Страница:
Исангард выволок из кустов белобрысую личность, у которой глаза на лоб лезли от ужаса, что придавало его роже, и без того малопривлекательной, вид совершенно идиотский. Личность была выше Исангарда почти на целую голову и шире ровно в два раза. Я предположил, что это единственный, кто уцелел после моего стихийного бедствия.
Имлах встала, тревожно вглядываясь в темные фигуры мужчин — Исангарда и его добычи.
— Сядь, — сказал я ей тоном бывалого рубаки. — Он его все равно сюда притащит.
Я не ошибся. Белобрысый вскоре предстал перед нами во всем блеске своей безмозглости. С ним можно было особенно не возиться. Я откинул капюшон, посмотрел на него своими круглыми светящимися в темноте глазами и подергал немного носом — этого хватило. Я чуть не помер со смеху, когда он разинул рот, поспешно зажал его ладонями (каждая размером с лопату) и вытаращился на меня с диким ужасом. Потом он шарахнулся в сторону и снова столкнулся с Исангардом, который стоял на границе светового круга с мечом в руке, словно охраняя костер от ночного мрака. Белобрысый заметался, теряя на ходу остатки своего (и без того не слишком мощного) рассудка. Наконец, выбрав из нас двоих человека, он бросился Исангарду в ноги.
Мой алан так растерялся, что я снова захохотал. Неожиданно Исангард рявкнул на меня:
— Заткнись, Кода!
Я подавился.
Он отступил от громилы на шаг и еще более злобным голосом велел ему подниматься на ноги. Стоя на коленях, громила преданно мотал головой.
— Дурак, — со вздохом сказал Исангард. Он обошел громилу по кривой и снова сел к костру. Пленник поспешно передвинулся так, чтобы стоять к нему лицом. Я заметил, что несмотря на свое сугубо мирное поведение, Исангард все же держал меч наготове. Умница он у меня все-таки, подумал я растроганно.
Громила шумно вздохнул и помялся.
— Иди сюда, — негромко произнес Исангард. Он уже успокоился и хотел кое-что выяснить.
— Не убивай меня, — пробубнил громила, не трогаясь с места.
Исангард брезгливо скривился.
— Кому ты нужен…
Громила осторожно подсел к костру, покосился на Имлах, которая глазела на него, по-детски приоткрыв рот, потом боязливо перевел взгляд на меня, и его передернуло. Надо же, какой чувствительный.
— Ты голодный? — спросил Исангард.
Громила тупо уставился на него, словно не понимая, о чем его спрашивают. Исангард вытащил из мешка кусок хлеба, немного подмокший, но вполне съедобный.
— Есть хочешь? — повторил он.
Громила осторожно потянулся к хлебу. Взял, подержал на весу и принялся заталкивать в рот. Человек — ну что с него взять! Исангард терпеливо ждал, пока он перестанет чавкать и, склонившись над мечом, лежавшим поперек его колен, к огню, смотрел, как корчится и догорает тонкая веточка. Мне показалось, что он был чем-то расстроен. Громила, наконец, расправился с хлебом. Не отводя глаз от огня, Исангард заговорил с ним.
— Как тебя зовут?
Негодяя звали Хруотланд. Красивое имя. Оставалось только сожалеть о том, что оно досталось полоумному убийце.
— Зачем вы напали на нас, Хруотланд? — спросил Исангард так равнодушно, как будто речь шла о каких-то посторонних людях.
Хруотланд заморгал и снова приоткрыл рот. Отвечать он, судя по всему, не собирался. Исангард машинально тронул свой меч. Этот жест не ускользнул от внимания громилы, который вытянул вперед руки, словно отстраняясь, и жалобно взвыл:
— Не убивай меня, господин!
— Майн готт, — вздохнул Исангард, — да ты, кажется, совсем свихнулся… Где ты живешь?
— Местный, — с готовностью проговорил Хруотланд. — Мы все местные. Раньше по разным деревням жили, а теперь собрались в одну. Мало нас, жмемся поближе друг к другу…
— Зачем же вы на нас напали?
Белесые глазки Хруотланда бессмысленно замерли. Исангард нахмурился, и неподвижное рыло этого тупицы снова ожило — от страха, надо полагать.
— Не знаю, господин, — произнес он с тяжелым вздохом. — Вы это… чужие. Да и нечистый с вами… — Он почему-то покосился при этих словах на Имлах, которая покраснела от негодования. — Девочка ваша тоже очень подозрительная. Кто вас знает, господин, — заключил он. — Мор, неурожай, то, се… Зачем рисковать, верно?
И он заискивающе улыбнулся. Вот ведь мерзость. Я вам тут устрою по полной программе — и мор, и неурожай. Все получите, голубчики, и в больших количествах.
Хруотланд замолчал, и я приметил, что он начинает косить глазами в темноту, помышляя о побеге. Но он боялся — боялся худенького парнишки с мечом на коленях. Боялся человека, который не бил его, не ругал, не угрожал, а наоборот, угостил и предложил согреться у костра.
— Здесь есть чародеи? — спросил Исангард неожиданно.
Этот вопрос почему-то не вызвал у местного жителя приступа тупоумия.
— Был да помер, — ответил он с готовностью.
— Кто научил вас нападать на всех чужих?
— Не знаю, — тоскливо сказал Хруотланд. Я видел, что он и в самом деле не знает. — Вы ищете Чудовище, правда?
Он с надеждой уставился на Исангарда. Это была его первая попытка сделать самостоятельное умозаключение. Что ж, такое стоит поприветствовать.
Исангард сразу насторожился.
— В первый раз слышу о каком-то чудовище, — заявил он.
— Ну… Чудовище… — протянул Хруотланд. Ему явно не хватало слов для того, чтобы выразить обуревавшие его чувства. — Змей, можно сказать… Удав! — выпалил он, вскинув прояснившиеся на мгновение глаза. Затем они снова помутнели, и он добавил упавшим голосом: — Ядовитый…
— Откуда оно взялось?
— Оттуда, — многозначительно прошептал громила и замолчал, шевеля губами.
Исангард вцепился в него мертвой хваткой.
— Где оно?
— Правильно идете, господин. Все прямо, прямо. За реку. Увидите.
— Что это за чудовище? — Для внушительности Исангард встал.
Громила тоже поднялся и втянул голову в плечи.
— Не бейте меня… — сказал он. — Я не знаю… Я правда не знаю…
Исангард молчал угрожающе. Громила лихорадочно порыскал в своей памяти и выдавил:
— Вонючее оно…
Исангард помолчал еще немного. Громила уже был готов пасть на колени, умоляя о пощаде. Наконец, Исангард сказал:
— Убирайся отсюда… Смотреть на тебя противно.
Хруотланд не сразу осознал, что его отпускают на все четыре стороны, пока Исангард не топнул ногой и не заорал на него, окончательно потеряв терпение:
— Убирайся, я сказал!
Громила шмыгнул носом и, пятясь, выбрался в темноту. Через секунду мы услышали топот — он удирал от нас со всех ног. Исангард плюнул.
— Давайте спать, — предложил он и тут же начал устраиваться.
Я долго еще смотрел, как догорает костер. Слишком много чая я выпил. Спать совсем не хотелось. Имлах тоже долго не могла уснуть. «Ну вот, — подумал я специально для нее, — удав какой-то ядовитый… Наконец-то мы нашли себе развлечение. Что скажешь?»
Имлах не ответила.
Имлах встала, тревожно вглядываясь в темные фигуры мужчин — Исангарда и его добычи.
— Сядь, — сказал я ей тоном бывалого рубаки. — Он его все равно сюда притащит.
Я не ошибся. Белобрысый вскоре предстал перед нами во всем блеске своей безмозглости. С ним можно было особенно не возиться. Я откинул капюшон, посмотрел на него своими круглыми светящимися в темноте глазами и подергал немного носом — этого хватило. Я чуть не помер со смеху, когда он разинул рот, поспешно зажал его ладонями (каждая размером с лопату) и вытаращился на меня с диким ужасом. Потом он шарахнулся в сторону и снова столкнулся с Исангардом, который стоял на границе светового круга с мечом в руке, словно охраняя костер от ночного мрака. Белобрысый заметался, теряя на ходу остатки своего (и без того не слишком мощного) рассудка. Наконец, выбрав из нас двоих человека, он бросился Исангарду в ноги.
Мой алан так растерялся, что я снова захохотал. Неожиданно Исангард рявкнул на меня:
— Заткнись, Кода!
Я подавился.
Он отступил от громилы на шаг и еще более злобным голосом велел ему подниматься на ноги. Стоя на коленях, громила преданно мотал головой.
— Дурак, — со вздохом сказал Исангард. Он обошел громилу по кривой и снова сел к костру. Пленник поспешно передвинулся так, чтобы стоять к нему лицом. Я заметил, что несмотря на свое сугубо мирное поведение, Исангард все же держал меч наготове. Умница он у меня все-таки, подумал я растроганно.
Громила шумно вздохнул и помялся.
— Иди сюда, — негромко произнес Исангард. Он уже успокоился и хотел кое-что выяснить.
— Не убивай меня, — пробубнил громила, не трогаясь с места.
Исангард брезгливо скривился.
— Кому ты нужен…
Громила осторожно подсел к костру, покосился на Имлах, которая глазела на него, по-детски приоткрыв рот, потом боязливо перевел взгляд на меня, и его передернуло. Надо же, какой чувствительный.
— Ты голодный? — спросил Исангард.
Громила тупо уставился на него, словно не понимая, о чем его спрашивают. Исангард вытащил из мешка кусок хлеба, немного подмокший, но вполне съедобный.
— Есть хочешь? — повторил он.
Громила осторожно потянулся к хлебу. Взял, подержал на весу и принялся заталкивать в рот. Человек — ну что с него взять! Исангард терпеливо ждал, пока он перестанет чавкать и, склонившись над мечом, лежавшим поперек его колен, к огню, смотрел, как корчится и догорает тонкая веточка. Мне показалось, что он был чем-то расстроен. Громила, наконец, расправился с хлебом. Не отводя глаз от огня, Исангард заговорил с ним.
— Как тебя зовут?
Негодяя звали Хруотланд. Красивое имя. Оставалось только сожалеть о том, что оно досталось полоумному убийце.
— Зачем вы напали на нас, Хруотланд? — спросил Исангард так равнодушно, как будто речь шла о каких-то посторонних людях.
Хруотланд заморгал и снова приоткрыл рот. Отвечать он, судя по всему, не собирался. Исангард машинально тронул свой меч. Этот жест не ускользнул от внимания громилы, который вытянул вперед руки, словно отстраняясь, и жалобно взвыл:
— Не убивай меня, господин!
— Майн готт, — вздохнул Исангард, — да ты, кажется, совсем свихнулся… Где ты живешь?
— Местный, — с готовностью проговорил Хруотланд. — Мы все местные. Раньше по разным деревням жили, а теперь собрались в одну. Мало нас, жмемся поближе друг к другу…
— Зачем же вы на нас напали?
Белесые глазки Хруотланда бессмысленно замерли. Исангард нахмурился, и неподвижное рыло этого тупицы снова ожило — от страха, надо полагать.
— Не знаю, господин, — произнес он с тяжелым вздохом. — Вы это… чужие. Да и нечистый с вами… — Он почему-то покосился при этих словах на Имлах, которая покраснела от негодования. — Девочка ваша тоже очень подозрительная. Кто вас знает, господин, — заключил он. — Мор, неурожай, то, се… Зачем рисковать, верно?
И он заискивающе улыбнулся. Вот ведь мерзость. Я вам тут устрою по полной программе — и мор, и неурожай. Все получите, голубчики, и в больших количествах.
Хруотланд замолчал, и я приметил, что он начинает косить глазами в темноту, помышляя о побеге. Но он боялся — боялся худенького парнишки с мечом на коленях. Боялся человека, который не бил его, не ругал, не угрожал, а наоборот, угостил и предложил согреться у костра.
— Здесь есть чародеи? — спросил Исангард неожиданно.
Этот вопрос почему-то не вызвал у местного жителя приступа тупоумия.
— Был да помер, — ответил он с готовностью.
— Кто научил вас нападать на всех чужих?
— Не знаю, — тоскливо сказал Хруотланд. Я видел, что он и в самом деле не знает. — Вы ищете Чудовище, правда?
Он с надеждой уставился на Исангарда. Это была его первая попытка сделать самостоятельное умозаключение. Что ж, такое стоит поприветствовать.
Исангард сразу насторожился.
— В первый раз слышу о каком-то чудовище, — заявил он.
— Ну… Чудовище… — протянул Хруотланд. Ему явно не хватало слов для того, чтобы выразить обуревавшие его чувства. — Змей, можно сказать… Удав! — выпалил он, вскинув прояснившиеся на мгновение глаза. Затем они снова помутнели, и он добавил упавшим голосом: — Ядовитый…
— Откуда оно взялось?
— Оттуда, — многозначительно прошептал громила и замолчал, шевеля губами.
Исангард вцепился в него мертвой хваткой.
— Где оно?
— Правильно идете, господин. Все прямо, прямо. За реку. Увидите.
— Что это за чудовище? — Для внушительности Исангард встал.
Громила тоже поднялся и втянул голову в плечи.
— Не бейте меня… — сказал он. — Я не знаю… Я правда не знаю…
Исангард молчал угрожающе. Громила лихорадочно порыскал в своей памяти и выдавил:
— Вонючее оно…
Исангард помолчал еще немного. Громила уже был готов пасть на колени, умоляя о пощаде. Наконец, Исангард сказал:
— Убирайся отсюда… Смотреть на тебя противно.
Хруотланд не сразу осознал, что его отпускают на все четыре стороны, пока Исангард не топнул ногой и не заорал на него, окончательно потеряв терпение:
— Убирайся, я сказал!
Громила шмыгнул носом и, пятясь, выбрался в темноту. Через секунду мы услышали топот — он удирал от нас со всех ног. Исангард плюнул.
— Давайте спать, — предложил он и тут же начал устраиваться.
Я долго еще смотрел, как догорает костер. Слишком много чая я выпил. Спать совсем не хотелось. Имлах тоже долго не могла уснуть. «Ну вот, — подумал я специально для нее, — удав какой-то ядовитый… Наконец-то мы нашли себе развлечение. Что скажешь?»
Имлах не ответила.
7. МЫ ВСТРЕЧАЕМ ЧАРОДЕЯ
Прошел еще один день. Мы были все еще живы. Из чистого упрямства Исангард не хотел поворачивать назад. Кроме того, как я понимаю, его терзало любопытство, Ах, как это, право, интересно — угробиться, но перед смертью все же выяснить, кому и с какой стати не понравилось, что он решил прогуляться здесь в компании своих друзей?
Мой подвиг остался на берегу черной речки, и о нем никто уже не вспоминал. Мы шли втроем по бесконечной холмистой равнине. Ветер свистел у нас в ушах, тучи неслись, регулярно поливая нас дождем — жары как не бывало. Идти стало намного легче. Но послабление со стороны природы вовсе не означало, что хозяева Южных Окраин откажутся от мысли нас прикончить.
— Вон, впереди, видишь дерево? — сказал мне Исангард.
Я видел дерево. На много миль вокруг тянулась равнина, когда-то распаханная, а теперь заросшая лебедой и ромашкой, и только одно дерево маячило впереди на холме. На него-то и указывал Исангард.
— Вот там мы передохнем, — сказал он.
Я уныло кивнул. До отдыха, стало быть, не так уж близко, но с Исангардом спорить не приходится. Даже Имлах идет молча, а мне, разметавшему в одиночку полчища врагов, вообще не пристало показывать свою слабость. Я поплелся дальше. Когда конец пути виден, идти все-таки легче.
— Знаешь, Исангард, — сказал я в порыве доброго чувства. — Ты хоть и профессиональный убийца, а все-таки хороший человек.
Не оборачиваясь ко мне, он подавился смехом. Я решил не обижаться. Привычка смеяться не вовремя — не самая худшая из его привычек.
Ромашки пахли оглушительно. У меня от них, по-моему, аллергия на ухе вскочила. Я отчаянно поскреб ухо пальцем. «Это у тебя от грязи», — злорадно подумала Имлах. Я обернулся и посмотрел на нее в упор. Светлые жесткие волосы торчат, как перья, из-под мятого чепчика, нежно-лиловое пятно синяка расплывается по левой скуле, рубашка изодрана в клочья и вся в потеках пота… Очень мило выглядит единственная дама в экспедиции.
— Ты бы хоть иголку с ниткой себе соорудила, — сказал я, не снисходя до телепатии. — Оборванка. Стыдно рядом с таким пугалом в приличном обществе показаться.
— Ненавижу домашнее хозяйство, — ответила Имлах. — Пора бы уж это усвоить, Кода.
А кто его любит, подумал я, пожал плечами и отвернулся. Имлах за моей спиной покраснела, но мне до этого дела нет. Пусть краснеет, если ей так хочется.
Я прикинул расстояние от нас до дерева — скоро ли обещанный привал. Получалось, что не очень скоро.
Когда мы поравнялись, наконец, с деревом и уже осматривались на ходу в поисках дров и кольев, поднялся ветер. Дерево зашумело. Деревья любят преувеличивать. Их чуть тронешь, а они уже шумят, работают на публику. Хотя в целом деревья, насколько я их знаю, не трусливы, от опасности не бегают. И не только потому, что не могут. Вот тут я могу хоть на что поспорить.
Так вот, наше дерево зашумело и, как мне показалось, запело на разные голоса. По стволу пробежала хроматическая гамма — от самых низких нот до самых высоких — и оборвалось яростным визгом. Ствол затрещал и начал раскрываться, как саркофаг, поставленный вертикально. Медленно разошлась кора, обнажилась полая сердцевина, и перед нами предстала высокая темная фигура. Если судить по внешнему облику, это был человек, уже немолодой, очень крепкий, облаченный в темно-синий балахон, перетянутый четырьмя поясами, последний из которых, серебряный, сползал на бедра. Впрочем, какой из него человек? Разве человеку придет в голову спать стоя, да еще внутри дерева? Он стоял неподвижно, скрестив руки на рукояти большого меча, и глаза его были закрыты.
— Вот этого нам и не хватало, — пробормотал Исангард.
Существо раскрыло глаза и тут же снова опустило веки. Но я почувствовал, что теперь оно наблюдает за нами, внимательно, с недобрым интересом. Ветер снова зашумел в высоте. Существо вздохнуло и сделало шаг вперед. Потом еще один. Бесцветный голос произнес:
— Ты Исангард из аланов, явился сюда незваным и творишь беззакония. Ты умрешь.
Оно протянуло руку и, не глядя, указало на моего Исангарда. Я похолодел. Кем бы оно ни было, это существо — чародеем, духом дерева, оборотнем — человеку против него не выстоять. Я даже присел от волнения и крикнул:
— Беги!
Исангард сказал:
— Все в порядке, малыш.
Он даже не посмотрел на меня. Спокойными темными глазами он разглядывал вылезшее из дерева чудище, которое было, с моей точки зрения, тем более жутким, что, за исключением некоторых неуловимых черт, очень напоминало человека. «Убьет… Оно убьет его!» — в панике подумала Имлах. «Без тебя тошно», — мысленно огрызнулся я. Чародей поднял меч, и я услышал визг. Я обернулся. Имлах стояла, крепко сжав зубы, но голос был ее. Никогда раньше не слышал, чтобы визжали про себя. Хорошо, что Исангард не умеет читать мыслей, подумал я — уже в который раз.
Он обнажил свой меч. Тот самый, который называл своей подругой и которому дал имя своей матери. Сталь радостно вылетела из ножен, и над холмом зазвенела высокая певучая нота. Так звучал бы голос молодой девушки, если бы ей вздумалось запеть боевую песню какого-нибудь дикого племени, в которой и слов-то нет, один только яростный клич. Что-то вроде: «Аой!»
Песня утонула в лязге металла. Я бросился к Имлах, потому что вдруг понял, что стою слишком близко к сражающимся, и для меня это может плохо закончиться. Позаботившись, таким образом, о себе, я стал переживать за Исангарда. Синий чародей был выше его на целую голову, и меч его был длиннее, чем «спада» моего друга. Исангарда такие мелочи не смущали. Атвейг была ему по руке, а что касается роста, то, как правило, противников себе по росту он никогда и не встречал. Но негодяй, который отсиживался в дубе, мог пустить в ход магию, а это было гораздо хуже.
— Имлах, — сказал я, — ты можешь что-нибудь сделать?
Ее нечесаные желтые перья взметнулись из-под чепчика, так резко она мотнула головой.
— Очень сильный защитный наговор. Не пробиться. Он заговорен от мужчины, женщины или ребенка, от всякой нечисти, от белой и черной руки…
— Она вглядывалась в высокую фигуру с мечом, которая наступала, все время наступала, методически и хладнокровно пытаясь убить Исангарда. Больше это чудище, похоже, ничем в жизни не интересовалось. Имлах, слегка щуря глаза, перечисляла наложенные на него заклятия, считывая их с чародея, как с листа бумаги. — …От живых и от мертвых, от порождений болот, рек и озер, и водных ключей из-под земли; от детей леса, луга и поля и человеческого жилья; от дикого отродья безводной пустыни…
Мы переглянулись. Имлах покраснела, как будто ляпнула что-то неприличное. Вечно меня называют «отродьем». Слов других нет, что ли? И все-таки приятное чувство шевельнулось во мне: я, стало быть, представляю опасность, если даже на Южных Окраинах меня не забыли включить в заговор.
— Чему радуешься? — укоризненно сказала Имлах. — Тщеславный ты эгоист, Кода. Теперь и ты не сможешь помочь…
— Сила не только в магии, — проворчал я. — Магия — это как арбалет. Лишь бы в руки попала, а там уж любой дурак сумеет выстрелить.
— А что у тебя есть, кроме магии? Без нее ты ничто. Так, зверек, не лучше тушканчика.
За «тушканчика» она еще схлопочет — в другом месте и вдругое время. Пока я ограничился тем, что посмотрел прямо в ее бесстыжие глаза и небрежно заметил:
— Кроме магии, дитя мое, существует еще интеллект.
Она уже собиралась сказать, что интеллект, может быть, где-то и существует, только не в моей лопоухой башке, но вместо этого вдруг вскрикнула:
— Он же ранен!
Медлить больше было нельзя. Я сказал:
— Ты слышала пение перед началом боя?
Она кивнула.
— Кто это пел?
— Атвейг.
— Какая еще Атвейг? — спросила она, как мне показалось, ревниво.
— Меч Исангарда. Атвейг не мужчина, не женщина, не ребенок… Она не живая, но и не мертвая…
Как бы подтверждая мои слова, Исангард неожиданно нанес чародею сильный удар и задел его, потому что раздался злобный крик.
— Думай о его мече, — торопливо сказал я. — Вложи свои силы в него. Попробуй, Имлах.
Она прикусила губу. Я видел, как она пытается слить свои силенки с полоской стали, мелькавшей в руках человека. Я так и не понял, удалось ей это, или же Исангарду не потребовалась посторонняя помощь, но чародей упал, заливаясь кровью, густой, бурого цвета. Мы с Имлах подбежали к нему. Исангард стоял над колдуном, расставив ноги, опустив меч к горлу побежденного. Волосы его слиплись от пота, а ввалившиеся, тонущие в тени глаза были неподвижны.
Чародей дышал с трудом и все время косил глаза на меч, приставленный к его горлу. Физиономия у него была гнусная — словно на достаточно уродливую рожу натянули чулок.
— Убери меч, — сказал он гулким голосом, и я услышал отзвуки хроматической гаммы, пробежавшей по дереву, когда оно отворялось.
Исангард словно не расслышал.
— Убери меч! — взвизгнул колдун.
— Я не собираюсь убивать тебя, — спокойно отозвался Исангард, однако не шевельнулся.
— Это оружие может выйти из-под твоей власти, — сказал колдун. Он просто посинел от страха, и в глубине души я его понимал.
— Может быть, и Атвейг не захочет убивать, — сказал Исангард. — Ты знаешь, о чем я хочу спросить тебя?
Колдун немного помолчал. Глаза его опять съехались к переносице. Атвейг шевельнулась в руке Исангарда. Тогда колдун поспешно произнес:
— Спрашивай.
— Кто были те люди, что напали на нас у реки?
— А, это… — Мне показалось, что колдун вздохнул с облегчением. Рано обрадовался. — Это местные жители. Те, что приспособились к новым условиям.
— Новые условия — твоих рук дело?
— Отчасти.
— Кто вы такие?
— Мы разные, — уклончиво сказал колдун.
— Вас много?
— Нет. Честное слово, нет.
— Что вам нужно?
— Сущий пустяк. Мы следим за тем, чтобы все оставалось, как есть.
Исангард сделал вид, что теряет терпение. На самом деле — это я хорошо знал — он мог задавать вопросы часами, вытягивая нужные ему сведения по капле.
— Что такое Чудовище?
Колдун немного помолчал, потом пробормотал с тяжелым вздохом:
— У Южных Окраин есть ключ…
Удивительно однообразны эти мрачные истории, думал я, слушая чистосердечные признания колдуна. Однообразны, как сама жизнь.
Люди утратили священные руны, выбитые на клинке, который здесь именовали «Мечом Виланда». Исангард, будучи начисто лишен романтической жилки, даже не поинтересовался, кто такой Виланд. Только вернув этот меч, можно спасти Южные Окраины от окончательного вырождения. Чудовище Южных Окраин, гигантский змей, похитило вышеупомянутый тесак, обвилось вокруг него кольцами и неусыпно стережет. Никто не знает, когда и по чьей вине это произошло. Хранители меча жили в лесном доме, на краю Владыкина болота, в урочище Девять Изб. Их нашли мертвыми среди пепелища. Охотник один нашел.
Исангард спрашивал и спрашивал. Колдун отвечал кратко и неохотно, но удалось выяснить, например, такие существенные подробности: Меч Виланда является магической картой этой земли. На нем обозначены реки, деревни, леса и болота Южных Окраин. Тело чудовища ядовито. Оно медленно душит Южные Окраины, отравляет их.
— Откуда оно взялось? — спросил Исангард. — Кому служит?
— Оно жило здесь всегда, — злорадно сказал колдун. — Люди были злы и жестоки друг к другу, и оно сумело вылезти на поверхность. Вы сами выпустили его на свободу. Оно не служит никому.
— Зачем эти люди у реки напали на нас?
— Они не ведали, что творят. Это я хочу помешать тебе идти твоей дорогой, потому что рано или поздно ты доберешься до Змея. Ты настойчивый.
Исангард немного подумал.
— Почему же никто прежде не пытался убить его?
В нечеловеческом голосе, отвечавшем Исангарду, зазвучало торжество:
— Змей слишком велик для здешних людей. Они выродились прежде, чем успели это понять.
— А нечисть?
— Нечисть труслива, — злобно сказал колдун. — Убери же свой меч, Исангард.
Исангард отвел острие в сторону и поморщился, глядя на колдуна.
— Ладно, — сказал он. — Постарайся сделать так, чтобы мы с тобой больше не встречались.
Негодяй, валявшийся на окровавленной траве у ног моего друга, совершенно расслабился, когда до него дошло, что тот, по своей всегдашней глупости, решил оставить его в живых. Он перестал следить за собой, и я без труда прочел его мысли. Не такой уж это был могучий чародей, если задумал убить человека ударом в спину.
Я встретился глазами с Имлах и понял, что она тоже это слышала.
— Исангард! — позвала она, тронув его за руку.
Он посмотрел на нее словно издалека.
— Что тебе, Имлах?
Она указала растопыренными пальцами на колдуна, который беззвучно шевелил губами.
— Убей его!
Ровным голосом Исангард ответил:
— Я не могу убить безоружного.
Я отчетливо различал заклинание на смерть и неудачу, которое бормотало это чудище.
— Это он-то безоружный? — возмутилась Имлах.
— Да, — сказал Исангард. Для него все, у кого в руках нет меча или, на худой конец, топора, абсолютно беззащитны.
И тогда Имлах поняла, что нужно делать. Она сжала кулаки; ее бледное личико, усталое и, боюсь, не слишком тщательно умытое, вспыхнуло; светлые северные глаза, не привыкшие видеть солнце каждый день, вдруг загорелись. Выдох пламени понесся от нее, и дерево ответило шелестом, чародей — стоном, а Исангард — взглядом ей навстречу. Но Имлах смотрела не на них. Она выкрикнула срывающимся голосом:
— Атвейг!
Меч в руке Исангарда пронзительно запел, и голос Имлах слился с голосом оружия. Впервые в жизни Атвейг вышла из-под власти своего владельца — может быть, потому, что отвечала любовью на его любовь и тоже знала о мыслях чародея… Исангард посмотрел на убитого. Рот колдуна раскрылся, глаза побелели, словно радужная оболочка растворилась. Исангард молча выдернул меч из его горла, вытер клинок о траву и тяжело опустился на землю.
Я осторожно подсел к нему.
— Он ранил тебя, Исангард?
Исангард отмолчался. Он даже не взглянул в мою сторону. Мне почему-то показалось, что он сейчас никого не хочет видеть.
Мой подвиг остался на берегу черной речки, и о нем никто уже не вспоминал. Мы шли втроем по бесконечной холмистой равнине. Ветер свистел у нас в ушах, тучи неслись, регулярно поливая нас дождем — жары как не бывало. Идти стало намного легче. Но послабление со стороны природы вовсе не означало, что хозяева Южных Окраин откажутся от мысли нас прикончить.
— Вон, впереди, видишь дерево? — сказал мне Исангард.
Я видел дерево. На много миль вокруг тянулась равнина, когда-то распаханная, а теперь заросшая лебедой и ромашкой, и только одно дерево маячило впереди на холме. На него-то и указывал Исангард.
— Вот там мы передохнем, — сказал он.
Я уныло кивнул. До отдыха, стало быть, не так уж близко, но с Исангардом спорить не приходится. Даже Имлах идет молча, а мне, разметавшему в одиночку полчища врагов, вообще не пристало показывать свою слабость. Я поплелся дальше. Когда конец пути виден, идти все-таки легче.
— Знаешь, Исангард, — сказал я в порыве доброго чувства. — Ты хоть и профессиональный убийца, а все-таки хороший человек.
Не оборачиваясь ко мне, он подавился смехом. Я решил не обижаться. Привычка смеяться не вовремя — не самая худшая из его привычек.
Ромашки пахли оглушительно. У меня от них, по-моему, аллергия на ухе вскочила. Я отчаянно поскреб ухо пальцем. «Это у тебя от грязи», — злорадно подумала Имлах. Я обернулся и посмотрел на нее в упор. Светлые жесткие волосы торчат, как перья, из-под мятого чепчика, нежно-лиловое пятно синяка расплывается по левой скуле, рубашка изодрана в клочья и вся в потеках пота… Очень мило выглядит единственная дама в экспедиции.
— Ты бы хоть иголку с ниткой себе соорудила, — сказал я, не снисходя до телепатии. — Оборванка. Стыдно рядом с таким пугалом в приличном обществе показаться.
— Ненавижу домашнее хозяйство, — ответила Имлах. — Пора бы уж это усвоить, Кода.
А кто его любит, подумал я, пожал плечами и отвернулся. Имлах за моей спиной покраснела, но мне до этого дела нет. Пусть краснеет, если ей так хочется.
Я прикинул расстояние от нас до дерева — скоро ли обещанный привал. Получалось, что не очень скоро.
Когда мы поравнялись, наконец, с деревом и уже осматривались на ходу в поисках дров и кольев, поднялся ветер. Дерево зашумело. Деревья любят преувеличивать. Их чуть тронешь, а они уже шумят, работают на публику. Хотя в целом деревья, насколько я их знаю, не трусливы, от опасности не бегают. И не только потому, что не могут. Вот тут я могу хоть на что поспорить.
Так вот, наше дерево зашумело и, как мне показалось, запело на разные голоса. По стволу пробежала хроматическая гамма — от самых низких нот до самых высоких — и оборвалось яростным визгом. Ствол затрещал и начал раскрываться, как саркофаг, поставленный вертикально. Медленно разошлась кора, обнажилась полая сердцевина, и перед нами предстала высокая темная фигура. Если судить по внешнему облику, это был человек, уже немолодой, очень крепкий, облаченный в темно-синий балахон, перетянутый четырьмя поясами, последний из которых, серебряный, сползал на бедра. Впрочем, какой из него человек? Разве человеку придет в голову спать стоя, да еще внутри дерева? Он стоял неподвижно, скрестив руки на рукояти большого меча, и глаза его были закрыты.
— Вот этого нам и не хватало, — пробормотал Исангард.
Существо раскрыло глаза и тут же снова опустило веки. Но я почувствовал, что теперь оно наблюдает за нами, внимательно, с недобрым интересом. Ветер снова зашумел в высоте. Существо вздохнуло и сделало шаг вперед. Потом еще один. Бесцветный голос произнес:
— Ты Исангард из аланов, явился сюда незваным и творишь беззакония. Ты умрешь.
Оно протянуло руку и, не глядя, указало на моего Исангарда. Я похолодел. Кем бы оно ни было, это существо — чародеем, духом дерева, оборотнем — человеку против него не выстоять. Я даже присел от волнения и крикнул:
— Беги!
Исангард сказал:
— Все в порядке, малыш.
Он даже не посмотрел на меня. Спокойными темными глазами он разглядывал вылезшее из дерева чудище, которое было, с моей точки зрения, тем более жутким, что, за исключением некоторых неуловимых черт, очень напоминало человека. «Убьет… Оно убьет его!» — в панике подумала Имлах. «Без тебя тошно», — мысленно огрызнулся я. Чародей поднял меч, и я услышал визг. Я обернулся. Имлах стояла, крепко сжав зубы, но голос был ее. Никогда раньше не слышал, чтобы визжали про себя. Хорошо, что Исангард не умеет читать мыслей, подумал я — уже в который раз.
Он обнажил свой меч. Тот самый, который называл своей подругой и которому дал имя своей матери. Сталь радостно вылетела из ножен, и над холмом зазвенела высокая певучая нота. Так звучал бы голос молодой девушки, если бы ей вздумалось запеть боевую песню какого-нибудь дикого племени, в которой и слов-то нет, один только яростный клич. Что-то вроде: «Аой!»
Песня утонула в лязге металла. Я бросился к Имлах, потому что вдруг понял, что стою слишком близко к сражающимся, и для меня это может плохо закончиться. Позаботившись, таким образом, о себе, я стал переживать за Исангарда. Синий чародей был выше его на целую голову, и меч его был длиннее, чем «спада» моего друга. Исангарда такие мелочи не смущали. Атвейг была ему по руке, а что касается роста, то, как правило, противников себе по росту он никогда и не встречал. Но негодяй, который отсиживался в дубе, мог пустить в ход магию, а это было гораздо хуже.
— Имлах, — сказал я, — ты можешь что-нибудь сделать?
Ее нечесаные желтые перья взметнулись из-под чепчика, так резко она мотнула головой.
— Очень сильный защитный наговор. Не пробиться. Он заговорен от мужчины, женщины или ребенка, от всякой нечисти, от белой и черной руки…
— Она вглядывалась в высокую фигуру с мечом, которая наступала, все время наступала, методически и хладнокровно пытаясь убить Исангарда. Больше это чудище, похоже, ничем в жизни не интересовалось. Имлах, слегка щуря глаза, перечисляла наложенные на него заклятия, считывая их с чародея, как с листа бумаги. — …От живых и от мертвых, от порождений болот, рек и озер, и водных ключей из-под земли; от детей леса, луга и поля и человеческого жилья; от дикого отродья безводной пустыни…
Мы переглянулись. Имлах покраснела, как будто ляпнула что-то неприличное. Вечно меня называют «отродьем». Слов других нет, что ли? И все-таки приятное чувство шевельнулось во мне: я, стало быть, представляю опасность, если даже на Южных Окраинах меня не забыли включить в заговор.
— Чему радуешься? — укоризненно сказала Имлах. — Тщеславный ты эгоист, Кода. Теперь и ты не сможешь помочь…
— Сила не только в магии, — проворчал я. — Магия — это как арбалет. Лишь бы в руки попала, а там уж любой дурак сумеет выстрелить.
— А что у тебя есть, кроме магии? Без нее ты ничто. Так, зверек, не лучше тушканчика.
За «тушканчика» она еще схлопочет — в другом месте и вдругое время. Пока я ограничился тем, что посмотрел прямо в ее бесстыжие глаза и небрежно заметил:
— Кроме магии, дитя мое, существует еще интеллект.
Она уже собиралась сказать, что интеллект, может быть, где-то и существует, только не в моей лопоухой башке, но вместо этого вдруг вскрикнула:
— Он же ранен!
Медлить больше было нельзя. Я сказал:
— Ты слышала пение перед началом боя?
Она кивнула.
— Кто это пел?
— Атвейг.
— Какая еще Атвейг? — спросила она, как мне показалось, ревниво.
— Меч Исангарда. Атвейг не мужчина, не женщина, не ребенок… Она не живая, но и не мертвая…
Как бы подтверждая мои слова, Исангард неожиданно нанес чародею сильный удар и задел его, потому что раздался злобный крик.
— Думай о его мече, — торопливо сказал я. — Вложи свои силы в него. Попробуй, Имлах.
Она прикусила губу. Я видел, как она пытается слить свои силенки с полоской стали, мелькавшей в руках человека. Я так и не понял, удалось ей это, или же Исангарду не потребовалась посторонняя помощь, но чародей упал, заливаясь кровью, густой, бурого цвета. Мы с Имлах подбежали к нему. Исангард стоял над колдуном, расставив ноги, опустив меч к горлу побежденного. Волосы его слиплись от пота, а ввалившиеся, тонущие в тени глаза были неподвижны.
Чародей дышал с трудом и все время косил глаза на меч, приставленный к его горлу. Физиономия у него была гнусная — словно на достаточно уродливую рожу натянули чулок.
— Убери меч, — сказал он гулким голосом, и я услышал отзвуки хроматической гаммы, пробежавшей по дереву, когда оно отворялось.
Исангард словно не расслышал.
— Убери меч! — взвизгнул колдун.
— Я не собираюсь убивать тебя, — спокойно отозвался Исангард, однако не шевельнулся.
— Это оружие может выйти из-под твоей власти, — сказал колдун. Он просто посинел от страха, и в глубине души я его понимал.
— Может быть, и Атвейг не захочет убивать, — сказал Исангард. — Ты знаешь, о чем я хочу спросить тебя?
Колдун немного помолчал. Глаза его опять съехались к переносице. Атвейг шевельнулась в руке Исангарда. Тогда колдун поспешно произнес:
— Спрашивай.
— Кто были те люди, что напали на нас у реки?
— А, это… — Мне показалось, что колдун вздохнул с облегчением. Рано обрадовался. — Это местные жители. Те, что приспособились к новым условиям.
— Новые условия — твоих рук дело?
— Отчасти.
— Кто вы такие?
— Мы разные, — уклончиво сказал колдун.
— Вас много?
— Нет. Честное слово, нет.
— Что вам нужно?
— Сущий пустяк. Мы следим за тем, чтобы все оставалось, как есть.
Исангард сделал вид, что теряет терпение. На самом деле — это я хорошо знал — он мог задавать вопросы часами, вытягивая нужные ему сведения по капле.
— Что такое Чудовище?
Колдун немного помолчал, потом пробормотал с тяжелым вздохом:
— У Южных Окраин есть ключ…
Удивительно однообразны эти мрачные истории, думал я, слушая чистосердечные признания колдуна. Однообразны, как сама жизнь.
Люди утратили священные руны, выбитые на клинке, который здесь именовали «Мечом Виланда». Исангард, будучи начисто лишен романтической жилки, даже не поинтересовался, кто такой Виланд. Только вернув этот меч, можно спасти Южные Окраины от окончательного вырождения. Чудовище Южных Окраин, гигантский змей, похитило вышеупомянутый тесак, обвилось вокруг него кольцами и неусыпно стережет. Никто не знает, когда и по чьей вине это произошло. Хранители меча жили в лесном доме, на краю Владыкина болота, в урочище Девять Изб. Их нашли мертвыми среди пепелища. Охотник один нашел.
Исангард спрашивал и спрашивал. Колдун отвечал кратко и неохотно, но удалось выяснить, например, такие существенные подробности: Меч Виланда является магической картой этой земли. На нем обозначены реки, деревни, леса и болота Южных Окраин. Тело чудовища ядовито. Оно медленно душит Южные Окраины, отравляет их.
— Откуда оно взялось? — спросил Исангард. — Кому служит?
— Оно жило здесь всегда, — злорадно сказал колдун. — Люди были злы и жестоки друг к другу, и оно сумело вылезти на поверхность. Вы сами выпустили его на свободу. Оно не служит никому.
— Зачем эти люди у реки напали на нас?
— Они не ведали, что творят. Это я хочу помешать тебе идти твоей дорогой, потому что рано или поздно ты доберешься до Змея. Ты настойчивый.
Исангард немного подумал.
— Почему же никто прежде не пытался убить его?
В нечеловеческом голосе, отвечавшем Исангарду, зазвучало торжество:
— Змей слишком велик для здешних людей. Они выродились прежде, чем успели это понять.
— А нечисть?
— Нечисть труслива, — злобно сказал колдун. — Убери же свой меч, Исангард.
Исангард отвел острие в сторону и поморщился, глядя на колдуна.
— Ладно, — сказал он. — Постарайся сделать так, чтобы мы с тобой больше не встречались.
Негодяй, валявшийся на окровавленной траве у ног моего друга, совершенно расслабился, когда до него дошло, что тот, по своей всегдашней глупости, решил оставить его в живых. Он перестал следить за собой, и я без труда прочел его мысли. Не такой уж это был могучий чародей, если задумал убить человека ударом в спину.
Я встретился глазами с Имлах и понял, что она тоже это слышала.
— Исангард! — позвала она, тронув его за руку.
Он посмотрел на нее словно издалека.
— Что тебе, Имлах?
Она указала растопыренными пальцами на колдуна, который беззвучно шевелил губами.
— Убей его!
Ровным голосом Исангард ответил:
— Я не могу убить безоружного.
Я отчетливо различал заклинание на смерть и неудачу, которое бормотало это чудище.
— Это он-то безоружный? — возмутилась Имлах.
— Да, — сказал Исангард. Для него все, у кого в руках нет меча или, на худой конец, топора, абсолютно беззащитны.
И тогда Имлах поняла, что нужно делать. Она сжала кулаки; ее бледное личико, усталое и, боюсь, не слишком тщательно умытое, вспыхнуло; светлые северные глаза, не привыкшие видеть солнце каждый день, вдруг загорелись. Выдох пламени понесся от нее, и дерево ответило шелестом, чародей — стоном, а Исангард — взглядом ей навстречу. Но Имлах смотрела не на них. Она выкрикнула срывающимся голосом:
— Атвейг!
Меч в руке Исангарда пронзительно запел, и голос Имлах слился с голосом оружия. Впервые в жизни Атвейг вышла из-под власти своего владельца — может быть, потому, что отвечала любовью на его любовь и тоже знала о мыслях чародея… Исангард посмотрел на убитого. Рот колдуна раскрылся, глаза побелели, словно радужная оболочка растворилась. Исангард молча выдернул меч из его горла, вытер клинок о траву и тяжело опустился на землю.
Я осторожно подсел к нему.
— Он ранил тебя, Исангард?
Исангард отмолчался. Он даже не взглянул в мою сторону. Мне почему-то показалось, что он сейчас никого не хочет видеть.
8. КОВАРНЫЙ ГРИМНИР
С тех пор, как мы разделались с колдуном, препятствия больше не встречались. Мы шли уже целый день, и никто не нападал на нас ни сверху, ни сбоку, ни снизу. Однако бдительности терять не следовало, и потому мы постоянно озирались по сторонам и прислушивались. Не то враги наши стали осторожнее, не то они струсили, поняв, что ни с какого боку нас не возьмешь, только никто не показывался. А может, они вообще иссякли.
Так я размышлял, пока мы шли по хорошей лесной дороге.
Но не успел я подумать о том, что эти кровавые псы, учуяв наш запах, поджали свои облезлые хвосты, как увидел свисающие с небес ноги. Собственно говоря, свисали они, если приглядеться, не с небес, а с ветки, протянувшейся над дорогой. Две ноги в сапогах чудовищного размера. Они лениво покачивались. Потом на дереве кто-то завозился. Мы сбились в кучу и задрали головы. Кто-то тяжелый лег животом на ветку и высунул к нам свою башку, открывая для обзора черную повязку через один глаз, усы и прочие достопримечательности физиономии Гримнира.
— Привет, молодцы, — басом сказал он. — Добрались-таки. Боевые вы ребята, как я погляжу.
— Гримнир, — удивленно сказал Исангард. Я увидел, как мгновенно пропала вся его настороженность. Доверчивый он все-таки и очень глупый. — Как ты сюда попал?
С дерева донесся радостный гогот. Затем этот громила, страшно довольный собой и своими поступками, заявил:
— Тут имеется кружная дорога, по которой никто не ходит… Кроме меня.
Я просто вышел из себя, когда услыхал такое.
— И ты не мог нас предупредить? А если бы мы погибли?
— Я оплакал бы вас, — сказало это чудо искренности. — Исангард хороший воин. Смелый, но не жестокий.
Я даже подпрыгнул.
— Трус! — крикнул я. — Мерзкая скотина! Отсиживался за нашими спинами! Не мог даже помочь нам, когда мы тут сражались с полчищами! Проклятые гяуры лезли со всех сторон!.. А ты!..
Подскакивая внизу и всеми силами души желая вцепиться в плохо выбритое горло Гримнира, я выкрикивал самые черные проклятия. Я желал его верблюду переломать себе ноги, ему самому сдохнуть от жажды у ничейного колодца, а поганым гяурам обратить его в свою поганую веру. Он свешивался с ветки и ржал. Бесчувственный идиот.
И вдруг, выкатив свой единственный глаз, который вполне мог бы принадлежать какому-нибудь пьянице, — светлый, с красными прожилками — он рявкнул:
— Не мог! Не мог я вам помочь!
От неожиданности я даже присел с полуоткрытым ртом. А потом завопил прямо в его усатую морду:
— Почему? Объясни тогда! Почему?
Гримнир тоже заорал, сверкая крупными желтыми зубами:
— Потому! Тот, кто взялся за это дело, должен решить все для себя сам!
— За это дело еще никто не взялся! — крикнул я.
— Не уверен! — вопил Гримнир. — Не уверен! А убить Чудовище Южных Окраин может только человек! И никто иной! Понял ты, недоумок лупоглазый?
Взбешенный до полной утраты инстинкта самосохранения, я заорал:
— И звать его должны только на букву «и»! Иначе ничто не поможет! Да? И он непременно должен быть ветераном шахбинской наемной армии…
— Так ты воевал на Восточном Берегу? — удивленно сказал Гримнир, обращаясь к Исангарду. — А сам ни словом не обмолвился.
Исангард смотрел на него без улыбки и молчал.
— А он и не обмолвится, — торжествуя заметил я. — Он не любит об этом вспоминать. И воевать тоже не любит.
Гримнир фыркнул. Я видел, что он мне не поверил.
— В любом случае, — заявил он, — твой друг — просто находка, маленький, преданный Кода. Ведь все местные жители трусливы, как распоследние цверги. От одного только слова «змей» они лезут под стол и заворачиваются в скатерть.
Гримнир спрыгнул на землю. Мне показалось, что несчастное дерево вздохнуло с облегчением. Он обтер о штаны испачканные в смоле руки и радостно ухмыльнулся.
— Я рад тебя видеть, Гримнир, — сказал, наконец, Исангард. — Прости глупый вопрос, а ты сам разве не человек?
— Не-а, — беспечно откликнулся Гримнир. — Ты разве еще не догадался?
— Я не занимаюсь разгадыванием чужих тайн, — сказал Исангард. — Когда я слышу: «Это Гримнир, странствующий воин», я, как правило, верю на слово.
Гримнир ничуть не смутился.
— Я действительно странствующий воин. Но этим моя личность далеко не исчерпывается… Ну что, пошли?
Он затопал по лесной дороге, возглавив наш небольшой отряд. Мне совсем не хотелось идти за этим вероломным типом, но Исангард принял его приглашение, не задумываясь, а бросать своего друга в трудную минуту, когда одной его храбрости мало и явно требуется еще немного ума — нет, такое не входит в мои привычки. Я видел, что могучая магия, которой, несомненно, обладал этот Гримнир, в данном случае ни при чем. Исангард пошел за ним добровольно. По крайней мере, в этом Гримнир вел себя честно. В случае чего напущу на него холеру, подумал я. Дождусь, чтоб он расслабился и перестал контролировать влияния извне, и шарахну по нему вирусом. Будет знать, как проявлять вероломство.
Так я размышлял, пока мы шли по хорошей лесной дороге.
Но не успел я подумать о том, что эти кровавые псы, учуяв наш запах, поджали свои облезлые хвосты, как увидел свисающие с небес ноги. Собственно говоря, свисали они, если приглядеться, не с небес, а с ветки, протянувшейся над дорогой. Две ноги в сапогах чудовищного размера. Они лениво покачивались. Потом на дереве кто-то завозился. Мы сбились в кучу и задрали головы. Кто-то тяжелый лег животом на ветку и высунул к нам свою башку, открывая для обзора черную повязку через один глаз, усы и прочие достопримечательности физиономии Гримнира.
— Привет, молодцы, — басом сказал он. — Добрались-таки. Боевые вы ребята, как я погляжу.
— Гримнир, — удивленно сказал Исангард. Я увидел, как мгновенно пропала вся его настороженность. Доверчивый он все-таки и очень глупый. — Как ты сюда попал?
С дерева донесся радостный гогот. Затем этот громила, страшно довольный собой и своими поступками, заявил:
— Тут имеется кружная дорога, по которой никто не ходит… Кроме меня.
Я просто вышел из себя, когда услыхал такое.
— И ты не мог нас предупредить? А если бы мы погибли?
— Я оплакал бы вас, — сказало это чудо искренности. — Исангард хороший воин. Смелый, но не жестокий.
Я даже подпрыгнул.
— Трус! — крикнул я. — Мерзкая скотина! Отсиживался за нашими спинами! Не мог даже помочь нам, когда мы тут сражались с полчищами! Проклятые гяуры лезли со всех сторон!.. А ты!..
Подскакивая внизу и всеми силами души желая вцепиться в плохо выбритое горло Гримнира, я выкрикивал самые черные проклятия. Я желал его верблюду переломать себе ноги, ему самому сдохнуть от жажды у ничейного колодца, а поганым гяурам обратить его в свою поганую веру. Он свешивался с ветки и ржал. Бесчувственный идиот.
И вдруг, выкатив свой единственный глаз, который вполне мог бы принадлежать какому-нибудь пьянице, — светлый, с красными прожилками — он рявкнул:
— Не мог! Не мог я вам помочь!
От неожиданности я даже присел с полуоткрытым ртом. А потом завопил прямо в его усатую морду:
— Почему? Объясни тогда! Почему?
Гримнир тоже заорал, сверкая крупными желтыми зубами:
— Потому! Тот, кто взялся за это дело, должен решить все для себя сам!
— За это дело еще никто не взялся! — крикнул я.
— Не уверен! — вопил Гримнир. — Не уверен! А убить Чудовище Южных Окраин может только человек! И никто иной! Понял ты, недоумок лупоглазый?
Взбешенный до полной утраты инстинкта самосохранения, я заорал:
— И звать его должны только на букву «и»! Иначе ничто не поможет! Да? И он непременно должен быть ветераном шахбинской наемной армии…
— Так ты воевал на Восточном Берегу? — удивленно сказал Гримнир, обращаясь к Исангарду. — А сам ни словом не обмолвился.
Исангард смотрел на него без улыбки и молчал.
— А он и не обмолвится, — торжествуя заметил я. — Он не любит об этом вспоминать. И воевать тоже не любит.
Гримнир фыркнул. Я видел, что он мне не поверил.
— В любом случае, — заявил он, — твой друг — просто находка, маленький, преданный Кода. Ведь все местные жители трусливы, как распоследние цверги. От одного только слова «змей» они лезут под стол и заворачиваются в скатерть.
Гримнир спрыгнул на землю. Мне показалось, что несчастное дерево вздохнуло с облегчением. Он обтер о штаны испачканные в смоле руки и радостно ухмыльнулся.
— Я рад тебя видеть, Гримнир, — сказал, наконец, Исангард. — Прости глупый вопрос, а ты сам разве не человек?
— Не-а, — беспечно откликнулся Гримнир. — Ты разве еще не догадался?
— Я не занимаюсь разгадыванием чужих тайн, — сказал Исангард. — Когда я слышу: «Это Гримнир, странствующий воин», я, как правило, верю на слово.
Гримнир ничуть не смутился.
— Я действительно странствующий воин. Но этим моя личность далеко не исчерпывается… Ну что, пошли?
Он затопал по лесной дороге, возглавив наш небольшой отряд. Мне совсем не хотелось идти за этим вероломным типом, но Исангард принял его приглашение, не задумываясь, а бросать своего друга в трудную минуту, когда одной его храбрости мало и явно требуется еще немного ума — нет, такое не входит в мои привычки. Я видел, что могучая магия, которой, несомненно, обладал этот Гримнир, в данном случае ни при чем. Исангард пошел за ним добровольно. По крайней мере, в этом Гримнир вел себя честно. В случае чего напущу на него холеру, подумал я. Дождусь, чтоб он расслабился и перестал контролировать влияния извне, и шарахну по нему вирусом. Будет знать, как проявлять вероломство.