Страница:
– Кто сделал это? – спросил я.
– Обезьяна, – ответил он. – Ядовитая обезьяна. Отрежь мне палец, о Догита, иначе завтра я умру.
– Почему же ты, Калуби, вождь понго, не обратился к своим врачам, чтобы они отрезали тебе палец?
– Нет-нет, – отвечал он, покачав головой, – они не могут сделать этого. Это запрещает закон. А мне самому трудно сделать это, ибо если дальше окажется черное мясо, надо будет отрезать кисть руки, если и дальше окажется черное мясо, надо будет отрезать всю руку.
Я сел на свой походный стул и задумался, так как бесполезно было пытаться делать операцию при таком освещении. Калуби, думая, что я отклоняю его просьбу, пришел в сильное волнение.
– Будь милосердным, белый господин, – молил он меня, – не дай мне умереть. Я боюсь смерти. Жизнь тяжела, но смерть еще хуже. Если ты откажешь мне, я убью себя здесь, перед тобой, и мой призрак будет посещать тебя до тех пор, пока ты не умрешь от страха и не присоединишься ко мне. Какую плату ты хочешь? Золота, слоновой кости или рабов? Скажи, я дам тебе все.
– Молчи, – сказал я, так как увидел, что если он будет много говорить, его схватит приступ лихорадки, который приведет операцию к роковому исходу. По той же причине я не стал расспрашивать его о многом, что интересовало меня. Я развел огонь и начал кипятить свои хирургические инструменты. Калуби, вероятно, думал, что я занялся магией. Тем временем взошло солнце.
– Ну, – сказал я, – теперь покажи, насколько ты храбрый человек.
И вот, Аллан, я сделал операцию, отрезав ему палец у самого основания, так как думал, что в его рассказе о яде есть доля правды. И действительно, как я нашел впоследствии и теперь могу показать вам, ибо отрезанный сустав пальца до сих пор сохранился у меня в спирту, там был яд. Чернота, о которой говорил Калуби, распространилась почти по всему пальцу.
Вождь понго, без сомнения, был весьма терпеливым человеком. Во время операции он сидел неподвижно, как скала, и даже глазом не моргнул. Увидев, что в оперированном месте здоровая ткань, он издал глубокий вздох облегчения. Потом, когда все было кончено, он впал в легкий обморок. Я дал ему немного коньяка с водой, что подкрепило его.
– О господин Догита, – говорил он, когда я перевязывал ему руку, – на всю жизнь я твой раб. Но окажи мне еще одну услугу. В моей земле есть ужасный дикий зверь, откусивший мне палец. Это – демон. Он убивает нас, и мы боимся его. Я слышал, что у вас, белых людей, есть магическое оружие, которое убивает с шумом. Приди в мою землю и убей того дикого зверя своим магическим оружием. Я молю тебя, приди, приди, ибо я в страхе.
И действительно у него был очень взволнованный вид.
– Нет, – ответил я, – я не проливаю крови. Я никого не убиваю, кроме бабочек, да и тех не так уж много. Но если ты боишься этого зверя, почему ты не отравишь его? Вам, черным, знакомо много ядов.
– Все бесполезно, – печально ответил он. – Зверь умеет различать яды. Некоторые он глотает, и они не вредят ему, к некоторым он не прикасается. Ни один черный человек не может убить его. Нам издревле известно, что он умрет только от руки белого.
– Очень странное животное, – подозрительно начал я, так как мне показалось, что Калуби лжет. Но в этот самый момент я услышал голоса своих людей. Они с пением шли ко мне через высокую траву, но, по-видимому, были еще далеко. Калуби тоже услыхал их и вскочил на ноги.
– Мне надо идти, – сказал он. – Никто не должен видеть меня здесь. Но какую плату желаешь ты, о господин?
– За лечение я не беру платы, – ответил я. – Но постой. В вашей земле растет чудесный цветок. Не правда ли? Я хотел бы иметь этот цветок.
– Кто сказал тебе о цветке? – спросил Калуби. – Это – священный цветок. Не говори о нем, о белый господин, ибо говорить о нем для тебя рискованно. Вернись сюда и приведи с собой кого-нибудь, кто может убить зверя, и я сделаю тебя богатым. Вернись и позови из тростника Калуби, и Калуби услышит твой зов и придет к тебе.
Потом он схватил свое копье и исчез в тростнике. Больше я его никогда не видел.
– Но откуда же вы, брат Джон, достали этот цветок?
– Однажды утром, спустя около недели, я нашел его около своей палатки стоящим в узкогорлом глиняном сосуде с водой. Я, конечно, просил Калуби прислать мне корень растения, но он, вероятно, понял, что мне нужен только цветок. Или, может быть, он не посмел послать целое растение. Во всяком случае, это лучше, чем ничего.
– Почему же вы сами не отправились в Понго и не добыли его?
– По многим причинам, Аллан. Мазиту клялись, что всякий, кто увидит этот цветок, бывает умерщвлен. Когда они узнали, что у'меня есть такой цветок, они заставили меня уйти миль за семьдесят, в другую сторону своей страны. Поэтому я решил подождать до тех пор, когда найдутся люди, которые согласятся сопровождать меня. Откровенно сказать, вы, Аллан, кажетесь мне человеком, который охотно взглянул бы на странного зверя, откусывающего людям пальцы и пугающего их до смерти. Удивительно, – прибавил он, с улыбкой поглаживая свою длинную седую бороду, – что мы с вами встретились вскоре после всего этого.
– Вы находите меня таким человеком? – ответил я. – Брат Джон, о вас болтают многое, но я пришел к заключению, что все это неверно.
Он снова улыбнулся и погладил свою длинную седую бороду.
II. Аукционный зал
– Обезьяна, – ответил он. – Ядовитая обезьяна. Отрежь мне палец, о Догита, иначе завтра я умру.
– Почему же ты, Калуби, вождь понго, не обратился к своим врачам, чтобы они отрезали тебе палец?
– Нет-нет, – отвечал он, покачав головой, – они не могут сделать этого. Это запрещает закон. А мне самому трудно сделать это, ибо если дальше окажется черное мясо, надо будет отрезать кисть руки, если и дальше окажется черное мясо, надо будет отрезать всю руку.
Я сел на свой походный стул и задумался, так как бесполезно было пытаться делать операцию при таком освещении. Калуби, думая, что я отклоняю его просьбу, пришел в сильное волнение.
– Будь милосердным, белый господин, – молил он меня, – не дай мне умереть. Я боюсь смерти. Жизнь тяжела, но смерть еще хуже. Если ты откажешь мне, я убью себя здесь, перед тобой, и мой призрак будет посещать тебя до тех пор, пока ты не умрешь от страха и не присоединишься ко мне. Какую плату ты хочешь? Золота, слоновой кости или рабов? Скажи, я дам тебе все.
– Молчи, – сказал я, так как увидел, что если он будет много говорить, его схватит приступ лихорадки, который приведет операцию к роковому исходу. По той же причине я не стал расспрашивать его о многом, что интересовало меня. Я развел огонь и начал кипятить свои хирургические инструменты. Калуби, вероятно, думал, что я занялся магией. Тем временем взошло солнце.
– Ну, – сказал я, – теперь покажи, насколько ты храбрый человек.
И вот, Аллан, я сделал операцию, отрезав ему палец у самого основания, так как думал, что в его рассказе о яде есть доля правды. И действительно, как я нашел впоследствии и теперь могу показать вам, ибо отрезанный сустав пальца до сих пор сохранился у меня в спирту, там был яд. Чернота, о которой говорил Калуби, распространилась почти по всему пальцу.
Вождь понго, без сомнения, был весьма терпеливым человеком. Во время операции он сидел неподвижно, как скала, и даже глазом не моргнул. Увидев, что в оперированном месте здоровая ткань, он издал глубокий вздох облегчения. Потом, когда все было кончено, он впал в легкий обморок. Я дал ему немного коньяка с водой, что подкрепило его.
– О господин Догита, – говорил он, когда я перевязывал ему руку, – на всю жизнь я твой раб. Но окажи мне еще одну услугу. В моей земле есть ужасный дикий зверь, откусивший мне палец. Это – демон. Он убивает нас, и мы боимся его. Я слышал, что у вас, белых людей, есть магическое оружие, которое убивает с шумом. Приди в мою землю и убей того дикого зверя своим магическим оружием. Я молю тебя, приди, приди, ибо я в страхе.
И действительно у него был очень взволнованный вид.
– Нет, – ответил я, – я не проливаю крови. Я никого не убиваю, кроме бабочек, да и тех не так уж много. Но если ты боишься этого зверя, почему ты не отравишь его? Вам, черным, знакомо много ядов.
– Все бесполезно, – печально ответил он. – Зверь умеет различать яды. Некоторые он глотает, и они не вредят ему, к некоторым он не прикасается. Ни один черный человек не может убить его. Нам издревле известно, что он умрет только от руки белого.
– Очень странное животное, – подозрительно начал я, так как мне показалось, что Калуби лжет. Но в этот самый момент я услышал голоса своих людей. Они с пением шли ко мне через высокую траву, но, по-видимому, были еще далеко. Калуби тоже услыхал их и вскочил на ноги.
– Мне надо идти, – сказал он. – Никто не должен видеть меня здесь. Но какую плату желаешь ты, о господин?
– За лечение я не беру платы, – ответил я. – Но постой. В вашей земле растет чудесный цветок. Не правда ли? Я хотел бы иметь этот цветок.
– Кто сказал тебе о цветке? – спросил Калуби. – Это – священный цветок. Не говори о нем, о белый господин, ибо говорить о нем для тебя рискованно. Вернись сюда и приведи с собой кого-нибудь, кто может убить зверя, и я сделаю тебя богатым. Вернись и позови из тростника Калуби, и Калуби услышит твой зов и придет к тебе.
Потом он схватил свое копье и исчез в тростнике. Больше я его никогда не видел.
– Но откуда же вы, брат Джон, достали этот цветок?
– Однажды утром, спустя около недели, я нашел его около своей палатки стоящим в узкогорлом глиняном сосуде с водой. Я, конечно, просил Калуби прислать мне корень растения, но он, вероятно, понял, что мне нужен только цветок. Или, может быть, он не посмел послать целое растение. Во всяком случае, это лучше, чем ничего.
– Почему же вы сами не отправились в Понго и не добыли его?
– По многим причинам, Аллан. Мазиту клялись, что всякий, кто увидит этот цветок, бывает умерщвлен. Когда они узнали, что у'меня есть такой цветок, они заставили меня уйти миль за семьдесят, в другую сторону своей страны. Поэтому я решил подождать до тех пор, когда найдутся люди, которые согласятся сопровождать меня. Откровенно сказать, вы, Аллан, кажетесь мне человеком, который охотно взглянул бы на странного зверя, откусывающего людям пальцы и пугающего их до смерти. Удивительно, – прибавил он, с улыбкой поглаживая свою длинную седую бороду, – что мы с вами встретились вскоре после всего этого.
– Вы находите меня таким человеком? – ответил я. – Брат Джон, о вас болтают многое, но я пришел к заключению, что все это неверно.
Он снова улыбнулся и погладил свою длинную седую бороду.
II. Аукционный зал
Мне помнится, что разговор о понго, почитателях гориллы и Священного Цветка, не возобновлялся до самого нашего приезда в мой дом в Дурбане. Туда я взял, конечно, с собою Чарльза Скрупа, туда же переехал и брат Джон, который, за недостатком лишней спальни в моем доме, разбил свою палатку в саду.
Однажды вечером мы с ним сидели на крыльце и курили. Единственной слабостью брата Джона было то, что он курил. Он совершенно не пил вина, ел мясо только тогда, когда был принужден к этому обстоятельствами, но при всяком удобном случае он, как и большинство американцев, курил сигары.
– Джон, – сказал я, – я думал о вашем рассказе и пришел вот к каким выводам.
– К каким, Аллан?
– Во-первых, вы были порядочным ослом, не узнав от Калуби больше. У вас был для этого удобный случай.
– Согласен с вами, Аллан, но, между прочим, я -доктор, и тогда меня главным образом занимала операция.
– Во-вторых, я уверен, что Калуби подвергся нападению своего бога-обезьяны и что обезьяна эта – горилла.
– Почему вы так думаете?
– Потому что я слышал об обезьянах соко, живущих в Центральной Африке, которые откусывают у людей пальцы на руках и ногах. Я слышал, что они очень похожи на горилл.
– Я тоже знаю этих обезьян, Аллан. Однажды я видел соко, огромную коричневую обезьяну, которая стояла на задних лапах и била себя в грудь. Я не успел хорошо рассмотреть ее, потому что бежал от нее.
– В-третьих, желтая орхидея может принести много денег тому, кто выкопает и перевезет ее в Англию.
– Я, кажется, говорил вам, Аллан, что она стоит около двадцати тысяч фунтов. Таким образом, ваш вывод не самостоятелен.
– В-четвертых, я не прочь выкопать с кем-нибудь эту орхидею и получить свою долю из двадцати тысяч фунтов.
К этим словам брат Джон проявил чрезвычайный интерес.
– Ага! – сказал он. – Теперь мы наконец дошли до самой сути дела. Я все ждал, когда вы скажете это, Аллан.
– В-пятых, – продолжал я, – для организации такой экспедиции потребуется значительно больше денег, чем есть у нас с вами вместе. Нам нужны компаньоны, безразлично, принимающие ли непосредственное участие в экспедиции или нет, но непременно с деньгами.
Брат Джон бросил взгляд на окно комнаты Чарли Скрупа, который, будучи еще довольно слабым, очень рано ложился спать.
– Нет, – сказал я, – с него довольно Африки. Да и вы сами говорили, что он окончательно оправится не раньше, чем через два года. Кроме того, тут замешана одна леди. Я уже написал от себя письмо этой леди. Ее адрес я узнал от Скрупа, когда он не понимал, что говорил. Я написал ей, что он все время бредил только ею и что он герой. Ох! Что скажет Чарли Скруп, когда узнает, как я расписал его! Письмо ушло с последней почтой, и я надеюсь, что оно скоро дойдет по назначению. Теперь слушайте дальше. Скруп хочет, чтобы я проводил его в Англию. Он, по-видимому, надеется, что я смогу замолвить за него слово, если мне случится встретиться с той леди. Он берет на себя все расходы по путешествию и предлагает уплатить мне за потерянное время. А так как я не был в Англии с тех пор, как мне было всего три года, мне не хотелось бы упускать такого случая.
У брата Джона вытянулось лицо.
– А как же экспедиция? – спросил он.
– Сегодня первое ноября, – ответил я, – дождливое время в тех местах начинается как раз теперь и длится до апреля. Так что до этого времени бесполезно будет пытаться посетить ваших приятелей понго. Я же тем временем успею съездить в Англию и вернуться обратно. Если вы доверите мне ваш цветок, я возьму его с собою. Быть может, мне удастся найти человека, который согласится дать денег на организацию поисков этого растения. А в это время вы можете, если хотите, жить у меня и располагать моим домом, как своим.
– Благодарю вас, Аллан, но мне нельзя сидеть так долго на одном месте. Я отправлюсь куда-нибудь и потом вернусь.
Он остановился, задумчиво устремив глаза в темноту. Потом предложил:
– Видите ли, брат, мне надо бродить и бродить по этой земле до тех пор…
– Вы знаете, до каких пор? – пытливо спросил я.
Он сделал усилие и ответил с искусственной беззаботностью:
– Пока не изучу каждый дюйм ее. Есть еще очень много племен, которых я не посетил.
– Включая понго, – сказал я. – Кстати, если я достану денег на экспедицию, я полагаю, вы тоже отправитесь со мной? Ведь только с вашей помощью можно рассчитывать пробраться к понго через землю ваших друзей мазиту.
– Конечно, я отправлюсь с вами. Больше того, если вы не пойдете со мной, я пойду один. Я хочу исследовать Землю Понго, даже если бы мне грозила опасность никогда не вернуться оттуда.
Я пристально посмотрел на него и сказал:
– Ради цветка вы, Джон, готовы рисковать многим. Или, кроме цветка, вы ищете чего-либо другого? Если так, я, надеюсь, выскажете мне всю правду.
– Хорошо, Аллан. Если вы так настаиваете, я скажу вам всю правду. О понго я слышал больше, чем рассказал вам. Это было после того, как я оперировал Калуби или после того, как я попытался пробраться к понго один. Но, как я уже вам говорил, мне это не удалось.
– Что же вы слышали?
– Я слышал, что у понго, наряду с белым богом, есть и белая богиня.
– Что же из этого?
– Ничего, за исключением того, что богини всегда интересовали меня. Спокойной ночи!
«Ты, старый воробей, – подумал я, – что-то скрываешь от меня. Хорошо. В один прекрасный день я узнаю, правда ли все это или нет. Но эта орхидея… Странный народ эти понго со своей белой богиней и священным цветком. Поистине Африка страна необыкновенных людей и богов! »
Теперь место действия переносится в Англию. (Но не бойтесь, милый читатель, любитель приключений! Через несколько страниц оно снова перенесется в Африку). Мистер Чарльз Скруп и я покинули Дурбан через день или два после моего последнего разговора с братом Джоном. В Кейптауне мы сели на почтовый пароход, небольшое утлое суденышко, которое после долгого и утомительного плавания наконец доставило нас целыми и невредимыми в Плимут. Нашими товарищами по путешествию были весьма скучные и неинтересные люди. Большинство из них я забыл, но одну леди помню хорошо. Судя по ее наружности, она, вероятно, начала свою карьеру прислугой при баре. Теперь она была женой богатого виноторговца из Кейптауна. На нашу беду, она после обеда становилась чрезвычайно разговорчивой. Я припоминаю, как она сидела в салоне, освещенном керосиновой лампой, качавшейся над ее головой (она всегда садилась под лампой, чтобы всем были видны ее бриллианты). Я помню, она говорила: «Не вносите сюда вульгарных охотничьих манер, мистер Аллан (с ударением на Аллан) Квотермейн. Они не подходят приличному обществу. Вам следует пойти и причесать свои волосы». Ее маленький супруг испуганно говорил:
– Что ты говоришь! Перестань! Ты почти оскорбляешь, моя дорогая!
Но к чему я вспоминаю все это спустя столько лет, когда я забыл даже имена этих людей!
Мы посетили остров Вознесения, с волнами, разбивающимися о него в белую пену, с его обнаженным горным пиком, увенчанным зеленью, и черепахами в прудах. Мы захватили с собой пару, и я часто смотрел, как они лежат на баке на спинах, слабо шевеля своими конечностями. Одна из них издохла, и я велел мяснику очистить для меня ее панцирь. Впоследствии я преподнес его в полированном и обработанном виде мистеру Скрупу и его невесте в качестве свадебного подарка. Я предназначал его для рабочей корзинки и был весьма смущен, когда одна глупая леди во всеуслышанье объявила на свадьбе, что это самая красивая колыбель, какую она когда-нибудь видела. Я, конечно, пытался объяснить ей назначение черепаховой брони, а в это время все кругом хихикали.
Но к чему я пишу о таких пустяках, не имеющих прямого отношения к моей истории!
Я уже упоминал, что рискнул послать письмо мисс Маннерс относительно мистера Скрупа, в котором я, между прочим, сообщил, что «если герой останется в живых, то я, вероятно, привезу его домой со следующим почтовым пароходом». Мы прибыли в Плимут в тихий ноябрьский день, часов около восьми утра. Вскоре явился буксир за пассажирами, почтой и некоторым грузом. Я смотрел, как он подходит к нам, и увидел на его палубе полную леди, закутанную в меха, а рядом с ней красивую белокурую молодую женщину в изящном костюме. Немного спустя ко мне подошел стюард и сказал, что меня просят в салон. Я отправился туда и нашел там двух упомянутых дам, стоявших рядом:
– Мистер Аллан Квотермейн, – сказала полная леди. – Скажите поскорее, где мистер Скруп, которого вы везете домой?
Что-то в ней и в ее манере обращения так встревожило меня, что я едва мог ответить:
– Внизу, мадам, внизу…
– Моя дорогая, – сказала полная леди своей спутнице, – Я предупреждала тебя быть готовой к самому худшему. Соберись с духом и не устраивай сцены перед всеми этими людьми. Пути Провидения неисповедимы. Тебе не следовало отпускать бедного юношу в страну язычников.
Потом, обернувшись ко мне, она прибавила:
– Я полагаю, он набальзамирован? Мы хотели бы похоронить его в Эссексе.
– Набальзамирован! – воскликнул я. – Набальзамирован? Да он в ванне или был в ней всего лишь несколько минут тому назад!
В следующую секунду молоденькая леди пролила слезы радости на моем плече.
– Маргарет! – воскликнула ее компаньонка (она приходилась молодой особе чем-то вроде тетки), – я просила тебя не устраивать публичных сцен. Мистер Квотермейн, ввиду того, что мистер Скруп жив, будьте добры попросить его сюда.
Я немедленно притащил Скрупа, не дав ему окончить бритья.
Остальное легко можно себе представить.
Хорошо быть героем. С этих пор (благодаря мне) Чарльз Скруп остался таковым на всю жизнь. Теперь у него есть внуки, и все они считают его героем. Более того, он не возражает им. Потом я отправился в Эссекс к молодой леди, в ее имение с красивым домом. Я попал на большой парадный обед на двадцать четыре персоны. Мне пришлось произнести речь о Чарльзе Скрупе и леопарде. Это была великолепная речь. По крайней мере, все весело рукоплескали, включая и слуг, собравшихся в конце большой столовой.
Я помню, что для дополнения рассказа я ввел в него еще нескольких леопардов (самку и трех взрослых детенышей) и раненого буйвола. Согласно моему рассказу, всех их одного за другим мистер Скруп прикончил своим охотничьим ножом. Интересно было смотреть на него во время этого рассказа. К счастью, он сидел рядом со мной, и я мог толкать его ногой под столом. Все это было очень весело. Молодая пара была очень счастлива, так как они действительно любили друг Друга.
Благодарение судьбе, мне с помощью брата Джона удалось снова соединить их.
Во время своего пребывания в Эссексе я, между прочим, впервые встретился с лордом Регноллом и прекрасной мисс Холмс, с которыми мне впоследствии суждено было пережить несколько очень странных приключений.
Спустя некоторое время я взялся за дело. Кто-то сказал мне, что в городе есть фирма, занимающаяся аукционной продажей орхидей, которые в то время входили в моду у богатых садоводов. «Вот – подумал я, – подходящее место, где мне следует показать свое сокровище. Без сомнения, господа „Мэй и Примроуз“ – так называлась эта всемирно известная фирма – смогут познакомить меня с богатыми орхидистами, которые не задумаются внести пару тысяч фунтов на поиски цветка, стоившего, по словам брата Джона, неслыханную сумму денег. По крайней мере, я попытаюсь что-нибудь сделать».
И вот в одну пятницу, около двенадцати часов дня, я посетил деловую контору господ «Мэй и Примроуз», принеся с собою Cypripedium, которая лежала теперь в плоской жестяной коробке. Для своего посещения я выбрал очень неудачное время, так как на вопрос, могу ли я видеть мистера Мэя, я получил ответ, что он отсутствует.
– В таком случае я хотел бы видеть мистера Примроуза, – сказал я.
– Мистер Примроуз в аукционном зале, – ответил клерк, который, казалось, был очень занят.
– А где это? – спросил я.
– Выйдя за дверь, налево, потом опять налево, – сказал клерк, захлопывая окошечко.
От этой грубости мне стало так неприятно, что я уже был близок к тому, чтобы отказаться от своего предприятия.
Но, немного подумав, я все же пошел в указанном направлении и через минуту или две очутился в узком проходе, ведущем в большую комнату.
Для всякого нового человека эта комната представляла необычайное зрелище.
Первое, что бросилось мне в глаза, было объявление на стене, запрещавшее посетителям курить трубки. «Странные растения эти орхидеи, если они умеют отличать сигарный дым от трубочного», – подумал я, входя в большую комнату. Налево стоял длинный стол, уставленный горшками с самыми красивыми цветами, какие я когда-либо видел. Все это были разнообразные орхидеи. Вдоль стен стояли столы, сплошь заваленные корнями, тоже, по-видимому, орхидей. Моему неопытному глазу все эти кучи корней казались не стоящими и пяти шиллингов. Посреди комнаты стояла кафедра или трибуна, за которой сидел джентльмен с очень приветливым лицом. Он так быстро вел аукцион, что сидевший рядом с ним клерк едва успевал записывать покупателей. Перед кафедрой стоял стол, имевший вид подковы. За ним сидели покупатели. Конец этого стола никем не был занят, так что носильщики могли выставлять перед продажей каждую партию цветов. У самой кафедры стоял еще другой небольшой стол, на котором стояло около двадцати горшков наиболее красивых орхидей. Судя по объявлению, они должны были продаваться ровно в половине второго. По всей комнате стояли группы мужчин (дамы сидели за большим столом), большинство которых имело в петлицах орхидеи. Это, как я узнал впоследствии, были продавцы и любители орхидей. Все они производили на меня очень хорошее впечатление. Комната мне тоже казалась чрезвычайно уютной, особенно по контрасту с ужасным лондонским туманом, царившим снаружи. Я пробрался в угол, чтобы никому не мешать, и некоторое время смотрел на происходившее перед моими глазами.
Вдруг чей-то приятный голос рядом спросил меня, не желаю ли я заглянуть в каталог. Я посмотрел на говорившего и сразу почувствовал к нему чрезвычайную симпатию (я уже говорил, что принадлежу к людям, придающим большое значение первому впечатлению).
Это был обыкновенный белокурый молодой англичанин, не очень высокого роста, хорошо сложенный, с веселыми голубыми глазами и чрезвычайно приятным выражением лица. Лет ему было не более двадцати четырех – двадцати пяти. Я сразу почувствовал, что это чрезвычайно добрый и милый человек. На нем был немного поношенный костюм из грубой материи, с орхидеей в петлице.
– Благодарю вас, – ответил я, – я пришел сюда не покупать. Я мало смыслю в орхидеях, – прибавил я в виде пояснения, – за исключением некоторых видов, встречавшихся мне в Африке, и вот этой, – я похлопал по жестяному ящику, который держал в руках.
– Мне очень хотелось бы услышать что-нибудь об африканских орхидеях, – сказал он. – Что у вас в этом ящике, растение или цветы?
– Всего один цветок. Он принадлежит не мне. Один из моих африканских друзей просил меня… впрочем, это длинная история, которая вряд ли будет интересна вам.
– Напротив. Судя по величине, это должно быть стебель или побег Cymbidium note 14.
Я отрицательно покачал головой.
– Это не то название, которое упоминал мой друг. Он назвал этот цветок Cypripedium.
Молодой человек был чрезвычайно удивлен.
– Один цветок Cypripedium во всем этом большом ящике? Должно быть, это очень большой цветок.
– Да, мой друг говорит, что это самый большой цветок, какой когда-либо находил. Он имеет около двадцати четырех дюймов note 15 в поперечнике.
– Двадцать четыре дюйма в поперечнике! – воскликнул молодой человек с видом крайнего удивления. – И притом Cypripedium'. Сэр, вы, вероятно, шутите?
– Сэр, – ответил я с негодованием, – вы хотите сказать, что я лгу? Впрочем, может действительно оказаться, что этот цветок другого семейства.
– Во имя богини Флоры note 16, покажите мне его поскорей! Я начал открывать ящик. Он уже был наполовину открыт, когда к нам подошли два других джентльмена, которые либо слышали наш разговор, либо заметили возбужденный вид моего собеседника. Я заметил, что в петлицах у них тоже были орхидеи.
– Ба, Соммерс! – сказал один из них с искусственной живостью, – что это у вас?
– Что это у вас? – повторил другой.
– Ничего, – ответил молодой человек, которого назвали Соммерсом, – это… ящик с тропическими бабочками.
– А! Бабочки! – сказал номер первый и ушел. Но не так легко было удовлетворить любопытство номера второго, мужчины с ястребиными глазами.
– Покажите мне этих бабочек, – обратился он ко мне.
– Это никак не возможно, – воскликнул молодой человек. – Мой друг боится, как бы сырость не испортила их окраски. Не правда ли, Броун?
– Да, Соммерс, – ответил я, поняв хитрость и захлопывая ящик. Мужчина с ястребиными глазами удалился.
– Орхидист! – прошептал молодой человек. – Ужасный народ эти орхидисты! Оба эти джентльмена – очень богатые люди. Мистер Броун – надеюсь, так вас зовут, хотя, быть может, я ошибаюсь…
– Да, вы ошибаетесь, – ответил я, – меня зовут Аллан Квотермейн.
– А! Это лучше, чем Броун. Вот что, мистер Аллан Квотермейн. Здесь есть отдельная комната, куда я имею доступ. Быть может, мы перейдем туда с этим ящиком… (мимо нас проходил джентльмен с ястребиными глазами) с бабочками?
– С удовольствием, – ответил я.
Мы вышли из аукционного зала и в конце концов очутились в маленькой комнатке, по стенам которой стояли полки, уставленные книгами.
Соммерс тщательно запер за собой дверь.
– Ну-с, – сказал он тоном романтического злодея, оставшегося наедине с добродетельной героиней, – теперь мы одни. Мистер Квотермейн, покажите мне ваших… бабочек.
Я поставил ящик на стол у окна и открыл его. Потом был снят верхний слой ваты, и вот на свет появился золотистый цветок, сжатый между двумя стеклами, ничуть не поврежденный в больших путешествиях, прекрасный даже в мертвом виде.
Молодой человек, которого называли Соммерсом, не мог оторвать от него глаз. Один раз он обернулся, пробормотал что-то, потом снова принялся рассматривать его.
– О небо! Возможно ли, чтобы в этом несовершенном мире мог существовать такой цветок? Ведь вы не подделали его, мистер Квотермейн?
– Сэр, – сказал я, – вы во второй раз оскорбляете меня. Прощайте!
– Не обижайтесь! – воскликнул он. – Сжальтесь над слабостью бедного грешника! Вы не понимаете меня. Вы поймете это только тогда, когда начнете собирать орхидеи. Мистер Квотермейн, – продолжал он, понизив голос, – ваш друг прав. Это чудесная Cypripedium, стоящая целой золотой копи. Конечно, не этот цветок, а все растение, на котором он расцвел. Где же это растение, мистер Квотермейн?
– В одном месте в Африке, – ответил я. – Я могу указать его приблизительно, с точностью до трехсот миль.
– Это очень неопределенно, мистер Квотермейн. Конечно, я не имею никакого права спрашивать об этом, так как вы совсем не знаете меня… Но, уверяю вас, я человек порядочный. Быть может, вы расскажете мне историю этого цветка.
– Мне не следовало бы этого делать, – ответил я с некоторым колебанием.
Но все же, выпустив имена и точные обозначения местности, я вкратце рассказал ему все, касавшееся цветка, и объяснил, что ищу кого-нибудь, кто согласился бы финансировать экспедицию в отдаленное романтическое место, где, вероятно, растет эта особенная Cypripedium. Едва я окончил свой рассказ, как в дверь сильно постучали.
– Мистер Стивен, – сказал чей-то голос, – вы здесь?
– Наверное, это Бриггс! – воскликнул молодой человек. – Бриггс, управляющий моего отца. Закройте ящик, мистер Квотермейн. Входите, Бриггс, – сказал он, медленно открывая дверь. – В чем дело?
– Ваш отец, я хочу сказать – сэр Александр, – ответил появившийся в дверях взволнованный худощавый мужчина, – неожиданно пришел в контору и очень рассердился, не найдя вас там, сэр. А когда он узнал, что вы ушли на аукцион орхидей, он рассердился еще больше и послал меня за вами, сэр.
Однажды вечером мы с ним сидели на крыльце и курили. Единственной слабостью брата Джона было то, что он курил. Он совершенно не пил вина, ел мясо только тогда, когда был принужден к этому обстоятельствами, но при всяком удобном случае он, как и большинство американцев, курил сигары.
– Джон, – сказал я, – я думал о вашем рассказе и пришел вот к каким выводам.
– К каким, Аллан?
– Во-первых, вы были порядочным ослом, не узнав от Калуби больше. У вас был для этого удобный случай.
– Согласен с вами, Аллан, но, между прочим, я -доктор, и тогда меня главным образом занимала операция.
– Во-вторых, я уверен, что Калуби подвергся нападению своего бога-обезьяны и что обезьяна эта – горилла.
– Почему вы так думаете?
– Потому что я слышал об обезьянах соко, живущих в Центральной Африке, которые откусывают у людей пальцы на руках и ногах. Я слышал, что они очень похожи на горилл.
– Я тоже знаю этих обезьян, Аллан. Однажды я видел соко, огромную коричневую обезьяну, которая стояла на задних лапах и била себя в грудь. Я не успел хорошо рассмотреть ее, потому что бежал от нее.
– В-третьих, желтая орхидея может принести много денег тому, кто выкопает и перевезет ее в Англию.
– Я, кажется, говорил вам, Аллан, что она стоит около двадцати тысяч фунтов. Таким образом, ваш вывод не самостоятелен.
– В-четвертых, я не прочь выкопать с кем-нибудь эту орхидею и получить свою долю из двадцати тысяч фунтов.
К этим словам брат Джон проявил чрезвычайный интерес.
– Ага! – сказал он. – Теперь мы наконец дошли до самой сути дела. Я все ждал, когда вы скажете это, Аллан.
– В-пятых, – продолжал я, – для организации такой экспедиции потребуется значительно больше денег, чем есть у нас с вами вместе. Нам нужны компаньоны, безразлично, принимающие ли непосредственное участие в экспедиции или нет, но непременно с деньгами.
Брат Джон бросил взгляд на окно комнаты Чарли Скрупа, который, будучи еще довольно слабым, очень рано ложился спать.
– Нет, – сказал я, – с него довольно Африки. Да и вы сами говорили, что он окончательно оправится не раньше, чем через два года. Кроме того, тут замешана одна леди. Я уже написал от себя письмо этой леди. Ее адрес я узнал от Скрупа, когда он не понимал, что говорил. Я написал ей, что он все время бредил только ею и что он герой. Ох! Что скажет Чарли Скруп, когда узнает, как я расписал его! Письмо ушло с последней почтой, и я надеюсь, что оно скоро дойдет по назначению. Теперь слушайте дальше. Скруп хочет, чтобы я проводил его в Англию. Он, по-видимому, надеется, что я смогу замолвить за него слово, если мне случится встретиться с той леди. Он берет на себя все расходы по путешествию и предлагает уплатить мне за потерянное время. А так как я не был в Англии с тех пор, как мне было всего три года, мне не хотелось бы упускать такого случая.
У брата Джона вытянулось лицо.
– А как же экспедиция? – спросил он.
– Сегодня первое ноября, – ответил я, – дождливое время в тех местах начинается как раз теперь и длится до апреля. Так что до этого времени бесполезно будет пытаться посетить ваших приятелей понго. Я же тем временем успею съездить в Англию и вернуться обратно. Если вы доверите мне ваш цветок, я возьму его с собою. Быть может, мне удастся найти человека, который согласится дать денег на организацию поисков этого растения. А в это время вы можете, если хотите, жить у меня и располагать моим домом, как своим.
– Благодарю вас, Аллан, но мне нельзя сидеть так долго на одном месте. Я отправлюсь куда-нибудь и потом вернусь.
Он остановился, задумчиво устремив глаза в темноту. Потом предложил:
– Видите ли, брат, мне надо бродить и бродить по этой земле до тех пор…
– Вы знаете, до каких пор? – пытливо спросил я.
Он сделал усилие и ответил с искусственной беззаботностью:
– Пока не изучу каждый дюйм ее. Есть еще очень много племен, которых я не посетил.
– Включая понго, – сказал я. – Кстати, если я достану денег на экспедицию, я полагаю, вы тоже отправитесь со мной? Ведь только с вашей помощью можно рассчитывать пробраться к понго через землю ваших друзей мазиту.
– Конечно, я отправлюсь с вами. Больше того, если вы не пойдете со мной, я пойду один. Я хочу исследовать Землю Понго, даже если бы мне грозила опасность никогда не вернуться оттуда.
Я пристально посмотрел на него и сказал:
– Ради цветка вы, Джон, готовы рисковать многим. Или, кроме цветка, вы ищете чего-либо другого? Если так, я, надеюсь, выскажете мне всю правду.
– Хорошо, Аллан. Если вы так настаиваете, я скажу вам всю правду. О понго я слышал больше, чем рассказал вам. Это было после того, как я оперировал Калуби или после того, как я попытался пробраться к понго один. Но, как я уже вам говорил, мне это не удалось.
– Что же вы слышали?
– Я слышал, что у понго, наряду с белым богом, есть и белая богиня.
– Что же из этого?
– Ничего, за исключением того, что богини всегда интересовали меня. Спокойной ночи!
«Ты, старый воробей, – подумал я, – что-то скрываешь от меня. Хорошо. В один прекрасный день я узнаю, правда ли все это или нет. Но эта орхидея… Странный народ эти понго со своей белой богиней и священным цветком. Поистине Африка страна необыкновенных людей и богов! »
Теперь место действия переносится в Англию. (Но не бойтесь, милый читатель, любитель приключений! Через несколько страниц оно снова перенесется в Африку). Мистер Чарльз Скруп и я покинули Дурбан через день или два после моего последнего разговора с братом Джоном. В Кейптауне мы сели на почтовый пароход, небольшое утлое суденышко, которое после долгого и утомительного плавания наконец доставило нас целыми и невредимыми в Плимут. Нашими товарищами по путешествию были весьма скучные и неинтересные люди. Большинство из них я забыл, но одну леди помню хорошо. Судя по ее наружности, она, вероятно, начала свою карьеру прислугой при баре. Теперь она была женой богатого виноторговца из Кейптауна. На нашу беду, она после обеда становилась чрезвычайно разговорчивой. Я припоминаю, как она сидела в салоне, освещенном керосиновой лампой, качавшейся над ее головой (она всегда садилась под лампой, чтобы всем были видны ее бриллианты). Я помню, она говорила: «Не вносите сюда вульгарных охотничьих манер, мистер Аллан (с ударением на Аллан) Квотермейн. Они не подходят приличному обществу. Вам следует пойти и причесать свои волосы». Ее маленький супруг испуганно говорил:
– Что ты говоришь! Перестань! Ты почти оскорбляешь, моя дорогая!
Но к чему я вспоминаю все это спустя столько лет, когда я забыл даже имена этих людей!
Мы посетили остров Вознесения, с волнами, разбивающимися о него в белую пену, с его обнаженным горным пиком, увенчанным зеленью, и черепахами в прудах. Мы захватили с собой пару, и я часто смотрел, как они лежат на баке на спинах, слабо шевеля своими конечностями. Одна из них издохла, и я велел мяснику очистить для меня ее панцирь. Впоследствии я преподнес его в полированном и обработанном виде мистеру Скрупу и его невесте в качестве свадебного подарка. Я предназначал его для рабочей корзинки и был весьма смущен, когда одна глупая леди во всеуслышанье объявила на свадьбе, что это самая красивая колыбель, какую она когда-нибудь видела. Я, конечно, пытался объяснить ей назначение черепаховой брони, а в это время все кругом хихикали.
Но к чему я пишу о таких пустяках, не имеющих прямого отношения к моей истории!
Я уже упоминал, что рискнул послать письмо мисс Маннерс относительно мистера Скрупа, в котором я, между прочим, сообщил, что «если герой останется в живых, то я, вероятно, привезу его домой со следующим почтовым пароходом». Мы прибыли в Плимут в тихий ноябрьский день, часов около восьми утра. Вскоре явился буксир за пассажирами, почтой и некоторым грузом. Я смотрел, как он подходит к нам, и увидел на его палубе полную леди, закутанную в меха, а рядом с ней красивую белокурую молодую женщину в изящном костюме. Немного спустя ко мне подошел стюард и сказал, что меня просят в салон. Я отправился туда и нашел там двух упомянутых дам, стоявших рядом:
– Мистер Аллан Квотермейн, – сказала полная леди. – Скажите поскорее, где мистер Скруп, которого вы везете домой?
Что-то в ней и в ее манере обращения так встревожило меня, что я едва мог ответить:
– Внизу, мадам, внизу…
– Моя дорогая, – сказала полная леди своей спутнице, – Я предупреждала тебя быть готовой к самому худшему. Соберись с духом и не устраивай сцены перед всеми этими людьми. Пути Провидения неисповедимы. Тебе не следовало отпускать бедного юношу в страну язычников.
Потом, обернувшись ко мне, она прибавила:
– Я полагаю, он набальзамирован? Мы хотели бы похоронить его в Эссексе.
– Набальзамирован! – воскликнул я. – Набальзамирован? Да он в ванне или был в ней всего лишь несколько минут тому назад!
В следующую секунду молоденькая леди пролила слезы радости на моем плече.
– Маргарет! – воскликнула ее компаньонка (она приходилась молодой особе чем-то вроде тетки), – я просила тебя не устраивать публичных сцен. Мистер Квотермейн, ввиду того, что мистер Скруп жив, будьте добры попросить его сюда.
Я немедленно притащил Скрупа, не дав ему окончить бритья.
Остальное легко можно себе представить.
Хорошо быть героем. С этих пор (благодаря мне) Чарльз Скруп остался таковым на всю жизнь. Теперь у него есть внуки, и все они считают его героем. Более того, он не возражает им. Потом я отправился в Эссекс к молодой леди, в ее имение с красивым домом. Я попал на большой парадный обед на двадцать четыре персоны. Мне пришлось произнести речь о Чарльзе Скрупе и леопарде. Это была великолепная речь. По крайней мере, все весело рукоплескали, включая и слуг, собравшихся в конце большой столовой.
Я помню, что для дополнения рассказа я ввел в него еще нескольких леопардов (самку и трех взрослых детенышей) и раненого буйвола. Согласно моему рассказу, всех их одного за другим мистер Скруп прикончил своим охотничьим ножом. Интересно было смотреть на него во время этого рассказа. К счастью, он сидел рядом со мной, и я мог толкать его ногой под столом. Все это было очень весело. Молодая пара была очень счастлива, так как они действительно любили друг Друга.
Благодарение судьбе, мне с помощью брата Джона удалось снова соединить их.
Во время своего пребывания в Эссексе я, между прочим, впервые встретился с лордом Регноллом и прекрасной мисс Холмс, с которыми мне впоследствии суждено было пережить несколько очень странных приключений.
Спустя некоторое время я взялся за дело. Кто-то сказал мне, что в городе есть фирма, занимающаяся аукционной продажей орхидей, которые в то время входили в моду у богатых садоводов. «Вот – подумал я, – подходящее место, где мне следует показать свое сокровище. Без сомнения, господа „Мэй и Примроуз“ – так называлась эта всемирно известная фирма – смогут познакомить меня с богатыми орхидистами, которые не задумаются внести пару тысяч фунтов на поиски цветка, стоившего, по словам брата Джона, неслыханную сумму денег. По крайней мере, я попытаюсь что-нибудь сделать».
И вот в одну пятницу, около двенадцати часов дня, я посетил деловую контору господ «Мэй и Примроуз», принеся с собою Cypripedium, которая лежала теперь в плоской жестяной коробке. Для своего посещения я выбрал очень неудачное время, так как на вопрос, могу ли я видеть мистера Мэя, я получил ответ, что он отсутствует.
– В таком случае я хотел бы видеть мистера Примроуза, – сказал я.
– Мистер Примроуз в аукционном зале, – ответил клерк, который, казалось, был очень занят.
– А где это? – спросил я.
– Выйдя за дверь, налево, потом опять налево, – сказал клерк, захлопывая окошечко.
От этой грубости мне стало так неприятно, что я уже был близок к тому, чтобы отказаться от своего предприятия.
Но, немного подумав, я все же пошел в указанном направлении и через минуту или две очутился в узком проходе, ведущем в большую комнату.
Для всякого нового человека эта комната представляла необычайное зрелище.
Первое, что бросилось мне в глаза, было объявление на стене, запрещавшее посетителям курить трубки. «Странные растения эти орхидеи, если они умеют отличать сигарный дым от трубочного», – подумал я, входя в большую комнату. Налево стоял длинный стол, уставленный горшками с самыми красивыми цветами, какие я когда-либо видел. Все это были разнообразные орхидеи. Вдоль стен стояли столы, сплошь заваленные корнями, тоже, по-видимому, орхидей. Моему неопытному глазу все эти кучи корней казались не стоящими и пяти шиллингов. Посреди комнаты стояла кафедра или трибуна, за которой сидел джентльмен с очень приветливым лицом. Он так быстро вел аукцион, что сидевший рядом с ним клерк едва успевал записывать покупателей. Перед кафедрой стоял стол, имевший вид подковы. За ним сидели покупатели. Конец этого стола никем не был занят, так что носильщики могли выставлять перед продажей каждую партию цветов. У самой кафедры стоял еще другой небольшой стол, на котором стояло около двадцати горшков наиболее красивых орхидей. Судя по объявлению, они должны были продаваться ровно в половине второго. По всей комнате стояли группы мужчин (дамы сидели за большим столом), большинство которых имело в петлицах орхидеи. Это, как я узнал впоследствии, были продавцы и любители орхидей. Все они производили на меня очень хорошее впечатление. Комната мне тоже казалась чрезвычайно уютной, особенно по контрасту с ужасным лондонским туманом, царившим снаружи. Я пробрался в угол, чтобы никому не мешать, и некоторое время смотрел на происходившее перед моими глазами.
Вдруг чей-то приятный голос рядом спросил меня, не желаю ли я заглянуть в каталог. Я посмотрел на говорившего и сразу почувствовал к нему чрезвычайную симпатию (я уже говорил, что принадлежу к людям, придающим большое значение первому впечатлению).
Это был обыкновенный белокурый молодой англичанин, не очень высокого роста, хорошо сложенный, с веселыми голубыми глазами и чрезвычайно приятным выражением лица. Лет ему было не более двадцати четырех – двадцати пяти. Я сразу почувствовал, что это чрезвычайно добрый и милый человек. На нем был немного поношенный костюм из грубой материи, с орхидеей в петлице.
– Благодарю вас, – ответил я, – я пришел сюда не покупать. Я мало смыслю в орхидеях, – прибавил я в виде пояснения, – за исключением некоторых видов, встречавшихся мне в Африке, и вот этой, – я похлопал по жестяному ящику, который держал в руках.
– Мне очень хотелось бы услышать что-нибудь об африканских орхидеях, – сказал он. – Что у вас в этом ящике, растение или цветы?
– Всего один цветок. Он принадлежит не мне. Один из моих африканских друзей просил меня… впрочем, это длинная история, которая вряд ли будет интересна вам.
– Напротив. Судя по величине, это должно быть стебель или побег Cymbidium note 14.
Я отрицательно покачал головой.
– Это не то название, которое упоминал мой друг. Он назвал этот цветок Cypripedium.
Молодой человек был чрезвычайно удивлен.
– Один цветок Cypripedium во всем этом большом ящике? Должно быть, это очень большой цветок.
– Да, мой друг говорит, что это самый большой цветок, какой когда-либо находил. Он имеет около двадцати четырех дюймов note 15 в поперечнике.
– Двадцать четыре дюйма в поперечнике! – воскликнул молодой человек с видом крайнего удивления. – И притом Cypripedium'. Сэр, вы, вероятно, шутите?
– Сэр, – ответил я с негодованием, – вы хотите сказать, что я лгу? Впрочем, может действительно оказаться, что этот цветок другого семейства.
– Во имя богини Флоры note 16, покажите мне его поскорей! Я начал открывать ящик. Он уже был наполовину открыт, когда к нам подошли два других джентльмена, которые либо слышали наш разговор, либо заметили возбужденный вид моего собеседника. Я заметил, что в петлицах у них тоже были орхидеи.
– Ба, Соммерс! – сказал один из них с искусственной живостью, – что это у вас?
– Что это у вас? – повторил другой.
– Ничего, – ответил молодой человек, которого назвали Соммерсом, – это… ящик с тропическими бабочками.
– А! Бабочки! – сказал номер первый и ушел. Но не так легко было удовлетворить любопытство номера второго, мужчины с ястребиными глазами.
– Покажите мне этих бабочек, – обратился он ко мне.
– Это никак не возможно, – воскликнул молодой человек. – Мой друг боится, как бы сырость не испортила их окраски. Не правда ли, Броун?
– Да, Соммерс, – ответил я, поняв хитрость и захлопывая ящик. Мужчина с ястребиными глазами удалился.
– Орхидист! – прошептал молодой человек. – Ужасный народ эти орхидисты! Оба эти джентльмена – очень богатые люди. Мистер Броун – надеюсь, так вас зовут, хотя, быть может, я ошибаюсь…
– Да, вы ошибаетесь, – ответил я, – меня зовут Аллан Квотермейн.
– А! Это лучше, чем Броун. Вот что, мистер Аллан Квотермейн. Здесь есть отдельная комната, куда я имею доступ. Быть может, мы перейдем туда с этим ящиком… (мимо нас проходил джентльмен с ястребиными глазами) с бабочками?
– С удовольствием, – ответил я.
Мы вышли из аукционного зала и в конце концов очутились в маленькой комнатке, по стенам которой стояли полки, уставленные книгами.
Соммерс тщательно запер за собой дверь.
– Ну-с, – сказал он тоном романтического злодея, оставшегося наедине с добродетельной героиней, – теперь мы одни. Мистер Квотермейн, покажите мне ваших… бабочек.
Я поставил ящик на стол у окна и открыл его. Потом был снят верхний слой ваты, и вот на свет появился золотистый цветок, сжатый между двумя стеклами, ничуть не поврежденный в больших путешествиях, прекрасный даже в мертвом виде.
Молодой человек, которого называли Соммерсом, не мог оторвать от него глаз. Один раз он обернулся, пробормотал что-то, потом снова принялся рассматривать его.
– О небо! Возможно ли, чтобы в этом несовершенном мире мог существовать такой цветок? Ведь вы не подделали его, мистер Квотермейн?
– Сэр, – сказал я, – вы во второй раз оскорбляете меня. Прощайте!
– Не обижайтесь! – воскликнул он. – Сжальтесь над слабостью бедного грешника! Вы не понимаете меня. Вы поймете это только тогда, когда начнете собирать орхидеи. Мистер Квотермейн, – продолжал он, понизив голос, – ваш друг прав. Это чудесная Cypripedium, стоящая целой золотой копи. Конечно, не этот цветок, а все растение, на котором он расцвел. Где же это растение, мистер Квотермейн?
– В одном месте в Африке, – ответил я. – Я могу указать его приблизительно, с точностью до трехсот миль.
– Это очень неопределенно, мистер Квотермейн. Конечно, я не имею никакого права спрашивать об этом, так как вы совсем не знаете меня… Но, уверяю вас, я человек порядочный. Быть может, вы расскажете мне историю этого цветка.
– Мне не следовало бы этого делать, – ответил я с некоторым колебанием.
Но все же, выпустив имена и точные обозначения местности, я вкратце рассказал ему все, касавшееся цветка, и объяснил, что ищу кого-нибудь, кто согласился бы финансировать экспедицию в отдаленное романтическое место, где, вероятно, растет эта особенная Cypripedium. Едва я окончил свой рассказ, как в дверь сильно постучали.
– Мистер Стивен, – сказал чей-то голос, – вы здесь?
– Наверное, это Бриггс! – воскликнул молодой человек. – Бриггс, управляющий моего отца. Закройте ящик, мистер Квотермейн. Входите, Бриггс, – сказал он, медленно открывая дверь. – В чем дело?
– Ваш отец, я хочу сказать – сэр Александр, – ответил появившийся в дверях взволнованный худощавый мужчина, – неожиданно пришел в контору и очень рассердился, не найдя вас там, сэр. А когда он узнал, что вы ушли на аукцион орхидей, он рассердился еще больше и послал меня за вами, сэр.