Страница:
– Индаба-Зимби, – сказал я, – мы не доберемся до горы и за шесть дней.
– Поступай как знаешь, Макумазан, – ответил он, – но я говорю тебе, что белый человек живет именно там. – Он указал на пик. – Поворачивай куда хочешь, но куда бы ты ни повернул, тебя ждет гибель.
Я задумался. Наши возможности были бесконечно малы. В этом безнадежном положении действительно не имело значения, в какую сторону мы пойдем. Одни, почти без пищи, без средств передвижения, да еще с ребенком, которого нужно нести на руках! Не все ли равно, где погибать – на песчаном плато или в велде, среди деревьев на склоне холма…
– Пойдем, – сказал я, посадив Тоту на плечи – она уже успела устать. – Все дороги ведут к отдыху.
Как описать бедствия следующих четырех дней? Мы тащились по страшной пустыне, голодные, изнемогая от жажды. Ни один ручей не попался нам по пути, а воду из фляжек мы берегли для ребенка. Все это вспоминается как кошмар. Даже сейчас мне тяжело рассказывать о нашем походе. Днем мы по очереди несли девочку по глубоким пескам, а вечером, добравшись до каких-нибудь кустов, ложились на землю, жевали листья и слизывали росу с редкой травы. Нигде ни источника, ни озерка, ни какой-либо дичи. В третью ночь мы буквально сходили с ума от жажды. Тота была без чувств. У Индаба-Зимби еще сохранилось во фляжке немного воды – может, с рюмку. Мы смочили губы и почерневшие языки, остаток отдали ребенку. Вода оживила девочку. Она очнулась от обморока и тут же уснула.
Наступил рассвет. До холмов оставалось миль восемь или около того. Мы видели, что они покрыты зеленью. Там должна быть вода!
– Идем, – сказал я.
Индаба-Зимби посадил спящую Тоту в своего рода заплечный мешок, который мы соорудили из одеяла, и мы еще около часа пробирались вперед по песку. Тота проснулась, заплакала, попросила пить.
Увы! Воды нет ни капли. Язык чуть не вываливается изо рта, мы едва говорим.
Когда мы сделали привал, Тота, к счастью, снова потеряла сознание. Потом мы поднялись с земли, и Индаба-Зимби опять посадил ее себе на спину. Несмотря на худобу, старик отличался необыкновенной выносливостью.
Еще час. Теперь до склона высокой горы оставалось две мили. В двух сотнях ярдов от нас рос большой баобаб. Добредем ли мы до него? Мы уже прошли половину расстояния, и тут Индаба-Зимби в изнеможении упал. Однако, полежав немного, он поднялся. Мы оба так ослабели, что не могли уже нести девочку. Мы взяли ее за ручки и потащили к баобабу. Еще пятьдесят ярдов – они показались нам; пятьюдесятью милями, – и мы наконец все-таки добрались до дерева. После зноя пустыни сумрак и прохлада под его густой листвой напомнили нам склеп. В голове даже промелькнула мысль: хорошо бы здесь умереть. Больше я ничего не помню.
Проснулся я с таким ощущением, будто мне на лицо, на голову льется благословенный дождь. Медленно, с большим трудом я раскрыл глаза и тут же закрыл их, ибо увидел призрак. Некоторое время я лежал так, а дождь все лил и лил. Верно, я все еще сплю и вижу сон, а может, сошел с ума от жажды и жары… Иначе я не увидел бы прекрасную черноглазую девушку, склонившуюся надо мной. Белую девушку, а не кафрскую женщину. Вода освежала лицо, видение не исчезало.
– Гендрика, – сказал по-английски сладчайший из всех слышанных мною голосов, похожий на шелест листвы под ночным ветром. – Гендрика, боюсь, что он умирает. В моем седельном вьюке есть фляжка с бренди.
– Ага! Ага! – послышался в ответ грубый голос. – Пусть его умирает, мисс Стелла. Он навлечет на вас беду. Говорю вам – пусть умирает.
Я почувствовал над собой легкое движение воздуха, будто девушка из моего видения быстро обернулась. Тут я снова открыл глаза. Та, что привиделась мне, поднялась с земли. Теперь я мог разглядеть, что она высока и грациозна, как стебель камыша. Черные глаза ее гневно сверкали, рука вытянулась к женщине, стоявшей рядом, к существу, в одежде не то мужской, не то женской. Женщина эта была молодой и тоже белой. В глаза бросались ее малый рост, кривые ноги и огромные плечи. Лоб был вдавлен, а подбородок и уши, наоборот, выступали вперед. И все же лицо ее нельзя было назвать безобразным. Больше всего она походила на красивую обезьяну. Быть может, она-то и представляла собой недостающее звено19.
– Как ты смеешь? – крикнула девушка, взмахнув рукой. – Ты опять меня не слушаешься! Ты уже забыла, что я тебе сказала, Бабиан20.
– Нет, нет! – проворчала женщина и словно сжалась в комок под гневным взглядом девушки. – Не сердись на меня, мисс Стелла, ведь ты знаешь, что я не могу этого перенести. Я только сказала правду. Сейчас принесу бренди.
Было это все сном или явью, но я решился заговорить.
– Не надо бренди, – пробормотал я по-английски, стараясь как можно более внятно произносить слова своим распухшим языком. – Дайте воды.
– О, он жив! – воскликнула прекрасная девушка. И говорит по-английски. Взгляните, сэр, ваша фляжка полна воды. Вы находитесь почти у самого источника, он выходит из-под земли по ту сторону дерева.
Я с трудом приподнялся, сел, поднес фляжку к губам и стал пить! О, эта холодная, чистая вода! Никогда не пил ничего восхитительнее! С первым же глотком жизнь начала возвращаться ко мне. Но девушка поступила мудро и не дала мне напиться вдосталь.
– Довольно! Довольно! – сказала она и чуть ли не силой отняла фляжку.
– А ребенок? – спросил я. – Умер?
– Еще не знаю, – ответила она. – Мы только что нашли вас всех, и я прежде всего занялась вами.
Я повернулся и подполз к Тоте, лежавшей рядом с Индаба-Зимби. Невозможно было понять, мертвы ли они или находятся в глубоком обмороке. Девушка брызнула водой в лицо Тоты. Я жадно следил за ней, ибо все еще чувствовал страшную жажду. Тем временем женщина, которую девушка звала Гендрикой, занялась Индаба-Зимби. Вскоре, к моему восторгу, Тота открыла глаза и попыталась заплакать. Но бедняжка даже всхлипнуть не смогла, так распухли ее губы и язык. Девушке все же удалось влить немного воды в рот ребенка. Как и со мной, вода совершила прямо волшебство. Мы дали Тоте выпить с четверть пинты21, не больше, хотя она горько плакала и просила еще. Тут со стоном пришел в себя и Индаба-Зимби. Он открыл глаза, огляделся и сразу все понял.
– Что я говорил тебе, Макумазан? – невнятно пробормотал он и, схватив фляжку, сделал долгий глоток.
Я оперся спиной о ствол огромного дерева и посмотрел кругом, стараясь представить себе, что же произошло. Слева я увидел двух добрых коней, одного неоседланного, другого – под грубо сработанным дамским седлом. Рядом с лошадьми сидели две большие собаки из породы борзых, не спускавшие с нас глаз, а неподалеку от собак лежала мертвая антилопа ориби, которую они, верно, затравили.
– Гендрика, – сказала девушка, – им пока нельзя есть мясо. Обойди дерево и взгляни, нет ли на нем зрелых плодов.
Женщина сейчас же повиновалась. Вскоре она вернулась.
– Я видела зрелые плоды, – сказала она, – но высоко, почти на макушке.
– Достань их, – сказала девушка.
«Это легче сказать, чем сделать», – подумал я.
Однако я ошибся. Женщина вдруг подпрыгнула, по крайней мере фута на три, и схватилась своими большими плоскими ладонями за нижний сук. Потом подтянулась с ловкостью, которой позавидовал бы акробат, и, сделав сальто, уселась на сук верхом.
«Ну, дальше-то ей не взобраться», – снова подумал я, потому что следующая ветка находилась вне пределов ее досягаемости. И опять ошибся. Она встала на сук, уцепилась за него голыми ступнями, а затем перепрыгнула на другой, повыше, уцепилась руками за следующий и перебросила на него свое тело.
Я был поражен, и девушка, верно, это заметила.
– Не удивляйтесь, сэр, – сказала она. – Гендрика не такая, как все. Она не упадет.
Я ничего не ответил и с величайшим интересом следил за акробатическими упражнениями необыкновенного существа. А Гендрика поднималась все выше и выше, перепрыгивая с сука на сук и бегая по ним, словно обезьяна. Наконец она достигла макушки и поползла по тонкой ветви к спелым плодам. Подобравшись поближе, она принялась энергично трясти ветку. Раздался треск, сначала слабый, потом посильнее, и ветвь обломилась. Я невольно зажмурился – вот сейчас женщина упадет на землю рядом со мной и разобьется.
– Не бойтесь, – снова сказала девушка, ласково усмехнувшись.
– Смотрите, она уже в полной безопасности.
Я глянул и убедился, что это так. Падая, женщина успела схватиться за сук, удержалась и теперь спокойно спускалась на нижний. Старый Индаба-Зимби тоже с интересом следил за ней, но не выказывал особого удивления.
– Женщина-бабуин, – сказал он так, будто подобные существа
– самое обычное явление. Потом повернулся к Тоте, все еще выпрашивавшей воду, и стал ее утешать. А Гендрика между тем быстро спускалась все ниже и ниже и наконец, уцепившись одной рукой за сук, спрыгнула на землю с высоты восьми футов.
Еще две минуты – и вот мы уже сосем мясистые плоды. В иных условиях они показались бы нам безвкусными. Но сейчас это было самое восхитительное из всех яств, которые мне доводилось пробовать. После трех суток, проведенных в пустыне без пищи и питья, становишься неразборчивым. Пока мы ели плоды, девушка, представшая предо мной подобно сновидению, велела своей спутнице освежевать ориби, затравленного собаками, а сама собрала валежник и разожгла костер. Как только огонь разгорелся достаточно ярко, она поджарила нарезанное тонкими полосами мясо антилопы и подала нам его на листьях. Мы поели, и лишь после этого нам позволили еще понемногу выпить воды. Потом девушка повела Тоту к источнику и вымыла бедного ребенка, который очень в этом нуждался. Теперь наступил "наш черед мыться. О, какая это была радость!
Я возвратился к дереву, еще с трудом переставляя ноги, но совсем другим человеком. Прекрасная девушка сидела под деревом, держа на коленях Тоту. Она убаюкивала ребенка и подняла палец, призывая меня к молчанию. Наконец девочка уснула крепким естественным сном, и я охотно последовал бы ее примеру, если б не снедавшее меня любопытство.
– Можно спросить, как вас зовут? – спросил я.
– Стелла, – ответила она.
– А фамилия?
– Просто Стелла, – ответила она с некоторым раздражением. – Мое имя – Стелла. Оно короткое и по крайней мере легко запоминается. Моего отца зовут Томас. Мы живем вон у той горы, – она показала на подножие высокого пика.
Я взглянул на нее с удивлением.
– И давно вы живете здесь? – спросил я.
– С семи лет. Мы приехали сюда в фургоне. А до этого жили в Англии – в Оксфордшире. Я могу вам показать это местечко на большой карте. Оно называется Гарсингем.
Я снова подумал, что девушка привиделась мне во сне.
– Знаете, мисс Стелла, – сказал я, – все это очень странно, настолько странно, что кажется почти невероятным. Дело в том, что много лет назад я тоже приехал из Гарсингема в Оксфордшире.
Она встрепенулась.
– Так вы английский джентльмен? – сказала она. – О, я так давно мечтала увидеть английского джентльмена. С тех пор как мы живем здесь, я видела только одного англичанина, а он, конечно, не был джентльменом. Да я и вообще почти не встречала белых людей, если не считать нескольких бродячих буров… Но я читала об англичанах, читала во многих книгах – поэмах и романах. Пожалуйста, скажите, как вас зовут. Негр назвал вас Макумазаном, но ведь белые обращаются к вам по имени.
– Мое имя – Аллан Куотермэн, – сказал я.
Девушка побледнела, ее розовые губы в удивлении приоткрылись, и она пристально посмотрела на меня своими прекрасными черными глазами.
– Как ни странно, – сказала она, – но я часто слышала это имя. Отец рассказывал мне, как однажды маленький мальчик по имени Аллан Куотермэн спас мне жизнь, потушив пламя на моем загоревшемся платье. Глядите! – и она указала на бледно-розовую метку на своей шее. – Это след ожога.
– Помню, – сказал я. – Вы были одеты Дедом Морозом. Действительно я потушил огонь. И при этом обжег себе ладони.
Некоторое время мы сидели молча, глядя друг на друга. Стелла медленно обмахивалась своей широкой фетровой шляпой, украшенной страусовыми перьями.
– Тут видна рука Божья, – сказала она наконец. – Вы спасли мою жизнь, когда я была ребенком. А теперь я спасла жизнь вам и маленькой девочке. Это ваша дочка? – торопливо спросила она.
– Нет, – ответил я. – Сейчас я вам все расскажу.
– Да, – сказала она, – вы расскажете мне все по дороге домой. Пора отправляться в путь, отсюда до дома добрых три часа. Гендрика, Гендрика, приведи лошадей!
Глава VII. Женщина-бабуин
– Поступай как знаешь, Макумазан, – ответил он, – но я говорю тебе, что белый человек живет именно там. – Он указал на пик. – Поворачивай куда хочешь, но куда бы ты ни повернул, тебя ждет гибель.
Я задумался. Наши возможности были бесконечно малы. В этом безнадежном положении действительно не имело значения, в какую сторону мы пойдем. Одни, почти без пищи, без средств передвижения, да еще с ребенком, которого нужно нести на руках! Не все ли равно, где погибать – на песчаном плато или в велде, среди деревьев на склоне холма…
– Пойдем, – сказал я, посадив Тоту на плечи – она уже успела устать. – Все дороги ведут к отдыху.
Как описать бедствия следующих четырех дней? Мы тащились по страшной пустыне, голодные, изнемогая от жажды. Ни один ручей не попался нам по пути, а воду из фляжек мы берегли для ребенка. Все это вспоминается как кошмар. Даже сейчас мне тяжело рассказывать о нашем походе. Днем мы по очереди несли девочку по глубоким пескам, а вечером, добравшись до каких-нибудь кустов, ложились на землю, жевали листья и слизывали росу с редкой травы. Нигде ни источника, ни озерка, ни какой-либо дичи. В третью ночь мы буквально сходили с ума от жажды. Тота была без чувств. У Индаба-Зимби еще сохранилось во фляжке немного воды – может, с рюмку. Мы смочили губы и почерневшие языки, остаток отдали ребенку. Вода оживила девочку. Она очнулась от обморока и тут же уснула.
Наступил рассвет. До холмов оставалось миль восемь или около того. Мы видели, что они покрыты зеленью. Там должна быть вода!
– Идем, – сказал я.
Индаба-Зимби посадил спящую Тоту в своего рода заплечный мешок, который мы соорудили из одеяла, и мы еще около часа пробирались вперед по песку. Тота проснулась, заплакала, попросила пить.
Увы! Воды нет ни капли. Язык чуть не вываливается изо рта, мы едва говорим.
Когда мы сделали привал, Тота, к счастью, снова потеряла сознание. Потом мы поднялись с земли, и Индаба-Зимби опять посадил ее себе на спину. Несмотря на худобу, старик отличался необыкновенной выносливостью.
Еще час. Теперь до склона высокой горы оставалось две мили. В двух сотнях ярдов от нас рос большой баобаб. Добредем ли мы до него? Мы уже прошли половину расстояния, и тут Индаба-Зимби в изнеможении упал. Однако, полежав немного, он поднялся. Мы оба так ослабели, что не могли уже нести девочку. Мы взяли ее за ручки и потащили к баобабу. Еще пятьдесят ярдов – они показались нам; пятьюдесятью милями, – и мы наконец все-таки добрались до дерева. После зноя пустыни сумрак и прохлада под его густой листвой напомнили нам склеп. В голове даже промелькнула мысль: хорошо бы здесь умереть. Больше я ничего не помню.
Проснулся я с таким ощущением, будто мне на лицо, на голову льется благословенный дождь. Медленно, с большим трудом я раскрыл глаза и тут же закрыл их, ибо увидел призрак. Некоторое время я лежал так, а дождь все лил и лил. Верно, я все еще сплю и вижу сон, а может, сошел с ума от жажды и жары… Иначе я не увидел бы прекрасную черноглазую девушку, склонившуюся надо мной. Белую девушку, а не кафрскую женщину. Вода освежала лицо, видение не исчезало.
– Гендрика, – сказал по-английски сладчайший из всех слышанных мною голосов, похожий на шелест листвы под ночным ветром. – Гендрика, боюсь, что он умирает. В моем седельном вьюке есть фляжка с бренди.
– Ага! Ага! – послышался в ответ грубый голос. – Пусть его умирает, мисс Стелла. Он навлечет на вас беду. Говорю вам – пусть умирает.
Я почувствовал над собой легкое движение воздуха, будто девушка из моего видения быстро обернулась. Тут я снова открыл глаза. Та, что привиделась мне, поднялась с земли. Теперь я мог разглядеть, что она высока и грациозна, как стебель камыша. Черные глаза ее гневно сверкали, рука вытянулась к женщине, стоявшей рядом, к существу, в одежде не то мужской, не то женской. Женщина эта была молодой и тоже белой. В глаза бросались ее малый рост, кривые ноги и огромные плечи. Лоб был вдавлен, а подбородок и уши, наоборот, выступали вперед. И все же лицо ее нельзя было назвать безобразным. Больше всего она походила на красивую обезьяну. Быть может, она-то и представляла собой недостающее звено19.
– Как ты смеешь? – крикнула девушка, взмахнув рукой. – Ты опять меня не слушаешься! Ты уже забыла, что я тебе сказала, Бабиан20.
– Нет, нет! – проворчала женщина и словно сжалась в комок под гневным взглядом девушки. – Не сердись на меня, мисс Стелла, ведь ты знаешь, что я не могу этого перенести. Я только сказала правду. Сейчас принесу бренди.
Было это все сном или явью, но я решился заговорить.
– Не надо бренди, – пробормотал я по-английски, стараясь как можно более внятно произносить слова своим распухшим языком. – Дайте воды.
– О, он жив! – воскликнула прекрасная девушка. И говорит по-английски. Взгляните, сэр, ваша фляжка полна воды. Вы находитесь почти у самого источника, он выходит из-под земли по ту сторону дерева.
Я с трудом приподнялся, сел, поднес фляжку к губам и стал пить! О, эта холодная, чистая вода! Никогда не пил ничего восхитительнее! С первым же глотком жизнь начала возвращаться ко мне. Но девушка поступила мудро и не дала мне напиться вдосталь.
– Довольно! Довольно! – сказала она и чуть ли не силой отняла фляжку.
– А ребенок? – спросил я. – Умер?
– Еще не знаю, – ответила она. – Мы только что нашли вас всех, и я прежде всего занялась вами.
Я повернулся и подполз к Тоте, лежавшей рядом с Индаба-Зимби. Невозможно было понять, мертвы ли они или находятся в глубоком обмороке. Девушка брызнула водой в лицо Тоты. Я жадно следил за ней, ибо все еще чувствовал страшную жажду. Тем временем женщина, которую девушка звала Гендрикой, занялась Индаба-Зимби. Вскоре, к моему восторгу, Тота открыла глаза и попыталась заплакать. Но бедняжка даже всхлипнуть не смогла, так распухли ее губы и язык. Девушке все же удалось влить немного воды в рот ребенка. Как и со мной, вода совершила прямо волшебство. Мы дали Тоте выпить с четверть пинты21, не больше, хотя она горько плакала и просила еще. Тут со стоном пришел в себя и Индаба-Зимби. Он открыл глаза, огляделся и сразу все понял.
– Что я говорил тебе, Макумазан? – невнятно пробормотал он и, схватив фляжку, сделал долгий глоток.
Я оперся спиной о ствол огромного дерева и посмотрел кругом, стараясь представить себе, что же произошло. Слева я увидел двух добрых коней, одного неоседланного, другого – под грубо сработанным дамским седлом. Рядом с лошадьми сидели две большие собаки из породы борзых, не спускавшие с нас глаз, а неподалеку от собак лежала мертвая антилопа ориби, которую они, верно, затравили.
– Гендрика, – сказала девушка, – им пока нельзя есть мясо. Обойди дерево и взгляни, нет ли на нем зрелых плодов.
Женщина сейчас же повиновалась. Вскоре она вернулась.
– Я видела зрелые плоды, – сказала она, – но высоко, почти на макушке.
– Достань их, – сказала девушка.
«Это легче сказать, чем сделать», – подумал я.
Однако я ошибся. Женщина вдруг подпрыгнула, по крайней мере фута на три, и схватилась своими большими плоскими ладонями за нижний сук. Потом подтянулась с ловкостью, которой позавидовал бы акробат, и, сделав сальто, уселась на сук верхом.
«Ну, дальше-то ей не взобраться», – снова подумал я, потому что следующая ветка находилась вне пределов ее досягаемости. И опять ошибся. Она встала на сук, уцепилась за него голыми ступнями, а затем перепрыгнула на другой, повыше, уцепилась руками за следующий и перебросила на него свое тело.
Я был поражен, и девушка, верно, это заметила.
– Не удивляйтесь, сэр, – сказала она. – Гендрика не такая, как все. Она не упадет.
Я ничего не ответил и с величайшим интересом следил за акробатическими упражнениями необыкновенного существа. А Гендрика поднималась все выше и выше, перепрыгивая с сука на сук и бегая по ним, словно обезьяна. Наконец она достигла макушки и поползла по тонкой ветви к спелым плодам. Подобравшись поближе, она принялась энергично трясти ветку. Раздался треск, сначала слабый, потом посильнее, и ветвь обломилась. Я невольно зажмурился – вот сейчас женщина упадет на землю рядом со мной и разобьется.
– Не бойтесь, – снова сказала девушка, ласково усмехнувшись.
– Смотрите, она уже в полной безопасности.
Я глянул и убедился, что это так. Падая, женщина успела схватиться за сук, удержалась и теперь спокойно спускалась на нижний. Старый Индаба-Зимби тоже с интересом следил за ней, но не выказывал особого удивления.
– Женщина-бабуин, – сказал он так, будто подобные существа
– самое обычное явление. Потом повернулся к Тоте, все еще выпрашивавшей воду, и стал ее утешать. А Гендрика между тем быстро спускалась все ниже и ниже и наконец, уцепившись одной рукой за сук, спрыгнула на землю с высоты восьми футов.
Еще две минуты – и вот мы уже сосем мясистые плоды. В иных условиях они показались бы нам безвкусными. Но сейчас это было самое восхитительное из всех яств, которые мне доводилось пробовать. После трех суток, проведенных в пустыне без пищи и питья, становишься неразборчивым. Пока мы ели плоды, девушка, представшая предо мной подобно сновидению, велела своей спутнице освежевать ориби, затравленного собаками, а сама собрала валежник и разожгла костер. Как только огонь разгорелся достаточно ярко, она поджарила нарезанное тонкими полосами мясо антилопы и подала нам его на листьях. Мы поели, и лишь после этого нам позволили еще понемногу выпить воды. Потом девушка повела Тоту к источнику и вымыла бедного ребенка, который очень в этом нуждался. Теперь наступил "наш черед мыться. О, какая это была радость!
Я возвратился к дереву, еще с трудом переставляя ноги, но совсем другим человеком. Прекрасная девушка сидела под деревом, держа на коленях Тоту. Она убаюкивала ребенка и подняла палец, призывая меня к молчанию. Наконец девочка уснула крепким естественным сном, и я охотно последовал бы ее примеру, если б не снедавшее меня любопытство.
– Можно спросить, как вас зовут? – спросил я.
– Стелла, – ответила она.
– А фамилия?
– Просто Стелла, – ответила она с некоторым раздражением. – Мое имя – Стелла. Оно короткое и по крайней мере легко запоминается. Моего отца зовут Томас. Мы живем вон у той горы, – она показала на подножие высокого пика.
Я взглянул на нее с удивлением.
– И давно вы живете здесь? – спросил я.
– С семи лет. Мы приехали сюда в фургоне. А до этого жили в Англии – в Оксфордшире. Я могу вам показать это местечко на большой карте. Оно называется Гарсингем.
Я снова подумал, что девушка привиделась мне во сне.
– Знаете, мисс Стелла, – сказал я, – все это очень странно, настолько странно, что кажется почти невероятным. Дело в том, что много лет назад я тоже приехал из Гарсингема в Оксфордшире.
Она встрепенулась.
– Так вы английский джентльмен? – сказала она. – О, я так давно мечтала увидеть английского джентльмена. С тех пор как мы живем здесь, я видела только одного англичанина, а он, конечно, не был джентльменом. Да я и вообще почти не встречала белых людей, если не считать нескольких бродячих буров… Но я читала об англичанах, читала во многих книгах – поэмах и романах. Пожалуйста, скажите, как вас зовут. Негр назвал вас Макумазаном, но ведь белые обращаются к вам по имени.
– Мое имя – Аллан Куотермэн, – сказал я.
Девушка побледнела, ее розовые губы в удивлении приоткрылись, и она пристально посмотрела на меня своими прекрасными черными глазами.
– Как ни странно, – сказала она, – но я часто слышала это имя. Отец рассказывал мне, как однажды маленький мальчик по имени Аллан Куотермэн спас мне жизнь, потушив пламя на моем загоревшемся платье. Глядите! – и она указала на бледно-розовую метку на своей шее. – Это след ожога.
– Помню, – сказал я. – Вы были одеты Дедом Морозом. Действительно я потушил огонь. И при этом обжег себе ладони.
Некоторое время мы сидели молча, глядя друг на друга. Стелла медленно обмахивалась своей широкой фетровой шляпой, украшенной страусовыми перьями.
– Тут видна рука Божья, – сказала она наконец. – Вы спасли мою жизнь, когда я была ребенком. А теперь я спасла жизнь вам и маленькой девочке. Это ваша дочка? – торопливо спросила она.
– Нет, – ответил я. – Сейчас я вам все расскажу.
– Да, – сказала она, – вы расскажете мне все по дороге домой. Пора отправляться в путь, отсюда до дома добрых три часа. Гендрика, Гендрика, приведи лошадей!
Глава VII. Женщина-бабуин
Гендрика повиновалась и подвела лошадей к стволу дерева.
– Теперь, мистер Аллан, – сказала Стелла, – вам придется ехать на моей лошади, а старому негру – на другой. Я пойду пешком, а Гендрика понесет ребенка. Да не бойтесь, она очень сильная и могла бы нести даже вас или меня.
В подтверждение этих слов Гендрика что-то проворчала. Жаль, что я не могу найти более вежливого слова, чтобы охарактеризовать ее способ выражать свои мысли. Она то ворчала, как обезьяна, то цокала, как бушмен, а случалось, делала то и другое одновременно, и тогда понять ее было вовсе невозможно.
Я пытался возражать против предложения Стеллы, сказав, что мы тоже можем идти пешком, хотя это была совершенная неправда: я вряд ли прошел бы больше мили. Но Стелла и слушать не хотела и, не разрешив мне даже нести ружье, потащила его сама. Мы не без труда взобрались в седла, а Гендрика взяла спящую Тоту на руки – они у нее были длинные и мускулистые.
– Последи за бабуинкой, чтоб она не убежала в горы с маленькой, – сказал мне Индаба-Зимби на языке кафров, взбираясь на коня. К сожалению, Гендрика поняла его слова. Ярость исказила ее черты, лицо стало мертвенно-бледным, и она буквально прыгнула на Индаба-Зимби, как это делают обезьяны. Но старый джентльмен, хотя и был измучен, оказался проворнее. Испуганно вскрикнув, он спрыгнул с лошади. Результат был несколько комичный: в мгновение ока Гендрика оказалась на том месте, которое он только что занимал. Тут только Стелла поняла, что произошло.
– Слезай с лошади, дикарка, слезай сейчас же! – приказала она, топнув ногой.
Удивительное существо тут же соскочило с лошади, буквально распростерлось у ног своей хозяйки и залилось слезами.
– Простите, мисс Стелла, – лепетала она на отвратительном английском языке, – он назвал меня бабуинкой.
– Скажите вашему слуге, что он не должен называть так Гендрику, мистер Аллан, – обратилась ко мне Стелла. – А если он не послушается, – добавила она шепотом, – Гендрика, без сомнения, убьет его.
Я объяснил это Индаба-Зимби, который очень испугался и даже соблаговолил извиниться. Но с того часа их разделила ненависть, иногда переходившая в открытую войну.
Восстановив спокойствие, мы двинулись в путь, собаки следовали за нами. От склона горы нас отделял участок пустыни шириной мили в две. Перейдя его, мы достигли сочного луга, через который протекал поток, спускавшийся с холмов. Пустынный участок он не орошал, русло его находилось восточнее – у подножия холмов. Через этот поток нам пришлось переправляться вброд. Гендрика с Тотой на руках смело вошла в воду. Стелла прыгала с камня на камень, словно газель. Я подумал, что никогда не встречал такого грациозного существа. Выйдя на берег, мы последовали дальше по тропе, которая вилась вокруг отрога горы, красиво поросшего лесом. Как я узнал, гору называли Бабиан Кап, или Голова Бабуина. Разумеется, мы могли ехать только шагом, а потому продвигались вперед медленно. Стелла некоторое время шла молча, а потом заговорила.
– Скажите, мистер Аллан, – спросила она, – как получилось, что я нашла вас умирающим в пустыне?
Я рассказал ей обо всем с самого начала. На это ушло около часа, и она все время внимательно слушала, изредка прерывая меня вопросами.
– Удивительно, – сказала она, когда я кончил. – Просто удивительно. А я, знаете ли, утром отправилась с Гендрикой на прогулку верхом, взяв с собой собак. Мы собирались вернуться домой к полудню, потому что мой отец болен и я не хотела оставлять его надолго. Но когда я собралась повернуть назад – мы находились тогда примерно в том же месте, что и сейчас, да, вон у того кустарника, – оттуда выскочила антилопа ориби, и собаки бросились за нею. Я пустилась за ними вскачь, и когда мы достигли реки, ориби не повернула налево, как делают обычно антилопы, а переплыла поток и очутилась на противоположном берегу, где тянутся Негодные земли. Я последовала за ней, и собаки прикончили ее в сотне ярдов от большого дерева. Гендрика хотела сразу ехать домой, но я предложила отдохнуть в тени дерева, так как знала, что поблизости есть источник. Мы направились к дереву и там нашли всех вас, лежащих словно мертвые. Но Гендрика, которая кое в чем очень умна, сказала, что это не так. Остальное вы знаете. Это совершенно поразительный случай.
– Да, действительно. А теперь скажите мне, мисс Стелла, кто такая Гендрика?
Она оглянулась, чтобы удостовериться, что женщины нет поблизости.
– Это странная история, мистер Аллан. Вы, конечно, знаете, что эти горы и местность за ними кишат бабуинами. Когда мне было лет десять, я много гуляла одна по холмам и долинам и наблюдала за бабуинами, которые играли среди скал. Особенно внимательно я следила за одной семьей – она жила в лощине в миле от нашего дома. Старик бабуин был очень крупный, у одной из самок было серое лицо. Я так часто наблюдала за ними потому, что среди них находилось существо, похожее на девочку. У нее была совсем белая кожа, и, что еще важнее, в холодную погоду она окутывала шею чем-то вроде мехового шарфа. Старые бабуины, видимо, были особенно привязаны ' к ней и любили сидеть, обняв ее руками за шею.
Почти целое лето я наблюдала за белокожей бабуинкой, пока любопытство не взяло во мне верх. Я заметила, что, хотя она лазала по скалам вместе с другими бабуинами, в определенный час, незадолго до захода солнца, взрослые помещали ее вместе с одной или двумя обезьянками поменьше в небольшую пещеру, и только тогда все семейство отправлялось добывать пищу – вероятно, на кукурузные поля. Тогда мне пришло в голову, что я могу поймать эту белую бабуинку и притащить домой. Но, разумеется, я не могла сделать это без помощи и потому посвятила в свой план одного готтентота, который жил в нашем поселке, весьма умного человека, когда он не был пьян. Его звали Гендрик, и он очень любил меня. Однако долгое время он и слышать не хотел о моем плане, говоря, что бабуины убьют нас. Наконец я подкупила его ножом с четырьмя лезвиями, и однажды после полудня мы двинулись в путь. Гендрик нес прочный мешок из звериной шкуры. В него была вдета веревка, так что верх можно было в случае надобности затянуть.
Итак, мы тщательно спрятались среди деревьев, росших у подножия холма, и стали следить за бабуинами, которые, ворча, играли друг с другом. Наконец они взяли белого и трех других младенцев и посадили, как всегда, в пещерку. Затем старик вышел, внимательно осмотрел местность, что-то крикнул своему семейству и вскоре перевалил с ним через гребень холма. После этого мы медленно и очень осторожно поползли по скалам, достигли входа в пещеру и заглянули внутрь. Малыши крепко спали, обняв друг друга за шею, белый посередине. Все благоприятствовало нашей затее. Гендрик, который к этому времени хорошо усвоил, что от него требуется, пополз по пещере, как змея, и внезапно напялил мешок на голову белого бабуина. Бедный младенец проснулся, подскочил и исчез в мешке. Тогда Гендрик затянул веревку, и мы вместе завязали ее так, что наш пленник никак не мог освободиться. Остальные маленькие бабуины с криками выбежали из пещеры, и когда мы вышли, их уже нигде не было видно.
– Идем, мисси! – сказал Гендрик. – Бабуины скоро вернутся. Он закинул на плечо мешок, в котором отчаянно бился белый бабуин, кричавший, как ребенок. Крики эти были ужасны.
Мы поспешно спустились по склону лощины и во всю прыть побежали домой. Поблизости от водопада, когда до стены сада оставалось не больше трехсот ярдов, мы услышали позади чей-то голос и, обернувшись, увидели, что все семейство бабуинов во главе со стариком бежит по траве, прыгая с камня на камень.
– Беги, мисси, беги! – задыхаясь, бросил мне Гендрик, и я полетела вперед, как ветер, оставив его далеко позади. Я ворвалась в сад, где работали несколько кафров, крича: «Бабуины! Бабуины!» К счастью, у работников были с собой палки и копья. Они выбежали из сада как раз вовремя, чтобы спасти Гендрика, которого едва не настигли бабуины. Однако бабуины вступили с ними в бой, хорошо дрались и бежали только после того, как старика убили ассегаем.
В краале, находящемся на территории нашего поселка, есть каменная хижина, куда по решению моего отца иногда запирают провинившихся туземцев. Она очень прочная и имеет зарешеченное окно. Гендрик снес туда свой мешок и, развязав веревку, поставил на пол и убежал, прикрыв за собой дверь. Через мгновение бедная малютка выбралась из мешка и принялась метаться как безумная по хижине. Подпрыгнула к окну, схватилась за прутья решетки, повисла и билась о них головой, пока не показалась кровь. Затем свалилась на пол, уселась и заплакала, раскачиваясь, как ребенок. Зрелище было настолько грустное, что я тоже стала плакать.
Тут пришел мой отец и спросил, из-за чего столько шума. Я объяснила, что мы поймали маленького белого бабуина. Отец рассердился и велел отпустить его. Но, посмотрев на пленника через окошко, едва не свалился с карниза от удивления.
– Да ведь это не бабуин, а белый ребенок, которого бабуины украли и вырастили, – сказал он.
– Судите сами, мистер Аллан, прав ли мой отец. Вы видите Гендрику – мы дали ей имя Гендрика, поймавшего ее, – это женщина, а не обезьяна, но у нее обезьяньи повадки и такая же наружность. Вы видели, как она лазает по деревьям, а теперь слышите, как она разговаривает. Кроме того, у нее очень свирепый нрав, а когда она рассердится или приревнует, то буквально сходит с ума. Ее, должно быть, украли бабуины, когда она была совсем маленькая, а потом вырастили. Потому она так на них похожа.
Но я хочу продолжить свой рассказ. Отец сказал, что наш долг сохранить Гендрику, чего бы это ни стоило. Хуже всего было то, что целых три дня она ничего не ела, и я боялась, что она умрет. Все это время она неподвижно сидела и хныкала. На третий день я подошла к окну и протянула через решетку чашку молока и несколько плодов. Она долго смотрела на них, затем подползла, стеная, к окну, взяла из моих рук чашку с молоком, жадно его выпила, а потом съела и плоды. С тех пор она охотно брала пищу, но только из моих рук.
А теперь я должна рассказать вам об ужасном конце Гендрика. С того дня, как мы захватили Гендрику, наша местность заполнилась бабуинами, которые, видимо, следили за краалями. Как-то раз Гендрик отправился один к холмам, чтобы собрать лекарственные травы. Назад он не вернулся, и на следующий день были организованы поиски. У большой скалы, которую я могу показать вам, были найдены его останки, разорванные на куски, с переломанными костями, обломки его ассегая и четверо мертвых бабуинов.
Отец мой очень встревожился, но все же не отпустил Гендрику, говоря, что она человек и что мы обязаны вернуть ее людям. В известной степени нам это удалось. После убийства Гендрика бабуины исчезли из нашей округи и возвратились совсем недавно. После ухода бабуинов мы наконец решились выпустить Гендрику на свободу. К этому времени она очень ко мне привязалась. И все же при первой же возможности убежала. Но к вечеру возвратилась. Она искала бабуинов и не нашла. Вскоре после этого она начала говорить – я ее научила, – и с того времени полюбила меня так, что не оставляет одну. Мне кажется, она бы умерла, если б я уехала. День-деньской она глядит на меня, а ночью спит на полу моей хижины. Однажды она даже спасла мне жизнь, когда я тонула в разлившейся реке. Но она ревнива и ненавидит всех остальных людей. Заметьте, как сверкает она на вас глазами, потому что я говорю с вами!
Я взглянул на Гендрику. Она шла с ребенком на руках и искоса зло на меня посматривала.
Пока я размышлял над странной историей женщины-бабуинки, я думал, что лучше держаться от нее подальше, тропа сделала внезапный поворот.
– Посмотрите! – сказала Стелла. – Вот наш дом. Правда, он прекрасен?
Он действительно был прекрасен. Здесь, на западном склоне высокой горы, образовалось большое углубление, имевшее в поперечнике восемьсот – тысячу ярдов. Оно простиралось на три четверти мили. За ним шла отвесная стена высотой в несколько сот футов, а еще дальше высилась, уходя в поднебесье, большая гора Бабиан. Пространство, находившееся как бы в объятиях горы, состояло из трех террас, расположенных одна над другой, как если бы их распланировала рука человека. Справа и слева от верхней террасы зияли пропасти, в которые стекали потоки. Водопады были довольно большие, хотя низвергались с незначительной высоты. Эти два потока текли по обе стороны замкнутого пространства: один – на север, а другой, по течению которого мы следовали, – вокруг подножия горы. Стекая с террас, они превращались в каскады, так что взору приближающегося путника представлялось сразу восемь водопадов. На берегу ручья слева от нас располагались краали кафров. Хижины, стоявшие правильными группами, имели веранды, как у построек басуто. Значительная часть всего участка была возделана. Я сразу заметил все это, так же как и необыкновенное плодородие почвы, залегавшей глубоким слоем: она смывалась с горных вершин на протяжении многих веков. Затем, следуя вдоль прекрасной проезжей дороги, по которой мы теперь ехали (она извивалась между террасами), мой взор остановился на главном чуде этого пейзажа. В центре верхней платформы, или террасы, площадью в восемь-десять акров, в роще апельсиновых деревьев, сверкали белизной постройки, каких мне еще не доводилось видеть. Они располагались тремя группами – одна в центре и две по бокам, немного позади. Но, как я узнал впоследствии, все они были сооружены по одному плану. В центре находилось здание, построенное как обыкновенная зулусская хижина, то есть в виде улья. Но только она была раз в пять крупнее самой большой из виденных мною хижин, материалом для ее постройки послужили глыбы обтесанного белого мрамора, сложили их люди, которые обладали недюжинными познаниями и опытом в деле возведения сводчатых зданий. Глыбы были соединены с такой точностью и искусством, что было трудно определить места стыков. От центральной хижины отходили три крытые галереи, которые вели в другие здания, совершенно такой же формы, только поменьше. Каждое окружала мраморная стена высотой около четырех футов.
– Теперь, мистер Аллан, – сказала Стелла, – вам придется ехать на моей лошади, а старому негру – на другой. Я пойду пешком, а Гендрика понесет ребенка. Да не бойтесь, она очень сильная и могла бы нести даже вас или меня.
В подтверждение этих слов Гендрика что-то проворчала. Жаль, что я не могу найти более вежливого слова, чтобы охарактеризовать ее способ выражать свои мысли. Она то ворчала, как обезьяна, то цокала, как бушмен, а случалось, делала то и другое одновременно, и тогда понять ее было вовсе невозможно.
Я пытался возражать против предложения Стеллы, сказав, что мы тоже можем идти пешком, хотя это была совершенная неправда: я вряд ли прошел бы больше мили. Но Стелла и слушать не хотела и, не разрешив мне даже нести ружье, потащила его сама. Мы не без труда взобрались в седла, а Гендрика взяла спящую Тоту на руки – они у нее были длинные и мускулистые.
– Последи за бабуинкой, чтоб она не убежала в горы с маленькой, – сказал мне Индаба-Зимби на языке кафров, взбираясь на коня. К сожалению, Гендрика поняла его слова. Ярость исказила ее черты, лицо стало мертвенно-бледным, и она буквально прыгнула на Индаба-Зимби, как это делают обезьяны. Но старый джентльмен, хотя и был измучен, оказался проворнее. Испуганно вскрикнув, он спрыгнул с лошади. Результат был несколько комичный: в мгновение ока Гендрика оказалась на том месте, которое он только что занимал. Тут только Стелла поняла, что произошло.
– Слезай с лошади, дикарка, слезай сейчас же! – приказала она, топнув ногой.
Удивительное существо тут же соскочило с лошади, буквально распростерлось у ног своей хозяйки и залилось слезами.
– Простите, мисс Стелла, – лепетала она на отвратительном английском языке, – он назвал меня бабуинкой.
– Скажите вашему слуге, что он не должен называть так Гендрику, мистер Аллан, – обратилась ко мне Стелла. – А если он не послушается, – добавила она шепотом, – Гендрика, без сомнения, убьет его.
Я объяснил это Индаба-Зимби, который очень испугался и даже соблаговолил извиниться. Но с того часа их разделила ненависть, иногда переходившая в открытую войну.
Восстановив спокойствие, мы двинулись в путь, собаки следовали за нами. От склона горы нас отделял участок пустыни шириной мили в две. Перейдя его, мы достигли сочного луга, через который протекал поток, спускавшийся с холмов. Пустынный участок он не орошал, русло его находилось восточнее – у подножия холмов. Через этот поток нам пришлось переправляться вброд. Гендрика с Тотой на руках смело вошла в воду. Стелла прыгала с камня на камень, словно газель. Я подумал, что никогда не встречал такого грациозного существа. Выйдя на берег, мы последовали дальше по тропе, которая вилась вокруг отрога горы, красиво поросшего лесом. Как я узнал, гору называли Бабиан Кап, или Голова Бабуина. Разумеется, мы могли ехать только шагом, а потому продвигались вперед медленно. Стелла некоторое время шла молча, а потом заговорила.
– Скажите, мистер Аллан, – спросила она, – как получилось, что я нашла вас умирающим в пустыне?
Я рассказал ей обо всем с самого начала. На это ушло около часа, и она все время внимательно слушала, изредка прерывая меня вопросами.
– Удивительно, – сказала она, когда я кончил. – Просто удивительно. А я, знаете ли, утром отправилась с Гендрикой на прогулку верхом, взяв с собой собак. Мы собирались вернуться домой к полудню, потому что мой отец болен и я не хотела оставлять его надолго. Но когда я собралась повернуть назад – мы находились тогда примерно в том же месте, что и сейчас, да, вон у того кустарника, – оттуда выскочила антилопа ориби, и собаки бросились за нею. Я пустилась за ними вскачь, и когда мы достигли реки, ориби не повернула налево, как делают обычно антилопы, а переплыла поток и очутилась на противоположном берегу, где тянутся Негодные земли. Я последовала за ней, и собаки прикончили ее в сотне ярдов от большого дерева. Гендрика хотела сразу ехать домой, но я предложила отдохнуть в тени дерева, так как знала, что поблизости есть источник. Мы направились к дереву и там нашли всех вас, лежащих словно мертвые. Но Гендрика, которая кое в чем очень умна, сказала, что это не так. Остальное вы знаете. Это совершенно поразительный случай.
– Да, действительно. А теперь скажите мне, мисс Стелла, кто такая Гендрика?
Она оглянулась, чтобы удостовериться, что женщины нет поблизости.
– Это странная история, мистер Аллан. Вы, конечно, знаете, что эти горы и местность за ними кишат бабуинами. Когда мне было лет десять, я много гуляла одна по холмам и долинам и наблюдала за бабуинами, которые играли среди скал. Особенно внимательно я следила за одной семьей – она жила в лощине в миле от нашего дома. Старик бабуин был очень крупный, у одной из самок было серое лицо. Я так часто наблюдала за ними потому, что среди них находилось существо, похожее на девочку. У нее была совсем белая кожа, и, что еще важнее, в холодную погоду она окутывала шею чем-то вроде мехового шарфа. Старые бабуины, видимо, были особенно привязаны ' к ней и любили сидеть, обняв ее руками за шею.
Почти целое лето я наблюдала за белокожей бабуинкой, пока любопытство не взяло во мне верх. Я заметила, что, хотя она лазала по скалам вместе с другими бабуинами, в определенный час, незадолго до захода солнца, взрослые помещали ее вместе с одной или двумя обезьянками поменьше в небольшую пещеру, и только тогда все семейство отправлялось добывать пищу – вероятно, на кукурузные поля. Тогда мне пришло в голову, что я могу поймать эту белую бабуинку и притащить домой. Но, разумеется, я не могла сделать это без помощи и потому посвятила в свой план одного готтентота, который жил в нашем поселке, весьма умного человека, когда он не был пьян. Его звали Гендрик, и он очень любил меня. Однако долгое время он и слышать не хотел о моем плане, говоря, что бабуины убьют нас. Наконец я подкупила его ножом с четырьмя лезвиями, и однажды после полудня мы двинулись в путь. Гендрик нес прочный мешок из звериной шкуры. В него была вдета веревка, так что верх можно было в случае надобности затянуть.
Итак, мы тщательно спрятались среди деревьев, росших у подножия холма, и стали следить за бабуинами, которые, ворча, играли друг с другом. Наконец они взяли белого и трех других младенцев и посадили, как всегда, в пещерку. Затем старик вышел, внимательно осмотрел местность, что-то крикнул своему семейству и вскоре перевалил с ним через гребень холма. После этого мы медленно и очень осторожно поползли по скалам, достигли входа в пещеру и заглянули внутрь. Малыши крепко спали, обняв друг друга за шею, белый посередине. Все благоприятствовало нашей затее. Гендрик, который к этому времени хорошо усвоил, что от него требуется, пополз по пещере, как змея, и внезапно напялил мешок на голову белого бабуина. Бедный младенец проснулся, подскочил и исчез в мешке. Тогда Гендрик затянул веревку, и мы вместе завязали ее так, что наш пленник никак не мог освободиться. Остальные маленькие бабуины с криками выбежали из пещеры, и когда мы вышли, их уже нигде не было видно.
– Идем, мисси! – сказал Гендрик. – Бабуины скоро вернутся. Он закинул на плечо мешок, в котором отчаянно бился белый бабуин, кричавший, как ребенок. Крики эти были ужасны.
Мы поспешно спустились по склону лощины и во всю прыть побежали домой. Поблизости от водопада, когда до стены сада оставалось не больше трехсот ярдов, мы услышали позади чей-то голос и, обернувшись, увидели, что все семейство бабуинов во главе со стариком бежит по траве, прыгая с камня на камень.
– Беги, мисси, беги! – задыхаясь, бросил мне Гендрик, и я полетела вперед, как ветер, оставив его далеко позади. Я ворвалась в сад, где работали несколько кафров, крича: «Бабуины! Бабуины!» К счастью, у работников были с собой палки и копья. Они выбежали из сада как раз вовремя, чтобы спасти Гендрика, которого едва не настигли бабуины. Однако бабуины вступили с ними в бой, хорошо дрались и бежали только после того, как старика убили ассегаем.
В краале, находящемся на территории нашего поселка, есть каменная хижина, куда по решению моего отца иногда запирают провинившихся туземцев. Она очень прочная и имеет зарешеченное окно. Гендрик снес туда свой мешок и, развязав веревку, поставил на пол и убежал, прикрыв за собой дверь. Через мгновение бедная малютка выбралась из мешка и принялась метаться как безумная по хижине. Подпрыгнула к окну, схватилась за прутья решетки, повисла и билась о них головой, пока не показалась кровь. Затем свалилась на пол, уселась и заплакала, раскачиваясь, как ребенок. Зрелище было настолько грустное, что я тоже стала плакать.
Тут пришел мой отец и спросил, из-за чего столько шума. Я объяснила, что мы поймали маленького белого бабуина. Отец рассердился и велел отпустить его. Но, посмотрев на пленника через окошко, едва не свалился с карниза от удивления.
– Да ведь это не бабуин, а белый ребенок, которого бабуины украли и вырастили, – сказал он.
– Судите сами, мистер Аллан, прав ли мой отец. Вы видите Гендрику – мы дали ей имя Гендрика, поймавшего ее, – это женщина, а не обезьяна, но у нее обезьяньи повадки и такая же наружность. Вы видели, как она лазает по деревьям, а теперь слышите, как она разговаривает. Кроме того, у нее очень свирепый нрав, а когда она рассердится или приревнует, то буквально сходит с ума. Ее, должно быть, украли бабуины, когда она была совсем маленькая, а потом вырастили. Потому она так на них похожа.
Но я хочу продолжить свой рассказ. Отец сказал, что наш долг сохранить Гендрику, чего бы это ни стоило. Хуже всего было то, что целых три дня она ничего не ела, и я боялась, что она умрет. Все это время она неподвижно сидела и хныкала. На третий день я подошла к окну и протянула через решетку чашку молока и несколько плодов. Она долго смотрела на них, затем подползла, стеная, к окну, взяла из моих рук чашку с молоком, жадно его выпила, а потом съела и плоды. С тех пор она охотно брала пищу, но только из моих рук.
А теперь я должна рассказать вам об ужасном конце Гендрика. С того дня, как мы захватили Гендрику, наша местность заполнилась бабуинами, которые, видимо, следили за краалями. Как-то раз Гендрик отправился один к холмам, чтобы собрать лекарственные травы. Назад он не вернулся, и на следующий день были организованы поиски. У большой скалы, которую я могу показать вам, были найдены его останки, разорванные на куски, с переломанными костями, обломки его ассегая и четверо мертвых бабуинов.
Отец мой очень встревожился, но все же не отпустил Гендрику, говоря, что она человек и что мы обязаны вернуть ее людям. В известной степени нам это удалось. После убийства Гендрика бабуины исчезли из нашей округи и возвратились совсем недавно. После ухода бабуинов мы наконец решились выпустить Гендрику на свободу. К этому времени она очень ко мне привязалась. И все же при первой же возможности убежала. Но к вечеру возвратилась. Она искала бабуинов и не нашла. Вскоре после этого она начала говорить – я ее научила, – и с того времени полюбила меня так, что не оставляет одну. Мне кажется, она бы умерла, если б я уехала. День-деньской она глядит на меня, а ночью спит на полу моей хижины. Однажды она даже спасла мне жизнь, когда я тонула в разлившейся реке. Но она ревнива и ненавидит всех остальных людей. Заметьте, как сверкает она на вас глазами, потому что я говорю с вами!
Я взглянул на Гендрику. Она шла с ребенком на руках и искоса зло на меня посматривала.
Пока я размышлял над странной историей женщины-бабуинки, я думал, что лучше держаться от нее подальше, тропа сделала внезапный поворот.
– Посмотрите! – сказала Стелла. – Вот наш дом. Правда, он прекрасен?
Он действительно был прекрасен. Здесь, на западном склоне высокой горы, образовалось большое углубление, имевшее в поперечнике восемьсот – тысячу ярдов. Оно простиралось на три четверти мили. За ним шла отвесная стена высотой в несколько сот футов, а еще дальше высилась, уходя в поднебесье, большая гора Бабиан. Пространство, находившееся как бы в объятиях горы, состояло из трех террас, расположенных одна над другой, как если бы их распланировала рука человека. Справа и слева от верхней террасы зияли пропасти, в которые стекали потоки. Водопады были довольно большие, хотя низвергались с незначительной высоты. Эти два потока текли по обе стороны замкнутого пространства: один – на север, а другой, по течению которого мы следовали, – вокруг подножия горы. Стекая с террас, они превращались в каскады, так что взору приближающегося путника представлялось сразу восемь водопадов. На берегу ручья слева от нас располагались краали кафров. Хижины, стоявшие правильными группами, имели веранды, как у построек басуто. Значительная часть всего участка была возделана. Я сразу заметил все это, так же как и необыкновенное плодородие почвы, залегавшей глубоким слоем: она смывалась с горных вершин на протяжении многих веков. Затем, следуя вдоль прекрасной проезжей дороги, по которой мы теперь ехали (она извивалась между террасами), мой взор остановился на главном чуде этого пейзажа. В центре верхней платформы, или террасы, площадью в восемь-десять акров, в роще апельсиновых деревьев, сверкали белизной постройки, каких мне еще не доводилось видеть. Они располагались тремя группами – одна в центре и две по бокам, немного позади. Но, как я узнал впоследствии, все они были сооружены по одному плану. В центре находилось здание, построенное как обыкновенная зулусская хижина, то есть в виде улья. Но только она была раз в пять крупнее самой большой из виденных мною хижин, материалом для ее постройки послужили глыбы обтесанного белого мрамора, сложили их люди, которые обладали недюжинными познаниями и опытом в деле возведения сводчатых зданий. Глыбы были соединены с такой точностью и искусством, что было трудно определить места стыков. От центральной хижины отходили три крытые галереи, которые вели в другие здания, совершенно такой же формы, только поменьше. Каждое окружала мраморная стена высотой около четырех футов.