего». И только один дом отличался от всех других. Он был построен, как старинный боярский терем. Весь в крытых узорных крылечках, в резных столбиках, в разноцветных окошках. А крыша была набрана из узких фигурных дощечек. И огражден был дом не бетонным забором, а заостренными, как громадные карандаши, бревнами - вроде как древний крепостной тын.
   На воротах, стянутых коваными полосами черного железа, висела большая табличка: «Писатель К.Л. Марусин. Прошу не беспокоить». А под табличкой болталось железное кольцо - вместо дверного звонка, как мы догадались.
   Ну, кто-то, может, к этой табличке и прислушивался и не беспокоил писателя Марусина, не отрывал его от работы. Но только не наш Алешка. Когда мы проходили, глазея, мимо, он сразу же загорелся:
   – Пошли, Дим, в гости к этому Марусе. Очень хочется на живого писателя посмотреть. А то ведь я их только на стенах видел.
   Потом, когда вовсю развернулись ужасные события, я вспомнил наш разговор и подумал: Алешку будто кто-то толкнул в этот дом. Какая-то неведомая сила. Ведь если бы мы тогда прошли, глазея, мимо, вся эта история ушла бы совсем в другую сторону и закончилась бы совсем не так. Плохо она закончилась бы… Может, даже для всей страны.
   Не успел я схватить Алешку за руку, как он подбежал к воротам и стал гулко колотить в них тяжелым кольцом. Обернулся, предупредил:
   – Дим, ты в разговор не вмешивайся. А если я тебя спрошу о чем-нибудь, отвечай: «Я забыл!» Понял?
   Я послушно кивнул, а за воротами послышались шуршащие шаги по гравию и раздался где-то вдали визгливый, дребезжащий голос:
   – Жорик! Если это опять Поля, гони в шею! И Леню - тоже!
   Калитка в воротах распахнулась, и в ней возник здоровенный детина. Хорошо, что Алешка не «Поля», а я не «Леня»!
   Детина был здоров во все стороны. Только голова у него была другого размера - неподходящего, маленькая, словом. На нем были полосатые, как на древнем крестьянине, портки, из которых далеко вылезали босые ноги подходящего размера, и рубаха до колен, подпоясанная веревкой. Он уставился на нас круглыми, острыми и злыми глазками:
   – Чего надо?
   – Надо великого писателя, - сказал Алешка восторженно, прижимая руки к груди. - Мы одну его книжку полюбили. Хотим, чтобы он ее подписал теплыми словами.
   Детина обернулся и крикнул себе за спину:
   – Читатели, Клим Львович! Почитатели! Пущать?
   На крытом, в завитушках, балкончике появился человек, совсем на писателя не похожий. Без бороды, без очков, без писательского баса. Тощий и вертлявый. С дребезжащим голосом.
   – Проводи в залу. Я сейчас спущусь, только фразу допишу. До точки.
   Судя по всему, он был очень нам рад. Видно, не так уж часто беспокоят его читатели-почитатели.
   Детина провел нас в дом, в эту самую «залу». Где мы от нее сразу прибалдели. Во-первых, она была вся из вековых бревен, во-вторых, окна в ней были все из цветных кусочков, и на полу от солнечных лучей лежало такое разноцветье, что мы тут же зажмурились и заморгали. Алешка даже чихнул. А третье… Даже не знаю, как и сказать. Одна стена в этой зале была увешана старинным оружием. Ружья, мушкеты, пистолеты, сабли, мечи, шпаги. Щиты и шлемы. Даже кольчуга висела на специальных плечиках, как папин парадный мундир. А в углу стояла на деревянных колесиках маленькая, но - сразу видно - очень настоящая пушка.
   Другая стена была сплошь завешана иконами. Мы такой красоты даже в церкви не видели.
   А вдоль третьей стены шли полки из толстых досок, на которых стояли разные колокола, по росту: от крохотного колокольчика до громадного колокола с отбитым краешком, который на полке никак уместиться не мог и висел под потолком на трех толстых, вроде каната, веревках. А снизу из него высовывался язык - колотушка такая чугунная.
   Алешка, как только пришел в себя, тут же раскачал этот язык и бухнул в колокол. Густой, тягучий, тяжелый звон заполнил комнату. Алешка даже присел, зажав уши.
   Под этот звон в залу торжественно шагнул наш великий писатель. Он был в домашней куртке с меховым воротничком и с витыми шнурочками на груди. И весь светился от удовольствия. Но в то же время был озабочен своим творческим процессом. Он поднес к глазам лист бумаги и прочитал с важностью: «…И вот однажды утром взошло солнце…»
   – Каково? - спросил он нас. - Правда, гениально?
   – Талантливо, - согласился Алешка.
   Писатель сложил лист вчетверо и сунул его в карман:
   – Вы, верно, из местной школы? Вы, верно, хотите пригласить меня на мой творческий вечер? На встречу с читателями?
   Я благоразумно промолчал (я ведь «забыл»). А Лешка смело ответил:
   – Мы, вообще-то, из школы. Но не в этот раз. Мы одну вашу книжку полюбили. Хотим ваш великий автограф получить. На добрую память. Чтоб нам все завидовали.
   Писатель Марусин так засиял, что я даже испугался - не перегорел бы от гордости. Он широким жестом пригласил нас сесть на старинные лавки и, улыбаясь, спросил доброжелательно:
   – И какая же из моих книг вам полюбилась?
   Алешка повернулся ко мне:
   – Какая, Дим?
   Я хлопнул глазами и ответил, как меня только что учили:
   – Забыл!
   – Это мой старший брат, - пояснил Алешка таким тоном, что писатель понимающе, даже с сочувствием, кивнул: мол, если в семье два сына, то один из них умный, а другой… старший.
   Писатель взял из мраморного стаканчика гусиное перо:
   – Что ж, давайте книгу - с удовольствием сделаю для вас дарственную надпись.
   Алешка опять повернулся ко мне:
   – Дим, давай книгу.
   Я опять хлопнул глазами:
   – Забыл!
   Писатель разочарованно улыбнулся.
   – Эх ты! - сердито сказал Алешка. - Такой хороший писатель, а ты - забыл! - И он вежливо спросил у Марусина про его оружие: - А это вам все благодарные читатели подарили, да?
   – Что ты! - Писатель вскочил. - Это все я собрал собственными руками! За много лет! Трудами и лишениями.
   – Вы - молодец! - похвалил его Алешка. - Сколько набрали!
   – Не ленился! Каждого нового человека в своей жизни встречал словами: «Нет ли у вас чего-нибудь… старенького, предметов старины?»
   – Полно! - вдруг выпалил Алешка.
   – Да ну! - глаза Марусина загорелись азартом. - Давайте меняться!
   – Давайте, - легко согласился Алешка. - У нас этой старины полон дом. Мама все время из-за этого папу ругает.
   – А ваш папа тоже коллекционер?
   – Не совсем, - увильнул Алешка.
   По лицу Марусина скользнула тень - то ли разочарования, то ли недовольства.
   – Но он тоже что-то собирает? - спросил с надеждой.
   «Собирает, - хотелось сказать мне. - Собирает улики и доказательства. И забирает тоже. Кого надо». (Наш папа - сыщик. И работает в Интерполе.)
   А Марусин все никак не мог успокоиться:
   – И какие же у вас есть старинные вещи?
   – Всякие, - небрежно ответил Алешка. - На любой вкус.
   – Ну-ну! - И глаза Марусина вновь загорелись.
   – Музейные редкости. Пылесос, холодильник, - стал перечислять Алешка. - Стиральная машина. Мама говорит, что их давно пора в музей сдать.
   Глаза писателя потухли. Он вздохнул с разочарованием:
   – Это не старинные вещи. Это вещи старые.
   Алешка тоже заметно огорчился, что невольно расстроил великого писателя. Подумал и вспомнил:
   – Есть! У папы ядро от пушки есть. Как раз вашего калибра, - и он показал на пушечку в углу. - Оно у него на столе лежит, он им бумаги свои прижимает. Хотите, мы его сопрем?
   Такая готовность растрогала писателя и расположила его к Алешке. И он не стал ломаться, а честно и просто сказал:
   – Хочу!
   На этом мы и расстались. Как друзья. А точнее - заговорщики.
   Писатель пошел дописывать свои фразы, до точки, а мы с Алешкой пошли дальше. Знакомиться с обитателями окрестностей.
   – Дим, - спросил Алешка, когда детина с собачьей кличкой Жорик захлопнул за нами калитку, - он тебе понравился?
   – Кто?
   – Писатель.
   – Ничего себе, - я пожал плечами.
   – А мне совсем не понравился. Вертлявый какой-то.
   Ближайшее будущее, полное драматических событий, показало, кто из нас был прав.
   В общем, прошлись мы по нашему поселку, и не больно-то он нам глянулся - ни домами, ни их обитателями. Скучные они какие-то, нелюдимые. И мы решили, как в старых сказках, попытать счастья в чужой стороне. В тридесятом государстве.
   Спустились к реке, протопали по гулкому деревянному мосту, на котором нахохлившимися воробьями сидели с удочками деревенские пацаны, и вошли в деревню. Тут была всего одна улица, вдоль которой взбирались на пригорок деревянные дома.
   Улица посередине была пыльная, а по краям - заросшая густой и высокой травой, из которой местами высовывался кривой и серый штакетник.
   Алешка с любопытством заглядывал за заборы, а где удавалось - и в окна. Я сделал ему замечание.
   – Вот еще! - удивился Алешка. - Ведь интересно посмотреть, как люди живут!
   Ага, очень интересно за людьми подглядывать: что у них в огороде растет, что в сарае прячется и чем стол к ужину накрыт!
   Хотя через какое-то время Алешкино любопытство сослужило нам верную и добрую службу. «Подглядывать и подслушивать, - гордо сказал он, - это значит оперативную информацию собирать».
   Правда, в тот день мы еще не догадывались, что начали собирать эту самую оперативную информацию, она нам еще ни к чему была. Мы просто шатались по деревне и заглядывали во дворы и в окна. И добрались до магазина. До магазинчика, точнее.
   Возле него паслись две курицы и стояла живая лошадь с телегой. А в телеге кто-то спал на сене, прикрыв лицо от солнца старенькой кепкой.
   Лошадь махнула нам хвостом и скосила один глаз, а другой у нее был прикрыт упавшей на лоб челкой. А куры только чуть вскинули головы и опять стали что-то клевать и разгребать лапками густую пыль.
   Магазинчик назывался весело: «Зайди!»
   Ну, мы, конечно, от такого радушного приглашения не отказались. Ничего в этом «Зайди!» особенного мы не обнаружили, кроме веселой продавщицы (ее звали Алевтина) и двух наших знакомых блондинок - Люсьены в шортах и Люськи в брюках. Или наоборот.
   Они уже набили до отказа свои сумки продуктами и очень нам обрадовались. Но сначала сказали об этом продавщице:
   – Знакомьтесь, Алечка. Очень славные мальчики, воспитанные. Наши соседи. Они нас жареными грибами чуть не угостили. - И стали гладить Алешку по голове и хлопать меня по плечу. - Как вы кстати, мальчики. А то мы переживаем, все думаем: кто же нам, слабым женщинам, поможет покупки до поселка дотащить?
   Алешка не растерялся, успокоил их:
   – Мы тоже все думаем, думаем. Кто же вам поможет? - и даже оглянулся - нет ли поблизости подходящих помощников?
   Люсьена фыркнула, а Люська топнула ножкой. Мы так испугались их гнева, что тут же вылетели из магазина, распугав всех кур; даже лошадь перестала жевать и немного посторонилась. Но в телеге никто не проснулся.
   Вообще в деревне нам понравилось гораздо больше, чем в поселке. Там дома были совсем новые, затейливые, но холодные, а здесь совсем старые, простые и невеликие. Но симпатичные. И люди в них жили интересные. Своеобразные, я бы сказал, приветливые и словоохотливые.
   В поселке, например, не любили гостей; каждый дачник скучно сидел за своим забором в каменных стенах или потел под пленкой, ковыряясь зачем-то в теплице. А в деревне все занимались разными делами - косили траву, доили коров, кололи дрова или шлялись из дома в дом погостить у соседей. Словом, жили насыщенной общественной жизнью. Ссорились, мирились…
   И мы с Алешкой довольно быстро вписались в эту жизнь. И со всеми перезнакомились. С кем-то подружились, а с кем-то совсем наоборот - стали враждовать. И среди тех и других были очень занимательные личности. Которые вскоре, как писали в старых романах, стали действующими лицами в той драме, что разыгралась в прилегающих окрестностях. И вышла, надо сказать, далеко за их пределы, вплоть до Америки.
   Самым заметным среди них был незаметный, маленький и юркий, но очень зловредный мужичок по фамилии Паршутин (это он спал в телеге под своей кепкой). Настоящий деревенский сплетник. Который все видит, все слышит, все знает и ничего не утаит. Позже я понял: Паршутин был человеком «без изюминки», серенький такой, а очень ему хотелось быть на виду. Вот он и избрал такой способ привлекать к себе внимание. За что частенько получал то в ухо, то в глаз, то в лоб. Но это Паршутина ничуть не смущало. Он без устали шнырял по деревне, высматривал, вынюхивал, а если ничего интересного не находил, то тут же что-нибудь придумывал и кому-нибудь эту придумку беззастенчиво врал.
   И первый, кому он врал и кто нес эту придумку дальше, была шустрая тетка Полинка. В деревне ее звали Заполошная. Тетка Полинка вечно куда-то спешила и никогда никуда не успевала. «Некогда мне! В огороде все посохло, поливать надо! А ты слыхал, что у Витьки гармошку сперли? Кто-кто? Я знаю? Некогда мне!» - «А огород-то, Полинка?» - «Да некогда, травы надо кроликам накосить!»
   И огород не польет, и травы не накосит! Некогда ей - блины пора печь. И на первом же блине это дело бросит - некогда, в магазин пора бежать. И мчится заполошная Полинка по деревенской улице, распугивая во все стороны чужих кур, петухов и коз. И примчится она в магазин как раз в ту пору, когда на его дверях уже повиснет ржавый тяжелый замок. «Не успела… Некогда мне… А ты слыхал, что у Витьки гармошку сперли?… Не иначе - Посошок».
   Но это вряд ли. Посошок - человек довольно безобидный. Просто ленивый выпивоха. Его странное прозвище охотно объяснил нам все тот же Паршутин.
   Оказывается, этот самый Посошок повадился одно время таскаться по дворам, в гости. И аккуратно - к ужину, когда семья садится за стол. Приглашают и Посошка. Покормят, но вином не угощают. А тому - уж очень хочется. Помается так вот Посошок за столом, пожует без вкуса угощение, вздохнет, поблагодарит за хлеб-соль и станет прощаться:
   – Ну, а на посошок, - то есть на дорожку, на прощание, - неужели стаканчик не нальете?
   Тут уж даже самый вредный хозяин не устоит, лишь бы Посошка выпроводить. И довольный Посошок, утерев рукавом губы, отправляется в следующий дом. За очередным «посошком».
   Но вот в последнее время, разгадав его хитрость, стали ему соседи отказывать. Но тут Посошок нашел выход. Опять же нам об этом Паршутин рассказал.
   В селе, когда был колхоз, то было и многое другое. Водопровод, в частности. И так к нему сельчане привыкли, что совсем забыли про колодцы, забросили их, провели воду в дома, даже душ и ванну себе соорудили. Но вот развалился колхоз, развалился и водопровод. Проржавели трубы, прохудился бак на водокачке, сгорел водяной насос. Вот тут-то и забедовал народ! Колодцы все заилились, срубы сгнили, негде воды взять. И ни одной баньки в селе не сохранилось.
   А догадливый Посошок свою выгоду разглядел. Он вообще-то на все руки умелец был. Ленивый, но рукодельный. Это ведь он писателю Марусину красивый дом построил. И он первым в своем дворе, в глубине одичавшего сада, срубил славную баньку. Загляденье, теремок сказочный. И конечно - добрая душа - пускал в свою баньку всех желающих помыться-попариться. Даром, конечно, не за плату. Ну разве стаканчик вина платой назовешь?
   Так и повелось: идут соседи к Посошку в баньку и с благодарностью несут ему выпивку и закуску. А тому больше ничего и не надо, он человек не корыстный. Душевный человек.
   Ну, в этой деревне - многие жители душевные. Мы с Алешкой это быстренько поняли и частенько этим пользовались. Особенно если не успевали сбегать в магазин и что-нибудь сготовить. И тогда мы «в подходящее время», как говаривал друг нашего детства Винни-Пух, заходили «в подходящую компанию» чем-нибудь подкрепиться. Ну, конечно, под видом каких-нибудь пустяков. То нам два гвоздика понадобилось, то водички холодной испить. И слышали в ответ на пустячную просьбу долгожданные добрые слова:
   – Заходите, заходите, ребятки. Вовремя пришли, как раз к обеду.
   Словом, много героев будущей драмы набиралось на криминальной сцене.
   Но самый главный герой этой таинственной и опасной истории - конечно же, мой младший брат Алешка. Он в нее впутался, он ее и распутал. А я все время оставался как бы за кулисами и только время от времени выходил на сцену со словами: «Кушать подано».
   Но я не в обиде - героев-то тоже надо кому-то кормить.

Глава II

   «Попался!»
   Жизнь наша наладилась. И очень нам нравилось на нашей как бы даче. А особенно - природа. Пригорки всякие, раздолье; вдали - синяя неровная стена леса, светлая речка, за рекой - славная деревушка. А больше всего нам полюбилась старинная церковь на горе. Она была небольшая, но как-то очень ладно сложенная из красных и белых кирпичей. Утром казалось, что над горой всходит еще одно солнце, а вечером казалось, что на горушку опустилось ночевать бело-розовое облако. А деревенские домишки, задрав крыши, с восхищением смотрят на это чудо.
   Главным в этой церкви был священник отец Леонид. Очень симпатичный. Молодой такой, с черной бородкой и белыми зубами, с постоянной доброй улыбкой. Его тут все любили. И нам он очень понравился, когда мы с ним познакомились и даже подружились. Меня он почему-то называл отроком, а Лешку - атеистом.
   – И ничего не атеист, - ворчал Алешка. - У нас в школе, между прочим, религию проходят.
   – Интересно? - спросил как-то отец Леонид.
   – Иногда, - уклончиво ответил ворчливый атеист.
   – Ты что-нибудь понял?
   – А чего тут не понять? - изумился Алешка. - Не обижай никого - и бог тебя не обидит. Все просто.
   Отец Леонид улыбнулся.
   Он вообще был сильно образованный и культурный человек. Он нам очень много интересного рассказывал обо всех окрестных исторических достопримечательностях. Особенно - о церкви. Она называлась очень красиво и загадочно - Спас-на-Плесне. Плесна - это речка, над которой стояла на горе церковь.
   Отец Леонид говорил нам, что церковь очень древняя, что она многое пережила за свои седые века. В дальней старине, когда на Русь нападали всякие враги, люди в ней укрывались, а потом таинственным подземным ходом, который шел под рекой, уходили в дремучие леса. А там, на этот случай, были уже готовы всякие землянки и припасы.
   О церкви отец Леонид мог говорить часами. Обычно при этом он сидел на ее теплых каменных ступенях, задумчивый и какой-то светлый. И рассказывал не спеша, и каждое его слово было очень точное, веское - оно запоминалось, упадало куда-то внутрь и требовало новых слов. Таких же мудрых, спокойных, весомых.
   Алешка слушал его взахлеб. Особенно про подземный ход. Где он начинается, где кончается и какие древние сокровища в нем скрываются.
   – Самое главное сокровище, - с теплой улыбкой говорил отец Леонид, - вовсе не в подземелье, а в самом храме - это чудотворный образ Казанской Божией Матери. У этой иконы - удивительная судьба. В начале прошлого века ее украл некий Чайкин - известный в то время церковный тать.
   – А это кто такой? - не понял Алешка.
   – Вор, который церкви грабит.
   – Специализация такая, - Алешка кивнул. - И не боится, что бог его накажет?
   Отец Леонид коротко взглянул на него, но не ответил и продолжил свой рассказ:
   – И настала тогда огромная беда для всего народа. Потому что этот образ считался покровителем Руси. Он охранял страну и ее народ от всех бед.
   – Хорошо охранял? - серьезно спросил Алешка.
   – Справлялся, - улыбнулся отец Леонид. - В самые лихие годы под покровительством этого святого образа были одержаны великие победы. Все полководцы давних времен брали икону в свои боевые походы, «путеводительницей своему воинству», молились перед ней «в день брани жестокой». Под благодатной ее сенью ополченцы Минина и Пожарского очистили Московское государство от поляков, гренадеры Петра Великого разбили шведов, князь Кутузов одолел Наполеона. В общем, отроки, стал чудотворный образ Казанской Божией Матери для русского народа опорой и надеждой во всей его великой и тяжкой доле… И вот когда икона исчезла, в народе появились слухи - быть беде на Руси до той поры, пока образ не будет найден и пока он не займет свое достойное место в церковной обители.