Гвин Уаймен. Планерята

Гвин Уаймен
Планерята

   УАЙМЕН ГВИН
   Планерята
   
   Их было трое. То есть в биоускорителе спали еще десятки маленьких беспомощных мутантов, от одного вида которых любой высокоученый зоолог впал бы в истерику. Но э т и х было трое. Сердце у меня так и подпрыгнуло.
   Я услышал быстрый топоток - по зверинцу бежала дочка, в руке у нее бренчали ролики. Я закрыл ускоритель и пошел к двери. Дочь изо всех силенок дергала и вертела ручку, пытаясь нащупать секрет замка.
   Я отпер, чуть приотворил дверь и выскользнул наружу. Как моя девчонка ни изворачивалась и ни косилась, ей не удалось заглянуть в лабораторию. Надо запастись терпением, подумал я.
   - Что, не можешь приладить ролики?
   - Пап, я старалась, старалась, никак не привинчу.
   - Ладно, девица. Садись на стул.
   Я нагнулся и надел ей ролик. Он сидел на ботинке как влитой, Я затянул ремешки и сделал вид, будто прикручиваю винт.
   Наконец-то планерята. Трое, Я всегда был уверен, что все-таки их получу, уже лет десять я зову их этим именем. Нет, даже двенадцать. Я поглядел в угол зверинца, где старик Нижинский просунул сквозь прутья клетки седеющую голову. Я назвал их планерятами с того дня, как удлиненные руки Нижинского и кожистые складки на лапах его родича подали мне мысль вывести летающего мутанта.
   Заметив, что я на него смотрю, Нижинский принялся отплясывать что-то вроде тарантеллы. Он кружил по клетке, мизинцы у него на руках - вчетверо длиннее остальных пальцев - разогнулись, и я невольно улыбнулся воспоминанию, даже сердце защемило.
   Потом я стал прилаживать дочке ролик на другую ногу,
   - Пап!
   - Да?
   - Мама говорит, ты чудак. Ты правда чудак?
   - Вот я ее спрошу.
   - А разве ты сам не знаешь?
   - А ты понимаешь, что такое чудак?
   - Не...
   Я поднял ее и поставил на ноги.
   - Скажи маме, что мы с ней квиты. Скажи - она красавица. Дочка неуклюже покатилась между рядами клеток, и все мутанты, покрытые коричневой и голубой шерстью, то чересчур густой, то чересчур редкой, непомерно длиннорукие и смехотворно короткопалые, повернули свои обезьянья, собачьи, кроличьи мордочки и уставились на нее. На пороге она оглянулась, чуть не шлепнулась и помахала мне на прощанье.
   Я вернулся в лабораторию, достал из биоускорителя моих первых планерят и вытащил уже не нужные иголки для внутривенного вливания. Перенес их, маленьких, беспомощных, на матрас - двух самочек и самца. В ускорителе они меньше чем за месяц стели почти взрослыми. Пройдет еще несколько часов, пока они зашевелятся, начнут учиться есть, играть и, может быть, летать.
   Но уже и сейчас ясно, что опыт наконец-то удался и мутанты жизнеспособны. Получилось нечто необычное, но полное смысла и гармонии. Не какие-нибудь чудовища, уродливый плод сильного облучения. Нет, это были очаровательные существа без малейшего изъяна.
   К двери подошла моя жеча.
   - Завтракать, милый.
   Она тоже попыталась открыть, но осторожнее - словно бы нечаянно взялась за ручку,
   - Иду.
   Она тоже попыталась заглянуть внутрь, как пыталась уже пятнадцать лет, но я выскользнул в щелку, загородив собою лабораторию,
   - Идем, старый отшельник. Завтрак на террасе.
   - Наша дочь говорят, что я чудак. Как это она догадалась, черт возьми?
   - Слышала от меня, разумеется.
   - Но ты меня все равно любишь?
   - Обожаю!
   Стол накрытый на террасе, выглядел восхитительно. Горничная как раз принесла горячие сосиски. Я легонько ущипнул ее.
   - Привет, малютка!
   Жена растерянно улыбнулась и посмотрела на меня круглыми глазами.
   - Что на тебя нашло?
   Горничная убежала в дом.
   Я ухватил сосиску, шлепнул на тарелку ломтик лука, полил сосиску соусом и прикрыл луком. Откупорил бутылку пива и стал жадно пить прямо из горлышка, потом перевел дух, поглядел на дубовую рощу и мягко круглящиеся холмы нашего ранчо и вдаль, где мерцал под солнцем Тихий океан. Все это, подумал я, и трое планерят в придачу.
   По одну сторону террасы загремели ролики, по другую - конский галоп.
   Сын круто осадил пони - мой подарок ко дню рождения (ему только что исполнилось четырнадцать). Жена придвинула мне салат, я жевал и смотрел, как сын расседлал лошадку, хлопнул ее по крупу и она побежала на луг.
   "Вот бы он вскинулся, если бы узнал, что у меня там, в лаборатории, подумал я, - Все они с ума бы сошли..."
   - Слушай, что с тобой творится? - спросила жена. - С той минуты, как ты вышел из лаборатории, ты не перестаешь ухмыляться, будто разыгравшийся орангутанг.
   - Я нашел новую забаву.
   Она потянулась и схватила меня за ухо. Прищурилась, с напускной суровостью поджала губы.
   - Это шутка, - сказал я. - Хочу сыграть отличную шутку с целым светом. Когда-то со мной уже было что-то похожее, но...
   - А именно?
   - Ну, мы тогда жили в Оклахоме, отец нашел там нефть и разбогател. Городишко был маленький, я бродил по полю и наткнулся на кучу плоских камней, а под каждым камнем свернулся ужонок. Я набрал их полное ведро, принес в город и высыпал на тротуар перед кинотеатром, там как раз кончался утренний сеанс. Главное, никто меня не видал. И никто не мог понять, откуда взялось столько змей. Вот тут я и испробовал, до чего это здорово: всех поразил, а сам стоишь и любуешься, как ни в чем не бывало.
   Жена отпустила мое ухо.
   - Значит вот как ты намерен забавляться?
   - Ага... Прости, родная, я доем и побегу. У меня в лаборатории спешное дело.
   По совести говоря, в лаборатории меня ждало такое, на что я и не рассчитывал. Я собирался только вывести летучее млекопитающее, которое скользило и планировало бы в воздухе немного лучше, чем сумчатая австралийская летяга. Даже среди ранних моих мутантов в последние годы появились такие, которые очень далеко ушли от обыкновенных крыс (с крыс я начал) и определенно напоминали обезьян. А эти первые планерята поразительно походили на людей.
   Притом они гораздо быстрее, чем их предшественники, выходили из спячки, во время которой в биоускорителе совершилось их стремительное созревание, и уже пробуждались к активной жизнедеятельности. Когда я вошел в лабораторию, они ворочались на матрасе, а самец даже пытался встать.
   Он был немного крупней самочек - рост двадцать восемь дюймов. Все трое покрыты мягким золотистым пушком. Но лицо, грудь и живот - чистые, вместо шерстки гладкая розовая кожа. На головах у всех троих, а у самца и на плечах шерсть гуще и длиннее - гривкой, мягкая, точно шиншилла. Лица совсем человеческие, очень трогательные, только глаза огромные, круглые - ночные глаза. Соотношение головы и туловища то же, что и у человека.
   Самец развел руки во всю ширь-размах оказался сорок восемь дюймов. Я придержал руки, легонько потормошил, мне хотелось, чтобы он выпустил шпоры. Это не новинка. В основной колонии детеныши уже много лет рождались со шпорами, после ряда мутаций удлиненные мизинцы (впервые они появились у Нижинского) стали гораздо длиннее. Теперь шпора не была суставчатой, как палец, - она круто отгибалась назад, плотно прилегая к запястью, и доходила почти до локтя. Сильные мускулы кисти могли резко выбросить ее вперед и кнаружи. Я тормошил планеренка и наконец дождался,
   Шпоры прибавили к размаху рук по девять дюймов справа и слева. Когда он внезапно выпустил их, кожа с боков, прежде свисавшая складками, натянулась, распахнулись золотые крылья; от кончика шпоры до пояса и ниже, шириною в четыре дюйма вдоль бедра; нижний край крыла сращен с мизинцем ноги.
   Такого великолепного крыла я еще не получал. Крыло настоящего планера, пригодное, пожалуй, не только для спуска, но и для подъема. У меня даже холодок пробежал по спине.
   К четырем часам дня я дал им плотно поесть, и теперь они пили воду из маленьких чешек: держали их в руках совсем по-человечьи, сложив шпоры. Они были подвижные, любопытные, игривые и явно влюбчивые.
   И все отчетливей проступало сходство с человеком. Налицо поясничный изгиб позвоночника и ягодицы. Плечи и грудная клетка, разумеется, массивные, развиты не по росту, но у самочек только одна пара сосцов. Строение подбородка и челюстей уже не обезьянье, а человеческое, и зубы под стать. Я вдруг понял, что это сулит, и внутренне ахнул.
   Став коленями на матрас, я шлепал и тормошил самца, будто возился с щенком, а одна самочка тем временем играючи вскарабкалась мне на спину. Я дотянулся до нее через плечо, стащил вниз и усадил на матрас. Погладил пушистую головку и сказал:
   - Здравствуй, красотка, здравствуй! Самец поглядел на меня и весело оскалил зубы.
   - Здастуй, здастуй, - повторил он.
   Когда я вышел в кухню, у меня голова шла кругом; шутка удалась на славу!
   Жена встретила меня словами:
   - К обеду прилетят Гай и Эми. Эта его ракета, которую запустили в пустыне, превзошла все ожидания. Гай на седьмом небе и хочет отпраздновать успех.
   Я наскоро сплясал жигу, прямо как Нижинский.
   - Чудно! Превосходно! Ай да Гай! У всех у нас успехи. Чудно! Превосходно! Успех за успехом!
   Жена изумленно смотрела на меня.
   - Ты что, пил в лаборатории спирт?
   - Я пил нектар, напиток богов. Гера моя, ты - законная супруга Зевса. И у меня есть свои маленькие греки, потомки Икара!
   ...Потом я сидел в шезлонге на террасе, потягивал коктейль и смотрел, как под косыми вечерними лучами золотятся наши живописные холмы. И мечтал. Надо изобрести несколько сот слов поблагозвучнее и обучить планерят - у них будет свой язык, И свои ремесла. И жить они станут в домиках на деревьях.
   Я сочиню для них предания: будто они прилетели со звезд и видели, как появились среди здешних холмов первые краснокожие люди, а потом и белые.
   Когда они станут самостоятельными, я выпущу их на волю. Никто еще не успеет ничего заподозрить, а уже на всем побережье обоснуются колонии планерят. И в один прекрасный день кто-нибудь увидит планеренка. Газеты поднимут очевидца на смех.
   А потом колонию обнаружит какой-нибудь ученый муж и станет наблюдать. И придет к заключению: "Я убежден, что у них есть свой язык и они разумны".
   Правительство опубликует опровержения. Репортеры примутся "устанавливать истину" и спрашивать; "Откуда явились эти пришельцы?" Правительство волей-неволей признает факты. Лингвисты вплотную возьмутся за изучение несложного языка планерят. Выплывут на свет божий предания.
   Планерятская мудрость будет возведена в культ, а ведь из всех видов комедии всякие культы и суеверия, по-моему, самые потешные.
   - Ты меня слушаешь, милый? - с терпеливым нетерпением спросила жена.
   - А? Да-да, конечно!
   - Чудак, ты ни слова не слыхал. Сидишь и ухмыляешься неизвестно чему.
   ...Из-за гряды холмов появился вертолет и полетел невысоко над дубовой рощей прямо к нам. Гай мягко посадил его на площадке. Мы пошли навстречу гостям. Я помог Эми выйти и обнял ее. Гай соскочил неземь, спросил быстро:
   - У вас телевизор включен?
   - Нет, - сказал я, - А что, надо включить?
   - Передача сейчас начнется. Я боялся - опоздаем.
   - Какая передача?
   - Очнись, милый! - взмолилась жена. - Я же тебе говорила о ракете Гая. Газеты только о ней и пишут. - И когда мы поднялись на террасу, прибавила, обращаясь к ним обоим: - Он сегодня какой-то не от мира сего. Вообразил себя Зевсом.
   Я стал готовить друзьям коктейли, а сына попросил выкатить телевизор на террасу. Потом мы все уселись и, потягивая мартини (детям дали фруктовый сок), смотрели эту самую передачу.
   Какой-то малый из Калифорнийского технологического давал объяснения к чертежам многоступенчатой ракеты. Послушав немного, я поднялся:
   - Мне надо заглянуть в лабораторию, кое-что проверить.
   - Подожди минуту, - запротестовал Гай. - Сейчас покажут пуск.
   Жена поглядела на меня... сами знаете, как в этих случаях смотрят жены. Я сел.
   На экране появилась стартовая площадка в пустыне. И наш друг Гай самолично объяснял, что, когда он нажмет вот эту кнопку, люк третьей ступени огромной ракеты, виднеющейся позади него, закроется, а через пять минут корабль взлетит.
   Гай на экране нажал кнопку. Гай рядом со мной вроде как ахнул тихонько. Люк на экране медленно закрылся.
   - А лихо ты выглядишь, - сказал я. - Настоящий космический волк. Во что это ты выпалил?
   - Милый... по-жа-луйста... помолчи!
   - Да уж, пап! Вечно ты остришь некстати.
   Гай на экране крупным планом, страшно серьезный, что-то еще объяснял, и только тут до меня дошло: это та самая ракета с научной аппаратурой, ее давно собирались запустить на Луну. Она будет оттуда передавать информацию по радио. Вот это да? Мне стало совестно за мое легкомысленное поведение, я дотянулся до Гая и похлопал его по плечу. У меня даже мелькнуло: не сказать ли ему про планерят? Но я тут же раздумал.
   У основания ракеты возник огненный шар. Тяжеловесная башня словно чудом поднялась в воздух, миг будто стояла на огненной колонне - и скрылась из глаз.
   На экране опять была студия, диктор объяснил, что фильм, который мы только что видели, снят позавчера. А сегодня уже известно, что третья ступень ракеты успешно прилунилась на южном берегу Моря Ясности. И он показал на большой лунной карте место посадки.
   - Отсюда передатчик, получивший прозвище Чарли-Ракета, несколько месяцев будет сообщать научные данные. А сейчас, леди и джентльмены, мы предоставим слово самому Чарли-Ракете, Слушайте Чарли-Ракету!
   На экране появился циферблат часов, несколько секунд было тихо.
   - Вот здорово, дядя Гай! - прошептал мой сын.
   - Знаешь, Эми, у меня даже голова кружится, - сказала жена.
   И вдруг на экране появился лунный пейзаж, совсем такой, как всегда рисуют. И зазвучал голос автомата:
   - Говорит Чарли-Ракета с места посадки у Моря Ясности. Привет, Земля? Сначала я на пятнадцать секунд дам панораму Гор Менелая. Потом на пять секунд направлю объектив на Землю.
   Телекамера медленно поворачивалась, перед глазами торжественно проплывали застывшие, устрашающе, дикие горы. В конце этого кругового движения передний план пересекла тень от вертикально стоящей третьей ступени ракеты.
   Внезапно камера метнулась прочь, мгновение настраивалась на фокус - и мы увидели Землю. В этот час над Калифорнией Луна еще не взошла. Мы смотрели на Африку и Европу.
   - Говорит Чарли-Ракета. До свидания, Земля.
   Ну, тут экран погас и на террасе поднялась кутерьма. Гай, огромный взрослый дядя, утирал слезы радости. Женщины обнимали и целовали его. И все разом что-то кричали.
   При помощи биоускорителя я сократил срок зародышевого развития планерят до одной недели. Потом, опять же с его помощью, ускорил их дальнейшее развитие и рост: младенец за месяц становился взрослым. Волею случая почти все первые младенцы оказались самочками, так что дело пошло очень быстро.
   К весне у меня было уже больше сотни планерят, и я выключил ускоритель. Теперь пускай сами заводят детенышей.
   Я составил для них язык и, пока самки в биоускорителе ожидали потомства, учил самцов. Они говорили мягко, тоненькими голосами, багаж в восемьсот слов, видимо, ничуть их не обременял.
   Жена с ребятами на неделю поехала на побережье, я воспользовался случаем и украдкой вывел самого старшего самца и двух его подружек из лаборатории.
   Я усадил их рядом с собою в джип и повез в укромную лощинку на нашем ранчо, примерно за милю от дома.
   Все трое изумленно озирались по сторонам и трещали без умолку. Показывали на все кругом и одолевали меня вопросами, как на их языке называются дерево, камень, небо. "Небо" далось им не сразу.
   Только теперь, вне стен лаборатории, я вполне оценил, до чего хороши мои планерята. Они на диво подходили к рощам, холмам и долинам Калифорнии. Порой они взмахивали руками, распрямляли шпоры и распахивались великолепные крылья.
   Прошло почти два часа, прежде чем самец, поднялся в воздух. Позабыв на минуту о новом незнакомом мире, который так забавно и любопытно было осматривать, он погнался за подружкой. Она по обыкновению только того и хотела, чтобы он ее поймал, и неожиданно остановилась у подножия невысокого бугра.
   Он, наверно, хотел прыгнуть за нею. Но когда он развел руки, шпоры расправились и золотые крылья рассекли воздух. Охотник внезапно взмыл над беглянкой. Ветерок подхватил его, понес выше, выше и на долгие секунды он повис в тридцати футах над землей.
   Он повернул ко мне жалостную рожицу, испуганно нырнул вниз головой, и его понесло прямиком на куст терновника. Невольно он отпрянул, золотой молнией метнулся к нам и свалился в траву.
   Обе самочки подбежали к нему раньше меня, гладили его, суетились, так что я не мог до него добраться. Вдруг он взвизгнул, громко засмеялся. И пошла потеха.
   Они учились с блеском и очень быстро. Они созданы были не для полета, а для того, чтобы планировать, скользить на крыле. И вскоре они уже овладели этим искусством: проворно вскарабкаются на дерево, прыгнут и плывут по воздуху сотни футов, описывая изящные виражи, петли, спирали, и, наконец, мягко приземляются.
   Я громко рассмеялся, предвкушая счастливые минуты. Подождите, пока первую парочку представят шерифу! Подождите, пока в наши края прикатят репортеры из "Кроникл" и увидят все это своими глазами!
   Понятно, планерятам не хотелось возвращаться в лабораторию. Среди холмов струился ручеек, в одном месте он разливался вполне приличным озерком. Малыши забрались туда и стали шлепать длинными руками по воде и усердно мыть друг друга. Потом вылезли и растянулись на спине, раскинув крылья во всю ширь, чтобы просохли.
   Я смотрел на них с нежностью и думал: разумно ли оставить их тут? Что ж, рано или поздно этого не миновать. И сколько бы я ни объяснял им, как надо себя вести, чтобы выжить, толика практического опыта будет куда полезней. Я подозвал самца.
   Он подошел, сел на корточки, локтями оперся оземь, руки скрестил на груди - видно, готовился к обстоятельной беседе. И заговорил первый:
   - Пока не пришли краснокожие люди, мы жили в этом месте?
   - Вы жили в таких же местах, повсюду среди гор. Теперь вас осталось очень мало. За то время, пока вы были у меня в доме, вы, естественно, забыли, как надо жить под открытым небом.
   - Мы опять научимся. Мы хотим остаться здесь. У него была такая серьезная, озабоченная рожица, что я протянул руку и ободряюще потрепал его по гривке.
   Над нами послышался шелест крыльев. Два лесных голубя пролетели над ручьем и скрылись в ветвях дуба на другом берегу.
   - Вот ваша пища, если только вы сумеете их убивать, - сказал я.
   - А как?
   - На дереве ты их вряд ли поймаешь. Надо подняться повыше и поймать одного в воздухе, когда они полетят прочь. Как, потвоему, сможешь ты подняться так высоко?
   Он медленно осмотрелся, словно измеряя взглядом ветерок, что играл в ветвях и пробегал по траве на склоне холма. Казалось, он летал уже тысячи лет и теперь обращается к извечному опыту.
   - Я могу подняться вон туда. И могу немного продержаться. А они долго просидят на дереве?
   - Может быть, и нет. Посматривай на это дерево, вдруг они снимутся, пока ты будешь взбираться по стволу.
   Он отбежал к соседнему дубу и начал карабкаться наверх. Вскоре он уже спрыгнул с макушки, метнулся вдоль по лощине, и почти тотчас его подхватило теплым током воздуха, восходящим по склону холма. В мгновение ока он очутился уже на высоте примерно двухсот футов. Повернул над вершиной холма и направился обратно к нам.
   Обе подружки неотрывно следили за ним. В недоумении двинулись ко мне, то и дело оглядываясь. Подошли, молча остановились рядом со мной. И, заслоняясь от солнца крохотными ладонями, следили, как он пронесся прямо над нами на высоте чуть ли не двухсот пятидесяти футов.
   Одна, все не сводя глаз с его распахнутых крыльев, крепко ухватила меня за рукав.
   Он пронесся высоко над ручьем и повис над тем холмом, где опустились голуби. В листве дуба слышалось их воркованье. Я подумал - они не расстанутся со своим убежищем, пока так близко над ними темнеет ястребиный силуэт планеренка.
   Я сжал палку, вцепившуюся в мой рукав, и, показывая пальцем, сказал:
   - Он хочет поймать птицу. Птица вон там, на дереве. Заставь птицу взлететь, тогда он ее поймает. Смотри, - я поднялся, подобрал с земли палку. - Можешь ты сделать вот так?
   И я запустил палкой в соседний дуб. Потом нашел для малышки другой сучок. Она кинула его лучше, чем я ожидал.
   - Молодец, девочка. Теперь беги на другой берег, к тому дубу, и кинь в него палкой.
   Она ловко вскарабкалась на дуб рядом с нами и метнулась через ручей. Устремилась к холму напротив и без промаха опустилась на то дерево, где прятались голуби.
   Птицы вырвались из гущи ветвей и, мягко взмахивая крыльями, круто пошли вверх.
   Мы со второй самочкой оглянулись. Паривший в небе планеренок наполовину сложил крылья и канул вниз - золотая молния в синеве.
   Голуби оборвали подъем и, торопливо махая крыльями, кинулись в сторону. Планеренок приоткрыл одно крыло. Головокружительный поворот - и он уже вновь сверкающей стрелой мчится вниз.
   Голуби разделились и зигзагами бросились в конец лощины. Тут планеренок меня удивил: внезапно он распахнул крылья и опустился ниже того голубя, за которым гнался, потом взмыл вверх и перехватил его на лету.
   На миг он сложил крылья. Затем они вновь распахнулись, голубь камнем упал на склон холма. А планеренок мягко опустился на вершине и стоял там, глядя на нас.
   Самочка рядом со мной прыгала от восторга и выкрикивала что-то свое, непонятное. Та, что спугнула голубей с дерева, уже скользила к нам по воздуху, стрекоча, точно сойка.
   То был настоящий триумф. Спускаться герою пришлось, конечно, пешком он не мог держаться в воздухе с такой ношей. Подружки, разбежавшись, взлетели ему навстречу. Они осыпали его ласками и на время задержали, но наконец он сошел с холма, гордый и важный, как всякий удачливый охотник.
   Птица вызывала восторг и любопытство. Они тормошили ее, диких. Но вскоре охотник обернулся ко мне:
   - Нам это съесть?
   Я засмеялся и сжал его четырехпалую лапку. На песчаном пятачке под дубом, осенявшим ручей, я развел крохотный костер. Это было еще одно чудо, но сперва следовало научить их чистить птицу. Потом я показал, как насадить ее на вертел и поворачивать над огнем.
   А потом я принял участие в трапезе-отщипнул клочок голубятины. Во время пиршества они шумно ликовали и целовались лоснящимися от жира губами.
   Уже стемнело, когда я спохватился, что мне пора. Предупредил их, чтобы по очереди стояли на часах, не давали огню угаснуть, а если кого-нибудь заслышат, взобрались бы на дерево. Самец отошел от костра, провожая меня.
   - Обещай, что вы никуда отсюда не уйдете, пока все не будут к этому готовы, - снова сказал я.
   - Нам тут нравится. Мы останемся. Завтра ты принесешь других?
   - Да, я принесу еще, вас много, только обещай держать всех тут, в лесу, до тех пор, пока вам можно будет переселиться в другое место.
   - Обещаю. - Он поднял глаза к ночному небу, в отсвете костра я увидел на его лице недоумение. - Ты говоришь, мы прилетели оттуда?
   - Так мне рассказывали ваши старики. А тебе они разве не говорили?
   - Я не помню стариков. Расскажи.
   - Старики рассказывали, что вы прилетели на корабле со звезд задолго до того, как сюда пришли краснокожие люди.
   Я стоял в темноте и невольно улыбался, представляя себе воскресные выпуски газет, которые появятся эдак через год, а то и раньше.
   Он долго смотрел в небо.
   - Эти точки, которые светятся, это и есть звезды?
   - Да.
   - Которая наша?
   Я огляделся и показал:
   - Вон, над тем деревом. Вы с Венеры. - И тут же спохватился: не надо было говорить ему подлинное имя. - На вашем языке она называется Пота.
   Он пристально посмотрел на далекую планету и пробормотал:
   - Венера. Пота.
   На следующей неделе я переправил в дубовую рощу всех планерят. Их было сто семь - мужчин, женщин и детей. Неожиданно для меня они разделились на группы от четырех до восьми взрослых пар и тут же, при матерях, ребятишки. Внутри группы взрослые не разбивались на супружеские пары, но, по-видимому, за пределы группы эти отношения не выходили. Таким образом, группа выглядела как одна большая семья, мужчины заботились обо всех детях без разбору и одинаково их баловали.
   К концу недели эти сверхсемьи рассеялись по нашему ранчо примерно на четыре квадратных мили. Они открыли для себя новое лакомство - воробьев, и без труда били эту дичь, когда она устраивалась на ночлег. Я научил планерят добывать огонь трением, и они уже мастерили на деревьях затейливые домики-беседки из травы, ветвей и вьющихся растений - к днем и ночью там спокойно спала детвора, а иногда и взрослые.
   В тот день, когда вернулась моя жена с детьми, у нас хлопотала целая артель рабочих; сносили зверинец и лабораторию. Всех подопытных мутантов еще раньше усыпили, биоускоритель и прочее лабораторное оборудование разобрали. Пусть не останется ничего такого, что потом дало бы повод как-то связать внезапное появление планерят со мной и моим ранчо. Через считанные недели планерята наверняка научатся существовать вполне самостоятельно и у них сложатся начатки собственной культуры. Тогда им можно будет уйти с моей земли - и тут-то я позабавлюсь.
   Жена вышла из машины, поглядела на рабочих, торопливо разбиравших остов зверинца и лаборатории, спросила с недоумением:
   - Что тут творится?
   - Я закончил работу, эти постройки больше не нужны. Теперь я напишу доклад о том, что показали мои исследования. Жена испытующе поглядела на меня и покачала головой.
   - А я-то думала, ты это серьезно. Написать бы надо. Это был бы твой первый ученый труд.
   - А куда делись животные? - спросил сын.
   - Я их передал университету для дальнейшего изучения, - солгал я.