Гусев Владимир. Фрагментарное копыто неподкованной собаки

   Шпак подошел поближе к саркофагу. Сквозь пластик было видно, что укрытый простыней пациент - пожилой и явно больной мужчина. Лицо его - с заострившимся носом и впалыми щеками - показалось директору института знакомым.
   Однако... Эмоции, испытываемые человеком, сумевшим отомстить своему заклятому и неуязвимому врагу - это, конечно, замечательно. Но я чуть было не попался. Не успей я мысленно произнести магическую фразу - и... Но, к счастью, все обошлось. Да, такие сеансы действительно могут излечить от любой депрессии. Как приятно, должно быть, вернувшись домой, принять ванну, выпить рекомендуемый стакан сока, а потом заняться с кем-нибудь уже поднадоевшим было сексом... Но эти тихие радости - не для меня.
   "Фрагментарное копыто неподкованной собаки!"
   Вторично прозвенел гонг, и огонек над саркофагом "юбилейного" пациента снова стал зеленым.
   Шпак насторожился. Что-то произошло. Какая-то неполадка, чего не случалось уже много месяцев. И угораздило же - на глазах у целой своры писак!
   - Впрочем, процедура выхода из летаргии настолько длительна, что... Пожалуй, не имеет смысла ждать ее окончания здесь. Давайте вернемся в конференц-зал.
   - Еще один вопрос, вы позволите? Программа Эн-би-си. Господин Шпак, вы так спешите увести нас отсюда... Значит ли это, что произошла авария и пациент уже никогда не проснется?
   - Это значит, что пациент достаточно богат для того, чтобы оплатить сразу несколько сеансов. Вы же видите, над его саркофагом, как и над другими, вновь горит зеленый огонек. Не волнуйтесь, все в порядке. Да иначе и быть не может. Витатрон - многократно резервированная система, рассчитанная на десятки лет непрерывной работы. И кроме того, любой из наших пациентов был бы счастлив никогда не проснуться.
   - Что вы имеете в виду? - не понял корреспондент.
   - Каждый человек в глубине души мечтает прожить не одну, а десять, сто, тысячу разных жизней. И витатрон теоретически дает такую возможность. Но, к сожалению, даже очень богатые люди не могут полноценно ею воспользоваться. На сегодняшний день рекорд - четыре сеанса подряд.
   - Да, но на дисплее его саркофага светится цифра один! Это значит, что он оплатил...
   - Это значит, что в бухгалтерии что-то напутали. Там у нас работают люди, не резервированные даже однократно. Я разберусь.
   После пресс-конференции Линда Денни попросила пятиминутную аудиенцию.
   - Скажите, а можно ли заказать сеанс подешевле? - спросила она, едва они с директором института оказались в его кабинете.
   - К сожалению, нет. Никто не может сказать заранее, сколь длительным окажется сеанс. Некоторые длятся два-три дня, другие - два месяца. Но результат всегда одинаков: полное исцеление.
   Шпак, не спеша к своему креслу и не предлагая собеседнице присесть, бездумно произносил привычные слова и привычно оценивал состояние - в обоих смыслах - своей будущей пациентки. Типичная деловая женщина, стопроцентно использовавшая свои незаурядные внешние данные и сумевшая подняться из самых низов. Но цена карьеры оказалась непомерно высокой. Даже ее бившая некогда через край энергия иссякла.
   - Видите ли, дело в том...
   - Что вы не чувствуете себя больной. Но и в этом случае после сеанса вы словно начнете жизнь заново. К вам вернется свежесть чувств, острота восприятия, жажда новых переживаний. Эта жажда бывает столь велика, что некоторые богатые люди приходят к нам снова и снова!
   - Я смогу сохранить инкогнито?
   - Мы не интересуемся, кем на самом деле являются наши пациенты. Главное чтобы они перечислили на счет фирмы залоговую сумму.
   - Мне действительно нужна помощь.
   - Я счастлив, что могу помочь одной из самых красивых женщин планеты.
   - Видите ли, дело в том, что...
   Линда подошла к владельцу витатрона вплотную, коснулась тонкими нежными пальцами рукава пиджака. И посмотрела в глаза тем особым взглядом, каким женщина смотрит на мужчину, от которого многое зависит в ее жизни и которому за это многое она готова отдать самое дорогое, что у нее есть, - собственное тело. Точнее, не отдать, а предоставить во временную аренду.
   И Шпак мгновенно понял это.
   - Что вы испытываете некоторые финансовые затруднения, - помог он телеведущей начать говорить о главном.
   - Они временные. Я уверена, контракт будет продлен.
   - Но сеанс вам нужен уже сейчас.
   - Мы могли бы поужинать сегодня вместе, - улыбнулась Линда той улыбкой, после которой мужчины обычно начинали выполнять все ее просьбы..
   - К сожалению, я сегодня не смогу. И завтра тоже! - предупредил Шпак следующее предложение своей собеседницы. - Видите ли... Когда мне хочется острых ощущений, я занимаю один из саркофагов и получаю их.
   - Вы продолжаете рекламировать свой витатрон? - нахмурила черные, почти прямые брови Линда.
   - Меня привлекает это больше, чем секс, - сказал мужчина, глядя женщине прямо в глаза. - И не одного меня.
   - Но почему? Ведь все, насколько я поняла, сводится к тому же - сексу. Ну, часто заканчивающемуся смертью, - брезгливо повела она плечиками, укутанными тончайшим, почти невесомым и почти невидимым шарфиком.
   - Вы поняли совершенно неправильно. Не к сексу, а к любви. Дистанция между ними - огромного размера. А люди, пережившие свою смерть, начинают совершенно иначе относиться к своей жизни.
   - Мне впервые приходится уговаривать мужчину. Я даже не знаю, как должна себя вести.
   - А никак. И уговаривать меня не нужно. Витатрон - удовольствие дорогое. И продается оно - только за деньги.
   - А вот и нет!
   - А вот и да!
   - Да она же страшнее атомной войны! У тебя на нее и не встанет!
   - У меня на всех встает. Так на что спорим?
   - На ящик пива.
   - Шара не канает. Она наверняка еще девочка. Из-за ящика пива возиться... Спорим на твой мотоцикл!
   - А ты что на кон поставишь?
   - Свой компьютер с виртуалкой.
   - Заметано! Только давай оговорим сроки. Месяца тебе хватит?
   - Вполне.
   Кир протягивает вперед правую ладонь, я хлопаю сверху своею. И только потом начинаю сомневаться: а вдруг Супникова не согласится?
   - Вот это, я понимаю, спор! - восхищается Шурик Колесников.
   - Да... Похоже, скоро Кир получит то, о чем и не мечтал, - сомневается в моем успехе Витька Пасько.
   - Посмотрим, - цежу я сквозь зубы и смачно сплевываю на пол школьного сортира.
   В тот же день я иду за Супниковой, сопровождаемой парой подружек, до тех пор, пока она не остается одна.
   - Ксюха, привет! - немедленно догоняю я ее и бесцеремонно забираю полиэтиленовый пакет с учебниками и тетрадками.
   - О! Ты что, решил меня проводить? - не верит она собственному счастью. Еще бы! У Супниковой тонкие кривые ноги и грудь плоская, как доска, хотя все ее сверстницы давно уже примеряют лифчики. Примеряют, но не носят - нынче они не в моде. Во всяком случае, мне еще ни разу не приходилось с девчонки лифчик снимать, хотя трусики - уже не однажды.
   - Ага! - улыбаюсь я улыбкой дебила. - Мне в компьютерный салон надо зайти, нам как раз по пути.
   - А я уж решила, что ты с Ягуповой рассорился, - разочарованно говорит Супникова и замолкает.
   - Еще нет, но собираюсь.
   - Почему?
   - Больно много о себе воображает.
   - Мне бы такие ноги, как у нее... Я бы тоже воображала, - раскатывает губу Ксюха.
   - У тебя тоже ноги красивые, - беззастенчиво вру я.
   - Правда? - приостанавливается Супникова и заглядывает мне в глаза.
   - В натуре! Только ты, наверное, еще не девушка? - красноречиво смотрю я на то место, где у нее должны быть сиськи.
   - Давно уже девушка. А груди у меня тоже есть, только еще маленькие. Мама сказала, они у меня вырастут позже. И целоваться я умею, двоюродный брат научил, - бесхитростно сообщает Ксюха.
   - Может, он тебя и всему остальному научил? - хмыкаю я.
   - Нет. Остального он и сам не умеет.
   - Хочешь, научу? - столь же бесхитростно предлагаю я.
   - А ты умеешь? - не верит Супникова.
   - Спроси у Ягуповой.
   - Не буду. Я и так знаю, что умеешь, - опускает глаза Ксюха и чуть заметно краснеет.
   - От кого?
   - Девчонки в туалете болтали.
   - А что еще обо мне говорят?
   - Что ты умеешь делать это классно.
   - Хочешь попробовать?
   - Нет. Мама ругать будет.
   - Она не узнает.
   - Жена директора - и не узнает? Да я только подумаю о том, чтобы покурить перед уроками, а она уже мне пальцем грозит и говорит: "Не делай того, что ты собралась делать!" - строгим противным голосом передразнивает Ксюха родную мать.
   - Жаль. Мы бы классно провели время.
   - Мне тоже жаль. Ты куда? - спохватывается Супникова, обнаружив, что я остановился и протягиваю ей пакет с учебниками.
   - В салон, дискеты покупать.
   - Ты всегда так быстро сдаешься?
   - Нет. Первый раз. Другие не боялись, что их отругает мама.
   - Я тоже не боюсь.
   - Не понял?
   - Проводи меня завтра после уроков, только от самой школы.
   Ага, вот в чем фишка: Супникова хочет, чтобы все видели, с кем она теперь встречается. Да не теперь, а первый раз в жизни. Самая, пожалуй, некрасивая девчонка - с первым плейбоем лицея! Ну и влип... А ведь придется ее провожать, никуда не денешься. Иначе не видать мне ни мотоцикла Кирилла, ни собственной виртуалки - как своих ушей.
   Две недели я провожаю Супникову из школы чуть не каждый день. А в выходные еще и гуляю с нею по нашему "Бродвею" - проспекту Гагарина. И старательно отвожу глаза, встречая знакомых. Но с некоторыми все-таки приходится разговаривать. Супникова, правда, большей частью молчит, но мне от этого не легче. А вечером приходится ее еще и целовать, да не раз и не два.
   У меня от этих поцелуев уже скулы сводит.
   Правда, я стараюсь побыстрее залезть ей под блузку или под юбку. Но под блузкой у нее ничего интересного нет, а бедра она сводит так плотно, что делать мне там в общем-то нечего. Приходится снова целоваться.
   Я уже и мотоцикла этого не хочу. Но и расставаться со славой первого плейбоя лицея мне тоже не катит. А Супникова, пожалуй, последняя девственница в нашем лицее. Он физико-математический, девочек с самого начала было мало.
   А теперь и вовсе осталась, наверное, только одна. И обесчестить ее - для меня вопрос чести.
   Шпак знал: весть о том, что в семнадцатой палате произошло что-то неладное, разлетелась по институту мгновенно. Такого никогда еще не было. Такого, просто не могло произойти.
   Главный инженер, среднего роста стройный мужчина с нездоровой кожей и мелко вьющимися волосами, успел подготовиться к разговору.
   - Пациент из семнадцатой палаты оплатил один сеанс, но просмотрел как минимум десять. Потому что начинающийся в конце каждого сеанса выход из состояния летаргии уже через несколько секунд сменяется последней фазой погружения в сон.
   - Но это невозможно. Каждый сеанс заканчивается резким спадом эмоций или смертью пациента. В результате потрясения он не может не выйти из летаргии. Просто не может!
   - Мы тоже считали, что не может. Однако реальность опровергает...
   - Кто это? - перебил инженера Шпак.
   - Зарегистрировался он как Лохов. Но кто на самом деле, мы пока не знаем.
   Шпак озадаченно коснулся родинки на лысине.
   - Кто бы он ни был, вы должны найти способ принудительно вывести его из летаргии.
   - Это невозможно. Или всех пациентов сразу, или никого.
   - Если всех сразу - это огромная неустойка.
   - Кроме того, нет уверенности, что после насильственного вторжения в психику витатрона он не превратится в обычный витаскоп.
   - Как вы понимаете, никто не станет рисковать этим. Вы должны найти другой способ.
   - Я не знаю, как это можно сделать. Пока не знаю, - поправился главный инженер, вспомнив, что именно за эту неосторожно произнесенную фразу был уволен его предшественник.
   - Разберитесь и доложите. Сроку даю - двадцать четыре часа. Задание ясно?
   - Вполне. Можно приступать?
   - Немедленно!
   Я подкатываю к лицею на отцовском "форде". Супникова уже ждет меня, стоя на крыльце. На ней, под наброшенной на плечи кожаной курточкой, - голубое платье, почти вечернее, слишком нарядное для лицея. А во дворе - чуть ли не все старшеклассницы. Кучкуются, делают вид, что обсуждают важные вопросы. На самом деле вопрос у всех один: удастся или нет мне трахнуть Ксюху. А она, сама не своя от обрушившегося на нее внимания, идет по школьному двору, словно по подиуму, и дорогое платье плещется вокруг ее слишком тонких ног так, словно Ксюха - и в самом деле модель. У нее, похоже, даже груди побольше стали после наших упражнений. А прическа-то, прическа! Вчера, наверное, полдня в парикмахерской просидела.
   И мне это приятно, как ни странно.
   Я выхожу из машины, галантно открываю перед Супниковой дверцу. Она усаживается так ловко, словно каждый день ездит с мальчиками в лес избавляться от девственности. Я тоже не ударил лицом в грязь: тронул с места бесшумно, и плавно, как водитель-профессионал.
   Конечно, не пообещай я на Ксюхе жениться, как только мне исполнится восемнадцать, - никуда бы она со мной не поехала. Сегодня мне предстоит еще раз солгать: сказать, что я ее люблю. Словно мы не в последние, считай, месяцы двадцатого века живем, а в середине девятнадцатого.
   Вначале я хотел обтяпать это дельце, как обычно, дома, пока предки на работе, а младшая сестра на продленке. Но к нам, как на зло, приехала погостить бабушка. Которая, видите ли, ужасно соскучилась по внуку и внучке. Томку с продленки, естественно, забрали. А моя жизнь превратилась в кошмар: ни музон на всю катушку не врубишь, ни порнушку по видаку не посмотришь. Только блинчиками с мясом и голубцами знаменитыми бабушкиными обжираюсь да толстею, как боров.
   Везу я Ксюху, естественно, в лес. Да не в ближайший, а подальше, где грибники и те редко встречаются. Не хватало еще, чтобы нас кто-нибудь застукал. Тогда точно придется на этой дуре и дурнушке жениться.
   Минут через двадцать после выезда из города я замечаю, что в кильватере за нами держится, не отставая и не обгоняя, джип "чероки". Ксюха, заметив, что я слишком часто посматриваю в зеркало заднего вида, оглядывается, глаза ее начинают блестеть.
   - Ну, блин, романтика... Ты можешь оторваться от того джипа, который увязался за нами?
   - Запросто. А кто это?
   - Жених, блин! Мамочка боится, что я останусь старой девой, и заранее озаботилась. Я его терпеть не могу!
   Ну что же, это действительно в кайф. Будет потом чем перед пацанами похвастаться.
   - Сейчас я его сделаю...
   Дорога мне знакома. Я прикидываю, где можно уйти от погони, и почти сразу же нахожу подходящий вариант. Через пару километров будет деревня Бугры. Она действительно раскинулась на двух холмах. А метров за четыреста до нее стоит знак "крутой поворот".
   Сразу же после поворота я разгоняю машину и на холм влетаю на третьей скорости. Лихорадочно осматриваюсь: куда? Ага, направо.
   Круто повернув, я влетаю в узкую улочку и резко сбавляю скорость. Во-первых, чтобы не раздавить кур, которые так и норовят покончить жизнь самоубийством под колесами "форда". Во-вторых, чтобы не сломать на колдобинах рессоры: асфальтовый, каток сюда отродясь не заворачивал.
   Ксюха, ухватившись за поручень и пригнув голову, подпрыгивает на сиденье.
   - Блин! От этой романтики у меня на попке синяки будут!
   - Не волнуйся. Их никто, кроме меня, не увидит, - на поминаю я о цели нашей поездки. Супникова чуть заметно краснеет.
   Высмотрев широкий промежуток между двух изгородей, я загоняю в него машину и резко торможу. Выскакиваю, добегаю до угла, обозреваю видимый между заборами и домами кусочек шоссе. Есть! Джип на большой скорости пролетает мимо. Пытается догнать вчерашний день.
   Быстро вернувшись, я вывожу машину из импровизированного укрытия, выезжаю на шоссе и еду вслед за "чероки".
   - А кто он, твой жених?
   - Сын одного адвоката и сам будущий адвокат. Да ну его в баню! Давай о чем-нибудь другом.
   Едем мы за джипом недолго - до первого проселка, ведущего в лес. Некоторое время "форд" петляет по лесной дороге, потом сворачивает с нее на дорогу-тропку, а после я и вовсе загоняю машину в просвет между соснами. Все это время мы разговариваем, но спроси нас, о чем - ни я, ни тем более Ксюха не вспомним, о чем шла речь минуту назад.
   Заглушив мотор, я выхожу из машины, обхожу вокруг нее и, убедившись, что поблизости никого нет, возвращаюсь.
   Ксюха сидит, плотно сжав колени. На ее верхней губе мельчайшим бисером сверкают капельки пота: волнуется. Первый раз в первый класс... Я тоже волнуюсь - в предвкушении удовольствия. Все-таки раздвигать плотно сжатые колени, преодолевать неизбежное в таких случаях сопротивление и знать, что в конце концов оно будет преодолено, - в этом что-то есть. И когда Кир говорит, что терпеть не может девочек, я ему ни капельки не верю. Терпеть не может - потому что не умеет с ними обращаться. Скорее всего - не может дотерпеть, пока они сдадутся. А вот я - могу. Я очень многое могу...
   Положив, словно невзначай, левую руку на колено Супниковой, я долго роюсь в бардачке, выбирая кассету посексуальнее. Вот, группа "Энигма", последний альбом.
   Пока я одной рукой управляюсь с магнитолой, другая моя рука успевает пройти путь от коленки до середины бедра. Ноги Ксюхи сведены прямо-таки судорожно. Плотно прижав ладони к бедрам, она прерывает мое увлекательное путешествие.
   Кажется, с нею придется долго возиться.
   Но мне не привыкать.
   Не снимая руки с бедра, я другой рукой нажимаю рычажок - и спинка кресла начинает опускаться. Супникова ойкает и, пытаясь за что-нибудь ухватиться, поднимает обе руки. И сразу же опускает их, чтобы оттолкнуть мою ладонь, мгновенно добравшуюся до трусиков. Другой рукой я тем временем успеваю подхватить и отбросить на заднее сиденье соскользнувшую с ее плеч курточку.
   - Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого, - тихо говорю я и, как только кресло полностью раскладывается, перебираюсь на образовавшееся ложе, придавливая ноги Ксюхи своими. Она тщетно пытается оттолкнуть мою левую руку, по-хозяйски расположившуюся в тупике между бедрами.
   - Перестань... Я не хочу... Я передумала... - бормочет Ксюха между поцелуями, все ж таки отвечая на них и даже выпячивая навстречу моим губам свои маленькие груди. Я уже стянул с ее плеч бретельки платья - одна из них при этом порвалась, - и теперь ничто не мешает мне впиваться в . маленькие розовые соски.
   - Ты еще не сказал, что любишь меня, - требует обычной в таких случаях дани Ксюха.
   - Я люблю тебя так, как еще никого не любил, - говорю я банальность таким тоном, словно сообщаю великое откровение, и Ксюха, как ни странно, верит этому. Во всяком случае, бедра ее перестают неистово сжимать мои пальцы, и у меня появляется свобода для маневра.
   Чем я и пользуюсь.
   Но даже после того, как моя рука проникает под трусики, Ксюха не позволяет мне их стянуть. И сдаться, то есть поднять руки вверх, чтобы я смог снять с нее уже изрядно помятое платье, тоже отказывается.
   Мое терпение велико, но не безгранично.
   - Ты хочешь, чтобы я порвал трусики? - с угрозой говорю я.
   - К сожалению... у тебя не хватит... для этого... сил, - отвечает Ксюха, задыхаясь от волнения и снова пытаясь сомкнуть бедра.
   Это у меня-то?
   Я рву кружевную материю одним коротким движением. Ксюха ойкает, пытается еще что-то сделать, но поздно: мои колени уже раздвигают ее бедра.
   Платье снимать некогда. Тут бы побыстрее с собственной одеждой управиться. А вот теперь - не торопиться. Я должен сделать это решительно и безболезненно. Так, как вырывают больной зуб.
   - Мне больно, - шепчет Ксюха, когда никаких преград между нами уже не остается.
   - Потерпи чуть-чуть... Сейчас тебе будет хорошо...
   И действительно, Ксюха все плотнее прижимается ко мне, потом начинает всхлипывать... И когда она наконец отталкивает меня, я понимаю: мне только что удалось выполнить данное обещание.
   А еще я выиграл пари. Но это меня, как ни странно, радует меньше.
   Несколько минут мы молча лежим рядом, отдыхая и слушая музыку.
   Где-то неподалеку слышатся мужские голоса. Я поспешно натягиваю джинсы. Воспитанные люди не станут подходить близко к чужой машине. Но мы же не в Булонском лесу... Ксюха, привстав, лихорадочно пытается привести в порядок платье.
   Грибники, что ли?
   Но выяснить, кто появился в окрестностях, я не успеваю.
   - Что ты наделал... - говорит Ксюха, выглядывая в окно.
   - То, о чем мы оба мечтали, - отвечаю я вполне искренне.
   - Нет! Ты изнасиловал меня! Я не хотела этого! - кричит вдруг она и впивается ногтями мне в грудь.
   От неожиданной боли у меня темнеет в глазах.
   Я хватаю Ксюху за руки, прижимаю их к ее груди.
   У этой очень молодой женщины - явно психоз. Я читал, такое с ними иногда случается, от избытка эмоций. Мне даже с Ягуповой не было так хорошо, как с Ксюхой. А уж ей-то со мной... Тем более в первый раз...
   - Ну что ты, перестань...
   - На помощь! Милиция! - кричит Ксюха и вдруг, подняв защелку, открывает дверь и скатывается на траву.
   Я пытаюсь выйти из машины вслед за нею, но сделать это самостоятельно мне не удается. Чьи-то сильные руки выхватывают меня из салона, и я едва успеваю пригнуть голову, чтобы не удариться.
   - Мерзавец! Что ты сделал с моей дочерью! - кричит Супников, хватая меня за полы расстегнутой рубашки. На нем - сапоги и новенькая штормовка, рядом опрокинувшаяся корзина с грибами. За спиной его маячат еще двое "грибников".
   - Он меня изнасиловал... - размазывает по щекам слезы Ксюха.
   И все становится ясным, как божий день.
   Мой отец - прокурор. Супников - директор самого крупного в городе завода. Отец меня в тонкости своей работы не посвящает, но из обрывков телефонных разговоров и фраз, случайно услышанных в его кабинете, я знаю: отец Ксюхи ворует, и по-крупному. Но отец тормозит открытие уголовного дела, ждет, пока доказательства станут неопровержимыми.
   Вернее, ждал. Теперь Супников обменяет мою свободу на свою. Сроки нам грозят примерно одинаковые, и силы за спинами моего отца и отца Ксюхи тоже стоят примерно одинаковые. Потому отец и медлил с арестом. Знал: действовать надо наверняка, малейшая погрешность может стоить ему не только кресла, но и жизни.
   А Супников - гад, его весь город боится и ненавидит. И единственный, кто его не боится, - мой отец.
   Точнее, не боялся. Потому что я его крупно подставил. И что теперь будет...
   Супиикова, видать, не захотела отцу подыгрывать, вот и вешала мне лапшу про жениха. Но нас выследили. Ксюха услышала голос отца, испугалась...
   - Отпустите меня, пожалуйста, - говорю я таким тоном, что Супников невольно разжимает руки.
   Я и сам удивляюсь: столько металла и решимости в голосе... Вот бы на экзаменах так отвечать.
   - Я люблю вашу дочь и прошу у вас ее руки.
   - Ты?! После случившегося?! Да кто тебе поверит! Вы видели наглеца? обращается он к своим спутникам. - Я прошу вас помочь мне сопроводить этого негодяя в милицию. Я с тобой и один справился бы, но нужны свидетели, поясняет мне зачем-то Супников.
   Воспользовавшись тем, что папаша отвлекся, я бросаюсь к его дочери. Она уже успела привести себя в порядок, только платье измято так, словно на нем спали, да одну бретельку ей приходится придерживать рукой.
   - Ксюша, зачем ты так? Я ведь и правда тебя люблю, правда хочу жениться. Объясни это своему отцу! - требую я.
   Ксюха смотрит на меня недоверчиво. Оказывается, она не такая уж и дура. Видать, ни одному моему слову не верила и с самого начала держала меня за красивого дурака.
   - Оставь в покое мою дочь! - подбегает к нам Супников и не отказывает себе в удовольствии ударить неожиданно нарисовавшегося жениха по лицу. Я понимаю: это мне за отца.
   Только ничего у Супникова не получается. Я недаром второй год хожу в секцию рукопашного боя. Уклонившись и поймав руку отца Ксюхи, я заламываю ее за спину, одновременно стараясь не выпускать из поля зрения подручных Супникова, и еще раз предлагаю:
   - Ксюша, выходи за меня замуж! Я тебя очень люблю!.
   - Нам еще нет восемнадцати. Нас не распишут, - начинает колебаться моя нечаянная невеста.
   - Твой отец достанет справку, что ты беременна. Распишут! - уверяю я.
   - Не верь ему! Он обманет! - хрипит Супников. Видно, я перестарался, заламывая ему руку.
   - Ты можешь прямо сейчас переехать жить в мою комнату! Я буду трахать тебя каждую ночь! - обещаю я.
   - Отпусти меня немедленно! Руку сломаешь! А вы что смотрите?! - цыкает Супников на своих спутников, с интересом наблюдающих спектакль.
   Они смещаются было поближе ко мне, но я кричу:
   - Еще шаг - и я действительно сломаю своему будущему тестю руку!
   И "грибники" снова начинают топтаться на месте.
   - Я еще раз прошу руки вашей дочери, - повторяю я свое предложение. Извините, что в такой позе... Но вы сами виноваты: не надо было пытаться меня ударить. Ксюша, соглашайся! А то я на Ягуповой женюсь. Выйду из тюрьмы - и женюсь.
   - Хорошо. Я согласна, - говорит Ксюха и, быстро подойдя к нам, целует меня в губы.
   - Ксения! Не смей! - взвивается папаша, и мне приходится чуть сильнее заломить ему руку, чтобы напомнить, кто хозяин положения.
   - Я тоже люблю его, папа, - говорит Ксюха таким ледяным тоном, что Супников сразу понимает: спорить с ней бесполезно. Но все же делает еще одну попытку:
   - Я тебя из дому выгоню!
   - Не бойся! У меня замечательная мать, и своя комната восемнадцать метров. Мы можем поехать ко мне прямо сейчас. А деньги на шубу и сапоги для тебя я сам заработаю, - обещаю я.
   - Отпусти меня немедленно! - приказывает Супников, и я понимаю: на этот раз не стоит проявлять строптивость. Он решительно берет свою дочь за руку.
   - Едем домой. Нам нужно поговорить.
   - Ксюша, он тебя не будет бить? - волнуюсь я.
   - Нет. Папа, скажи моему жениху, что ты меня никогда не бьешь, - просит Ксения.