Гусев Валерий Борисович. Ворюга в клеточку

   – Мама расстроится.
   Окружающая фауна к нам за это время привыкла. Белки стали поскакивать, птички по веткам шастать. Вот только собаки нервничали, когда мимо проходили. Они чувствовали - кто-то здесь есть, а никого не видно. Скулили, крутили носами, вертелись вокруг дерева, облаивали его, а хозяева недоуменно на них «фукали». И поскорее старались отойти от этого загадочного места.
   К вечеру нам эта засада порядком надоела. И Алешка схулиганил от скуки. И ради справедливости. Тут как раз проходил глупый и злобный Джой с хозяином на поводке. И облаивал всех, кто им встречался. А если какая-нибудь старушка пугалась, возмущалась и делала замечание, что, мол, такую злобную собаку нужно выводить в наморднике, то тут уж сам хозяин рычал:
   – На тебя саму, старая дура, нужно намордник надеть. Чтоб не гавкала.
   Мы эту парочку очень не любили. И побаивались. И не только мы. И собирались участковому пожаловаться. Но как-то забывали.
   И вот они идут. Впереди Джой, гавкает на все подряд, а за ним хозяин с самодовольной ухмылкой. Потому что все встречные пугливо их обходят и долго оборачиваются. А ему это страшно нравится: он весь такой великий и ужасный.
   Как только они поравнялись с дубом, Алешка хищно прищурился и потянулся за ружьем.
   Я схватил его за руку и прошептал прямо в ухо:
   – Ты что! Собака-то не виновата!
   – Отцепись. Я не в собаку! - прошептал Алешка.
   – Еще лучше! - Ружье хоть и духовое, но бьет чувствительно.
   – Я в банку, Дим. Фокус будет.
   И тут до меня дошло. Джой уже подходил к банке из-под пепси и злобно на нее рычал. А потом как на нее, дурной, рявкнет! Чтобы она удрала с его дороги.
   А банка не испугалась: в ответ как подскочит. И как на него бросится, гремя своими боками по асфальту.
   Неустрашимый Джой даже хвост не успел поджать. Взвизгнул, как щенок, и рванул в колючие кусты боярышника, которые росли вдоль дорожки. Толстый его хозяин такой прыти не ждал. И на брюхе поехал за Джоем. И так взвыл, когда врезался в кусты, что Джой еще больше испугался и рванул по газону к ограде. Волоча за собой хозяина. И вскоре они исчезли вдали.
   – Вот так вот! - сказал Алешка, опуская ружье. - Долго теперь хамить не будут.
   Да, я все больше и больше чувствую его превосходство. Честный такой, прямой. Настоящий полковник.
   – Всех сов, наверное, распугали своими воплями, - проворчал Алешка.
   – Пошли домой, - обрадовался я.
   – Совы ночью охотятся. Не знал?
   Перспектива просидеть на дереве всю ночь мне вовсе не улыбалась.
   – Лех, - сказал я, - если она прилетит за добычей ночью, мы все равно ее не увидим в темноте.
   – Ладно, - согласился он. - Как стемнеет, снимем засаду. - И снова взялся за ружье.
   А если сова и вправду прилетит? Неужели он будет в нее стрелять? И я спросил его:
   – Тебе ее не жалко? Такая способная птица.
   А Лешка вдруг произнес в ответ загадочную фразу:
   – Не больно-то она и птица.
   И молчал до самого вечера.
   Вернувшись домой, мы незаметно пронесли ружье в свою комнату и спрятали под тахту. А потом пошли мыть руки и ужинать.
   Папа еще не пришел с работы, и мама, поглядывая на часы, вздыхала и, наверное, подсчитывала в уме годы и дни до его пенсии.
   – Где бегали? - наконец спросила она. - Чем занимались?
   – Шалаш в парке строили.
   – Лучше бы в своем доме порядок навели.
   – А зачем? - удивился Алешка. - Все равно ремонт будем делать.
   – С вами сделаешь, - вздохнула мама и опять взглянула на часы.
   – Он сову ловит, - сказал Алешка, правильно поняв ее грустный взгляд. - На удочку.
   – Не говори глупости! Лучше посуду помой.
   «Чем это лучше?» - подумал я. А Лешка и тут меня обошел:
   – Сегодня Димкина очередь.
   – Не спорь со мной, Алексей! - вспылила мама. - Ой! Папа пришел! Кушай, Ленечка, кушай, милый. - И она, пригладив ему хохолок на макушке, побежала открывать дверь.
   – Где бегали? - спросил папа, переобуваясь. - Чем занимались?
   – Бешеных собак отстреливали.
   Полуправда всегда убедительна. Ясно же - человек не хочет в чем-то признаться и деликатно врет. Расспрашивать его в таком случае бесполезно.
   Папа усмехнулся и пошел ужинать. А мы с Лешкой пошли спать. Но не успели мы угомониться, как раздался телефонный звонок. Так поздно могли звонить только папе. К сожалению, мы не смогли пробраться в прихожую, к параллельному аппарату, и поэтому подслушали одного папу. Но по его ответам сумели восстановить этот ночной диалог.
   Участковый: Извините, товарищ полковник, у вас все в порядке?
   Папа: Кажется, да. А в чем дело?
   Участковый: Сигнал поступил, что ваши ребята сегодня ночуют в парке… на дереве.
   Папа на всякий случай приоткрыл дверь в нашу комнату, оглядел «безмятежно спящих» сыновей и снова взял трубку.
   Папа: Вполне возможно. Я их выгнал за плохую успеваемость.
   Участковый: Может, мне их подстраховать?
   Папа: Спасибо, не стоит. Я это сделаю сам.
   Участковый (с заминкой): Значит, вы это… тоже… А ваша супруга, значит…
   – На ветке, - сказал папа и, попрощавшись, положил трубку.
   Какой добросовестный и заботливый человек этот наш участковый. Прямой такой. Будущий полковник.
   После уроков мы опять провели время на… ветках.
   – Еще один день, - сказал я Алешке, - и я перьями начну обрастать.
   Но Алешку это не испугало. Он яростно утверждал, что если сова ворует вещи, то таскает их в свое гнездо. А гнездо у совы может быть только в парке. Значит, совершив очередную кражу, она неизбежно пролетит мимо нас.
   – Логично? - спросил Алешка.
   – Логично, - вздохнул я.
   Но мне почему-то показалось, что Алешка старается убедить не столько меня, сколько самого себя.
   Но вот в чем?…
   В общем, мы не только обжились в своем «гнездышке», но и начали обрастать, как перьями, новыми полезными знакомствами. В частности, ближе к вечеру мимо проходил наш районный бомж Вася, который к лету перебирался на местожительство в парк. Он сразу же нас засек, остановился, оглядел шалаш, одобрил:
   – Неплохо сладили. Токо стенки надо добавить. Опасно без них.
   Вася знал, что говорил. Он сам в свое время построил в глубине парка «бунгало» на ветвях. Но однажды свалился с него во сне. И поэтому перебрался на землю - соорудил себе домик из полиэтиленовой пленки, обзавелся имуществом и систематически таскал в свою берлогу разные полезные вещи с помоек и свалок. Вот и сейчас, помимо рюкзака за спиной, Васину поклажу составляла вполне приличная подушка от тахты.
   – Кресло будет, - пояснил он. - Без кресла - не жизнь. Вы сходите к универсаму - там еще две такие есть.
   Разговор завязался.
   – А вы чего? Бездомные, что ли?
   – Временно, - сказал я.
   – А… - сразу все понял Вася. - Педагогический прием. Исправление ошибок.
   Такому умному человеку не стоит врать. Полезнее им воспользоваться.
   – Мы сову караулим.
   – Брехня, - Вася поставил подушку на землю. Махнул рукой. - В парке она не водится. Уж я-то знаю.
   – А почему?
   – Голубей и ворон много стало. Она, видать, в домах гдей-то гнездится. Потому другая птица, опасаясь, в парк перебралась. Хорошая птица, вкусная. Голубиный паштет делаю. Как мушкетер. Даже рогатку завел. Ну, прощевайте, воробьи. Не забудьте к универсаму сбегать. Там еще кастрюльки выкинули, вполне гожие.
   Но мы к универсаму за «гожими» кастрюльками не пошли - у нас их дома полно, - а еще немного посидели в засаде.
   И не зря! Ближе к вечеру мелькнула в районе двенадцатого этажа большая птичья тень. Но в парк она не полетела, а исчезла где-то меж домов.
   Алешка проводил ее взглядом и загадочно произнес:
   – Так я и думал…

Глава III

   По-моему, он врет
   Еще пару дней мы, оставив свое «гнездо», бродили вокруг немецкой колонии вдоль забора. Поглядывая на открытые по случаю весенней жары окна всех трех домов. И в конце концов привлекли внимание охранников, которые тоже бродили вдоль забора, но внутри, и внимательно на нас поглядывали. Мы - на окна, они - на нас.
   С этими охранниками у нас вообще были отношения сложные. Даже если мы просто проходили мимо, они изо всех сил подозревали нас в нехороших намерениях. Делать им было нечего.
   В общем, еще два дня мы провели без толку. Никакие совы вокруг немецких домов не крутились, фигуры высшего пилотажа не показывали и золотых вещей не таскали.
   Когда дело не дает результата, оно в конце концов наскучит. Так и случилось. Нам надоело слоняться возле немецкой колонии под пристальными взглядами бдительной охраны, и мы «сняли наблюдение».
   А зря!
   В тот же вечер нас перехватил во дворе Санек, Лешкин одноклассник. Веселый такой пацан, неунывающая личность. И очень интересная. Я уже, кажется, рассказывал как-то о нем. У него две уникальные особенности: все время шнурки развязываются и все время он фантазирует. Видно, просто так, без приключений, жить ему скучно.
   И надо еще сказать, что Санек живет в доме, который совсем рядом с немецкими домами.
   – Леха! А что я видел! - завопил Санек.
   – Сову в клеточку, - проворчал Алешка.
   – А вот и нет! Настоящего Карлсона! Он из окошка вылетел. И все при нем: пропеллер за спиной и подтяжка через плечо.
   – А денег при нем не было? - серьезно спросил Алешка.
   – Сам ты дурак! - обиделся Санек.
   …Когда они помирились, Санек взахлеб рассказал, как они с Женькиного балкона бросали водяные бомбы, как попали прямо на крышу Вадькиного «мерса», как тот (Вадька, а не «мерс») орал на них и как вдруг из немецкого дома вылетел Карлсон.
   – А куда он полетел, твой Карлсон?
   – Как куда? - удивился Санек и взялся завязывать шнурки. И сказал прямо в землю: - Куда ему положено, туда и полетел. На свою крышу. То есть на нашу.
   – А в клюве у него ничего не было?
   – В каком клюве? Он же Карлсон.
   – Ну а… в руках? Что он держал?
   – Вроде ничего. Он их вот так раскинул, как крылья. И ногами болтал. А все встречные вороны - от него в разные стороны, с воплями. А самое главное знаешь что? - Санек приблизился к Алешке, осмотрелся, будто великую тайну хотел сообщить, и сказал громким шепотом: - А ведь это в самом деле МОЙ Карлсон!
   – Как это твой?
   – А так! У меня в детстве игрушка такая была, Карлсон с меня ростом. Он у нас на шкафу все время сидел. А потом пропал. Улетел, значит.
   Алешка призадумался. Но ненадолго.
   – Санек, у вас чердак запирается?
   Тот хитро прищурился.
   – Запирается. И отпирается.
   – Сходим на крышу?
   – А зачем?
   – Посмотрим. Где там твой Карлсон живет.
   – А я уже лазил. Никто там не живет. Даже голуби разлетелись. - И без всякого вежливого перехода: - А что дашь?
   – В лоб, - ответил Алешка.
   – Ну, пошли. Только завтра. Мы сегодня вечером с батей выступаем. В переходе.
   Это хорошо сказано: выступаем. Отец Санька, безработный слесарь, время от времени приходит в наш переход у метро и играет там на баяне. Зарабатывает. А Санек помогает. Грустная история.
   – По-моему, он все врет, - сказал я, когда мы на следующий день пошли к Саньку. - Известный сказочник.
   – Врет, конечно, - легко согласился Алешка. - Только не все…
   Мы доехали на лифте на двенадцатый этаж, поднялись по пожарной лестнице к двери на чердак. На ней висел большой замок.
   – Жаль, - вздохнул Алешка. - Очень жаль такой красивый замок ломать.
   Санек опять хитро прищурился, достал что-то из кармана и прижал ладошку к замку. Внутри замка что-то звонко щелкнуло.
   – Прошу! - Санек распахнул дверь.
   – Здорово! - оценил Алешка. - Магнит?
   – Магнит. Это наш Академик придумал. Он на чердаке какой-то опыт производил. Какую-то антенну ладил. А батя ему помогал.
   – Фиг с ним, с Академиком, - отмахнулся Алешка. - Пошли на крышу.
   На чердаке было скучно - пыльно, мусорно, сумрачно, а на крыше - здорово!
   Вольный ветер, дали неоглядные. Виден весь город - до Кремля и обратно. Наш детский сад, куда мы когда-то ходили (сначала я, а потом Алешка). Наша школа, куда мы теперь вместе ходим. Универсам. Станция метро. Отделение милиции. Институт механики. Все такое хорошо известное и в то же время совсем другое, новое, неожиданное. Например, я и не догадывался, что на крыше нашей родной школы столько мусора и барахла: старые санки, конек с ботинком, много застрявших мячиков, бумажных голубей, ходовая часть детской коляски, автомобильная шина - прямо свалка, а не образцовое учебное заведение. С драматическим уклоном.
   А вокруг нас, на крыше, столько всего! Торчат телевизионные антенны, растянутые тросиками, в которых нежно поет ветер. Какие-то загадочные надстройки вроде домиков, похожих на собачьи будки, зарешеченные дырки для вентиляции и стока дождевой воды. В общем, было на что посмотреть. И было где спрятаться загадочному Карлсону вместе с его домиком. И запасным аэродромом.
   – Ну! - Алешка скрестил на груди руки и повернулся к Саньку. - Показывай!
   – Чего показывать-то? - удивился Санек. - Смотри сам.
   – Куда твой Карлсон залетел? Где его нора?
   Сказал бы уж - гнездо.
   – Пошли, - сказал Санек и загромыхал ботинками к самому краю крыши, огороженному проволочным барьерчиком.
   Я успел подскочить и ухватить их обоих за шиворот. Санек стал размахивать руками и объяснять.
   Сначала он показал на дом напротив:
   – Вон там мы стояли с Женькой на ихнем балконе. Где белье висит, видишь? А вон там Вадик проезжал. А вылетел он…
   – Вадик?
   – Карлсон! Вылетел он вон оттуда, из немецкого дома. И спикировал сюда, - Санек плавно описал рукой полукруг. - И вот здесь исчез. Прямо у двери.
   – Все? - спросил Алешка. - Надо его логово искать. - И соблазнил Санька: - Там, наверное, много чего. Натаскал, ворюга!
   Обошли мы всю крышу, ничего подозрительного не нашли, «много чего» тут не было. Кроме пары дохлых голубей и пары дохлых крыс.
   А у самой двери Алешка вдруг нагнулся и поднял… зажигалку.
   – Ни фига себе! Он еще и курит!
   Зажигалка была красивая. Вся такая серебряная с рисунком в виде высотного университета МГУ. А когда Алешка щелкнул ею, она не только вспыхнула огоньком, но и проиграла какую-то знакомую, но не очень попсовую мелодию.
   – Заграничная, - завистливо сказал Санек. - С музыкой. Меняемся? На батин баян. Слабо?
   – На фига он мне, - усмехнулся Алешка.
   Санек возмутился такому невежеству:
   – Играть будешь. Всякие песни.
   – В метро, что ли? А батя твой как же?
   – А он на скрипку переходит. Говорит, жалостней получается. Лучше платят.
   Я напомнил им, что мы сюда не торговаться пришли.
   Алешка смерил меня ледяным взором сверху донизу. И вдруг там, у меня под ногами, остановил свой взгляд:
   – А это что такое?
   Нагнулся, быстро что-то собрал в ладошку. Показал нам. На ладони лежали… окурки. Каких-то черных сигарет.
   – Я ж говорил: он курит!
   – Кто?
   – Карлсон. Или его сообщник. - И Алешка снисходительно пояснил: - Окурки лежат в одном месте, так?
   Мы кивнули.
   – Значит, кто-то долго стоял здесь и волновался. - Он пересчитал свою добычу. - Во! Шесть штук! У тебя пакета или коробки нет? Ладно.
   Алешка уложил окурки в носовой платок и спрятал в карман куртки.
   Я возмутился. Он глазом не моргнул:
   – Это, Дим, вещественные доказательства. Понял?
   Понял. Доказательства чего? Что кто-то стоял здесь и курил. Не велико преступление.
   А ведь будущие события показали: Алешка опять оказался прав…
   Когда мы явились домой, папа уже пришел с работы и мама его заботливо кормила на кухне. И гладила по голове. А папа жевал и жмурился, как кот на солнышке.
   – Где бегали? - спросил папа.
   – По крыше, - пошутил Алешка.
   Мы с ним давно уже усвоили: когда хочешь соврать, говори правду. Все равно тебе не поверят.
   – Ну и как? - спросила мама.
   – Здорово! - похвалился Алешка. - Домик Карлсона нашли. Посидели… Так у него накурено!
   – Фантазер! - она потрепала его по голове. - Идите мойте руки и - ужинать. А то папа все съест.
   – Опоздала, - сказал папа, отодвигая тарелку. - Да они небось у Карлсона отужинали.
   Что-то мне эти слова не понравились. Подозрительные какие-то. И взгляд у папы чересчур внимательный.
   – У меня для вас приятная новость, - сказала мама, когда мы сели за стол. - Помоете посуду - скажу.
   – Это шантаж, - намекнул папа. - Вымогательство. Состав преступления.
   – Напугал! - фыркнула мама. - Ради посуды я на все пойду. Ну, кто смелый?
   – Алешка, - сказал я.
   – Димка, - сказал мой брат.
   – Ну, так и быть, - сказала мама. - Один вынесет ведро, другой - посуду.
   – А куда ее выносить? - уточнил осторожный Алешка.
   – Мыть! - уточнила осторожная мама.
   Мы переглянулись: пора соглашаться, а то она еще что-нибудь придумает.
   – Ладно, - сказали мы.
   – Так вот, - радостно улыбнулась мама. - Только что звонили из школы!
   Мы насторожились. Приятных звонков из школы что-то давненько не было. Их вообще никогда не бывает. А мама сияла:
   – У вас в школе свинка!
   – Большая? - уточнил Алешка. - Или морская?
   – Карантин! Две недели! Гуляй - не хочу! Поели? За вами - посуда, ведро и пылесос.
   – Мы про пылесос не договаривались! - завопил Алешка.
   – Ах да! - спохватилась мама. - Вы правы. Еще и магазин. И прибраться в своей берлоге.
   Когда я вымыл посуду, пропылесосил всю квартиру, вынес ведро и вернулся из магазина, Алешка таинственно подмигнул мне и показал глазами на дверь нашей комнаты: зайди, мол, тайное дело есть.
   Так, огорчился я, мама еще что-то надумала.
   Оказалось, не мама, а папа. Ему позвонили с работы, а Лешка, конечно, подслушал. И сообщил мне. Я никогда не думал, что слово «сообщил» происходит от слова «сообщник». Так и получилось - на две ближайшие недели я стал Лешкиным сообщником по раскрытию жуткой тайны. Невероятной даже.
   – Дим, - зашептал мне Алешка прямо в ухо, когда мы скрылись в своей «берлоге», - ты знаешь, из какого окошка вылетел Карлсон? Опять из немецкого. А знаешь, кто там живет? Очень главная персона. Советник посольства! И папе сказали, чтобы он помог поскорее разобраться в этом деле. Потому что… Сейчас вспомню… А! Потому что оно приобрело «нежелательный международный реверанс». Понял?
   Еще как! Особенно про международный реверанс.
   – Наша задача… - начал Алешка.
   – Наша задача, - перебил его я, - учиться и учиться. Из последних сил.
   – У нас карантин! Ты что!
   Он сказал это так, будто карантин обязывает детей всего мира объединиться на борьбу с преступностью. А кто не объединится, тот сам жулик.
   Я покорно поник головой. А Лешка сразу взял командование в свои цепкие руки:
   – Завтра с одним пацаном поговорим.
   – С каким пацаном?
   – С немецким. Это у них что-то украли. А пацан этот дома был. Я сам слышал. «Значит, - спросил папа, - в момент совершения кражи в квартире находился младший сын советника, так?» Мы найдем этого пацана…
   – Как? Их там двести штук!
   – А я фамилию подслушал. Этого советника. Фофан его фамилия.
   Странная фамилия у такого важного лица. Впрочем, чего у них только не бывает.

Глава IV

   Клаус Хофман-младший
   Утро началось с небольших неприятностей. Мы еще спали, в счет карантина, а мама закричала на всю квартиру из прихожей:
   – Отец! Ко мне! В одной руке - ремень, в другой - Алексей!
   – А Дима? - высунул Алешка нос из-под одеяла. Заревновал.
   Оказывается, мама затеяла стирку и ходила по квартире, собирая наши носовые платки.
   – Полюбуйся! - мама сунула папе под нос две руки. В одной - зажигалка, в другой - носовой платок с черными окурками.
   – Кубинские, - сказал папа. - Очень крепкие, из сигарного табака. Алексей, разве можно курить такие сигареты?
   – Ты что-то не то говоришь, - сказала ему мама.
   Но папа не обратил внимания на ее слова. Он заинтересовался зажигалкой, щелкнул, прислушался к музыке и произнес загадочное слово:
   – «Гаудеамус». А зажигалочка-то фирменная. - Он пригляделся к ней и прочитал вслух гравировку, на которую мы почему-то не обратили внимания: - «Володе Акимову - гордости биофака МГУ, будущему академику, от однокурсников. 01.01.1999 год». Бросай курить, Алексей…
   – Гаудеамусом стану? - засмеялся Алешка. - Или академиком?
   А мама сказала:
   – Мне кажется, отец, что ремень нужен для тебя.
   Алешка внес ясность:
   – Ма, я не курил, правда. Я это все нашел.
   – Нашел бы что-нибудь другое, полезное. И зачем тебе «это все»?
   – Объявление напишу. Вознаграждение ведь гарантируется.
   – И как ты напишешь? - спросил папа. И подсказал: - «Найдены окурки в количестве шести штук. Верну за приличное вознаграждение в долларах США».
   Алешка сначала хихикнул, а потом задумался и серьезно сказал:
   – Спасибо, полковник. - Уложил зажигалку вместе с окурками в коробочку из-под конфет и спрятал в стол.
   – Вещественные доказательства, - посоветовал папа, - опечатывать положено.
   – Сойдет, - отмахнулся Алешка. - Здесь все свои и почти некурящие.
   Папа уехал на работу, мама занялась стиркой, а мы отправились в немецкую колонию, где живут немецкие граждане со своими детьми, собаками и машинами. За забором. Да еще и с охраной. С которой, я уже говорил, у нас сложились не самые теплые отношения. Мы как-то забрались туда в тихий вечерок покачаться на качелях, так они целую облаву на нас устроили. Хорошо еще, что мы папе об этом не рассказали. Он ведь тоже их недолюбливает. Я как-то слышал, когда мы с ним проходили вдоль ограды, как он зло вполголоса пробормотал: «Бездельники, холуи. Вас бы в город, в патрульную службу!»
   Охранникам там действительно делать нечего. Они только шляются вдоль забора да анекдоты друг другу по рации рассказывают. Ну и ворота и калитки отпирают своим немецким хозяевам.
   За этой оградой было немножко скучновато, но и немножко мы им завидовали - такой там был порядок и такая чистота. Все по линеечке, даже машины на стоянке стоят, как на параде. А если кто-нибудь выходит погулять с собачкой, то берет с собой веничек и совочек. А собачки ни за что по газонам не бегают. И в детские песочницы не гадят.
   Скучновато, конечно. Но и завидно.
   За оградой немецкой колонии беззаботно, но аккуратно резвились немецкие дети (киндеры, по-ихнему): без особого ора, очень организованно, дисциплинированно, чуть ли не строем. Одни из них стояли в очереди, чтобы бросить мяч в баскетбольную корзину; другие, тоже по очереди, пробегали по буму, растопырив руки; четверо гоняли ракетками мячик на корте, а остальные вежливо, но эмоционально болели за них. И было их всего штук двести, не меньше. И где тут этот Фофан - младший сын советника посольства?
   Но пока я раздумывал, Алешка взялся за прутья ограды, просунул внутрь голову и свистнул.
   Свистеть он умел. В одно мгновение на детской и спортивной площадках возникла полная тишина. И все лица повернулись к нам. Как по команде «Равняйсь!».
   – Эй! - крикнул Алешка наудачу. - Фофан! Иди сюда!
   Я не думал, что на эту странную фамилию кто-нибудь откликнется. Но тут же из очереди к баскетбольному щиту вышел белобрысый паренек Лешкиного возраста и направился к нам. Очередь сомкнулась и пошла своим чередом.
   – Их бин Хофман, - сказал паренек. - Вас волен зи?
   – А по-русски слабо? - спросил Алешка, пытаясь выдернуть голову, застрявшую между прутьев.
   – Не слабо, - скромно похвалился маленький немец и довольно прилично перевел: - Я есть Хофман-младший. Что вы хотел?
   – Мы хотел поговорить, - пыхтя пробормотал Алешка. И сказал мне: - Уши прижми.
   Я не понял, зачем мне прижимать уши, но послушно это сделал.
   – Да не свои уши, Дим! - заорал Алешка. - Мои! Голова обратно не лезет, не видишь?
   Тут спохватился один из охранников и медленно, похлопывая себя дубинкой по ноге, направился к нам.
   – Застрял? - злорадно спросил он. - Попался? - И протянул было руку, чтобы щелкнуть Алешку в его беззащитный лоб.
   Но тут маленький скромный немец преобразился. Был цыпленок, а стал боевой петух.
   – Хальт! - резко выкрикнул он.
   И охранник, испуганно отдернув руку, вытянулся перед ним. Как рядовой перед генералом. И стал что-то, оправдываясь, бормотать, путая немецкие слова с русскими. Немецкие я не понял - я и английские-то уже забывать начал, - а русские были такие:
   – Герр Хофман… Я извиняюсь… Им не положено… Орднунг должен быть.
   (Орднунг - это по-немецки порядок.)
   Хофман-младший что-то еще сказал ему, и охранник грустно побрел к воротам, где стоял второй такой же. Наверное, пожаловаться…
   Я тем временем прижал Алешкины уши, и он, крутнув головой, благополучно выскользнул из «капкана».
   Хофман-младший просунул руку меж прутьев:
   – Клаус.
   – Алекс, - ответил Алешка, не теряясь. - Надо поговорить. Пошли в парк.
   – Нам не можно гуляйт ваш парк, - отказался Клаус.
   – А нам не можно гуляйт у вас.
   – Момент. - Клаус на секунду задумался. - Вечер. Семь часов. Калитка. Майн брудер… Мой брат гулять Рекс. Клаус рядом. Яволь?
   – Еще какой! - Алешка таинственно повертел головой - нет ли рядом чужих ушей? - и шепотом добавил: - Мы хотел вам помогайт. Интерпол. Понял?
   У Клауса стали круглые недоверчивые глаза:
   – Интерпол? Такой кляйн… маленький? Такой бывайт?
   – У нас и не такой бывайт, - успокоил его Алешка. - Приходи со своим братом Рексом - узнаешь.
   Клаус кивнул, еще раз пожал нам руки и побежал на баскетбольную площадку, стал в конец очереди.
   – Здорово я по-немецки шпрехал? - похвалился Алешка, когда мы пошли домой.
   – Здорово, - признал я. - Особенно «помогайт» и «гуляйт». Правда, с Рексом ты что-то напутал, мне кажется. И с Фофаном тоже.
   Старший брат Клауса-младшего был высокий, худой, носатый такой парень (и тоже белобрысый). Рядом с ним сидела красивая (и тоже немецкая) овчарка.
   – Привет, Рекс, - сказал Алешка и протянул парню руку.
   Парень с удивлением взглянул на него, а его пес подал Алешке лапу.
   Оказалось - старший брат Клауса вовсе не Рекс, как напутал Алешка, а Макс. А Рекс - это как раз овчарка. О чем Макс вежливо пояснил Алешке на приличном русском языке.
   – А Фофан кто? - нимало не смутился Алексей.
   – Я не знаю этого господина. В чем у вас проблема к моему брату?
   – Это у вас проблема, - Алешка сразу взял инициативу в свои руки.
   Мы сидели в скверике недалеко от нашего детского сада. Там вовсю резвилась наша мелкая детвора. Шум стоял, как возле хорошего водопада. Рекс с удивлением и интересом наблюдал, как все это бегало, прыгало, орало, бросалось и смеялось. Он к этому не привык. И, похоже, ему это нравилось. Казалось, что он даже немного им завидует: поскуливает, переминается с лапы на лапу и машет хвостом, как автомобиль «дворником».
   – В чем у нас проблема? - уточнил Макс Фофан… то есть Хофман.
   – У вас украли деньги…
   – Вы их нашли? - он даже привстал и улыбнулся.
   – Нет еще, - признался Алешка. - Но скоро найдем. Если вы нам помогайт.
   – Каким образом?
   – Нам нужно знать, как все случилось.
   Макс пожал плечами.
   – Никто не знает.
   – Клаус знает, - подсказал Алешка, - но по-русски рассказать не может.
   – Клаус уже все рассказал. И нам рассказал, и вашей полиции.
   – А нам не рассказал.
   Макс очень удивился: почему это Клаус должен нам что-то рассказывать, но вида не показал. Воспитанный иностранец. Европеец, как сказал потом Алешка.