Страница:
Длинный бич щелкнул, бедные измученные волы натянули постромки, и фура поехала через вход роковой крепости. Он был так узок, что она еле продвигалась по нему. За стеною открылось большое пространство, которое, судя по многочисленным развалинам, когда-то занимали строения, теперь превратившиеся в груды камней, полускрытые травой, деревьями и ползучими растениями. Это было внешнее кольцо храма, и в нем в древние времена жили жрецы. Пространство, шириной приблизительно в полтораста ярдов, тянулось до второй стены. Она походила на первую, только не была так широка и могуча. Тут на полосе грунта, в тени (стоял очень жаркий день) собрались жители Бомбатце встретить белых.
Не доехав до них ярдов пятнадцать, европейцы сошли с лошадей и вместе с фурой оставили их под присмотром макаланга Тамалы. Бенита стала между отцом и Джекобом Мейером, и все трое пошли к кольцу туземцев, взрослых мужчин, которых было около двухсот.
Все они поднялись на ноги в знак уважения, за исключением одной фигуры, которая продолжала сидеть, прислонясь спиной к стене. Бенита увидела, что эти макаланги походили на своих посланцев. Они были высоки и красивы, с печальными глазами и боязливым выражением лиц людей, которые день изо дня живут, опасаясь рабства или смерти. Как раз напротив троих белых в этом человеческом кольце был проход, через него и повел их Тамас. Когда они проходили мимо туземцев, Бенита почувствовала, что печальные глаза устремились на нее. В нескольких шагах от того места, где подле стены сидел человек с головой, скрытой великолепно вышитым покрывалом, стояли три, покрытые прекрасной резьбой стула. По знаку Тамаса пришедшие сели на них, совершенно молча, так как им не следовало говорить, чтобы не унизить своего достоинства.
– Будьте терпеливы и простите, – сказал, наконец, Тамас. – Мой отец Мамбо молит Мунвали и духов своих праотцев сделать ваше прибытие счастливым для нас и открыть в видении, что должно случиться.
Бенита, которая чувствовала на себе взгляд приблизительно двухсот пар глаз, в душе пожелала, чтобы откровение явилось Мамбо поскорее. Однако вскоре она поддалась общему настроению и стала почти наслаждаться странным положением вещей. Эти могучие, старинные стены, выстроенные неведомыми руками и видевшие столько событий и столько смертей, молчаливое тройное кольцо терпеливых торжественных людей, последних отпрысков культурной расы, накрытая покрывалом согнутая фигура человека, который думал, что он общается со своим богом, – все это было странно, достойно внимания существа, утомленного однообразием цивилизации…
Но вот фигура зашевелилась и сбросила покрывало, показалась голова, побелевшая от лет, одухотворенное, аскетическое лицо, до того худое, что на нем были видны все кости, и черные глаза, смотревшие вверх невидящим взглядом человека, впавшего в транс. Он трижды глубоко вздохнул, потом перевел глаза на троих белых, сидевших против него. Прежде всего он посмотрел на мистера Клиффорда, и его лицо смутилось, потом на Мейера, и на нем промелькнуло выражение тревоги и страха. Наконец, он направил взгляд на Бениту, и его черные глаза сделались спокойны и блеснули счастьем.
– Белая девушка, – сказал он мягким низким голосом, – говорю тебе, не бойся ничего. Ты, знавшая глубокое горе, обретешь счастье и покой. О, девушка, с тобой идет дух такой же чистой и ясной, как ты сама, но умерла она давно.
Мамбо снова посмотрел на ее отца, Джекоба Мейера и замолчал.
– Верно, у тебя нет для меня приятного пророчества? – сказал ему Мейер, – а между тем, я издалека приехал, чтобы выслушать тебя.
Старое лицо сделалось непроницаемым, всякое выражение на нем исчезло, скрылось за сотней морщин. Он ответил:
– Нет, белый человек, никакого. Сам спрашивай небеса, ведь ты так мудр, и прочитай их, если можешь. Пришельцы, – продолжал он другим тоном, – я приветствую вас от имени моих детей и в их присутствии. Сын Тамас, тебе тоже привет, ты хорошо исполнил данное тебе поручение. Послушайте: вы устали и вам нужны покой и пища. Однако побудьте еще со мной, потому что мне необходимо сказать вам несколько слов. Оглядитесь. Вы видите все мое племя: здесь не больше двадцатью десять людей, а прежде мы были бесчисленны, как листья вот того дерева весною. Почему мы умерли? Из-за амандабелов, лютых собак, которых за два поколения до нас Мозеликатце, предводитель Чака, привел на юг нашей страны, и которые с тех пор из года в год берут нас в плен и убивают.
Мы не воинственны, мы не любим войны и не находим наслаждения в убийствах. Мы люди мира, желаем только возделывать нашу землю, заниматься искусством, унаследованным от предков, и поклоняться небесам, на которые мы уходим, чтобы соединиться с духами наших праотцов. Они же люты, сильны, дики; они приходят сюда и убивают наших детей и стариков, уводят с собой в рабство молодых женщин и девушек, угоняют весь наш скот. Где наши стада? Лобенгула, глава амандабелов, взял их, только одна корова осталась у нас, и мы добываем от нее молоко для больных или для осиротевших детей. А между тем он требует скота. Подати, – говорят его гонцы, – давайте подать или наши воины придут и возьмут ее вместе с вашими жизнями. – А скота у нас нет, он весь исчез. У нас ничего не осталось, кроме этой старинной горы, строений, выстроенных на ней, да хлеба, которым мы живем. Да, это говорю я, Молимо, я, предки которого были великими властителями, я, все еще имеющий больше мудрости, чем все полчища Лобенгулы.
И снова голова старика упала на грудь. Слезы потекли по его поблекшим щекам; все макаланги ответили:
– Мамбо, это правда!
– Слушайте дальше, – продолжал он. – Лобенгула грозит нам, поэтому я послал к белым, которые побывали здесь раньше, и велел передать им, что если они привезут мне сто ружей, а также пороху и пуль, чтобы мы могли отбить амандабелов от этих сильных стен, я проведу их в тайное святилище, куда вот уже шесть поколений не ступала нога белого человека, и там позволю им искать сокровище, скрытое так, что ни один человек не знает, где оно, сокровище, о котором они справлялись четыре зимы тому назад. Тогда мы не позволили им искать его и прогнали их, боясь заклятия, положенного на нас белой умершей девушкой, которая предсказала, что нас постигнет судьба ее близких, если мы отдадим зарытое золото кому-либо, кроме указанного небом лица. Дети, дух Бомбатце посетил меня. Я видел белую девушку во сне, и она сказала мне: «Позволь им войти в крепость и искать». Дети, я послал моего сына и других послов туда, где, как я знал, жили люди, и после многих месяцев наши посланные вернулись, привели их и ту, о которой говорил дух.
Тут он поднял свою иссохшую руку и протянул ее к Бените, говоря:
– Она – избранница! Теперь, – спросил Молимо, обращаясь к Клиффорду и Джекобу, – скажите мне, друзья, привезли ли вы ружья?
– Конечно, – ответил мистер Клиффорд. – Они здесь, в фуре. Это лучшие ружья, а вместе с ними десять тысяч патронов, купленных за дорогую цену. Мы исполнили нашу часть договора. Исполнишь ли ты свое обещание, или мы снова уедем с ружьями, предоставив вам биться с матабелами вашими ассегаями?
– Скажите ваши условия, пока мы слушаем, – ответил Молимо.
– Хорошо, – проговорил Клиффорд. – Вот они. Ты должен давать нам пищу и приют, пока мы находимся здесь. Ты должен провести нас в скрытое место на вершине горы, туда, где умерли португальцы, туда, где скрыто золото. Ты должен, в случае если мы найдем золото или что-нибудь ценное для нас, позволить нам взять это богатство и помочь отправиться обратно, то есть или дать нам лодки и гребцов для плавания по Замбези, или упряжных животных. Ты должен запретить всем делать нам вред или досаждать во время нашего пребывания у вас. Таков наш договор.
– Еще не все, – сказал Молимо. – Вот что еще нужно прибавить: прежде всего вы научите нас обращаться с вашими ружьями; потом вы будете искать сокровища без нашей помощи, потому что, по закону, мы не можем вмешиваться в это. Наконец, если амандабелы нападут на нас, пока вы еще здесь, вы, как умеете, будете помогать нам отбиваться от них.
– Значит, вы ждете нападения? – подозрительно спросил Мейер.
– Белый человек, мы всегда ждем нападения. Что же, согласны? – спросил Молимо.
– Да, – в один голос ответили Клиффорд и Мейер, но Джекоб прибавил:
– Ружья и патроны – ваши. Теперь проводите нас в запретное место. Мы исполнили наше обещание и, полагаясь на вашу честь, надеемся, что вы исполните ваше.
– Белая девушка, – спросил Молимо, обращаясь к Бените, – ты тоже согласна?
– То, что говорит мой отец, говорю и я, – ответила она.
– Хорошо, – сказал Молимо. – Теперь в присутствии моего народа и от лица Мунвали, я, Мамбо, его пророк, объявляю, что между нами состоялся договор, и да падет месть небес на того, кто нарушит наши условия. Распрягите волов белых людей, накормите их лошадей, разгрузите их фуру, чтобы мы могли счесть ружья. Велите принести пищу в «дом гостей», и после того как они подкрепят свои силы, я, единственный из вас входивший в святилище, введу их в святое место, чтобы они могли начать искать то, что белые люди ищут из века в век. Если они не найдут золота, мы отпустим их с миром.
ГЛАВА IX. Клятва Мадуна
ГЛАВА X. Вершина горы
Не доехав до них ярдов пятнадцать, европейцы сошли с лошадей и вместе с фурой оставили их под присмотром макаланга Тамалы. Бенита стала между отцом и Джекобом Мейером, и все трое пошли к кольцу туземцев, взрослых мужчин, которых было около двухсот.
Все они поднялись на ноги в знак уважения, за исключением одной фигуры, которая продолжала сидеть, прислонясь спиной к стене. Бенита увидела, что эти макаланги походили на своих посланцев. Они были высоки и красивы, с печальными глазами и боязливым выражением лиц людей, которые день изо дня живут, опасаясь рабства или смерти. Как раз напротив троих белых в этом человеческом кольце был проход, через него и повел их Тамас. Когда они проходили мимо туземцев, Бенита почувствовала, что печальные глаза устремились на нее. В нескольких шагах от того места, где подле стены сидел человек с головой, скрытой великолепно вышитым покрывалом, стояли три, покрытые прекрасной резьбой стула. По знаку Тамаса пришедшие сели на них, совершенно молча, так как им не следовало говорить, чтобы не унизить своего достоинства.
– Будьте терпеливы и простите, – сказал, наконец, Тамас. – Мой отец Мамбо молит Мунвали и духов своих праотцев сделать ваше прибытие счастливым для нас и открыть в видении, что должно случиться.
Бенита, которая чувствовала на себе взгляд приблизительно двухсот пар глаз, в душе пожелала, чтобы откровение явилось Мамбо поскорее. Однако вскоре она поддалась общему настроению и стала почти наслаждаться странным положением вещей. Эти могучие, старинные стены, выстроенные неведомыми руками и видевшие столько событий и столько смертей, молчаливое тройное кольцо терпеливых торжественных людей, последних отпрысков культурной расы, накрытая покрывалом согнутая фигура человека, который думал, что он общается со своим богом, – все это было странно, достойно внимания существа, утомленного однообразием цивилизации…
Но вот фигура зашевелилась и сбросила покрывало, показалась голова, побелевшая от лет, одухотворенное, аскетическое лицо, до того худое, что на нем были видны все кости, и черные глаза, смотревшие вверх невидящим взглядом человека, впавшего в транс. Он трижды глубоко вздохнул, потом перевел глаза на троих белых, сидевших против него. Прежде всего он посмотрел на мистера Клиффорда, и его лицо смутилось, потом на Мейера, и на нем промелькнуло выражение тревоги и страха. Наконец, он направил взгляд на Бениту, и его черные глаза сделались спокойны и блеснули счастьем.
– Белая девушка, – сказал он мягким низким голосом, – говорю тебе, не бойся ничего. Ты, знавшая глубокое горе, обретешь счастье и покой. О, девушка, с тобой идет дух такой же чистой и ясной, как ты сама, но умерла она давно.
Мамбо снова посмотрел на ее отца, Джекоба Мейера и замолчал.
– Верно, у тебя нет для меня приятного пророчества? – сказал ему Мейер, – а между тем, я издалека приехал, чтобы выслушать тебя.
Старое лицо сделалось непроницаемым, всякое выражение на нем исчезло, скрылось за сотней морщин. Он ответил:
– Нет, белый человек, никакого. Сам спрашивай небеса, ведь ты так мудр, и прочитай их, если можешь. Пришельцы, – продолжал он другим тоном, – я приветствую вас от имени моих детей и в их присутствии. Сын Тамас, тебе тоже привет, ты хорошо исполнил данное тебе поручение. Послушайте: вы устали и вам нужны покой и пища. Однако побудьте еще со мной, потому что мне необходимо сказать вам несколько слов. Оглядитесь. Вы видите все мое племя: здесь не больше двадцатью десять людей, а прежде мы были бесчисленны, как листья вот того дерева весною. Почему мы умерли? Из-за амандабелов, лютых собак, которых за два поколения до нас Мозеликатце, предводитель Чака, привел на юг нашей страны, и которые с тех пор из года в год берут нас в плен и убивают.
Мы не воинственны, мы не любим войны и не находим наслаждения в убийствах. Мы люди мира, желаем только возделывать нашу землю, заниматься искусством, унаследованным от предков, и поклоняться небесам, на которые мы уходим, чтобы соединиться с духами наших праотцов. Они же люты, сильны, дики; они приходят сюда и убивают наших детей и стариков, уводят с собой в рабство молодых женщин и девушек, угоняют весь наш скот. Где наши стада? Лобенгула, глава амандабелов, взял их, только одна корова осталась у нас, и мы добываем от нее молоко для больных или для осиротевших детей. А между тем он требует скота. Подати, – говорят его гонцы, – давайте подать или наши воины придут и возьмут ее вместе с вашими жизнями. – А скота у нас нет, он весь исчез. У нас ничего не осталось, кроме этой старинной горы, строений, выстроенных на ней, да хлеба, которым мы живем. Да, это говорю я, Молимо, я, предки которого были великими властителями, я, все еще имеющий больше мудрости, чем все полчища Лобенгулы.
И снова голова старика упала на грудь. Слезы потекли по его поблекшим щекам; все макаланги ответили:
– Мамбо, это правда!
– Слушайте дальше, – продолжал он. – Лобенгула грозит нам, поэтому я послал к белым, которые побывали здесь раньше, и велел передать им, что если они привезут мне сто ружей, а также пороху и пуль, чтобы мы могли отбить амандабелов от этих сильных стен, я проведу их в тайное святилище, куда вот уже шесть поколений не ступала нога белого человека, и там позволю им искать сокровище, скрытое так, что ни один человек не знает, где оно, сокровище, о котором они справлялись четыре зимы тому назад. Тогда мы не позволили им искать его и прогнали их, боясь заклятия, положенного на нас белой умершей девушкой, которая предсказала, что нас постигнет судьба ее близких, если мы отдадим зарытое золото кому-либо, кроме указанного небом лица. Дети, дух Бомбатце посетил меня. Я видел белую девушку во сне, и она сказала мне: «Позволь им войти в крепость и искать». Дети, я послал моего сына и других послов туда, где, как я знал, жили люди, и после многих месяцев наши посланные вернулись, привели их и ту, о которой говорил дух.
Тут он поднял свою иссохшую руку и протянул ее к Бените, говоря:
– Она – избранница! Теперь, – спросил Молимо, обращаясь к Клиффорду и Джекобу, – скажите мне, друзья, привезли ли вы ружья?
– Конечно, – ответил мистер Клиффорд. – Они здесь, в фуре. Это лучшие ружья, а вместе с ними десять тысяч патронов, купленных за дорогую цену. Мы исполнили нашу часть договора. Исполнишь ли ты свое обещание, или мы снова уедем с ружьями, предоставив вам биться с матабелами вашими ассегаями?
– Скажите ваши условия, пока мы слушаем, – ответил Молимо.
– Хорошо, – проговорил Клиффорд. – Вот они. Ты должен давать нам пищу и приют, пока мы находимся здесь. Ты должен провести нас в скрытое место на вершине горы, туда, где умерли португальцы, туда, где скрыто золото. Ты должен, в случае если мы найдем золото или что-нибудь ценное для нас, позволить нам взять это богатство и помочь отправиться обратно, то есть или дать нам лодки и гребцов для плавания по Замбези, или упряжных животных. Ты должен запретить всем делать нам вред или досаждать во время нашего пребывания у вас. Таков наш договор.
– Еще не все, – сказал Молимо. – Вот что еще нужно прибавить: прежде всего вы научите нас обращаться с вашими ружьями; потом вы будете искать сокровища без нашей помощи, потому что, по закону, мы не можем вмешиваться в это. Наконец, если амандабелы нападут на нас, пока вы еще здесь, вы, как умеете, будете помогать нам отбиваться от них.
– Значит, вы ждете нападения? – подозрительно спросил Мейер.
– Белый человек, мы всегда ждем нападения. Что же, согласны? – спросил Молимо.
– Да, – в один голос ответили Клиффорд и Мейер, но Джекоб прибавил:
– Ружья и патроны – ваши. Теперь проводите нас в запретное место. Мы исполнили наше обещание и, полагаясь на вашу честь, надеемся, что вы исполните ваше.
– Белая девушка, – спросил Молимо, обращаясь к Бените, – ты тоже согласна?
– То, что говорит мой отец, говорю и я, – ответила она.
– Хорошо, – сказал Молимо. – Теперь в присутствии моего народа и от лица Мунвали, я, Мамбо, его пророк, объявляю, что между нами состоялся договор, и да падет месть небес на того, кто нарушит наши условия. Распрягите волов белых людей, накормите их лошадей, разгрузите их фуру, чтобы мы могли счесть ружья. Велите принести пищу в «дом гостей», и после того как они подкрепят свои силы, я, единственный из вас входивший в святилище, введу их в святое место, чтобы они могли начать искать то, что белые люди ищут из века в век. Если они не найдут золота, мы отпустим их с миром.
ГЛАВА IX. Клятва Мадуна
Клиффорд и Мейср пошли к фуре, чтобы посмотреть, как будут распрягать волов и расседлывать лошадей. Бенита тоже поднялась, спрашивая себя, когда дадут им поесть, потому что она сильно проголодалась. Между тем Молимо ласково разговаривал со своим сыном Тамасом. Он гладил его руку и усердно расспрашивал о чем-то. Бенита, которая внимательно наблюдала за этой семейной сценой, услышала сзади себя легкий шум и движение. Она обернулась посмотреть в чем дело – и увидела трех высоких воинов в полном вооружении, со щитами в левой руке, с копьями в правой; черные страусовые перья поднимались над полированными обручами, вплетенными в их волосы. Черные му-часы обвивали их талии и черные же бычьи хвосты были привязаны под их коленами. Люди эти шли посреди толпы макалангов, точно не видя их.
– Это матабелы! Матабелы двинулись на нас, – раздался чей-то испуганный голос. Раздались крики: – Бегите за стены. Некоторые повторяли: – Убейте их! Их немного!
Но матабелы шли, не обращая ни на что внимания, пока не остановились перед Мамбо.
– Кто вы и что вам надо? – смело спросил старик, хотя на его лице отразился страх при виде трех чужих людей, и все его тело дрожало.
– Тебе следовало бы знать это, правитель Бомбатце, – со смехом ответил один из воинов, – ведь ты и раньше видел наших послов. Мы дети Лобенгулы, Великого Слона, правителя, Черного Тельца, отца амандабелов. Мы принесли весть для твоего слуха, маленький старик, видя, что ваши ворота открыты, мы вошли в крепость.
– Итак, посланцы Лобенгулы, передайте вашу весть моим ушам и ушам народа моего, – сказал Молимо.
– Я слышал тебя. Слушайте же и вы речь Лобенгулы.
Тут посланный заговорил, употребляя местоимение «я», точно речь произносил сам властелин матабелов, обращаясь к своему вассалу, главе макалангов: «Я в прошедшем году послал к тебе, раб, который смеет называть себя Мамбо макалангов, требуя дани скотом и женщинами для рабства и предупреждал, что если не получу подати добровольно, возьму ее силой. Ты не прислал ничего. Но в тот раз я пощадил народ твой. Теперь я снова посылаю за данью. Передай моим посланным пятьдесят коров и пятьдесят быков с пастухами, которые пригнали бы их, а также двенадцать девушек, в противном случае, я сотру вас с лица земли, вас, которые слишком долго беспокоили мир – и это случится раньше, чем исчезнет новая луна». – Таковы слова Лобенгулы, – в заключение сказал посланный. Вынув роговую табакерку, понюхал табаку и с дерзким видом передал ее Молимо.
Старый Мамбо от бешенства потерял всякое самообладание: он выбил табакерку из рук своего мучителя, она упала на землю, табак рассыпался.
– Так разольется кровь вашего народа, благодаря твоему безумию, – спокойно сказал гонец, поднимая табакерку и собирая табак.
– Слушай, – заговорил Молимо тонким, дрожащим голосом. – Твой властелин требует от нас скота, хотя он знает, что весь скот угнан, что у нас осталась одна корова для каждого осиротевшего младенца. Он требует также девушек, но у нас их мало. А почему? Потому что коршун Лобенгула обгладал нас до костей. Да, с нас живых он сорвал мясо!.. Год за годом его воины обкрадывали и убивали наш народ, и теперь нас почти не осталось. И вот, он требует того, чего мы не можем дать, просто желая начать с нами ссору и перебить наших воинов. У нас ничего нет, и мы ничего не можем дать Лобенгуле. Вот наш ответ.
– Вот как, – насмешливо сказал посланец. – Почему же я вижу фуру, нагруженную товаром, и быков под ярмом? Да, – прибавил он многозначительно, – в фуре такой товар, который мы видали в Булавайо. Ведь Лобенгула тоже иногда покупает ружья у белых людей. О, маленький макаланг, уступи нам фуру с этим грузом и с волами, а также лошадей, и хотя это небольшой дар, мы возьмем его и в этом году не потребуем ничего больше.
– Могу ли я отдать вам собственность моих гостей? – спросил Молимо. – Уйдите, не то мы вытолкаем вас.
– Хорошо, уйдем, только знай, мы скоро вернемся и покончим с вами: нам надоело ходить так далеко и получать так мало. Идите, возделывайте ваши нивы, жители Бомбатце, потому что, клянусь именем Лобенгулы, вы не увидите, как созреет новый хлеб! Старик помолчал, потом произнес:
– Жестокая собака, уста Молимо, великого Мунвали откроют тебе волю божества. Я не подниму руку на тебя, но ты никогда больше не взглянешь в лицо твоего властелина. Уходите вы все теперь и делайте, что хотите.
С мгновение трое матабелов казались испуганными, и Бенита слышала, как один из них сказал своим товарищам:
– Колдун заколдовал нас. Он заколдовал Великого Слона и весь его народ. Не убить ли старика?
Но говоривший выборный быстро отделался от страха и ответил со смехом:
– Так вот зачем ты, старый предатель, призвал белых людей. Ты с ними хочешь устроить заговор против Лобенгулы?
Он повернулся на одном месте, внимательно взглянул на Клиффорда и Джекоба Мейера, потом прибавил:
– Хорошо! Серая борода и черная борода, я сам убью вас так, как вы еще не слыхивали. А красивая девушка скоро будет варить пиво для властителя и сделается одной из его жен, если он не отдаст ее мне.
Все последовавшее случилось в одно мгновение. Едва матабел заговорил о Бените, как Мейер, который бесстрашно слушал его угрозы и похвалы, вдруг точно проснулся. Его черные глаза загорелись, бледное лицо приняло выражение жестокости. Выхватив револьвер из-за пояса, он почти одновременно прицелился и выстрелил… На землю упал матабел, мертвый или умирающий.
Никто не шевелился, все только смотрели. Макаланги и матабелы, привыкшие к смерти, все же удивились внезапности случившегося. Контраст между великолепным, грубым дикарем, стоявшим перед ними мгновение назад и бессильным черным телом, готовым заснуть навсегда, был до того странен, что поразил их воображение. Убитый бес-сильнолежал на земле, а над ним с дымящимся револьвером в руках стоял Мейер, стоял и смеялся.
Бенита чувствовала, что он поступил справедливо, что матабел заслужил жестокое наказание, но смех Джекоба казался ей ужасным, потому что она слышала в нем голос его сердца, – и, Боже, как беспощадно было оно! Когда меч правосудия падает, правосудие не должно смеяться.
– Смотрите, – сказал Молимо своим тихим голосом, указывая пальцем на мертвого матабела, – солгал ли я, или этот человек, действительно, никогда больше не взглянет в лицо своего властелина? То же, что было со слугой, случится и с господином, только не так скоро. Таково постановление Мунвали, высказанное голосом его уст, голосом Молимо Бомбатце. Идите, дети Лобенгулы, и унесите этот первый плод сбора, которые белые соберут с воинов его земли.
Тонкий голос старика замер. Наступила такая тишина, что Бените показалось, будто она слышит скрип ножек зеленой ящерицы, которая проползла через камень, лежавший на расстоянии ярдов двух от нее.
И вдруг молчание нарушилось. Два оставшихся в живых матабела испугались за свою жизнь. Послов хватали за руки, срывали с них украшения, били их палками, бросали в них камни. Наконец, двое избитых, покрытых кровью людей увидели, что путь им отрезан и, словно влачимые инстинктом, шатаясь, двинулись в сторону Бениты, пораженной ужасом при виде этой страшной сцены. Они бросились перед ней на землю, ухватились за ее платье, моля о помиловании.
Молимо произнес:
– Отпустите их. Случится то, что должно случиться, и от этого деяния не произойдет никакой новой беды.
– Вы слышали? Скорее уходите, – по-зулусски сказала матабелам Бенита.
Избитые люди с трудом поднялись на ноги и остановились перед ней, поддерживая друг друга. Один из них, человек с энергичным и умным лицоом, с сединой в черных волосах, проговорил:
– Выслушайте меня. Этот глупец, – тут он показал на своего мертвого товарища, – похвальба которого навлекла на него смерть, был человеком невысокого происхождения. Я же, молчавший, – Мадуна, отпрыск княжеского дома и по справедливости заслуживаю смерти, так как обратился спиной к этим собакам. Я и брат мой приняли жизнь из твоих рук, госпожа, но теперь, успев подумать, мы отказываемся от помилования. Уйду ли я к праотцам, или останусь жить – неважно; отряд ждет под стенами. Постановленное свершится, как справедливо сказал старый колдун. Слушай, госпожа, если тебе когда-нибудь придется попросить две жизни из рук Мадуны, он от своего имени и от имени Лобенгулы, обещает дать их тебе. Люди, за которых ты заступишься, уйдут невредимыми: их отпустят, и все их имущество отдадут им. Вспомни клятву Мадуны, госпожа, в час нужды, а ты, мой брат, засвидетельствуй ее перед нашим народом.
Матабелы выпрямились, насколько это было возможно, и, жестоко израненные, подняли правые рукл и поклонились Бените – так люди их племени кланяются женам и дочерям предводителей. Потом, не обращая ни малейшего внимания на остальных, матабелы, хромая, пошли к воротам, которые распахнули перед ними, и скрылись за стеной.
– Это матабелы! Матабелы двинулись на нас, – раздался чей-то испуганный голос. Раздались крики: – Бегите за стены. Некоторые повторяли: – Убейте их! Их немного!
Но матабелы шли, не обращая ни на что внимания, пока не остановились перед Мамбо.
– Кто вы и что вам надо? – смело спросил старик, хотя на его лице отразился страх при виде трех чужих людей, и все его тело дрожало.
– Тебе следовало бы знать это, правитель Бомбатце, – со смехом ответил один из воинов, – ведь ты и раньше видел наших послов. Мы дети Лобенгулы, Великого Слона, правителя, Черного Тельца, отца амандабелов. Мы принесли весть для твоего слуха, маленький старик, видя, что ваши ворота открыты, мы вошли в крепость.
– Итак, посланцы Лобенгулы, передайте вашу весть моим ушам и ушам народа моего, – сказал Молимо.
– Я слышал тебя. Слушайте же и вы речь Лобенгулы.
Тут посланный заговорил, употребляя местоимение «я», точно речь произносил сам властелин матабелов, обращаясь к своему вассалу, главе макалангов: «Я в прошедшем году послал к тебе, раб, который смеет называть себя Мамбо макалангов, требуя дани скотом и женщинами для рабства и предупреждал, что если не получу подати добровольно, возьму ее силой. Ты не прислал ничего. Но в тот раз я пощадил народ твой. Теперь я снова посылаю за данью. Передай моим посланным пятьдесят коров и пятьдесят быков с пастухами, которые пригнали бы их, а также двенадцать девушек, в противном случае, я сотру вас с лица земли, вас, которые слишком долго беспокоили мир – и это случится раньше, чем исчезнет новая луна». – Таковы слова Лобенгулы, – в заключение сказал посланный. Вынув роговую табакерку, понюхал табаку и с дерзким видом передал ее Молимо.
Старый Мамбо от бешенства потерял всякое самообладание: он выбил табакерку из рук своего мучителя, она упала на землю, табак рассыпался.
– Так разольется кровь вашего народа, благодаря твоему безумию, – спокойно сказал гонец, поднимая табакерку и собирая табак.
– Слушай, – заговорил Молимо тонким, дрожащим голосом. – Твой властелин требует от нас скота, хотя он знает, что весь скот угнан, что у нас осталась одна корова для каждого осиротевшего младенца. Он требует также девушек, но у нас их мало. А почему? Потому что коршун Лобенгула обгладал нас до костей. Да, с нас живых он сорвал мясо!.. Год за годом его воины обкрадывали и убивали наш народ, и теперь нас почти не осталось. И вот, он требует того, чего мы не можем дать, просто желая начать с нами ссору и перебить наших воинов. У нас ничего нет, и мы ничего не можем дать Лобенгуле. Вот наш ответ.
– Вот как, – насмешливо сказал посланец. – Почему же я вижу фуру, нагруженную товаром, и быков под ярмом? Да, – прибавил он многозначительно, – в фуре такой товар, который мы видали в Булавайо. Ведь Лобенгула тоже иногда покупает ружья у белых людей. О, маленький макаланг, уступи нам фуру с этим грузом и с волами, а также лошадей, и хотя это небольшой дар, мы возьмем его и в этом году не потребуем ничего больше.
– Могу ли я отдать вам собственность моих гостей? – спросил Молимо. – Уйдите, не то мы вытолкаем вас.
– Хорошо, уйдем, только знай, мы скоро вернемся и покончим с вами: нам надоело ходить так далеко и получать так мало. Идите, возделывайте ваши нивы, жители Бомбатце, потому что, клянусь именем Лобенгулы, вы не увидите, как созреет новый хлеб! Старик помолчал, потом произнес:
– Жестокая собака, уста Молимо, великого Мунвали откроют тебе волю божества. Я не подниму руку на тебя, но ты никогда больше не взглянешь в лицо твоего властелина. Уходите вы все теперь и делайте, что хотите.
С мгновение трое матабелов казались испуганными, и Бенита слышала, как один из них сказал своим товарищам:
– Колдун заколдовал нас. Он заколдовал Великого Слона и весь его народ. Не убить ли старика?
Но говоривший выборный быстро отделался от страха и ответил со смехом:
– Так вот зачем ты, старый предатель, призвал белых людей. Ты с ними хочешь устроить заговор против Лобенгулы?
Он повернулся на одном месте, внимательно взглянул на Клиффорда и Джекоба Мейера, потом прибавил:
– Хорошо! Серая борода и черная борода, я сам убью вас так, как вы еще не слыхивали. А красивая девушка скоро будет варить пиво для властителя и сделается одной из его жен, если он не отдаст ее мне.
Все последовавшее случилось в одно мгновение. Едва матабел заговорил о Бените, как Мейер, который бесстрашно слушал его угрозы и похвалы, вдруг точно проснулся. Его черные глаза загорелись, бледное лицо приняло выражение жестокости. Выхватив револьвер из-за пояса, он почти одновременно прицелился и выстрелил… На землю упал матабел, мертвый или умирающий.
Никто не шевелился, все только смотрели. Макаланги и матабелы, привыкшие к смерти, все же удивились внезапности случившегося. Контраст между великолепным, грубым дикарем, стоявшим перед ними мгновение назад и бессильным черным телом, готовым заснуть навсегда, был до того странен, что поразил их воображение. Убитый бес-сильнолежал на земле, а над ним с дымящимся револьвером в руках стоял Мейер, стоял и смеялся.
Бенита чувствовала, что он поступил справедливо, что матабел заслужил жестокое наказание, но смех Джекоба казался ей ужасным, потому что она слышала в нем голос его сердца, – и, Боже, как беспощадно было оно! Когда меч правосудия падает, правосудие не должно смеяться.
– Смотрите, – сказал Молимо своим тихим голосом, указывая пальцем на мертвого матабела, – солгал ли я, или этот человек, действительно, никогда больше не взглянет в лицо своего властелина? То же, что было со слугой, случится и с господином, только не так скоро. Таково постановление Мунвали, высказанное голосом его уст, голосом Молимо Бомбатце. Идите, дети Лобенгулы, и унесите этот первый плод сбора, которые белые соберут с воинов его земли.
Тонкий голос старика замер. Наступила такая тишина, что Бените показалось, будто она слышит скрип ножек зеленой ящерицы, которая проползла через камень, лежавший на расстоянии ярдов двух от нее.
И вдруг молчание нарушилось. Два оставшихся в живых матабела испугались за свою жизнь. Послов хватали за руки, срывали с них украшения, били их палками, бросали в них камни. Наконец, двое избитых, покрытых кровью людей увидели, что путь им отрезан и, словно влачимые инстинктом, шатаясь, двинулись в сторону Бениты, пораженной ужасом при виде этой страшной сцены. Они бросились перед ней на землю, ухватились за ее платье, моля о помиловании.
Молимо произнес:
– Отпустите их. Случится то, что должно случиться, и от этого деяния не произойдет никакой новой беды.
– Вы слышали? Скорее уходите, – по-зулусски сказала матабелам Бенита.
Избитые люди с трудом поднялись на ноги и остановились перед ней, поддерживая друг друга. Один из них, человек с энергичным и умным лицоом, с сединой в черных волосах, проговорил:
– Выслушайте меня. Этот глупец, – тут он показал на своего мертвого товарища, – похвальба которого навлекла на него смерть, был человеком невысокого происхождения. Я же, молчавший, – Мадуна, отпрыск княжеского дома и по справедливости заслуживаю смерти, так как обратился спиной к этим собакам. Я и брат мой приняли жизнь из твоих рук, госпожа, но теперь, успев подумать, мы отказываемся от помилования. Уйду ли я к праотцам, или останусь жить – неважно; отряд ждет под стенами. Постановленное свершится, как справедливо сказал старый колдун. Слушай, госпожа, если тебе когда-нибудь придется попросить две жизни из рук Мадуны, он от своего имени и от имени Лобенгулы, обещает дать их тебе. Люди, за которых ты заступишься, уйдут невредимыми: их отпустят, и все их имущество отдадут им. Вспомни клятву Мадуны, госпожа, в час нужды, а ты, мой брат, засвидетельствуй ее перед нашим народом.
Матабелы выпрямились, насколько это было возможно, и, жестоко израненные, подняли правые рукл и поклонились Бените – так люди их племени кланяются женам и дочерям предводителей. Потом, не обращая ни малейшего внимания на остальных, матабелы, хромая, пошли к воротам, которые распахнули перед ними, и скрылись за стеной.
ГЛАВА X. Вершина горы
Эту ночь Бенита провела в доме для гостей, то есть в хижине побольше остальных. Мейер и Клиффорд ночевали в фуре. Молодая девушка так утомилась, что долго не могла заснуть. Она вспоминала события этого дня, вспоминала мистические речи старого Молимо, появление диких послов и все, что последовало потом, главное же, ужасная смерть посланца, которого убил Джекоб Мейер. Эта картина стояла перед ее глазами, она постоянно видела ее.
На следующее утро Клиффорд и Мейер пошли к Молимо, который сидел подле второй стены. Указав ему на макалангов, вооруженных ружьями, они сказали:
– Мы выполнили нашу часть договора, выполни же свою. Проведи нас в святое место и позволь начать поиски.
– Пусть так и будет, – ответил он. – Идите за мной, белые люди.
И Молимо повел их вдоль стены. Наконец, остановился подле узкой тропинки, не более ярда шириной, под которой открывалась пропасть, приблизительно футов в пятьдесят глубины, почти над рекой. По этой головокружительной дорожке они прошли саженей двадцать. Она окончилась расщелиной в скале, такой узкой, что только один человек мог пройти в ней. Было ясно, что дальше начиналась вторая крепость, так как с обеих сторон она была выложена обтесанными камнями. Человеческие ноги истерли даже гранитный пол этого коридора. Век за веком люди появлялись тут. Старинная галерея извивалась в толще стены, и, наконец, вывела их наружу. Они увидели склон, круто поднимавшийся, покрытый, как и пространство ниже, остатками развалин строений, между которыми росли кустарники и деревья.
Они поднялись к подножью третьей стены, обошли ее и остановились над рекой. Тут не было прохода. Несколько мелких и очень крутых ступеней, высеченных в камне, вели от подножья стены к ее гребню, поднимавшемуся больше чем на тридцать футов от уровня земли.
– Право, – сказала Бенита, с отчаянием глядя на этот опасный путь, – работа искателя золота слишком трудна. Я думаю, что не смогу подняться. – Ее отец посмотрел на ступени и покачал головой.
– Нам нужно достать веревку, – с досадой сказал Мейер, обращаясь к Молимо. – Разве мы можем иначе взобраться по ступеням, когда под нами зияет такая бездна?
– Я стар, но свободно прохожу здесь, – сказал старик с удивлением, потому что для него, всю жизнь поднимавшегося по этим ступеням, они казались удобными, – но все-таки, – прибавил он, – у меня наверху есть веревка, которой я пользуюсь в темные ночи. Я поднимусь и спущу ее вам.
И он быстро поднялся по ступеням; было удивительно, как его старые ноги переходили с одной ступеньки на другую, – так спокойно и легко, точно он поднимался по самой обыкновенной лестнице. Обезьяна не могла бы двигаться более ловко, не обращая внимания на высоту. Вскоре он исчез за гребнем стены, снова появился на верхней ступени и оттуда спустил толстую веревку, свитую из кожи, крикнув, что она привязана крепко. Мейеру так хотелось поскорей добраться до тайника, о котором он грезил день и ночь, что, едва схватившись рукой за веревку, он принялся карабкаться на ступени и быстро поднялся на стену. Сев на гребень стены, он посоветовал Клиффорду обвязать талию Бениты концом каната. За ней последовал и отец.
Они огляделись кругом и во г что увидели.
Стена, выстроенная, как и две нижние, из каменных неотделанных и не соединенных известкой глыб, сохранилась изумительно хорошо, потому что ее единственными врагами были зной, тропические дожди, кусты и деревья, которые выросли здесь, раздвинув камни. Стена эта окружала вершину холма, т.е. площадь приблизительно в три акра, тут поднимались сголбы, каждый приблизительно в двенадцать футов высоты. На вершине они были украшены высеченными из камня грубыми изображениями коршунов. Многие из этих колонн упали от ветра, может быть, от ударов молнии, и их обломки лежали на стене; те из них, которые упали внутрь, свалились к подножию стены. Несколько, шесть или семь, стояли совершенно целые.
Впоследствии Бенита узнала, что по всей вероятности, их воздвигли финикияне или тот древний народ, который возвел исполинские укрепления, и что они являлись своеобразным календарем. Но она не обратила большого внимания на эти колонны, потому что рассматривала более замечательный памятник древности, поднимавшийся на самом краю пропасти. У внешней стены подножия этой реликвии была выстроена еще стена.
Это был большой конус, о котором говорил ей Роберт Сеймур, вышиной в пятьдесят футов или больше, и похожий на камни, найденные в финикийских храмах. Но он не был выстроен из отдельных глыб, его высекли человеческие руки из целого исполинского гранитного монолита. Такие камни встречаются в Африке и, пролежав несколько тысяч или миллионов лет, остаются крепкими, хотя более мягкие породы вокруг них исчезают, разрушенные временем и погодой. С внутренней стороны этого конуса поднималась удобная лестница, по которой можно было легко подняться наверх. Его вершина, имевшая приблизительно шесть футов в диаметре, представляла собой нечто вроде чаши, вероятно, эта впадина была сделана для поклонения божествам и для жертвоприношений. Удивительный памятник снизу можно было видеть только со стороны реки и ниоткуда больше. Благодаря откосу горы, он слегка наклонялся в наружную сторону, так что булыжник, брошенный с его вершины, падал прямо в воду.
– Мои праотцы, – сказал Молимо, – видели, как португалка, красивая дочь знаменитого предводителя Ферейра, бросилась отсюда вниз, отдав золото нам на сохранение и положив на него заклятие. В моих видениях я видал ее на этой же скале и слышал ее голос. Другим тоже казалось, что они смотрели на девушку, но только издали, с той стороны реки.
Он замолчал, взглянул на Бениту своими странными, мечтательными глазами и вдруг спросил:
– Скажи, госпожа, ты этого совсем не помнишь?
Бенита почувствовала волнение; все казалось ей так странно, все волновало, тревожило ее.
– Как могу я помнить? – спросила она, – ведь я родилась около двадцати пяти лет тому назад.
– Я не знаю, – ответил Молимо. – Может ли это знать невежественный чернокожий старик, проживший на свете не больше восьмидесяти лет? Однако, госпожа, скажи мне, где ты родилась? На земле или на небе? Почему покачиваешь головкой ты, не помнящая? Я тоже не помню. Но все круги где-нибудь да встречаются, это так, и верь, португальская девушка предсказала, что она снова явится. Наконец, я говорю правду, что она совсем такая, как ты, и является в это место. Я, видевший ее ясно, хорошо разглядел ее красоту. Однако, может быть, она явится не во плоти, и придет только ее душа. О, госпожа, в твоих глазах я вижу ее душу. Довольно, – резко закончил он другим тоном, – сойдем. Раз ты не можешь вспомнить, я должен показать тебе кое-что. Не бойся: ступени удобны.
Они сошли вниз без большого затруднения и скоро очутились в чаще растений и кустов, через которые бежала узкая тропинка. Она провела их мимо развалин строений, назначение и цель которых были забыты, потому что они обвалились много сотен лет назад. Наконец, Молимо и белые остановились близ входа в пещеру, помещавшуюся приблизительно на расстоянии сорока ярдов от монолитного конуса. Тут Молимо попросил остановиться, сказав, что он пойдет внутрь и зажжет там свет. Через пять минут он вернулся, говоря, что все готово.
На следующее утро Клиффорд и Мейер пошли к Молимо, который сидел подле второй стены. Указав ему на макалангов, вооруженных ружьями, они сказали:
– Мы выполнили нашу часть договора, выполни же свою. Проведи нас в святое место и позволь начать поиски.
– Пусть так и будет, – ответил он. – Идите за мной, белые люди.
И Молимо повел их вдоль стены. Наконец, остановился подле узкой тропинки, не более ярда шириной, под которой открывалась пропасть, приблизительно футов в пятьдесят глубины, почти над рекой. По этой головокружительной дорожке они прошли саженей двадцать. Она окончилась расщелиной в скале, такой узкой, что только один человек мог пройти в ней. Было ясно, что дальше начиналась вторая крепость, так как с обеих сторон она была выложена обтесанными камнями. Человеческие ноги истерли даже гранитный пол этого коридора. Век за веком люди появлялись тут. Старинная галерея извивалась в толще стены, и, наконец, вывела их наружу. Они увидели склон, круто поднимавшийся, покрытый, как и пространство ниже, остатками развалин строений, между которыми росли кустарники и деревья.
Они поднялись к подножью третьей стены, обошли ее и остановились над рекой. Тут не было прохода. Несколько мелких и очень крутых ступеней, высеченных в камне, вели от подножья стены к ее гребню, поднимавшемуся больше чем на тридцать футов от уровня земли.
– Право, – сказала Бенита, с отчаянием глядя на этот опасный путь, – работа искателя золота слишком трудна. Я думаю, что не смогу подняться. – Ее отец посмотрел на ступени и покачал головой.
– Нам нужно достать веревку, – с досадой сказал Мейер, обращаясь к Молимо. – Разве мы можем иначе взобраться по ступеням, когда под нами зияет такая бездна?
– Я стар, но свободно прохожу здесь, – сказал старик с удивлением, потому что для него, всю жизнь поднимавшегося по этим ступеням, они казались удобными, – но все-таки, – прибавил он, – у меня наверху есть веревка, которой я пользуюсь в темные ночи. Я поднимусь и спущу ее вам.
И он быстро поднялся по ступеням; было удивительно, как его старые ноги переходили с одной ступеньки на другую, – так спокойно и легко, точно он поднимался по самой обыкновенной лестнице. Обезьяна не могла бы двигаться более ловко, не обращая внимания на высоту. Вскоре он исчез за гребнем стены, снова появился на верхней ступени и оттуда спустил толстую веревку, свитую из кожи, крикнув, что она привязана крепко. Мейеру так хотелось поскорей добраться до тайника, о котором он грезил день и ночь, что, едва схватившись рукой за веревку, он принялся карабкаться на ступени и быстро поднялся на стену. Сев на гребень стены, он посоветовал Клиффорду обвязать талию Бениты концом каната. За ней последовал и отец.
Они огляделись кругом и во г что увидели.
Стена, выстроенная, как и две нижние, из каменных неотделанных и не соединенных известкой глыб, сохранилась изумительно хорошо, потому что ее единственными врагами были зной, тропические дожди, кусты и деревья, которые выросли здесь, раздвинув камни. Стена эта окружала вершину холма, т.е. площадь приблизительно в три акра, тут поднимались сголбы, каждый приблизительно в двенадцать футов высоты. На вершине они были украшены высеченными из камня грубыми изображениями коршунов. Многие из этих колонн упали от ветра, может быть, от ударов молнии, и их обломки лежали на стене; те из них, которые упали внутрь, свалились к подножию стены. Несколько, шесть или семь, стояли совершенно целые.
Впоследствии Бенита узнала, что по всей вероятности, их воздвигли финикияне или тот древний народ, который возвел исполинские укрепления, и что они являлись своеобразным календарем. Но она не обратила большого внимания на эти колонны, потому что рассматривала более замечательный памятник древности, поднимавшийся на самом краю пропасти. У внешней стены подножия этой реликвии была выстроена еще стена.
Это был большой конус, о котором говорил ей Роберт Сеймур, вышиной в пятьдесят футов или больше, и похожий на камни, найденные в финикийских храмах. Но он не был выстроен из отдельных глыб, его высекли человеческие руки из целого исполинского гранитного монолита. Такие камни встречаются в Африке и, пролежав несколько тысяч или миллионов лет, остаются крепкими, хотя более мягкие породы вокруг них исчезают, разрушенные временем и погодой. С внутренней стороны этого конуса поднималась удобная лестница, по которой можно было легко подняться наверх. Его вершина, имевшая приблизительно шесть футов в диаметре, представляла собой нечто вроде чаши, вероятно, эта впадина была сделана для поклонения божествам и для жертвоприношений. Удивительный памятник снизу можно было видеть только со стороны реки и ниоткуда больше. Благодаря откосу горы, он слегка наклонялся в наружную сторону, так что булыжник, брошенный с его вершины, падал прямо в воду.
– Мои праотцы, – сказал Молимо, – видели, как португалка, красивая дочь знаменитого предводителя Ферейра, бросилась отсюда вниз, отдав золото нам на сохранение и положив на него заклятие. В моих видениях я видал ее на этой же скале и слышал ее голос. Другим тоже казалось, что они смотрели на девушку, но только издали, с той стороны реки.
Он замолчал, взглянул на Бениту своими странными, мечтательными глазами и вдруг спросил:
– Скажи, госпожа, ты этого совсем не помнишь?
Бенита почувствовала волнение; все казалось ей так странно, все волновало, тревожило ее.
– Как могу я помнить? – спросила она, – ведь я родилась около двадцати пяти лет тому назад.
– Я не знаю, – ответил Молимо. – Может ли это знать невежественный чернокожий старик, проживший на свете не больше восьмидесяти лет? Однако, госпожа, скажи мне, где ты родилась? На земле или на небе? Почему покачиваешь головкой ты, не помнящая? Я тоже не помню. Но все круги где-нибудь да встречаются, это так, и верь, португальская девушка предсказала, что она снова явится. Наконец, я говорю правду, что она совсем такая, как ты, и является в это место. Я, видевший ее ясно, хорошо разглядел ее красоту. Однако, может быть, она явится не во плоти, и придет только ее душа. О, госпожа, в твоих глазах я вижу ее душу. Довольно, – резко закончил он другим тоном, – сойдем. Раз ты не можешь вспомнить, я должен показать тебе кое-что. Не бойся: ступени удобны.
Они сошли вниз без большого затруднения и скоро очутились в чаще растений и кустов, через которые бежала узкая тропинка. Она провела их мимо развалин строений, назначение и цель которых были забыты, потому что они обвалились много сотен лет назад. Наконец, Молимо и белые остановились близ входа в пещеру, помещавшуюся приблизительно на расстоянии сорока ярдов от монолитного конуса. Тут Молимо попросил остановиться, сказав, что он пойдет внутрь и зажжет там свет. Через пять минут он вернулся, говоря, что все готово.