Страница:
– Как обгорел-то, смотреть страшно.
– СТРАШНО?
– Отойдите, вы делаете ему больно. – Женский голос.
Санитары, подумал Беренгарий. Я жив.
Он ощутил безумный восторг и сразу ослабел от этого.
– Ему не может быть больно. – Мужской голос. – Он труп, дура.
– Не трогай его, дай человеку прийти в себя. – Опять женщина.
– Он прислушивается. Да отойди ты, его сейчас потянут назад. Дай я подержу…
Чьи-то руки переворачивают Беренгария на спину. Он открывает глаза и ничего не видит. Ослеп.
Отчаянный визг – откуда-то издалека, но тем не менее хорошо слышный.
– Сгорел! Сгорел!
Гедда. Это ее голос.
– Беренгарий сгорел! Уже второй, уже второй!..
Крик Гедды пробирает до мозга костей. Беренгарию хочется встать, бежать к ней. Он вздрагивает, напрягается.
– «Второй»? – Придушенный шепот. – О чем она говорит?
– Кто это кричал? – Мужской голос.
Это Гедда, хотел сказать Беренгарий, но не смог. Ничего, я выкарабкаюсь, Гедда, я жив. Это главное.
– Не уходи, – тихо проговорила какая-то женщина совсем близко. – Не слушай ее. Даже если это твоя мать тебя зовет – не возвращайся. Будет очень больно. Будет так больно, как не было никогда при жизни. Оставайся с нами. Мы поможем тебе.
Отчаянный голос Гедды, рвущийся как будто из самой ее утробы, постепенно начал затихать и смолк совсем. Стало очень тихо. Как будто в уши набили ваты.
Потом кто-то провел пальцем по слепым глазам Беренгария, и он стал видеть. Коснулся его ушей, и он начал слышать совсем другие звуки – тихую музыку. Как будто неподалеку веселится ярмарка, где продают разноцветные надувные шарики и сладкую вату на палочке. Там, по соседству, детские годы, подумал Беренгарий. Кружатся на карусели, пытаясь догнать друг друга.
Он лежал на траве, а вокруг сидели люди в светлых одеждах. У них были красивые, полные сострадания лица, озаренные внутренним светом.
Его голова покоилась на коленях молодой девушки, которая тихонько водила пальцами по его лбу, щекам. И неожиданно Беренгарий понял, что умер. Эта мысль наполнила его душу блаженством, и он заплакал.
– Могила, – повторяла Гедда, – могила.
В салоне для некурящих было много свободных мест, поэтому Мирра удивилась, когда красивый немолодой мужчина уселся рядом с ней – он вполне мог устроиться возле иллюминатора. Но ему хотелось поговорить. Он вежливо спросил, не против ли она. Подумав, Мирра пришла к выводу, что, пожалуй, не против.
Поглядывая искоса на своего соседа, она пыталась отгадать – кто он. Строгий костюм, безукоризненные манеры. И благожелательность. Пожалуй, профессиональная.
И этот почти незаметный налет старомодности.
Мужчина снял очки, протер их, водрузил на нос.
– Вы пастырь, – сказала Мирра, торжествуя.
Он рассмеялся.
– Вы неплохо говорите по-ашшурски, – сказал он. – И догадливы.
Самолет взлетел над аэропортом Адиту, оставив внизу Вавилон с его башнями, почти сразу поднялся над вечными облаками и оказался в бескрайней снежной пустыне под ослепительным небом.
Мирра с пастырем говорили обо всем на свете и много смеялись. Когда официантка предложила им кофе, коньяк, пиво, пепси, они дружно взяли жиденькое светлое пиво.
Потом их сморило – от разговоров, от монотонного гудения мотора, от пива. Мирра откинула кресло и заснула почти мгновенно.
Она слишком много выпила и съела. В самолетах компании «Люфтимпериум» всегда кормят на убой. И никак невозможно отказаться, потому что деньги заплачены. Стоимость еды включена в стоимость билета.
Теперь обед насылал дурные сновидения. Ей снились бесконечные переходы, лестницы, падающие лифты, длинные тоннели метро, где нет выхода. Наконец Мирра вышла к знакомому магазину. Там, за углом, ее ждало спасение, и она это знала, потому и побежала из последних сил. За углом магазина открылись широкие воды Евфрата, и над Эбаббаррским парком, на противоположном берегу, повисла огромная полная луна. Мирра выскочила на набережную, наткнулась взглядом на луну – и луна стремительно понеслась ей в лицо. Мирра закричала, но в волоске от ее лица луна рассыпалась на тысячи осколков. Когда Мирра снова открыла глаза, круглый желтый диск висел на прежнем месте.
И тогда она увидела свою душу. Душа стояла рядом, ковыряя в носу. Оказалась душа Мирры чумазым низкорослым человечком с черными блестящими волосами и раскосыми глазами. И такой это был непослушный человечек! Он приплясывал и кривлялся и никак не хотел слушаться.
– Душа! – строго сказала Мирра. – Вернись на свое место.
– Я иду к луне, к луне, – сказал человечек и скорчил ей рожицу.
А потом побежал. Побежал на красное поле, а оттуда на оранжевое, а оттуда на золотое. Бежал и приплясывал, от поля к полю, прыгал и вертелся, напевал и дергал головой, как будто она была на веревочке.
– Вернись! – еще раз крикнула Мирра.
Обернувшись, душа показала ей «нос».
– Дерзких рабов наказывают! – крикнула Мирра.
А душа убегала и убегала, веселая, вольная. Мирра смотрела ей вслед, проклиная свое бессилие. И тут она обнаружила, что неподалеку от нее стоит пастырь. Стоит и держит в одной руке очки, а в другой – чистый клетчатый носовой платок с меткой в углу.
– Я потеряла свою душу, – сказала она пастырю. – Отец мой, что мне делать?
Пастырь протер очки, надел их на нос, поправил, чтоб не сидели косо, а потом заметил, что стекла вытекли, и выбросил оправу вон.
– Дайте мне руку, Мирра, – сказал он. – Я почти ничего не вижу.
– Мне некогда, – сердито сказала Мирра. – У меня душа убежала. Я должна ее догнать.
И она ступила на бескрайние белые поля облаков и пошла по ним босая.
– Подождите! – закричал пастырь. – Мирра!
Она остановилась, дождалась, пока он, спотыкаясь, доковыляет до нее, и подала ему руку.
– Похоже, мы высоко с вами забрались, – проговорила Мирра, озираясь по сторонам. Солнце позолотило верхушки облаков. – А там, внизу, небось, дождь идет. – И топнула пяткой по облакам.
Пастырь вцепился в ее руку.
– Осторожнее! Мы провалимся! Умоляю вас, Мирра, осторожнее.
Они пошли дальше, и вдруг Мирра остановилась.
– Тут полно народу, – сказала она удивленно. – Прямо демонстрация какая-то. Что они все тут делают?
– А мы с вами? – спросил пастырь и посмотрел на нее в упор близорукими глазами. – Вам не приходило в голову, что пора бы уже удивиться – что мы с вами тут делаем?
– Мы спим, – ответила Мирра. – А что еще?
Пастырь покачал головой.
– По-вашему, мы оба оказались в одном сне? А стюардесса – она тоже вам снится? И вон тот толстяк, в футболке с надписью «Харранские буйволы»… Я заметил его еще при посадке, он мне на ногу наступил.
– Погодите, – Мирра все больше и больше удивлялась, – а как это вы без очков разглядели надпись на футболке?
Пастырь пожал плечами.
И вдруг обоих охватил страх.
– Что это? – шепнула Мирра. – Что с нами?
К ним неспешно и все же довольно скорым шагом приближался офицер полиции. Он внимательно оглядывал каждого, мимо кого проходил, но никого не останавливал.
– Вон офицер, – сказал пастырь. – Давайте спросим его.
Офицер тем временем приблизился, прищурился.
– Представьтесь, пожалуйста, – сказал он Мирре.
– Я… Мирра.
Он осмотрел ее с ног до головы. Круглое лицо, темные волосы, бледная кожа, рядом с которой можно представить только шелк.
– Кто твой ангел-хранитель? – резко спросил он.
Мирра растерялась. Офицер не дал ей опомниться. Тем же отрывистым тоном пояснил:
– Самолет разбился, вы все погибли. По-ашшурски читаешь?
– Да…
– На, полюбуйся.
Он сунул ей газету. Мирра машинально прочла: «Heute, um Kuhstunde…»
И выронила лист.
Дрожащими руками пастырь поднял газету, поднес к глазам, зашевелил губами. Мирра услышала его бормотание:
– Mein Gott, mein Gott, warum hast du mich verlassen?..
Офицер неприязненно покосился на пастыря:
– А этот что, поп? Из Ашшура?
– Вроде… – осторожно ответила Мирра, боясь навредить пастырю.
– Он с тобой?
Мирра пожала плечами.
– Мы попутчики.
– Терпеть не могу святош, да еще из Ашшура, – проворчал офицер. – Следуй за мной.
– А… он?
– Так он все-таки твой родственник?
– Нет.
– Тогда что ты о нем печешься? Я не опекаю духовных лиц.
Мирра почти побежала, чтобы не отстать от офицера.
– Вы кто, господин? – вежливо спросила она его в спину.
– Дежурный ангел-хранитель, – бросил офицер.
Мирра споткнулась и упала. Пока она барахталась на облаке, офицер успел уйти довольно далеко, так что ей пришлось догонять его бегом.
– Мой ангел? – спросила она, задыхаясь.
Офицер остановился, поглядел на нее сверху вниз, насмешливо кривя губы. Мирра тяжело дышала.
– Пока ты была жива, я тебя не опекал, – сказал ангел прямо. – Первый раз тебя вижу, признаться. А куда ты дела свою душу?
– Она сбежала, – призналась Мирра.
Ангел вытащил из кармана засаленный блокнот, черкнул карандашом и снова сунул блокнот в карман.
– Найдем, – пообещал он. – И не таких отыскивали.
– А почему вы забрали меня? – спросила Мирра. – Может быть, стоило подождать моего ангела?
– А ты уверена, что тебе понравился бы твой ангел?
Мирра подняла брови, подумав о том, что ЭТОТ ангел, ей, во всяком случае, не слишком нравится. Но промолчала.
– Смотри, с пастырем не связывайся, – предупредил ее ангел. – Духовные из Ашшура – они только с толку сбивают. В полемику с небесными силами лезут, дерзят, плодят всевозможные ереси…
– Mein Gott, des Tages rufe ich, doch antwortest du nicht… – услышала Мирра голос пастыря, который вскоре заглушило, как ватой, густыми облаками.
– Принимайте, – сказал Хозяин. – Подобрал на месте аварии.
Мирра остановилась посреди светлой комнаты.
Несколько человек, сидевших на полу, смотрели на нее с интересом. Все они показались ей странно красивыми и спокойными. Умиротворенными. Ни одно из лиц в самолете не имело такого выражения.
Потом женщина с младенцем на руках встала, подошла к Мирре, тронула ее за плечо.
– Как ты умерла? – спросила она дружески.
Мирра покачала головой.
– Не помню, – сказала она.
Они сидели кружком на земле – сухой, серой, сожженной. Трава не росла на ней. Вокруг сидящих людей колебался туман, скрывая гигантский скелет сломанного эскаватора с распахнутой зубастой пастью ковша. Над ними стоял столб света.
Сияние исходило из невидимого источника высоко наверху. Если бы кто-нибудь из сидящих поднял голову, он увидел бы огромную крылатую фигуру, окутанную золотисто-зеленым опереньем сложенных крыл. Ангел стоял, вытянув правую руку высоко над головами сидящих, и свет изливался из его ладони.
Но никому даже на ум не пришло поднять голову.
Они были одеты в светлые одежды, мягче пыли, серебристые, как крылья моли. Суровое, прекрасное лицо ангела склонялось над ними с заботой и грустью, но никто не видел его.
Они разговаривали.
На коленях Пиф лежала черная книга. Обгоревшая мертвая книга, которая не пачкала светлые одежды сажей.
– Она мертва, как и мы, – сказала Пиф и вспомнила о доме, где были собраны мертвые вещи. – Нет, – сказала она, подумав, – мы мертвы как-то иначе, чем другие люди.
– Глупости! – отрезал Голос Комедианта, колыхнув туман.
– Ты хочешь сказать, что, например, Мэтр мертв по-другому?
Пиф кивнула.
– А Пастырь – иначе, чем Мэтр.
– Мэтр ищет Бога. И Пастырь ищет Бога.
– Не хочешь же ты сказать, что они ищут разных богов?
– Возможно.
– Бог один, но они ищут Его по-разному, – сказала Мирра, и все посмотрели на нее.
Из тумана донеслось хриплое механическое пение:
– Чего? – спросил Карусельщик с подозрением, но из тумана все же показался.
А шарманка не унималась, распевая во всю мощь своей механической души:
– Падам, падам, па… – просипела шарманка и замолчала.
Карусельщик пристроился между Пиф и Беренгарием. Пиф передала ему книгу, которую тот недоверчиво принял в руки.
– А что с ней делать-то? Головешка и головешка. – И хотел выбросить книгу вон.
Пиф перехватила его руку.
– Попробуй прочитать.
Карусельщик повертел книгу так и эдак. Понюхал, потрогал пальцем хрупкие страницы.
– Да как ее прочтешь-то, – сокрушенно проговорил он, все еще подозревая подвох. – Испорчена вещь, как ни взгляни.
Издалека донеслись крики, прерывая негромкий разговор собеседников. Невидимый за завесой тумана, Мэтр прокричал срывающимся голосом:
– Я хочу говорить с Создателем! Я хочу говорить с Создателем! Кто отвечает за этот бардак? Я хочу видеть Творца!
Из мрака ответил раскатистый бас:
– Нос не дорос!
Мэтр, отчаянно:
– Боже, ты меня слышишь?!
Бас:
– В гордыню впадаешь, смерд?
– Господи! Куда я попал?
– На тот свет! – рявкнули.
– Это ад, ад?.. – пискнул Мэтр.
В тумане вкусно хохотнули, зашумели крыльями.
– А ты как думаешь?
– Ад! – завизжал Мэтр.
– Ты сказал, червь! – удовлетворенно прогудел бас.
– Сатана! Изыди, изыди!
– Червь!
– Я не червь! – надрывался Мэтр. – Я член пар… и союза писателей!.. Господи, за что караешь?
– За гордыню тебя карают. За глупость тебя…
– Ты не Господь, – неуверенно сказал Мэтр.
– Я ангел Его, – загремело из тумана.
Потом стало очень тихо. И только через несколько минут Мэтр простонал – еле слышно:
– Ой, мама, мамочка… куда же я попал?
Пиф посмотрела на Мирру.
– И сколько же лет он так…
Брови Мирры сошлись в дугу.
– Его удел – не понимать, бродить впотьмах и страдать. Твой удел – жалеть его.
– …летит напев печальный!.. – вдруг лязгнула шарманка и тут же испуганно притихла.
Карусельщик осторожно перелистывал страницы. Все были совершенно черны. Свесив голову, печалился возле него Беренгарий.
– Все, все было напрасно, – бубнил он, – нам никогда не прочитать ее…
Ему никто не ответил.
А потом в тумане появилась сияющая точка. Она приближалась, и мгла расступалась перед ней, точно светом сжигало туман.
– Аглая идет, – беззвучно проговорил Комедиант.
К собеседникам вышла девочка лет семи. Крепкий загорелый ребенок с двумя толстенькими косичками. Она склонила голову набок и улыбнулась, озарив собравшихся золотистым светом.
– Вот ты где, мама, – важно промолвила она, обращаясь к Пиф.
Женщина и девочка шли, держась за руки, по цветущему саду.
– С тех пор, как я здесь, впервые вижу цветущие деревья, – говорила Пиф, касаясь рукой то одной ветки, то другой. – Прошло столько лет. Впервые они зацвели. Я уже забыла названия.
Аглая обернула к ней смеющееся лицо.
– Да нет же, мама. Ты помнишь.
И они пошли дальше, и их длинные платья были влажны от росы.
– Это что?
– Жасмин.
– А это?
– Шиповник.
– А это?
– Ирисы. Как их много!
– Все ирисы? Такие разные?
– Да.
– А это что за куст?
– Жасмин.
– А это кто стоит?
Пиф споткнулась и остановилась. Посреди цветущего жасмина ждал ее рослый мужчина в армейских штанах, высоких ботинках и новенькой тельняшке, еще пахнущей военторгом.
– Давно мы с тобой не встречались, красавица, – сказал он, усмехаясь.
Аглая прижалась к матери, вытаращила глаза.
– Ангел, – прошептала она. – О, Ангел…
– Здравствуй, Хозяин, – сказала Пиф. – Мы уж думали, что ты нас бросил. Столько лет прошло.
Хозяин засмеялся, сплюнул под ноги.
– Ты до сих пор еще не поняла, что означает слово «навсегда».
– Возможно.
– А это что за малява возле тебя трется?
– Это… ты принес мне ее однажды, завернутую в пеленки…
Хозяин наклонился, взял девочку за подбородок. Аглая поглядела на него исподлобья.
– Я Аглая, – важно произнесла девочка.
Хозяин убрал руку, выпрямился, бросил на Пиф одобрительный взгляд.
– Девочка, – уронил он. – Я так и думал. – Он просвистел несколько тактов из назойливой песенки Карусельщика и резко оборвал сам себя: – Карусельщика не обижаете?
– Мы… – начала Пиф.
Ангел придвинулся к ней, шевельнул лопатками, где не было крыльев.
– Интеллигентами себя вообразили? От высшего образования вены себе режем? А простого бедного алкоголика небось затравили?
– Он творчески развивается, – оправдываясь, сказала Пиф. – Каждый день сочиняет по новому куплету… – Под взглядом Хозяина она поежилась и сдалась: – Ну, Голос Комедианта его иногда дразнит…
– А сам Комедиант куда смотрит? – грозно вопросил Хозяин.
– Да разве Голос переорешь?– возразила Пиф.
Ангел махнул рукой.
– А, разбирайтесь сами…
Пиф взяла его за локоть. Хозяин хмыкнул, шевельнул бровями, но ничего не сказал, и они пошли втроем. Потом Хозяин посадил Аглаю себе на плечи. Девочка уселась поудобнее, вцепилась ручками в жесткие стриженые волосы Ангела.
– Когда я впервые оказалась здесь, – заговорила Пиф, – я думала, что «тот свет» похож на обыкновенную свалку. Свалку, откуда не возвращаются. Да – не ад и не рай, а просто свалка ненужных вещей и выброшенных душ.
– Отчасти так и есть,– заметил Хозяин.
Пиф огляделась вокруг, показала на цветущие кусты, на пестрые клумбы.
– А это все? Разве это тоже ненужный хлам?
– …А отчасти нет, – невозмутимо заключил Хозяин. – Все зависит от взгляда на вещи. Например, вы создали для себя растения, птиц, маленького человека…
– Так это – райский сад? – тихо спросила Пиф.
– Разумеется, – вполне будничным тоном отозвался Хозяин. – Вы неплохо поработали. И ты, в частности. И мне уже не хочется надавать тебе по ушам, как последней истеричке и дуре, и трахнуть посреди банальной помойки.
Пиф хихикнула, провела рукой по платью.
Хозяин покосился на нее:
– Мне хочется оттрахать тебя на кровати под балдахином.
– Ого! – сказала Пиф и потрогала штаны Хозяина, где должны были располагаться его внушительные гениталии. Пальцы встретили пустоту.
Хозяин оглушительно расхохотался.
– Я отпустил дружка погулять, – сообщил он. – Пасется на лужку, кушает маргаритки и пугает пастушек. Не хочу вводить тебя в смущение, дочь человеческая.
– Говнюк, – сказала Пиф. Она обиделась.
Райский сад был полон благоухания и пения птиц. И маленькая девочка на плечах у ангела что-то щебетала, деловито озираясь по сторонам.
– Бог мой, а это что?
Пиф остановилась у деревянного сруба, почерневшего от времени. Это был старый брошенный колодец. Журавель утыкался в пустое не-небо черным пальцем, ведра здесь давно уже не было, только тонкая ржавая цепь еще болталась – вроде тех цепочек, что использовались при устройстве общественных уборных.
Пиф заглянула в колодец.
Сначала ей показалось, что она видит сплошную темноту, но потом глаза привыкли, и она разглядела ползающие во мраке голые человеческие тела. Люди копошились в темной слизи, они карабкались друг другу на голову, хватались бледными руками за скользкие стены колодца. Их было там, наверное, больше сотни. Они были истощены, их ребра торчали, позвонки и лопатки взывали о милосердии.
Пиф смотрела, и минула вечность с того мгновения, как она заглянула в колодец.
…шевеление голых тел в тупом стремлении выбраться…
…покряхтывание, хлюпанье…
…зловоние…
Пиф отпрянула, приложила ладони к горлу.
– Что там, мама? – осведомилась Аглая.
Ангел снял ребенка со своей шеи, и они оба, мужчина и девочка, держась за руки, тоже заглянули в колодец. Потом одновременно повернулись к Пиф, которая все еще давилась ужасом.
Аглая была теперь очень серьезна; Хозяин ухмылялся.
– Что это было?– спросила Пиф.
– Это чей-то ад, мама, – сказала девочка.
– Но ведь здесь рай, – сказала Пиф.
– Для праведных, – уточнил ангел.
– Но кто праведен?
– Вот уж не мне решать, – ответил ангел и пожал плечами. – Сами разбирайтесь.
Первый вопрос таков: какой была Пиф?
Ответ. Первой вошла она в рай Хозяина и показался ей рай похожим на свалку. Невысокого роста была она, с черными волосами. Умерла же от собственной руки, в отчаянии и одиночестве, оплаканная впоследствии друзьями.
Второй вопрос: каким был Комедиант?
Ответ. Вторым вошел он в рай Хозяина и показался ему рай похожим на расселенный дом на окраине большого города. Высокого роста, худой был он, с темными волосами и безгласный. Голос сидел у него на плече, имея могучую силу и самовольный нрав. Умер же Комедиант оттого, что разделился с Голосом.
Третий наш вопрос звучит: каков был Карусельщик?
Ответ. Третьим вошел он в рай Хозяина, и предстал ему рай ярмаркой в захолустном городке. Среднего роста был он, костлявый, с фурункулами по всему телу, лицом нечист, плотью немощен, душу свою носил в шарманке. Отравился плохой водкой, купленной у спекулянтов, отчего и умер, найденный утром у карусели в луна-парке.
Четвертый же вопрос: кем считать Аглаю?
Ответ наш. Четвертой появилась она в раю и можно считать ее избранной, ибо Хозяин принес ее на руках и сам положил на колени к Пиф. И когда вошла она в рай, показался он ей колыбелью.
Пятый наш вопрос: каким назовем мы Беренгария?
Ответ. Воистину, назовем мы его безумным и отважным. Красив и подвижен лицом он, светел волосом, ростом высок, худощав, хорошего сложения. Сгорел на пожаре, не принеся своей гибелью ровно никакой пользы. Пятым вошел он в рай Хозяина, и раем предстало его глазам то, что увидел он.
Шестой вопрос: какова Мирра?
Ответ: бела лицом, черна волосом, красива телом, а душу свою потеряла и сама заблудилась. И монастырем показался ей рай Хозяина, когда вошла она туда.
Седьмой вопрос же таков: каким был Упрямец?
Ответ. Седьмым и последним вошел он в рай, обуянный духом противоречия, и показался ему рай психушкой. И кричал Упрямец, что не верит, и бит был, и не поверил. Ростом же высок, сложением крепок, а убит был случайно, в пьяной драке.
Вот семеро праведных, собранных в раю Хозяина.
– Они гонят меня, – бормотал Мэтр, захлебываясь слезами, – они смеются надо мной…
– Я пролился как вода, – сказал Пастырь. – Все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось как воск…
– Они кричат мне вслед поносные слова, – жаловался Мэтр.
– Сила моя иссохла, как черепок, – сказал Пастырь.
– А этот демон, скользкий, как студень!.. И Комедиант носит его на плече… Они говорят отвратительные вещи, – плакал Мэтр.
– Можно было бы перечесть все кости мои, – сказал Пастырь, – а они смотрят и делают из меня зрелище.
– Спаси меня, святой отец! – закричал Мэтр, прижимаясь головой к грязной коричневой рясе Пастыря. – Защити меня, прошу тебя, уведи меня из этого места! Почему я никак не могу уйти отсюда?
– Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, – сказал Пастырь. – Господь – мой пастырь.
– Есть тут кто? – горланили под окнами. – Эй, люди!.. Есть кто живой?
Беренгарий приподнял голову. В матрасе, на котором он лежал, хрустнула солома.
– Живых нет, – сказал Беренгарий приветливо. – Входи, жмур.
– Нечего пускать кого попало, – прошелестел Комедиант и сердито отвернулся.
Дверь внизу грохнула, по ступенькам затопали, и, окутанный пыльным солнечным светом, показался в дверном проеме рослый парень в черных сатиновых трусах и рваной майке с красной розой на животе. Была эта роза оставлена разбитой бутылкой, на которую напоролся животом, когда по пьяному делу дрался с лучшим другом, не поделив девицу.
– Зря мы из-за Надьки сцепились, – сказал он сумрачно. – Хватило бы Надьки на двоих. Да и водка была дрянь.
– Забудь про свою Надьку, – отозвался Голос. – Ты всё, подох. Сюда всяким надькам вход закрыт.
Парень прищурился, выглядывая, кто там вякнул в полумраке.
– Ну, ты, – проговорил он с угрозой, – ты того…
– Это ты того, – развеселился Голос. – Помер ты. Собутыльники-то твои как увидели, что из тебя кровь течет, бросились бежать. Тебя оставили. Так и подох один на полу, истек кровью. Вот и вся тебе любовь, Упрямец.
– Не верю, – упрямо сказал Упрямец. – Это ты мне в пьяном бреду чудишься.
Он оглянулся и увидел, что в комнату входит врач в белом халате.
– Доктор! – крикнул он, бросаясь к фигуре в белом. – Доктор, опять!..
– Делириум, – удовлетворенно произнес знакомый голос Хозяина. – Белая горячка. Что ж, дело известное.
Он вытащил шприц и приблизился к Упрямцу. И вдруг глаза Хозяина загорелись.
– А ты, пожалуй, братец, мертв, – сказал Хозяин и отбросил шприц. – И не доктор я. Я ангел Божий.
– Ты мой бред, – сказал Упрямец и обхватил голову руками. – Кто-нибудь из вас, кто мне чудится, позовите врача! Пожалуйста, позовите! Ведь кто-нибудь из вас настоящий, правда? Я и правда могу умереть, ведь пырнул меня дурак битой бутылкой в живот, сядет теперь по глупости за убийство… Позовите фершалицу тетю Машу, она в зеленом доме живет, в пятом от разъезда…
– СТРАШНО?
– Отойдите, вы делаете ему больно. – Женский голос.
Санитары, подумал Беренгарий. Я жив.
Он ощутил безумный восторг и сразу ослабел от этого.
– Ему не может быть больно. – Мужской голос. – Он труп, дура.
– Не трогай его, дай человеку прийти в себя. – Опять женщина.
– Он прислушивается. Да отойди ты, его сейчас потянут назад. Дай я подержу…
Чьи-то руки переворачивают Беренгария на спину. Он открывает глаза и ничего не видит. Ослеп.
Отчаянный визг – откуда-то издалека, но тем не менее хорошо слышный.
– Сгорел! Сгорел!
Гедда. Это ее голос.
– Беренгарий сгорел! Уже второй, уже второй!..
Крик Гедды пробирает до мозга костей. Беренгарию хочется встать, бежать к ней. Он вздрагивает, напрягается.
– «Второй»? – Придушенный шепот. – О чем она говорит?
– Кто это кричал? – Мужской голос.
Это Гедда, хотел сказать Беренгарий, но не смог. Ничего, я выкарабкаюсь, Гедда, я жив. Это главное.
– Не уходи, – тихо проговорила какая-то женщина совсем близко. – Не слушай ее. Даже если это твоя мать тебя зовет – не возвращайся. Будет очень больно. Будет так больно, как не было никогда при жизни. Оставайся с нами. Мы поможем тебе.
Отчаянный голос Гедды, рвущийся как будто из самой ее утробы, постепенно начал затихать и смолк совсем. Стало очень тихо. Как будто в уши набили ваты.
Потом кто-то провел пальцем по слепым глазам Беренгария, и он стал видеть. Коснулся его ушей, и он начал слышать совсем другие звуки – тихую музыку. Как будто неподалеку веселится ярмарка, где продают разноцветные надувные шарики и сладкую вату на палочке. Там, по соседству, детские годы, подумал Беренгарий. Кружатся на карусели, пытаясь догнать друг друга.
Он лежал на траве, а вокруг сидели люди в светлых одеждах. У них были красивые, полные сострадания лица, озаренные внутренним светом.
Его голова покоилась на коленях молодой девушки, которая тихонько водила пальцами по его лбу, щекам. И неожиданно Беренгарий понял, что умер. Эта мысль наполнила его душу блаженством, и он заплакал.
– Могила, – повторяла Гедда, – могила.
«Вчера в Час Коровы по местному времени в аэропорту Нэш-Бэлит города Арбела (Ашшур) при заходе на посадочную полосу потерпел аварию пассажирский самолет «Нур-Син 747», принадлежавший компании «Люфтимпериум». Все находившиеся на борту погибли. К месту аварии выехала следственная комиссия. Правительство выражает соболезнование семьям погибших».
В салоне для некурящих было много свободных мест, поэтому Мирра удивилась, когда красивый немолодой мужчина уселся рядом с ней – он вполне мог устроиться возле иллюминатора. Но ему хотелось поговорить. Он вежливо спросил, не против ли она. Подумав, Мирра пришла к выводу, что, пожалуй, не против.
Поглядывая искоса на своего соседа, она пыталась отгадать – кто он. Строгий костюм, безукоризненные манеры. И благожелательность. Пожалуй, профессиональная.
И этот почти незаметный налет старомодности.
Мужчина снял очки, протер их, водрузил на нос.
– Вы пастырь, – сказала Мирра, торжествуя.
Он рассмеялся.
– Вы неплохо говорите по-ашшурски, – сказал он. – И догадливы.
Самолет взлетел над аэропортом Адиту, оставив внизу Вавилон с его башнями, почти сразу поднялся над вечными облаками и оказался в бескрайней снежной пустыне под ослепительным небом.
Мирра с пастырем говорили обо всем на свете и много смеялись. Когда официантка предложила им кофе, коньяк, пиво, пепси, они дружно взяли жиденькое светлое пиво.
Потом их сморило – от разговоров, от монотонного гудения мотора, от пива. Мирра откинула кресло и заснула почти мгновенно.
Она слишком много выпила и съела. В самолетах компании «Люфтимпериум» всегда кормят на убой. И никак невозможно отказаться, потому что деньги заплачены. Стоимость еды включена в стоимость билета.
Теперь обед насылал дурные сновидения. Ей снились бесконечные переходы, лестницы, падающие лифты, длинные тоннели метро, где нет выхода. Наконец Мирра вышла к знакомому магазину. Там, за углом, ее ждало спасение, и она это знала, потому и побежала из последних сил. За углом магазина открылись широкие воды Евфрата, и над Эбаббаррским парком, на противоположном берегу, повисла огромная полная луна. Мирра выскочила на набережную, наткнулась взглядом на луну – и луна стремительно понеслась ей в лицо. Мирра закричала, но в волоске от ее лица луна рассыпалась на тысячи осколков. Когда Мирра снова открыла глаза, круглый желтый диск висел на прежнем месте.
И тогда она увидела свою душу. Душа стояла рядом, ковыряя в носу. Оказалась душа Мирры чумазым низкорослым человечком с черными блестящими волосами и раскосыми глазами. И такой это был непослушный человечек! Он приплясывал и кривлялся и никак не хотел слушаться.
– Душа! – строго сказала Мирра. – Вернись на свое место.
– Я иду к луне, к луне, – сказал человечек и скорчил ей рожицу.
А потом побежал. Побежал на красное поле, а оттуда на оранжевое, а оттуда на золотое. Бежал и приплясывал, от поля к полю, прыгал и вертелся, напевал и дергал головой, как будто она была на веревочке.
– Вернись! – еще раз крикнула Мирра.
Обернувшись, душа показала ей «нос».
– Дерзких рабов наказывают! – крикнула Мирра.
А душа убегала и убегала, веселая, вольная. Мирра смотрела ей вслед, проклиная свое бессилие. И тут она обнаружила, что неподалеку от нее стоит пастырь. Стоит и держит в одной руке очки, а в другой – чистый клетчатый носовой платок с меткой в углу.
– Я потеряла свою душу, – сказала она пастырю. – Отец мой, что мне делать?
Пастырь протер очки, надел их на нос, поправил, чтоб не сидели косо, а потом заметил, что стекла вытекли, и выбросил оправу вон.
– Дайте мне руку, Мирра, – сказал он. – Я почти ничего не вижу.
– Мне некогда, – сердито сказала Мирра. – У меня душа убежала. Я должна ее догнать.
И она ступила на бескрайние белые поля облаков и пошла по ним босая.
– Подождите! – закричал пастырь. – Мирра!
Она остановилась, дождалась, пока он, спотыкаясь, доковыляет до нее, и подала ему руку.
– Похоже, мы высоко с вами забрались, – проговорила Мирра, озираясь по сторонам. Солнце позолотило верхушки облаков. – А там, внизу, небось, дождь идет. – И топнула пяткой по облакам.
Пастырь вцепился в ее руку.
– Осторожнее! Мы провалимся! Умоляю вас, Мирра, осторожнее.
Они пошли дальше, и вдруг Мирра остановилась.
– Тут полно народу, – сказала она удивленно. – Прямо демонстрация какая-то. Что они все тут делают?
– А мы с вами? – спросил пастырь и посмотрел на нее в упор близорукими глазами. – Вам не приходило в голову, что пора бы уже удивиться – что мы с вами тут делаем?
– Мы спим, – ответила Мирра. – А что еще?
Пастырь покачал головой.
– По-вашему, мы оба оказались в одном сне? А стюардесса – она тоже вам снится? И вон тот толстяк, в футболке с надписью «Харранские буйволы»… Я заметил его еще при посадке, он мне на ногу наступил.
– Погодите, – Мирра все больше и больше удивлялась, – а как это вы без очков разглядели надпись на футболке?
Пастырь пожал плечами.
И вдруг обоих охватил страх.
– Что это? – шепнула Мирра. – Что с нами?
К ним неспешно и все же довольно скорым шагом приближался офицер полиции. Он внимательно оглядывал каждого, мимо кого проходил, но никого не останавливал.
– Вон офицер, – сказал пастырь. – Давайте спросим его.
Офицер тем временем приблизился, прищурился.
– Представьтесь, пожалуйста, – сказал он Мирре.
– Я… Мирра.
Он осмотрел ее с ног до головы. Круглое лицо, темные волосы, бледная кожа, рядом с которой можно представить только шелк.
– Кто твой ангел-хранитель? – резко спросил он.
Мирра растерялась. Офицер не дал ей опомниться. Тем же отрывистым тоном пояснил:
– Самолет разбился, вы все погибли. По-ашшурски читаешь?
– Да…
– На, полюбуйся.
Он сунул ей газету. Мирра машинально прочла: «Heute, um Kuhstunde…»
И выронила лист.
Дрожащими руками пастырь поднял газету, поднес к глазам, зашевелил губами. Мирра услышала его бормотание:
– Mein Gott, mein Gott, warum hast du mich verlassen?..
Офицер неприязненно покосился на пастыря:
– А этот что, поп? Из Ашшура?
– Вроде… – осторожно ответила Мирра, боясь навредить пастырю.
– Он с тобой?
Мирра пожала плечами.
– Мы попутчики.
– Терпеть не могу святош, да еще из Ашшура, – проворчал офицер. – Следуй за мной.
– А… он?
– Так он все-таки твой родственник?
– Нет.
– Тогда что ты о нем печешься? Я не опекаю духовных лиц.
Мирра почти побежала, чтобы не отстать от офицера.
– Вы кто, господин? – вежливо спросила она его в спину.
– Дежурный ангел-хранитель, – бросил офицер.
Мирра споткнулась и упала. Пока она барахталась на облаке, офицер успел уйти довольно далеко, так что ей пришлось догонять его бегом.
– Мой ангел? – спросила она, задыхаясь.
Офицер остановился, поглядел на нее сверху вниз, насмешливо кривя губы. Мирра тяжело дышала.
– Пока ты была жива, я тебя не опекал, – сказал ангел прямо. – Первый раз тебя вижу, признаться. А куда ты дела свою душу?
– Она сбежала, – призналась Мирра.
Ангел вытащил из кармана засаленный блокнот, черкнул карандашом и снова сунул блокнот в карман.
– Найдем, – пообещал он. – И не таких отыскивали.
– А почему вы забрали меня? – спросила Мирра. – Может быть, стоило подождать моего ангела?
– А ты уверена, что тебе понравился бы твой ангел?
Мирра подняла брови, подумав о том, что ЭТОТ ангел, ей, во всяком случае, не слишком нравится. Но промолчала.
– Смотри, с пастырем не связывайся, – предупредил ее ангел. – Духовные из Ашшура – они только с толку сбивают. В полемику с небесными силами лезут, дерзят, плодят всевозможные ереси…
– Mein Gott, des Tages rufe ich, doch antwortest du nicht… – услышала Мирра голос пастыря, который вскоре заглушило, как ватой, густыми облаками.
– Принимайте, – сказал Хозяин. – Подобрал на месте аварии.
Мирра остановилась посреди светлой комнаты.
Несколько человек, сидевших на полу, смотрели на нее с интересом. Все они показались ей странно красивыми и спокойными. Умиротворенными. Ни одно из лиц в самолете не имело такого выражения.
Потом женщина с младенцем на руках встала, подошла к Мирре, тронула ее за плечо.
– Как ты умерла? – спросила она дружески.
Мирра покачала головой.
– Не помню, – сказала она.
Они сидели кружком на земле – сухой, серой, сожженной. Трава не росла на ней. Вокруг сидящих людей колебался туман, скрывая гигантский скелет сломанного эскаватора с распахнутой зубастой пастью ковша. Над ними стоял столб света.
Сияние исходило из невидимого источника высоко наверху. Если бы кто-нибудь из сидящих поднял голову, он увидел бы огромную крылатую фигуру, окутанную золотисто-зеленым опереньем сложенных крыл. Ангел стоял, вытянув правую руку высоко над головами сидящих, и свет изливался из его ладони.
Но никому даже на ум не пришло поднять голову.
Они были одеты в светлые одежды, мягче пыли, серебристые, как крылья моли. Суровое, прекрасное лицо ангела склонялось над ними с заботой и грустью, но никто не видел его.
Они разговаривали.
На коленях Пиф лежала черная книга. Обгоревшая мертвая книга, которая не пачкала светлые одежды сажей.
– Она мертва, как и мы, – сказала Пиф и вспомнила о доме, где были собраны мертвые вещи. – Нет, – сказала она, подумав, – мы мертвы как-то иначе, чем другие люди.
– Глупости! – отрезал Голос Комедианта, колыхнув туман.
– Ты хочешь сказать, что, например, Мэтр мертв по-другому?
Пиф кивнула.
– А Пастырь – иначе, чем Мэтр.
– Мэтр ищет Бога. И Пастырь ищет Бога.
– Не хочешь же ты сказать, что они ищут разных богов?
– Возможно.
– Бог один, но они ищут Его по-разному, – сказала Мирра, и все посмотрели на нее.
Из тумана донеслось хриплое механическое пение:
– Карусельщик идет, – сказал Беренгарий и придвинулся ближе к Мирре, освобождая место. – Эй, Карусельщик! Иди, дело есть.
Поет моя шарманка
По городским дворам
Три песенки старинных
И нежный вальс для дам…
– Чего? – спросил Карусельщик с подозрением, но из тумана все же показался.
А шарманка не унималась, распевая во всю мощь своей механической души:
– Цыц, окаянная! – рявкнул Карусельщик и хватил кулаком по расписному деревянному боку своей подруги.
Вот сядет с папироской
Девчонка у окна
И стряхивает пепел
На улицу она…
– Падам, падам, па… – просипела шарманка и замолчала.
Карусельщик пристроился между Пиф и Беренгарием. Пиф передала ему книгу, которую тот недоверчиво принял в руки.
– А что с ней делать-то? Головешка и головешка. – И хотел выбросить книгу вон.
Пиф перехватила его руку.
– Попробуй прочитать.
Карусельщик повертел книгу так и эдак. Понюхал, потрогал пальцем хрупкие страницы.
– Да как ее прочтешь-то, – сокрушенно проговорил он, все еще подозревая подвох. – Испорчена вещь, как ни взгляни.
Издалека донеслись крики, прерывая негромкий разговор собеседников. Невидимый за завесой тумана, Мэтр прокричал срывающимся голосом:
– Я хочу говорить с Создателем! Я хочу говорить с Создателем! Кто отвечает за этот бардак? Я хочу видеть Творца!
Из мрака ответил раскатистый бас:
– Нос не дорос!
Мэтр, отчаянно:
– Боже, ты меня слышишь?!
Бас:
– В гордыню впадаешь, смерд?
– Господи! Куда я попал?
– На тот свет! – рявкнули.
– Это ад, ад?.. – пискнул Мэтр.
В тумане вкусно хохотнули, зашумели крыльями.
– А ты как думаешь?
– Ад! – завизжал Мэтр.
– Ты сказал, червь! – удовлетворенно прогудел бас.
– Сатана! Изыди, изыди!
– Червь!
– Я не червь! – надрывался Мэтр. – Я член пар… и союза писателей!.. Господи, за что караешь?
– За гордыню тебя карают. За глупость тебя…
– Ты не Господь, – неуверенно сказал Мэтр.
– Я ангел Его, – загремело из тумана.
Потом стало очень тихо. И только через несколько минут Мэтр простонал – еле слышно:
– Ой, мама, мамочка… куда же я попал?
Пиф посмотрела на Мирру.
– И сколько же лет он так…
Брови Мирры сошлись в дугу.
– Его удел – не понимать, бродить впотьмах и страдать. Твой удел – жалеть его.
– …летит напев печальный!.. – вдруг лязгнула шарманка и тут же испуганно притихла.
Карусельщик осторожно перелистывал страницы. Все были совершенно черны. Свесив голову, печалился возле него Беренгарий.
– Все, все было напрасно, – бубнил он, – нам никогда не прочитать ее…
Ему никто не ответил.
А потом в тумане появилась сияющая точка. Она приближалась, и мгла расступалась перед ней, точно светом сжигало туман.
– Аглая идет, – беззвучно проговорил Комедиант.
К собеседникам вышла девочка лет семи. Крепкий загорелый ребенок с двумя толстенькими косичками. Она склонила голову набок и улыбнулась, озарив собравшихся золотистым светом.
– Вот ты где, мама, – важно промолвила она, обращаясь к Пиф.
Женщина и девочка шли, держась за руки, по цветущему саду.
– С тех пор, как я здесь, впервые вижу цветущие деревья, – говорила Пиф, касаясь рукой то одной ветки, то другой. – Прошло столько лет. Впервые они зацвели. Я уже забыла названия.
Аглая обернула к ней смеющееся лицо.
– Да нет же, мама. Ты помнишь.
И они пошли дальше, и их длинные платья были влажны от росы.
– Это что?
– Жасмин.
– А это?
– Шиповник.
– А это?
– Ирисы. Как их много!
– Все ирисы? Такие разные?
– Да.
– А это что за куст?
– Жасмин.
– А это кто стоит?
Пиф споткнулась и остановилась. Посреди цветущего жасмина ждал ее рослый мужчина в армейских штанах, высоких ботинках и новенькой тельняшке, еще пахнущей военторгом.
– Давно мы с тобой не встречались, красавица, – сказал он, усмехаясь.
Аглая прижалась к матери, вытаращила глаза.
– Ангел, – прошептала она. – О, Ангел…
– Здравствуй, Хозяин, – сказала Пиф. – Мы уж думали, что ты нас бросил. Столько лет прошло.
Хозяин засмеялся, сплюнул под ноги.
– Ты до сих пор еще не поняла, что означает слово «навсегда».
– Возможно.
– А это что за малява возле тебя трется?
– Это… ты принес мне ее однажды, завернутую в пеленки…
Хозяин наклонился, взял девочку за подбородок. Аглая поглядела на него исподлобья.
– Я Аглая, – важно произнесла девочка.
Хозяин убрал руку, выпрямился, бросил на Пиф одобрительный взгляд.
– Девочка, – уронил он. – Я так и думал. – Он просвистел несколько тактов из назойливой песенки Карусельщика и резко оборвал сам себя: – Карусельщика не обижаете?
– Мы… – начала Пиф.
Ангел придвинулся к ней, шевельнул лопатками, где не было крыльев.
– Интеллигентами себя вообразили? От высшего образования вены себе режем? А простого бедного алкоголика небось затравили?
– Он творчески развивается, – оправдываясь, сказала Пиф. – Каждый день сочиняет по новому куплету… – Под взглядом Хозяина она поежилась и сдалась: – Ну, Голос Комедианта его иногда дразнит…
– А сам Комедиант куда смотрит? – грозно вопросил Хозяин.
– Да разве Голос переорешь?– возразила Пиф.
Ангел махнул рукой.
– А, разбирайтесь сами…
Пиф взяла его за локоть. Хозяин хмыкнул, шевельнул бровями, но ничего не сказал, и они пошли втроем. Потом Хозяин посадил Аглаю себе на плечи. Девочка уселась поудобнее, вцепилась ручками в жесткие стриженые волосы Ангела.
– Когда я впервые оказалась здесь, – заговорила Пиф, – я думала, что «тот свет» похож на обыкновенную свалку. Свалку, откуда не возвращаются. Да – не ад и не рай, а просто свалка ненужных вещей и выброшенных душ.
– Отчасти так и есть,– заметил Хозяин.
Пиф огляделась вокруг, показала на цветущие кусты, на пестрые клумбы.
– А это все? Разве это тоже ненужный хлам?
– …А отчасти нет, – невозмутимо заключил Хозяин. – Все зависит от взгляда на вещи. Например, вы создали для себя растения, птиц, маленького человека…
– Так это – райский сад? – тихо спросила Пиф.
– Разумеется, – вполне будничным тоном отозвался Хозяин. – Вы неплохо поработали. И ты, в частности. И мне уже не хочется надавать тебе по ушам, как последней истеричке и дуре, и трахнуть посреди банальной помойки.
Пиф хихикнула, провела рукой по платью.
Хозяин покосился на нее:
– Мне хочется оттрахать тебя на кровати под балдахином.
– Ого! – сказала Пиф и потрогала штаны Хозяина, где должны были располагаться его внушительные гениталии. Пальцы встретили пустоту.
Хозяин оглушительно расхохотался.
– Я отпустил дружка погулять, – сообщил он. – Пасется на лужку, кушает маргаритки и пугает пастушек. Не хочу вводить тебя в смущение, дочь человеческая.
– Говнюк, – сказала Пиф. Она обиделась.
Райский сад был полон благоухания и пения птиц. И маленькая девочка на плечах у ангела что-то щебетала, деловито озираясь по сторонам.
– Бог мой, а это что?
Пиф остановилась у деревянного сруба, почерневшего от времени. Это был старый брошенный колодец. Журавель утыкался в пустое не-небо черным пальцем, ведра здесь давно уже не было, только тонкая ржавая цепь еще болталась – вроде тех цепочек, что использовались при устройстве общественных уборных.
Пиф заглянула в колодец.
Сначала ей показалось, что она видит сплошную темноту, но потом глаза привыкли, и она разглядела ползающие во мраке голые человеческие тела. Люди копошились в темной слизи, они карабкались друг другу на голову, хватались бледными руками за скользкие стены колодца. Их было там, наверное, больше сотни. Они были истощены, их ребра торчали, позвонки и лопатки взывали о милосердии.
Пиф смотрела, и минула вечность с того мгновения, как она заглянула в колодец.
…шевеление голых тел в тупом стремлении выбраться…
…покряхтывание, хлюпанье…
…зловоние…
Пиф отпрянула, приложила ладони к горлу.
– Что там, мама? – осведомилась Аглая.
Ангел снял ребенка со своей шеи, и они оба, мужчина и девочка, держась за руки, тоже заглянули в колодец. Потом одновременно повернулись к Пиф, которая все еще давилась ужасом.
Аглая была теперь очень серьезна; Хозяин ухмылялся.
– Что это было?– спросила Пиф.
– Это чей-то ад, мама, – сказала девочка.
– Но ведь здесь рай, – сказала Пиф.
– Для праведных, – уточнил ангел.
– Но кто праведен?
– Вот уж не мне решать, – ответил ангел и пожал плечами. – Сами разбирайтесь.
Первый вопрос таков: какой была Пиф?
Ответ. Первой вошла она в рай Хозяина и показался ей рай похожим на свалку. Невысокого роста была она, с черными волосами. Умерла же от собственной руки, в отчаянии и одиночестве, оплаканная впоследствии друзьями.
Второй вопрос: каким был Комедиант?
Ответ. Вторым вошел он в рай Хозяина и показался ему рай похожим на расселенный дом на окраине большого города. Высокого роста, худой был он, с темными волосами и безгласный. Голос сидел у него на плече, имея могучую силу и самовольный нрав. Умер же Комедиант оттого, что разделился с Голосом.
Третий наш вопрос звучит: каков был Карусельщик?
Ответ. Третьим вошел он в рай Хозяина, и предстал ему рай ярмаркой в захолустном городке. Среднего роста был он, костлявый, с фурункулами по всему телу, лицом нечист, плотью немощен, душу свою носил в шарманке. Отравился плохой водкой, купленной у спекулянтов, отчего и умер, найденный утром у карусели в луна-парке.
Четвертый же вопрос: кем считать Аглаю?
Ответ наш. Четвертой появилась она в раю и можно считать ее избранной, ибо Хозяин принес ее на руках и сам положил на колени к Пиф. И когда вошла она в рай, показался он ей колыбелью.
Пятый наш вопрос: каким назовем мы Беренгария?
Ответ. Воистину, назовем мы его безумным и отважным. Красив и подвижен лицом он, светел волосом, ростом высок, худощав, хорошего сложения. Сгорел на пожаре, не принеся своей гибелью ровно никакой пользы. Пятым вошел он в рай Хозяина, и раем предстало его глазам то, что увидел он.
Шестой вопрос: какова Мирра?
Ответ: бела лицом, черна волосом, красива телом, а душу свою потеряла и сама заблудилась. И монастырем показался ей рай Хозяина, когда вошла она туда.
Седьмой вопрос же таков: каким был Упрямец?
Ответ. Седьмым и последним вошел он в рай, обуянный духом противоречия, и показался ему рай психушкой. И кричал Упрямец, что не верит, и бит был, и не поверил. Ростом же высок, сложением крепок, а убит был случайно, в пьяной драке.
Вот семеро праведных, собранных в раю Хозяина.
– Они гонят меня, – бормотал Мэтр, захлебываясь слезами, – они смеются надо мной…
– Я пролился как вода, – сказал Пастырь. – Все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось как воск…
– Они кричат мне вслед поносные слова, – жаловался Мэтр.
– Сила моя иссохла, как черепок, – сказал Пастырь.
– А этот демон, скользкий, как студень!.. И Комедиант носит его на плече… Они говорят отвратительные вещи, – плакал Мэтр.
– Можно было бы перечесть все кости мои, – сказал Пастырь, – а они смотрят и делают из меня зрелище.
– Спаси меня, святой отец! – закричал Мэтр, прижимаясь головой к грязной коричневой рясе Пастыря. – Защити меня, прошу тебя, уведи меня из этого места! Почему я никак не могу уйти отсюда?
– Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, – сказал Пастырь. – Господь – мой пастырь.
– Есть тут кто? – горланили под окнами. – Эй, люди!.. Есть кто живой?
Беренгарий приподнял голову. В матрасе, на котором он лежал, хрустнула солома.
– Живых нет, – сказал Беренгарий приветливо. – Входи, жмур.
– Нечего пускать кого попало, – прошелестел Комедиант и сердито отвернулся.
Дверь внизу грохнула, по ступенькам затопали, и, окутанный пыльным солнечным светом, показался в дверном проеме рослый парень в черных сатиновых трусах и рваной майке с красной розой на животе. Была эта роза оставлена разбитой бутылкой, на которую напоролся животом, когда по пьяному делу дрался с лучшим другом, не поделив девицу.
– Зря мы из-за Надьки сцепились, – сказал он сумрачно. – Хватило бы Надьки на двоих. Да и водка была дрянь.
– Забудь про свою Надьку, – отозвался Голос. – Ты всё, подох. Сюда всяким надькам вход закрыт.
Парень прищурился, выглядывая, кто там вякнул в полумраке.
– Ну, ты, – проговорил он с угрозой, – ты того…
– Это ты того, – развеселился Голос. – Помер ты. Собутыльники-то твои как увидели, что из тебя кровь течет, бросились бежать. Тебя оставили. Так и подох один на полу, истек кровью. Вот и вся тебе любовь, Упрямец.
– Не верю, – упрямо сказал Упрямец. – Это ты мне в пьяном бреду чудишься.
Он оглянулся и увидел, что в комнату входит врач в белом халате.
– Доктор! – крикнул он, бросаясь к фигуре в белом. – Доктор, опять!..
– Делириум, – удовлетворенно произнес знакомый голос Хозяина. – Белая горячка. Что ж, дело известное.
Он вытащил шприц и приблизился к Упрямцу. И вдруг глаза Хозяина загорелись.
– А ты, пожалуй, братец, мертв, – сказал Хозяин и отбросил шприц. – И не доктор я. Я ангел Божий.
– Ты мой бред, – сказал Упрямец и обхватил голову руками. – Кто-нибудь из вас, кто мне чудится, позовите врача! Пожалуйста, позовите! Ведь кто-нибудь из вас настоящий, правда? Я и правда могу умереть, ведь пырнул меня дурак битой бутылкой в живот, сядет теперь по глупости за убийство… Позовите фершалицу тетю Машу, она в зеленом доме живет, в пятом от разъезда…