В общем, история со спутанным временем окончилась вполне благополучно. Митчелл выступил по телевидению с речью, в которой доказывал, что эксперимент удался на все… ну, не сто, так девяносто девять. В условиях стабильно малого тяготения продленный цикл человеческой деятельности возможен, полезен, и может быть рекомендован для дальних перелетов. Но успокаиваться на достигнутом рано. Надо найти ключ, с помощью которого легко и быстро совершался бы обратный переход, возвращение в нормальный человеческий ритм. Возможно, следует обратиться к глубинным механизмам реактивности, к системам уравновешивания стрессов…
Доктор призвал до окончания поисков постепенно свернуть исследования в перуанском городе под куполом, возвратить его жителям привычный земной цикл дней и ночей.
И телевизионный холл пансионата снова огласился спорами первопоселенцев…
Непроизвольно наблюдая, как сменяются фосфорические цифры этажей на табло внутри лифтовой кабины, Марина взвешивала сегодняшний вывод.
Действительно, первые признаки «космического сюрприза» появились буквально через день-два после доклада Ларри. Пока на астероиде шли перипетии опасного эксперимента, старожилы находились в крайнем напряжении, «болели» вовсю, переживали каждую подробность борьбы с невидимой силой ритма, как собственную беду или успех. Пожалуй, и здесь стоило бы вспомнить Богомольца. Окончились страсти, расслабился организм, и сразу же вот вам, получите. Недаром, как пишут в исторических хрониках, во время войны солдат мог ночами лежать на снегу, киснуть по горло в болоте и не подхватить даже легкого бронхита. Другое дело — мирное время. На покое сразу заноют фронтовые болячки, загнанные вглубь мощной пружиной психической мобилизации. Господи, не лечить же теперь Панина и товарищей каким-нибудь искусственным извержением вулкана в саду пансионата?!
…А почему, собственно, эта напасть пощадила ее, Марину? Если верить новой, достаточно стройной гипотезе, ответ прост. Старожилы астероида отдыхали — самозабвенно и бездумно. Их реактивность была понижена. Стрижовой же приходилось только мечтать об отпуске. Хотя и находится она сейчас на положении отдыхающей, профессиональный долг не позволяет оставить наблюдение за товарищами, опыты, тесты, теоретическую работу. Во-первых, старожилы — это близкие, дорогие люди. Она просто не имеет права полностью передать контроль над ними чужим, официально назначенным медикам. Во-вторых — это уникальная группа обследуемых, двадцатимесячные робинзоны орбитального острова: Марина не может упустить такой драгоценный научный материал. Одним словом, как бы то ни было, но Стрижова оказалась единственным членом экипажа, который не поддерживал азартных «болельщиков» и мало интересовался, какой ритм в конце концов победит на станции. И до, и во время, и после митчелловской заварухи Марина все так же возилась со своим инструментарием, делала анализы и замеры, надоедала друзьям с опросами и осмотрами: «Пошла бы ты лучше к морю, бычков половить! Хочешь, подарю удочку?» Суетилась, суетилась, вот и уберегла себя. А все заядлые удильщики теперь охают по комнатам…
Лифт остановился на одиннадцатом этаже. Десять предыдущих пустовало.
После этой напасти экипаж перевели под самую крышу. Карантин затягивался. Торец коридора был перекрыт прозрачной пленкой — она распространяла бактерицидное излучение. В тугой перепонке был клапан для входа. За ним стоял столик с селекторным пультом. Рядом в кресле дремал санитар, похожий на атомщика с астероидной централи: жесткий блестящий комбинезон, забрало, огромные перчатки до локтя. Дальше была еще одна пленочная преграда.
Санитар узнал Марину, но она все же показала пластмассовый жетон. Пройдя первый барьер, остановилась на влажном поролоновом ковре, под гроздью мощных фиолетовых ламп. Стояла не менее трех минут, по инструкции. Затем вышла в коридор.
Обстановка здесь напоминала инфекционное отделение больницы. Впрочем, газетчики и так раструбили на весь мир об «астероидной чуме с длинным инкубационным периодом», о «вирусах погибшего Фаэтона», которые-де «миллионы лет ждали питательной среды». Навстречу гостье другой безликий санитар катил никелированную тележку с медикаментами, из приоткрытых дверей доносились кислые аптечные запахи.
Она вошла в квартиру Виктора Сергеевича, для порядка стукнув костяшками пальцев о дубовую дверь. В прихожей было пусто; на столике под зеркалом валялись опустошенные ампулы. Из кабинета доносилась музыка с обилием ударных, времен рок-н-ролла.
Панин сидел в плетеном кресле у открытого балкона. Просто и скупо обставленная комната со стенами и мебелью, окрашенными в спокойные теплые тона, не привлекала внимания ничем, кроме объемистого букета розовых миндальных веток да мисочки с тепличной клубникой. Алые ягоды в аккуратных зеленых воротничках заставили Марину нетерпеливо взглотнуть, она вспомнила, что так толком и не позавтракала сегодня.
Виктор Сергеевич приглушил магнитофон, стоявший у его ног, и отложил свежий журнал, приветствуя гостью. На нем была тенниска с отложным воротом, белые шорты и такая же полотняная шапочка. Половина лица закрыта дымчатыми очками. Еще издали Стрижова увидела странную красноту его кожи, воспаленно-розовые пятна на руках. Она так и рванулась вперед, но Панин удержал резким жестом:
— Не надо, Маришка, мало ли что… Сядь лучше за стол, ешь клубнику.
Хороша, и не скажешь, что гидропонная…
По привычке подчиняясь командиру, она опустилась на стул и машинально сунула в рот ягоду.
— Давно это с вами?
— Проснулся, увидел.
— Ну, дайте хоть посмотреть. Я ведь как-никак врач…
Панин был страшен. Руки, грудь, ноги до колен — все покрылось выпуклыми бляшками размером с монету; лицо горело чистым маковым цветом. Осмотрев командира, Марина на ватных ногах вернулась к столу. Мысли путались. Чтобы сосредоточиться, стала раскладывать узором на скатерти подсохшие хвостики ягод, очевидно, еще с вечера съеденных Виктором Сергеевичем. Тем-то и пугала причудливая нежить, бог весть как прицепившаяся ко всему астероидному экипажу в самом конце карантина. У нее было много форм. Одни космонавты покрывались обильными сыпями и экземами, у других не желала свертываться кровь из пустяковой ранки, третьи задыхались от катастрофического насморка. С бывшего начальника электроцентрали, Повилайтиса, кожа сходила лоскутами, как со змеи во время линьки. В общем, если бы не одновременность поражения, можно было бы подумать, что в пансионате поселился сразу целый заповедник хищных неземных микробов.
…И самое невероятное: никаких новых бактерий не обнаружили?
Утонченнейшие способы диагностики, компьютерные обследования — все приводило к одному результату: у кошмарных симптомов практически нет основы! Микросреда организмов — в норме. Подчас так и хочется поверить чужеземным газетным крикунам и объявить все случившееся «местью потревоженного космоса».
До сих пор командир испытывал лишь легкие недомогания: головную боль, рези в пищеводе. Теперь придется переоборудовать его спальню в настоящую палату — как у Повилайтиса и многих других. Ставить кровать с воздушной подушкой вместо матраца, чтобы пораженное тело не касалось постели.
— Что нам готовит Тарханов? — спросил Панин, обессиленно откидываясь на спинку кресла. — Мне он уже давно не звонит, наверное, не хочет расстраивать… Он еще не уехал?
— Нет. Живет со всем своим штабом в седьмом корпусе. Туда к нему понаехало спецов со всего мира.
— А-а… — Виктор Сергеевич прикрыл глаза покрасневшими веками. —
Верный товарищ… Он еще надеется!
— А вы разве оставили надежду? — так и подобралась Марина с клубничным хвостиком в руке. — Это уж никак на вас не похоже! Знаете, отчаявшийся больной мешает целителю…
— Оставь надежду… — горько усмехнулся командир. — Слова-то какие дантовские. «Лашьята огни сперанца…» — Он повернулся в сторону двери, махнул распухшей рукой: — Да на моем месте любой бы волком завыл! Смотри, чем они сейчас будут меня пичкать, твой Семен со штабом! Хоть бы ты на них повлияла…
— Я сейчас сама на подозрении, — ответила Марина, глядя как медсестра вкатывает тележку с закрытыми блюдами. — Только и разницы, что не сижу под замком. А те каждый день ждут, когда же это Стрижова начнет на куски рассыпаться…
Медсестра была строгая. Несмотря на низко надвинутую шапочку и респиратор, можно было заметить бледность и сухость ее впалого лица. Цепким, неприязненным взглядом окинула она Марину. Руками в зеленоватых перчатках принялась расставлять тарелки. В самом деле, не слишком аппетитный завтрак: что-то вроде каши-размазни, тонкие, как бумага, кусочки хлеба, мутная витаминная жидкость, набор пилюль и таблеток…
Увидев мисочку с клубникой, медсестра буквально остолбенела и сделалась еще бледнее. Потом метнула такой взгляд на Марину, что, будь глаза человеческие наделены свойствами физического воздействия, обратиться бы Стрижовой в кучку пепла. Наконец, с видом величайшего долготерпения сложила ладони перед грудью и воскликнула тонким голосом:
— Виктор Сергеевич!
— Это не она принесла, Лида, — мигом откликнулся проницательный командир. — Это мне вчера принесли.
— Кто?! — чуть не плакала сестра.
— Так я и выдам, ждите. Лучше не ругайте меня, а войдите в положение.
Ну мыслимо ли третью неделю подряд есть эту чушь?
— Виктор Сергеевич, не будьте мальчишкой! — продолжала убеждать Лида, и настоящие слезы выступили у нее на глазах. — Вы ведь взрослый человек, космонавт, как же можно нарушать лечебную диету, не слушаться врачей?..
И тут Марине, иронически слушавшей наставления медсестры, пришла в голову неожиданно отчетливая и донельзя элементарная идея. Да, если она права, то ларчик не то что просто открывается, он распахнут настежь.
Почему-то захотелось расцеловать эту нелепую, занудную, шмыгающую носом Лиду; она искренне заботится о командире, так сказать, горит профессиональной тревогой… Вместо поцелуев Марина сказала как можно приветливее:
— Не сердитесь на Виктора Сергеевича, дорогая коллега, а лучше позвольте задать ему пару вопросов. Я ведь тоже врач, и хожу сюда для того, чтобы помочь вылечить…
Сестра снова покосилась на Марину, но уже не испепеляюще, а даже с каким-то растерянным ожиданием, мол, поддержи, он такой упрямый!
Стрижовой захотелось сыграть в эту игру, и она спросила с внезапной сухостью:
— Вам впервые за время болезни принесли клубнику?
— В общем, да, — оторопев, с готовностью сообщил Панин. — Недавно ее и в теплицах еще не было, ты же знаешь.
— Не в этом дело, — нахмурив брови, отмахнулась Марина. — Меня интересует другое: до сих пор, до вчерашнего вечера, вы нарушали диету, предписанную Тархановым и лечащими врачами?
— Старался не нарушать. Я еще не оставлял надежды, хе-хе… Думал, что Сеня и в самом деле что-нибудь понимает. А вчера, знаешь ли, от тоски взял и наелся ягод. Э-э, один черт…
И командир потянулся за брошенным журналом.
— А ну-ка, вылезайте оттуда! — не повышая голоса, но отменно твердо сказала Марина. — И марш в спальню.
Виктор Сергеевич ошарашенно воззрился сначала на Стрижову, затем на скромно торжествующую медсестру.
— Это… ты почему со мной так разговариваешь?
— А как мне еще с вами разговаривать, строптивое дитя сорока осьми лет? Вы что, хотите, чтобы я позвонила Семену? Быстро в спальню! А то ведь мы и без санитаров справимся, правда, Лида?
— Дамские выбрыки, — ворчал Виктор Сергеевич, нехотя волоча ноги через кабинет. — Вот уж от тебя не ожидал, Мариша…
Не слушая протестов, Марина и Лида разоблачили Панина до пояса (зрелище было удручающее), уложили, облепили датчиками специально поставленного в спальне стоногого «спрута» — устройства ввода большой диагностической машины. Режим проверки был задан несколько необычный — тестирование тканевых, кровяных и прочих реакций.
Результат машина выдала именно такой, какого ожидала Марина. Жуткие накожные образования, краснота — это всего лишь аллергия. Патологическая реакция на клубнику. Только почему-то очень мощная. Гипертрофированная…
Горящий оранжевым светом край Солнца еще не успел скрыться за свинцовой стеной Байконурского моря; дневные птицы допевали свои рулады в тесноте однообразных кипарисов, а в «штабе» Тарханова уже успели в основном выработать новую стратегию борьбы.
Конечно, дело надо было «начать и кончить»; после видеофонного сообщения Марины Семен сумел лишь в самых общих чертах набросать план дальнейших действий. Присмиревший, подавленный величием науки, сидел Панин перед своим кабинетным экраном; Марина помещалась за его спиной, а в овальной раме маячило огромное, румяное, голубоглазое, в античных кудрях лицо вдохновенного Семена.
— Я так полагаю, ребята, что все ваши беды — от иммунитета! — басил Тарханов, чертя в блокноте какие-то невидимые зрителям схемы. — Вернее, от его отсутствия. Еще лет тридцать-сорок назад умные люди писали, что болезнь возможна только при нарушении гомеостазиса. А иммунитет —важнейшая его часть…
— Мне бы попроще, — просил укрощенный Панин. — На уровне этак шестого класса для умственно отсталых.
— Ладно, — отмахивался, как от мухи, глава психофизиологов, —гомеостазис — это равновесие организма с окружающей средой, иммунитет — способность отстоять это самое равновесие перед враждебным воздействием извне…
— Давай дальше. Наши болячки тут при чем?
— При всем… Понимаете, братцы, в обычной жизни вокруг нас и внутри нас обитает целая вселенная микробов. Большинство из них нам необходимы — для пищеварения и прочего… Перед болезнетворными бактериями обычно выставлены сильные заслоны: и кожный покров, и слизистые оболочки органов чувств, и многое другое. Но главное оружие иммунитета — это антигены. И в крови, и в лимфе, и во всех тканях есть живые частицы, антитела, которые «обстреливают» врага защитными веществами… Марина, извини за скучное разжевывание, это командир просил…
— Ничего, Сеня, приятно опять почувствовать себя студенткой.
— Перехожу к сути… После случая с клубникой мы решили, что нам больше незачем искать в организмах больных какие-то особые яды, бактерии и т. п. Возбудители давно известны и в обычной обстановке довольно-таки безобидны. Аллергическая реакция на клубнику — весьма банальное явление, особенно у детей. Но, как правило, она проходит менее остро и уж наверняка не дает столь поразительной внешней картины. Значит, мы имеем право предположить, что остальные симптомы тоже следствие работы привычных микроорганизмов. Искажены только реакции. Скажем, вместо обычного насморка — такое воспаление слизистой, при котором человек задыхается и глохнет.
Как у Корчака… Все раздуто до гигантских масштабов, уродливо преувеличено. Создается впечатление, что вы попросту утратили иммунитет…
Наступило долгое молчание, словно Тарханов сам испугался своих слов.
Потом Марина спросила, заикаясь, с необычной для нее робостью:
— Это… только твое предположение, Сеня?
— Боюсь, что нет. Мы сделали несколько анализов крови у больных, через «спрутов», конечно, и исследовали пробы на предмет обнаружения антител. — Тарханов поджал мясистую губу и скорбно покачал головой. — Ничего. Ноль. Кровь свободна от антител, как у зародыша.
— Помните эти ужасные случаи, — почти прошептала Марина. — Когда рождались дети с нулевым иммунитетом. И всю жизнь потом ходили по Земле, как по чужой планете, — в скафандрах с автономным жизнеобеспечением…
— Когда-то, может быть, и всю, — возразил Семен. — А уже в 90-х годах пару таких беззащитных удалось вылечить.
— Стало быть, и у нас есть шансы? — спросил Виктор Сергеевич, вытирая обильный пот, у него от волнения повысилась температура.
— Есть, почему же нет? Тем детям вводили токсины разных бактерий. Сначала очень ослабленные, потом все более концентрированные. И переливали чужую кровь. С антителами.
— Первопричины явления все-таки неясны, — подумав, заявил Виктор Сергеевич. — Что, если организм поражен в самой глубокой, биологической, белковой основе и все равно откажется сопротивляться?
— А вот тут уж я не согласна, — вмешалась Марина. — Мне кажется, что первопричины довольно понятны и лечение будет эффективным.
— Интересно, — не без лукавства сказал Тарханов. Марине подумалось, что хитроумный коллега по обыкновению устраивает проверку, точно в далекие дни сражения с «фактором икс». (Теперешнее пугало как назвать? «Фактор игрек»?) Ну, пускай потешит самолюбие…
— Полагаю, что не будет выглядеть слишком безумной следующая гипотеза: организмам было не с чем бороться в стерильной обстановке станции, и системы выработки антител за двадцать месяцев атрофировались. За ненадобностью. Плюс невесомость, ускоряющая все процессы.
— Вот как! — округлил рот Панин. — Надо посоветовать Калантарову пореже делать уборки в жилых помещениях и завести мусорную свалку. С мухами и крысами…
— Шутки шутками, а гипотеза достаточно корректна, — поддержал Марину Тарханов. — Но, к сожалению, недостаточна для полного, исчерпывающего объяснения. Конечно, стерильная чистота астероида оказала свое влияние на иммунитет. И, вероятно, такое, как ты говоришь… Однако, если бы эта причина была единственной, — весь экипаж заболел бы, едва вдохнув земного воздуха. И ты, Маришка, тоже не убереглась бы… Кстати, — ты недавно поделилась со мной еще одним своим предположением…
— А-а! Насчет «болельщиков» и солдат на фронте!..
— Вот именно. Пожалуй, на этом пути мы нащупаем истину… — Тарханов вдруг утратил всю свою добродушную вальяжность, пропали насмешливые огоньки в глазах. Марина и Виктор Сергеевич поняли, что сейчас будет сказано главное.
— Мы предполагаем наличие на астероиде единого комплексного раздражителя, суммы мощных психофизических воздействий. С одной стороны, ряд, так сказать, материальных факторов — пустота, невесомость, абсолютная стерильность. Все это подавляет защитные реакции, точнее, делает ненужным набор земных, эволюционно оправданных ответов на внешние воздействия. С другой стороны, не по-земному насыщенная и активная умственная, нервная деятельность, огромные нагрузки на психику. Возможно, что иммунитет зависит от центральной нервной системы в большей степени, чем считали до сих пор… Для сохранения равновесия, того самого гомеостазиса, о котором мы говорили вначале, у астероидных поселенцев должна снизиться активность внутренних процессов, крове- и лимфотворения, выработки антител… Весь запас сил, рассчитанных на отпор земным болезням, земному тяготению, организм передает в помощь мозгу, для обслуживания сознания, занятого ответственнейшей работой. И вот опять Земля. Все, кроме бедной Марины, расслабляются и предаются отдыху. Некоторое время прежний гомеостазис поддерживается за счет сильных и ярких переживаний, сосредоточенных размышлений, связанных с опасностью для любимого астероида. Грубо говоря, пока Жора Калантаров и прочие пытались усмирить биоритмы, вы все, живя на Земле, фактически еще оставались орбитальными поселенцами. Но стоило опасности исчезнуть, и вы, опять-таки кроме Марины, погрузились в полную беспечность. Ни работы, ни ответственности… Это закономерно, понятно, простительно, это ваше святое право после двадцати месяцев на орбите. Но равновесие пошатнулось. Организм «растерялся». И на него кинулись все хищники сразу: микробы, аллергии…
Тарханов умолк, выпил стакан апельсинового сока. Виктор Сергеевич потянулся было за клубничкой, но Марина шлепнула его по руке и придвинула витаминное пойло.
— Весело, — сказал, насупившись, Панин. — Тебя послушать, так если человек поселится на астероидах для постоянного жительства, его правнуки будут состоять из одного здоровенного мозга в стеклянном шаре, остальное отомрет «за ненадобностью»…
— Зачем же там жить постоянно?
— Тоже правильно, незачем. Чем собираетесь помочь людям Калантарова? Не расформировывать же поселок…
«В этом он весь, — подумала Марина, глядя на пылающий лоб командира.
— Сам в такой чешуе, а уже заботится о Калантарове… Вылечись сначала!»
— Расформировывать, конечно, не будем; а вот что делать — подумаем… Первым делом, конечно, микробные добавки к пище. Возможно, сыворотки с антигенами. И обязательно — программа плавного, очень плавного перехода от космических будней к земному отдыху. График постепенного уменьшения нагрузок. Как с тяготением, только наоборот: от большего к меньшему…
— Хм, — сказала Марина. — Я так понимаю: стоит мне сейчас прекратить возню с болящими и уйти в отпуск, как где-нибудь на пляже в Ницце я заболею воспалением легких, съев ложечку мороженого.
— Отставить, — сказал Семен, прежде чем исчезнуть с экрана. — Это мой последний сюрприз, Марина. У тебя в крови есть антитела. У-у, труженица ты наша, пчелка трудовая…
— Сгинь, — сделала страшные глаза Марина, и розовощекий атлет пропал, как тень.
Они остались вдвоем, сидя за столом друг против друга. И Марина, как существо, располагающее антителами, спокойно ела клубнику, а Виктор Сергеевич в непривычном смущении обрывал лепестки миндального букета.
До настоящего праздника, конечно, еще далеко, как до Марса, к которому несется теперь где-то в неизмеримой бездне «Вихрь-2». Будет сложное, длительное, изматывающее волю лечение. Но сейчас понятно хотя бы, от какой «печки» танцевать. Не исключено, что помогут переливания крови, вернее, не переливания, а, как сейчас говорят, «функциональное контактирование». Крови донора и реципиента не смешиваются, разрушая хрупкие тельца, а лишь соприкасаются, разделенные сверхтонкой пленкой. Она пропускает строго определенные частицы. В данном случае — антитела. А что, если попробовать иное? Активную бионастройку? Транслировать больным биотоки здоровых людей, снятые во время борьбы организма с тем или иным раздражителем. Чтобы обессиленные нервы включались в боевой ритм…
…Гора падает с плеч. Последняя астероидная ловушка, в которую мы попались на Земле, готова раскрыться и выпустить добычу. Мы в новом ритме, да. Переход всегда дается нелегко. Отказ от привычного, сложившегося…
…Сколько их осталось на двадцатимесячном пути? Тех, кого никогда не забудут земляне? Ананд, Гаджиев, Бергсон… Космос, недра атомной централи, океанская впадина…
Это — путь героев. И мы живем, чтобы продолжать его.
…Командир вздыхает. Вздыхает Витя, сияя красными щеками и носом.
Обнять бы его, да, может, ему больно?..
— Витя, — деловито сказала Марина, бросив в мисочку последний клубничный хвостик. — Скажи мне честно, как своему духовнику. Ибо чем врач не духовник?..
Панин не нашелся, как ответить, только сжал невинную розовую веточку так, что лепестки посыпались на скатерть.
— Ты ведь, когда выздоровеешь… когда Калантаров отбудет свое… попросишься обратно? Туда? А?..
Виктор Сергеевич наморщил лоб, точно осмысливая суть услышанного, и хрипло сказал после паузы:
— Нет. Туда не попрошусь.
— Почему?! И я с тобой…
Он криво, с натугой усмехнулся. Должно быть, Панину в самом деле было трудно двигать мышцами лица.
— Этот астероид слишком освоен. Я не хочу быть директором комбината, писать квартальные отчеты и ругать снабженцев за недодачу оборудования. Я пилот. Я хочу поймать алмазный астероид, Мариша.
— И я с тобой, — серьезно повторила она.
— Ты? Ты всегда со мной. На Земле и в космосе. И всегда будешь со мной. Пока сама захочешь…
— Значит, до конца, — сказала Марина, протягивая обе руки.
ПРИМКНЕМ К АСТЕРОИДУ (Послесловие Валерия Родикова)
Доктор призвал до окончания поисков постепенно свернуть исследования в перуанском городе под куполом, возвратить его жителям привычный земной цикл дней и ночей.
И телевизионный холл пансионата снова огласился спорами первопоселенцев…
Непроизвольно наблюдая, как сменяются фосфорические цифры этажей на табло внутри лифтовой кабины, Марина взвешивала сегодняшний вывод.
Действительно, первые признаки «космического сюрприза» появились буквально через день-два после доклада Ларри. Пока на астероиде шли перипетии опасного эксперимента, старожилы находились в крайнем напряжении, «болели» вовсю, переживали каждую подробность борьбы с невидимой силой ритма, как собственную беду или успех. Пожалуй, и здесь стоило бы вспомнить Богомольца. Окончились страсти, расслабился организм, и сразу же вот вам, получите. Недаром, как пишут в исторических хрониках, во время войны солдат мог ночами лежать на снегу, киснуть по горло в болоте и не подхватить даже легкого бронхита. Другое дело — мирное время. На покое сразу заноют фронтовые болячки, загнанные вглубь мощной пружиной психической мобилизации. Господи, не лечить же теперь Панина и товарищей каким-нибудь искусственным извержением вулкана в саду пансионата?!
…А почему, собственно, эта напасть пощадила ее, Марину? Если верить новой, достаточно стройной гипотезе, ответ прост. Старожилы астероида отдыхали — самозабвенно и бездумно. Их реактивность была понижена. Стрижовой же приходилось только мечтать об отпуске. Хотя и находится она сейчас на положении отдыхающей, профессиональный долг не позволяет оставить наблюдение за товарищами, опыты, тесты, теоретическую работу. Во-первых, старожилы — это близкие, дорогие люди. Она просто не имеет права полностью передать контроль над ними чужим, официально назначенным медикам. Во-вторых — это уникальная группа обследуемых, двадцатимесячные робинзоны орбитального острова: Марина не может упустить такой драгоценный научный материал. Одним словом, как бы то ни было, но Стрижова оказалась единственным членом экипажа, который не поддерживал азартных «болельщиков» и мало интересовался, какой ритм в конце концов победит на станции. И до, и во время, и после митчелловской заварухи Марина все так же возилась со своим инструментарием, делала анализы и замеры, надоедала друзьям с опросами и осмотрами: «Пошла бы ты лучше к морю, бычков половить! Хочешь, подарю удочку?» Суетилась, суетилась, вот и уберегла себя. А все заядлые удильщики теперь охают по комнатам…
Лифт остановился на одиннадцатом этаже. Десять предыдущих пустовало.
После этой напасти экипаж перевели под самую крышу. Карантин затягивался. Торец коридора был перекрыт прозрачной пленкой — она распространяла бактерицидное излучение. В тугой перепонке был клапан для входа. За ним стоял столик с селекторным пультом. Рядом в кресле дремал санитар, похожий на атомщика с астероидной централи: жесткий блестящий комбинезон, забрало, огромные перчатки до локтя. Дальше была еще одна пленочная преграда.
Санитар узнал Марину, но она все же показала пластмассовый жетон. Пройдя первый барьер, остановилась на влажном поролоновом ковре, под гроздью мощных фиолетовых ламп. Стояла не менее трех минут, по инструкции. Затем вышла в коридор.
Обстановка здесь напоминала инфекционное отделение больницы. Впрочем, газетчики и так раструбили на весь мир об «астероидной чуме с длинным инкубационным периодом», о «вирусах погибшего Фаэтона», которые-де «миллионы лет ждали питательной среды». Навстречу гостье другой безликий санитар катил никелированную тележку с медикаментами, из приоткрытых дверей доносились кислые аптечные запахи.
Она вошла в квартиру Виктора Сергеевича, для порядка стукнув костяшками пальцев о дубовую дверь. В прихожей было пусто; на столике под зеркалом валялись опустошенные ампулы. Из кабинета доносилась музыка с обилием ударных, времен рок-н-ролла.
Панин сидел в плетеном кресле у открытого балкона. Просто и скупо обставленная комната со стенами и мебелью, окрашенными в спокойные теплые тона, не привлекала внимания ничем, кроме объемистого букета розовых миндальных веток да мисочки с тепличной клубникой. Алые ягоды в аккуратных зеленых воротничках заставили Марину нетерпеливо взглотнуть, она вспомнила, что так толком и не позавтракала сегодня.
— Не надо, Маришка, мало ли что… Сядь лучше за стол, ешь клубнику.
Хороша, и не скажешь, что гидропонная…
По привычке подчиняясь командиру, она опустилась на стул и машинально сунула в рот ягоду.
— Давно это с вами?
— Проснулся, увидел.
— Ну, дайте хоть посмотреть. Я ведь как-никак врач…
Панин был страшен. Руки, грудь, ноги до колен — все покрылось выпуклыми бляшками размером с монету; лицо горело чистым маковым цветом. Осмотрев командира, Марина на ватных ногах вернулась к столу. Мысли путались. Чтобы сосредоточиться, стала раскладывать узором на скатерти подсохшие хвостики ягод, очевидно, еще с вечера съеденных Виктором Сергеевичем. Тем-то и пугала причудливая нежить, бог весть как прицепившаяся ко всему астероидному экипажу в самом конце карантина. У нее было много форм. Одни космонавты покрывались обильными сыпями и экземами, у других не желала свертываться кровь из пустяковой ранки, третьи задыхались от катастрофического насморка. С бывшего начальника электроцентрали, Повилайтиса, кожа сходила лоскутами, как со змеи во время линьки. В общем, если бы не одновременность поражения, можно было бы подумать, что в пансионате поселился сразу целый заповедник хищных неземных микробов.
…И самое невероятное: никаких новых бактерий не обнаружили?
Утонченнейшие способы диагностики, компьютерные обследования — все приводило к одному результату: у кошмарных симптомов практически нет основы! Микросреда организмов — в норме. Подчас так и хочется поверить чужеземным газетным крикунам и объявить все случившееся «местью потревоженного космоса».
До сих пор командир испытывал лишь легкие недомогания: головную боль, рези в пищеводе. Теперь придется переоборудовать его спальню в настоящую палату — как у Повилайтиса и многих других. Ставить кровать с воздушной подушкой вместо матраца, чтобы пораженное тело не касалось постели.
— Что нам готовит Тарханов? — спросил Панин, обессиленно откидываясь на спинку кресла. — Мне он уже давно не звонит, наверное, не хочет расстраивать… Он еще не уехал?
— Нет. Живет со всем своим штабом в седьмом корпусе. Туда к нему понаехало спецов со всего мира.
— А-а… — Виктор Сергеевич прикрыл глаза покрасневшими веками. —
Верный товарищ… Он еще надеется!
— А вы разве оставили надежду? — так и подобралась Марина с клубничным хвостиком в руке. — Это уж никак на вас не похоже! Знаете, отчаявшийся больной мешает целителю…
— Оставь надежду… — горько усмехнулся командир. — Слова-то какие дантовские. «Лашьята огни сперанца…» — Он повернулся в сторону двери, махнул распухшей рукой: — Да на моем месте любой бы волком завыл! Смотри, чем они сейчас будут меня пичкать, твой Семен со штабом! Хоть бы ты на них повлияла…
— Я сейчас сама на подозрении, — ответила Марина, глядя как медсестра вкатывает тележку с закрытыми блюдами. — Только и разницы, что не сижу под замком. А те каждый день ждут, когда же это Стрижова начнет на куски рассыпаться…
Медсестра была строгая. Несмотря на низко надвинутую шапочку и респиратор, можно было заметить бледность и сухость ее впалого лица. Цепким, неприязненным взглядом окинула она Марину. Руками в зеленоватых перчатках принялась расставлять тарелки. В самом деле, не слишком аппетитный завтрак: что-то вроде каши-размазни, тонкие, как бумага, кусочки хлеба, мутная витаминная жидкость, набор пилюль и таблеток…
Увидев мисочку с клубникой, медсестра буквально остолбенела и сделалась еще бледнее. Потом метнула такой взгляд на Марину, что, будь глаза человеческие наделены свойствами физического воздействия, обратиться бы Стрижовой в кучку пепла. Наконец, с видом величайшего долготерпения сложила ладони перед грудью и воскликнула тонким голосом:
— Виктор Сергеевич!
— Это не она принесла, Лида, — мигом откликнулся проницательный командир. — Это мне вчера принесли.
— Кто?! — чуть не плакала сестра.
— Так я и выдам, ждите. Лучше не ругайте меня, а войдите в положение.
Ну мыслимо ли третью неделю подряд есть эту чушь?
— Виктор Сергеевич, не будьте мальчишкой! — продолжала убеждать Лида, и настоящие слезы выступили у нее на глазах. — Вы ведь взрослый человек, космонавт, как же можно нарушать лечебную диету, не слушаться врачей?..
И тут Марине, иронически слушавшей наставления медсестры, пришла в голову неожиданно отчетливая и донельзя элементарная идея. Да, если она права, то ларчик не то что просто открывается, он распахнут настежь.
Почему-то захотелось расцеловать эту нелепую, занудную, шмыгающую носом Лиду; она искренне заботится о командире, так сказать, горит профессиональной тревогой… Вместо поцелуев Марина сказала как можно приветливее:
— Не сердитесь на Виктора Сергеевича, дорогая коллега, а лучше позвольте задать ему пару вопросов. Я ведь тоже врач, и хожу сюда для того, чтобы помочь вылечить…
Сестра снова покосилась на Марину, но уже не испепеляюще, а даже с каким-то растерянным ожиданием, мол, поддержи, он такой упрямый!
Стрижовой захотелось сыграть в эту игру, и она спросила с внезапной сухостью:
— Вам впервые за время болезни принесли клубнику?
— В общем, да, — оторопев, с готовностью сообщил Панин. — Недавно ее и в теплицах еще не было, ты же знаешь.
— Не в этом дело, — нахмурив брови, отмахнулась Марина. — Меня интересует другое: до сих пор, до вчерашнего вечера, вы нарушали диету, предписанную Тархановым и лечащими врачами?
— Старался не нарушать. Я еще не оставлял надежды, хе-хе… Думал, что Сеня и в самом деле что-нибудь понимает. А вчера, знаешь ли, от тоски взял и наелся ягод. Э-э, один черт…
И командир потянулся за брошенным журналом.
— А ну-ка, вылезайте оттуда! — не повышая голоса, но отменно твердо сказала Марина. — И марш в спальню.
Виктор Сергеевич ошарашенно воззрился сначала на Стрижову, затем на скромно торжествующую медсестру.
— Это… ты почему со мной так разговариваешь?
— А как мне еще с вами разговаривать, строптивое дитя сорока осьми лет? Вы что, хотите, чтобы я позвонила Семену? Быстро в спальню! А то ведь мы и без санитаров справимся, правда, Лида?
— Дамские выбрыки, — ворчал Виктор Сергеевич, нехотя волоча ноги через кабинет. — Вот уж от тебя не ожидал, Мариша…
Не слушая протестов, Марина и Лида разоблачили Панина до пояса (зрелище было удручающее), уложили, облепили датчиками специально поставленного в спальне стоногого «спрута» — устройства ввода большой диагностической машины. Режим проверки был задан несколько необычный — тестирование тканевых, кровяных и прочих реакций.
Результат машина выдала именно такой, какого ожидала Марина. Жуткие накожные образования, краснота — это всего лишь аллергия. Патологическая реакция на клубнику. Только почему-то очень мощная. Гипертрофированная…
Горящий оранжевым светом край Солнца еще не успел скрыться за свинцовой стеной Байконурского моря; дневные птицы допевали свои рулады в тесноте однообразных кипарисов, а в «штабе» Тарханова уже успели в основном выработать новую стратегию борьбы.
Конечно, дело надо было «начать и кончить»; после видеофонного сообщения Марины Семен сумел лишь в самых общих чертах набросать план дальнейших действий. Присмиревший, подавленный величием науки, сидел Панин перед своим кабинетным экраном; Марина помещалась за его спиной, а в овальной раме маячило огромное, румяное, голубоглазое, в античных кудрях лицо вдохновенного Семена.
— Я так полагаю, ребята, что все ваши беды — от иммунитета! — басил Тарханов, чертя в блокноте какие-то невидимые зрителям схемы. — Вернее, от его отсутствия. Еще лет тридцать-сорок назад умные люди писали, что болезнь возможна только при нарушении гомеостазиса. А иммунитет —важнейшая его часть…
— Мне бы попроще, — просил укрощенный Панин. — На уровне этак шестого класса для умственно отсталых.
— Ладно, — отмахивался, как от мухи, глава психофизиологов, —гомеостазис — это равновесие организма с окружающей средой, иммунитет — способность отстоять это самое равновесие перед враждебным воздействием извне…
— Давай дальше. Наши болячки тут при чем?
— При всем… Понимаете, братцы, в обычной жизни вокруг нас и внутри нас обитает целая вселенная микробов. Большинство из них нам необходимы — для пищеварения и прочего… Перед болезнетворными бактериями обычно выставлены сильные заслоны: и кожный покров, и слизистые оболочки органов чувств, и многое другое. Но главное оружие иммунитета — это антигены. И в крови, и в лимфе, и во всех тканях есть живые частицы, антитела, которые «обстреливают» врага защитными веществами… Марина, извини за скучное разжевывание, это командир просил…
— Ничего, Сеня, приятно опять почувствовать себя студенткой.
— Перехожу к сути… После случая с клубникой мы решили, что нам больше незачем искать в организмах больных какие-то особые яды, бактерии и т. п. Возбудители давно известны и в обычной обстановке довольно-таки безобидны. Аллергическая реакция на клубнику — весьма банальное явление, особенно у детей. Но, как правило, она проходит менее остро и уж наверняка не дает столь поразительной внешней картины. Значит, мы имеем право предположить, что остальные симптомы тоже следствие работы привычных микроорганизмов. Искажены только реакции. Скажем, вместо обычного насморка — такое воспаление слизистой, при котором человек задыхается и глохнет.
Как у Корчака… Все раздуто до гигантских масштабов, уродливо преувеличено. Создается впечатление, что вы попросту утратили иммунитет…
Наступило долгое молчание, словно Тарханов сам испугался своих слов.
Потом Марина спросила, заикаясь, с необычной для нее робостью:
— Это… только твое предположение, Сеня?
— Боюсь, что нет. Мы сделали несколько анализов крови у больных, через «спрутов», конечно, и исследовали пробы на предмет обнаружения антител. — Тарханов поджал мясистую губу и скорбно покачал головой. — Ничего. Ноль. Кровь свободна от антител, как у зародыша.
— Помните эти ужасные случаи, — почти прошептала Марина. — Когда рождались дети с нулевым иммунитетом. И всю жизнь потом ходили по Земле, как по чужой планете, — в скафандрах с автономным жизнеобеспечением…
— Когда-то, может быть, и всю, — возразил Семен. — А уже в 90-х годах пару таких беззащитных удалось вылечить.
— Стало быть, и у нас есть шансы? — спросил Виктор Сергеевич, вытирая обильный пот, у него от волнения повысилась температура.
— Есть, почему же нет? Тем детям вводили токсины разных бактерий. Сначала очень ослабленные, потом все более концентрированные. И переливали чужую кровь. С антителами.
— Первопричины явления все-таки неясны, — подумав, заявил Виктор Сергеевич. — Что, если организм поражен в самой глубокой, биологической, белковой основе и все равно откажется сопротивляться?
— А вот тут уж я не согласна, — вмешалась Марина. — Мне кажется, что первопричины довольно понятны и лечение будет эффективным.
— Интересно, — не без лукавства сказал Тарханов. Марине подумалось, что хитроумный коллега по обыкновению устраивает проверку, точно в далекие дни сражения с «фактором икс». (Теперешнее пугало как назвать? «Фактор игрек»?) Ну, пускай потешит самолюбие…
— Полагаю, что не будет выглядеть слишком безумной следующая гипотеза: организмам было не с чем бороться в стерильной обстановке станции, и системы выработки антител за двадцать месяцев атрофировались. За ненадобностью. Плюс невесомость, ускоряющая все процессы.
— Вот как! — округлил рот Панин. — Надо посоветовать Калантарову пореже делать уборки в жилых помещениях и завести мусорную свалку. С мухами и крысами…
— Шутки шутками, а гипотеза достаточно корректна, — поддержал Марину Тарханов. — Но, к сожалению, недостаточна для полного, исчерпывающего объяснения. Конечно, стерильная чистота астероида оказала свое влияние на иммунитет. И, вероятно, такое, как ты говоришь… Однако, если бы эта причина была единственной, — весь экипаж заболел бы, едва вдохнув земного воздуха. И ты, Маришка, тоже не убереглась бы… Кстати, — ты недавно поделилась со мной еще одним своим предположением…
— А-а! Насчет «болельщиков» и солдат на фронте!..
— Вот именно. Пожалуй, на этом пути мы нащупаем истину… — Тарханов вдруг утратил всю свою добродушную вальяжность, пропали насмешливые огоньки в глазах. Марина и Виктор Сергеевич поняли, что сейчас будет сказано главное.
— Мы предполагаем наличие на астероиде единого комплексного раздражителя, суммы мощных психофизических воздействий. С одной стороны, ряд, так сказать, материальных факторов — пустота, невесомость, абсолютная стерильность. Все это подавляет защитные реакции, точнее, делает ненужным набор земных, эволюционно оправданных ответов на внешние воздействия. С другой стороны, не по-земному насыщенная и активная умственная, нервная деятельность, огромные нагрузки на психику. Возможно, что иммунитет зависит от центральной нервной системы в большей степени, чем считали до сих пор… Для сохранения равновесия, того самого гомеостазиса, о котором мы говорили вначале, у астероидных поселенцев должна снизиться активность внутренних процессов, крове- и лимфотворения, выработки антител… Весь запас сил, рассчитанных на отпор земным болезням, земному тяготению, организм передает в помощь мозгу, для обслуживания сознания, занятого ответственнейшей работой. И вот опять Земля. Все, кроме бедной Марины, расслабляются и предаются отдыху. Некоторое время прежний гомеостазис поддерживается за счет сильных и ярких переживаний, сосредоточенных размышлений, связанных с опасностью для любимого астероида. Грубо говоря, пока Жора Калантаров и прочие пытались усмирить биоритмы, вы все, живя на Земле, фактически еще оставались орбитальными поселенцами. Но стоило опасности исчезнуть, и вы, опять-таки кроме Марины, погрузились в полную беспечность. Ни работы, ни ответственности… Это закономерно, понятно, простительно, это ваше святое право после двадцати месяцев на орбите. Но равновесие пошатнулось. Организм «растерялся». И на него кинулись все хищники сразу: микробы, аллергии…
Тарханов умолк, выпил стакан апельсинового сока. Виктор Сергеевич потянулся было за клубничкой, но Марина шлепнула его по руке и придвинула витаминное пойло.
— Весело, — сказал, насупившись, Панин. — Тебя послушать, так если человек поселится на астероидах для постоянного жительства, его правнуки будут состоять из одного здоровенного мозга в стеклянном шаре, остальное отомрет «за ненадобностью»…
— Зачем же там жить постоянно?
— Тоже правильно, незачем. Чем собираетесь помочь людям Калантарова? Не расформировывать же поселок…
«В этом он весь, — подумала Марина, глядя на пылающий лоб командира.
— Сам в такой чешуе, а уже заботится о Калантарове… Вылечись сначала!»
— Расформировывать, конечно, не будем; а вот что делать — подумаем… Первым делом, конечно, микробные добавки к пище. Возможно, сыворотки с антигенами. И обязательно — программа плавного, очень плавного перехода от космических будней к земному отдыху. График постепенного уменьшения нагрузок. Как с тяготением, только наоборот: от большего к меньшему…
— Хм, — сказала Марина. — Я так понимаю: стоит мне сейчас прекратить возню с болящими и уйти в отпуск, как где-нибудь на пляже в Ницце я заболею воспалением легких, съев ложечку мороженого.
— Отставить, — сказал Семен, прежде чем исчезнуть с экрана. — Это мой последний сюрприз, Марина. У тебя в крови есть антитела. У-у, труженица ты наша, пчелка трудовая…
— Сгинь, — сделала страшные глаза Марина, и розовощекий атлет пропал, как тень.
Они остались вдвоем, сидя за столом друг против друга. И Марина, как существо, располагающее антителами, спокойно ела клубнику, а Виктор Сергеевич в непривычном смущении обрывал лепестки миндального букета.
До настоящего праздника, конечно, еще далеко, как до Марса, к которому несется теперь где-то в неизмеримой бездне «Вихрь-2». Будет сложное, длительное, изматывающее волю лечение. Но сейчас понятно хотя бы, от какой «печки» танцевать. Не исключено, что помогут переливания крови, вернее, не переливания, а, как сейчас говорят, «функциональное контактирование». Крови донора и реципиента не смешиваются, разрушая хрупкие тельца, а лишь соприкасаются, разделенные сверхтонкой пленкой. Она пропускает строго определенные частицы. В данном случае — антитела. А что, если попробовать иное? Активную бионастройку? Транслировать больным биотоки здоровых людей, снятые во время борьбы организма с тем или иным раздражителем. Чтобы обессиленные нервы включались в боевой ритм…
…Гора падает с плеч. Последняя астероидная ловушка, в которую мы попались на Земле, готова раскрыться и выпустить добычу. Мы в новом ритме, да. Переход всегда дается нелегко. Отказ от привычного, сложившегося…
…Сколько их осталось на двадцатимесячном пути? Тех, кого никогда не забудут земляне? Ананд, Гаджиев, Бергсон… Космос, недра атомной централи, океанская впадина…
Это — путь героев. И мы живем, чтобы продолжать его.
…Командир вздыхает. Вздыхает Витя, сияя красными щеками и носом.
Обнять бы его, да, может, ему больно?..
— Витя, — деловито сказала Марина, бросив в мисочку последний клубничный хвостик. — Скажи мне честно, как своему духовнику. Ибо чем врач не духовник?..
Панин не нашелся, как ответить, только сжал невинную розовую веточку так, что лепестки посыпались на скатерть.
— Ты ведь, когда выздоровеешь… когда Калантаров отбудет свое… попросишься обратно? Туда? А?..
Виктор Сергеевич наморщил лоб, точно осмысливая суть услышанного, и хрипло сказал после паузы:
— Нет. Туда не попрошусь.
— Почему?! И я с тобой…
Он криво, с натугой усмехнулся. Должно быть, Панину в самом деле было трудно двигать мышцами лица.
— Этот астероид слишком освоен. Я не хочу быть директором комбината, писать квартальные отчеты и ругать снабженцев за недодачу оборудования. Я пилот. Я хочу поймать алмазный астероид, Мариша.
— И я с тобой, — серьезно повторила она.
— Ты? Ты всегда со мной. На Земле и в космосе. И всегда будешь со мной. Пока сама захочешь…
— Значит, до конца, — сказала Марина, протягивая обе руки.
ПРИМКНЕМ К АСТЕРОИДУ (Послесловие Валерия Родикова)
Так называлась небольшая статья, написанная К. Э. Циолковским 19 сентября 1919 года. В ней ученый высказал идею использования астероидов для нужд человечества. «Вещество небесных камней, как и планет, состоит из разных превосходных металлов, газов, необходимых и достаточных для устроения жизни. Они нам дадут совершенно новые или редкие на Земле материалы… Мы можем из них построить прозрачные и крепкие оболочки для сохранения газов, жизни, растений и человека».
Эти мысли основоположника теоретической космонавтики легли в основу новой научно-фантастической повести Л. Хачатурьянца и Е. Хрунова «На астероиде». В ней мы вновь встретились с главными героями первой книги авторов в жанре научной фантастики «Путь к Марсу».
Напомню концовку книги. Возвращаясь из марсианской экспедиции, экипаж межпланетного корабля «Вихрь» попал в блуждающее облако астероидов. Ситуация, обрисованная авторами, реальна. Космические скитальцы иногда появляются в окрестностях нашей планеты. Например, в июле 1983 года астероид диаметром около 800 метров прошел на расстоянии 9,6 миллиона километров от Земли. По космическим масштабам это совсем близко, «на расстоянии вытянутой руки». Обогнув Солнце, астероид вновь пересек плоскость земной орбиты в октябре и направился к Юпитеру. Ученые внимательно следят за появлением небесных странников. И это не случайно. По оценкам специалистов, падение на Землю астероида диаметром около километра будет эквивалентно одновременному взрыву 25 тысяч водородных бомб. Напоминанием о подобной катастрофе является огромный кратер в штате Аризона диаметром 1265 и глубиной 174 метра, возникший, как полагают, около 25 тысяч лет назад. В связи с этим ученые всерьез рассматривают различные способы, включая применение ракет и ядерного оружия, с помощью которых можно было бы изменить орбиту астероида, в случае возникновения явной угрозы его столкновения с Землей. Сложность проблемы заключается в том, чтобы обнаружить астероид примерно за год до возможного столкновения и рассчитать его орбиту с высокой степенью точности.
Эти мысли основоположника теоретической космонавтики легли в основу новой научно-фантастической повести Л. Хачатурьянца и Е. Хрунова «На астероиде». В ней мы вновь встретились с главными героями первой книги авторов в жанре научной фантастики «Путь к Марсу».
Напомню концовку книги. Возвращаясь из марсианской экспедиции, экипаж межпланетного корабля «Вихрь» попал в блуждающее облако астероидов. Ситуация, обрисованная авторами, реальна. Космические скитальцы иногда появляются в окрестностях нашей планеты. Например, в июле 1983 года астероид диаметром около 800 метров прошел на расстоянии 9,6 миллиона километров от Земли. По космическим масштабам это совсем близко, «на расстоянии вытянутой руки». Обогнув Солнце, астероид вновь пересек плоскость земной орбиты в октябре и направился к Юпитеру. Ученые внимательно следят за появлением небесных странников. И это не случайно. По оценкам специалистов, падение на Землю астероида диаметром около километра будет эквивалентно одновременному взрыву 25 тысяч водородных бомб. Напоминанием о подобной катастрофе является огромный кратер в штате Аризона диаметром 1265 и глубиной 174 метра, возникший, как полагают, около 25 тысяч лет назад. В связи с этим ученые всерьез рассматривают различные способы, включая применение ракет и ядерного оружия, с помощью которых можно было бы изменить орбиту астероида, в случае возникновения явной угрозы его столкновения с Землей. Сложность проблемы заключается в том, чтобы обнаружить астероид примерно за год до возможного столкновения и рассчитать его орбиту с высокой степенью точности.